"Охотники Гора" - читать интересную книгу автора (Норман Джон)

6 ПЕРЕГОВОРЫ С ЖЕНЩИНАМИ-ПАНТЕРАМИ. ШИРА ОТВЛЕКАЕТ МЕНЯ ОТ ДЕЛ

Вечером второго дня нашего плавания по реке, взяв небольшую лампу, я спустился в нижний трюм, где хранилась большая часть наших продовольственных припасов. В трюме находилась Шира. Она уже сидела не по-мужски, скрестив перед собой ноги, а как подобает горианской женщине — опустившись на колени и откинувшись на пятки. Тяжелая цепь, в ряд длиной, была пристегнута к ее ошейнику и оканчивалась у ввинченного в бортовую перекладину металлического кольца. Увидев меня, девушка, как могла, закрылась руками.

— Не закрывайся, — приказал я: она — пленница, рабыня, и у нее все должно быть на виду.

Она опустила руки. У ее ног я заметил жестянку с питьевой водой и небольшой ломоть хлеба с остатками овощей. Она внимательно наблюдала за каждым моим движением.

Я еще раз осветил стены крохотного трюма и, устав стоять согнувшись под низким потолком, не обмолвившись больше с Широй ни словом, поднялся на палубу.

На следующее утро Ширу заклеймили.

«Терсефора» продолжала медленно двигаться вверх по Лаурии, вдоль южного берега которой тянулись нескончаемые луга и поля, а вдоль северного — такие же бескрайние леса.

Я снял с Тины кожаный ремень и наручники. Потирая запястья, девушка украдкой оглянулась по сторонам и, не долго думая, бросилась к тянущимся вдоль борта перилам. Перегнувшись через перила, она тут же отшатнулась. Следом, прямо за кормой «Терсефоры», в ожидании бросаемых за борт остатков пищи двигались две крупные речные акулы. Их хищные вытянутые тела зловеще изгибались в каком-нибудь футе от поверхности воды. Тина повернула ко мне искаженное яростью лицо. Взгляд ее скользнул по обоим бортам корабля и остановился на берегу, утопающем среди нескончаемых лесов. Именно с этой стороны достаточно часто доносилось хищное рычание слинов и пантер. Я неторопливо подошел и остановился рядом с девушкой.

— Думаю, лучше было бы бежать на юг, — сообщил я ей. — Хотя возможности спрятаться здесь гораздо меньше. Да и посуди сама, — продолжал я, — в твоем ошейнике, рабской тунике и с клеймом на бедре — неужели ты считаешь, что сможешь долго где-нибудь скрываться?

Она обреченно уронила голову.

— Тебя все равно найдут, и думаю, тебе вряд ли понравится принадлежать какому-нибудь крестьянину.

Она посмотрела на меня с нескрываемым ужасом и снова обернулась в сторону лесов.

— Кстати, а как ты полагаешь, — поинтересовался я, — как сложится твоя судьба, если ты попадешь в руки женщин-пантер?

Она непроизвольно закрыла ладонью клеймо у себя на бедре. Затем ее руки сами потянулись к ошейнику. Тина со стоном попыталась сдернуть его с себя. Конечно, она не хуже меня знала, какое презрение испытывают женщины-пантеры к рабыням. А клеймо у нее на ноге лучше всяких слов свидетельствовало о том, что она — рабыня.

— Если ты не понадобишься им самим, тебя непременно выставят на продажу.

Тина беззвучно разрыдалась. Я оставил ее одну. Кара, такая же рабыня, как и она сама, подошла, чтобы хоть немного ее успокоить.

Этим вечером я снова спустился в нижний трюм, взглянуть на Ширу.

Она уже прошла клеймение.

Я повыше поднял лампу, чтобы лучше ее рассмотреть. Клеймо у нее на бедре получилось отлично.

Шира сидела на коленях у металлического кольца, к которому тянулась ее цепь. На этот раз она уже не пыталась закрыться от меня руками.

— Зачем ты купил меня?

Я поставил лампу на дощатый настил палубы. Язычок пламени дрожал от медленно раскачивающегося корпуса судна, и в такт ему дрожали длинные тени, отбрасываемые Широй, мной, жестянкой с питьевой водой и лежащим на полу недоеденным ломтем хлеба.

— Зачем ты купил меня? — снова спросила она.

— Иди сюда, — сказал я, протягивая к ней руку.

— Нет! Нет!

— Иди сюда, — настойчиво повторил я.

Все еще качая головой, она подвинулась ко мне и утонула в моих объятиях.

На следующую ночь я снова пришел на нее посмотреть. Не говоря ни слова, Шира подалась мне навстречу и, прильнув ко мне всем телом, прижалась своими губами к моим.

Так продолжалось еще два дня.

На следующее утро мы намечали высадиться на берег в Лаурисе.

Поцелуи мы с Широй уже закончили, и теперь она лежала на груди, уперевшись в пол локтями и положив на ладони голову. Волосы ее густыми волнами струились по плечам. Она тяжело дышала. Даже в слабом мерцании света лампы я различал крохотные пупырышки у нее на коже, густо усеивающие все тело от бедер, плотных и крепких, до плеч, широких и покатых, от ложбинки позвоночника на спине до грудей, тугих и тяжелых, увенчанных все еще набухшими сосками. Она перевернулась на бок и, убрав волосы с лица, посмотрела на меня глубоким, мерцающим в темноте взглядом. Я наклонился над ней, поднял с пола снятый ошейник и с сухим металлическим лязгом защелкнул на ее шее. Шира не выразила ни малейшего протеста. Она знала, ей следует повиноваться мне, как рабыне — своему хозяину.

Я взял девушку за плечи и перевернул на спину. Соски на ее упругой груди с дерзким вызовом взглянули прямо на меня. Сейчас они были особенно красивы — крупные, тугие, налившиеся кровью. Я тронул их губами. Она глухо застонала и снова потянулась ко мне. Когда я отстранился от нее, масло в лампе догорало. Я поднялся, встав на колени. Шира не спускала с меня затуманенного взгляда.

— Завтра, рабыня, — сказал я, — мы высадимся на берег в Лаурисе. После этого я выпущу тебя из трюма.

На шее у нее все еще висела тонкая золотая цепочка с когтями и клыками диких животных, которая была на ней и в день, когда мы увидели друг друга впервые на обменном пункте разбойниц. Я наклонился над девушкой и снял цепочку. Она не сопротивлялась. Я потянулся к ее левой лодыжке и снял браслет из мелких речных ракушек. Шира не возражала. Она больше не была женщиной-пантерой.

— Когда я выпущу тебя завтра из трюма, — спросил я, — какую одежду тебе принести?

Она уронила голову.

— Одежду рабыни, — едва слышно ответила Шира.

Расположившись в одной из кают кормовой палубы «Терсефоры», стоящей у причалов Лауриса, мы с Риммом и Турноком внимательно изучали примитивную карту территорий, лежащих к северо-востоку от этого небольшого провинциального северного городка. Стараясь быть насколько возможно точными, мы наметили на карте предполагаемое местонахождение лагеря Вьерны и границы обитания ее банды.

— Они должны быть где-то здесь, — постучал я прутиком по карте.

— А почему нам не двигаться по тропе, указанной отметинами на деревьях? — спросил Турнок.

— Если эти девчонки, Тана и Эйла, были так хорошо осведомлены о пути к лагерю Вьерны, — заметил Римм, — другие тоже должны его знать.

— К тому же, как я понимаю, Вьерна ожидает, что Марленус из Ара станет ее преследовать, — добавил я. — Для нее это крайне важно, именно на этом основан ее план отмщения Марленусу за собственный плен и унижения. — Я посмотрел на Турнока. — Вполне возможно, что она сознательно добивается того, чтобы эти сведения стали ему известны.

— Получается, она знает, какой дорогой он проследует, — сказал Римм, — и устроит* ему засаду.

— Верно, — согласился я.

— Не очень-то хочется угодить в западню Вьерны, — заметил Римм.

— Марленус — великий убар, — возразил Турнок. — Он наверняка будет действовать осторожно.

— Марленус — великий убар, но мудрость порой ему изменяет, — задумчиво произнес я.

— Марленус несомненно полагает себя охотником, — сказал Римм. — Он уверен, что женщины-пантеры в страхе побегут от него и его отряда. Он думает лишь о том, как бы поймать их.

— Но жертва, которую он надеется поймать в свои сети, может тем временем вести собственную игру и охотиться на самого охотника, — закончил я его мысль.

— Ну и ситуация, — покачал головой Турнок.

— С другой стороны, — продолжал Римм, — о нас Вьерна ничего не знает. И не подозревает о нашем участии в игре.

— Именно поэтому, — добавил я, — мне и хотелось подойти к лагерю Вьерны с любой другой стороны от привычной тропы. При этом миновать ловушки, расставленные на пути.

— Рассчитываете иметь дело с женщинами-пантерами? — усмехнулся Римм.

— А что? Я ведь торговец.

— И что мы должны будем делать?

— Мы разобьем базовый лагерь в полном соответствии с нашими предполагаемыми интересами — покупкой слиновых шкур, — сказал я. — После этого специально отобранная группа углубится в лес, как будто не зная о местонахождении лагеря Вьерны и зоны обитания ее отряда. Таким образом мы вступим в контакт с кем-нибудь из членов банды. Мы с ними, или они с нами.

