"Чумные истории" - читать интересную книгу автора (Бенсон Энн)

Семнадцать

Когда они подъезжали к дому матери Кэт, хлынул ливень, так что им пришлось на минуту остановиться под деревом, чтобы поднять капюшоны. Они еще не пришли в себя после «прыжка», мысли путались, и мир казался не совсем реальным. Алехандро продрог на ветру и, поплотнее запахнув полы, потянулся к Адели, поправил ей плащ. Он возился со складками ткани, и Адель, выпростав руку, погладила его по щеке.

— Почему ты такой грустный? — спросила она.

Он печально вздохнул, застегивая ей ворот.

— От тебя ничего не укроешь. У тебя дар ясновидения.

— Чтобы прочесть по твоему лицу, что ты чувствуешь, не нужно никакого ясновидения. Скрытность тоже дар, и вот его-то у тебя явно нет.

— Мне действительно грустно, — признался Алехандро. — Причем как никогда в жизни. Я чувствую себя так, будто мы только что побывали в Эдеме, но, поскольку знание хуже проклятия, нам больше не позволено там находиться. Все было прекрасно, пока мы оставались невинны, а теперь мы знаем больше, чем способен вынести человек. И возвращаемся туда, где нас ожидает новое горе.

— Но мы обязаны вынести то, что нам суждено, — ласково сказала Адель, — ибо мы вернулись в свой мир, а тот мир не наш. И оглянись же кругом. Разве ты не видишь, как здесь красиво? Разве дождь не прекрасен? — Она вытянула ладонь и поймала несколько капель. — Достаточно вытянуть руку, и можно утолить жажду. Смотри, до чего сладкая, чистая дождевая вода.

— Она холодная.

— Она дар Божий, и Господь дает нам знание того, что и холодный дождь несет с собой жизнь цветам и деревьям.

— Уже осень, и жизнь в них скоро замрет. И я чувствую себя почти так же, будто жизнь во мне остановилась. Ведь еще немного, и цветы и листья на деревьях окончательно побуреют и пожухнут.

— Только для того, чтобы весной возродиться.

— Да, но зачем они сначала должны умереть?

Она пожала плечами:

— Такие вопросы за пределами моего скромного разумения. Это касается Божьего промысла, и лучше тебе поговорить с философом или священником. Я могу лишь сказать, как я это понимаю и что думаю. Они умирают ради того, чтобы мы яснее почувствовали себя живыми.

Но Алехандро остался печален. Он не успел полюбить Англию, которая была для него местом, где живут жестокие, неприветливые люди. Он не знал, где его дом и кому он служит. Сам он для короля Эдуарда был папским шпионом, надевшим личину врача. Он был игрушкой в руках Папы, испанцем, призванным стать при английском дворе постоянным напоминанием о том, как его святейшество прилагает все силы, чтобы защитить Англию от французов.

— Теперь у меня будто бы есть лекарство, — сказал он, — но я его получил словно в другой реальности, из рук женщины, меньше всего похожей на знахарок, которых до сих пор видел. Взял я его в сумерках, а пользоваться им придется в темноте. И кто может заранее сказать, подействует оно или нет! То, что ей удалось две недели удерживать больную на пороге смерти, еще не значит, что оно способно исцелить.

— Если будет на то Господня воля, то подействует, — спокойно сказала Адель.

— Да будь она проклята, Господня воля! Ты только посмотри, сколько людей пали жертвой Господней воли! — с гневом воскликнул Алехандро.

Она подалась к нему. Взяла за руку.

— Можешь проклинать ее сколько хочешь, но ты не в силах ее изменить, — нежно сжимая его ладонь, сказала она. — Будем надеяться, что Господь позволит нам вернуться прежде, чем Он явится за Кэт.

Не прибавив больше ни слова, она пустила лошадь галопом, и Алехандро последовал за нею.

В дом их впустила та же служанка, с видом еще более важным, чем в прошлый раз.

— Входите скорее, — сказала она. — Прибыла матушка Сара! Та самая, к которой вы ездили. Знай я, что она соберется к нам сегодня, не стала бы вас гонять. Столько проездить понапрасну! Только вы ускакали, а она тут и появилась. Уж простите бедную темную девку.

Алехандро едва не потерял дар речи.

— Глупая женщина, — наконец сказал он. — Что за несуразицу ты несешь?

— Говорят вам, матушка Сара здесь! — повторила служанка. — Как только вы ускакали, так она тут как тут. Я уж и сама ругала себя на чем свет. Вы уж только меня не бейте.

На дощатом полу от их плащей натекали лужи. Алехандро с Аделью переглянулись в смятении.

— Давно она здесь? — спросил он у служанки.

Та воззрилась на него в изумлении.

