"Голодная дорога" - читать интересную книгу автора (Окри Бен)

Глава 3

В комнате было полно народа. Мама вернулась рано. Она выглядела уставшей и обожженной солнцем. Непринужденно развалясь на папином кресле, положив ноги на стол, сидел лендлорд. Кредиторы и их родственники расселись на кровати и стояли по всей комнате. Они были сердитые и растерянные. Когда я вошел, все молчали. Я сразу направился к Маме. Она обняла меня обеими руками и сказала:

— Вы все должны потерпеть.

— Как мы можем потерпеть? — спросил один из кредиторов.

Другие возмущенно закивали.

— Терпение убьет нас. Нам нужно есть и торговать.

— Правда.

— Но мы заплатили большую часть денег, — сказала Мама.

— Но не все деньги.

— И не в недельный срок, — добавил лендлорд.

— Терпение никого не убивает.

— Вздор, — сказал кредитор. — Терпение убивает моего сына. Вы думаете, я могу заплатить нашему доктору терпением?

Лендлорд засмеялся и вытащил орех кола из своей просторной рубахи. Он ел один. Я смотрел, как его губы становятся красными. Мама молчала, и пока лендлорд жевал свой орех кола, крысы начали что-то грызть.

Я смотрел на кредиторов так, словно их присутствие лишает меня еды. Я ничего не говорил.

— Посмотрите на его большой живот, — усмехнувшись, сказал лендлорд обо мне.

— Оставьте моего сына.

— Все, что мы хотим — это наши деньги, — сказал один из кредиторов, уставившись на меня.

— У меня нет ваших денег, — ответил я.

— Этот мальчик еще хуже, чем его отец.

Мама внезапно встала.

— Если вы пришли говорить гадости, то покиньте нашу комнату.

Она закрыла дверь и окно. В комнате было темно, но Мама не стала зажигать свечу. То и дело лендлорд зажигал спички и оглядывал каждого. Крысы принялись грызть еще громче, и Мама запела молитвенную песню. Кредиторы не двигались. Лендлор продолжал жевать.

Когда Мама закончила петь, тишина стала еще глубже. Молча мы оставались в полумраке, пока не раздался стук в дверь.

— Кто это?

— Фотограф.

— Что вы хотите?

— Фотографии готовы.

— Ну и что?

— Вы не хотите взглянуть на них?

Лендлорд поднялся и открыл дверь. Он стоял в дверном проеме и смотрел на снимки с помощью факела фотографа. Потом он прошел в комнату. Фотограф плелся за ним с камерой на плече.

— Они хорошие, — сказал лендлорд, передавая фотографии и факел по кругу.

Кредиторы ожили и заговорили о снимках с праздника, как напился тот-то и тот-то, а глаза вон того прищурены, как у воришки. Затем лендлорд сказал, когда фотографии дошли до него:

— А почему это у Мадам Кото такое лицо?

Лицо Мадам Кото было смазано. Она выглядела, как высушенный монстр, что-то среднее между получеловеком-полуживотным и деревянной статуэткой.

— Она ведьма, — сказал один из кредиторов.

— Нет, не ведьма, — ответил я.

— Замолчи, — сказала Мама.

Когда я поближе рассмотрел снимки, мы все показались мне странными. Снимки были крупнозернистые, везде виднелись точки, что-то было размыто. Папа выглядел, как будто на одном глазу у него было бельмо, у Мамы расплылись оба глаза, дети были похожи на белок, а я напоминал кролика. Все это выглядело как праздник каких-то беженцев. Мы были скованы, на лицах читался голод, улыбки были фальшивые. Казалось, что комната была наскоро собрана из какого-то хлама, и все вместе мы казались людьми, которым неведомо счастье. Лица тех, кто улыбался, получились искаженными гримасой, как у людей, которым встали ногой на горло, а потом заставили улыбаться.

Фотограф был очень доволен результатами и надписывал цену на каждой копии. Один из кредиторов сказал, что купит один снимок, когда ему заплатит Папа. Лендлорд сказал:

— Я смотрюсь как бугор.

— Как вор.

Мама шлепнула меня по голове.

— Ваш сын похож на козла, — сказал лендлорд.

Кредиторы засмеялись. Мама сказала:

— Нам пора спать. Все вы должны выйти из комнаты.

