"Охотники Гора" - читать интересную книгу автора (Норман Джон)

22 ПОПУТНЫЙ ВЕТЕР НЕСЕТ НАС В ПОРТ-КАР


Холодный влажный ветер бил в лицо. Матросы плотнее закутывались в широкие плащи с поднятыми до самых глаз воротниками. Я сидел под накидками, в капитанском кресле, принесенном с «Терсефоры». Тасса медленно катила мимо свои тяжелые серо-зеленые волны. Низкое свинцовое небо, казалось, упирается растрепанными облаками в мачты «Рьоды», стоявшей на якоре в четверти пасанга от окутанного предутренней дымкой берега. С флагштока «Терсефоры» траурно свисал тяжелый, промокший флаг с чередующимися вертикальными белыми и зелеными полосами, на фоне которых чернела голова боска — флаг Боска, некогда вышедшего из бескрайних воскских болот, флаг одного из капитанов Порт-Кара.

Сидя в кресле, в тепле наброшенных на плечи накидок, я то и дело возвращался взглядом к лагерю, прежде принадлежавшему Сарусу. Наконец ворота лагеря раскрылись, и из них показался Марленус, а за ним и все восемьдесят пять его охотников, одетых в шкуры и одеяния тиросских воинов. Большинство были вооружены мечами, отобранными у тиросцев, но у многих на поясах висели только охотничьи ножи, а некоторые даже несли легкие копья, день назад служившие оружием женщинам-пантерам. Вслед за ними появились закованные в цепи тиросские воины и связанные за ошейники в один длинный невольничий караван разбойницы Хуры.

Отдельную колонну составляли также связанные за ошейники, но одетые в шкуры лесных пантер женщины-пантеры из банды Вьерны, в свое время захваченные Сарусом в лагере Марленуса.

Здесь же находилась и Гренна, прежде занимавшая в банде Хуры место первой помощницы и пойманная мною в лесу. Рядом с бывшими разбойницами держались собственные рабыни Марленуса, которых он привез с собой в леса и которые, так же как и все остальные, были захвачены тиросцами при нападении на его лагерь. Руки девушек оставались свободными, но длинный кожаный ремень, завязанный у каждой из них за ошейник с именем владельца, соединял всех в третий небольшой невольничий караван.

Я наблюдал за приближающейся процессией. По моим сведениям, сегодня лагерь тиросцев и возведенный вокруг него частокол собирались разрушить. Тогда забудется и все, что произошло четыре дня назад в этом лагере.

Да, минуло уже четыре дня с той ночи, когда меня ранили в лагере тиросцев, а я до сих пор не могу пошевелить левой рукой. Вся левая часть тела словно одеревенела. Эти дни я пролежал в бреду в своей каюте в задней части «Терсефоры». Лихорадка иногда отпускала, и тогда я, словно во сне, видел ухаживающую за мной Ширу, успокаивающую меня и влажным полотенцем вытирающую мне со лба пот. Мне казалось, будто я кричал, пытался вскочить — или это было на самом деле? — а крепкие руки Римма и Арна удерживали меня на койке.

— Велла! — отчаянно звал я, но эти двое только мешали мне.

И все же я сумел вырваться. Вырваться и убежать в Белые горы, в Нью-Хэмпшир. Мне просто хотелось побыть одному.

И не здесь, не в бескрайних пустынях Тарны! Не среди этих песков, где требовалось столько усилий, чтобы удержать в ярме Крона, норовящего поддеть меня под ребра изогнутыми железными рогами. Ему это удалось. Удар оказался настолько силен, что, казалось, мог бы сдвинуть с места даже гору.

В голове у меня зазвенело.

Сквозь окутавшую сознание пелену прорвались женские крики.

Я знал, что это разбойницы Хуры. Я потянулся к мечу, но верный клинок исчез. Рука моя схватила пустоту.

В лицо мне расхохотался Па-Кур. Его пронзительные глаза остановили на мне немигающий взгляд, словно пытаясь проникнуть в мое сознание, вонзиться мне в сердце подобно арбалетной стреле.

— Но ведь ты мертв! — воскликнул я. — Мертв!

— Турнок! — закричал во мне голос Ширы.

Его тут же заглушил рев беснующейся в шторме Тассы. Нет, это не Тасса. Это тысячи болельщиков на Стадионе Тарное, в Аре.

— Лети, Гладиус с Коса! — в один голос кричат они. — Лети!

— Давай, Убар Небес! — кричу я в ответ. — Жми!

— Пожалуйста, капитан! — Это голос Турнока. Он плачет.

Я повернулся к нему. Нет, это не Турнок. С чего я взял? Это же Лара. Как всегда, удивительно красивая. И рядом с ней Миск. Его громадные выпуклые глаза обращены ко мне, а гибкие золотистые антенны склонились к самому моему лицу. Я протянул руку и осторожно коснулся ладонью покрывающих его усики-антенны чувствительнейших волосков.

— Пусть между нами будет только правда. Пусть будет дружба.

Кто это сказал: я или он? Я снова хотел коснуться ладонью усиков-антенн, но Миск очень деликатно отвел мою руку в сторону и тут же словно растворился в пустоте. Мне стало обидно.

— Велла! — позвал я. — Велла!

Я бы все равно не распечатал голубой конверт. Я не должен был его вскрывать. Да и некогда мне этим заниматься.

Земля задрожала под ногами идущих бесчисленными ордами народа фургонов.

— Беги, чужеземец, беги!

— Спасайся, они идут!

— Дай ему глоток паги, — сказал Турнок.

И Сандра в усыпанной драгоценными каменьями прозрачной накидке несет мне из глубины таверны в центре Порт-Кара кубок с пагой. Я сделал небольшой глоток.

— Да здравствует Боск, адмирал Порт-Кара! — ворвался в мое сознание многоголосый крик толпы. — Слава Боску! Слава адмиралу Порт-Кара!

В голове у меня все плыло от хмельных паров, ноги не слушались. Я с трудом поднялся, держась за спинку кресла.

Где же Мидис? Почему она не пришла разделить со мной мой триумф? И Велла, ее тоже нигде нет.

— Велла! — позвал я.

— Выпейте это, капитан, — прозвучал где-то над головой голос Арна.

Я проглотил какую-то жидкость.

Как холодно!

Это все из-за ветра. Здесь, на крыше Цилиндра Правосудия Ара, нигде не спрятаться от этого ветра.

А-а! Вот и маленький Торм в своем голубом одеянии книжника тоже поднял кубок в честь красавицы Талены!

— Тебе отказано в хлебе, воде и очаге, — сурово произнес Марленус. — До захода солнца ты обязан покинуть Ар!

— Победа за нами! — прервали его гребцы, подбрасывая в воздух свои шапки.

— Давайте лучше поохотимся, — предложил Камчак. — Я устал от государственных дел.

Гарольд уже ожидал его, сидя в седле.

Я натянул поводья, и мой верный Убар Небес устремился в небо, поднимаясь все выше и выше, к самым облакам.

Как все же холодно здесь, на крыше Цилиндра Правосудия Ара. Это отсюда сорвался Па-Кур.

Я посмотрел вниз: у подножия здания бурлила толпа народа.

Тела главаря убийц так и не нашли. Его, очевидно, разорвала в клочья обезумевшая толпа. Он не допрыгнул до площадки для взлета тарнов и сорвался вниз.

Теперь он мертв.

— А тело его нашли? — спросил Камчак.

— Нет, — ответил я, — не нашли. Но это не имеет значения.

— Для тачаков имеет, — сказал Камчак.

Я запрокинул голову и рассмеялся. А рядом кто-то голосом Ширы заплакал.

— Закутайте его в шкуры, — произнес Арн. — Держите его в тепле.

Мне вспомнилась Элизабет Кардуэл. Тот, кто на Земле обследовал ее на пригодность носить ошейник здесь, на Горе, сильно напугал девушку. Она рассказывала, что одежда сидела на нем мешковато, словно была с чужого плеча. Незнакомец говорил со странным акцентом; и еще она запомнила серое, землистого оттенка лицо и выпуклые, ничего не выражающие глаза.

Это описание довольно точно совпадало с тем, которое дал мне Сафрар, торговец с Тироса, во время нашей встречи в Турий. Он говорил о человеке, проводившем, как утверждали, вербовку от лица тех, кто борется против Царствующих Жрецов за обладание этим миром. Комплекция того человека тоже выглядела странной для землянина или жителя Гора. Кожа его имела пепельный оттенок, а глаза казались какими-то остекленевшими, лишенными всякого выражения. Как сейчас у Па-Кура, который снова уставился на меня неподвижным взглядом. Я услышал щелчок арбалетной пружины.

— Па-Кур жив! — закричал я, предупреждая всех об опасности, вскакивая с постели и сбрасывая с себя наброшенные шкуры. — Он жив! Он не погиб!

Чьи-то руки схватили меня за плечи и придавили к кровати. Неужели они не понимают?!

— Успокойтесь, капитан. Отдохните. — Это снова голос Турнока.

