"Рабыня Гора" - читать интересную книгу автора (Норман Джон)

Глава 12. СЕРЕБРЯНЫЙ ЛИСТ

— Хозяин? — вымолвила я.

Стоя на коленях, я протягивала ему блюдо с мясом.

Турианской вилкой он подцепил с блюда кусочек мяса и положил себе на тарелку. Стоящая на коленях девушка поднесла ему вина.

Подойдя к следующему мужчине, я встала перед ним на колени, предлагая ему блюдо с мясом.

Комнату наполняла чувственная турианская музыка. Между столами, позванивая колокольчиками, грациозно танцевала девушка в желтом шелке.

Вот уже больше месяца я на заставе Турмусовых Камней.

Часто меня задерживали подольше — служить мужчинам. Саша многому меня научила. Теперь я уже не та девушка, которую за шесть медных тарсков купил Борчофф, предводитель воинов заставы Турмусовых Камней. Он мог поздравить себя с удачной покупкой.

— Сколько ты заплатил за нее? — спросил его как-то один из его помощников.

— Шесть медных тарсков, — ответил он.

— Ну и наметан же у тебя глаз на рабынь! — восхитился помощник.

Борчофф ухмыльнулся.

Я спешила дальше.

«Горячая, как пага», — сказал, как-то обо мне один воин и швырнул меня своему приятелю. Я собой не владела. Бывало, я лежала без сна в запертом алькове, глотая слезы. Не хочу быть рабыней!

«Ты прирожденная рабыня, — сказала мне однажды Саша. — Ты создана для ошейника». — «Да, госпожа», — проронила я в ответ. А временами, плача от стыда, ворочалась в своей крошечной нише. Странно: я часто думала об Элайзе Невинс. Там, на Земле, в нашем престижном колледже, я была ее^главной соперницей. Видела бы она меня теперь! Вот хохотала бы, каким бы презрением облила!

— Мяса, Дина! — позвал мужчина.

Я бросилась к нему, стала на колени, протянула блюдо. Не выпороли бы!

Теперь на заставе двадцать девять девушек. Но состав их немного изменился; пятерых продали проезжим турианским купцам, которые вели с заставой торговые дела, в последующие недели купили по случаю еще шестерых. Запасы нужно обновлять: мужчины любят разнообразие.

— Тебя не продадут, Дина, — сказала мне Саша. — Ты — просто подарок.

— Да, госпожа.

Здесь, на заставе, мы, рабыни, существуем, чтобы доставлять удовольствие мужчинам. Но поскольку, кроме нас, рабынь в Турмусовых Камнях нет, мы должны и прислуживать им, и исполнять кое-какую работу: мыть полы, шить, стирать и гладить одежду, прибирать. Помогаем мы и на кухне: обычно готовим овощи, моем посуду. Мужчинам, несущим службу на крепостной стене, нужно принести воды. В общем, грязной работы хватает, и ложится она, естественно, на нас, рабынь. Хотя в целом, по-моему, жаловаться не приходится. Поутру нам дают выспаться, работа в основном кончается рано, чтобы мы могли отдохнуть и подготовиться к вечеру. В обычный день немногим из нас выпадает больше двух-трех анов несложной работы. Иллюзий мы не питаем: основная наша обязанность — угождать мужчинам.

Теперь я не ниже остальных рабынь. Не то чтобы я отвоевывала себе место под солнцем, ведь, по моему разумению, среди здешних рабынь мало таких, которым не под силу было бы одолеть меня в драке, просто так решила Саша. Плетка в ее руках. Каждая вновь появляющаяся среди нас девушка автоматически становится низшей — стало быть, статус остальных поднимается. Все мы повинуемся Саше. Плетку она пускает в ход без колебаний. Так что порядок соблюдается. И недовольства у меня это не вызывает. Дай Борчофф плетку не Саше, а кому-нибудь другому — и жить мне в рабской обители стало бы куда тяжелее. Закон джунглей! А Сашина плетка от него бережет. И среди рабынь не только меня одну устраивает такая защита от натиска грубой силы. Иногда хозяева в жестокости своей не назначают старшую рабыню. И тогда девушки сами, зубами и ногтями, устанавливают внутреннюю иерархию и порядок правления. А бывает, хозяева не назначают старшую рабыню намеренно, чтобы низшие рабыни, ища защиты и стараясь попасть в фавор, из кожи вон лезли, ублажая мужчин. «Если ты меня ударишь, хозяин будет недоволен» — в среде рабынь угроза нешуточная, особенно если это соответствует действительности. От возможного недовольства далекого хозяина во многом зависит «социальная структура» в среде рабынь. Бывает, чтобы отвоевать себе место позавиднее, девушка притворяется, что хозяин благоволит к ней. Но в таких вещах истину скрыть трудно. Кого чаще всего вызывают к его ложу?

— Мяса, Дина!

Я поспешила на зов, встала на колени, прислуживая мужчине. Одета я в алый шелк, ошейник перевит золотым ожерельем, на ноге — колокольчики.

На глаза попалась Саша. Лежит в объятиях воина, целует его. Просто тает от наслаждения.