— И так-то вы разговариваете с вашим лендлордом?

— Хорошо, все оставайтесь, — сказала Мама. — Азаро, приготовь свою постель.

Я встал в темноте, подвинул большой стол, и расстелил мат. Потом лег. Ноги кредиторов находились теперь возле моей головы. Лендлорд продолжал жевать. После короткой тишины один из кредиторов сказал:

— Ладно, если я не могу взять свои деньги сейчас, я прихвачу что-нибудь другое.

Он встал с кровати, поднял наш стол и пошел к двери.

— Доброй ночи, лендлорд, — сказал он и вышел.

Мама не двигалась. Другой кредитор, попросив лендлорда зажечь для него спичку, взял папины ботинки. Третий сказал:

— Я ничего не буду брать, а буду к вам приходить.

Фотограф сказал:

— Я приду завтра.

Лендлорд произнес:

— Скажите вашему мужу, что я хочу его видеть.

И затем все они ушли. Мама встала с кровати и подогрела еду для Папы. Закончив, она подсчитала деньги, которые заработала в этот день. Она отложила половину на покупку своих товаров, а половину — на уплату ренты. Свеча догорала и, вспыхнув в самом конце, осветила костистое лицо Мамы, тяжесть в ее глазах, вены на ее шее.

— Я видела сегодня безумного мальчика. Его привязали к стулу, и его мать плакала.

— Что же случилось с ним?

— Откуда я знаю.

Мы молчали.

— Как поживает Мадам Кото?

— Она в порядке.

— Она не спрашивала обо мне?

— Нет.

— Чем она занимается все время?

— Она сидит в своей комнате. Сегодня у нее было много странных посетителей. Она прибила к стене джу-джу. В бар пришел сумасшедший, съел ящерицу и везде пописал.

— Не кажется ли тебе, что пора перестать туда ходить?

— Нет, я не хочу.

— Почему нет?

— Не хочу.

— А что со школой?

— Мне не нравится школа.

— Ты должен любить школу. Если бы твой отец ходил в школу, мы бы так не страдали. Учись всему, чему можешь научиться. Наступает новая эра. Грядет Независимость. Только те, кто ходит в школу, будут есть хорошую еду. Иначе ты закончишь, как твой отец: с мешком на плечах.

Мы опять замолчали.

— Ты должен быть осторожен с Мадам Кото.

— Почему?

— Люди говорят о ней разное. Мы не знаем, откуда она. И это ее джу-джу, кто его сделал?

— Я не знаю.

— Не трогай его.

— А я не трогал. Но что о ней говорят?

— Ты еще маленький мальчик. Ты все равно не поймешь.

— Скажи мне.

— Иди спать.

— Она убила кого-то?

— Иди спать.

Мы снова замолчали, и Мама отложила в сторону свою корзину с товарами и деньги. Она заработала немного, и печаль на ее лице говорила: а стоит ли день за днем ходить с лотком по улицам, расхваливая свои товары до хрипоты в голосе, чтобы в конце концов получить так мало денег? Она вздохнула, и я знал, — несмотря ни на что, она будет торговать. Ее вздох был полон отчаяния, но на дне легких, в самой глубине источника дыхания также таилась надежда, поджидающая, как сон на исходе самого знойного дня.

Когда я входил в коридоры сна, я услышал громкое пение, несущееся от самых входных дверей барака. Голос был грубый и пьяный. Кто-то другой прокричал:

— Черный Тигр!

Папа распахнул дверь и вошел в комнату, похожий на плакат для устрашения. Мама вскочила и торопливо зажгла спрятанную свечу. На ее посветлевшее лицо лег отпечаток беспокойства. Папа стоял в дверях как пьяный великан. Его плечи были сгорблены. В одной руке он держал бутылку огогоро. Обе его штанины до колен были в грязи. На нем был только один ботинок. В комнате запахло пьянством и грязью. Он похрустывал шеей. Кривя рот, щурясь так, как будто реальность ослепляла его, он сказал очень громко:

— Я собираюсь вступить в армию.

