"Дочь колдуньи" - читать интересную книгу автора (Боден Нина)

Глава 1 ЗАКОЛДОВАННАЯ

Дочь колдуньи сидела на скале, возвышавшейся над заливом. Это был здоровенный утес, черные базальтовые края которого круто устремлялись вверх, словно стены замка, увенчанные короной из фиолетового вереска. С одной стороны бушевало море, вздымая вверх белую кружевную пену. А со стороны берега до самых дюн и коричневых склонов Бен Луина тянулась полоска мокрого от прилива песка. Залив был пуст, если не считать нескольких волов у кромки воды да чаек, которые кричали и метались над берегом и холмами шотландского острова Скуа. Дочь колдуньи зажмурила глаза и представила, что парит в небе вместе с чайками, то резко меняя курс, то падая камнем вниз, и ветер холодил лицо. Но летала она только в мечтах, а на самом деле продолжала сидеть на скале. Ее звали Утрата, в напоминание о том, что она потеряла всех своих близких.

Но вот глаза девочки открылись. Она посмотрела на море и заметила красный пароходик, направлявшийся к заливу со стороны большой земли. Утрата поднялась и пошла прочь от берега. После вересковых зарослей спуск становился опасным, но девочка была ловкой и проворной, как горная козочка. Она шла босиком, а сапоги, связанные веревкой, болтались у нее на шее. На ней было взрослое платье, и хотя подол укоротили, оно все равно было ей длинно. Голова была повязана зеленым шарфом. Волы смотрели своими мягкими темными глазами, как она бежала по песку. Утрата скрылась в зарослях осоки, покрывавших дюны, но вскоре появилась снова и стала взбираться по дерновой тропинке к каменной стене. Она перелезла через стену и обулась. Под ногами зачавкало торфяное болото, оно так и норовило засосать сапоги, но девочка уверенно шла вперед, направляясь в обход Бен Луина, прямиком к одному из его низких склонов. Добравшись до верхушки склона, Утрата остановилась перевести дыхание и посмотрела вниз на городок Скуафорт – несколько белых домишек, слепленных вдоль залива, да каменная пристань. Крошечные лодки покачивались на якорях недалеко от берега. Пароход их медленно огибал мыс, направляясь в гавань.

Утрата помчалась вниз по каменистому склону, разгоняя овец, и едва не перепугала на смерть зайчонка, который от страха так и застыл на месте в надежде, что беда пройдет стороной. У разрушенного дома девочка выбралась на мощенную камнем дорогу и вброд перешла ручей, потому что мост, который остался с тех времен, когда в доме жили люди, тоже обветшал и разрушился. Оказавшись на дороге, Утрата замедлила шаг: камни лежали как придется, и, пойди она быстрее, в любой момент могли вывернуться из-под ног. Путь до городка был длиннее, чем казался сверху. К тому времени, как девочка добралась до пристани, пароход успел причалить, и разгрузка уже началась.

Из белых домиков повыскакивали местные ребятишки и тоже мчались к пристани. Дочь колдуньи сторонилась детей, она спряталась за крылом школьного здания и подождала, пока ребятня пробежит мимо. Девочка прижалась к стене и опустила глаза, словно не хотела их видеть, или опасалась, что ее заметят. Утрата сошла с дороги и пошла напрямик по мокрым скользким от рыжих водорослей прибрежным камням. Она добралась до лодки, лежавшей на берегу, и спряталась за ней.

Кроме полдюжины ребятишек, на пристани собрались и взрослые: почтальон Джон Макаллистер, встречавший почтовый фургон, Вилл Кэмпбелл с ящиком омаров для Обана, лавочник мистер Дункан, пришедший за новой партией товаров. Их-то как раз сейчас и сносили по трапу: ящики со всякой бакалеей, контейнеры с газом. Утрата ждала. Ей не было дела до товаров мистера Дункана. Ее интересовали люди. Приезжие. Сойдет ли кто в этот раз на берег? Она знала: надежды мало – люди охотнее уезжали с острова, чем приезжали сюда. Но девочка все равно не покидала свой наблюдательный пост за лодкой и не сводила глаз с парохода. Вдруг она радостно встрепенулась. На палубе появилось четверо людей: мужчина, женщина и двое детей – светловолосый мальчик и девочка помладше. Мальчик живо сбежал на берег, а девочка, подойдя вместе с ним к краю трапа, остановилась в ожидании. Утрата увидела, как женщина пришла ей на выручку и положила руку девочки на поручень. Мать что-то сказала, и девочка осторожно подняла ногу, чтобы поставить ее на трап. Только сделала она это как-то странно, слишком высоко подняв ногу. С помощью женщины девочка стала спускаться по трапу, ступая осторожно и неуверенно. Наконец она оказалась на берегу. Женщина оставила дочку и вернулась назад на корабль помочь мужу перенести чемоданы.