Брать с собой плетку, выходя из жилища рабынь, ей позволяют редко — разве что когда на заставе появляется новая рабыня и ее нужно провести по коридорам к железной дверце, как когда-то вела она меня. Выходя из нашей обители, она, преклонив колени, протягивает плетку охраннику. Здесь ее властные полномочия заканчиваются. Поднеся плетку к губам, она целует ее, после чего рабыне приказывают отложить ее в сторону. Она получит ее обратно, возвращаясь в жилище рабынь. Вне его мы подчиняемся не Саше — мужчинам. Она снова получает власть над нами, только если ей позволено взять в руки плетку. Сейчас она без плетки. Лежит, разомлев в мужских объятиях, постанывая под лаской. Здесь, в зале наслаждений, как его называют на заставе, она просто рабыня.

— Дина!

Воин, мимо которого я проходила, ударил меня. Наверно, зов звучит не впервые, но я не слышала. Вот он и подхлестнул меня, чтобы не зевала. Торопясь на зов, я слегка задела шелковое одеяние танцующей среди столов девушки. Музыка кружила голову.

Я преклонила колени перед мужчиной, который звал меня.

— Ты что, оглохла? — спросил он.

— Прости бедную девушку, хозяин, — взмолилась я, — я тебя не слышала.

— Подай мне мяса!

Я подняла к нему блюдо, он ткнул вилкой в ломоть приправленного жгучими турианскими специями мяса. Последний кусок на блюде. Он взглянул на меня.

— Я сию секунду принесу еще мяса, хозяин, — заторопилась я.

— Ты — то мясо, которого мне хочется, Дина, — остановил он меня.

— Еще не время подавать вино, — прошептала я. Расхожая горианская идиома. Я робко напоминала ему, что время главных наслаждений еще не пришло. Меня и еще нескольких девушек пока не освободили — мы должны прислуживать за столом. Еще не все блюда поданы. Когда настанет время десерта и вина, мы, рабыни, примостимся у столов хозяев.

— Введите узника, — приказал Борчофф, предводитель воинов заставы Турмусовых Камней.

В тот день я поднялась на стену, неся мужчинам воду. Стояла на высоте восьмидесяти футов, глядя вдаль, в поля.

— Ты что, Дина, — спросил подошедший сзади воин, — прыгать собираешься?

— Нет, хозяин, — ответила я, — я не свободная женщина. Я рабыня.

Чуть откинувшись назад, я прижалась к нему спиной, подняла голову, повернулась. Его ладони легли на мои руки.

— Выполняй свои обязанности, рабыня, — приказал он.

— Да, хозяин.

Меня не раз вызывали к его ложу.

Из висящего на моем плече бурдюка из кожи верра я налила ему воды.

Жарко. Раскаленные камни обжигают босые ноги. На мне — короткая бурая рабочая туника, скроенная из единого лоскута. Кроме ошейника, больше никакой одежды. Такие туники — чаще всего серые или бурые — мы носим во время работы.

Я взглянула на возвышающиеся над стеной столбы. Горячий послеполуденный ветерок чуть покачивает провисшую между ними тонкую проволоку. Обычная на Горе защита от тарное, чтобы в крепость нельзя было проникнуть с воздуха.

Я снова взглянула вдаль.

— Хозяин!

— Да, — отозвался воин.

— Вижу облако пыли. — Я указала на вьющуюся внизу дорогу.

— Значит, взяли, — проговорил он.

К крепости приближались два огромных величавых тарла-риона. В седлах — всадники с пиками. Еще восемь воинов с нашей заставы идут следом, неся копья. Между тарларионами, прикованный за шею цепями к стременам, шагал мужчина. Темноволосый. Руки скручены за спиной.

— Кто это, хозяин? — спросила я.

— Не знаю, — ответил он. — Но дошли слухи, что он выспрашивает о крепости, о ее обороне и все такое.

— А что с ним сделают?

— Раз уж привели — поставят клеймо и сделают рабом. Не завидую я ему.

Я перевела взгляд на пленника. Шагает, гордо подняв голову. Я уже знала, что на Горе есть рабы-мужчины, но самой видеть их пока не доводилось. Рабынь-женщин гораздо больше. Пленников-мужчин чаще убивают.

— Отнеси людям воды, рабыня, — велел мне воин.

— Да, хозяин.

Я взяла у него чашу и поспешила дальше по стене, напоить остальных. А спустившись по лестнице и вновь оказавшись во внутреннем дворе, увидела, как ведущий пленника отряд входит в распахнутые ворота. Ворота захлопнулись. Взглянуть на пленника подошел Борчофф, предводитель воинов крепости. Замешкалась, любопытствуя, и я. Стояла с пустым бурдюком на плече посреди пыльного двора и смотрела во все глаза.

Загорелый, волосы черные как смоль. Сильный, высокий. Опутан цепями. Руки за спиной — с кандалами. Гордо стоит между тарларионами, ничуть не сгибаясь под тяжестью свисающих от ошейника к стременам цепей.

Приятно видеть окованного цепями мужчину. Руки в кандалах, меня не тронет. Я подошла ближе. Охранники не остановили меня.

— Как твое имя? — спросил Борчофф.

— Не помню, — отвечал пленник. Охранник ударил его.

