"Леди Триллиума" - читать интересную книгу автора (Нортон Андрэ Мэри, Брэдли Мэрион Зиммер)

Глава 16

Она быстро обследовала свою новую комнату — маленькую и с очень низким потолком, до которого девочка свободно дотягивалась рукой. Вдоль одной стены стояла кровать, покрытая какой-то шкурой, — Майкайла так и не смогла понять, какому животному она принадлежит. У изголовья кровати располагалась полка с кувшином воды, тазиком для умывания и полотенцем из грубой ткани. Сундук с одеждой, о котором упоминала Старшая Дочь Богини, стоял с другой стороны, в ногах.

Майкайла переоделась в такое же белое платье, какие носили другие Дочери Богини. В сундуке их оказалось несколько, а заодно и пара одеяний другого цвета. Майкайлу весьма порадовало, что высокий вырез платья не позволит никому увидеть ленточку, на которой висит у нее шарик, а толстая ткань напрочь заглушит любой звук, который может от него исходить.

В отличие от помещений в башне эти комнаты не слишком хорошо прогреваются — наверняка именно из-за этого здесь пользуются такой плотной одеждой. Однако единственная обувь, которую Майкайла нашла в сундуке, оказалась сандалиями. Она переобулась в них, припоминая, что и Супруг Богини, и Старшая Дочь тоже носят точно такие же. Видно, этот обычай распространяется на всех. Особенно если человеку нет причин покидать храм. Майкайла стала вспоминать, как он выглядит снаружи. Когда она приближалась к храму по воздуху, летя на ламмергейере, то сверху он был практически невидим. Даже если глядеть прямо на него — а сверху это невозможно, — храм все равно будет смотреться как обычная природная пещера. Здешние обитатели, видимо, никогда не выходят наружу. Однако где же, в таком случае, они добывают еду и все необходимое?

«Ну, хватит об этом, — сказала себе Майкайла, — сейчас нет времени пускаться в детальные исследования здешнего общества. Надо сперва привыкнуть к новой обстановке и усвоить все, чему будут учить».

Она вернулась в общую комнату. В дальнем ее конце стояла одна большая скамья, расположенная прямо перед камином. Все остальные Дочери Богини уже сидели там и поджидали Майкайлу. Та, что располагалась с самого краю, похлопала ладонью по скамье рядом с собой, и девочка тут же заняла указанное место.

Старшая Дочь Богини встала и повернулась липом к остальным.

— Поскольку наша новая сестра еще не знает обычаев, начнем с песнопений Зари. — Она перевела взгляд на Майкайлу. — Я буду петь по одной строчке, а ты повторяй.

Майкайла кивнула.

— Приветствуем тебя, о Мерет…

— Приветствуем тебя, о Мерет, — не без труда повторила девочка. К счастью, все Дочери Богини произносили тексты вместе с нею, поэтому любая ошибка, которую Майкайла могла бы совершить, резко не выделялась. И все-таки ее не покидало неприятное чувство, что Старшая Дочь Богини все равно слышит эти ошибки все до единой. Однако Майкайла, по крайней мере, не чувствовала себя одинокой или выставленной напоказ, как это бывало, когда Харамис принималась обучать ее.

— Госпожа вечности и царица Богов…

— Госпожа вечности и царица Богов…

— Обладающая множеством имен и священная во своем воплощении…

— Обладающая множеством имен и священная во своем воплощении…

— Госпожа таинств во своем храме…

— Госпожа таинств во своем храме…

К тому времени, когда подали ужин — весьма скромный, состоящий из хлеба, фруктов и воды, — они уже разобрались с песнопениями Зари, Первого часа после восхода солнца. Третьего часа. Часа, когда солнце пребывает в зените. Девятого часа. Часа, когда солнце обнимает Священный Пик, и Второго часа тьмы. Майкайлу уже не удивляло, почему все Дочери Богини говорят в унисон: пожалуй, куда больше необычного было бы, если бы им удавалось сохранить способность говорить по отдельности.

За ужином Старшая Дочь принялась читать длинное и скучное повествование о простом крестьянине, у которого бесчестный староста несправедливо отобрал имущество. Когда крестьянин со своей жалобой дошел до мирового судьи, того так поразила необычайная способность этого крестьянина четко и красиво излагать свои доводы, что он растянул слушание дела на целых десять заседаний суда только ради того, чтобы послушать виртуозные речи истца.