Я открыл глаза. Окружавшая меня плотная дымка начала приобретать очертания стен каюты, а то, что я до сих пор принимал за старающееся выбраться из-за темных туч солнце, превратилось в обычный корабельный фонарь, висящий на вделанном в потолок каюты металлическом кольце.

— Где Велла? — превозмогая слабость, спросил я.

— Кризис миновал, — тихо сказала Шира, прикоснувшись прохладной ладонью к моему воспаленному лбу. Девушка поправила у меня на груди теплые шкуры. Я заметил слезы у нее на глазах. Странно, а я думал, что она убежала.

— Отдохните, дорогой Боск, — тихим голосом произнесла Шира. — Постарайтесь уснуть.

— Отдохните, капитан, — прошептал сидящий рядом Турнок.

Я закрыл глаза и тут же уснул.

— Приветствую тебя, Боск из Порт-Кара, — поздоровался Марленус.

Он стоял передо мной, а чуть поодаль остановились его охотники. Убар облачился в желтую тунику тиросского воина, его плечи покрывал плащ, на скорую руку сделанный из шкур лесных пантер. На груди красовался кожаный шнурок с нанизанными на него когтями и клыками, отобранный у женщин-пантер. Он держался с обычным для себя высокомерием.

— Приветствую вас, Марленус, убар Ара, — ответил я.

Мы одновременно повернулись лицами к лесу. Через мгновение из-за деревьев появилась Хура. Руки у нее были связаны за спиной ее собственными густыми длинными волосами. Она с трудом поднялась на огромный гладкий валун, лежащий на берегу, и, устало спустившись с него, медленно побрела к нам. Следом за ней, с золотыми серьгами в ушах, с самодельным копьем в руке, гордо шагала Вьерна. Подойдя к нам, Хура упала на колени и низко опустила голову. Убежать предводительнице разбойниц не удалось.

— Я отыскала эту рабыню в лесу, — сказала Вьерна. Горло ее все еще стягивал ошейник, надетый Марленусом.

Великий убар посмотрел на девушку. Вьерна бесстрашно встретила его взгляд. Она держала себя скорее как свободная женщина, сбросившая скрывающий убор, нежели как обычная рабыня.

Выяснилось, что Вьерна поймала Хуру еще вчера, но не спешила вести ее в лагерь. Она предпочла продержать свою пленницу всю ночь в лесу, чтобы сегодня встретиться с нами пусть и в ошейнике, но на равных.

Я посмотрел на Хуру. Некогда гордая до высокомерия предводительница разбойниц превратилась в самую обычную рабыню, не осмеливающуюся поднять глаза.

— Значит, эта рабыня пыталась бежать, — уточнил Марленус.

— Пожалуйста, не наказывайте меня плетьми, — едва слышно пробормотала Хура.

Очевидно, первое знакомство с плетью, устроенное ей людьми Саруса, оказало на нее глубокое воздействие. Впрочем, у каждой женщины это знакомство остается в памяти надолго.

Марленус хозяйским жестом поднял девушку на ноги и внимательно осмотрел ее со всех сторон от макушки до пят.

— Ну что ж, эта рабыня мне нравится, — заключил он и, мельком взглянув на Хуру, резко бросил: — На колени!

Едва сдерживая дрожь во всем теле, Хура поспешно опустилась на колени.

— Где вторая пытавшаяся бежать рабыня? — спросил Марленус.

К нам вытолкнули Миру со связанными за спиной руками. На лице ее застыл испуг.

Шира стояла рядом со мной. Она тихонько прикоснулась щекой к моему плечу. Они с Вьерной, как Хура с Мирой, тоже исчезали из лагеря. Чтобы поймать Миру, Шире потребовалось меньше ана. Еще не рассвело, когда она, держа связанную пленницу за волосы, доставила ее моим людям. Мира после этого сидела в трюме «Терсефоры», закованная в цепи, и только сегодня утром с нее сняли кандалы и вместо этого связали кожаными ремнями, чтобы отвести на берег и выставить на всеобщее обозрение.

Марленус хмуро наблюдал за обеими разбойницами. Мира подняла ко мне умоляющий взгляд. В ее глазах стояли слезы.

— Вспомните, хозяин, — давясь рыданиями, пробормотала она, — ведь я ваша рабыня. Именно вам я принесла в лесу клятву покорности и послушания!

Я отвернулся от нее и перевел взгляд на широкие просторы Тассы, туда, где покачивались, стоя на якоре, «Рьода» и «Терсефора».

Я продрог. Холодный утренний воздух настойчиво забирался под шерстяные покрывала. Вся левая часть словно онемела, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой: они не хотели слушаться. Я был зол. Все это напрасно. Я посмотрел на Саруса, кажущегося в цепях жалким и беспомощным, и на его понуро опустивших головы воинов. Их было десятеро, но двое тяжелораненых пока избежали кандалов. А сколько пленников сейчас лежат в трюмах «Рьоды» и «Терсефоры» из числа тех тиросцев, что управляли кораблями во время их движения к назначенному месту встречи? Кроме того, в верхнем трюме «Терсефоры» у меня содержались все доставшиеся в ходе экспедиции рабыни. Все, за исключением лишь одной бывшей разбойницы из банды Хуры по имени Руисса, той, что осталась охранять своих отравленных наркотиком подруг в лагере Саруса. Я надел на нее не цепи, а ошейник и ножной браслет с подвязанными к нему колокольчиками. Она находилась на попечении Илены, носившей сейчас не шелковую прозрачную накидку, а, как и Шира, белую шерстяную тунику. Едва девушка оказалась у нее в подчинении, Илена не преминула продемонстрировать свою власть, и не успел я отойти, как она придралась к какой-то мелочи в поведении подопечной и ударила ее плетью. Руисса, я заметил, сдерживая готовые хлынуть слезы, гордо подняла голову и взглянула ей в глаза.

Даже отсюда, с берега, я хорошо мог различить Кару, положившую голову на плечо стоящего рядом с ней Римма. Она все еще носила белую шерстяную тунику, но ошейника на ней уже не было. Я подарил свободу этой хорошенькой ласковой рабыне. Она ее достойна. Отношений свободного спутничества в Порт-Каре не существовало, но я знал, что девушка последует за Риммом в наш город. Он нежно поцеловал ее в плечо, и Кара радостно потянулась к нему губами. — Я не рабыня, — заявила Вьерна Марленусу из Ара, хотя и носила его ошейник.

Долгое время они смотрели друг другу в глаза. В последнем лагере тиросцев она спасла ему жизнь, заслонив убара своим телом от Саруса. Через мгновение арбалет в ее руках был направлен в сердце Марленуса, и никто из нас не сумел бы ее остановить, реши она выстрелить. В это мгновение убар полностью находился в ее власти. Он бросил ей вызов.

— Стреляй! — сказал он ей, но она не нажала на спуск. Она отдала арбалет одному из стоящих рядом воинов Ара.

— Я не хочу вас убивать, — сказала она.

Вчера она сама, по собственной воле, вернулась из леса на берег и привела с собой пойманную женщину-пантеру по имени Хура.

— Снимите с нее ошейник, — приказал Марленус и хриплым голосом добавил: — Она не рабыня.

В вещах великого у бара, принесенных его охотниками в лагерь Саруса, нашли ключ и отперли им замок на ошейнике. Полосу металла с именем владельца сняли с шеи Вьерны, женщины-пантеры из северных лесов. Она не мигая смотрела в лицо великому убару.

— А теперь отпустите на волю моих девушек, — сказала Вьерна.

Марленус обернулся к своим людям.

— Освободите их, — приказал он.

С изумленных, не верящих своим глазам разбойниц сняли стягивающие руки кожаные ремни. Они оторопело стояли на этом диком песчаном берегу, потирая затекшие запястья, и обменивались недоумевающими взглядами. Одну за другой обошли их охотники Марленуса и сняли с них ошейники.

— Я очень недовольна вами, — сказала разбойницам Вьерна. — Вы насмехались надо мной, когда я стояла на коленях, как рабыня, и носила шелковую накидку, надетую на меня мужчинами. Вы насмехались, видя эти серьги у меня в ушах. — Она окинула разбойниц суровым взглядом. — Время насмешек прошло. Найдется среди вас хоть одна, кто пожелала бы сразиться со мной, сразиться насмерть?

Разбойницы единодушно покачали головами. Вьерна повернулась ко мне.

— Проколите им уши, — попросила она, — и наденьте на них шелковые накидки.

— Вьерна! — взмолилась одна из девушек.

— Ты хочешь сразиться со мной? — спросила Вьерна.

— Нет, — ответила та.

— Сделайте все, как она просит, — сказал я Турноку.

Меньше чем через ан разбойницы покорно стояли перед Вьерной, опустившись на колени. Все они были в прозрачных шелковых накидках, и в ушах каждой из них покачивались небольшие сережки.

— Из вас получились бы довольно смазливые рабыни, — заметила Вьерна, прохаживаясь перед ними.

В длинном ряду разбойниц я увидел Рейну — девушку, с которой провел ночь в лагере Марленуса. Она была здесь самой красивой.