У девочки были длинные каштановые волосы, развевавшиеся на ветру. Она старалась удержать их рукой, а сама оглядывала пристань. Утрате показалось, что приезжая смотрит прямо на нее.

Дочь колдуньи огляделась. Никто больше ее не заметил. Она осторожно вышла из-за лодки и, карабкаясь по камням, направилась к пристани. Спустившись, она встала так, что никто кроме новенькой не мог ее видеть. Девочка показалась Утрате ровесницей. Самой ей было десять лет и семь месяцев. Утрата посмотрела на девочку и робко улыбнулась. Но незнакомка не улыбнулась в ответ, а лишь наклонила голову набок, словно прислушивалась к чему-то. В поведении девочки не было вражды или раздражения, с какими относились к дочери колдуньи местные ребята. Утрата удивилась и перестала улыбаться. Девочка сделала один осторожный шаг к краю пристани, потом еще один…

– Джени, Джени… – голос женщины был резким, даже испуганным. Она подошла к дочери. – Ты стоишь почти у самого края, дорогая, – сказала она, беря девочку за руку.

Джени замерла и, раздраженно передернув плечами, сказала:

– Не кричи, мамочка. Я ничего не вижу, когда ты кричишь.

Слова девочки показались Утрате странными. Ухватившись руками за цепь, она перебралась на пристань. Теперь ее голова и плечи были видны всем, но поведение девочки так заинтересовало Утрату, что она перестала бояться, что ее заметят. И правда, какое-то время все шло нормально. Прибытие парохода поглощало все внимание местного населения.

Не выпуская цепи из рук. Утрата смотрела, как приехавших приветствовал мистер Тарбутт, хозяин единственной на острове крошечной гостиницы. Он специально надел свой лучший костюм, круглое лицо его сияло и было красным, словно яблоко. Постояльцев в гостинице даже в короткую летнюю пору было немного, так что для мистера Тарбутта это был удачный день: кроме семьи из четырех человек, прибыл еще один гость – коротышка-толстяк с холщовым саквояжем, из которого торчали сбоку какие-то палки. Утрата никогда не видела клюшек для гольфа и не знала, что это такое. Мистер Тарбутт прибыл на пристань с багажной тележкой и теперь укладывал на нее чемоданы. Светловолосый мальчик помогал ему. Он был очень взволнован и болтал без умолку и так быстро, что Утрата не могла разобрать ни слова. Его сестра молча стояла в сторонке, пока мать разговаривала с мистером Тарбуттом. Отец спустился по трапу с последним чемоданом и пристроил его на тележку, а потом подошел к дочери и положил ей руку на плечо:

– Вот мы и добрались, наконец. Надеюсь, тебе здесь понравится.

Джени откинула прядь длинных волос и ответила:

– Пахнет здесь здорово.

И тут Утрата поняла, отчего девочка не ответила на ее улыбку. А догадавшись, тихонько, словно сонная птица, вскрикнула. Джени обернулась.

Утрата повторила свой крик, но так тихо, что расслышать его мог только тот, кто внимательно слушал. На этот раз Джени улыбнулась в ответ – торопливая приветливая улыбка озарила ее лицо, но отец тут же повел дочку прочь с пристани. Вслед за нагруженной доверху тележкой они стали подниматься по мощеной улочке Скуафорта к гостинице.

Утрата смотрела им вслед, забыв о том, что суета по поводу прибытия парохода уже закончилась, а значит, местные мальчишки в любой момент могут ее заметить.

Так и вышло. Алистер Кэмпбелл, помогавший отцу таскать омаров, толкнул в бок своего приятеля. И в мгновение ока все ребята, собравшиеся на пристани, замолкли. Утрата почувствовала на себе пристальные взгляды шести пар глаз. Ее враги стояли полукругом совсем близко от нее.