— Довольно часто, — усмехнулся Римм, — женщины-пантеры устанавливают контакт уже после того, как пустят стрелу вам в спину.

— Поэтому для установления контакта мы выпустим рабыню — настоящую рабыню, с клеймом, ошейником и цепями на руках.

— А какая же женщина сможет долгое время прожить в лесу с цепями на руках? — спросил Турнок.

— Никакая, — ответил я. — Но ей и не придется жить в лесу долгое время. Думаю, она очень скоро окажется в руках у Вьерны.

— Это точно, — подтвердил Римм. — И после этого ее незамедлительно выставят на продажу.

— Правильно, — согласился Турнок.

— Попасть в плен к лесным охотницам несложно, — заметил я. — Гораздо труднее от них ускользнуть.

— И все же это должна быть женщина, знакомая с жизнью в лесу, — уточнил Турнок, — которая сможет не заблудиться и хотя бы недолгое время прожить в чаще самостоятельно.

— Конечно, — согласился я.

— И кстати, почему вы считаете, что женщины-пантеры из банды Вьерны, захватив нашу рабыню, непременно захотят выставить ее на продажу?

— Я в этом уверен.

Турнока мой ответ явно озадачил.

— Предположим, — пояснил я, — что девушка, отпущенная нами и пойманная женщинами-пантерами, хорошо знакома Вьерне и ее банде. Что она — их общий противник или даже личный враг самой Вьерны.

Римм рассмеялся.

— Так как же, по-твоему, поступит Вьерна и ее охотницы с таким человеком?

— Я понял, — усмехнулся Турнок.

— Ее не убьют: это была бы слишком простая и быстрая месть, — добавил Римм. — Ее обязательно вернут в рабство прежнему хозяину.

— Таким образом, — развел я руками, — мы и наладим контакт с разбойницами Вьерны и получим назад нашу девчонку.

Турнок рассмеялся.

— И кого же мы можем использовать для этой роли? — спросил он.

— Конечно, Ширу.

Турнок согласно кивнул, а Римм расхохотался.

— Должен же я извлечь хоть немного пользы из этого приобретения? — сказал я.

— Ну, некоторую пользу вы из нее извлекли еще в трюме, — заметил Римм.

— Такую малость не стоит принимать во внимание, — ответил я.

И действительно: она ведь обыкновенная рабыня.

— Вот что меня беспокоит в этом вопросе, — задумчиво произнес Римм. — Вьерна захватила Талену, чтобы использовать девушку в качестве приманки для поимки Марленуса. Почему же теперь она будет нам ее продавать?

— Потому что теперь Талена ей уже не нужна, — ответил я. — А деньги, которые она может получить за ее продажу, ей необходимы.

— Почему же Талена стала ненужной? — спросил Римм.

Представляю, какого труда им стоило подняться по Лаурии до этих мест. Даже нам за время плавания дважды приходилось браться за шесты и снимать «Терсефору» с мели, на которую судно садилось, несмотря на довольно плоское днище и мелкую посадку. Интересно, что заставило капитана этого корабля проделать такой путь вверх по Лаурии? Наверное, он пошел на это не только для того, чтобы удивить местных жителей, привыкших видеть лишь легкие плоскодонные галеры да речные баржи, которые тянули упряжки тарларионов, бредущие вдоль берега реки.

— Интересно, что за дело привело этого капитана в Лаурис? — обратился я к Римму.

— Не знаю, — задумчиво покачал он головой.

— Вполне возможно, это обычные торговцы, приплывшие сюда за шкурами пантер и слинов, — заметил Турнок.

— Да, действительно вполне возможно, — согласился я, продолжая наблюдать за швартующимся кораблем.

Матросы бросили на берег концы канатов, и портовые рабочие завели их за утопленные в настил пристани крепкие металлические кольца.

— Тирос — извечный враг Ара, — размышлял я вслух. — Если Марленус попадется в руки Вьерны и ее банды, Тирос будет очень заинтересован в том, чтобы его приобрести.

Вероятно, именно с этой целью «Рьода» и проделала этот нелегкий путь. Представляю, как будут ликовать властители Тироса, если великий у бар окажется у них в руках!

— А может, Марленус их вовсе не интересует? — высказал предположение Римм.

Я удивленно взглянул на него. Признаться, подобная мысль просто не приходила мне в голову.

— Кто знает, какие дела могут привести их в северные леса? — продолжал он.

Я невольно нахмурился.

— Ну, так что будем делать, капитан? — спросил Турнок.

— Будем действовать согласно нашему плану, — ответил я.

— Ты знаешь, что тебе нужно делать? — спросил я у Ширы.

— Да, — ответила она.

Мы находились в лесной чаще. В коротком шерстяном одеянии, в ошейнике, с волосами, перехваченными сзади белой шерстяной лентой, девушка выглядела обычной рабыней.

— Давай сюда руки, — скомандовал я.

— Вы ведь не станете надевать на меня наручники? — испуганно пробормотала она.

Закованный в цепи человек в лесу совершенно беспомощен.

— Нет! Нет! — Ее голос сорвался на крик.

Не обращая внимания на бесполезные стенания, я защелкнул у нее на запястьях наручники, соединенные цепью длиной в четыре дюйма. Теперь даже просто бежать по лесу для нее было довольно трудно, а взобраться, скажем, на дерево совершенно невозможно.

— Я совсем ничего для вас не значу? — спросила она.

— Совсем, — подтвердил я.

— А трюм?..

— Тоже.

Шира обреченно уронила голову — беспомощная, закованная в цепи рабыня.

Мы с Риммом, Турноком и пятью матросами углубились в лес, захватив с собой целый мешок с товарами для продажи и немного золота. Теперь мы занимались устройством лагеря и вбивали в землю заостренные колья для защиты лагеря от хищников и ночного нападения женщин-пантер.

Шира подняла глаза.

— Меня просто убьют.

— Женщины-пантеры едва ли станут убивать закованную в цепи рабыню, — заметил я.

— Я не какая-нибудь рабыня, я — Шира, — гордо ответила девушка. — Я — враг Вьерны. Если она поймает меня, то вполне может убить.

— Ну, хорошо. А если бы ты, Шира, поймала Вьерну, в ошейнике, с клеймом на бедре, в наручниках, как бы ты с ней поступила?

В глазах Ширы мелькнула злость.

— Я бы снова вернула ее в рабство. И немедленно!

— Вот именно, — согласился я.

— А если она меня не поймает? — с вызовом поинтересовалась Шира.

— Тогда ты станешь добычей слина, — ответил я, — или лесной пантеры.

Дерзкий вызов в глазах Ширы сменился ужасом.

— Можно мне начать прямо сейчас? — с дрожью в голосе спросила девушка.

Я взглянул на солнце и отвернулся.

— Нет, рабыне еще слишком рано убегать.

— А слины? А пантеры? — простонала она.

— Становись на колени и жди, — бросил я. Тяжело вздохнув, она опустилась на колени.

Я полагал, что разбойницам Вьерны не потребуется много времени на то, чтобы ее поймать. В лес мы шли, не скрываясь, не путая следы. Так что женщины-пантеры, видимо, уже знали о нашем появлении. Еще ан назад, до того как мы выбрали место для лагеря, я краем глаза успел заметить легкое движение в кустах, ярдах в пятидесяти от нас. Едва ли то был просто лесной хищник.

Матросы дружно рубили ветви, заостряли их и вбивали в землю, огораживая лагерь. Шира стояла на коленях неподалеку, хмуро наблюдая за работой.

Мы с Риммом и Турноком искали все утро, но все же нашли дерево с отметиной, сделанной на стволе наконечником копья. Позже мы обнаружили еще одно такое дерево и смогли определить указываемое ими направление. Со всей возможной точностью мы нанесли его на карту и, продолжив намеченную двумя этими точками линию, следуя наставлениям Эйлы и Таны, вычислили примерное местонахождение лагеря Вьерны и границ зоны обитания ее банды. Приятно отметить, что наши предположения, сделанные еще на борту «Терсефоры», блестящим образом подтвердились на местности. Мы, конечно, как и прежде, не хотели приближаться к лагерю разбойниц с известного направления, зато теперь в случае необходимости могли нанести молниеносный решительный удар и одним махом накрыть банду Вьерны оттуда, откуда она не могла ждать нашего нападения.

Пока все для нас шло хорошо.

Мне снова вспомнилась та рабыня, Тана, из пага-таверны Сарпедона в Лидиусе. Интересно, насколько приятными она находит свои новые обязанности? Сарпедон наверняка не поскупится на плеть за то, что она скрыла от него свое умение развлекать публику. Ничего, в танце на арене в центре зала Тана будет выглядеть гораздо лучше, чем у столов с кувшином паги на плече. Сама виновата: рабыне не положено скрывать что-либо от своего хозяина. Она полностью принадлежит ему. У нее ничего не должно оставаться за душой. Утаила свое мастерство танцовщицы — подставляй спину под плеть. Помнится, Сарпедон обещал, что уже в тот самый вечер она выйдет на арену. Танцуя, она, конечно, будет думать обо мне.

Ну что ж. Она сделала свой выбор. Безусловно смелый, достойный выбор. Она знала, чем рискует. И тем не менее поставила именно на эту карту. И проиграла.