Я единственный среди всех сидел в капитанском кресле, укутанный теплыми шерстяными покрывалами. Я был здесь важной персоной, и это, безусловно, тешило бы мое самолюбие, если бы не онемение, охватившее всю левую часть тела. И самое досадное, что все это напрасно.

— Как вы себя чувствуете в шелковых накидках? — прервал мои размышления голос Вьерны.

Разбойницы молчали, низко опустив головы.

— Отвечать! — приказала Вьерна, обращаясь к первой стоящей в ряду девушке.

— Я чувствую себя обнаженной перед всеми этими мужчинами, — ответила девушка.

— Тебе хочется ощутить прикосновение их рук, их губ к своему телу? — поинтересовалась Вьерна. — Отвечай! — потребовала она, заметив растерянность молодой разбойницы.

— Да! Да! — воскликнула та, отводя от своей предводительницы смущенный взгляд.

Вьерна обернулась к одному из моих матросов.

— Подойди к нему, — приказала она девушке. — Пусть он даст тебе все то, что ты так хочешь испытать.

— Вьерна! — ужаснулась молодая разбойница.

— Иди! — потребовала предводительница.

Девушка испуганно вскочила, подбежала к молодому матросу и утонула в его объятиях. Губы их слились.

— Я каждую из вас заставлю на себе испытать что значит быть женщиной, — пообещала Вьерна.

Одну за другой отправляла она разбойниц в объятия мужчин.

Когда очередь дошла до Рейны, молодая девушка, вместо того чтобы исполнить приказ Вьерны, подбежала ко мне, опустилась перед моим креслом на колени и прижалась щекой к моей ладони.

— Делай, как тебе велит Вьерна, — сказал я ей.

Она заглянула мне в глаза, прикоснулась губами к моей ладони и убежала к воину, на которого ей указала ее предводительница.

Берег наполнился восклицаниями, свидетельствующими о всеобщем удовольствии.

Марленус посмотрел на Вьерну.

— А разве ты сама не хочешь этого испытать? — поинтересовался он.

— Я уже знаю, что такое быть женщиной, — ответила Вьерна. — Вы сами меня этому научили.

Он протянул к ней ладонь. Я никогда прежде не замечал столько нежности в жесте Марленуса. Я вообще не ожидал, что подобные чувства могут быть ему присущи.

— Нет, — отступила она назад, — не нужно.

Он убрал руку.

— Я боюсь вашего прикосновения, Марленус, — сказала Вьерна. — Я знаю, какую власть оно имеет надо мной.

Он не спускал с ее лица задумчивого взгляда.

— Я не рабыня, — повторила девушка.

— Трон убары Ара свободен, — медленно произнес он.

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Спасибо, убар, — ответила разбойница.

— Я прикажу сделать все необходимые приготовления, чтобы ты смогла занять место убары, — сказал Марленус.

— Нет, Марленус, — ответила разбойница, — я не хочу быть убарой Ара.

Присутствующие невольно раскрыли рты от удивления. Я тоже был поражен до глубины души.

Стать убарой Ара — это самое большее, чего только может желать любая женщина. Это означает, что она станет самой богатой и влиятельной женщиной Гора, что в ее распоряжении будут находиться армии, флотилии и целые эскадрильи тарнсменов, что по одному ее слову к ее ногам будут положены самые богатые и изысканные украшения, которые только держала рука человека.

— У меня есть мои леса, — ответила Вьерна.

Долгое время Марленус не в силах был произнести ни слова.

— Кажется, удача не всегда сопутствует мне, — наконец грустно заметил он.

— Нет, — возразила девушка, — удача вам никогда не изменяла.

Лицо великого убара выразило удивление.

— Я люблю вас, — сказала Вьерна. — Я полюбила вас еще раньше, чем узнала, но я никогда не стану носить ваш ошейник и сидеть рядом с вами на троне.

— Не могу понять, — признался Марленус.

Да, вот уж никогда не предполагал, что мне придется стать свидетелем того, как великий убар примется просить о чем-то женщину, которую по одному его жесту не только доставят ему во дворец, но и уложат в постель. Я впервые видел Марленуса растерянным и ничего не понимающим.

— Вы не можете этого понять, — сказала Вьерна, — потому что я — женщина.

Он покачал головой.

— Это называется свободой, — пояснила она и отвернулась, готовясь уйти. — Я подожду своих девушек в лесу. Передайте им, пусть ищут меня там.

— Подожди! — крикнул ей Марленус. Голос его дрожал. Широкая ладонь взметнулась вслед девушке, словно пытаясь ее остановить.

Я не верил своим глазам. Я не узнавал великого убара. Очевидно, эта одинокая, гордая, красивая женщина действительно стала ему очень дорога.

— Да? — обернулась Вьерна и посмотрела ему в лицо.

Мне показалось, что в ее глазах блеснули слезы.

В эту минуту Марленус, конечно, мог бы о многом сказать Вьерне, но он промолчал. Некоторое время он стоял неподвижно, словно собираясь с силами, а затем снял висевший у него на груди тонкий кожаный шнурок с нанизанными клыками и когтями диких животных. Среди них я заметил золотое кольцо. У меня перехватило дыхание: я узнал перстень с печатью Ара — символ могущества этого славного города.

Небрежным жестом, словно какую-нибудь безделушку, Марленус протянул эти дикарские, эти бесценные бусы Вьерне.

— Возьми, — сказал он. — В Аре с этим ты всегда будешь чувствовать себя в полной безопасности. В твоем распоряжении будет вся сила и вся власть, которой располагает Ар. Этот перстень равносилен слову убара. Показав его, ты сможешь закупать себе припасы в нашем городе, тебе будут подчинены солдаты гарнизона Ара. Каждый, увидев этот перстень, поймет, что ты облечена высшей властью Ара.

— Но мне ничего этого не нужно, — возразила Вьерна.

— Носи его ради меня, — сказал Марленус.

Вьерна улыбнулась.

— Тогда с удовольствием, — ответила она и надела себе на шею бусы из клыков и когтей диких животных, с золотым перстнем-печаткой посредине.

— Такой перстень достойна носить убара Ара, — сказал Марленус.

— У меня есть леса, — ответила разбойница. — Разве они не прекраснее даже самого красивого города на свете — Ара?

Они посмотрели в глаза друг другу-

— Я больше никогда тебя не увижу, — задумчиво произнес Марленус.

Вьерна пожала плечами.

— Может быть, нет, — ответила она, — а может, и да.

Во взгляде Марленуса промелькнуло удивление.

— Возможно, когда-нибудь я навещу Ар, — сказала Вьерна. — Я слышала, что это очень красивый город.

Марленус криво усмехнулся.

— А возможно, вы будете время от времени наезжать в северные леса поохотиться, — добавила девушка.

— Да, это желание у меня не пропало, — признался великий убар.

— Вот и отлично. Значит, когда-нибудь мы сможем поохотиться вместе. — Она собралась уходить.

— Желаю тебе удачи, — негромко произнес ей вслед Марленус.

Вьерна обернулась.

— Великий убар, такое пожелание уже само по себе удача, — рассмеялась она и добавила: — Я тоже желаю вам всего хорошего.

Через минуту ее хрупкий силуэт растаял в тени густых деревьев.

Марленус долго стоял, глядя ей вслед. Затем медленно повернулся ко мне и незаметно провел рукой по лицу.

— Проклятый ветер, стегает по глазам, как кнутом, — усмехнулся он. — Вот, слезу вышибает. — Убар оглянулся на своих охотников. Никто из них не осмелился произнести ни слова. — Женщина, что с нее возьмешь? — словно извиняясь за происшедшее, пожал он плечами и тут же добавил: — Давайте лучше займемся делами. — Он посмотрел на меня.

— Тиросцы, находящиеся сейчас в трюмах «Рьоды» и «Терсефоры», будут доставлены в Порт-Кар и проданы там на невольничьих рынках, — ответил я на его невысказанный вопрос. — Деньги, вырученные от их продажи, разделят между моими людьми, которые побывали в плену тиросцев.

— Эту женщину я хочу оставить себе. — Марленус ногой толкнул стоявшую перед ним на коленях Хуру и повалил ее на песок. — Мне ее вернула та женщина, Вьерна, когда еще носила мой ошейник.

— Она ваша, — сказал я.

Хура глухо застонала. Думаю, она будет неплохо смотреться в шелках, выделенных ей Марленусом, ее хозяином.

— Одна рабыня в моем караване — твоя, — сказал мне Марленус, указывая на Гренну.

Она была привязана к остальным разбойницам, но, когда девушки-пантеры Вьерны разбежались выполнять распоряжение своей предводительницы, Гренна осталась стоять вместе с разбойницами Хуры. Гренну отделили от невольничьего каравана, перерезав удерживающий ее за шею кожаный ремень. Она упала передо мной на колени и низко опустила голову. Концы перерезанного ремня болтались у нее на груди.

— Она тебе нравится? — спросил я у Арна.

— Да, вполне, — ответил он.

