"Пираты Гора" - читать интересную книгу автора (Норман Джон)

Глава десятая. СОВЕТ КАПИТАНОВ

Я занял свое место в зале, где обычно проходили заседания Совета капитанов Порт-Кара.

Приближалась к концу Первая переходная стрелка, следующая за месяцем енкара, начинающимся в день весеннего равноденствия, отмечающего в Порт-Каре, как и в большинстве гори-анских городов, начало нового года. По летосчислению Ара наступивший год был 10120-м. Я находился в Порт-Каре уже почти семь горианских месяцев.

Никто не выступил против того, чтобы я занял место Сурбуса. Его люди сами выдвинули меня.

И вот я, тот, кто некогда был Тэрлом Кэботом, воином из Ко-ро-ба, заседал теперь в составе Совета капитанов наравне с пиратами и торговой олигархией этого мрачного, зловещего города, настоящего бедствия для блистательной Тассы.

Вся власть в Порт-Каре фактически находилась в руках Совета.

Номинально над Советом стояли пять убаров города — Чанг, Этеокль, Нигель, Сулиус Максимус и Генрис Севариус, — каждый из которых отказывался признать законность и правомочность власти своих соперников.

Являясь одновременно капитанами, убары автоматически входили в состав Совета, где их места были представлены пятью, как правило, пустовавшими тронами, обращенными к расположенным полукругом креслам, на которых восседали сами капитаны. От имени каждого убара выступал его заместитель, писец, стул которого находился позади трона представляемого им убара. Сами же убары редко появлялись на заседаниях Совета, опасаясь предательского нападения наемников своих конкурентов.

Сидя за длинным столом, возвышающимся перед пустующими тронами убаров, секретарь Совета капитанов монотонно зачитывал протокол последнего заседания.

В состав Совета обычно входило около ста двадцати капитанов; иногда их могло быть немного больше, иногда, наоборот, несколько меньше.

Право быть принятым в состав членов Совета капитанов принадлежало владельцу не менее пяти кораблей. Сурбус, таким образом, не являлся одним из имеющих значительный вес капитанов, хотя в его распоряжении и находилось семь судов, перешедших теперь ко мне. Эти пять кораблей, дающих право их владельцу войти в состав Совета Капитанов, могли быть либо так называемыми круглыми кораблями с вместительными трюмами, удобными для перевозки грузов, либо длинными кораблями, или кораблями-таранами, предназначенными для ведения боевых действий. И те и другие преимущественно являются весельными судами, но оснастка круглых кораблей более основательна, с большей площадью парусов и двумя мачтами. Именуемое «круглым» судно — что, конечно, не означает его круглую форму, — обладает отношением длины бимсаnote 1 к длине киля приблизительно один к шести, в то время как на боевых галерах это соотношение выдерживается порядка одного к восьми.

Следует добавить, что эти пять кораблей должны относиться, по крайней мере, к среднему классу судов. То есть, пользуясь единицами измерения, принятыми на Земле, они должны обладать водоизмещением не менее 100-150 тонн. Я вычислил это значение, исходя из горианской единицы измерения веса, за которую принят один вейт, равняющийся десяти стоунам. Стоун, в свою очередь, равен четырем земным фунтам. Круглое судно среднего класса способно взять на борт груз весом от пяти до семи с половиной тысяч горианских вейтов. Такая система измерения веса принята во всех горианских городах Торговой палатой, единым в данной области законодательным органом Гора. Эталон стоуна, представляющий собой металлический цилиндр, хранится неподалеку от Сардара. Четыре раза в год на больших ярмарках, устраиваемых ежесезонно в окрестностях Сардара, эталон стоуна выставляется вместе с весами, чтобы официальные представители каждого города получили возможность сравнить собственный, имеющий хождение в их городе стоун с эталоном. Стоун Порт-Кара после сравнения с эталоном хранится в специальном помещении Арсенала, находящегося в ведении Совета капитанов.

Средний класс длинного судна, или корабля-тарана, определяется исходя не из его грузоподъемности, а по длине его килевой части, которая должна быть от восьмидесяти до ста двадцати горианских футов, и ширине бимсового перекрытия, достигающей обычно десяти-пятнадцати горианских футов. Интересно отметить, что земной и горианский фут имеют практически одинаковую длину, восходя первоначально к одной единице измерения, длине ступни взрослого мужчины. Эталон горианского фута — круглый металлический стержень — хранится так же, как и эталон стоуна.

После смерти Сурбуса ко мне, по требованию людей, входивших в состав его команды, перешли не только его корабли, но и его имущество, накопленные богатства и рабы. В качестве недвижимости ко мне перешел его напоминающий скорее крепость дворец. Он располагался на восточной, граничащей с болотами окраине Порт-Кара. Внутренняя акватория дворца способна была вместить семь крупных кораблей и соединялась с центральными каналами, протянувшимися через весь город до самого моря. Имение было надежно защищено с одной стороны неприступными стенами и болотами, а с другой, помимо стен, — широкими каналами, путь по которым преграждали массивные, закрывающиеся на толстые деревянные брусья ворота.