— Да вы что, не слышите меня, что ли? Говорят же вам, как только вы ускакали, тут она и пришла.

Потрясенный, он вытаращил на нее глаза, не веря ушам. Но служанка решила, что он рассердился, и, снова перепугавшись, принялась корить себя за глупость:

— Ох, простите меня, сэр! Я не хотела грубить. А тут еще и матушка Сара бранила меня за то, что я не все лекарство дала. А леди не хотела пить, да и как хотеть-то? Несет помоями, я в жизни бы такого в рот не взяла, даже ради спасения души! Такую пакость во флаконе и держать-то не подобает. Флакон, того гляди, лопнет от отвращения.

Окончательно сбитый с толку, Алехандро, вспомнив, что сказала им старуха, поискал глазами Кэт.

— Где девочка? — рыкнул он на служанку.

— Да там же она, в комнате у хозяйки, вместе с матушкой Сарой.

Алехандро, грубо отпихнув служанку, ринулся в комнату, и Адель за ним. Перепуганные, не зная, чего ожидать, они ворвались в спальню. Возле постели, где лежала еще недавно прекрасная женщина, сидела оборванная старуха. У противоположной стены, держа в руках скатерть, стояла Кэт, без своей травяной маски, с покрасневшими, воспаленными глазами. Увидев Адель и Алехандро, она бросилась к ним, обнимая обоих:

— Слава Святой Деве, что вернулись! Мне здесь страшно!

Алехандро, как мог, ее успокоил. Черт бы побрал его величество за такое издевательство над ребенком. Да воздай Ты ему, Господи, по заслугам!

— Прошу вас, найдите в себе силы, успокойтесь и расскажите, что произошло, пока нас не было… Кто эта старая ведьма?

Кэт еще шмыгала носом, пытаясь успокоиться.

— Никакая не ведьма, это знахарка, — возразила она Алехандро. — Это и есть матушка Сара!

Это невозможно! В голове вихрем пронеслись обрывки мыслей. «Не могла же она выйти из дома после нас, а попасть сюда раньше…»

Он выпрямился, оставив Кэт с Адель.

— Женщина, повернись, дай мне увидеть твое лицо, — приказал он.

Старуха оглянулась через плечо и ответила с нетерпением:

— Не командуй мной, лекарь, я тебе не прислуга. И не твоя ученица. Если бы все шло как положено, это ты стал бы у меня учеником. — Она подошла к изголовью постели. — Очень жаль, но с недавних пор все пошло вкривь и вкось. А теперь вот что, у меня тут важное дело! Если не можешь помочь, по крайней мере постарайся не путаться под ногами.

— Это невозможно! — воскликнул Алехандро в отчаянии. — Матушка Сара осталась дома, а мы прискакали сюда, никуда не заезжая. И никто нас по пути не обгонял!

Согбенная старуха медленно отвернулась от больной и взглянула на Алехандро. Он впился взглядом в ее лицо. Лицо было то же, старое, изрезанное морщинами — в нем читалась тысячелетняя мудрость.

— Нужно быть готовым встретиться с тем, чего ты не ждал, — сказала она, погрозив ему пальцем.

Ошеломленный этими словами, которые слышал несколько часов назад, Алехандро еще внимательнее вгляделся в ее лицо, пытаясь найти в нем хоть какое-то подтверждение тому, что это другой человек. Она не отвела глаз, и во взгляде ее читалась воля, какой у него не было.

— Если хочешь учиться, — сказала она с понимающей улыбкой, — смотри внимательно. — Такого больше нигде не увидишь.

Алехандро, конечно же, еще не пришел в себя, силясь постигнуть, каким образом она могла появиться здесь раньше них, но все-таки сделал то, что она велела. Он обошел вокруг постели и внимательнее посмотрел на больную, беспомощно распростертую перед ними, тут же заметив предательские иссиня-черные пятна и распухшую шею. «Она при смерти, — подумал он, — однако все еще жива…»

— У нас мало времени, — спокойно сказала старуха. — Глупая девка, которой я доверила ухаживать за больной, позволила даме пропустить прием самого важного лекарства, а теперь я делаю что в моих силах, чтобы это исправить. Приготовься мне помогать!

Голос, одежда, поза — все как у той старой женщины, которую он видел недавно в каменном домике посреди леса. Ничего не оставалось, кроме как поверить в то, что это она и есть.

— Что нужно делать? — растерянный, спросил он. — Я готов.

Она подняла лежавшую рядом на подносе длинную соломину, наполненную желтоватым толченым камнем.

— Зажги от свечи, — сказала она, — но только держи от себя на расстоянии вытянутой руки. А теперь вставь в отверстие вон там.