И затем споткнулся о кучу хлама на полу. Мы подбежали, чтобы помочь ему, но он быстро встал сам, увидел наши беспомощные старания и оттолкнул нас. Я полетел в тот угол, где раньше стояли его ботинки. Мама отлетела к кровати. Он прошагал по комнате, раскачиваясь, подхватил свою бутылку огогоро, сделал большой глоток и сказал:

— Как поживает моя семья?

— Мы в порядке, — ответила Мама.

— Хорошо. Сейчас у меня есть кое-какие деньги. Мы можем заплатить ублюдкам кредиторам. Мы всем заплатим. А потом я всех перестреляю.

Он наигранно сымиткровал автоматную очередь.

— Ты голодный? — спросила Мама.

— Я упал в грязь, — сказал Папа. — Я шел по дороге, слегка выпивал, слегка напевал, и вдруг дорога сказала мне: «Следи за собой». А я обругал дорогу. Затем она превратилась в реку, и я поплыл. Потом она опять изменилась и стала огнем, и я вспотел. Она превратилась в тигра, и я убил его одним ударом. И затем она оказалась большой крысой, я закричал на нее, и она убежала, как кредиторы. И потом все стало грязью, и я потерял свой ботинок. Если бы у меня были деньги, я был бы великим человеком.

Мы смотрели на него в растерянности и страхе. Он немного закачался, расправил спину и прошагал к стулу. Он не сел, а встал рядом со стулом, оценивая его, словно врага.

— Ты смотришь на меня, стул, — сказал он. — Ты не хочешь, чтобы я сел на тебя, да? Потому что я упал в грязь, не так ли?

Стул не ответил ничего.

— Я с тобой разговариваю, стул, — сказал он. — Ты думаешь, ты лучше, чем моя кровать? Я говорю с тобой, а ты двигаешься. Кого ты из себя изображаешь, а?

Стул думал над этим вопросом слишком долго, и Папа пнул его ногой без ботинка. Он вскрикнул и снова посмотрел на стул.

— Сядь на кровать, — сказала Мама.

Папа посмотрел на нее ядовито. Потом опять повернулся к стулу.

— Будь спокоен! — сказал он авторитетным тоном.

Стул был спокоен.

— Так-то лучше. Я сейчас собираюсь сесть на тебя, неважно в грязи я или в золоте, ты меня понял? И если ты сдвинешься, я побью тебя.

Он сделал паузу.

— Меня не зря называют Черный Тигр.

Затем он тяжело сел, и стул скрипнул так громко, что на секунду я подумал, что он развалится на части. Стул покосился, и Папа, передразнивая его, поерзал, потом встал, схватил его и со всего размаху швырнул в окно. Но стул отскочил на пол, а окно распахнулось. Москиты и комары стали залетать в комнату, ящерицы поползли по стенам, а крысы выскочили из-под шкафа и беспорядочно забегали по комнате. Папа вконец разошелся, схватил стул и набросился на крыс. Он ударился головой о шкаф, преследуя их. Одна крыса побежала к двери, и он бросился догонять, пытаясь попасть в нее стулом, топая ногами, издавая звуки автоматной очереди.

Какое-то время он находился снаружи, Мама подняла стул и поставила его на обычное место. Прошло немало времени, и Папа появился с чьей-то накидкой, обмотанной вокруг пояса. Он умылся, и вода капала с его волос, и выглядел он как боксер, сошедший с ума. Брюки он положил на плечи. Он вошел на цыпочках, со светлыми глазами, и робко присматривался к нам, словно нам было за что на него сердиться. Он выпил немного воды и попытался закрыть окно, но оно не закрывалось. Он снова попытался. Потом пригрозил ему кулаком и уселся на стул. Вдруг вскочил и, пряча голову, стал наносить боксерские удары. После этого он долго боролся со своими штанами цвета хаки. Его грудь была голой, он уже успел вспотеть, и тело его блестело.

Папа выглядел очень мощно. Его большие плечи трещали от мускулов, похожих на горные холмы, шея была толстая. Я раньше никогда не замечал, что у него такие квадратные челюсти и такой высокий лоб. Нос у него был больше, чем я о нем помнил, и на лице щетина. Его мускулы впечатляюще пульсировали. Такое быстрое превращение удивило меня.