Когда мы с Клинтусом, Турноком и нашими рабынями впервые попали в Порт-Кар, мы обосновались неподалеку от этого места. Ближайшей к нему пага-таверной и оказалась та, где наша неожиданная встреча с Сурбусом так круто перевернула судьбу каждого из нас.

От монотонного голоса секретаря, зачитывающего протокол последнего заседания, неудержимо клонило в сон.

Я оглянулся по сторонам, пробежав глазами по креслам, полукругом огибающим пять обращенных к ним тронов. Хотя в состав Совета входило около ста двадцати членов, на заседаниях редко присутствовало больше семидесяти-восьмидесяти человек, как пришедших лично, так и приславших вместо себя своих доверенных лиц. Многие были в море, а некоторые считали более достойным для себя какой-либо иной способ времяпрепровождения.

Ярдах в пятнадцати от себя, ближе к тронам, я заметил сидящего офицера, того самого, бородатого, что руководил налетом на острова ренсоводов. Хенрака, предавшего своих собратьев по общине, я не видел в Порт-Каре и не знал, удалось ли ему выбраться из болот или он так и нашел там свою смерть.

Угрюмое выражение лица длинноволосого, заросшего бородой офицера вызвало у меня улыбку.

Звали его Лисьяк.

Он недавно вошел в состав городского Совета, приобретя необходимый для этого пятый корабль всего лишь четыре месяца назад.

Потеряв на болотах шесть своих галер со всем их грузом, командой и рабами, он снискал себе широкую известность по всему Порт-Кару. Как он объяснял, на его суда напали ренсоводы, не меньше тысячи человек, поддержанных к тому же пятью сотнями наемников, специально обученными воинами, так что поделать он ничего не мог, и им с горсткой его ближайших помощников просто посчастливилось выбраться живыми из этой мясорубки. Я, конечно, мог бы уточнить некоторые детали этой истории, но и без меня в городе хватало людей, с недоверием относящихся к объяснениям злоключений незадачливого капитана, которые, не вдаваясь в поиски действительных причин происшествия, посмеивались над ним за его спиной.

Однако, несмотря на все насмешки, на позолоченном шлеме он носил теперь и гребень из шерсти слина, свидетельствовавший о его принадлежности к членам Совета.

Он получил свой недостававший пятый корабль в качестве подарка от одного из убаров Порт-Кара — Генриса Севариуса, считавшегося пятым по родословной линии их семейства. Говорили, что Генрис Севариус еще не достиг совершеннолетия и что на это время исполнение его обязанностей, как убара, было возложено на его регента, Клаудиуса, выходца с Тироса. Лисьяк, насколько мне известно, был клиентом дома Севариусов в течение всего пятилетнего периода регентства Клаудиуса, вступившего в эту должность после убийства Генриса Севариуса Четвертого и за последующие годы успевшего прибрать в доме всю власть к своим рукам.

Надо сказать, что многие капитаны поддерживали довольно тесные отношения с тем или иным убаром города и выполняли его конфиденциальные поручения.

Сам я не торопился завязать отношения с каким-либо определенным правителем, не видя необходимости искать его покровительства и не имея желания предоставлять ему в обмен свои услуги.

Я заметил, что Лисьяк наблюдает за мной. Выражение его лица казалось несколько удивленным. Я подумал, что он, вероятно, видел меня в ночь набега среди мечущихся в панике ренсоводов, но едва ли у него хватило бы смелости предположить, что какой-то раб, находившийся во владении ренсоводческой общины, и капитан, входящий в состав высшего городского Совета, — одно и то же лицо.

Он нахмурился и отвел взгляд.

Самоса, первого рабовладельца Порт-Кара, я видел на заседаниях Совета только один раз. Говорили, что он является доверенным лицом Царствующих Жрецов. Первоначально я направлялся в Порт-Кар именно для того, чтобы установить с ним контакт; теперь же я, конечно, предпочитал этого не делать.

Ему еще не представлялось случая видеть меня в лицо, но мне уже довелось встретиться с ним на торгах на Куруманском невольничьем рынке в Аре, меньше года тому назад.

За те семь месяцев, что я находился в Порт-Каре, я прочно стал на ноги. От службы Царствующим Жрецам я отошел. Пусть найдут себе других глупцов, желающих ради них рисковать своей шкурой. Если уж драться, то только за свое собственное благо. Моя война — это только моя, и трофеи в ней принадлежат мне.

Впервые в жизни я был богат.

Впервые понял, что вовсе не презираю ни богатство, ни власть.

А что еще может служить стимулом для действительно мудрого человека? Ну, пожалуй, еще тела женщин, тех, что он решит сделать своими, тех, кому он позволит служить себе развлечением.