— С какой целью, — продолжал допрос Борчофф, — выведывал, как охраняется наша застава?

— Из головы вылетело.

Снова на него посыпались жестокие удары, а он едва шевельнулся.

Борчофф отвернулся к одному из верховых — своему помощнику, чтобы поподробнее выяснить, как взяли пленника.

Я подошла еще ближе. Никто меня не остановил.

Пленник взглянул на меня. Кровь бросилась мне в лицо. Коротенькая рабочая туника едва скрывала тело, на мне — ошейник. Горианские мужчины умеют глянуть на женщину, будто раздевая и бросая ее к своим ногам. Под его взглядом я почувствовала себя голой. Вцепилась в бурую ткань, безотчетно пытаясь прикрыться, но туника только плотнее обтянула тело и выше поднялась на бедрах. Кажется, будто и сквозь ткань все видит. Я поежилась.

Борчофф резко обернулся.

— Подразни-ка его, Дина.

— Предупреждаю, предводитель, — заговорил черноволосый, — не вздумай наносить мне оскорбление, заставляя рабыню дразнить меня.

— Подразни его, — повторил Борчофф и отвернулся.

Пленник застыл в безмолвной ярости. И вдруг я почувствовала себя невероятно могущественной. Он беспомощен! Внезапный гнев на мужчин захлестнул меня. Что они со мной сделали! Ошейник, клеймо! И этот, в цепях, — тоже горианин, только что смотрел на меня как хозяин на рабыню.

— Да, хозяин, — ответила я Борчоффу, предводителю воинов заставы Турмусовых Камней.

Подошла к пленнику, подняла на него глаза. Он смотрел в сторону.

— Хозяин боится рабыни? — спросила я. Коснулась его кончиками пальцев, лениво провела по плечу. Про себя улыбнулась. Лишь земной мужчина испугался бы рабыни. Испугался бы, смутился. Не знал бы, что с ней делать. Конечно, тут же принялся бы вбивать ей в голову, в чем заключается мужественность, превращая ее в подобие мужчины. Вот такая женщина для него безопасна. И не посмотрел бы на ее чувства, и внимания не обратил бы на то, что она женщина, ведь ее природа — какова бы она ни была — его, по существу, не интересует, главное — самому избежать ответственности. Мужчины и женщины равны — вот основной тезис, за которым прячутся слабые, запуганные мужчины. Все просто. Если женщина — не женщина, то и мужчина ей не нужен. Почему так много мужчин страшатся быть мужчинами? По-моему, ничего ужасного в этом нет.

— Ты такой большой, сильный, хозяин, — улещала я узника, — и красивый.

Он зло смотрел в сторону.

— Почему же ты не обнимешь меня, не поцелуешь рабыню? Я тебе не нравлюсь?

Ни слова в ответ.

— О, — протянула я, — ты в цепях!

Я поцеловала его руку. Он выше меня дюймов на десять, весит, наверно, вдвое больше. Рядом с ним я чувствовала себя такой маленькой.

— Давай Дина поласкает тебя, хозяин, — шептала я. — Позволь Дине сделать тебе приятно.

Я рванула зубами его тунику.

— Ты должен позволить Дине ласкать тебя, — уговаривала я. — Скоро на тебе поставят клеймо, и ты станешь несчастным рабом, как Дина. — Я разорвала зубами его тунику до пояса. Обнажилась мощная грудь. Ласково поглаживая его по бокам, я лизала и кусала его живот. — А раба могут убить всего лишь за то, что он коснулся рабыни. — Я посмотрела ему в лицо. — Дине так жаль, что скоро ты станешь рабом, хозяин.

— Я не стану рабом, — сказал он. Я озадаченно смотрела на него. Он снова отвел глаза в сторону.

Я вцепилась зубами в его тунику у пояса.

— Не надо, рабыня, — сказал он. Я испуганно отпрянула.

— Иди, Дина, — приказал вернувшийся к узнику Борчофф.

— Да, хозяин.

И я вернулась в жилище рабынь: вымыться, привести себя в порядок к вечеру.

— Приведите узника, — приказал Борчофф, вставая за низеньким столиком в зале наслаждений и поднимая кубок.

Я стояла на коленях перед мужчиной, которому только что подавала мясо. Блюдо опустело.

Музыка смолкла, девушка в желтом шелке прервала танец.

В зале — человек пятьдесят мужчин и почти все живущие на заставе девушки.

— Добро пожаловать, — этими словами встретил Борчофф введенного в зал пленника. Ноги его были скованы цепью, руки в кандалах — за спиной. На всем теле — следы побоев.

Его швырнули на колени перед Борчоффом, предводителем воинов заставы Турмусовых Камней.

Двое охранников крепко держали его, не давая встать с колен.

— Ты здесь гость, — объявил Борчофф. — Сегодня ты пируешь.

— Ты щедр, предводитель, — ответил мужчина.

— А завтра, — продолжал Борчофф, — ты заговоришь, поскольку наши доводы сумеют тебя убедить.

— Вряд ли, — бросил тот.

— У нас действенные методы.

— И все же пока они не сработали. Казалось, Борчофф разозлился.

— Но если мне будет угодно — заговорю, — добавил пленник.