В конце концов судья вынес решение в пользу крестьянина и справедливость все-таки восторжествовала. Но от внимания Майкайлы не ускользнуло, как долго тянулась вся история, как много прошло времени от ее начала до благополучного завершения. «Мой отец разрешил бы такое дело с первого раза, — подумала она. — Да и любой здравомыслящий человек поступил бы так же».

— Скажи мне, младшая сестра, чему учит нас эта история?

Майкайла с замиранием сердца подумала было, что Старшая Дочь Богини обращается к ней. Но тут ответила одна из девушек, и Майкайла поняла, что «младшая сестра» — видимо, какой-то особый титул, потому что ответившая выглядела далеко не самой младшей среди всех.

— Рассказ учит нас ценить молчание и делать нашу речь простой и краткой, если уж речь действительно необходима, — отчеканила девушка. — Если б крестьянин не был столь велеречив, дело его решилось бы на первом же заседании суда. Красота слога дорого обошлась ему.

«Да уж, он убил не меньше, чем целый гол жизни, — подумала Майкайла. — А может, и больше — в зависимости от того, как часто этот судья устраивал заседания».

Раздался звук гонга, в который ударили где-то со стороны центральной части храма. Все Дочери Богини одновременно встали, Майкайла последовала их примеру.

Старшая Дочь Богини добродушно ей улыбнулась.

— Настало время обряда, посвященного Второму часу тьмы, моя юная сестра, — сказала она, — но сегодня тебе не обязательно в нем участвовать. Мы дадим тебе время как следует свыкнуться с нашими ритуалами, прежде чем ты присоединишься к их исполнению. Так что сейчас можешь спокойно ложиться спать.

— Спасибо, старшая сестра, — произнесла Майкайла с чувством искренней благодарности.

Дочери Богини построились гуськом вслед за Старшей и вереницей удалились за занавес, начав мелодично распевать молитву еще в прихожей.

Майкайла отправилась в свою комнату и переоделась в пижаму, которую отыскала в том же сундуке. Пижама эта была сшита из такой же плотной и тяжелой ткани, как и дневные одежды. Но Майкайла была этому только рада, поскольку в комнате царил холод. Она забралась в постель и вытащила из-под одежды шарик. Лицо Файолона показалось на нем почти мгновенно.

— Майка, у тебя все в порядке?

— Да, все замечательно, — уверила Майкайла. — Тебе бы здесь понравилось: они меня учат пению. Сегодня мы прошли семь религиозных служб, и все они предназначены для повседневного исполнения, а ведь у них наверняка множество особых песнопений для выходных дней и праздников.

— Я видел, как этот Тимон пытался тебя поцеловать, мрачно произнес Файолон, — но когда к вам вышел жрец я вдруг лишился возможности что-либо наблюдать.

— Так, значит, ты не видал библиотеки? — спросила Майкайла. — Вот это досадно; у них там больше книг и рукописных свитков, чем в Цитадели и у Белой Дамы, вместе взятых. Насчет Тимона можешь не беспокоиться: он больше не посмеет ко мне подойти. Меня поместили вместе с Дочерями Богини, так что обо мне будут так заботиться, что сама Харамис не нашла бы повода придраться. Да, кстати, как там Харамнс?

Файолон пожал плечами:

— Примерно так же. А когда ты вернешься?

— Через семьдесят дней, начиная с сегодняшнего. За такой срок они обещают сделать новое тело.

— Так, значит, они могут с этим управиться? — Его взгляд выразил радостное удивление. — И они согласились?

— Да, — улыбаясь, ответила Майкайла, — наконец-то я начинаю делать хоть что-то полезное. Знал бы ты, как прекрасно это осознавать. Особенно после двух лет жизни возле Харамис!

— А что они желают получить взамен? — Файолон выглядел озабоченным.

— Как раз то, что я делаю сейчас, — заверила Майкайла. — Они захотели лишь, чтоб я была некоторое время одной из Дочерей Богини.

— Ну, в этом, кажется, нет никакой опасности. Но если что-нибудь вдруг будет не так, тут же вызывай ламмергейера и выбирайся оттуда, ясно?

— Так и сделаю, — успокоила его девочка, — хотя не думаю, что это понадобится. Все здешние обитатели выглядят очень милыми и добродушными, за исключением разве что Тимона. Но ему строго-настрого приказали оставить меня в покое.