За эти дни я не нашел ничего достойного уважения, и, собственно, не испытывал той удивительной любви к морю, что отличала людей Порт-Кара.

Впервые я увидел его с крыши пага-таверны, на рассвете, держа в руках умирающего от нанесенной мной раны человека.

Тогда море показалось мне удивительно красивым, и это мнение у меня не изменилось, но до безудержной любви к морю мне было еще далеко.

Когда Таб, прежде бывший правой рукой Сурбуса, спросил, что он может для меня сделать, я посмотрел на него и ответил:

— Научи меня любить море.

Над своими владениями я поднял свой собственный флаг, поскольку в городе не было единого флага. Собственный флаг имелся у каждого из пяти убаров и большинства капитанов. На моем знамени была изображена голова черного боска, хорошо выделяющаяся на фоне из вертикальных чередующихся зеленых и белых полос, символизирующих ренс, выращиваемый на болотах, с которых вышел Боcк, ныне один из капитанов Порт-Кара.

Приятно поразило меня то, что Лума, спасенная мной от Сурбуса, оказалась из касты писцов и благодаря этому умела, конечно, читать и писать.

— А считать ты умеешь? — спросил я у нее.

— Да, хозяин, — ответила она.

Я назначил ее старшим учетчиком своего дома.

Каждый вечер она входила в центральный зал, опускалась на колени перед моим стоящим на некотором возвышении креслом и, сверяясь со своими записями, давала мне полный отчет о делах прошедшего дня, часто сопровождая его своими предложениями и рекомендациями.

Я обнаружил, что эта незаметная, малопривлекательная девушка обладает блестящими, математическими и организационными способностями, позволяющими ей без труда ориентироваться в моих многочисленных торговых начинаниях и взаимоотношениях с партнерами.

Она была самой ценной моей рабыней.

Ей удалось в значительной степени увеличить мои богатства.

Я позволил себе сделать по отношению к ней некоторые послабления, небольшие, правда: я разрешил ей носить голубое одеяние писцов, которое хотя и было таким же прозрачным, как и обычные туники рабынь, зато гораздо длиннее и почти прикрывало колени девушки. А вот ошейник я оставил — из простого металла, с обычной для остальных рабынь выгравированной надписью: «Я принадлежу Боску».

Некоторые из служащих моего дома из числа свободных людей выражали недовольство по поводу подобного возвышения рабыни, поэтому я требовал от нее всей возможной почтительности, на которую имеет право рассчитывать человек свободный при общении с рабом, и, передавая служащим ее рекомендации, неизменно подчеркивал, что делала она это самым приниженным образом. Это в некоторой степени уменьшало их раздражение, но многие продолжали ворчать. Каждый из них, вероятно, опасался, что ее острый ум и проницательность смогут отыскать малейшую ошибку в их подсчетах, и всячески старались их избежать. Я думаю, они ее даже побаивались, зная ее безупречность в работе и то, что она являлась доверенным лицом хозяина дома, капитана Боска.

У Мидис теперь было не меньше сотни различных шелковых накидок, колец и бус, которые ей нравилось оплетать вокруг усеянного драгоценными камнями ошейника.

Как-то я заметил, что она не сводит глаз с Таба, и жестоко ее наказал. Таба я не убил; он был ценным помощником.

Клинтус и Турнок казались довольны своими рабынями, Улой и Турой, у которых теперь тоже не было недостатка в украшениях. У обоих мужчин хватило ума остаться в составе моих людей; с моей помощью они безусловно смогут добиться большего, нежели самостоятельно.

Телиму я держал на кухне вместе с другими кухонными рабынями, отдав старшему кухонному мастеру указания оставлять ей самую примитивную и наименее приятную работу. Кроме того, я распорядился, чтобы именно она прислуживала мне каждый вечер за ужином, и получал особое удовольствие, наблюдая за подающей мне вино моей бывшей хозяйкой, падающей теперь с ног от усталости после долгого, изнурительного дня, суетящейся возле моего стола в грязной, заляпанной жиром короткой репсовой тунике рабыни-посудомойки. После ужина ей еще предстояло, ползая на четвереньках, щеткой и скребком вычистить полы моей комнаты и подготовить ее к моему отходу ко сну, а затем вернуться на кухню и перемыть оставленную для нее самую грязную посуду. Только после этого ее заковывали на ночь в кандалы.

Ужинал я обычно в компании Клинтуса и Турнока, приходивших со своими рабынями. Иногда к нам присоединялся Таб.

Капитаны, как правило, не принимали пищу вместе со своими людьми.

Что-то отвлекло меня от размышлений, и я вернулся к заседанию Совета капитанов.

Один матрос, который попал в плен на остров Кос, но сумевший убежать оттуда, докладывал членам Совета, что косцы готовят громадную флотилию для выступления против Порт-Кара, в состав которой будут входить также корабли Тироса.