— Премного благодарны, — ответил Борчофф. Пленник опустил голову.

— Ты из воинов, — предположил Борчофф.

— Возможно.

— Ты мне нравишься, — сказал Борчофф. — Сульда, Тупа, Фина, Мельпомена, Дина! — крикнул он нам. — Попотчуйте и ублажите нашего таинственного гостя, который никак не вспомнит, из какой он касты, как его имя и из какого он города.

Мы послушно бросились к коленопреклоненному, окованному цепями мужчине.

— Завтра к вечеру, надо думать, память к нему вернется.

— Девятнадцать часов уже есть? — спросил пленник.

— Нет, — ответил Борчофф.

— Я заговорю, — заявил он, — в девятнадцать часов.

— Испугался завтрашних доводов? — осведомился Борчофф.

— Нет, — ответил узник. — Но всему свое время и место: и речам, и клинкам.

— Эта поговорка в ходу у воинов, — отметил Борчофф.

— В самом деле?

Приветствуя его, Борчофф поднял чашу. Он тоже принадлежит к касте воинов.

— Вот незадача, — проговорил он, — что ты попал к нам в руки. В стойлах Турий нужны рабы — чистить тарларионов.

Сидящие за столами мужчины расхохотались. Посмеялись остроте Борчоффа и мы. Если пленник из воинов, для него это куда как оскорбительно. И мне, и всем прочим показалось ужасно забавным, что он вдруг станет рабом и его возьмут и отправят на самые грязные работы. Там, во дворе, даже скованный цепями, он напугал меня. Так что мысль о его будущем рабстве меня особенно радовала. Так ему и надо!

Узник не ответил Борчоффу. Кивнув нам, Борчофф осушил чашу.

— Бедный хозяин, — стоя на коленях, взяв в ладони его голову и целуя, причитала я над коленопреклоненным мужчиной, — бедный хозяин.

— Ты та самая шлюха, что была во дворе. — Он всмотрелся в мое лицо.

— Да, хозяин.

— Приятно будет пометить тебе ушко. О чем это он?

Мы принялись ласкать, целовать его, принесли ему вина, разных лакомств. Вились вокруг вьюном, прислуживали что было сил.

— Настало время для главных наслаждений! — объявил Борчофф.

Мужчины нетерпеливо вскинулись. «Дина!» — позвал тот, которому недавно я подавала остро приправленное мясо.

Торопливо чмокнув коленопреклоненного, опутанного цепями узника — таким небрежным поцелуем одаряют на Земле жены мужей — и шепнув: «Прости, хозяин, но я должна служить другому», я бросилась на зов.

Уже убегая, услышала, как узник спросил Борчоффа, который час. «Восемнадцать часов», — ответил тот.

Я лежала в объятиях воина на подушках, разложенных на полу в зале наслаждений, и целовала его. Это уже четвертый.

— Как чудесно с тобой, хозяин, — шептала я, прижимаясь к нему, чуть приподнимая голову. Дал бы кусочек подслащенного медом мяса со стоящего рядом с ним металлического блюда! Ни я, ни остальные девушки такую пищу сами брать не смеем. За это могут отрубить руки. Несколько часов до пира мы ничего не ели, да и на самом пиру — тоже. Нас зовут на пир не есть, а прислуживать. Мы — рабыни. Однако мужчины могут нас покормить. Хотим есть — должны заслужить свою пищу.

— Пожалуйста, хозяин, — обхаживала его я, — покорми Дину. Он положил мне в рот кусочек сваренного в вине, подслащенного медом мяса, запихнув его пальцами между зубами и щекой.

— Спасибо, хозяин, — прошептала я с куском мяса во рту, целуя его.

Я оглянулась, смакуя мясо. Вон, поодаль, — Сульда. Сегодня вечером мне досталось больше лакомых кусочков.

Здесь, на заставе Турмусовых Камней, меня научили ублажать мужчин.

Я улыбнулась, глядя на Сульду. Она бросила на меня злобный взгляд. А вот и пленник. Коленопреклоненный, всеми покинутый, в тяжких оковах. Да он на меня смотрит! В этот вечер я не раз ловила на себе его взгляд. Я улыбнулась, сложила губы и послала ему воздушный поцелуй. Мне простили эту дерзость. Обнимавший меня мужчина рассмеялся. А я все смотрела на пленника. Ох и поиздевались мы над ним сегодня! Отвели душу. А я, кажется, больше всех отличилась. Как он смел вести себя со мной как хозяин? Пленник в цепях! Мы из кожи вон лезли: и вина ему подносили, и лакомствами потчевали. То заговаривали с ним почтительно, будто он вовсе и не пленник во вражеской крепости, то захлебывались хриплым шепотом, будто места себе не находим от возбуждения. Прижимались к нему, ласкали, целовали. Дразнили, насмехались, издевались. Рабыни искусны в таких вещах, а я превзошла всех.

Он смотрел на меня.

Воин прижал меня к себе, навалился сверху. Я истово целовала его. Музыканты наигрывали горианские мелодии. Кто-то схватил меня за щиколотку.

— Погоди! — приглушенно прикрикнул тот, что был со мной, прижавшись губами к моей шее под ухом, удерживая и целуя. Рука его скользнула к ошейнику, подтянула его повыше, прямо к подбородку, чтобы меня от него не утащили.