В одну секунду девочка перемахнула через цепь, ободрав в спешке руку, и припустила по камням, торопясь выбраться на дорогу. Ребята сбежали с пристани и помчались по краю бухты ей наперерез. Они легко могли поймать ее: по камням далеко не убежишь, но, казалось, нарочно держались на расстоянии. Когда Утрата наконец выбралась на дорогу и заторопилась в гору прочь от города, ребята с улюлюканьем преследовали ее, замирая всякий раз, как она оборачивалась на них, но двигаясь следом, едва она поворачивалась к ним спиной. Утрата вскинула голову, упрямо подставляя лицо ветру. Она решила не обращать внимания на преследователей. Она бы так и поступила, если бы Алистер Кэмпбелл не швырнул в нее камнем. Это был маленький камешек, обычная галька, и бросил он не со всего размаху, так что вреда не причинил, камешек упал на дорогу у самых ног девочки, но это ее разозлило. Утрата резко обернулась, лицо ее пылало гневом, глаза сверкали. Мальчишки замерли на месте. С минуту никто не двигался, все хранили молчание – словно зачарованные. Но вот один, самый маленький, не удержался и хихикнул, его сестра поспешно зажала ему рот рукой. Алистер Кэмпбелл, самый старший из всей компании, собрался с духом и пустился наутек. Другие кинулись следом за ним, да так, что камни заскрипели у них под ногами. Малыш, который так не вовремя рассмеялся, оступился и упал, сестра подхватила его и, не дав расплакаться, потащила за собой, с опаской оглядываясь назад.

Утрата смотрела им вслед, пока ребята не скрылись за зданием школы. Глаза девочки по-прежнему метали молнии. Она не боялась своих преследователей. Они боялись ее. Но это было еще хуже: Утрата была обречена на одиночество и изгнание. Девочка вздохнула, потерла глаза тыльной стороной ладони, потом повернулась и пошла прочь по дороге, ведущей к дому.

Утрата жила в большом белом доме на берегу озера. Дом назывался Луинпул. Он был окружен каменной стеной, вдоль которой росло несколько деревьев с плоскими от постоянных ветров макушками. Поблизости, насколько можно было окинуть взором, не было других домов и деревьев – лишь озеро да безлесые холмы. Когда-то вокруг дома был сад, но от него остались только отмечавшие дорожку зеленые стеклянные шары, которые привязывают к ловушкам для омаров, да старый, одичавший куст фуксии у крыльца.

Парадная дверь не открывалась. Долгие годы ею не пользовались, она разбухла от сырости и не двигалась. Через заднюю дверь Утрата прошла прямо в большую темную кухню. Последние лучи заката пробивались сквозь крошечное окошко и казались совсем бледными по сравнению с огнем в очаге. Анни Макларен, наклонившись, ворошила золу.

– Поздновато, – проворчала она и встала, ухватившись рукой за полированный латунный поручень над очагом. Ей было много лет и она страдала ревматизмом. Сквозь редкие седые волосы просвечивал розовый череп.

Утрата ничего не ответила. Она присела на скамейку у огня, стащила сапоги и поставила их сохнуть.

– Каша на плите, – сказала Анни Макларен и подошла к столу, чтобы подкрутить фитилек в керосиновой лампе.

– Не зажигай, – попросила Утрата. – От огня и так светло.

Анни Макларен заколебалась. Потом повернулась к очагу и стала накладывать в миску кашу из черного горшка. Она достала ложку из стола.

– Вот, поешьте, леди.

Старуха уселась в плетеное кресло напротив Утраты и, сложив на коленях морщинистые узловатые руки, смотрела, как та ест. Чайник, подвешенный на крюке над огнем, заворчал, вода, выплескиваясь из носика, с шипением падала на угли. Часы, неразличимые в темноте, тихонько тикали в углу комнаты. В трубе гудел ветер.

Утрата зарыла озябшие ноги поглубже в ковер и доела кашу.

– Сегодня приплыли новые люди, – сообщила она. – Двое мужчин, женщина и мальчик. А еще слепая девочка.

– Надеюсь, ты не ходила на пристань?

Утрата покачала головой.

Голос Анни Макларен стал озабоченным.

– Ты ведь помнишь, что он сказал. Я ему обещала.

– Я там не была.

Утрата не отрываясь смотрела на огонь, на пляшущий зеленоватый язычок пламени.

– Значит, болтала с кем-то. Иначе откуда тебе знать про все это?