Она показала рукой на плоский серый камень с отверстием, лежавший на маленьком столике.

Он сделал то, что она велела, и комната немедленно наполнилась мерцающим бело-голубым свечением. Свечение было неприятным, а от голубого пламени, каким горела тростинка, по комнате заплясали резкие тени. В воздухе снова запахло тухлыми яйцами.

Алехандро вернулся к постели и внимательно следил за старухой, которая принялась заунывно читать молитву на языке, какого он никогда не слышал. По звучанию было похоже на английский, и молодой человек решил, что это смесь английского и какого-то другого, более благозвучного языка, напоминавшего латынь, но не разобрал ни слова.

Адель, обнимавшая Кэт, оцепенело наблюдала за действием. Она была до того потрясена, что не сразу расслышала шепот Алехандро:

— Адель! Прошу тебя, если ты хоть что-нибудь понимаешь, постарайся запомнить… Я запоминаю, что она делает. А ты, прошу тебя, запомни слова!

— Хорошо, я запомню, — пообещала Адель, еще крепче прижимая к себе ребенка.

Матушка Сара тем временем по очереди разбиралась с каждым симптомом.

— Три крошки хлеба, испеченного на Страстную пятницу, чтобы укрепить кишки.

От твердого, почти каменного куска она отломила три хлебные крошки и положила их в рот больной. Потом достала крохотный пузырек и капнула на лоб семь капель белой, похожей на молоко жидкости, сопровождая такими словами:

— Вот тебе на лоб галаадский бальзам,[16] редкий, как дар царю Соломону от возлюбленной им царицы Савской.

Алехандро узнал слова из Торы, и, хотя общий смысл остался неясен, он вспомнил обряд, который веками совершали еврейские лекари, чтобы избавить больного от кишечных расстройств или меланхолии. «Откуда она может его знать?»

— Вот тебе в ладонь золотая монета, чтобы откупиться от черта и вернуть здоровье.

Старуха вложила больной в ладонь золотую монету и крепко сжала пальцы.

— Вот тебе, как в Древнем Египте, в изголовье кровь агнца, чтобы отвадить чуму.

Матушка Сара достала сосуд, наполненный ярко-красной жидкостью, окунула в нее большой палец и провела по спинке кровати жирную длинную черту.

Потом старуха достала из сумки пустой орех, зажала в ладони, а другой рукой принялась медленно водить кругами над телом больной, монотонно бубня себе под нос свою тарабарщину. Потом она положила орех на живот даме, сняла верхнюю половинку, и оказалось, что внутри сидит большой черный паук с белым ромбом на спине. Испуганный, он выбрался из скорлупы, быстро побежал по груди и спрятался в складках под одеялом. Адель в своем углу перекрестилась, сморщившись от отвращения, а Кэт горько заплакала, представив у себя на груди лохматые паучьи лапы.

Старуха наклонилась и взяла в руки небольшой сверток, лежавший у ее ног, — свернутую темную торбу, перевязанную засаленной от частых касаний бечевкой. Знахарка достала оттуда серый зернистый порошок и насыпала его на доске горкой. Взяв щепотку, она развеяла его в пальцах, пробормотав: «Хорош», — и пересыпала в небольшую миску. Потом извлекла пузырек. Сказала сама себе: «Полгорсти». Налила в ладонь желтоватой жидкости и по каплям перелила в миску с порошком. Вслед за тем старательно перемешала, и в миске образовалась неприятная на вид серо-зеленая кашица, издававшая настолько отвратительный запах, что от нее отказался бы и самый тяжелый больной.

Старуха обмакнула в этом снадобье палец и оставила каплю на лбу своей пациентки, а остальное влила ей в рот. Даже полуживая от слабости, бедная леди попыталась выплюнуть эту гадость, но старуха с неожиданной силой закрыла ей рот своей ладонью. Бедняжке ничего не оставалось, кроме как проглотить лекарство, и дыхание ее стало неровным и частым.

Матушка Сара нежно отерла пот со лба больной, промокнула капли снадобья, упавшие на подбородок.

— Скоро все закончится, тогда снова отдохнешь, — бормотала она, утешая несчастную пациентку. Потом достала из торбы и надела ей на палец серебряное кольцо. — Это кольцо из серебряных пенни, выпрошенных прокаженными!

И, со вздохом сожаления, наконец она извлекла оттуда последнюю вещицу — красную шерстяную тесьму, свернутую петлей с перекрещивающимися концами — и приколола над сердцем к ночной рубашке.

— Это чтобы отвадить от тебя дух Черной Чумы, что боится цвета крови и не станет тревожить сердце, которое под его защитой.