Думал я и о Телиме. Она тоже сделала свой выбор. Что ж, это ее право. Пусть остается на своих болотах, раз это ей больше по душе.

Лично я ищу Талену. При мысли о ней на душе у меня потеплело. Талена не какая-нибудь обслуживающая рабыня в пага-таверне, как Тана. И не девчонка-ренсовод, туземка, выходец из болот, как Телима. Талена — дочь убара!

Что с того, что Тана отлежала свое подо мной, Боском, человеком богатым, адмиралом Порт-Кара? Она, рабыня, раскинется под любым свободным мужчиной. Она и живет-то лишь для того, чтобы выполнять единственное свое предназначение — служить таким мужчинам и всячески ублажать их. А Телима? Она хоть и красива, не спорю, но ведь она всего лишь девчонка из ренсоводческой общины! Едва ли достойная партия для человека, занимающего мое положение.

Вот Талена — это совсем другое дело. Дочь убара!

Она была бы мне подходящей спутницей. В свое время я стал первым в Совете Капитанов Порт-Кара. Кто знает, какие события могут еще произойти в этом городе? Возможно, со временем здесь снова появится полномочный правитель, убар.

Я пользуюсь большим авторитетом среди горожан.

Рядом со мной Талена будет самой богатой, самой могущественной и красивой женщиной среди всех, кого знал этот город.

Ради этого стоит рискнуть. Я спасу ее. Мы восстановим наши отношения свободных спутников. И кто знает, каких еще высот может достичь Боск? С Таленой, дочерью великого убара Ара, мои шансы возрастают неизмеримо. Союз с этой женщиной, безусловно, пойдет мне только на пользу. Да и как женщина Талена не станет мне одной лишь обузой. С ее способностями, влиянием… Стоит только нам объединить свои усилия, а там!.. Кто знает, какие еще высоты откроются перед Боском? Быть может, со временем он поднимется до трона убара Ара? Или нет, еще выше. Может, когда-нибудь все расположенные на Тассе острова, большие и малые, сольются в одну морскую державу, и такая же империя возникнет на основе свободного содружества всех городов на материке, а во главе этой империи будет стоять только один правитель, только один убар, обладающий безграничной властью…

Да, из нас получилась бы великолепная, самая могущественная на Горе пара: Боск — великий Боск, гроза всей Тассы, и Талена — красавица Талена, дочь убара Ара!

Я стряхнул с себя сладкие грезы и поднялся на ноги.

Шира сидела все так же, низко склонив голову.

Я посмотрел на солнце. Тени на земле стали длиннее. Время давно перевалило за полдень.

Шира вопросительно взглянула на меня. Я отвернулся. Ей еще рано убегать.

Я направился к матросам, занятым возведением ограды вокруг нашего лагеря.

Мы немного изменили первоначальный план — поправку вызвало прибытие в Лаурис галеры «Рьоды» с Тироса. Мы вывели «Терсефору» из гавани Лауриса и поднялись еще пасангов на двадцать вверх по реке. Именно здесь, на северном берегу, мы и решили устроить свой лагерь. Выше по течению, севернее Лауриса, судоходность реки резко снижается, по крайней мере, в разгар лета. «Рьода» — судно гораздо более устойчивое, низкокилевое и обладающее большей длиной, нежели «Терсефора», — не смогла бы последовать сюда за нами. Кроме того, ниже по течению я выставил наблюдателей, на случай, если матросы с галеры решат подняться по реке на баркасах. Установил я посты и вокруг лагеря, таким образом обезопасив себя от скрытого приближения возможного противника по суше. Думаю, все эти предосторожности были излишними, но мне хотелось не гадать, а знать это наверняка.

Собственно говоря, устройство лагеря севернее Лауриса в еще большей степени оправдывало наше появление в верховьях реки и подкрепляло нашу легенду о торговцах, за которых мы себя выдавали. Здесь, севернее Лауриса, цены на шкуры слинов и пантер действительно были несколько ниже. Иной раз скупщики шкур поднимались еще выше к истокам реки, и это было нам только на руку: никто из горожан не должен догадываться об истинной цели нашей экспедиции.

Возводимый нами лагерь на берегу реки также не представлял собой ничего необычного. Мы подвели «Терсефору» к песчаной отмели и затем, подкладывая бревна ей под киль и выставляя опоры по обоим бортам корпуса, втащили судно подальше на берег, оставив корму в воде. После этого большая часть команды занялась очисткой и приведением в порядок днища корабля, а несколько человек начали возводить ограждение вокруг лагеря, вбивая в землю длинные заостренные колья и вплетая между ними гибкие стволы срубленных молодых деревьев. Строящийся вокруг корабля забор был довольно высок и состоял из трех стен, две из которых подходили к самой воде, оставляя, естественно, для «Терсефоры» путь в реку свободным. Теперь большая часть времени, включая отдых и приготовление пищи, должна была проводиться не на судне, а на берегу, в лагере, а сама «Терсефора» была заботливо укрыта брезентом, установленным таким образом, что он отбрасывал тень на весь лагерь и мог служить защитой от дождя.

Я был доволен своими матросами. Они работали с таким старанием, что я готов был каждому из них привезти из Лауриса рабыню из пага-таверны для прислуживания ему за обедом.

— Как идут дела? — спросил я, подходя к Турноку.

— Все в порядке, капитан — ответил он.

Я и сам видел, что работа близится к концу. Лагерь Марленуса, великого убара Ара, полагаю, находится где-нибудь в глубине леса, к северу или северо-востоку от Лауриса. Вполне вероятно также, что Марленус мог воспользоваться тем лагерем, который он возвел, находясь здесь несколько месяцев назад, когда, устав от государственных дел, охотился в северных лесах и, помимо четвероногих хищников, поймал Вьерну, предводительницу женщин-разбойниц, вместе с несколькими членами ее банды. Это событие, думаю, сделало Марленуса излишне самоуверенным.

Второй раз, полагаю, ему уже не удастся захватить Вьерну с такой легкостью.

— Еще пара кольев — и изгородь будет закончена, — сообщил Турнок.

Я взглянул на солнце: его нижний край уже спрятался за верхушками деревьев. Через пол-ана начнет темнеть.

Рабам самое время для побега.

Я посмотрел на Ширу.

— Поднимайся, — сказал я. Она покорно встала на ноги.

Я еще раз окинул взглядом ее крепкую фигурку в короткой шерстяной тунике без рукавов, волосы, стянутые на затылке белой лентой, руки, скованные цепями, ошейник… И внезапно впервые понял, что она красива.

Она внимательно посмотрела на меня. Руки у нее медленно сжались в кулаки.

— Ты приобрел меня именно для этого? — спросила она.

— Да, — ответил я.

Шира повернулась и проскользнула в щель в изгороди, еще не забранную кольями. Оказавшись по ту сторону изгороди, она, не оглядываясь, быстро направилась в лес.

В ее интересах было как можно скорее оказаться в руках разбойниц Вьерны. Уже через ан голодные слины выйдут на охоту.

— Что будем делать теперь, капитан? — спросил Турнок, закончивший загонять в землю недостававшие в стенке забора колья и с гордостью оглядывающий творение рук своих.

— Теперь будем готовить еду, — ответил я, — ужинать и — ждать.

Ближе к полуночи, в двадцатом ане по горианскому времени, с наружной стороны ограждения до нас донесся какой-то легкий шорох.

— Костер не гасить, — приказал я вполголоса, — но от огня держаться подальше.

Оставленный гореть костер свидетельствовал о том, что мы не имеем враждебных намерений и хотим установить контакт. И все же на свет выходить не следовало, поскольку лесные жители могли оказаться не столь миролюбивы и поприветствовать наше появление выпущенными из темноты стрелами. Однако это, видимо, не входило в планы лесных жителей, в противном случае, думаю, мы бы не услышали их приближения.

Более того, чуть позже они сознательно сломали сухую ветку в руках, чтобы привлечь к себе внимание и посмотреть на ответную реакцию.

Я подошел ближе к огню, чтобы они смогли убедиться в том, что я не вооружен.

— Я — Боск, торговец свободного острова Таборга! — крикнул я в темноту. — Я хочу говорить с вами.

В лесу царила тишина.

— Мы привезли с собой товары для обмена, — продолжал я.

Из темноты вынырнула девушка, одетая в шкуры лесных пантер. В руке она держала лук и выглядела весьма уверенно.

— Разожгите огонь поярче, — приказала она.

— Давай, — кивнул я Турноку.

Он неохотно подбросил в костер охапку хвороста, и вскоре пламя осветило всю внутреннюю часть лагеря. Мы не могли видеть, что происходит за изгородью.

— Пусть горит так же ярко, — распорядилась женщина.

— Подбрось дров, делать нечего, — сказал я Турноку.

Теперь каждый из находящихся внутри ограниченного изгородью пространства был виден как на ладони и представлял собой отличную мишень.

— Снимите мечи и бросьте оружие, — продолжала командовать женщина.

Я бросил на землю поясной ремень, меч, щит и нож. Матросы с явной неохотой последовали моему примеру.

— Отлично! — донесся до нас с внешней стороны изгороди довольный голос женщины.

Она настороженно наблюдала за нами. Теперь, в свете ярко пылающего костра, мы тоже могли рассмотреть ее как следует.