— Побыстрей там с рабыней! — торопил, держа меня за лодыжку, другой. Я засмеялась и тут же, не сдержавшись, вскрикнула, отзываясь на мужскую ласку.

— Немного вина Дине, хозяин, — попросила я, прижимаясь к нему.

Как и другие девушки, я ползала между столами. Некоторые мужчины щедрее своих собратьев. Подползла Фина.

— Пошла вон! — прошипела я. Она сердито поползла прочь, ища кого-нибудь еще.

— Немного вина Дине, пожалуйста, хозяин, — просила я. Он, схватив меня за волосы, откинул мне голову и прижал

ко рту чашу. Я засмеялась, почувствовав вкус вина. Вино пролилось, потекло по горлу, под ошейником, дальше, под шелк, по левой груди.

И тут с грохотом распахнулась дверь. В зал ввалилась толпа вооруженных мужчин в шлемах.

— Проволока на стене перерезана! — вскричал здешний воин и тут же, настигнутый мечом, покатился по полу, истекая кровью.

От стола, пошатываясь, поднялся напившийся допьяна Борчофф. Туриане дико озирались. Музыка смолкла. За стенами зала слышались крики и звуки борьбы.

— К оружию! — скомандовал Борчофф. — Звонить тревогу! Все больше воинов врывалось в зал. Туриане бросились к стенам — за оружием. Отчаянно визжали рабыни.

И вот пришельцы захватили зал. Быстрые, ловкие, лютые, в серых шлемах с гребнями из шерсти ларлов и слинов. Загорелые, обветренные лица — скорее всего, прилетели на тарнах.

— Ключ от кандалов! — потребовал, вставая, узник.

К горлу Борчоффа приставили клинки. Его люди бросали оружие. Полная внезапность. Из-за музыки мы ничего не слышали.

Остро заточенными крюками, подвешенными снизу к сбруе тарнов, они перерезали проволоку и сорвали ее со столбов. Подлетели на тарнах, стараясь не попадать в свет лун, сначала низко, в нескольких футах над землей, хоронясь в тени, а потом, за четверть пасанга от крепости, внезапно взмыли в небо, первый отряд перерезал проволоку, открывая путь второму, третьему и четвертому. И вот на стену, на крыши и во двор крепости с неба посыпались люди. Многие почти мгновенно прорвались к залу. Видимо, хорошо изучили план крепости. Действовали быстро и четко.

Взбешенный, почти протрезвевший, Борчофф швырнул одному из захватчиков ключи от кандалов. Их тотчас же отомкнули. Мужчина стоял гордо выпрямившись, потирая запястья.

— Ты предводитель этих людей? — спросил Борчофф.

— Да, — ответил тот.

— Тебя схватили, когда ты вынюхивал план крепости и секреты ее обороны.

— Все было выведано заранее, — ответил мужчина, — и мы разработали план. Мне нужно было только угодить к вам в руки.

— Ты намеренно дал себя схватить?

— Да. Таким образом я попал в крепость, сумел сориентироваться на месте и ускорить действия моих людей. — И он отвернулся, давая указания своему помощнику. Тот, в свою очередь, стал отдавать приказы воинам. Они взялись за дело.

— Значит, ты наблюдал, — заключил Борчофф

— Старался зря времени не терять, — ухмыльнулся мужчина. — И твои люди, как я и ожидал, во многом сыграли мне на руку. Говорили о чем угодно, не смущаясь присутствием того, кому, как они считали, уготованы рабские цепи, а то и прямо к нему обращаясь.

Борчофф бросил укоризненный взгляд на своих подчиненных.

Предводителю захватчиков подали меч и сумку. Он повесил ее на плечо.

— Мы еще поговорим, предводитель, — бросил он Борчоффу — Но ты, наверно, понимаешь: мы действуем быстро.

— Еще бы, предводитель, — отвечал Борчофф. — Ведь мы в зоне, патрулируемой летающими на тарнах воинами Ара.

— Нынче вечером патруль запоздает, — сообщил мужчина. — Им будет не до вас: в нескольких пасангах к югу горят поля. Их надо обследовать и доложить обо всем правителям.

Кулаки Борчоффа сжались.

— В оковы его! — Предводитель ткнул пальцем в цепи, которые совсем недавно опутывали его самого.

На руках и ногах Борчоффа защелкнулись кандалы.

— Кто ты? — в ярости вскричал Борчофф.

— Девятнадцать часов уже есть? — спросил мужчина.

— Да.

— Я Раек. Из касты Воинов из города Тревы.

Рабыни с криком бросились прочь, а с ними и я. За спиной слышались чьи-то приказы. Захватчики грабили крепость.

Что было духу мчалась я по темному коридору. Позади — топот мужчины. Нет, свернул, погнался за кем-то другим.