Произнеся эти последние слова, старуха опустилась на ближайший стул, измотанная, обессиленная неравной борьбой. Она долго просидела без звука, и даже дыхание ее стало едва слышным.

Алехандро осторожно потряс ее руку. До того неподвижным было лицо знахарки, что он испугался, уже не приняла ли она на себя чужую гибель. Но глаза у нее тотчас открылись, и она выпрямилась.

— Больше я ничего не могу сделать, — сказала она. — Теперь остается только молиться.

И они молились, каждый по-своему, за выздоровление леди. Но когда солнце стало клониться к вечеру, стало понятно, что дух Черной Чумы не испугался цвета крови. Леди готовилась к переходу в другой мир. Веки ее затрепетали, когда она обвела комнату взглядом.

Алехандро знал, что видит она не тех, кто сейчас перед ней, но тех, кого когда-то любила, и что на самом деле даже не понимает, где находится. Он нисколько не удивился, когда она вдруг поджала ноги и, как ребенок, свернулась калачиком, будто бы защищая пораженный болезнью живот. Он слышал, как она тяжело задышала и как дыхание прекратилось, а глаза незряче уставились на них из-под полуприкрытых век.

Матушка Сара закрыла, как полагалось по тогдашнему обряду, веки умершей и сверху положила монетки.

Кэт разрыдалась, хрупкое ее тело вздрагивало в объятиях Адели.

— Мама! — крикнула она с болью и отчаянием.

Алехандро хотел накрыть умершую простыней, но Кэт его остановила:

— Пожалуйста, доктор, позвольте мне поцеловать ее в последний раз.

Он опустился перед ней на колени, взял ее за руки.

— Не могу, дитя, ибо тогда зараза перейдет от нее к тебе, — ласково сказал он.

Но она смотрела на него с такой мольбой и страданием, что он не выдержал. Он стоял и смотрел, как она вытирает слезы платком, который он ей дал.

— Кэт, поцелуйте платок, — попросил он.

— Зачем? — удивилась она сквозь рыдания и всхлипы.

— Сейчас увидите.

Вытерев слезы, Кэт поцеловала мокрый платок.

— Теперь отдайте его мне.

Он накрыл ее маленькую руку своей. Ласково улыбнулся, погладил по голове. Потом выпрямился, поднялся и подошел к постели. Коснулся платком губ мертвой женщины и вложил ей платок в ладонь.

— Теперь она заберет с собой ваш поцелуй, и он пребудет с ней в вечности.

Алехандро, дрожа от нетерпения, смотрел, как матушка Сара мыла холодной водой морщинистое лицо и шею, стараясь уничтожить следы заразного дыхания.

Наклоняясь над тазом, она повернулась к нему и спросила:

— Не хотите ли дать старой женщине минуту отдыха?

— Я хотел бы задать вам вопрос…

— Конечно. У вас ко мне много вопросов, — проворчала она, тяжело вздохнув. Она вытирала передником мокрое лицо и руки. — Пусть будет по-вашему. Слушаю.

— Во-первых, я хотел бы узнать, как…

— Как так получилось, что я опередила вас, хотя вы скакали верхом, а я попрощалась с вами, глядя вам вслед от порога своего дома?

— Да!

— Говоря по правде, молодой человек, все было совсем не так.

— Но я собственными глазами видел… И моя спутница тоже… Адель! — позвал он.

Она вместе с Кэт появилась на пороге, обнимая девочку за плечи.

— Прошу тебя, расскажи этой женщине, что мы видели.

— Алехандро, девочка… — На лице Адели появилась тревога. — Не хочу, чтобы она это слышала. Это ересь.

Он взял Кэт за плечи и передал с рук на руки служанке, чтобы та ее увела. Когда дверь за Кэт закрылась, Адель рассказала знахарке все, что видела.

— И вы не заметили меня, когда туда ехали?

Алехандро и Адель переглянулись.

— Я вообще не помню, чтобы видел женщину, похожую на вас, — сказал Алехандро.

— Но каких-то встречных всадников видели, не так ли? — спросила матушка Сара.

— Всадников видели, — сказал он, почти рассердившись. — Но не вас же!

— Много лет я лечу людей от болезней телесных и душевных, и я знала многих, кто видит только то, что хочет, не обращая внимания на то, что на самом деле находится перед глазами. Значит, для вас было очень важно встретить меня на той поляне, иначе вы увидели бы, что дом пустой и меня там нет.

— Женщина, говорят тебе, — сказал он, не в силах сдержать гнева, — мой дух, мой рассудок и тело были в полном согласии друг с другом, и я нисколько не сомневаюсь в том, что ты встретила нас в лесу, и это только что подтвердила моя спутница.

Он ждал, что ответит старуха, но та стояла молча, скрестив руки на пышной груди.