На ней были коротко подрубленные шкуры, а в руке она сжимала лук. Левое запястье украшал широкий золотой браслет; на щиколотке правой ноги также сверкала изящная золотая полоска. Это была настоящая женщина-пантера.

— Вы окружены, — сообщила она.

— Не сомневаюсь, — ответил я.

— Сейчас в сердце каждого из вас нацелена стрела.

— Это тоже не вызывает сомнений.

— Вы отдаете себе отчет в том, что, если только пожелаем, мы можем захватить вас в плен и обратить в рабство?

— Конечно.

— Хорошо. О чем же вы хотели поговорить?

— Может, нам лучше беседовать не через забор?

— Вытащите из заграждения несколько кольев, и мы поговорим через проем, — предложила женщина.

Я обернулся к Турноку:

— Вытащи из частокола четыре кола. Здоровяк крестьянин с видимой неохотой выполнил мое распоряжение. С гордо поднятой головой женщина-пантера вошла на территорию нашего лагеря. Здесь она внимательно осмотрелась. Взгляд у нее был пристальный и бесстрашный. Она подошла к лежащему на земле оружию и ногой отодвинула его подальше от стоящих мужчин.

— Садитесь, — предложила она матросам, указывая на пространство возле образуемой частоколом стены. — И повернитесь лицом к огню.

Я жестом подтвердил, что они должны в точности следовать ее указаниям.

— Устраивайтесь ближе друг к другу, — распорядилась она.

Я снова кивком головы подтвердил ее приказ. Она сознательно усадила их лицами к огню, чтобы глаза, привыкшие к свету, не смогли сразу привыкнуть к темноте. Теперь, если костер внезапно потушить, мои люди в течение целого ена будут слепыми и беспомощными, в полной зависимости от женщин-пантер. Не зря им приказали и расположиться ближе друг к другу, чтобы разбойницам, вздумай они начать стрельбу, легче было выбирать себе цель. Женщина тоже устроилась возле костра, по-мужски скрестив перед собой ноги. Из-за частокола опять донесся какой-то звук, и я увидел, как из темноты выплывает что-то белое, с обеих сторон стиснутое двумя женщинами-пантерами.

Приблизившись к частоколу, разбойницы втолкнули свою жертву внутрь огороженной территории. Цепи по-прежнему оставались на руках рабыни, а запястья теперь дополнительно стягивали кожаные ремни. Туника на ней была разорвана до пояса, а шерстяная лента, перевязывавшая прежде ее волосы, исчезла совсем. Пришедшие рывком поставили Ширу на колени у самого костра. Голова ее была низко опущена, на спине виднелись рубцы от плетей.

— Неподалеку отсюда мы встретили эту плутавшую по лесу рабыню, — сообщила женщина.

— Это моя рабыня, — сказал я.

— Ты знаешь, кто она такая?

— Рабыня, — пожал я плечами.

Темнота по всему периметру лагеря ответила дружным женским смехом. Шира еще ниже опустила голову.

— Эту девушку зовут Шира, — сообщила моя собеседница. — Некогда она тоже была женщиной-пантерой и даже предводителем разбойниц.

— Вот как? — Я сделал вид, что удивлен. Молодая женщина рассмеялась.

— Когда-то она была главной соперницей Вьерны, — продолжала она. — Теперь же Вьерна с большим удовольствием возвращает ее тебе. — Она перевела взгляд на Ширу. — Ошейник тебе очень к лицу, Шира.

В обращенных к ней глазах Ширы безграничная ненависть смешалась с отчаянием.

— Торговец говорит, что ты принадлежишь ему. Это правда? — спросила молодая женщина.

От переполнявшей ее ярости Шира не в силах была произнести ни слова.

— Отвечай, рабыня! — настойчиво потребовала женщина.

— Да, — процедила сквозь зубы Шира, — это мой хозяин.

Раскаты дружного женского хохота прокатились далеко за пределами лагеря.

Молодая женщина кивнула в сторону Ширы.

— Ну, и как из нее рабыня? Послушная? — поинтересовалась она.

Я посмотрел на Ширу:

— Вполне.

Шира еще ниже уронила голову. Смех девушек вокруг лагеря стал громче.

— Мы хотим за ее возвращение четыре металлических наконечника для стрел, — сказала молодая женщина.

— Цена вполне приемлемая, — согласился я.

— Даже высокая за такое ничтожество. — В голосе женщины слышалось безграничное презрение.

Шира сжала кулаки и, не в силах более сдерживаться, разрыдалась от отчаяния.

Я жестом указал одной из стоящих рядом с ней девушек, что она может взять четыре наконечника для стрел из мешка с товарами. Та подошла к мешку и вытащила четыре наконечника: именно четыре, и не единым больше.

— Значит, ты — Вьерна? — спросил я молодую женщину.

— Нет, — ответила она.

Я постарался придать своему лицу разочарованное выражение. Во взгляде сидящей напротив женщины появилась настороженность.

— Ты ищешь Вьерну? — поинтересовалась она.

— Я приехал издалека специально, чтобы поговорить с ней. — Думаю, я выглядел сейчас в достаточной степени недовольным. — Я полагал, что эта территория входит в зону обитания ее банды.

— Я действительно из банды Вьерны, — призналась моя собеседница.

— Вот как? Это уже лучше.

У сидящей напротив меня молодой женщины были очень светлые волосы и голубые глаза, как у большинства девушек, населяющих эти места. Она была довольно хороша собой, но жесткие черты лица производили отталкивающее впечатление. Поэтому в глубине души я даже порадовался, что эта женщина — не Вьерна.

— Я — Боск с Таборга, — представился я.

— А я — Мира, — ответила она.

— Значит, ты пришла от Вьерны? — уточнил я. — Ты можешь говорить от ее имени?

— Да. А от чьего имени будешь говорить ты?

— От своего собственного.

— Не от имени Марленуса из Ара?

— Нет.

— Это интересно, — задумчиво произнесла она. — Хотя Вьерна предупреждала, что Марленус не будет подходить так близко, как это сделали вы, и не станет поручать вести свое дело торговцу.

— Вероятно, она права, — пожал я плечами.

Марленус, разумеется, вышел на охоту за Вьерной не в одиночку. И никаких разговоров с женщинами-пантерами он не будет вести до тех пор, пока они не предстанут перед ним коленопреклоненными и закованными в цепи.

— Тебе известно, что Марленус находится в этих лесах? — поинтересовалась Мира.

— Да, я об этом слышал, — ответил я.

— А ты знаешь, где его лагерь?

— Нет, — покачал я головой, — но поговаривают, будто он расположен где-то к северу или северо-востоку от Лауриса.

— Мы примерно представляем себе, где это может быть.

— Лично меня, — сказал я, — больше интересует девушка, находящаяся в лагере Вьерны в качестве пленницы.

— Рабыня? — усмехнулась Мира.

— Возможно, — согласился я. — Говорят, она очень красивая.

— Ты имеешь в виду Талену, — рассмеялась Мира, — дочь Марленуса из Ара.

— Верно, — согласился я. — Она в вашем лагере?

— Может быть, да, — неопределенно ответила молодая женщина, — а может быть, и нет.

— Я готов предложить за нее хорошие деньги. Дам целый вейт золота.

Вейт — десять горианских стоунов, а стоун весит примерно четыре фунта.

— Если она окажется у тебя, ты когда-нибудь снова вернешь ее Марленусу из Ара? — Вопрос Миры напоминал скорее утверждение.

— Нет, — ответил я. — У меня на этот счет другие планы. Я сумею извлечь из этой женщины большую выгоду.

Мира встала. Я поднялся следом за ней.

— Десять вейтов золота, — повысил цену я, но, заглянув в глаза молодой женщины, понял, что Талена не предназначена для продажи. — Девушка находится в вашем лагере? — спросил я.

— Может быть, да, а может быть, и нет, — снова повторила Мира.

— Назови свою цену, — сказал я.

— Эти леса, — медленно произнесла Мира, — принадлежат женщинам-пантерам. Не стоит задерживаться здесь слишком долго. Торговец, дождись утра и уходи отсюда.

Я посмотрел ей в глаза.

— Тебе повезло, что мы смогли договориться и кое-чем обменяться. — Она раскрыла ладонь, на которой лежало четыре металлических наконечника, полученные за возвращение Ширы.

Я понял, что она хотела этим сказать. Мира обернулась к моим матросам, оглядев их так, как обычно мужчина осматривает женщину.

— Некоторые из них довольно интересные экземпляры, — заметила она. — Сильные, красивые. Они бы неплохо смотрелись в рабских оковах.

Молодая женщина направилась к проему в частоколе, но, прежде чем скрыться в нем, еще раз обернулась и посмотрела на меня.

— Берегись, — предупредила она. — Эти леса принадлежат женщинам-пантерам. Уходи отсюда!

— Я слышал.

— И послушайся моего совета, торговец, не ищи себе приключений, не вмешивайся в дела Вьерны и Марленуса.

— Я слышал тебя, — повторил я.

Молодая женщина бесшумно скользнула в темноту ночи; остальные растаяли вслед за ней.

Матросы вскочили на ноги и немедленно расхватали свое оружие.

Я подошел к Шире и приподнял ее подбородок.

— Ты видела Вьерну? — спросил я.