Он все не мог угомониться и продолжал двигаться, делая выпады в воздух слева и справа. Он почти не замечал нас. Мы не спускали с него глаз. Он выглядел дико и пугающе. В конце концов он сел и закрыл глаза. Затем встряхнул головой и осмотрелся по сторонам. Свеча осветила ярость на его лице. Он сказал потолку:

— Я сегодня перетаскал много грузов, пока моя шея и спина, и моя душа не сломались. Я бросил на землю свою ношу и сказал: «Больше никогда!» Но я ничего не заработал, а у меня есть семья, которую я должен кормить, и я снова взял свою ношу и сказал: «Должно быть, есть какой-то другой способ заработать деньги». И подумал, что мне надо идти в армию. Потом я встретил своего родственника, Аку, и занял у него деньги.

Он снова замолчал и закрыл глаза.

— Как поживает Аку?

— Хорошо.

— А его жена?

— Отлично.

— Видел ли ты их детей?

— Нет.

Затем Папа поднял ногу, чтобы положить ее, как обычно, на стол, но нога повисла в воздухе.

— А что случилось со столом? — спросил он, открывая глаза, с ногой, зависшей в воздухе. — Он стоял здесь, помнится мне.

Он поставил ноги на землю и начал искать наш стол. Он осмотрел комнату, заглянул под кровать, посмотрел за шкафом. Он вышел на улицу и снова зашел. Мы молчали.

— Где стол?

Мы не сказали ничего. Он поглядел на меня, а потом на Маму, как будто мы его разыгрываем.

— Где он? Он что, погулять вышел? Или вы спрятали его? Или вы продали его, чтобы купить еды? Его украли? Что с ним случилось, а?

Он завелся. Его мускулы заиграли на спине, и челюсти задвигались в ярости. Наше молчание еще больше вывело его из себя, и он заставил Маму рассказать, что случилось. Затем он просто обезумел. Он застонал, как пойманный лев, встал во весь свой титанический рост, выскочил из комнаты и стал изливать свое бешенство так громко, что, казалось, на нас сошли все громы и молнии.

Его ярость разбудила все поселение. Он колошматил в двери кредиторов и метался взад и вперед по коридору, требуя вернуть имущество, которое у него украли кредиторы. Проснулись и начали плакать дети. В комнатах стали загораться огни, и один за другим у дверей появлялись люди с испуганным выражением на лицах. Мужчины держали мачете в руках, а у одного был пневматический пистолет. Женщины засуетились, спрашивая: «Что случилось?»

Их мужья окриками звали женщин обратно. Папа продолжал неистовствовать, обвиняя кредиторов в том, что они обобрали его до нитки. Один из них вышел и сказал:

— Я не взял ничего. Я сказал, что буду ждать, когда ты вернешься.

— Кто тогда украл мою мебель?

Кредитор, заикаясь, ответил:

— Я ничего не брал.

Папа отсчитал деньги, отдал ему и продолжил свою неистовую кампанию против оставшихся двоих кредиторов.

— Сейчас они прячутся за юбки своих жен и тем не менее среди бела дня они УГРОЖАЛИ моей ЖЕНЕ и СЫНУ и УКРАЛИ ВСЕ МОИ ВЕЩИ! Они просто КРЫСЫ, ТРУСЫ, ВОРЫ И ПОДЛЕЦЫ. Пусть они выйдут и скажут, что это НЕ ТАК.

Когда люди поняли, что происходит, они поспешили обратно в свои дома. Огни гасли один за другим. Только два самых старших съемщика вышли, чтобы попытаться урезонить Папу. Но он не слушал их и продолжал кричать. Один или двое мужчин, прячась в темноте комнаты, говорили:

— Да это Черный Тигр. Он пьян.

— Да, я пьян, — громко ответил Папа. — Но это не помешает мне проклясть вооруженных грабителей.

Он продолжал требовать, чтобы кредиторы немедленно возвратили ему всю мебель или же он разобьет двери и сожжет их дома.

— Он безумен, — сказал кто-то.

— Да, я безумен! Я безумный Тигр, и я все тут подожгу, если эти вооруженные грабители не возвратят мои вещи сейчас же.

Двое старейшин сделали еще одну попытку успокоить Папу. Но он отшвырнул их и продолжал изрыгать проклятия, страшный, как зверь.