— Ну? Что ты на это скажешь?

— Скажу тебе, нетерпеливый юнец, что ты, конечно, веришь в то, о чем говоришь, но это лишь воспоминание про очень приятный сон. А вот откуда такая уверенность в том, что это был не плод утомленного ума, а реальность? Неужто лишь из нежелания расстаться с радостью в надежде на чудо, которого ты так ждал в эти горькие дни?

— У меня в сумке лежат лекарства, которые ты дала…

— Так ли уж твердо ты можешь утверждать, что получил их из моих рук?

В изнеможении, устав от препирательств, Алехандро потряс руками. Заходил беспокойно по комнате, что-то бормоча себе под нос. Наконец он остановился и с видом самого горького разочарования сказал:

— Тогда объясни мне, по крайней мере, почему все твои усилия ее спасти пропали даром. Служанка сказала, что леди протянула целых две недели. Это невероятно! В жизни не видел такого успеха. Но что же под конец пошло не так? Я должен это узнать!

Старая женщина села и тяжело вздохнула:

— Скажи мне, врач, доводилось ли тебе пытаться спасти безнадежного больного?

Алехандро ничего не ответил, но мгновенно вспомнил медленно угасавшего Карлоса Альдерона.

— Ага, вижу, что доводилось, — сказала она, перехватив его тотчас исполнившийся стыдом взгляд. — И промолчал бы, но глаза тебя выдали.

Алехандро повесил голову.

— Ты права, — тихо проговорил он. — Я тоже тратил понапрасну силы и время.

Голос ее смягчился и потеплел, когда она ему ответила:

— Никогда не говори, что ты тратил их понапрасну, ибо ты получил результат, который всего важнее. Если бы я сегодня отвернулась и ушла из этого дома, то мое пренебрежение к тем, кто ее любил, могло оказаться для них губительнее, чем сама болезнь. Я не могу убить в ребенке надежду. Но я солгала бы, если бы сказала, что нашла лекарство от чумы. Я сумела задержать смерть, но не вылечить.

— Тогда, значит, все твои дурацкие нашептывания и заговоры всего-навсего дешевые трюки, а на самом деле ты умеешь не больше меня! — вспылил Алехандро.

Глаза ее полыхнули гневом, но старуха сдержала себя. Потом понимающе хмыкнула и потерла себе подбородок:

— Я отлично помню, мой юный друг, что ты так же боишься обрядов, как твоя сверх меры благочестивая спутница. Но не станете же вы отрицать, что, по крайней мере на время, поверили в их силу?

Он и не отрицал. Он, конечно, помнил, как не мог оторвать взгляда от ее действа. Старуха была права. Пусть ненадолго, но он все же поверил в то, что больную можно спасти.

— В этом, — заявила она твердо, едва ли не самодовольно, — и заключается главная сила моего лечения. Люди начинают верить в то, что хотят увидеть, и в этом отношении ты ничем не отличаешься от других.

«Но я хочу быть другим, — огорченно подумал Алехандро. — Я хочу верить в то, что благодаря своим усилиям и упорству сумею облегчить страдания больных. Нет у меня другой цели в жизни».

Она заметила его пристыженный взгляд и разгадала, чем он вызван.

— Не будь слишком строг к себе, врач, ибо ты еще слишком мало уроков брал у самого лучшего учителя, с которым не сравнится никто. Это ежедневная работа, твой опыт, которые дадут тебе больше, чем любой профессор. Нам еще много придется экспериментировать, но я верю, что разгадка близко. Каждый раз я подбираюсь к ней ближе и ближе. Я меняю пропорции жидкости и порошка. Уверена, ключ к лекарству здесь.

За разговором она торопливо складывала инструменты и снадобья, пока на столе не остались лишь кувшин и мешочек.

— А теперь хватит себя жалеть и смотрите внимательно, молодой человек, ибо я ничего не делаю дважды. Давным-давно я заметила, — продолжала она, — лесные звери, которые пьют воду из источника, возле которого я построила себе дом, умеют сопротивляться любой заразе даже тогда, когда остальные болеют и погибают.

Она подняла со стола кувшин с мутной желтоватой водой и поставила перед Алехандро.

— Я заметила, что у этой воды тот же, хотя и менее заметный, неприятный запах, что и у той странной желтой горной породы, которую добывают вместе с рудой на медных рудниках.

— Похожий на запах тухлых яиц.

— Вот именно! Когда ум твой не затуманен печалью, ты быстро учишься! Я решила, что вода пожелтела от того, что в ней здесь растворен этот желтый камень, не знаю, правда, кем толченный, но какая разница? Животные, которые пили эту воду, наверное, насквозь пропитались этим желтым веществом.