— Она твоя, — сказал я ему и кивнул Турноку: — Сними с нее ошейник.

Арн тем временем собрал своих разбойников, тех, что сопровождали меня в лесу.

— Я ухожу, — сказал он.

— Желаю тебе удачи, Арн, — сказал я, — тебе и твоим парням.

Арн махнул на прощание рукой и неторопливо побрел вдоль берега. Некоторое время Гренна недоуменно смотрела ему вслед. Затем вскочила на ноги и побежала за ним. Руки у нее все еще были связаны за спиной.

— Хозяин, подождите! — закричала она.

Арн оглянулся.

— Я разбойник, — сказал он, — мне нет необходимости иметь рабыню.

— А как же я? — Девушка казалась совершенно растерянной.

Он окинул ее задумчивым взглядом.

— Ты красивая, — сказал он. — Ты мне нравишься.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она.

Он повернул ее спиной к себе и охотничьим ножом перерезал кожаный ремень, все еще стягивающий ее шею, а затем разрезал веревки у нее на руках. После этого снова развернул ее лицом к себе и с нежностью, которой от него едва ли можно было ожидать, приподнял ей подбородок и поцеловал в щеку.

— Я больше не должна вам подчиняться? — прошептала она, не глядя ему в глаза.

Арн выпустил ее из объятий.

— Да, ты свободна.

Гренна посмотрела ему в лицо. Судя по всему, она совершенно не понимала, что происходит.

— У меня мало времени, — прервал затянувшуюся паузу Арн. — Я разбойник. Чтобы жить, мне нужно охотиться. — Он собрался уходить.

— Послушайте! — воскликнула разбойница. — Я Гренна, я была ближайшей помощницей Хуры. Я тоже разбойница. Я хорошо знаю лес и, чтобы жить, мне тоже нужно охотиться!

Арн снова обернулся к ней.

— Ты находишь меня привлекательным? — поинтересовался он.

— Да, Арн, — ответила девушка.

— Едва ли я достоин иметь свободную спутницу, — сказал Арн. — У меня на голове выбрита позорная полоса, свидетельствующая о том, что я побывал в руках у женщин.

— А хотите, я тоже выбрею себе на голове такую же полосу? — предложила она. — Ведь я побывала в руках у мужчин!

Арн рассмеялся.

— Мне пора на охоту, — заметил он.

— Мне тоже, — сказала Гренна.

Арн протянул ей руку.

— Тогда не будем тратить время попусту, — предложил он. — Охотимся вместе.

Она радостно рассмеялась.

Вместе с колонной следующих за ними разбойников Арн и Гренна подошли к лесу и тут же затерялись среди густых ветвей.

Я проводил их взглядом.

— Подведите ко мне рабыню Тину, — распорядился я.

Через секунду передо мной уже стояла Тина, в белой шерстяной тунике и с моим ошейником на шее.

— Из этой экспедиции я увожу достаточно рабынь, — сказал я ей, — и мои матросы тоже.

— Рабынь никогда не бывает слишком много, — пробормотала девушка. Голова ее была низко опущена.

— В Лидиус тебе возвращаться нельзя, — продолжал я. — Там ты будешь вести существование обычной рабыни.

В ее поднятых на меня глазах промелькнуло непонимание. То же выражение застыло и на лице Туруса, стоящего у нее за спиной со своим неизменным браслетом на руке.

— А вот в Порт-Каре, — сказал я, — есть каста воров. Это единственный город, где официально существует такая каста.

Тина боялась поверить в то, к чему я клонил.

— Думаю, для тебя не составит большого труда быть принятой в эту касту, — закончил я свою мысль.

Она захлопала в ладоши.

— Я видела их клеймо! — радостно воскликнула девушка. — Оно такое красивое!

Ну, что ты с ней сделаешь? Женщина во всех обстоятельствах остается женщиной.

Она, конечно, имела в виду крохотное клеймо в виде трезубца, выжигаемое на лице над правой щекой.

Я усмехнулся.

— Сними с нее ошейник, — сказал я Турноку.

Верный помощник поспешил выполнить приятное для него поручение. Тина вся светилась от радости.

— А тебя, Турус, я увижу в Порт-Каре? — тут же тревожно спросила она.

— Конечно, — не скрывая удовольствия ответил молодой матрос.

— Знаешь, я бы даже не слишком возражала против того, чтобы стать твоей рабыней, — призналась она.

— Ты заслужила свою свободу, — сказал матрос. Он протянул руку к складкам ее одежды и извлек из их недр снятый маленькой воровкой у него с запястья браслет.

Тина надула губки, но тут же рассмеялась.

— Твой кошелек! — весело крикнула она и, бросив оторопевшему молодому матросу только что извлеченный у него из-за пояса кошель, побежала к вытащенному на берег баркасу, на котором нам предстояло возвращаться на «Терсефору».

Матрос кинулся было ее преследовать, но уже через несколько шагов отказался от этой бесполезной затеи. Он наклонился, набрал пригоршню мелких камешков и бросил их вслед девушке. Камешки забарабанили ей по спине.

— Ну, я тебя еще встречу в Порт-Каре! — с наигранной суровостью пообещал он.

— Обязательно встретишь, — не стала спорить она. — И тогда уж берегись!

Последнее предупреждение, казалось, придало сил молодому матросу. Увидев его, со всех ног бегущего к баркасу, Тина испуганно взвизгнула и бросилась в воду. Не добегая до баркаса, Турус тоже исчез в волнах и через считанные мгновения снова показался над поверхностью воды, сжимая в объятиях вырывающуюся девушку. Вскоре ему, очевидно, надоело сдерживать ее отчаянное сопротивление, и он пару раз окунул ее в воду. Затем, все так же держа девушку за волосы, повел ее, присмиревшую, к берегу. Здесь он бросил девушку на песок, повалился на нее сверху и осыпал ее лицо поцелуями. До нас то и дело доносился их веселый смех, сопровождавший каждую попытку маленькой воровки дотянуться до браслета или кошелька молодого матроса.

Мои воины и охотники Марленуса, наблюдавшие за поединком, вторили им дружными взрывами хохота. Думаю, маленькая, изящная Тина и молодой обаятельный Турус еще не раз увидятся в Порт-Каре, и встречи их будут отнюдь не случайными.

Мы с Марленусом оставили молодых людей и вернулись к своим делам.

— Я хочу получить эту женщину, — сказал Марленус, указывая на стоящую на коленях Миру.

— Пожалуйста, хозяин, не отдавайте меня ему! — обращаясь ко мне, взмолилась разбойница.

— Она предала меня, — пояснил великий убар. — Ее следует проучить.

— Хорошо, — согласился я. — Она ваша.

Марленус взял оцепеневшую от ужаса разбойницу за волосы и отшвырнул ее в сторону, туда, где уже лежала на песке, ожидая своей участи, бывшая предводительница женщин-пантер — Хура.

Вскоре им обеим предстоит длительное путешествие в Ар. Они будут идти прикованными к седлу тарлариона, на котором торжественно въедет в свой город вернувшийся с победой великий убар. Позднее, облаченные в прозрачные шелка, с колокольчиками на щиколотках, они станут прислуживать и всячески развлекать великого убара в Садах Удовольствий: подавать ему фрукты и вино, услаждать его слух своим пением, а его глаза — своими танцами. Они будут служить ему великолепным напоминанием об этой экспедиции в северные леса, из которой он, как всегда, вернулся окрыленный славой и успехом. Интересно, рассказывая об этом походе своим сотрапезникам, упомянет ли убар хоть словом о Боске из Порт-Кара? Не думаю. Подобная откровенность значительно преуменьшит славу, выпавшую на долю самого великого убара. Ведь он всегда остается победителем. И по-другому быть не может.

Не то что я, неспособный пошевелить даже пальцем онемевшей руки или ноги. Я с особой остротой ощутил сырость дующего с моря пронизывающего ветра.

— А эти люди, — продолжал тем временем Марленус, указывая на Саруса и его воинов, — должны быть доставлены в Ар и подвергнуты публичному наказанию.

— Нет, — ответил я.

Над берегом воцарилась мертвая тишина.

— Это мои пленники, — сказал я. — Их захватил я сам и мои матросы.

— Но я хочу забрать их себе! — сказал Марленус.

— Нет, — повторил я.

— Я хочу предать их публичной казни на стенах города, — пояснил Марленус. — Это будет ответом Ара на происки Чембара с Тироса.

— В данной ситуации ответ Тиросу должен давать не Ар, а я сам, — сказал я.

Мы посмотрели друг на друга.

— Хорошо, — сказал наконец Марленус. — Ответ Тиросу — за тобой.

Я перевел взгляд на Саруса. Закованный в цепи, он не спускал с меня удивленных глаз.

Он все потерял в этой экспедиции. Так же как и я. Мы оба потерпели поражение.

— Освободите их, — приказал я.

— Нет! — воскликнул Марленус.

Сарус и его воины остолбенели от неожиданности.

— Верните им оружие, — продолжал я, — и дайте продовольствия и лекарств. Им предстоит долгий и опасный путь. Помогите им перевязать раненых.