– О приезжих-то? – Утрата зажмурилась и таинственно улыбнулась. – Я ведь могу видеть сквозь стены и разглядеть то, что за углом, – пропела девочка. – Я могу летать над горами и морем. Я знаю, кто приходит и кто уходит, а они меня никогда не видят.

Анни Макларен смущенно рассмеялась.

– А если он не поверит твоим россказням, леди?

Утрата хитро взглянула на Анни сквозь опущенные ресницы.

– Но ты-то веришь…

Анни Макларен заворочалась в кресле, так что заскрипели старые пружины.

– Что ж, у тебя есть Силы, – сказала она чуть ворчливо, но с почтением. – Хотя, на мой взгляд, видеть сквозь стены – это одно, а летать – совсем другое.

Уголек проскочил через решетку и чернел теперь на полу у очага. Анни наклонилась, чтобы подбросить его обратно, а потом с кряхтением вновь опустилась в кресло.

– Я знаю то, что я знаю, этого я отрицать не стану. Но он считает это все… ну… выдумками. Так что лучше помалкивай, леди. И не рассказывай ему о новых людях, приплывших на пароходе. А то он еще подумает, что ты была в городе и болтала там со всеми. Он не хочет пересудов. И я обещала ему, что мы будем держать язык за зубами.

Девочка сидела ссутулившись.

– Не пойму, почему я не могу ходить где хочу. Не боюсь я мистера Смита.

– Тебя и не просят бояться. Только веди себя тихо и почтительно да делай, что он скажет. Не водись ни с кем и не болтай лишнего. И все будет в порядке.

Анни Макларен помолчала, а потом пробормотала себе под нос:

– Мне не нужны неприятности. В мои годы мне необходимы покой и тишина.

Старуха откинулась на спинку стула и закрыла глаза. И, как это часто случается со старыми людьми, сразу уснула. Рот ее приоткрылся.

Подперев рукой подбородок, девочка смотрела на огонь. Тикали часы, шипел чайник, потрескивали угольки. Вдруг Утрата напряглась и прислушалась. Девочка вскочила со скамейки и потянула Анни Макларен за подол, чтобы разбудить ее.

– Мистер Смит идет, – сказала она громко. – Зажигай лампу, я побегу открою ворота.

Утрата выскочила во двор, распугав уснувших кур, которые устроились на ночлег на куче торфа у заднего крыльца. Ветер подхватил ее юбку и надул словно парус. Девочка пробралась по тропинке к воротам и открыла их, впустив белый «ягуар», который с ворчанием покатил по тропинке и затормозил у заднего крыльца. Утрата закрыла ворота и побежала назад к дому.

Мистер Смит вылез из машины. Это был мужчина среднего роста, не толстый и не худой, не молодой, но и не старый. На глазах были темные очки, а под мышкой он нес какой-то деревянный ящик.

– Ну как дела, моя любимая колдунья? – спросил он приветливо, но без улыбки. Мистер Смит потрепал Утрату по щеке, и они вместе вошли в кухню.

Анни Макларен зажгла две керосиновые лампы. Одну она протянула мистеру Смиту.

– Огонь разведен. Сейчас я приготовлю вам чай.

Мистер Смит поставил деревянный ящик на стол и взял лампу.

– Можно тебя на пару слов, Анни? – сказал он и вышел из кухни в темный холл. Анни Макларен поплелась за ним. Они отсутствовали минут пять. Вернувшись, старуха казалась взволнованной.

– У него сегодня будут гости. Просит сварить ему омара. Иди-ка ты лучше спать. Не крутись под ногами.

– Давай я лучше тебе помогу.

Старуха покачала головой.

– Его дружку это не понравится. Может, он и знает, что ты здесь, но видеть никого не желает.

Утрата открыла было рот, но так ничего и не сказала. Уж если Анни Макларен что решит, а такое бывало нечасто, то спорить с ней бесполезно.

– Я принесу угля, – сказала девочка.

Ночь была ветреная, но ясная. Луна плыла среди рваных облаков, и куча угля мерцала в лунном свете. Утрата наполнила ведро и потащила его назад в дом.

– Больно полное. Гляди, надорвешься! – проворчала Анни Макларен.

Утрата поставила ведро и потерла руки.

– Я-то посильней тебя буду. Можно мне взглянуть на омаров?

В коробке лежали две штуки – мокрые и черные. Они слегка шевелились и тихонько шуршали.