— Как оно называется?

— Оно называется сера. Если серу поджечь, то пламя будет голубоватое, с мерцающими яркими искрами. Ведьмы издавна использовали ее, чтобы показать будто бы свою могучую силу.

— Что ты сегодня и сделала с тростниковой свечой.

— Виновата, грешна, — хихикнула старуха, — но я старалась во благо.

Рядом с кувшином она положила маленький темный мешочек:

— К воде нужно добавить этот серый порошок, потому что он придает силу, как меч дает силу рыцарю.

Она взяла его руку и насыпала в ладонь немного порошка. Алехандро растер его пальцами, ощутив зернистые комочки. Молча он посмотрел на знахарку.

Она ответила ему благоговейным шепотом:

— Это прах мертвых, и от него к больным приходит их прежняя сила.

Прах мертвых? Наверняка это запрещено…

Матушка Сара продолжала:

— Размешай щепотку порошка в воде, которой налей полгорсти, и давай больному на рассвете, в полдень и на закате. Если больной не спит, да и ты тоже, то можно дать в четвертый раз в полночь, не повредит. Но не трать понапрасну, расходуй с умом, потому что найти и то и другое можно только рядом с моим жилищем, а один лишь Господь Бог знает, сколько тебе понадобится.

— Один Господь Бог, — эхом повторил за ней Алехандро и вознес про себя молитву, чтобы такие снадобья не понадобились ему никогда.

Они вынесли тело умершей и положили там, где его хорошо было видно с дороги. Пятеро человек, присутствовавших при кончине, смотрели, как показалась телега, как возница спустился с козел. Вместе с помощником они подняли тело, еще теплое и не потерявшее гибкость, и грубо швырнули поверх груды только что собранных мертвецов.

Под тяжестью скорбного груза днище телеги просело, и возница, взглянув дальше по улице, где лежало еще несколько тел, сказал помощнику:

— Все, хватит. Небось дождутся нас, не оживут.

— Ага, — согласился помощник, — хватит. Вонь такая, что, того и гляди, мозги протухнут. Не хватало еще дурачком тут стать.

— Стать дурачком? — ухмыльнулся возница. — Что-то я до сих пор не замечал в тебе особого ума. Хотя всегда есть надежда на чудо. Я помолюсь о тебе.

Они снова взобрались на козлы, возница слегка хлестнул поводьями по лошадиным спинам, и лошади, недовольно всхрапнув, зашагали медленным шагом, увозя своих пассажиров, и вместе с ними мать Кэт, в последний земной путь.

Они двигались той же дорогой, откуда недавно приехали Адель и Алехандро, и вскоре, недалеко от того места, где они встретились с матушкой Сарой, выехали в открытое поле. Как и прежде, там стояли на страже дубы, но теперь от них падали тени, длинные и прямые. Когда поскрипывавшая телега свернула с дороги и колеса запрыгали по свежевскопанной земле, мертвые тела сбились к краю, но возница не обращал внимания — никто из них не пожалуется. От такой тряски покрывало, которым была укутана бывшая придворная дама, сбилось, и ее еще не окоченевшая рука соскользнула с груди. В руке был зажат платок, который запечатлел прощальный поцелуй ребенка.

Пропрыгав по торфянику еще несколько метров, телега со скрипом остановилась возле мелкой, наскоро приготовленной ямы, которую вырыли днем тот же возница и его помощник. Усталые, медленно сойдя с высокого передка, они принялись за свою печальную работу, складывая мертвецов рядами в могилу. Когда яма заполнится, они позовут священника, если, конечно, найдут, и тот отпустит покойным все грехи разом. Потом могилу забросают торфом и, как смогут, утопчут.

— Будем надеяться, собаки до них не доберутся, — сказал один возчик другому, когда они снова уселись в телегу и двинулись к Лондону за новым грузом.

Матушка Сара собрала свои снадобья и талисманы и снова сложила в драный мешок. Потом набросила на плечи красную шаль, взяла в руки трость и направилась к двери. На пороге она остановилась и повернулась к Алехандро, напоследок изумив его еще раз.

— Помни, врач, ты всегда должен быть готов. Всегда жди любых неожиданностей.

К ночи они, промокнув до нитки, вернулись в имение леди Троксвуд, и, когда конюшенный, бросившись к ним со всех ног, принял лошадей, все трое бегом побежали в дом по широким ступеням каменной лестницы. В каминах уже был разведен огонь, и гудящее пламя успело выгнать из дома сырость и согреть воздух, но Алехандро, сняв плащ, никак не мог унять дрожь. Его трясло, и он поспешно направился к камину, чтобы как следует отогреться. Кэт последовала его примеру и села рядом, поближе к благословенному теплу, протянув к огню свои маленькие ладошки, а с подола ее тонкого платья натекали лужицы.