— Да, — ответила она.

— А в их лагере ты была?

— Нет.

— Талена у них?

Я почувствовал, как у меня сами собой сжимаются кулаки.

— Не знаю, — покачала головой Шира.

— Вьерна велела тебе что-нибудь мне передать?

— Да, но это не так важно.

— Что это за сообщение?

— Это не сообщение, скорее совет. Он касается меня… — Шира уронила голову.

— Что она хотела?

— Она велела передать… — пробормотала Шира.

— Ну, скорее!

— …велела передать, чтобы вы научили меня быть настоящей рабыней, — едва слышно пробормотала девушка.

— И это все?

— Все…

«Черт бы побрал вас обеих», — раздраженно подумал я и обернулся к Турноку: — Вставь катая на место.

Крестьянин заделал проем в частоколе.

Я пристально вгляделся в окружающую нас темноту леса. Мы, конечно, уйдем отсюда. Уйдем завтра же утром. Но мы еще вернемся.

Я дал Вьерне и ее банде возможность подумать. Они от нее отказались. Это их право.

Я снял с Ширы наручники.

— Кара, — распорядился я, — обучи эту девушку всему, что должна уметь рабыня.

— Да, хозяин, — ответила Кара и, тронув девушку за плечо, повела за собой.

Уходя, Шира оглянулась и посмотрела на меня через плечо. Кара научит ее готовить пищу, шить, стирать и гладить одежду — всему тому, что обычно делает рабыня. Бывшей женщине-пантере придется с самых азов обучаться тому, что знает каждая рабыня.

Пусть занимается делом. Это лучше, чем шататься по лесу.

Меньше чем через ан мы с Риммом, Турноком и пятью матросами вернулись из лагеря, возведенного нами в лесу для встречи с женщинами-пантерами, в наш основной лагерь на берегу реки.

Я внимательно осмотрел корпус «Терсефоры»: его уже очистили от ракушек и налипших водорослей. Матросы поработали на совесть.

За время моего отсутствия несколько охотников и разбойников принесли в лагерь шкуры слинов и пантер. Им предложили хорошую цену, в золоте или товарами — на выбор. Нам необходимо было играть свою роль до конца, поскольку и жители Лауриса, и обитатели лесов, за исключением теперь, пожалуй, разбойниц из банды Вьерны, не сомневались в том, что мы — торговцы, прибывшие сюда именно за шкурами и мехами. Результаты наших приобретений меня не разочаровали.

— Смотрите! — негромко воскликнул Римм. — Вот уж настоящая сучка слина!

Мы оглянулись на Тину, подносящую кувшин с водой очищавшим борт судна матросам. Ноги у нее были до самых колен облеплены песком. Тунику ее, как я заметил, подпоясывал тонкий шнурок. Я невольно усмехнулся.

Мы с Риммом подошли ближе. Она обернулась и удивленно посмотрела на нас. Затем, искусно пряча охватившее ее волнение, протянула кувшин с водой одному из матросов.

— Хозяева что-то хотели? — спросила она.

— Да, — сказал я. — Подними руки над головой.

Она повиновалась. Собравшиеся вокруг матросы с любопытством наблюдали. Повязанный вокруг талии девушки тонкий шнурок позволял ее короткой тунике ниспадать свободными складками, но, думаю, маленькая чертовка использовала его вовсе не для того, чтобы подчеркнуть прелести своей ладной фигурки.

Римм развязал узел на шнурке. Из-под туники к ногам девушки упало несколько небольших горианских слив, недоспелый плод ларма и две серебряные монеты.

— Ах ты, маленькая воровка! — укоризненно произнес Римм.

— Да, воровка! — воскликнула девушка. — И отец мой был вором! И отец его отца тоже!

Матросы обступили нас плотной стеной.

— Это у меня пропало два серебряных тарска, — сказал один из них.

Он нагнулся и поднял с земли монеты. Девушка была напугана. Воровство на Горе не поощрялось.

— Где твой тайник? — спросил я.

Она посмотрела на меня, обвела глазами сурово нахмуренные лица матросов и снова остановила свой взгляд на мне.

— У меня нет никакого тайника, — прошептала она.

— Даю тебе десять ин, чтобы показать его нам, — сказал я.

— У меня нет тайника! — крикнула девушка.

— Один, — начал я отсчет.

— У меня нет тайника! — снова закричала она. — Там ничего нет!

— Два, — продолжал я.

Тина со стоном рванулась по направлению к ограждающему лагерь частоколу, к тому месту, где ее усадили на песок и оставили ждать дальнейших приказаний. Здесь она упала на колени и стала, всхлипывая, испуганно оглядываясь по сторонам, разрывать песок.

Мы подошли ближе.

— Девять, — произнес я, продолжая отсчет.

Она протянула мне небольшой, обернутый куском кожи сверток, с которого тонкими ручейками сыпались мелкие песчинки, и с глухим рыданием упала к моим ногам.

Я развернул сверток. В нем оказались всевозможные женские побрякушки: несколько колец, медальонов, монет и два небольших зеркальца.

— Ты искусная воровка, — заметил я.

— Мой отец был вором, — тихо повторила девушка. — И отец его отца тоже воровал.

Я бросил на песок все ее нажитое тяжким трудом богатство.

— Ты ведь знаешь, что рабу не положено иметь какие-либо вещи? — спросил я.

— Да, хозяин, — пробормотала Тина.

Раб может пользоваться вещами, но не имеет права обладать ими. Он сам — вещь того, кому принадлежит.

— Что хозяин собирается сделать со мной? — робко поднимая на меня испуганный взгляд, спросила она.

— Встань, — приказал я. Она поднялась на ноги.

— Ты заслуживаешь сурового наказания, — сказал я.

Девушка обреченно уронила голову.

— И я действительно накажу тебя, если через один ен ты не принесешь мне золотую монету двойного веса.

— Но у меня нет золота! — воскликнула она.

— Тогда плетей тебе не избежать, — пообещал я.

— Нет! — закричала она. — Нет! — И бросилась расталкивать еще плотнее обступивших ее людей.

Через несколько ин матросам удалось с ней справиться, и ее снова швырнули на песок, заставив опуститься передо мной на колени.

Она стояла, низко склонив голову.

— Кажется, придется отходить ее плетьми, — заметил Римм.

— Не думаю, — возразил я.

Тина подняла голову. Глаза ее радостно сияли. Она протянула мне ладонь, на которой лежала золотая монета. Двойного веса.

По рядам матросов прошел восхищенный гул. Они дружно забарабанили правой, сжатой в кулак рукой по левому плечу, что, по горианским традициям означает аплодисменты.

Я поднял девушку на ноги. Она весело рассмеялась.

— Ты непревзойденный мастер, — не удержался я.

— Мой отец был вором, — пожала она плечами.

— Знаем. И отец твоего отца тоже воровал, — усмехнувшись добавил Римм.

Тина снова рассмеялась и смущенно опустила голову.

— Ну и что, ты так и будешь нас обворовывать? — поинтересовался я.

Она пристально посмотрела мне в глаза.

— Нет, хозяин, — твердо ответила она. — Не буду!

— Наоборот, — возразил я, — мое желание в том и состоит, чтобы ты продолжала совершенствовать свое мастерство. В лагере можешь красть, что хочешь и у кого хочешь, но в течение ана ты обязана вернуть все украденное.

Девушка радостно рассмеялась. Мужчины напряженно переглянулись.

— После ужина продемонстрируешь свои способности, — распорядился я.

— Да, хозяин, — ответила рабыня.

— Чьи это деньги? — спросил я, подбрасывая на ладони золотую монету.

Матросы хлопали себя по карманам. Ни один пропажи не обнаружил. Неужели она ухитрилась стащить ее у меня? Невероятно!

— Это мои деньги? — спросил я.

— Нет, — рассмеялась она, — Турнока.

Турнок, не проверявший свои карманы, поскольку был уверен, что уж он-то, крестьянин, никогда не станет жертвой какой-то мелкой уличной воровки, лишь презрительно фыркнул в ответ.

— Это не мои деньги, — с непоколебимой уверенностью заявил он.

— У тебя была золотая монета двойного веса? — спросил я.

— Да, вот она, — ответил Турнок и сунул руку в карман.

В течение следующих нескольких секунд все мы с любопытством наблюдали, как самоуверенность на его лице сменяется хмурым недоумением. Стоящие вокруг матросы дружно рассмеялись. Я швырнул ему монету.

— Ты хороша, маленькая воровка, — покачал я головой. — Ну-ка, повернись ко мне спиной.

Она послушно развернулась. Я поднял с земли шнурок, подпоясал им талию девушки и крепко завязал его сзади, у нее за спиной. Она раскрыла рот от удивления.

— Вы повязываете мне этот шнурок, чтобы я могла прятать под туникой все, что украла? — спросила она.

— Нет, — усмехнулся я, — чтобы каждый мужчина мог сразу же заметить и по достоинству оценить твою привлекательность.

К моему удивлению, Тина, эта портовая воровка из Лидиуса, покраснела от смущения. Я притянул ее к себе и поцеловал в губы. Тело ее было напряжено; непривычная к рабскому ошейнику, к подобному общению с мужчиной, она вся дрожала. Не выпуская ее из своих объятий, я несколько отстранился и заглянул ей в лицо. Очевидно, поцелуй не оставил ее равнодушной и, хотя в глазах все еще стоял испуг, губы потянулись ко мне и мягко коснулись щеки.