В сообщении матроса было мало интересного; Кос и Тирос, когда их взаимное противостояние находилось в мирной фазе, неизменно принимали решение объединить силы и напасть на Порт-Кар. Подобные разговоры велись постоянно, но ожидаемого напряжения в жизнь порткарцев они не вносили. За последнюю сотню лет объединенная флотилия Коса и Тироса лишь раз решилась войти в территориальные воды Порт-Кара, но и тут их ожидала неудача: разыгравшийся шторм разбросал столь тщательно собранный флот союзников и позволил их противникам без большого труда отбросить их на безопасное расстояние. Обе стороны, как я уже упоминал, вели, конечно, непрекращающиеся мелкомасштабные боевые операции друг против друга, но число задействованных в них кораблей редко превышало десять-двенадцать штук. Вылазки одной из сторон тут же вызывали ответную реакцию второй, и в подобное противостояние в конце концов были втянуты все соперничавшие партии и группировки Порт-Кара; кстати, участие в вылазках позволяло забыть отступающие на второй план внутренние распри. Вовлечение же в боевые действия более крупных сил таило в себе громадную опасность из-за непредсказуемых последствий и непременно должно было бы положить конец торговым отношениям между противниками, продолжавшим, несмотря на противостояние, развиваться и приносить прибыль, всем враждующим сторонам. Не сомневаюсь, что Кос и Тирос также были наполнены слухами о готовящемся на них нападении Порт-Кара. У побывавших в переделке матросов, конечно, чесались руки дать ответный, решающий бой, но они, к счастью, не имели права голоса на заседаниях Совета, что позволяло удерживать конфликт в определенных рамках.

Вскоре члены Совета перешли к проблемам большей важности, касающимся необходимости устройства в Арсенале крытых доков, способных принять дополнительно до сотни галер с зерном.

Будет, вероятно, нелишним еще раз подчеркнуть, что флотилия Порт-Кара по количеству входящих в нее кораблей была примерно сопоставима с объединенным флотом Коса и Тироса — двух наиболее мощных морских держав Тассы.

При этом владение кораблями распределялось следующим образом: в распоряжении пяти убаров Порт-Кара — Чанга, Этеокля, Нигеля, Сулиуса Максимуса и Генриса Севариуса — находилось около четырехсот кораблей. Ста двадцати капитанам, входящим в состав городского Совета, принадлежало в общей сложности более тысячи кораблей. Кроме того, как орган городской власти, они держали под своим контролем еще тысячу кораблей, специализирующихся на доставке в город продовольствия, топлива и рабов, а также ведущих охрану морских подступов к городу и сопровождающих караваны транспортных судов. Помимо этого насчитывалось не меньше двух с половиной тысяч капитанов, не имеющих возможности войти в состав городского Совета. Таким образом, с учетом владельцев одного-двух кораблей, Порт-Кар в общей сложности располагал флотилией в пять тысяч судов. Не все из них, правда, были предназначены для ведения боевых действий. Длинных кораблей или кораблей-таранов, полагаю, насчитывалось только полторы тысячи. Хотя, с другой стороны, при всей своей медлительности в передвижении и меньшей маневренности, круглые корабли в морских сражениях также не являлись совершенно никчемными: на их широких палубах и надстройках вполне можно было разместить не только легкие катапульты, но и тяжелые метательные машины с цепным приводом, не говоря уж о лучниках, арбалетчиках и копьеносцах, вооруженных дротиками и пращами, способными обеспечить обстрел большой плотности. При этом дополнительной защитой находящимся на борту людям служили такелаж и паруса, убирающиеся на вступающем в сражение корабле и складывающиеся на палубе и вдоль фальшбортов.

Члены заседания Совета проголосовали за необходимость постройки дополнительных крытых доков, позволяющих увеличить количество одновременно принимаемых грузовых судов.

После этого перешли к рассмотрению спора между мачтостроителями и рабочими по изготовлению оснастки об очередности их торжественного выхода в море на праздновании начала горианского Нового года, отмечаемого первого ен'кара. В этом году традиционно соблюдаемый порядок был нарушен, и членам заседания Совета пришлось выслушать многочисленные доводы, выдвигаемые обеими сторонами, в результате чего единодушным голосованием было решено впредь, начиная со следующего года, и мачтостроителям, и изготовителям оснастки выходить торжественным маршем в море одновременно, бок о бок. Я усмехнулся: вряд ли это поистине мудрое решение предотвратит неразбериху и в следующем году.

Мне вспомнилось сообщение матроса о готовящихся выступить против Порт-Кара Косе и Тиросе, но я отмахнулся от этой мысли.

Следующим пунктом повестки дня было рассмотрение требования такелажников повысить им заработную плату до уровня строгальщиков весел. Я проголосовал за поддержание этих требований, однако большинством голосов они были отклонены.