Неожиданно она быстро, три раза подряд чихнула.

— Детка! — с тревогой сказал Алехандро. — Что тебя беспокоит?

Кэт шмыгнула носом:

— Я замерзла, я устала после долгой скачки, и у меня живот подвело от голода.

Услышав такое объяснение, Алехандро успокоился.

— Хорошо. Если у тебя только эти три жалобы, то все в порядке. К нашему великому счастью, все это легко исцелимо.

Он взял ее за руку, и они вместе отправились искать Адель, которую нашли в кухне, где она выдавала экономке инструкции.

— Кажется, наша маленькая подруга замерзла, проголодалась, устала, а я пообещал ей исцеление от всех недугов. Здесь найдется сухое платье и ужин?

Адель кивнула.

— Позаботься о девочке, — велела она экономке, — а мы договорим позже.

Экономка увела Кэт.

— Сначала нужно переодеться в сухое, согреться, а потом и поужинать, — говорила она девочке на ходу.

Кэт вернулась к ним в старом платье Адели. Потом им принесли суп и свежие, теплые хлебцы, а потом Адель отвела Кэт в свою детскую, где уложила в постель и пела ей, пока девочка не уснула. Когда она вернулась к столу, все уже было убрано.

Она нашла Алехандро в гостиной, сидящим возле гигантского камина, в очаге весело трещали поленья, и от пламени по стенам плясали причудливые тени.

— Еще не согрелся? — спросила она. — Не хочешь выпить вина?

— Кажется, я уже никогда не высохну и не согреюсь, — сказал он.

— Да, это проклятие нашего острова. — Наливая вино, она вздохнула. — Я никогда не была в Испании, но говорят, будто там тепло даже зимой.

Она наклонилась, стараясь не пролить прозрачную темную жидкость, и отблеск огня вдруг упал на рубиновый крест. Рубин вспыхнул красным, глубоким, похожим на вино цветом, и Алехандро неожиданно обрадовался этому сходству.

Сидя возле камина, Алехандро старательно записывал все, что видел у матушки Сары, и Адель помогала ему восстановить все мелочи ритуала: что делала знахарка и что говорила. Когда было записано все до последнего слова, Алехандро нарисовал портрет старухи. Он подписал внизу: «матушка Сара» — и показал Адели.

— Очень похоже, — сказала она. — По-моему, ты уловил самый дух.

— Боюсь, ее дух не очень-то и уловишь, но забуду я его не скоро.

Закрыв тетрадь, он отложил ее в сторону.

Огонь согревал снаружи, вино — изнутри, и постепенно Алехандро почти забыл про усталость и горечь и, откинувшись на подушки, смотрел на Адель, которая взялась расчесывать свои роскошные волосы. Он позволил себе понаслаждаться этой картиной, мечтая о том, как бы они жили, если бы Адель ему принадлежала. Он смотрел, как она распустила волосы и они густыми волнами рассыпались по плечам, и догадался, что Адель сделала это нарочно, чтобы стать для него еще желаннее. Ей это удалось, и сердце его забилось так, будто готово было выпрыгнуть из груди: он понял, что и эту ночь они проведут вместе. «Господи Боже, — взмолился он, — сделай так, чтобы наше путешествие никогда не закончилось».

Адель поднялась из кресла перед камином, подошла и устроилась возле его ног на мягком ковре, положив голову ему на колени. Густая волна ее волос накрыла его, и он погрузил свои пальцы в прохладные, нежные, восхитительно душистые струи, и счастью его не было конца.

Она приподняла голову, и он хотел было запротестовать, но она прижала палец к его губам.

— Молчи, — сказала она, — я хочу, чтобы твои губы были заняты вовсе не разговорами.

Она опустилась к нему на колени и обняла, приникнув к дрожавшему Алехандро всем своим нежным телом, и они слились в поцелуе, глубоком и страстном, забыв о времени. Одна минута прошла или десять, он не сумел бы ответить на этот вопрос, даже если бы от этого зависела его жизнь.

Адель положила ему на плечи ладони, и пальцы ее медленно двинулись вниз. Алехандро напрягся, почувствовав прикосновение к вороту рубашки, и похолодел от страха при мысли, что она вот-вот обнаружит клеймо.

«Скажи сам, — велел он себе, — признайся, пока не поздно!»

«Адель, прости мне ту ложь, которую я сейчас тебе скажу. Я хочу только лишь одного, я хочу сохранить любовь», — беззвучно произнес он. Он поймал ее руки и остановил, сжимая со всей доступной ему нежностью. Она посмотрела на него вопросительно, не понимая, почему он воспротивился ее ласке.