— Не делай этого! — закричал Марленус. Я обернулся к Сарусу.

— Двигайтесь на юг вдоль берега, — сказал я, — и держитесь подальше от обменных пунктов.

— Я так и поступлю, — пообещал Сарус.

Позади меня раздался ропот охотников Марленуса.

Я услышал, как их мечи с тяжелым звоном рванулись из ножен.

— Нет! — остановил своих людей Марленус. Над берегом повисла напряженная тишина.

Мы стояли друг против друга, разбившись на две большие группы. Рядом я чувствовал напрягшееся тело Ширы. Разбойницы Хуры, закованные в цепи, поспешно отошли назад. Лежащие на песке Хура и Мира испуганно вжались в землю. Мои матросы, даже те, кто еще держал в объятиях девушек Вьерны, плотнее сгрудились вокруг капитанского кресла. Оставленные ими девушки поспешили следом и встали с ними плечом к плечу.

Марленус пробежал глазами по их застывшим в напряженном ожидании лицам. Наши глаза встретились.

— Освободить их! — приказал Марленус.

Цепи с рук тиросцев упали на землю. Им принесли продовольствие и медикаменты.

— Верните Сарусу его меч, — сказал я.

Предводителю тиросцев протянули его собственный меч. Воинам возвратили оружие.

Сарус неподвижно стоял и смотрел на меня.

— Ты проиграл, — сказал я ему.

— Мы оба проиграли, — ответил он.

— Уходи, — сказал я.

Сарус повернулся и пошел вдоль берега. За ним потянулись его воины. Мы долго смотрели им вслед, пока они не исчезли за поворотом берега. Никто из них не оглянулся.

— Разрушить лагерь, — приказал Марленус.

Его воины бросились вырывать из земли глубоко вбитые колья. Это заняло у них не так много времени, гораздо меньше, чем у тиросцев ушло на постройку. Вскоре вся дружина снова собрались возле великого убара.

— Уходим, — скомандовал Марленус. Охотники вместе с караваном невольниц двинулись к лесу.

Марленус обернулся ко мне. Он был недоволен. Наши глаза встретились.

— Не смей появляться в Аре, — предупредил он.

Я не ответил: у меня не было никакого желания с ним разговаривать.

— Даже не пытайся появиться в Аре, — повторил он и, нахмурившись, пошел за своими людьми.

Вскоре все они скрылись среди густых деревьев. Они возвратятся в свой лагерь, разбитый к северу от Лауриса, где их дожидаются тарны. Они поднимутся в небо и возьмут направление на Ар, и Хура, конечно, будет привязана к седлу великого убара.

Я смотрел им вслед.

Марленус привезет с собой в качестве рабынь Хуру и Миру — двух предводительниц лесных разбойниц, стремившихся его обесчестить, приуменьшить его славу, его величие. Здесь же будут находиться и еще несколько женщин-пантер, закованных в цепи, обнаженных, покорностью своею подчеркивающих значимость одержанной великим убаром победы. Тиросцы, желавшие поражения великого убара, в большинстве своем погибли, а оставшиеся в живых еще позавидуют мертвым, ибо им суждено быть проданными в рабство. Даже корабль их перешел в качестве трофея во владение некоему Боску из Порт-Кара, немного помогшему великому убару одержать очередную победу.

Марленус отправился в северные леса поймать Вьерну и освободить женщину по имени Талена. С первой частью поставленной задачи великий убар справился как нельзя более успешно, и, мало того, завоевав, подчинив себе гордую предводительницу лесных разбойниц, он с обычным для себя великодушием подарил ей свободу. Разве этот величественный жест не достоин истинного убара? Что же до второй части намеченного плана, касающейся освобождения этой женщины — как там ее? ах да, Талена, — то обстоятельства сложились таким образом, что это мероприятие стало недостойным внимания убара. Эта женщина обратилась к нему с просьбой внести за ее освобождение выкуп, тем самым признавая себя рабыней. Да, прежде между ними существовали кое-какие родственные отношения, но он их, безусловно, немедленно прервал, поскольку у убара не может быть ничего общего с рабыней. Уже сам по себе интерес к судьбе простой рабыни не достоин внимания убара. Если ему подобает освободить ее как бывшую гражданку Ара, что ж, он отдаст такое распоряжение, но, право же, это сущая мелочь. Он даже не удосужился поинтересоваться у Вьерны о ее местонахождении, да и сама предводительница разбойниц — горианка до мозга костей — не посмела унизить великого убара, занимая его внимание подобной чепухой. Вьерна почитала его, Марленуса, превыше любого другого мужчины Гора. Она не могла позволить себе нанести ему какое-либо оскорбление. Очевидно, она сама послала двух своих женщин, охранявших эту самую Талену, в его, Марленуса, лагерь, расположенный к северу от Лауриса, чтобы они доставили к убару эту рабыню и он смог — взглядом не убара, но мужчины — посмотреть, заинтересует ли его эта невольница или нет.

Она, конечно, сумеет вызвать у него интерес; я в этом не сомневался. Как не сомневался и в том, что любые попытки посягательства на честь и величие убара будут немедленно пресечены.

Я окинул взглядом вырванные из земли и разбросанные на берегу колья, еще недавно представлявшие собой укрепление лагеря тиросцев.

— Турнок, — сказал я, — соберите эти колья и разожгите из них большой сигнальный костер.

Он ответил мне печальным взглядом.

— На него некому будет смотреть, — тихо произнес он. — Но я разожгу костер. Я сделаю его таким, что свет от него будет виден пасангов на пятьдесят.

Я и сам не знал, почему во мне родилось желание разжечь здесь сигнальный костер. Мало кому на Горе удастся его увидеть. И уж конечно никто даже не взглянет сюда с планеты Земля. Но если кто и заметит полыхающий на далеком берегу одинокий огонек костра, как поймет он, что означает этот затерявшийся среди бескрайних диких северных просторов маяк, если даже я сам не знаю, зачем его зажег?

Я повернулся к Шире.

— Ты достойно вела себя в лагере тиросцев, — сказал я. — Ты свободна.

Накануне вечером я уже подарил свободу Винке, своей верной рыжеволосой помощнице, и двум бывшим пага-рабыням — темноволосой и девушке со светлыми волосами. Позднее им будет предложено золото и их с почестями доставят в их родные города.

— Очень хорошо, — ответила Шира. В глазах ее стояли слезы. Она уже знала, что я выпущу ее на волю.

— Калеке не нужны красивые рабыни, — пробормотал я.

Девушка прижалась губами к моей ладони.

— Я люблю вас, мой дорогой Боск, — едва слышно произнесла она.

— Это означает, что ты изъявляешь желание со мной остаться? — уточнил я.

— Нет, — рассмеялась она.

Я понимающе кивнул.

— Нет, мой дорогой Боск, — повторила она, — и вовсе не потому, что вы калека.

Я ответил ей удивленным взглядом.

— Мужчины вообще многого не способны понять, — снова рассмеялась Шира. — Они такие глупые. Но женщины еще глупее, потому что они их любят.

— Ну, так оставайся со мной, чего ты мучаешься? С тобой я буду чувствовать себя гораздо умнее! — съязвил я.

Она покачала головой.

— Нет, — печально ответила она. — Не мое имя бормотали вы, лежа в горячечном бреду в каюте «Терсефоры».

В ее голосе слышались слезы.

Я отвернулся. Отвернулся к Тассе, медленно катящей свои вечные волны.

— Я желаю вам всего самого хорошего, мой дорогой Боск из Порт-Кара, — тихо произнесла девушка.

— И тебе всего самого доброго, Шира, — пробормотал я.

Ее губы снова на короткое мгновение коснулись моей ладони, и она тут же подбежала к Турноку, нетерпеливо ожидая, пока он снимет с нее ошейник и она сможет, как Вьерна, раствориться в бескрайних просторах северного леса.

Марленус сказал, что этот проклятый ветер вышибает из глаз слезу. Теперь и я почувствовал, что он был прав.

— Римм, — позвал я.

— Да, капитан? — откликнулся он.

— Ты — капитан «Рьоды». Приказывай с приливом поднять якорь.

— Слушаюсь, капитан, — ответил он.

— Ты знаешь, что тебе следует делать? — поинтересовался я.

— Да, — сказал он. — Я продам тех тиросцев, что управляли во время перехода «Рьодой» и «Терсефорой», на невольничьих рынках Порт-Кара.

— И все? — спросил я.

Он усмехнулся.

— Но перед этим мы поднимемся вверх по Лаурии и дойдем до Лауриса. Мы ведь так до конца и не расплатились с Церкитусом, владельцем таверны, что столь любезно предоставил нам своих рабынь и отравленное наркотиками вино. Я думаю, мы спалим его таверну, а девиц его закуем в цепи и доставим на невольничьи рынки Порт-Кара.

— Жестокий ты человек, Римм, — сказал я. — Но здесь с тобой трудно спорить.

— Я только не решил еще, как быть с Церкитусом, — признался Римм.