Сидящий рядом со мной капитан, окинув меня хмурым взглядом, проворчал:

— Стоит только повысить плату кому-то одному, как сразу начнется цепная реакция, — заметил он. — И скоро какие-нибудь лесорубы захотят получать столько же, сколько плотники, а то и кораблестроители!

Нужно сказать, что все требующие хоть какого-либо мастерства работы выполняются вольнонаемными рабочими. Жители Порт-Кара могут позволить рабам возводить свои дома и стены родного города, но никогда, не подпустят их к строительству кораблей. При этом заработная плата различных категорий рабочих отличается весьма значительно: у раскройщиков парусов, например, она составляет порядка четырех медных тарновых дисков за день, а у высококлассных, нанимаемых Советом капитанов проектировщиков судов доходит и до одной золотой монеты в день. Длительность рабочего времени на Горе составляет примерно двенадцать часов. Однако время, уходящее непосредственно на работу, значительно меньше. Вольнонаемный горианец, как правило, человек, не отличающийся трудолюбием. Совсем не отличающийся. Ему нравится поговорить, и он не любит, когда его торопят. Обеденный перерыв растягивается у него на два часа и столько же времени уходит на промежуточное питие паги, что весьма напоминает земной «перекур». Увольнения, из-за большого объема работ, нечасты, а кроме того, рабочим одной специальности, таким, например, как такелажники, удалось организовать в своих рядах определенные союзы, напоминающие земные средневековые цеха, которые следят за правомерностью политики, проводящейся городскими властями по отношению к рабочим своей специальности. У них есть свои денежные фонды, сформированные из членских взносов входящих в союз рабочих, средства из которых направляются на различные цели, в частности, семьям получивших производственную травму, а также на предоставление займов особо нуждающимся и выплату пособий по нетрудоспособности. Подобные союзы довольно сильны, их влияние на органы городской власти значительно, и, думаю, в скором времени такелажникам удастся добиться от Совета капитанов согласия повысить им заработную плату. К слову сказать, город никогда не проводил жесткой политики по отношению к рабочим Арсенала и уважал тех, кто строит корабли. А кроме того, профессиональные союзы редко имели возможность организовать достаточно длительную забастовку: Арсенал мог перенести спуск на воду строящегося корабля с этого месяца на следующий, а союз не мог столь долгое время выплачивать бастующим деньги из собственных фондов, куда они при провале забастовки, конечно, уже не вернутся. Сами же рабочие редко способны были выработать стратегию длительного давления на органы городской власти и больше думали о том, на какие деньги поесть сегодня и завтра, нежели планировали, сколько они могли бы получить через месяц. А самое главное, несмотря на свои угрозы останoвить работы в Арсенале, они сами до конца в них не верили и не стремились их осуществить: им нравилось строить гордые и красивые корабли, в этом был смысл их жизни.

И все же интересно, почему Кос и Тирос решили направить свой флот против Порт-Кара? Что изменилось? Насколько я мог проследить за последними событиями, все оставалось по-прежнему. Нет, успокаивал я себя, это только слухи, слухи, которые каждый год занимают внимание жителей Порт-Кара и, конечно, обсуждаются на заседаниях городских Советов Коса и Тироса. Мне вспомнилось, что остальные члены Совета капитанов также не придали большого значения словам выступавшего матроса.

В зал заседаний попытался проникнуть Терситус, наполовину слепой сумасшедший кораблестроитель, как всегда, не расстающийся со своими мало кому понятными проектами и чертежами.

По знаку ответственного секретаря, сидящего посредине длинного, возвышающегося перед пятью пустующими тронами убаров стола, двое людей встали и вывели Терситуса из зала.

Как-то ему уже позволили представить вниманию Совета свои чертежи, но его планы оказались, мягко говоря, слишком фантастическими, чтобы их можно было принять всерьез. Этот безумец осмелился предложить пересмотреть традиционно установившуюся конструкцию тарнского корабля, сделать более высоким киль, установить дополнительный носовой парус и удлинить весла, усадив за каждое из них вместо одного двоих, а то и троих гребцов. Предлагал он и поднять над ватерлинией таранный брус корабля.

Откровенно говоря, мне интересно было бы услышать пояснения и рекомендации самого Терситуса, но прежде чем успели перейти к обсуждению, большинству членов Совета стало понятно, насколько радикальны предлагаемые им изменения, они тут же объявили их совершенно абсурдными и отказались от дальнейшего их рассмотрения.

Терситус, несмотря на его явно прогрессирующее в последние годы безумие, в свое время считался безусловно талантливым конструктором, и к его предложениям внимательно прислушивались, однако со временем его идеи становились совершенно безрассудными. Взять хотя бы это предложение изменить изящную, гармоничную треугольную форму паруса на трапециевидную, дающую якобы выигрыш в увеличении площади паруса, зато превращающую грациозный, гордый корабль в нечто бесформенное, поистине уродливое. Нет, этот человек явно выжил из ума.