Обрывки шелка почти сползли. Я попыталась сорвать с ноги колокольчики. Мимо пронеслась девушка, свернула куда-то. Я затравленно огляделась. Стальная дверь! Не охраняется! Быстрей внутрь! Снова коридор. Задыхаясь, гремя колокольчиками, я бросилась вперед. Снова дверь, снова коридор, освещенный висящей на цепи лампой. Он мне знаком! Это по нему вела меня Саша в первый день в Турмусовых Камнях. Череда запертых дверей. Ринувшись было к ним, я тут же отпрянула. Нет, там прятаться глупо, даже если удастся войти. Там сокровища. Уж туда-то мародеры наверняка влезут. Надо найти то место, где хранится грошовый товар. Кажется, это дальше, по ту сторону стальной двери. Я бросилась бежать. Вот она, тяжелая стальная дверь. Теперь ее никто не охраняет. Оставив дверь приоткрытой, я принялась одну за другой дергать боковые, что ведут в хранилища дешевых товаров. Все заперто. Рванулась к решеткам. Не открываются! Из глаз брызнули слезы. Куда деваться? Стоит кому-нибудь войти в коридор, вот я — как на ладони, мечусь от двери к двери, прелестная полуодетая рабыня с колокольчиками на ноге. Западня. Снова к решетке. Негде спрятаться! Некуда скрыться! Стеная от отчаяния, я привалилась спиной к железным прутьям. Вгляделась в пролет коридора. Пока никого. Коснулась ошейника. Вцепилась в кое-как свисающий с бедер лоскуток шелка. Красота меня погубит! Снисхождения от горианских мужчин мне не дождаться. Как страшат меня их веревки и плетки! Я — рабыня! Кто знает, что со мной сделают, попадись я им в руки! Там, дальше, — дверь в комнату Борчоффа. Подбежав к ней, я потянула дверь на себя и вошла. На стене — плетка. Это ею стегал он меня за непослушание. Это после ее ударов я, прирученная, рыдая, молила надеть на меня ошейник. Вот этот самый ошейник. Едва завидев плетку, я отшатнулась. Один ее вид наводит ужас на рабынь. Рабыня знает, чего от нее ждать. Испробовала на себе. Горианин, чуть что ему не по нраву, без лишних раздумий пустит плетку в ход. Девушка всегда помнит об этом. Что может быть страшнее? В коридоре за второй дверью послышались возгласы, зазвенели мечи. Истошно закричала девушка, забарабанила в дверь, заскребла ногтями по стали. Что делать? Но вот уже ее, отчаянно вопящую, тащат прочь. «Свяжи и отволоки к стене, — услышала я. — Ставь свою метку. Я возьму следующую». Несчастная вскрикнула, как от внезапной боли, и ее уволокли. Снова голоса. Я бросилась назад — к двери, через которую вошла. Ручка другой двери задергалась. В стену застучали мужские кулаки. Деревянная перегородка, не выдержав, треснула, в дыру, нашаривая замок, просунулась рука. Я метнулась обратно, туда, откуда вошла. Едва выбежав, услышала: в комнату ввалились разгоряченные мужчины.

Задыхаясь, обдирая босые ноги о камень, я мчалась обратно по коридору.

Проскочила в стальную дверь. Шаря по ней руками, пыталась понять: как запереть? Вот беда! Эти пять задвижек не закроешь! Застопорены скользящей вертикальной перекладиной, а на ней — висячий замок.

Я снова пустилась что есть духу.

Бросились ли за мной в погоню те, что ворвались в комнату Борчоффа, нет ли — я не знала.

Еще раз я остановилась — попробовать одно за другим снятые ноги увешанные двумя десятками колокольчиков кольца. Будь у меня хоть какой-нибудь инструмент — просунула бы его в разъемы колец, освободилась бы от проклятого звона. Но нет инструмента. А пальцы мои слишком слабы.

В коридоре послышался топот.

Сердце упало. Колокольчики по-прежнему на мне!

Но ведь если добраться до комнаты, где прихорашиваются к вечеру рабыни, я достану ключ от колец с колокольчиками! Он в деревянном ящичке, там Саша держит все ключи! Не открою ящичек — так сломаю или крошечный замочек сорву, и ключ — мой!

И я помчалась назад.

Вот и железная дверца, через которую я когда-то впервые вползла в жилище рабынь.

Открыла. Встала на колени, заглянула внутрь. Кого-то из девушек за волосы волокли из комнаты. Несчастная, согнувшись, спотыкаясь и плача, ковыляла за воином. На полу у бассейна — Мельпомена. Лежит ничком, над ней на коленях стоит мужчина, связывает ей руки за спиной. Встал, перекинул ее через плечо, с легкостью вынес наружу. В комнате осталась одна рыжеволосая Фина — обнаженная, распростертая у входа в свою нишу, пристегнутая наручниками к решетке. Смотрит горестным взглядом. Но чем я могла ей помочь? Поймавший ее воин вот-вот вернется за пленницей.

Отодрав от остатков платья клок шелка, я сунула его в пазы замка — чтобы не захлопнулся за мною — и поспешила дальше. В комнате, где приводили себя в порядок рабыни, все вверх дном. Уже обшарили. Здесь, наверно, и схватили девушек. Ящичек разбит — должно быть, мужчины искали драгоценности. Ключи разбросаны по полу.

За стеной послышались крики.

Я лихорадочно пыталась подобрать ключ к первому замочку. Мимо двери промчалась Сульда. Я сжалась в комок.