— И ты считаешь, что он подчинится этому приказу? — с сомнением спросил Файолон.

— Насчет этого не волнуйся, — сказала Майкайла, — я в этом не сомневаюсь. Супруг Богини, судя по всему, человек добрый, но вовсе не из тех, кого можно ослушаться.

— Будь осторожна, Майка.

— Не беспокойся! — Она зевнула. — Я собираюсь спать. Сегодняшний день меня изрядно вымотал. Передай Узуну привет и наилучшие пожелания. Спокойной ночи, Файолон.

— Спокойной ночи, Майка.

Майкайла снова засунула шарик за вырез пижамы.

— Не иначе как я начну скоро распевать эти молитвы даже во сне, — пробормотала она, укладываясь поудобнее и натягивая на себя меховое одеяло.

Перед самым восходом солнца Майкайлу разбудил перезвон колокольчика в главной комнате жилища Дочерей Богини. Она торопливо поднялась, умылась, переоделась в одно из тяжеловесных белых дневных платьев и, убедившись, что ленточка, на которой подвешен шарик, не видна, вышла в главную комнату. Остальные Дочери Богини уже собрались там. Майкайла с удовлетворением отметила, что одеты они точно так же.

«Кажется, я выбрала именно ту одежду, что нужно, — сказала она себе, — стало быть, пока все идет как надо».

К ней приблизилась Старшая Дочь Богини и зашептала на ухо:

— До конца ритуала, посвященного Первому часу, ты не должна разговаривать. Следуй за нами в Святилище. Займешь там свое место вместе с остальными, но только не говори ничего, пока я не подам знак, что уже можно.

Майкайла молча кивнула и пристроилась в конце вереницы. Девушки вышли за занавеску.

Отведенным им местом в Святилище оказалась скамья, установленная сбоку от возвышения, на котором Майкайла впервые увидела Супруга Богини. От остальной части комнаты эту скамью отделял занавес, так что прочие собравшиеся здесь не могли их видеть. Майкайла очень этому порадовалась, вспоминая, какими глазами смотрел на нее вчера Тимон.

С другого конца комнаты вошел Супруг Богини, одетый во все черное и с золотой маской на лице. Старшая Дочь тоже взяла свою маску, хранившуюся на полке над скамьей надела ее и приблизилась к жрецу. Начался молитвенный распев, к которому присоединились Дочери Богини и все собрание. Майкайла изо всех сил сжимала челюсти, чтобы не запеть вместе с остальными.

Приветствуем тебя, о Мерет,

Госпожа вечности и царица Богов,

Обладательница множества имен,

Благословенная во своих воплощениях,

Госпожа таинств во твоем храме,

Благороднейшая духом, первейшая в Дероргуиле,

Дарующая Лаборноку обильные урожаи,

Госпожа памяти в справедливом суде,

Сокрытый дух пещер,

Благословенная в ледяных пещерах.

Священный Пик есть тело твое,

Река Ноку есть кровь твоя…

Песнопения продолжались с полчаса, и вдруг Майкайла поняла, что не помнит даже половины слов, а когда распев повторился вновь и Дочери Богини перешли на другую мелодию, запев на непонятном языке, она совершенно растерялась. Этой части ритуала Майкайлу даже не начинали обучать.

«Во имя Цветка, — подумала она, — как же много мне придется выучить, прежде чем я смогу хотя бы сделать первые шаги в качестве одной из Дочерей Богини! Остается лишь надеяться, что все-таки справлюсь». На этот раз она не впала в транс, в котором пребывала вчера по время подобного ритуала. Она так и не смогла решить, хорошо это или плохо, хотя, что ни говори, сидеть здесь, изо всех сил пытаясь расслышать и запомнить слова и повороты мелодии, чувствуя, что лишь с трудом способна что-нибудь понять, не очень-то приятно. Вот если бы опять погрузиться в транс и уснуть… Однако, пожалуй, тогда Майкайла забудется и присоединится к общему хору, а этого наверняка никто не одобрит.