— А что тут решать? Деньги его заберем и раздадим в Лаурисе тем, кто победнее. Вот и все.

— Ну а с самим Церкитусом что делать?

— А ничего! Надаем ему плетей да отпустим подобру-поздорову, хоть нищего, зато живого. Пусть ходит по улицам и за медную монетку рассказывает всем и каждому о том, как отомстил ему за предательство человек из Порт-Кара.

— Думаю, после этого в Лаурисе найдется не много желающих нападать на наши корабли, — усмехнулся Римм.

— Я тоже на это надеюсь, — согласился я.

— Пойду отдам необходимые распоряжения, — сказал Римм.

— Да, капитан, принимайся за свои обязанности, — ответил я.

Римм с Карой направились к баркасу.

По берегу разбредались разбойницы Вьерны, выскользнувшие из объятий моих матросов. Одни из них уходили со слезами на глазах, другие, наоборот, со счастливой, хотя и грустной улыбкой на лице, но все они, как по команде, останавливались у кромки леса и долго, с тоской смотрели на тех, с кем на этом берегу их совершенно случайно свела судьба.

Вдруг одна из девушек сорвалась с места и, не чуя под собой ног, помчалась обратно, на берег. Она подбежала к своему матросу, опустилась перед ним на колени и в символическом жесте подчиняющейся рабыни протянула к нему руки, скрещенные в запястьях, словно для того, чтобы их связали. Я видел, как матрос поднял ее на ноги и властным жестом — жестом хозяина — отдал девушке распоряжение занять место в баркасе. Новоиспеченная рабыня с радостью бросилась выполнять первое указание своего повелителя.

И тут, к моему удивлению, окрыленные примером подруги, молодые разбойницы одна за другой кинулись к ногам мужчин, впервые пробудивших в них женщину.

Последней из бежавших по берегу была Рейна, разбойница, с которой я провел ночь в лагере Марленуса. Она долго колебалась, прежде чем решиться на этот отчаянный шаг, но тем не менее сейчас с громким криком бежала к тому единственному мужчине, которого сделала своим избранником.

Вот она опустилась перед ним на колени, покорно склонила голову и через мгновение тоже получила приказ занять место в баркасе — короткий и властный приказ хозяина, приказ повелителя.

В лесу Вьерне придется долго ожидать своих девушек, прежде чем она поймет, что ни одна из них не вернется.

Только сейчас я в полной мере оценил всю мудрость ее затеи. Она узнала прикосновение мужчины, прикосновение Марленуса, и оно напугало ее, напугало до такой степени, что она позволила ему лишь коснуться кончиков своих пальцев, но не тела, поскольку боялась не совладать с собой, ответить на его призыв. Во Вьерне, как и во многих других подобных ей натурах, одновременно уживалась как потребность к ощущению свободы, так и потребность ощущать себя подчиненной.

Природа этих переживаний очень сложна и может быть разделена на противоположные скрытые стремления лишь умозрительно. Гориане с присущей им склонностью упрощать психологические и философские основы человеческой природы не мудрствуя лукаво объясняют подобные психологические нюансы изначальной, врожденной тягой мужчины к свободе, а женщины — к подчинению, но даже они не способны отрицать всей сложности механизма возникновения подобных стремлений. В понимании гориан, к примеру, свободная женщина пользуется такими же — или, точнее, почти такими же — правами и уважением, как и свободный горианский мужчина. Даже рабовладелец или охотник за людьми, заполучивший в свои руки свободную женщину, будет обращаться с ней с определенной долей сострадания и заботы, но лишь до того момента, пока ее тела не коснется клеймо рабыни. Тут его поведение немедленно и в корне меняется. Она превращается для него в обыкновенное животное, которое требует соответствующего к себе отношения. Гориане искренне полагают, что каждая женщина имеет своего хозяина — реально существующего или живущего лишь в ее воображении, — рядом с которым ее природная сущность — сущность стремящейся к подчинению, сгорающей от страсти рабыни — способна раскрыться и проявить себя в полной мере. Нередко потребность в подобном мужчине-хозяине в женщине столь велика, что он является ей во сне, в ее девичьих грезах и фантазиях и она начинает бояться встретить его в реальной жизни. К тому же зачастую подобный образ настоящего мужчины в сознании женщины связан с ее обращением в рабство, что продиктовано историческими традициями развития горианской культуры.

Повсюду на Горе вы увидите сотни и тысячи женщин в цепях и ошейниках. Обращение в рабство, согласно горианской традиции, является институтом совершенно обоснованным, социальным, позволяющим женщине выжить в тех чрезвычайно суровых для нее условиях, которые порождают тенденции исторического развития планеты. Именно обращение в рабство создает ту атмосферу, которая в наибольшей степени способствует раскрытию всех заложенных в женщине природой наилучших черт, включая и зачастую неосознаваемое стремление к подчинению мужчине.

Гориане в своем сознании ни в коей мере не вычленяют человека из окружающего мира; они в значительной степени отождествляют себя с природой. В их понимании мужчина и женщина представляют собой существ животного мира, наделенных специфическими биологическими свойствами и набором генетической информации, комплекс которой сформировался в течение десятков тысяч предыдущих поколений на основе естественного и полового отбора. Тем не менее, хотя действия человека в целом продиктованы эволюционным процессом и зависят от унаследованных им тенденций и отношений между полами, механизм его поведения не может рассматриваться как простая реакция на окружающую среду. Внешние обстоятельства лишь определяют наиболее благоприятное, но вовсе не обязательное поведение в той или иной ситуации. Женщина, как и мужчина, является столь же сложным продуктом генетического развития человека, сформированным на основе естественного и полового отбора. Фактор естественного отбора предоставляет женщине, стремящейся принадлежать мужчине, сохранить с ним длительные отношения, иметь от него детей, растить и воспитывать их, то есть реализовать определенное ей природой предназначение, несравненно больше шансов для продления рода, нежели женщине, по тем или иным причинам избегающей связи с мужчиной и отказывающейся иметь детей.

В биологическом смысле свобода женщины не имеет никакого смысла. Тип любящей матери, продолжательницы рода, является единственным участвующим в эволюционном развитии типом женщины. Естественно, что до сегодняшнего дня сумели дожить лишь те женщины, в которых инстинкт сохранения рода оказался достаточно силен, в противном случае им не суждено было появиться на свет. Воробьиха-мать кормит своих детенышей вовсе не потому, что общество пернатых накладывает на нее эту обязанность, исходя из каких-то моральных норм или социальных установок. В подобном ключе, но выдвигая на первый план несколько иные задачи, можно охарактеризовать и функцию полового отбора. При этом следует отметить, что выбор партнера принадлежит именно мужчине, как существу более сильному; в противном случае, окажись женщина сильнее, человечество могло пойти совершенно иным путем развития, и не исключен вариант, при котором оно пришло бы к той форме существования, что встречается у некоторых разновидностей пауков, где после оплодотворения более сильная самка пожирает своего, очевидно, любящего ее, но не способного постоять за себя супруга.

Какое счастье сознавать, что нам это пока не грозит!

Нет ничего удивительного в том, что испокон веков мужчины выбирали себе в жены женщин определенного типа. В частности благодаря этому женская половина общества сейчас несравненно красивее, чем она была несколько тысячелетий назад. Приятно сознавать, что к этому приложили руку мы, мужчины. Подобным же образом женщина излишне самостоятельная, мужеподобная, глупая, сварливая и злая никогда не являлась желанной кандидатурой для создания супружеских отношений. Кому придет в голову обвинить мужчину в том, что он не хочет делать свою жизнь несчастной? Конечно, он будет стремиться выбрать себе красивую, умную, способную на любовь и самопожертвование супругу. Именно так поступали бы и женщины — будь у них такое право: они выбирали бы себе самых умных, энергичных и сильных мужчин. Несмотря на пропаганду любого толка, немного найдется среди женщин тех, кто искренне в глубине сердца желал себе в супруги недалекого, хилого, женоподобного мужчину; вовсе не они являются наиболее частыми персонажами их сексуальных фантазий.

Вот почему гориане искренне считают, что в самой природе мужчины заложено стремление обладать, а в природе женщины — отдаваться.

Я наблюдал, как девушки Вьерны, принадлежащие уже не ей, а своим новым хозяевам, занимали места в баркасе.

Вьерна не просто предоставила своим разбойницам возможность выбора; она заставила их сделать выбор. Интересно, ждет ли она еще возвращения в лес хотя бы одной из них? Она сама нарядила их в шелка, вдела серьги им в уши. Вероятно, она уже потеряла надежду их дождаться.

Ее разбойницы — теперь обычные рабыни — терпеливо дожидались момента, когда баркас отчалит от берега и доставит их на «Рьоду» и «Терсефору». Они сделали свой выбор, предпочли покориться мужчинам, послушались голоса своей женской сути.