– Вилл Кэмпбелл отправлял сегодня омаров в Обан. Зачем он их ловит, если сам не ест?

– Может, это спорт такой. Или друзьям посылает.

– У мистера Смита нет друзей. Никто не приходит…

– Как раз сегодня и придет. И этот кто-то страсть как любит омаров, так мистер Смит сказал. Бери-ка свечку, – сказала Анни Макларен.

Утрата взяла с каминной полки свечу, которая стояла между апельсином и белой фарфоровой собачкой. На плите закипал бак с горячей водой.

– Можно, пока он будет принимать ванну, я накрою стол в его комнате? – с надеждой спросила Утрата.

– Нет. Отправляйся спать.

Огонек свечи заплясал на сквозняке, когда Утрата вышла из кухни и вошла в высокий темный холл. Потолок скрывался где-то в темноте, она поднималась по лестнице, и ее тень двигалась рядом с ней. Дом был большой: когда-то это была усадьба, где жил пастор, но это было давно. Когда мистер Смит приехал на Скуа, дом уже много лет пустовал: при нем не было земли, да если бы и была, никто бы не позарился на такую старую развалину, с потрескавшейся штукатуркой и худой крышей. Никто, кроме мистера Смита. Он установил ванну и сам отремонтировал две комнаты; но больше, хотя он и живет на острове уже три года, ничего делать не стал. На чердаке были комнаты, которые заливало в дождь, а часть дома вообще была закрыта, никто там не жил, кроме мышей. Только пыль и ветер проникали туда через щели в полу и расхлябанные оконные рамы, отчего пустой дом казался живым и словно дышал.

Многим людям Луинпул показался бы странным заброшенным местом, совсем не подходящим для маленькой девочки. Мистер Смит тоже так думал.

– Здесь не место ребенку, – сказал он, когда, поселившись на острове, нанимал Анни Макларен домработницей. – Оставьте ее с кем-нибудь. С родственниками. Должны же у нее быть родственники.

– У нее есть только я, – ответила Анни Макларен. – Я позабочусь, чтобы она не вертелась у вас под ногами.

Мистер Смит нахмурился.

– Я волнуюсь из-за моей работы. Мне нужны покой и тишина. Нет, о ребенке не может быть и речи.

– Я прослежу, чтобы она вела себя тихо, – не уступала Анни Макларен. По ее старому, словно высеченному из камня, лицу невозможно было догадаться о том, как отчаянно боялась она отказа. Всего несколько месяцев назад они с братом работали на своей ферме. Потом брат умер, и ферму пришлось продать почти за бесценок. Вырученные деньги очень скоро закончились, так что работа у мистера Смита давала Анни надежду хоть как-то свести концы с концами и не дать душе распроститься с телом.

– Мне необходимо абсолютное уединение. Абсолютное. Никто не должен знать, что происходит в доме и кто сюда приходит, – мистер Смит внимательно посмотрел на старуху. -Вам кажется это странным?

– У каждого своя жизнь.

– Но это будет непросто, если в доме поселится ребенок.

– Она еще совсем маленькая.

– Но ведь она вырастет. Станет болтать с другими детьми, рассказывать всякие сказки…

– Она не станет, – Анни Макларен боялась, что ее настойчивость может разозлить мистера Смита. Если она потеряет это место, что ей тогда делать, куда идти? И все же она продолжала упорствовать.

– Да ребята и не станут с ней водиться, – она замялась, не зная, способен ли этот горожанин, проживший всю жизнь в Англии, понять ее правильно. – Они говорят, что она заколдована, – наконец произнесла она. – Называют ее дочерью колдуньи.

– Заколдована? – За темными стеклами очков невозможно было разглядеть глаза мистера Смита, но губы его искривились в улыбке.

– Заколдована? – повторил он и вдруг рассмеялся. – Что ты этим хочешь сказать?

Его смех глубоко оскорбил Анни Макларен, и она решила ничего больше не рассказывать: ни тогда, когда он, отсмеявшись, вполне миролюбиво признал, что это пустяки и, пожалуй, пусть ребенок остается, раз она этого хочет, ни после, когда они втроем обосновались в Луинпуле и он даже стал время от времени играть с девочкой, если у него было хорошее настроение, и называл ее своей маленькой колдуньей…

И вот теперь, три года спустя, он все еще считал это забавной шуткой.