Наконец в череде песнопений зазвучало место, в котором Майкайла узнала окончание ритуала, связанного с восходом солнца. Она вся напряглась, сидя на своем конце скамьи, готовая повторить каждое движение вслед за другими. Однако все продолжали сидеть так же спокойно и неподвижно, за исключением Старшей Дочери. Та тоже зашла за занавес и уселась на скамью с противоположной от Майкайлы стороны. Девочка вытянула шею, разглядывая свою наставницу, и заметила, что Старшая Дочь Богини даже не сняла маски. Остальные сидели смирно, опустив глаза долу и глядя на свои сомкнутые ладони. Майкайла скопировала эту позу и стала ждать, что произойдет дальше.

Некоторое время все молчали — эта пауза показалась Майкайле бесконечной, — а затем Старшая Дочь Богини снова встала и. выйдя на возвышение, присоединилась к жрецу. Распев потянулся снова, и через несколько минут Майкайла узнала в нем ритуал, посвященный Первому часу после восхода солнца.

«О, — поняла она наконец, — между этими двумя ритуалами так мало времени, что никто даже не уходит отсюда. — Девочка попыталась вспомнить, насколько длинен обряд, посвященный Первому часу. — По-моему, он чуть короче, чем тот, что связан с восходом солнца, хотя, возможно, я выдаю желаемое за действительное… О, Владыки Воздуха, как же я голодна! Ладно, будем надеяться, что завтрак подадут сразу же, как только все это кончится».

Но вот обряд подошел к концу, и Старшая Дочь Богини вернулась к скамье, сняла маску и убрала ее, а затем повела всех в жилые комнаты. К огромной радости Майкайлы, на столе уже ждал завтрак. Состоял он из хлеба и фруктов, а питьем служила простая вода, но, по крайней мере, пищи было много, а новоприобретенные сестры не переставали протягивать Майкайле все новые и новые куски, так что она в конце концов насытилась.

Завтрак окончился, но никто не встал из-за стола. Началось обсуждение предстоящего дня.

— Дарующий Жизнь желает говорить нынешним утром с нашей новой сестрой, — объявила Старшая Дочь Богини. — Вы, — она указала на сидящих возле Майкайлы двух девушек, — проводите ее в мастерскую по окончании Третьего часа.

Девушки кивнули.

«По окончании Третьего часа», насколько Маймйга могла понять, означало то время, когда закончится соответствующий ритуал. Постепенно она начала осознавать свое место в жизни храма. «Мне нужно только держать язык за зубами и следовать повсюду за сестрами, а уж с такой задачей справиться не трудно, — рассуждала она. — Как странно, что никто на тебя не кричит, не придирается, не распекает, называя неблагодарной. Мне и вправду начинает здесь нравиться».

— До наступления Третьего часа мы с вами еще раз поработаем над распевом Зари, — объявила Старшая Дочь Богини. Девушки, так же как и в прошлый раз, расселись по местам на стоящей возле очага скамье и принялись петь. На этот раз Дочь Богини не стала произносить сначала каждую строку сама — они пели все вместе. И Майкайла отчетливо чувствовала, как распев проникает куда-то внутрь ее мозга.

«Я скоро запомню все тонкости, — с удовлетворением подумала она. — В конце концов, не такая уж я безнадежная дура».

Мастерская Дарующего Жизнь оказалась самым удивительным из всех мест, где Майкайле довелось побывать. На одной стене, закрывая ее всю от пола до потолка, были развешаны сетки с заготовками из всевозможных пород дерева, о многих из которых Майкайла вообще никогда не слыхала. На другой стене располагался огромный шит с укрепленными на нем на особых крючках и подставках инструментами самого разнообразного назначения. Майкайла тут же весьма пожалела, что вынуждена исполнять роль одной из Дочерей Богини, — куда интереснее было бы попасть в услужение к этому мастеру.

Сам Дарующий Жизнь оказался человеком относительно молодым, особенно по сравнению с Супругом Богини. Пожалуй, этого мужчину лишь недавно стали называть «человеком средних лет», однако, глядя на руки мастера, когда тот рядом со своей рабочей скамьей поставил для нее табуретку, Майкайла осознала, что руки эти заняты работой уже долгие годы. Сопровождавшие ее Дочери Богини уселись бок о бок на скамью возле двери мастерской.

— Насколько я понимаю, мне надлежит изготовить новое тело для живущего ныне духа, — начал мужчина. — А что это тело должно уметь делать?

Майкайла сосредоточилась, стараясь не упустить чего-нибудь важного.

— Оно должно обладать зрением, слухом, уметь говорить и быть в состоянии передвигаться, в том числе подниматься и спускаться по лестнице. А еще — хорошо переносить низкие температуры.