Ее взяли у дальней оконечности бассейна.

— Не метьте меня! — кричала она. Потом — пронзительный вопль. Еще мгновение — и, держа за плечи, воин толкает ее, спотыкающуюся, перед собой; руки связаны за спиной, волосы в беспорядке рассыпались по плечам.

— К стене ее, быстрей! — прокричал кто-то.

Вот он, ключ! Я отомкнула первый замочек, потом остальные. Раскрылись кольца. Я отбросила колокольчики прочь.

Пробираясь ползком вдоль бассейна, я двинулась к железной дверце. Но выйти из нее мне так и не удалось. По ту сторону бассейна шел мужчина. Я повернулась и бросилась в другую сторону, к решетчатым воротам, через которые мы выходили в зал. Миновала следующие ворота. Ноги ступили на ковер.

Я должна найти убежище!

Зал я пересекла быстро, но тут впереди, в боковом коридоре, показались двое, между ними — рабыня по имени Тупа.

Развернувшись, я бросилась обратно в зал. Еще двое! Наверняка те, кого я слышала за железной дверцей, — обшаривали, наверно, жилище рабынь и комнату, где девушки приводили себя в порядок, а потом вышли через ворота.

Попалась! Я вжалась в стену.

Подошли.

— Это Дина, — сказал один.

— Пусть идет, — бросил другой.

И они вчетвером, ведя с собой Тулу, пошли обратно к залу.

Едва переводя дух от ужаса, я припала спиной к стене. Не взяли.

Ничего не понимаю. Не хотят меня? Не подхожу? Оставят на свободе?

В противоположном конце зала со стороны ведущих в рабскую обитель ворот замаячила мужская фигура. Высокий, статный, могучий красавец, по повадке — предводитель горианских воинов.

Он. Тот, что назвался Раском из Тревы. Я повернулась и бросилась бежать.

Я застыла, скрючившись, в углу темного коридора. Вдали засветилась лампа. Все ближе, ближе. На меня надвинулись стены коридора.

За спиной — запертые решетчатые ворота.

Лампа еще ближе.

Сжимаются стены.

Поднял лампу. Свет упал на меня. Я встала на колени.

— Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, — прошептала я.

— Животом и щекой к стене! — приказал он. — Руки за спину, скрестить запястья!

Я повиновалась. Он поставил лампу на выступ в стене, положил на пол меч, присел рядом. И вот руки мои опутаны веревкой. Стянув покрепче, он завязал ее. Я вздрогнула. Беспомощна. Взяв за руки, он повернул меня к себе. Теперь я сидела перед ним на полу, спиной опираясь на каменную стену, подтянув колени к подбородку.

— Будь милосерден к несчастной рабыне, хозяин, прошу тебя, — шептала я. Уж как я над ним издевалась, как потешалась! И вот теперь, связанная, в его руках. Мы одни в темном коридоре, глубоко под землей, под крепостью Турмусовых Камней.

Я замигала от света лампы.

Он вытащил что-то из сумки, поднес к моим глазам.

— Знаешь, что это?

Крошечный, испещренный прожилками узкий овальный металлический листочек. У широкого края в микроскопическое отверстие вдето колечко, на нем — изогнутая проволочка. На листке вырезана надпись и какой-то знак.

— Знаком тебе этот знак?

— Нет, хозяин, — прошептала я.

— Это символ Тревы.

— Да, хозяин.

— Можешь прочесть?

— Нет, хозяин.

Читать по-гориански я не умела. Не владела здешней грамотой. Не такая уж редкость. Многие хозяева предпочитают неграмотных рабынь — ими проще управлять, их легче держать в узде. Другим, наоборот, нравятся грамотные, и не просто грамотные, а высокообразованные, блещущие умом, одаренные. Такие девушки высоко ценятся. На рыночном помосте за них дают больше. Говорят, что и как рабыни они лучше. Если бы меня продавали на Земле, я бы тоже считалась такой, а на Горе я всего лишь безграмотная невежда.

— Это мое имя, — пояснил он, — Раек.

— Да, хозяин.

— Вот такими штучками, — он все держал листочек передо мной, — мы, воины Тревы, метим добытое во время набегов.

— Не надо, прошу тебя, хозяин! — отпрянув к стене, вскричала я.

Он оттянул мочку моего левого уха. Я забилась, закричала — проволочка вонзилась в кожу. Проколов насквозь, он скрутил концы проволоки. Получилась петелька. С нее, касаясь щеки, свисал серебряный листок.

«Приятно будет пометить тебе ушко», — сказал он тогда, в зале. Тогда я не поняла этих слов. Зато теперь понимала. Я в ужасе уставилась на него. Я помечена!

— Кажется, теперь ты не такая дерзкая, как раньше, — заметил он.

— Нет, хозяин, — ответила я плача.

Схватив за щиколотки, он оттащил меня от стены. Я со стоном откинула голову. Ухо проколото! Может, само по себе это ничего и не значит, но только не на Горе. Теперь почти наверняка когда-нибудь проколют и второе, и стану я девушкой с проколотыми ушами, ничтожнейшей из рабынь. Тот пронзительный, как от боли, вопль — это же девушке прокалывали ухо! Тогда я не поняла, что с ней делают. И не от боли кричала она так отчаянно — от горя и стыда! Ухо проколото!