— А если я не верну в течение ана того, что украла, — спросила она, — что со мной будет?

— Да в общем, ничего страшного, — сказал я. — На первый раз тебе отрубят левую руку.

Она попыталась вырваться из моих объятий.

— Да, не расстраивайся так, — поспешил я ее утешить. — У тебя ведь останется еще правая рука. Тебе ее отрубят только после второго проступка.

Ее черные глаза, наполненные безграничным ужасом, пылали в нескольких дюймах от моего лица.

— Ты все поняла? — спросил я.

— Да, хозяин.

— Ты рабыня, не забывай об этом.

— Не забуду, хозяин.

Я снова поцеловал ее, надолго прижавшись к ее губам. Она чуть не задохнулась и, когда я выпустил ее из своих объятий, так и застыла, с трудом переводя дыхание и не сводя с меня затуманенных глаз.

Я заметил, что у Ширы это зрелище вызвало совершенно иную реакцию: она даже забыла про кувшин, который несла на кухню, и наблюдала за нами с сердитым выражением лица.

Я мысленно усмехнулся и, обернувшись к своим парням, сказал:

— Губы у нее — что надо! Кто хочет, может убедиться сам!

Желающих убедиться оказалось более чем достаточно. Девушка переходила из рук в руки, под одобрительные замечания как уже прошедших процедуру убеждения, так и с нетерпением дожидающихся своей очереди. Лицо девушки раскраснелось, она тяжело дышала и слезы на ее щеках давно высохли. Во взгляде, которым она наградила меня, проскользнула даже некоторая дерзость.

— Главное — не забывай, что ты рабыня, — напомнил я.

— Я не забуду, — пообещала она и внезапно, быстро развернувшись, побежала к кухне.

Мужчины, пересмеиваясь, расступились и дали ей дорогу. Двигалась она гибко и грациозно.

В скором времени, думаю, отношения между ней и матросами станут менее напряженными.

Мы с матросами, свободными от несения службы на посту, сидели вокруг костра, разведенного под защитой частокола, неподалеку от корпуса вытащенной на берег «Терсефоры».

Рядом со мной, опустившись на колени, сидела Шира, следившая, чтобы мой кубок не пустовал. Я попивал пагу, не обращая на нее внимания.

— Когда мы снова вернемся в лес? — поинтересовался Римм; ему прислуживала устроившаяся рядом Кара.

— Не сразу, — ответил я. — Сначала мне бы хотелось получше устроить тех, кто останется в лагере.

— Значит, у нас еще есть время?

— Думаю, да. Мы знаем примерное месторасположение лагеря Вьерны и зону обитания ее банды. Марленусу же это неизвестно. Сейчас он все еще выслеживает разбойниц где-нибудь в окрестностях Лауриса.

— Завидую вашей выдержке, — покачал головой Римм.

— Выдержка — главное достоинство торговца, — усмехнулся я и подставил Шире свой кубок, чтобы та смогла его наполнить.

— Думаю, хорошему игроку и воину без выдержки также не обойтись, — заметил Римм.

— Верно. — Я сделал глоток вина.

— А вот мне терпения недостает, — признался Римм. — Мне постоянно нужно быть чем-то занятым.

— Отлично, — сказал я. — Значит, завтра отправишься вниз по реке, в Лаурис, и договоришься там насчет четверых самых красивых девиц из пага-таверн для наших остающихся здесь матросов. После этого сразу же возвращайся сюда. Девчонок приведи с собой.

— Но ведь в Лаурисе сейчас эти люди с Тироса, — возразил Римм.

— Ну и что? Мы — обычные торговцы с Таборга. Приехали сюда за шкурами и мехами и желаем теперь поразвлечься.

— Верно, — усмехнулся Римм.

— Я тоже не могу дождаться, когда мы снова войдем в леса! — признался Турнок.

Я почувствовал себя неловко.

— Турнок, — я старался, чтобы голос мой звучал как можно мягче, — мне понадобится здесь человек, офицер, на которого я мог бы всецело положиться и которому мог бы доверить лагерь на время моего отсутствия. Я…

— Нет! — воскликнул Турнок. Я положил руку ему на плечо.

— А мы приведем тебе из леса самую красивую девушку-пантеру, обещаю.

— Нет, — продолжал гудеть Турнок.

— Ты меня очень выручишь, дружище, — сказал я.

Турнок хмуро взглянул под ноги.

— Да, капитан, — недовольно проворчал он.

— Спасибо, старина. — Я поднялся на ноги. — А теперь — представление, которое я вам обещал. Тина, иди сюда, — поманил я девушку, прислуживавшую нам за ужином.

Она поспешила ко мне.

— Подбросьте сучьев в костер.

Пламя костра поднялось выше и ярко осветило все вокруг.

— Всем хорошо видно? — спросил я.

Люди зашевелились, рассаживаясь поудобнее. Даже Кара и Шира подошли поближе.

— Обратите внимание, — предупредила Тина. — Чувствуете? — Она положила руку на кошель, подвязанный к моему ремню.

Я был разочарован. Я действительно почувствовал, как ее пальцы быстро пробежали по горловине моего кошеля, быстро оттянули связывающий его шнурок, на мгновение скользнули внутрь и вытащили оттуда монету. Все было проделано мастерски и на удивление быстро, и все же я успел заметить, что мой кошель развязывают.

— Я почувствовал, — признался я.

— Конечно, — подтвердила она.

Ее слова меня удивили. Она вернула мне монету, и я положил ее в кошель.

— Прикосновение не может быть не замечено, — ответила Тина, — но только если на это сознательно обращать внимание.

— Я считал тебя более искусной, — разочарованно произнес я.

— Пусть хозяин не сердится на меня, — пробормотала Тина. — Я сделала все, что могла. — Она с виноватым видом прильнула ко мне, прижалась лицом к моей груди и потянулась губами к моим губам.

Мне не хотелось ее расстраивать. Она действительно старалась. Нельзя же ждать от человека невозможного. Я ответил ей легким поцелуем. Она отстранилась и с хитрой улыбкой протянула мне вторую вытащенную у меня монету. Я даже растерялся от неожиданности. Зрители, включая Кару и Ширу, разразились аплодисментами и восхищенными возгласами.

— На этот раз вы ничего не заметили, верно? — спросила Тина.

— Ничего, — ответил я.

— Правильно. А ведь я сделала все то же самое.

Мой растерянный вид доставил девушке очевидное удовольствие. Она повернулась к остальным и принялась объяснять:

— Он отвлекся, вот в чем дело. Внимание человека всегда можно чем-нибудь отвлечь. Я в данном случае воспользовалась тем, что заставила его поцеловать себя. Как правило, в единицу времени человек способен сосредоточить свое внимание только на чем-либо одном, поэтому задача вора — отвлечь его словом, жестом или чем-то еще. Подобный прием мы встречаем на каждом шагу, ну, например, в поединке на мечах, когда вы делаете ложный выпад, то есть отвлекающий маневр, и одновременно наносите своему противнику смертельный удар.

— Из тебя вышел бы неплохой полководец, — проворчал Турнок, но, заметив, что девушка, состроив умильное выражение лица, сделала вид, будто хочет прильнуть к его груди, он тут же, защищаясь, выставил вперед руки.

— Держись от меня подальше! — воскликнул он, отступая назад.

Присутствующие дружно рассмеялись.

— Вот вы, хозяин, — обратилась Тина к молодому матросу, носившему на запястье широкий браслет, украшенный темно-красными переливающимися камнями, — не соблаговолите ли вы подняться и подойти ко мне?

Матрос настороженно приблизился.

— Вы уже поцеловали меня сегодня, — сказала Тина. — Не хотели бы вы повторить?

— С удовольствием, — согласился матрос.

— Следите за своими карманами, — предупредила его Тина.

— Обязательно, — заверил ее матрос.

Он обнял ее за талию и привлек к себе. Поднявшись на цыпочки, девушка потянулась к нему губами. Когда они освободились друг от друга, парень с уверенным видом похлопал себя по карманам.

— Тебе не удалось меня обчистить, — усмехнулся он. — Все мои деньги на месте!

— Да, с деньгами у вас все в порядке, — улыбнувшись, ответила девушка и протянула ему широкий золотой браслет, украшенный темно-красными драгоценными камнями.

Усмешка на лице молодого матроса быстро угасла. Восхищению зрителей не было предела. Мне и еще двоим-троим наблюдавшим удалось заметить, как Тина, прижав своим локтем запястье парня, там, где на нем был надет браслет, ловко стащила его, когда тот убирал руку у нее с талии, но большинство зрителей были просто ошеломлены.

Мы дружно аплодировали таланту Тины.

Смущенно улыбаясь, молодой матрос надел на руку браслет и поспешно вернулся на свое место.

— Хозяин! — крикнула ему вдогонку Тина. Он удивленно поднял на нее глаза.

— Ваш кошелек! — Она бросила ему тяжелый кожаный кошель.

Зрители взвыли от восторга.

— Отвязать кошель часто бывает очень непросто, — заметил я девушке.

— Верно, — согласилась она и, кинув на меня быстрый взгляд, рассмеялась. — Но ремешки на кошельке можно и перерезать.