— Следовательно, тело должно быть почти что человеческим, — заметил мастер, делая небольшие пометки на кусочке пергамента. — А как насчет возможности есть или пить?

— Если это будет необходимо, чтобы поддерживать в теле жизнь. Впрочем, теперешнее тело моего друга не вкушало ни еды, ни питья на протяжении уже почти двух веков. — Майкайла слегка улыбнулась. — И он, кажется, ни разу не пожаловался на это.

— Я слышал, он в данный момент является арфой? — спросил мужчина, явно не вполне готовый в это поверить.

— Да, это верно, — мягко произнесла девочка.

— Невероятно, — пробормотал Дарующий Жизнь. — А каким это новое тело должно быть в смысле пола?

— Мужским.

— Нет, я имею в виду функциональную сторону.

Майкайла озадаченно уставилась на собеседника и довольно долго сидела молча: ей представилось, как на подобное среагировала бы Харамис…

— Не думаю, что это необходимо, — наконец выдавила она из себя. — Волшебнице это вряд ли пришлось бы по душе. И к тому же всех, кого он знал когда-то, давно уже нет в живых.

— Хорошо. И еще один вопрос: как должно это новое тело выглядеть?

— Ох! — Майкайла закусила нижнюю губу. — Я даже не знаю, какая у него раньше была внешность: его обратили в арфу задолго до моего рождения. Могу только сказать, что он ниссом, хотя, конечно, не знаю, насколько это поможет делу.

— Для начала достаточно, — ответил мастер. — С такой информацией я уже могу приступать к работе. — Он протянул собеседнице лист пергамента и угольную палочку. — И все-таки очень желательно, чтобы через несколько дней ты смогла дать мне какой-нибудь набросок, приблизительную его внешность: голова и, главное, лицо. Лица всегда очень важны.

— Постараюсь, — сказала Майкайла. «Что ж, может, Файолону удастся описать мне, как выглядел Узун, выведав об этом у него самого», — решила она.

— И еще одну вещь мне необходимо знать, — сказал Дарующий Жизнь, переходя на шепот. — Настоящее его имя.

— Узун, — так же тихо прошептала Майкайла.

Дарующий Жизнь встал, и она тоже поднялась.

— Благодарю тебя, Дочь Богини, — официальным тоном произнес мастер. — Я немедленно приступлю к работе.

— Спасибо, — ответила Майкайла, глядя на собеседника и лучезарно улыбаясь. Затем повернулась и вместе с сопровождавшими ее двумя Дочерями Богини отправилась в их общее жилище.


Остаток дня прошел в исполнении ритуалов, на которых Майкайла по-прежнему лишь молча присутствовала, и разучивании песнопений. После обряда, посвященного Часу, когда солнце находится в зените, подали полдник, а по завершении посвященной Часу, когда солнце обнимает Священный Пик, службы обед. Слуги в жилите Дочерей Богини появлялись, видимо, лишь в те часы, когда обитательницы его исполняли религиозные обряды, потому что грязная посуда из помещения исчезала, полы оказывались чисто выметены, огонь в камине главной комнаты все время горел ярко, умывальный тазик в комнате Майкайлы вновь становился чистым и сухим, а кувшин — полным свежей воды. Но никого из прислуги она так ни разу и не встретила.

После Девятого часа наступил перерыв, и Дочери Богини отправились в купальню — комнату с покрытым толстыми плетеными циновками полом и небольшим горячим ключом в самом центре. Майкайла засунула свой шарик в чистую одежду, которую принесла с собой, и, переодеваясь после мытья, вновь незаметно повесила его на шею.

Весь день прошел довольно утомительно и показался очень длинным. Когда обед подходил к концу, Майкайле уже с трудом удавалось сидеть прямо. Она позавидовала тому, как прочим Дочерям Богини с такой непринужденностью удается сохранять великолепную осанку. И когда Старшая Дочь Богини опять освободила Майкайлу от участия в обряде, посвященном Второму часу тьмы, девочка готова была просто расплакаться от радости. Вместо этого, однако, она лишь степенно произнесла слова благодарности и удалилась к себе в комнату. Ей не хотелось ничем заниматься, кроме как забраться в постель и уснуть, но взгляд тут же упал на лежащий возле умывальника листок пергамента, что вручил ей Дарующий Жизнь. Новоявленная Дочь Богини переоделась в ночную рубашку, извлекла свой шарик и вышла на связь с Файолоном.