Отстраненный пять лет назад от работы в Арсенале, Терситус предлагал свои идеи на Косе и Тиросе, но и там его проекты встретили полнейшее непонимание. В результате он снова вынужден был вернуться в Порт-Кар и после долгих, бесплодных мытарств по инстанциям со своими набившими всем оскомину предложениями, забытый и обнищавший, он обрел себе пристанище, как поговаривали, где-то на окраине города, у одного из многочисленных обводных каналов, по соседству с крысами. Бывшие коллеги, памятуя его талант и прежние заслуги, еще испытывали к нему некоторое сочувствие и при встрече где-нибудь в захудалых городских тавернах оплачивали ему глоток-другой паги, но даже они не воспринимали всерьез его планов и проектов.

Не стоило и мне тратить на него времени; я постарался выбросить мысли о нем из головы.

После своего прибытия в Порт-Кар я совершил уже пять путешествий. Четыре из них были торговыми. До сих пор у меня не было ссор с капитанами других кораблей. Как истинный боcк, я не искал себе лишних проблем, но, столкнувшись с ними, в сторону не сворачивал. Все четыре путешествия были на поддерживающие свободные торговые отношения с Порт-Каром острова Тассы, имеющие статус свободных портов и управляемые членами Торгового союза. Таких островов на Тассе было довольно много, и три из них, ближайшие — Телетус, Табор и Сканьяр, — я посетил в первую очередь. Несколько поодаль от них лежали Фарнациум, Халнес и Асферикс. Я еще не решился забираться так далеко на юг, чтобы достигнуть Янды или Ананго, или на север, к Ханджеру и Скинджеру, как оставил неоткрытым для себя и расположенный на западе Торвальдсленд. Все эти небольшие острова имели на своем побережье открытые для беспрепятственной торговли свободные порты — Лудиус, Хельмутспорт, Шенди и Бази, — что делало возможным поддержку посреднических торговых отношений с Тиросом и Косом, а также с материком и его основными городами — Аром, Тором, Тентисом, Ко-ро-ба, Тарией и многими другими. Я брал в плавания различные грузы, хотя в этот ранний период моей торговой деятельности я остерегался брать с собой что-либо особо дорогостоящее. Я воздержался от загрузки своих кораблей драгоценными камнями и металлами, коврами и гобеленами, дефицитными медицинскими препаратами и редкими ароматическими средствами. Я довольствовался тюками репсовой материи, небольшими партиями тем-древесины и древесины ка-ла-на. Один раз, правда, я захватил с собой несколько десятков закованных в цепи рабов, а в другой набил трюм шкурами северного слина, но сколько-нибудь стоящие товары я начал брать с собой только на четвертый раз, хотя в каждом плавании мне удавалось распродать грузы с выгодой для себя. Дважды нас выслеживали пираты Тироса, рыскавшие по Тассе на своих зеленых, выкрашенных под цвет воды кораблях, но ни разу они не решились вступить с нами в бой. Мы полагали, что, увидев, насколько глубоко наши суда сидят в воде, грабители предполагали, что трюмы наших кораблей набиты объемными и громоздкими товарами, и решали подождать заслуживающей большего внимания добычи. Опасность подобных стычек действительно едва ли оправдывается несколькими десятками стволов каких-нибудь строительных деревьев или отделочных камней.

Люди у меня на кораблях были в основном многоопытными пиратами и головорезами. Не думаю, чтобы их прельщала перспектива честным путем зарабатывать себе на жизнь. Им, конечно, более заманчивым казалось потрепать какого-либо торговца с Коса или невольничьи галеры с Тироса. Но уже первых двух матросов, решившихся оспорить у меня право на капитанство, я убил на глазах у остальных членов команды, а оставшимся дал возможность высказать все свои недовольства. Не пожелавшим продолжать службу под моим началом я позволил беспрепятственно уйти и распорядился, чтобы Лума каждому из них выдала на прощанье в качестве подарка полстоуна золота. К моему удивлению, не многие ушли с кораблей. Я, конечно, далек от мысли, что они решили оставить пиратство, но они, полагаю, испытывали чувство определенной гордости от службы под командованием того, кто после нашумевшего инцидента в таверне считался теперь одним из лучших мастеров владения мечом в Порт-Каре.

— И когда же мы наконец выступим против Коса и Тироса? — неизменно допытывался Таб.

— Они не сделали мне ничего плохого, — отвечал я.

— Сделают, — настаивал он. — Это только вопрос времени.

— Вот тогда и выступим.

На берегу мои матросы словно перерождались и неизменно затевали в тавернах шумные ссоры и потасовки. Это казалось особенно странным, поскольку на борту они показывали себя серьезными, дисциплинированными людьми.

Я старался обходиться с ними по справедливости.