Я горько усмехнулся, вспоминая свое первое знакомство с этой девушкой на причалах Лидиуса и то, чем оно оказалось примечательным.

— В тот день Римм был так добр, — сказала Тина, — что позволил мне разжиться у него самым острым бритвенным ножом.

Римм нахмурился.

— Если он разрешит мне воспользоваться своим новым приобретением, я покажу, как это делается.

Римм вытащил из кармана короткий, слегка изогнутый бритвенный нож и протянул его Тине. Девушка быстро отсоединила узкое лезвие от деревянной складной рукояти и коротким шнурком привязала его между указательным и средним пальцами правой руки. Находясь в свободном состоянии, пальцы надежно скрывали лезвие ножа, а когда рука сжималась в кулак, конец лезвия выступал наружу.

— Хозяин, — обратилась ко мне Тина.

Не дожидаясь ее просьбы, я быстро поднялся на ноги и направился к ней, стараясь все время держаться начеку, чтобы не оплошать и на этот раз. Но еще до того, как я остановился напротив нее и приготовился выслушать ее указания, она протянула мне мой кошелек с уже перерезанными ремешками.

— Отлично, — произнес я, чертыхаясь в глубине души.

Я связал обрывки ремешков и снова подвесил кошель на пояс.

— И ты уверена, что сможешь проделать все это еще раз? — спросил я.

— Возможно. Не знаю. Ведь теперь вы начеку. Она на мгновение приблизилась ко мне. Я взглянул на кошелек. Ремешки, стягивающие его горловинку, оставались нетронутыми.

— Да, не удалось, — посочувствовал я ей.

— Ну почему же, — усмехнулась Тина и протянула мне на ладони все содержимое моего кошелька.

Я рассмеялся. Она перерезала донышко кошелька, и все монеты высыпались ей на ладонь. А пока я принимал у нее свои деньги, девушка второй рукой подала мне и уже срезанный кошелек.

— Да, вот почему рабыням и не позволяют брать в руки оружие, — покачал я головой.

Тина вернула Римму бритвенный нож. Мы искренне аплодировали ее способностям.

— Садись, — сказал я ей. — Ты действительно мастер своего дела.

— Спасибо, хозяин, — радостно ответила она и послушно опустилась на песок.

Да, эта девчонка оправдала мои ожидания.

— Турнок, дай ей вина, — распорядился я.

Матросы одобрительно загудели.

— Хорошо, капитан, — ответил Турнок, с опаской приближаясь к девушке. — А ну-ка, руки за голову! — скомандовал он, стоя рядом с ней с кувшином в руках. — И повернись ко мне спиной!

Девушка, хотя и с удивлением, повиновалась. Турнок быстро завязал ей руки тонким кожаным шнурком и, накинув пару петель на шею девушке, завязал конец ремешка у нее на запястьях.

— Ну вот, — прогудел Турнок, — теперь я буду чувствовать себя спокойно. И руки твои будут все время на виду.

Обезопасив себя таким образом, он запрокинул голову рабыни и, подняв кувшин, стал лить вино прямо в ее раскрытые губы.

Я обернулся к молодому матросу, тому самому, с красивым браслетом на руке:

— Отведи ее к частоколу и посади там где-нибудь на цепь.

— Да, капитан, — ответил он.

— И позаботься, чтобы ей там ночью было не слишком одиноко, — посоветовал я.

— Как это? — не понял парень.

— Мне кажется, ты произвел на нее впечатление, — пояснил я. — Постарайся, чтобы за ночь она в тебе не разочаровалась.

— Постараюсь, — расплылся матрос в улыбке. — Спасибо, капитан!

Тина бросила на меня благодарный взгляд и, обернувшись к парню, потянулась к его губам. Матрос подарил ей короткий поцелуй, и они исчезли в густой темноте у внутренней стены частокола.

Римм поднялся на ноги и широко зевнул. Он положил руку Каре на плечо и тоже увел ее от костра.

Матросы у костра продолжали прикладываться к кувшину с вином и вполголоса разговаривать.

Шира настолько осмелела, что позволила себе положить руку мне на плечо. Я постарался придать строгость своему взгляду и выразить им все, что хотел ей сказать. Она покорно уронила голову и отстранилась.

Мы долго беседовали с Турноком, стараясь предусмотреть все возможные варианты развития событий после моего ухода в лес и решить проблемы, связанные с обустройством жизни в лагере на время моего отсутствия.

Дрова в костре догорали, и часовые на постах успели смениться, а мы все не могли закончить разговор, боясь упустить что-нибудь важное.

Стояла глубокая ночь. Звезды ярко сверкали на черном горианском небе. Три взошедшие луны сейчас были особенно прекрасны. Матросы давно спали, расстелив на песке покрывала и укутавшись в плащи и накидки.

Воды реки с тихим мерным журчанием неторопливо катились мимо нашего погрузившегося в сон маленького лагеря, чтобы в двух сотнях пасангов отсюда влиться в бескрайнюю блистательную Тассу.

Лес продолжал жить своей ночной жизнью, и до наших ушей доносились крики птиц и рев слина, от которого кровь стыла в жилах. В такие мгновения было особенно приятно бросить взгляд на возвышающийся рядом черной громадой корпус «Терсефоры», под защитой которого я чувствовал себя в безопасности.

Вдруг от тени, отбрасываемой бортом корабля, отделилась небольшая тень, двинувшаяся по направлению ко мне. Вскоре на ней уже можно было различить короткую тунику рабыни, а еще через мгновение отблеск костра упал на металлический ошейник.

— Привет, Шира, — бросил я подошедшей девушке.

— В лесу вы заставили меня нести на себе мешок с товарами для обмена, — начала она. — После этого вы надели на меня наручники и отправили одну в самую чащу, где охотятся слины и пантеры. Женщины Вьерны нанесли мне множество оскорблений, меня высекли.

— Ты — рабыня, — пожал я плечами.

— Я вас ненавижу! — воскликнула Шира.

Я взглянул ей в лицо.

— Вы заставляете меня учиться готовить пищу, шить одежду и даже гладить! — продолжала она.

— Ты — рабыня, — повторил я.

— А сегодня вечером я вообще принуждена была прислуживать вам за ужином! — Она кипела от негодования. — Вы заставили меня служить вам как какую-нибудь рабыню из пага-таверны!

— Чей на тебе ошейник? — спросил я. Девушка молча отвернулась.

— Разве он не означает, что ты — моя рабыня?

Она сжала кулачки. Стояла такая тишина, что слышно было, как шумит вода в реке.

— Зачем вы купили меня? — не выдержала Шира.

— Чтобы ты помогла мне в осуществлении определенных планов, послужила, так сказать, орудием в достижении намеченной мной цели.

— И моя роль уже сыграна?

— Да.

— Значит, теперь вы снова можете продать меня? — прошептала она.

— Или убить, — добавил я.

— Да, или убить, если это доставит вам удовольствие.

— Правильно. Но я торговец и не люблю нести убытки. А за тебя я заплатил три монеты золотом и пять серебряных тарсков.

— Я не вещь! Не какое-нибудь животное! — закричала она.

— Вот именно, вещь. Ты — моя собственность. Как могло быть моей собственностью какое-нибудь животное. Ведь ты — рабыня.

— Да, я — рабыня! — разрыдалась она. — Рабыня! Рабыня!

Я не сделал попытки ее утешить: утешение — не для рабов.

— А на невольничьем рынке в Лидиусе, когда вы увидели меня прикованной цепями к металлическому штырю, — с вызовом спросила Шира, — вы тоже думали только о своих планах?

— Нет, — признался я.

Она дерзко взглянула мне в лицо.

— И твой поцелуй, когда я пробовал твои губы там же, на невольничьем рынке, тоже не оставил меня равнодушным, — добавил я.

— А в трюме, когда вы использовали меня после клеймения?

— Да, и это мне тоже понравилось.

— Так неужели все, что было между нами, ничего для вас не значит?

— Абсолютно.

— Ну, значит, я действительно всего лишь жалкая, ничтожная рабыня, — горестно заключила она.

— Совершенно верно, — подтвердил я.

Сейчас, в лунном свете и отблесках догорающего костра, Шира казалась особенно привлекательной. Прав был продававший ее на невольничьем рынке в Лидиусе владелец: она красива. И принадлежит мне.

— Сегодня вечером, — продолжала девушка, — я прикоснулась к вашему плечу. — Она низко опустила голову. — Вы не представляете, чего мне это стоило. Несколько ан я боролась сама с собой, но так и не смогла удержаться. Я прикоснулась к вам, но ваши глаза были такими чужими, такими холодными.

Я не ответил.

— Я больше не женщина-пантера. — Она подняла глаза и, к моему удивлению, добавила: — И не хочу ею быть.

Я молчал.

— Там, в трюме, вы научили меня, что такое быть настоящей женщиной. — Она снова уронила голову. — Вы заглянули в самые далекие тайники моего тела, моей души, не оставив ничего, что могло бы принадлежать мне, кроме разве что моей покорности.

— Женщине в ошейнике и не позволяется иметь ничего своего, — ответил я.

Она злобно взглянула на меня.

— А тебя разве еще не пора заковывать в цепи на ночь? — спросил я.