Вьерне придется в одиночестве охотиться в лесах. Она хотела свободы, и она ее получила. Она будет гордой и независимой в окружающих ее бескрайних лесных просторах, но останется в одиночестве. Интересно, сколько ночей проведет она без сна, сжимая в руке подаренный ей Марленусом перстень и глотая катящиеся по щекам слезы? Гордость непреодолимой стеной встала между нею и ее женским началом. Она останется в одиночестве, и никто не заметит в ее ушах небольшие изящные серьги, которые она так и не сняла. Эти серьги вдели ей в уши по приказу Марленуса, когда он еще был ее хозяином. Оставаясь свободной, она не сможет забыть — даже если очень захочет, — что некогда она находилась в полном его подчинении. Возможно, время от времени Вьерна будет тосковать по ошейнику убара так же сильно, как и по его прикосновению. Она сделала свой выбор, предпочла независимость, не променяла ее даже на трон убары Ара.

Ее девушки тоже сделали свой выбор. Вьерна осталась свободной. Они превратились в покорных рабынь. Я бы не взял на себя смелость судить, кто из них сейчас счастливее. Вон они сидят в баркасе с покорным видом. Руки их связаны за спиной кожаными ремнями. Новообращенные рабыни еще держатся скованно и стыдятся друг друга, но лица их не кажутся несчастными. Интересно, пожалела ли хотя бы одна из них о принятом решении? Хотя, если и пожалела, сейчас уже все равно слишком поздно. Руки их связаны за спиной. Но девушки не выглядят несчастными. Они откликнулись на голос своей женственности. Они отдали себя кандалам и — любви. И возможность сделать этот выбор предоставила им Вьерна, сама отказавшаяся от него.

Где-то в лесах сейчас, одинокая и свободная, бродит женщина-пантера. Имя ее — Вьерна. Пусть охота ее будет удачной.

Интересно, отправится ли она когда-нибудь в Ар, повидать своего убара, или, может, он сам снова решит поохотиться в северных лесах и предоставит ей еще один шанс изменить свою жизнь? Нет, едва ли.

«Женщина, что с нее возьмешь?» — сказал о ней Марленус и тем не менее подарил ей перстень с печатью Ара. Интересно, понимает ли Вьерна, что из женщин носить этот перстень имеет право только убара Ара?

— Мы сложили колья в форме башни, — прервал мои размышления Турнок. — Маяк получится отличным.

Я оглянулся. На громадном валуне высилась сложенная из кольев четырехугольная пирамида.

— Облейте ее маслом.

— Да, капитан, — ответил Турнок.

Я сидел в капитанском кресле, далеко от воды, закутанный в теплые покрывала, но мне все равно было холодно.

Костер разожгли. Языки пламени быстро взбежали на самую верхушку пирамиды. Да, маяк будет виден пасангов за пятьдесят отсюда, не меньше.

Я отвернулся. Вокруг меня стояли мои матросы.

— Приведите сюда рабыню Руиссу, — распорядился я, — ту, что была в банде Хуры.

Я услышал, как плеть Илены дважды опустилась на плечи бывшей разбойницы. Стиснув зубы, Руисса вышла вперед и опустилась на колени перед моим креслом. На ней был ошейник, от которого протянулись тонкие цепи, соединяющиеся с наручниками и ножными кандалами. Еще дважды плеть Илены прошлась по плечам девушки, и я заметил, как в этих местах у нее протянулись кроваво-красные полосы.

— Отойди отсюда, — приказал я Илене, стоящей с плетью наготове над низко склонившей голову разбойницей.

С видом человека, выполняющего чрезвычайно важную задачу, Илена отступила в сторону. На девушке была белая шерстяная туника грубой вязки, а горло ей стягивал надетый мной ошейник.

— Эта женщина, — показал я Турноку на Руиссу, — осталась в лагере Саруса охранять своих подруг по банде, опоенных наркотиками.

Турнок понимающе кивнул.

— У нее был лук и стрелы, — продолжал я. — Она могла меня убить.

Турнок усмехнулся.

— Какой участи заслуживает она, как ты считаешь? — спросил я у своего верного помощника.

— Это право моего капитана — определить ее судьбу, — ответил Турнок.

— А тебе не кажется, что это смелый поступок? — поинтересовался я.

— Это действительно поступок смелого человека, капитан, — ответил Турнок.

— Освободи ее, — приказал я.

С легкой усмешкой на лице Турнок быстро отомкнул ключом запоры на ошейнике и кандалах, украшавших руки и ноги пленницы.

Руисса подняла на меня недоумевающий взгляд. Она, казалось, не понимала, что происходит.

— Ты свободна, — сказал я ей. — Можешь идти.

— Спасибо, капитан, — едва слышно произнесла девушка.

— Уходи, — велел я.

Руисса обернулась и взглянула на Илену. Бывшая жительница Земли невольно отшатнулась.

— Позвольте мне остаться еще ненадолго, капитан, — попросила Руисса и в ответ на мой вопрошающий взгляд пояснила: — Я хочу провести обряд поединка на ножах.

— Хорошо, — сказал я.

Пытавшуюся убежать Илену схватили за руки. Она страшно испугалась. Принесли два кинжала. Один из них вручили Руиссе, второй вложили в негнущиеся пальцы Илены. После этого обеих девушек поставили в освобожденном для них круге перед моим креслом.

— Я… я ничего не понимаю, — пробормотала Илена.

— Что тут понимать? Тебе предстоит поединок на ножах. Будете драться насмерть, — пояснил я.

— Нет! — закричала Илена; из глаз ее хлынули слезы. Она отшвырнула кинжал. — Я не стану!

— На колени! — приказала ей Руисса.

Илена проворно опустилась перед ней на колени.

— Пожалуйста, не причиняй мне никакого вреда, — взмолилась Илена.

— Обращайся ко мне как к своей госпоже, — сказала ей Руисса.

— Пожалуйста, госпожа, не делайте мне больно, прошу вас, — глядя в глаза своей новой повелительнице, пробормотала Илена.

Ее испуганный вид рассмешил Руиссу.

— Без плети ты уже не кажешься такой гордой, рабыня, — усмехнулась она.

— Так и есть, госпожа, — едва слышно ответила Илена.

Двумя ударами ножа Руисса распорола по бокам шелковую накидку Илены. Легкая материя соскользнула к ногам девушки. Руисса подняла с земли кандалы, которые еще недавно сковывали ее тело, и защелкнула верхнее пристяжное кольцо цепи за ошейник Илены. После этого она надела наручники на запястья стоящей перед ней на коленях девушки, а ножные кандалы заперла у нее на щиколотках.

— С вашего позволения, капитан, — обратилась ко мне Руисса.

Я утвердительно кивнул.

Она подняла лежавшую на земле плеть, которая благодаря Илене так часто прогуливалась у нее по плечам, и, широко размахнувшись, стегнула Илену. Ее бывшая надсмотрщица истошно закричала.

— Не бейте! — взмолилась она, захлебываясь слезами. — Пожалуйста, не бейте меня, госпожа!

— Мне нет дела до просьб какой-то ничтожной рабыни, — в присущей для Илены высокомерной манере ответила ей Руисса.

Девушка избивала свою рыдающую бывшую надсмотрщицу до тех пор, пока у той не иссякли последние силы и она не уронила голову на песок.

Тогда Руисса отшвырнула плеть и, не говоря ни слова, исчезла в лесу.

Илена лежала на земле, тихонько всхлипывая и размазывая слезы по щекам. Все ее тело было испещрено длинными кроваво-красными полосами.

— На колени, — приказал я.

Илена торопливо поднялась на колени и испуганно посмотрела на меня.

— Когда доставите на «Терсефору», заприте ее в трюме вместе с остальными рабынями, — распорядился я.

— Прошу вас, не нужно, хозяин, — простонала Илена.

— И проследите, чтобы она была продана на невольничьем рынке Порт-Кара.

Илена разрыдалась с новой силой. Ее подхватили под руки и оттащили в сторону. Я выполню свое обещание: она будет выставлена на невольничьем рынке одного из самых крупных работорговых городов Гора. Возможно, ее купит кто-нибудь с южных островов, с Шенди или Бази, а может, купец с севера — с Торвальдсленда, Сканьяра или Ханджера. Или, может, она попадет на другой конец Тассы — на Таборг или Асферикс, или, наоборот, будет увезена в глубь материка, в Ко-ро-ба, Тентис или даже в сам Ар. Кто знает, как сложится ее судьба? Бросят ли девушку вместе с десятком других рабынь в повозку, идущую в затерявшуюся среди бескрайних пустынь Турию или та же повозка доставит ее к одному из племен народа фургонов: к тачакам, кассарам, катайям или паравачам? А может, ее приобретут для себя ренсоводы с заболоченной дельты долины Воска или какой-нибудь крестьянин из небольшого, отрезанного от всего остального мира хутора? Кто знает, как сложится ее судьба? Едва ли кто-нибудь возьмет на себя смелость предугадать.

Я оглянулся на «Рьоду» и «Терсефору». Матросы Римма уже подготовили «Рьоду» к отплытию.

— Отнесите мое кресло в баркас, — распорядился я.

Четверо матросов подхватили мое кресло и без всяких усилий подняли его вместе со мной.