В портах я предпочитал держаться от команды в стороне и позволял им выпустить пар так, как у каждого из них лежала к тому душа. Платил я им не скупясь, и во владениях моих они всегда могли выбрать себе рабыню, которые по праву считались у меня самыми красивыми в городе.

Я приобрел и рабыню, так обольщающе танцевавшую передо мной в таверне, заплатив за нее сорок золотых, и назвал ее Сандрой, дав имя в честь одной из известных мне девушек с Земли. Я надел на танцовщицу свой ошейник и, отдав должное ее умению развлекать мужчин, распорядился заниматься этим и далее.

Пятое мое плавание — на легкой, быстрой галере — было скорее познавательным: мне хотелось удовлетворить свое любопытство и собственными глазами увидеть Кос и Тирос.

Оба они лежат в четырех сотнях пасангов от Порт-Кара, причем Тирос — на сотню пасангов южнее Коса. Тирос — остров гористый и известен своими обширными, разветвленными пещерами и бесчисленными стаями заполняющих их вартов — похожих на летучих мышей существ, достигающих по величине размеров небольшой собаки, которые при специальном обучении могут даже использоваться для охоты или нападения на людей.

Кос также гористый остров, но западная его часть постепенно переходит в равнины. Здесь довольно много мест, где произрастает та-виноград, а когда мы, затаившись, ночью лежали в дрейфе неподалеку от побережья острова, мне удалось услышать удивительный по своей красоте пересвист косианских летучих рыб, сопровождающий их брачные игры. Эта небольшая по размеру подвижная рыбка на самом деле весьма опасна: три шипа ее спинного плавника по крошечным каналам выделяют яд. Она действительно способна перемещаться по воздуху; ее боковые плавники довольно длинны и скорее похожи на крылья, что позволяет рыбешке выпрыгивать из воды и какое-то время лететь над ее поверхностью, спасаясь от зубов малого водяного тарлариона, нечувствительного к ее ядовитым шипам. Их нередко называют еще поющими рыбами, поскольку взрослые особи, самцы и самки, в брачный период высовывают голову над водой и наполняют воздух тонким мелодичным, как звуки свирели, свистом. Печень летучих рыб считается деликатесом. Мне также довелось ее отведать — хотя, признаться, она не произвела на меня должного впечатления, — на пиру в Тарии в доме торговца Сафрара. В свое время он, насколько я припоминаю, занимался изготовлением и перепродажей ароматических масел на Тиросе, но, будучи впоследствии выгнанным с острова за воровство и мошенничество, направился в Порт-Кар, а оттуда — в Тарию.

Пока я находился в этих путешествиях, остальные мои корабли продолжали совершать коммерческие рейсы между уже посещенными мной островами. Каждое мое возвращение в Порт-Кар неизменно бывало встречено сообщением Лумы о том, что богатства мои за время моего отсутствия еще больше увеличились. К сожалению, в последние два месяца мне чаще приходилось оставаться на берегу и заниматься подготовкой и организацией своих торговых экспедиций, нежели принимать в них участие самому, но я ожидал, что в скором времени я все равно отправлюсь в плавание по Тассе. Забыть ее действительно оказалось невозможно.

В морскую практику Порт-Кара я ввел некоторые новшества и вместо традиционно используемых рабов на гребных круглых кораблях нанимал для себя свободных матросов. Кстати сказать, на боевых судах, кораблях-таранах, в Порт-Каре, на Тиросе, Косе или где-либо в известных городах Гора в качестве гребцов никогда не использовались рабы; на веслах сидели только вольнонаемные матросы. Большинству рабов на своих галерах я даровал свободу, и оказалось, что основная их масса пожелала остаться со мной, признав во мне своего капитана. Тех, кого я по каким-либо причинам не хотел освобождать, я продал или обменял на людей, которых отпустил на свободу и которые также в большинстве своем остались у меня матросами. В этом, думаю, не было ничего удивительного, как, впрочем, и в том, что оставшиеся служили мне с большим рвением теперь, получив от меня свободу, нежели будучи моими рабами. Я заметил, что многие из них начали старательно обучаться обращению с оружием и даже платили за уроки своим наставникам, что делало их не просто членами команды на судах, но настоящими воинами, а круглые торговые корабли мои превращало в грозные боевые галеры. Капитаны Порт-Кара стали обращаться ко мне с предложениями заняться доставкой их грузов на моих кораблях, однако я предпочитал торговать своими собственными, купленными и доставленными мной самим товарами. В последнее время я начал замечать, что кое-кто из капитанов также начал набирать на свои корабли вольнонаемных матросов, но они, казалось, не поняли сути того, что сделал я — даровал свободу предоставленным мне в рабство людям.

Внимание мое снова было привлечено к ходу заседания Совета капитанов.