— Пора, — раздраженно ответила она. — Самое время!

Я заметил в песке у ее ног длинную черную цепь от наручников.

— Я позову кого-нибудь из матросов. Он позаботится о тебе ночью.

— Я прикоснулась к вам сегодня вечером, а ваши глаза были такими чужими, такими холодными, — пробормотала Шира. Она перевела взгляд на черную цепь у своих ног, наполовину закрытую песком. — Ваши глаза были такими чужими, — едва слышно повторила она.

— Я позову тебе кого-нибудь, — пообещал я.

— Хозяин!

Я был поражен. Шира впервые назвала меня так. Это слово слишком тяжело слетало с ее губ.

Да, ошейник, с которым она не расставалась в течение нескольких последних дней, сделал свое дело. Думаю, в трюме «Терсефоры» я лишь помог ей понять значение этой стягивающей ее горло узкой полоски металла. Теперь понимание это все глубже проникало в ее сознание, пронизывало все ее существо.

Как, должно быть, тяжело быть женщиной, подумалось мне.

Гориане утверждают, что в каждой женщине уживаются одновременно два начала — свободной спутницы, гордой и прекрасной, стремящейся к возвышенным отношениям со своим избранником, и рабыни, ищущей себе хозяина. Но это лишь, так сказать, внешние проявления; в постели же, как утверждают те же знатоки, каждая женщина, будь то свободная или рабыня, жаждет обрести своего хозяина. Она страстно желает отдать себя мужчине полностью, без остатка, подчиниться ему так, как подчиняется рабыня. Но, поскольку лишь рабыня не только способна, но и обязана проявлять полнейшую покорность своему хозяину, как в редкие минуты слияния двух сердец, так и в течение всего остального времени, считается, что лишь ей суждено испытывать безграничную радость единения с мужчиной и даровать то же ощущение и ему — радость, которой лишена свободная женщина.

Однако подобные размышления сейчас меня мало занимали.

Я снова перевел взгляд на стоящую передо мной Ширу. Пусть она будет первой красавицей на Горе, но она — всего лишь рабыня.

— Пожалуйста, хозяин, — пробормотала девушка, — посадите меня на цепь сами.

— Как продвигаются твои занятия? — Я имел в виду уроки, которые ей давала Кара, обучая ее основам того, что должна уметь каждая рабыня.

— Посадите меня на цепь своей рукой, — взмолилась она, словно не слыша моего вопроса.

— Как твои занятия? Успехи есть? — спросил я, не обращая внимания на ее мольбы.

— Есть. — Шира обреченно уронила голову, понимая, что я сознательно обхожу интересующую ее тему. — Но иногда я чувствую себя очень неуклюжей. Здесь зачастую требуется настоящее мастерство, умение, приобретенное с детства. Научиться этому в зрелом возрасте довольно трудно.

— Трудно это или легко — научиться придется.

— Да, хозяин, я знаю.

— Учись.

— Да, хозяин.

Я отвернулся, собираясь уйти.

— Пожалейте меня! — воскликнула она. — Останьтесь со мной на эту ночь!

Я посмотрел на нее и медленно покачал головой.

— Нет!

Она бросилась ко мне, подняла кулачки. Я перехватил ее руки.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! — разрыдалась она.

Я отпустил ее запястья. Шира поднесла руки к дрожащим губам; в глазах ее стояли слезы.

— Ты поставил на мне рабское клеймо! Надел на меня ошейник! — срывающимся голосом бросала она мне в лицо. — Я ненавижу тебя! Ненавижу!

— Успокойся, рабыня, — сказал я ей. — Хватит! И вдруг во всем ее облике появился какой-то дерзкий вызов. Она расправила плечи.

— Посади меня на цепь сам!

— Нет, — покачал я головой.

— Используй меня или отдай меня своим матросам!

Я внимательно посмотрел на нее. Она отступила на шаг, напуганная собственной дерзостью. Я шагнул к ней. Она продолжала смотреть мне в глаза, смотреть так, как смотрит горианский рабовладелец, покупая себе новую рабыню.

Я резко ударил ее ладонью по губам, отбросив ей голову назад.

Она на мгновение отшатнулась, то тут же снова с дерзким упрямством приблизилась ко мне. Глаза ее пылали, из разбитой губы сочилась кровь.

Я сорвал с волос Ширы шерстяную ленту, и они широкой густой волной рассыпались у нее по плечам. Затем я толкнул ее перед собой и нагнулся за наручниками, соединенными длинной черной цепью, наполовину скрытой песком.

— Нет! — закричала она.

Я снова толкнул ее, уже сильнее, и она упала в темноту, под брезентовый навес, натянутый над кормой «Терсефоры». Здесь я рывком поставил ее на колени и надел на нее наручники.

Она оставалась неподвижной.

Я опустился на песок рядом с ней и, протянув руку, коснулся ее подбородка. В темноте мне не было видно ее глаз, но я почувствовал, как она повернулась ко мне, и оттуда, из темноты, послышались сдавленные всхлипы. Внезапно мокрые от слез раскрытые губы словно сами собой мягко коснулись моей ладони и оставили на ней легкий поцелуй. Я почувствовал струящиеся по моей руке волосы.

— Будь добрым со мной, — прошептала она.

Я рассмеялся, стараясь, чтобы смех звучал не слишком резко.

Она застонала; я услышал, как зазвенели ее цепи.

— Пожалей меня!

— Молчи, рабыня, — приказал я.

— Да, хозяин, — прошептала она.

Я прижал ее губы к своим. Провел ладонью по ее телу и почувствовал, как оно послушно, неудержимо подалось мне навстречу. Дыхание ее стало тяжелым и глубоким. Я осторожно, как это умеет делать только понимающий в рабынях толк горианский мужчина, притронулся к ее груди. Соски постепенно отвердели и напряглись от приливающей к ним крови. Я легко коснулся их губами и, почувствовав дрожь, пробежавшую по податливому телу девушки, нежно поцеловал их.

— Из тебя получится отличная рабыня, — сказал я, — сильная и чувственная.

Она не ответила и резко отвернулась. До меня донеслись с трудом сдерживаемые рыдания.

Я снова пробежал ладонью по ее телу, с невыразимым удовольствием ощущая свою власть над ним, чувствуя себя ее хозяином.

Волной дрожи отвечающее на каждое мое прикосновение, это распростертое тело не принадлежало больше ни некогда гордой лесной разбойнице, ни униженно ищущей моего внимания рабыне, с ошейником, с клеймом на теле, — оно принадлежало только мне, ее истинному господину.

Я услышал, как заворочался Турнок, а за ним и остальные матросы.

Начинался новый день.

Кара уже разводила огонь.

Шира лежала рядом со мной; голова ее покоилась у меня на груди. Она все еще была в цепях.

— Тебе скоро вставать, — напомнил я. — Ты должна выполнять свои обязанности.

— Да, хозяин, — прошептала она.

Мягким жестом я отодвинул от себя ее лицо, коснувшееся моей щеки. Девушка покорно отодвинулась.

— Не моя вина в том, что я не такая красивая, как другие, — едва слышно произнесла она.

Я молчал.

— Не моя вина в том, что грудь у меня слишком маленькая, а лодыжки и запястья слишком полные, — продолжала Шира.

— Мне они нравятся, — успокоил я ее. Зазвенев цепями, она приподнялась на локте.

— Разве может такая девушка доставить удовольствие мужчине?

— Конечно, — ответил я, — и немалое.

— Но ведь я не красавица.

— Ты очень хорошенькая.

— Правда?

— Правда. Ты очень красивая женщина. — Я был абсолютно серьезен.

Она радостно рассмеялась.

Душой я не кривил. Она действительно красива. Я сжал ее в объятиях и снова легонько толкнул спиной на песок. Она не сводила с меня счастливых глаз.

— И как каждая по-настоящему красивая женщина, — наставительным тоном заявил я, — ты должна быть рабыней.

Шира рассмеялась.

— А я и есть рабыня. Твоя рабыня.

Она потянулась ко мне губами. Я поцеловал ее.

— Сегодня Римм идет в Лаурис, чтобы привести оттуда нескольких пага-рабынь для моих матросов. А ближе к полудню мы отправляемся в лес.

— Значит, пока что мой хозяин свободен? Я перевернулся на спину.

— Пока свободен.

— Если ты снимешь меня с цепи, я смогу вернуться к своим обязанностям.

— Тина и Кара сами управятся.

— Вот как? — удивилась Шира.

— Да, — заверил я ее.

— А я что буду делать? — поинтересовалась она.

— Турнок! — вместо ответа позвал я своего заместителя.

— Да, капитан! — отозвался он с наружной стороны нашего убежища, занавешенного брезентом.

— Принимай на себя команду над лагерем прямо сегодня, — сказал я.

Турнок издал короткий смешок, разбудив, вероятно, тех, кто не был еще на ногах.

— Хорошо, капитан! — ответил он. — Пищу вам подавать прямо сюда, в ваше убежище?

— Да, время от времени.

Громоподобный смех Турнока затих в глубине лагеря. Шира с любопытством посмотрела на меня. Глаза ее смеялись.

— А я? У меня на сегодня есть какие-нибудь обязанности? — спросила она.

— Непременно, — ответил я. Она залилась счастливым смехом.

Я снова заключил ее в свои объятия.