Я с упреком взглянула на Раска иэ'Тревы. Он рассмеялся. Прекрасно понимал, что сотворил надо мною, и знал: понимаю это и я.

— Сладка ли тебе твоя месть, хозяин? — спросила я.

— Я еще и не начинал мстить, крошка, — ответил он и раскинул в сторону мои ноги.

Не поддамся! Я отвернулась. Коснувшись каменного пола, чуть слышно звякнул серебряный листочек. Но руки его действовали безошибочно.

— Нет! — молила я. — Не заставляй меня кончить!

А он не ведал снисхождения. Себя забыв, трепеща от малейшего прикосновения, я изогнулась, с исступленным криком припав к нему.

А потом я лежала у его ног, опустошенная, побежденная, сдавшаяся. Рабыня.

Он поднял голову.

— Дым!

Теперь и я почувствовала запах гари.

— Крепость горит. Вставай, рабыня!

Я кое-как поднялась. Ноги едва держали.

Миновав пылающие коридоры, вскарабкавшись по лестнице, спустя несколько энов мы выбрались на крышу, а потом — на перекинутый к крепостной стене узенький мостик. Там, на стене, ждало несколько тарнов — огромные могучие птицы, верхом на которых летают горианские воины.' Крышу одного из зданий уже лизали языки пламени. На стене людно. К седлам тарнов приторочены тюки с награбленным, с седельных лук свешиваются связки посуды. Рядом с крылатыми чудовищами — рабыни. Руки сцеплены над головами, наручники продеты в стремена. Тарны взлетят — и девушки повиснут на цепях, по две с каждого бока. Позади нескольких тарнов привязаны канатами огромные корзины. В них — тоже рабыни и всевозможные товары. А вот и Саша. Стоит у стремени, руки над головой. В глазах — страх. Мужчины поспешно вскакивали в седла. Внизу, во дворе, на цепи — Борчофф и его воины, прислуга с заставы. Вокруг — клубы дыма. По двору мечутся спущенные с привязи тарларионы. Мужчины шарахаются в стороны, чтобы не затоптали. Мой новый повелитель уже тянул меня за руку.

— Надо спешить, предводитель, — обратился к нему один из мужчин.

— Нужно двигаться под покровом темноты, — добавил помощник. — Мы должны успеть на встречу с тем купцом до рассвета.

— По седлам! — ухмыляясь, приказал ему Раек из Тревы.

Усмехнувшись в ответ, мужчина метнулся к подвешенной к седлу огромного тарна лесенке.

Я все смотрела вниз. Ворота крепости распахнулись, тарла-рионы бросились на волю.

Меня подтолкнули к воину, который отвел меня к корзине.

Томящийся во дворе Борчофф взглянул вверх. Раек из Тревы вскинул руку, приветствуя воинов. Ворота открыты. И Борчоффу, и его людям — пусть они и скованы цепью все вместе — ничто не мешает выйти из крепости, спастись от огня.

Раек из Тревы окинул быстрым взглядом своих воинов и тарнов, поклажу, добычу, рабынь.

Воин легко поднял меня и запихнул в огромную корзину с плоской крышкой, открывающейся сверху наподобие люка. Придавил голову, заталкивая между других девушек. Скорчившись, я примостилась у самой стенки. Теснота — не шевельнуться. Дверца над нашими головами захлопнулась. Ее крепко привязали снаружи. Я встала на колени. Туг не выпрямишься. В этой тюрьме нас восемь. Руки связаны за спинами. Сюда же, в корзину, напихали шелка и золото. Я огляделась. Как селедки в бочке! У других девушек, как и у меня, в ушах серебряные листочки — поймавшие их мужчины пометили свою добычу.

— Хо! — прокричал Раек из Тревы.

Воин, что посадил меня в корзину и запер за мною люк, проворно взобрался в седло. Наша корзина канатами привязана к стременам. Тарн взлетит, и вместе с ним взмоет к небо корзина. Дело лишь за командой на взлет.

— Хо! — прокричал Раек из Тревы и дернул поводья.

— Хо! — раздались возгласы воинов.

Тарн Раска забил могучими крыльями — футов тридцать в размахе, а то и больше. Я сжалась от страха.

С пронзительным криком тарн Раска взлетел над стеной заставы Турмусовых Камней. Следом взмыли ввысь и остальные. Даже в спасительной корзине захватывало дух — так свистел в ушах ветер. Останься кто-нибудь на стене — непременно снесло бы потоком воздуха вниз.

На мгновение провиснув, канаты натянулись. Пролетев над двором, мы набрали высоту и, миновав крепостную стену, пристроились в хвост к остальным. Когда корзина ухнула со стены в сторону двора, мы завизжали от страха, но она тут же выровнялась, повисла под тарном. Рывок — и мы поднимаемся в небо, кажется, вот уже и до горианских лун рукой подать.

Сколько же беспомощных, опутанных веревками рабынь с серебряными листочками в ушах перебывало в этой корзине? И сколько еще в ней окажутся?

Под нами, стремительно уходя вниз, полыхала застава Турмусовых Камней.