Поступило предложение основать в северных лесах новый заказник, чтобы получать лесоматериалы для нужд Арсенала в больших количествах. Порт-Кар уже имел несколько участков леса. Существует узаконенная церемония основания подобного заказника, включающая в себя его официальное учреждение и открытие, сопровождаемое звуками трубы. Заказники тщательно охраняются и окружены по периметру глубоким рвом, препятствующим проникновению на территорию заказника крупных животных и браконьерствующих рубщиков леса. Есть здесь и лесничие, следящие за состоянием деревьев и ежегодно отмечающие в документах результаты обмера толщины их стволов и темпы роста. Они также отвечают за вырубку деревьев и подготовку места для посадки новых, ухаживают за молодыми деревьями и зачастую придают их стволам определенную форму, что особенно важно для деревьев, идущих на строительство каркаса корабля, его носа и кормы. Подобные заказники обычно располагаются поблизости от рек, чтобы удобнее было сплавлять срубленные бревна к морю. Порткарцы нередко приобретают пиленый лес и у северных лесных жителей, как правило, занимающихся заготовкой лесоматериалов зимой и доставляющих их к морю на санях. Цена на лес в этом случае во многом зависит от погоды, и если покров снега в зимние месяцы оказался невелик, стоимость лесоматериалов сильно возрастает, Порт-Кар полностью зависит от поставок северного леса. Турская древесина идет на изготовление балок и каркасов, обшивку корпуса и палубных строений; ка-ла-на используется для изготовления поручней и рей; тем-древесина идет на весла и судовые рули, а определенные хвойные породы деревьев, так называемый корабельный лес, идут на изготовление мачт и балочных перекрытий, а также служат отделочным материалом и используются для палубного покрытия.

Собрание высказалось за организацию дополнительного заказника. Я воздержался от голосования; вполне вероятно, что члены собрания совершенно правы, но сути проблемы я не знал, и мне казалось, что гораздо важнее научить строителей экономно и бережно использовать регулярно поступающие материалы, значительная часть которых идет в отходы, нежели увеличивать объемы поставок, что позволит рабочим обходиться с ними еще безалабернее. В общем, я не был убежден в правильности принятого собранием решения.

Но почему же Кос и Тирос готовятся выступить против Порт-Кара? Что произошло? Нет, не может быть. Все это беспочвенные слухи. Болтовня! Назойливо возвращающаяся мысль вызывала раздражение. Я снова и снова старался выбросить ее из головы.

Лучше стоит подумать, какие корабли мне следует приобрести для своей флотилии. Денег на покупку двух новых вполне хватает. Это будут, конечно, круглые корабли, с низкой посадкой, вместительными трюмами и широкими парусами, с хорошей, тщательно подобранной командой. Я уже даже наметил для них маршруты плавания: к Янде и Тарвальдсленду. Каждый такой корабль будет, конечно, сопровождаться небольшой, подвижной галерой. Если все пойдет как надо, вложенные деньги быстро себя окупят.

Внезапно у меня за спиной появился мальчик и вложил мне в руки записку. Я обернулся; это был мальчишка-посыльный при Совете капитанов, в красно-желтой тунике и с тщательно причесанными длинными волосами.

Сложенный вчетверо листок бумаги был запечатан расплавленным воском. Я пригляделся; на поверхности воска отсутствовали какие-либо следы личной печати отправителя.

Я развернул бумагу.

Послание было коротким, выведенным печатными буквами. «Я хотел бы увидеться с вами», — говорилось в записке. Подпись «Самос» также была сделана крупными печатными буквами.

Я скомкал бумагу в руке.

— Кто передал тебе записку? — спросил я у мальчишки.

— Какой-то мужчина, — ответил он. — Я его не знаю.

Я посмотрел на Лисьяка, откинувшегося в кресле и положившего на подлокотник свой позолоченный шлем с капитанским гребнем из шерсти слина.

Он с любопытством наблюдал за мной.

Я не был уверен, что послание действительно отправлено Самосом.

Если записка его, значит, он узнал, что Тэрл Кэбот находится сейчас в Порт-Каре. Но каким образом он смог это выяснить? И что еще удивительнее, как он сумел догадаться, что Боcк, этот торговец и забияка, каким меня знали в Порт-Каре, и человек, некогда бывший воином из Ко-ро-ба, — одно и то же лицо?

Если так, значит, нет ничего удивительного, что он хочет увидеться со мной и несомненно напомнит о моей службе Царствующим Жрецам.

Но я больше ни у кого на службе не нахожусь. Я служу теперь только самому себе.

Я почувствовал раздражение.

Почему я должен держать перед кем-то ответ в своих действиях?

Да плевать я хотел на эту записку!

В этот момент в зал заседаний Совета капитанов ворвался человек.

На лице у него застыло какое-то безумное выражение.

Я тотчас узнал его: это был Хенрак, тот самый, что предал своих общинников-ренсоводов и, стоя с белой шелковой повязкой на руке, наблюдал, как их вылавливали, чтобы обратить в рабство.

— Арсенал! — закричал он диким голосом. — Арсенал горит!