— Адель, — осторожно начал он. — У меня есть шрам, и боюсь, тебя испугает его уродство.

Отстранившись немного, она с тревогой спросила:

— О каком шраме ты говоришь?

Алехандро расстегнул верхнюю пуговицу и слегка отодвинул ворот, так что Адель был виден только розовый край клейма, успевшего хорошенько зажить.

Адель ахнула:

— Боже мой, откуда он у тебя?

Алехандро устал от вранья, но выбора у него не было. Скажи он правду, ему пришлось бы расстаться с надеждами и любовью.

— Я попал в одну переделку по пути в Авиньон из Испании. В результате я был обезображен, и мне не хотелось бы больше об этом говорить. Умоляю тебя, попытайся меня понять. Я не мог себя заставить рассказать тебе о нем, потому что он мне и самому противен, и я думал, он оттолкнет тебя. К тому же мне не хотелось тебя пугать. — И, опустив глаза, он добавил: — Теперь ты знаешь о моем унижении. Прости мою скрытность.

К невероятному его облегчению, Адель ответила:

— Ты получил шрам не по своей воле. Мы не будем о нем говорить, но лишь по той причине, что для меня он не имеет никакого значения.

Позже, в ее постели, юные любовники наслаждались друг другом и говорили совсем о другом, порой краснея в темноте. Их искренний союз не имел государственного значения, они были просто двумя людьми, всем сердцем хотевшими счастья.

Он до того привык видеть во сне Карлоса Альдерона, что в те ночи, когда тот не появлялся, ему будто чего-то уже и не хватало. Когда под утро щеки его коснулись тонкие теплые пальцы, Алехандро подумал, что это ему тоже снится. Но прикосновение было настойчивым, и наконец он открыл глаза. Возле своей постели он увидел Кэт.

— У меня болит горло, — простонала она, взявшись рукой за шею.

Он взглянул на нее внимательнее и, к ужасу своему, увидел на подбородке синеватые пятна.

Он хотел было тотчас вскочить, отбросить одеяло, но в последний момент вспомнил, что на нем одна только тонкая ночная рубаха.

— Кэт, — сказал он тогда девочке. — Вы должны сделать в точности все, как я скажу. Немедленно возвращайтесь в постель, а я приду, как только оденусь как подобает. Пожалуйста, ни к чему не прикасайтесь по пути, не разговаривайте со слугами. Дышите неглубоко, и, если захочется кашлять, постарайтесь сдержать приступ.

В ее взгляде был страх, но она послушно кивнула и двинулась прочь из тускло освещенной комнаты, тихо шлепая по полу маленькими ногами. Алехандро взглянул на спавшую рядом Адель и решил ее не тревожить, по крайней мере до тех пор, пока не выяснит стадию болезни Кэт. Быстренько натянув штаны, он бросился искать седельную сумку с дарами матушки Сары, а потом отправился в кухню за миской и ложкой.

Войдя в бывшую детскую Адели, он увидел девочку, и сердце его сжалось от того, какой крохотной она казалась на огромной постели. Занавески полога были открыты, и он опустил их все, кроме одной, с той стороны, которая была ближе к двери.

— А теперь, моя прекрасная леди, позвольте мне осмотреть вашу шейку, — сказал он. — Придется развязать ворот, но я не оскорблю вашей скромности. Мне интересно видеть лишь вашу шею.

Осторожно он нажал на темное пятно.

— Больно, когда я нажимаю? Кэт поморщилась, и он убрал руку.

— Больно. Под мышкой тоже болит.

Он поднял ей руку, прощупал подмышечную область. Сердце упало, когда он нащупал уже заметную припухлость.

«Да будь проклято все, что летает, бегает, ползает! — в гневе подумал он. — Да будь проклят сам Дух Святой!»

Он услыхал за спиной шорох и, повернувшись, увидел в дверях Адель.

— Полежи немного, детка, я скоро вернусь, — сказал он девочке и, опустив полог, подхватил фрейлину под руку и повлек ее прочь из комнаты.

Глаза ее были полны страха, на ходу она спросила:

— Судя по твоему виду, у нас плохие новости?

Он кивком подтвердил ее подозрения, и она уткнулась лицом ему в плечо и тихо заплакала. Он утешал ее, как умел, и она подняла лицо и сквозь слезы сказала:

— Я не хочу смотреть, как она умирает.

— Я тоже не хочу, любовь моя, но теперь я не совсем беспомощен. Теперь я по крайней мере могу попытаться ее спасти.

— Сумка старухи! — воскликнула Адель. — Где она? Я сейчас же ее принесу!

— Я уже принес, она в комнате возле кровати.

— Тогда нельзя терять ни минуты!