Где-то в бараке начали ссориться муж с женой. Через какое-то время дверь открылась, и один из кредиторов робко вышел, неся в руках стол. С поникшей головой он подошел к нашей комнате, и голос Папы с ног до головы обливал его презрением. Кредитор поставил стол у двери и поспешил к себе в комнату, но Папа загородил ему дорогу и сказал:

— Ты оттуда его взял, а, ворюга?

— Я не ворюга, ты должен мне деньги.

— Ты оттуда его взял?

Кредитор вернулся и поднял стол. Я был готов открыть ему дверь, но Папа закричал:

— Не открывай дверь этому ТРУСУ!

Кредитор поставил стол, сам открыл дверь, внес в комнату стол и снова вышел.

— Что с моими деньгами? — спросил он вполголоса, проходя мимо Папы.

После короткой паузы Папа швырнул его деньги на пол.

— Вот твои деньги, трус.

Кредитор переводил взгляд с денег, лежащих на полу, на Папу, возвышающегося над ним. Затем он нагнулся и подобрал деньги.

— Деньги убьют тебя, — сказал ему Папа. — Ты пил мое пиво, ел мою еду, и из-за этой ничтожной суммы ты ведешь себя как крыса?

Кредитор заторопился к себе в комнату и закрыл дверь. Слышно было, как он ругается с женой. Потом огни в их комнате потухли.

Папа смущенно стоял в центре прохода, немного обезоруженный отсутствием сопротивления. Он уже шел обратно к нам, когда показался третий кредитор, который тащил ботинки.

— Ты тоже! — закричал Папа, становясь в наступательную позицию. — Так это ты украл мои ботинки!

Третий кредитор вбежал к нам в комнату, поставил ботинки и вышел. Папа стоял перед ним, широко расставив ноги. Настала тишина. Петушки закукарекали. Затем Папа швырнул деньги на пол, и третий кредитор без лишних слов их подобрал, поспешил к себе в комнату и затворил дверь.

Папа стоял, крепко упершись ногами в пол, ожидая какой-нибудь провокации. Он уже начал уходить, когда жена третьего кредитора сказала из комнаты:

— Если ты такой сильный, почему бы тебе не пойти в армию?

— Если я пойду в армию, — ответил Папа, — твой муж будет первым человеком, которого я застрелю.

Я задрожал.

Папа ждал, что кто-нибудь выйдет для разговора, но больше никто не появился. По проходу пошел гулять ветер. С ним прилетели москиты. Тишина углублялась, и все дома слились с темнотой. Заплакал ребенок, кто-то шлепнул его, и он заплакал еще громче. Проснулись другие дети и заплакали, но постепенно один за другим они стали затихать, и все поселение погрузилось в сон. Папа вернулся к нам.

Он сел на стул. Его ботинки стояли на прежнем месте с той лишь разницей, что третий кредитор намеренно выставил носки ботинок так, что все дырки были напоказ. Стол стоял немного не там, и я его поставил на нужное место. Папа положил на стол ноги и зажег сигарету.

Мама все еще сидела на кровати с окаменевшим лицом и запавшими глазами, положив руки на голову, словно она только что была свидетелем начавшейся трагедии.

Ноги Папы дурно пахли, и я заметил, что его ботинок развалился.

— Нет ли у нас еды? — спросил Папа мягким голосом.

Мама протянула ему еду. Папа помыл руки, пригласил нас присоединиться к нему и начал есть. Мой голод как рукой сняло, и Мама тоже не хотела есть. Папа ел один. У него разыгрался аппетит, и когда он закончил, на тарелке остались одни обглоданные кости. Тогда голод вернулся ко мне, и я пожалел, что не поел вместе с Папой.

Мама помыла тарелки. Я протер стол и расстелил свой мат. Папа зажег еще одну сигарету и москитную спираль и сел. Он продолжал курить, и только когда я уже засыпал, я заметил, что одна ножка у стула сломана. Папа заснул на трехногом стуле, и я видел, что челюсть его отвисла и лицо успокоилось. Он проснулся от внезапного падения. Я притворился, что ничего не заметил. Он встал, что-то бубня себе под нос. Потом задул свечу и улегся к Маме в кровать.