— Подождите, — остановил я их.

— Капитан! — звал меня чей-то голос. — Я поймал двух женщин!

Я увидел одного из матросов, оставленных мной наблюдать за подходами к тому месту, где мы находились. Он направлялся к нам, толкая перед собой двух женщин в шкурах лесных пантер. Руки пленниц были стянуты за спиной кожаным ремнем, на месте их удерживала толстая ветвь, которой они были привязаны к шее.

Мне они показались незнакомыми.

— Они шпионили за нами, — сообщил матрос.

— Нет, — ответила одна из девушек, — мы искали Вьерну.

— Сними с них одежду, — распорядился я. Женщину всегда проще заставить говорить, когда она раздета.

Я уже начал догадываться, кто эти девушки.

— Говори! — приказал я той из них, которая посимпатичнее.

— Мы находимся на службе у Вьерны, — ответила девушка, — но мы не из ее банды.

— Вы должны были охранять некую рабыню, — подсказал я.

Они обменялись удивленными взглядами.

— Да, — кивнула моя собеседница.

— И эта рабыня — дочь Марленуса, убара Ара, не так ли?

— Да, — изумленно пробормотала девушка.

— Где она?

— Когда Марленус отрекся от нее, — испуганно отвечала моя собеседница, — она перестала представлять собой ценность, и Вьерна через Миру распорядилась выставить ее на продажу.

— Сколько же вы за нее получили? — поинтересовался я.

— Десять золотых, — ответила девушка.

— Это высокая цена за девчонку без родственников, без кастовой принадлежности, — заметил я.

— Она очень красивая, — попыталась возразить ее подруга.

— Капитан хотел приобрести ее сам? — догадалась первая девушка.

Я рассмеялся.

— Я бы не отказался купить ее.

— Не сердитесь на нас, капитан! — воскликнула моя миловидная собеседница. — Мы этого не знали!

— Деньги все еще у вас? — поинтересовался я.

— Да, — ответила девушка. — Они в кошельке.

Я взглянул на Турнока, и он протянул мне небольшой кожаный кошель. Я развязал шнурок и высыпал на ладонь десять золотых монет, долгое время рассматривал их, затем крепко сжал в руке. Эти монеты были единственной имевшей хоть какое-то отношение к Талене вещью, которую я впервые за долгие годы смог подержать в руках.

Во мне поднялась волна гнева и разочарования. Я швырнул монеты на землю.

— Отпусти их, — сказал я Турноку. — Пусть идут.

Девушки смотрели на меня, ничего не понимая. Им развязали руки и снова надели на них шкуры лесных пантер.

— Найдите Вьерну и отдайте ей эти деньги, — сказал я.

— Вы не собираетесь сделать нас своими пленницами? — удивилась моя миловидная собеседница.

— Нет. Отыщите Вьерну. Отдайте ей эти деньги.

Они принадлежат ей.

— Мы обязательно это сделаем, капитан, — пообещала девушка.

Они собрались уходить.

— Кому вы ее продали? — поинтересовался я.

— Мы продали ее на первый проходивший мимо корабль, — ответила девушка.

— И кто был капитаном этого корабля? — спросил я.

— Самос, — сказала девушка. — Самос из Порт-Кара.

Я жестом показал, что они могут быть свободны.

— Отнесите меня на баркас, — попросил я матросов. — Я бы хотел вернуться на «Терсефору».

Тем же вечером я сидел на кормовой палубе «Терсефоры».

По окрашенному последними предзакатными лучами солнца небосводу медленно ползли легкие облака. На западном побережье Тассы, в местечке, расположенном значительно севернее Лидиуса, на пустынном каменистом берегу, поросшем бескрайними дикими лесами, горел маяк, отмечая собой место, где прежде стоял укрепленный лагерь — там совсем недавно не на жизнь, а на смерть сражались воины, в пылу битвы рождались герои и люди, чьи имена не достойны даже упоминания.

Прежде чем поднять якорь, мы вылили в прозрачные воды Тассы глоток вина и высыпали пригоршню соли.

Я сидел на кормовой палубе «Терсефоры», закутанный в теплые покрывала, и не спускал глаз с медленно удаляющегося берега и пылающего на нем костра-маяка.

Мне снова вспомнились Арн, Римм и Турнок, Хура и Мира, Вьерна, Гренна и Шира. Вспомнились Марленус из Ара и Сарус с Тироса, вспомнились Илена и Руисса. Все они прошли перед моими глазами. Перед мысленным взором замелькали улицы Лидиуса и порт Лауриса, побежали бесконечные тропы северных лесов.

Я горько усмехнулся.

Боск из Порт-Кара, такой мудрый и дерзкий, знающий и настойчивый, пришел покорять эти леса. Минуло всего лишь несколько дней, и вот он, как изувеченный ларл, зализывающий раны, понурый и злой возвращается обратно в свое логово.

Я снова оглянулся на пылающий костер-маяк. Едва ли кто сумеет догадаться, зачем он здесь зажжен. Я сам этого не знаю.

Скоро от него останется лишь пепел и несколько головешек, да и их настойчивые дожди и ветер не замедлят стереть с лица этого не обезображенного человеческим присутствием берега. Безмятежную гладь песков снова будут покрывать лишь отпечатки лап редких северных птиц, столь похожие на крохотное воровское клеймо. Но и им не продержаться здесь долго: терпеливые волны старательно смоют все следы с изменчивого лика песчаного берега.

И не увижу я Талену в Порт-Каре, и никогда не верну ее Марленусу из Ара.

Холодно. Я совершенно не чувствую левую половину тела.

— Отличный ветер, капитан, — заметил подошедший Турнок.

— Да, ветер что надо, — ответил я. — Попутный. Я слышал, как скрипят снасти под ветром, наполняющим паруса «Терсефоры».

Шаги Турнока стихли у меня за спиной; он спустился на гребную палубу.

Интересно, неужели Па-Кур, предводитель убийц, до сих пор жив? Нет, это слишком невероятно. И почему эта мысль вообще пришла мне в голову?

До меня донесся пронзительный крик одинокой морской чайки.

В горячечном бреду я повторял имя Веллы. Почему бы это? Не понимаю. Я давно уже не испытываю к ней никаких чувств. Она пошла против моей воли. Она убежала с Сардара именно в тот момент, когда я — для ее же собственного блага — сделал все, чтобы целой и невредимой возвратить ее на Землю.

Это было очень смело с ее стороны.

Но ей не повезло: она стала рабыней. Она потерпела неудачу. Проиграла. С кем не бывает?

Я оставил ее там же, где и нашел.

«Ты не знаешь, что такое быть пага-рабыней!» — кричала она мне вслед.

А зачем мне это знать?

Я оставил ее в ошейнике Сарпедона — еще одну из сотен таких же рабынь, прислуживающих в тавернах Лидиуса.

Она умоляла меня купить ее. Купить, как покупают рабынь. Значит, она осознает себя рабыней. Значит, она и есть рабыня.

Я рассмеялся.

И почему это я выкрикивал ее имя в горячечном бреду? Не знаю. Меня, свободного человека, не может хоть сколько-нибудь интересовать судьба простой рабыни.

Руки мои непроизвольно крепче стиснули подлокотники кресла.

Где-то вдалеке постепенно темнеющее небо освещало багровое зарево костра-маяка, разожженного по моему приказу на диком безлюдном берегу, в десятках пасангов к северу от Лидиуса. Я и сам не знаю, зачем приказал разжечь костер. Может, он просто отмечает место на берегу, в целом Горе известное лишь ему, костру, так же как и нам — тем, кто его покинул?

Именно здесь, на этом месте, я на какой-нибудь ан снова вспомнил о том, что такое честь. Пусть же этот маяк хотя бы на короткий миг снова и снова напоминает мне об этом. Пусть хотя бы этот костер — если не люди — хранит память о том, что здесь произошло.

— Турнок! — позвал я. — Я совсем замерз. Позови матросов. Пусть перенесут меня в каюту.

— Да, капитан, — откликнулся Турнок.

К утру от костра останется только пепел, да и тому недолго лежать на берегу: дожди и ветры сделают свое дело. Затем песчаную кромку затопчут северные морские птицы, оставляя на влажном песке свои похожие на воровское клеймо следы. Но и эти следы со временем смоет волна.

Все преходяще, все недолговечно.

— Турнок, — снова позвал я.

Когда кресло мое подняли, я бросил последний взгляд на северный небосклон. Он все еще хранил на себе отсвет костра. Я нисколько не жалею о том, что приказал его разжечь. Не важно, что немногие смогут его увидеть. Не важно, что никто не поймет его предназначения. Я и сам не знаю, зачем приказал разжечь его, но раз уж я так поступил, значит, мне действительно это было нужно.

— Отнесите меня в каюту, — попросил я.

— Да, капитан, сейчас отнесем, — сказал Турнок.

— Ветер что надо, — заметил один из матросов, когда дверь в каюту за мной закрылась.

— Да, — негромко ответил Турнок. — Попутный…