— Да ты просто ужасно выглядишь! — воскликнул он.

— Да все у меня в порядке, — усталым голосом произнесла Майкайла, — просто слишком устала. Файолон, мне нужно, чтобы ты узнал, как должно выглядеть новое тело Узуна. Тот человек, что взялся за его изготовление, хочет получить рисунок, в особенности лицо. Ты сможешь выяснить у Узуна подробности?

— Могу даже гораздо лучше все устроить, — с энтузиазмом заговорил Файолон. — Я сегодня нашел кое-что интересное в зеркале. Тебе известно, что оно сохраняет в памяти те образы, которые когда-то показывало?

— Нет. Но чем это нам может в данном случае помочь?

Файолон тем временем обувался в зимние башмаки и натягивал теплую одежду.

— Орогастус этим зеркалом пользовался, чтобы шпионить за принцессой, — пояснил он, — припоминаешь? А в первой части похода Узун ее сопровождал.

— Ух ты! — воскликнула Майкайла. — Ты, кажется, хочешь сказать, что у зеркала есть портрет Узуна.'

— Даже несколько, — уверил Файолон.

— Это здорово поможет, — сказала Майкайла, разглядывая мелькающие на ее шарике стены: Файолон сбегал вниз по лестнице. — Однако жаль, что ты не здесь. Ты ведь куда лучше рисуешь.

Файолон миновал кладовую, торопливо проследовал по коридорам, прошел ледяные пещеры и попал наконец в комнату с зеркалом. Не прошло и минуты, как он уже вызвал нужное изображение.

В зеркале напротив друг друга стояли Узун и Харамис. Оддлинг оказался очень низкорослым: его подбородок маячил на уровне талии стоящей рядом дамы. Голова у него была совсем круглой, глаза — темно-желтого цвета, почти как янтарь, широкий рот с мелкими заостренными зубами, необыкновенно короткий нос и, наоборот, слишком длинные — будто для компенсации — устремленные кверху уши, кончики которых торчали наружу сквозь копну светлых шелковистых волос, дополняли картину. Все время, пока Майкайла рассматривала изображение, уши ниссома то и дело поворачивались взад-вперед, явно стараясь уловить, откуда раздается звук, который лишь он, Узун, и мог расслышать.

Майкайла усмехнулась:

— А он был весьма привлекателен. Просто симпатяга! — Она потянулась за пергаментом и угольной палочкой. — Вот только удалось бы теперь все это запечатлеть…

— Устанавливай со мной внутреннюю связь, — сказал Файолон, — и я нарисую все за тебя.

— А у тебя получится? — спросила Майкайла.

— Думаю, что да. По крайней мере, попробовать стоит. Ты просто прислонись к стене, возьми в руки лист пергамента и уголек, закрой глаза и расслабься.

Майкайла так и сделала. За день она уже успела так сильно устать, что расслабиться труда не составило; ее даже начало клонить в сон. Однако когда рука неожиданно пришла в движение, девочка даже вздрогнула.

— Прекрати мне сопротивляться, — сказал Файолон. — Разумеется, у тебя рука будет двигаться: это вообще единственный способ что-нибудь нарисовать. Просто-напросто расслабься и позволь мне манипулировать твоими пальцами.

— Прости, — извинилась Майкайла, — это я просто от неожиданности. Давай еще раз попробуем.

Она откинулась к стене, закрыла глаза и перестала обращать внимание на движения собственной руки. Когда раздался наконец голос Файолона, Майкайла уже почти спала.

— Майка, проснись!

Она заморгала, протерла глаза и взглянула на листок пергамента. На нем был запечатлен во всей красе господин Узун — точь-в-точь такой, каким показало его зеркало.

— Ну, как он тебе? — поинтересовался Файолон.

— Отлично. — Майкайла с трудом подавила зевок. — Я бы никогда не справилась с этим так здорово.

— Всегда рад помочь, Майка. А теперь убери этот листок в какое-нибудь надежное место и ложись спать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — пробормотала в ответ Майкайла, почти уже засыпая. Она затолкала шарик обратно за вырез ночной рубашки, уложила пергамент в сундук с одеждой, легла в постель и тут же погрузилась в сон.