На следующее утро в поселении с нами никто не разговаривал. Папа ушел на работу и потому спасся от кривотолков, которые нас везде сопровождали, и молчания, которым нас встретили, когда мы вышли во двор. Мама переносила все терпеливо. Она приветствовала всех людей, встречавшихся ей, и ее лицо оставалось спокойным, если ей не отвечали. Она переносила все стойко, как будто так с ней обращались всю ее жизнь. Мне было тяжелее. Дети глядели на меня с кислыми физиономиями и ясно давали понять, что им не нравится моя компания. Все поселковые люди были единодушны в неприятии нас.

Мы ели кашу с хлебом в комнате, когда Мама сказала:

— С сегодняшнего дня я торгую на рынке. Одна женщина предложила мне арендовать ее столик. Я больше не буду торговать с лотка.

Я был рад этой новости. Мама причесала меня.

— А сейчас иди в школу. Затем будь у Мадам Кото в баре, пока я не приду за тобой, понял?

— Да, Мама.

— Я запру дверь, а ключ возьму с собой, чтобы никто не сделал нам ничего плохого, пока нас не будет.

Я кивнул. Но едва мы собрались идти, как в дверь постучали. Мама открыла дверь и увидела лендлорда.

— Скажите своему мужу, — начал он, не поздоровавшись, — что если он еще раз повторит то, что было прошлой ночью, я вышвырну его отсюда. Мне наплевать, что его зовут Черный Сверчок. Я сам лев. Если это потребуется, я пошлю своих мальчиков проучить его как следует. Если он еще раз причинит мне неприятности, если он еще раз возьмет у кого-нибудь деньги в этом поселении, если он будет угрожать сжечь мои дома, то пусть лучше убирается и поищет себе другого лендлорда, ты меня слышишь?

Мама не ответила ничего. Ее лицо оставалось каменным. Лендлорд прошелся по проходу, и мы увидели, как он заходит в комнату второго кредитора. Вскоре он появился с двумя другими кредиторами. Лендлорд, окруженный женщинами и детьми, пустился в пространную речь о том, как сложно строить новые дома, о съемщиках, еще худших, чем Папа, которых он уничтожил, и о том, сколько у него власти.

— Если еще кто-то причинит мне неприятности, — сказал он, размахивая фетишем, — я покажу ему, что беда — мое второе имя. Тигр или не Тигр, это мое поселение. Я не крал деньги, чтобы его построить!

И затем в сопровождении женщин и детей он зашагал прочь.

Какое-то время Мама подождала в комнате, затем вышла на улицу с лотком на голове. Я пошел с ней. Она закрыла дверь и, не дожидаясь меня, чтобы проводить до развилки, быстрым шагом устремилась в сторону, противоположную той, в которую ушел лендлорд. Она не стала выкрикивать свои товары, и я смотрел, как она исчезает из моего поля зрения.

Я побрел без денег и без единого куска хлеба. Мне не хотелось идти в школу. Я уже сильно опоздал и знал, что буду публично наказан, что меня выпорют в присутствии всех и заставят стоять на коленях на солнце. Вместо школы я пошел к линии домов. Со своими стульями к ограде вышли поселковые женщины, они расчесывали волосы и сплетничали. От них я впервые услышал, какие сплетни ходят вокруг Мадам Кото. Женщины осуждающе говорили о наших с ней отношениях. Они говорили и зло сверкали на меня глазами. Они сказали о Мадам Кото, что она похоронила трех мужей и семерых детей и что она — ведьма, которая пожирает детей, когда они еще находятся у нее во чреве. Они сказали, что она настоящая виновница того, что дети в нашем поселке не растут, что они все время болеют, что мужчинам не удается продвинуться по службе и что у женщин в нашем поселении бывают выкидыши. Они сказали, что она заколдовывает мужей, соблазняет молодых юнцов и отравляет детей. Они говорили, что она соблазняет всех своей бородкой, что каждый день она вырывает из нее по волоску и кладет его в пальмовое вино, которое продает, и в перечный суп, который готовит, поэтому мужчины просаживают в ее баре все деньги, забывая о своих голодающих семьях. Они говорили, что она может свести с ума мужчину за одну ночь и что сама она принадлежит к тайному обществу, члены которого летают по воздуху, когда луна полная. Я устал слушать все, что они болтали о Мадам Кото и решил, что лучше б я пошел в школу и был публично наказан.