"Магия цвета ртути" - читать интересную книгу автора (Николс Стэн)

12

Должно быть, ночной визитер оставил дверь приоткрытой, потому что порыв ветра распахнул ее еще шире, и проникший в щель свет заставил отступить скрывавшие лицо гостя тени. Это оказался Кэлдасон — растрепанный, взбудораженный, с безумным взором.

Правда, ладонь со рта Куча он убрал, и это позволило юноше, несмотря на дикий вид квало-чианца, немного успокоиться.

— Что случилось? — спросил он.

Рит, призывая к тишине, поднес палец к губам. Движения его были неверны, как у пьяного, но спиртным от него не пахло.

— Что такое? Ты заболел? — Куч перешел на шепот.

Сон окончательно отступил, и юноша понял, в чем дело.

— У тебя опять... то же самое? — Кэлдасон кивнул.

— Я могу помочь?

— Так же... как в прошлый раз. — Он оглядел убогую комнатушку и покачал головой. — Нет, это место не годится. Пойдем со мной.

Куч, чувствуя, как голова немного кружится, выбрался из постели, а когда увидел в руках Рита моток толстой веревки, на лбу его выступил пот.

— Быстро! — прошипел квалочианец.

— Секунду.

Наклонившись, юноша скатал постельные принадлежности и прикрыл их одеялом, так чтобы на первый взгляд казалось, что кровать занята.

— Скорее!

— Иду, иду!

Они покинули хижину. Куч осторожно прикрыл за собой дверь.

Стояла полночь, на небе сияла полная луна. Вокруг никого не было видно, но они все равно двигались осторожно, стараясь держаться в тени домов.

Кэлдасон дышал тяжело, словно после долгого бега, его слегка шатало. Куч шел рядом с ним, больше всего, опасаясь какой-нибудь случайной встречи. Кто знает, что может выкинуть при этом квалочианец...

Когда они подошли к углу амбара, Рит подал юноше знак остановиться и указал на открывавшуюся впереди на пересечении неровных улиц поселка площадь, служившую местом собраний жителей общины. В некоторых из окружавших ее домов еще горел свет, и двигаться при таких обстоятельствах по открытому пространству означало риск оказаться замеченными.

— Что теперь будем делать? — спросил Куч. Его спутник молча указал на небольшую рощицу, выбранную им раньше в качестве места для на. Но чтобы попасть туда, им так или иначе следовало пройти по площади.

— Я первый, — шепнул он, закидывая веревку на плечо. — Если все будет в порядке, подам сигнал.

Юноша кивнул, провожая его взглядом. Рит шел медленно, согнувшись, словно страдал от боли в желудке. Когда он добрался до первого дома на противоположной стороне площади, то уперся руками в стену и опустил голову. Куч встревожился, но тут квалочианец повернулся к нему и помахал рукой. Паренек бегом поспешил к нему.

Наконец деревня осталась позади, и утоптанная земля уступила место сухой глине и островкам жесткой травы. Преодолев полосу открытого пространства шириной в двадцать шагов, спутники оказались среди невысоких, по пояс, кустов, а потом и под заслонявшими луну кронами деревьев.

Кэлдасон кинул Кучу моток веревки, от тяжести которого юноша пошатнулся и отступил на шаг.

— Привяжи меня, — задыхаясь, произнес Рит, — к тому дереву. — Он кивнул в сторону кряжистого дуба. — И возьми это. — Он вытащил из-за голенища нож, который паренек спрятал за пазуху.

Квалочианец сел на землю, прислонившись к дереву спиной. Куч, обматывая вокруг него веревку, спросил:

— А как ты до сих пор обходился без меня? Вопрос получился с оттенком юмора висельника, но Рит воспринял это вполне серьезно.

— Когда мне случалось оказаться вблизи от мирных людей, я старался убраться как можно дальше, а если рядом находились враги, это меня особо не волновало.

— Что все-таки с тобой творится?

— Поторопись. И затягивай узлы потуже. Куч постарался на совесть, он даже язык высунул от усердия.

— А теперь уходи, — велел Кэлдасон. — Нет, постой! Важно не допустить шума. Мне нужно что-нибудь вроде кляпа.

— Ну, например?..

— Веревка сойдет. Возьми нож и отрежь кусок.

Отрезав кусок веревки длиной с руку, Куч обвил ее вокруг дерева, пропустив через рот Рита, подобно лошадиной уздечке.

— Годится, — сказал тот. — Как закончишь, уходи.

Глаза его уже выкатывались из орбит, и дышал он с большим трудом. Квалочианец закусил веревку, и Куч, затянув ее потуже, завязал узел. После чего, как и было приказано, ушел.

Но не очень далеко.

Единственное, что он ощущал, была боль.

Едкие пары щекотали его ноздри. В воздухе стоял запах обугленного дерева и горелой плоти. Где-то неподалеку трещало пламя. Еще дальше раздавались вопли и крики.

Он, должно быть, лежал навзничь, так как видел только небо. Малиновое зарево перечеркивали полоски жирного черного дыма. В горячем, дрожащем воздухе кружились хлопья сажи.

Потом что-то загородило его поле зрения. Расплывчатая фигура склонилась над ним, и он ощутил прикосновение чьих-то рук. Он скосил глаза на эти руки и увидел, что они в крови.

Он попытался заговорить, но не смог — словно забыл, как это делается.

К его губам поднесли чашку, но как пьют, он, похоже, тоже забыл. Какую-то жидкость влили ему в рот, и она, словно расплавленный свинец, обожгла глотку, а когда дошла до желудка, то вызвала огненный спазм.

Боль превысила все мыслимые пределы.

Снова появились руки. Кажется, они производили над ним какие-то сложные ритуальные жесты, смысл которых являлся для него тайной. Боль слегка утихла. Человек, помогавший ему, выглядел как древний старец, но сейчас не следовало слишком доверять своим глазам.

Время шло. Наполнено оно было все тем же: пылающим небом, горящей плотью и доносившимися издалека пронзительными криками.

Потом к нему пришло осознание — то, на чем лежало его тело, подняли и куда-то понесли. Каждый шаг, каждый толчок отзывался новым приступом жгучей пронзающей боли. С губ его рвался крик, но звуки, речь по-прежнему были для него недоступны.

Он видел — или ему мерещились — объятые пламенем крыши зданий и кроны деревьев. И небо, все то же багровеющее небо.

Наконец его внесли под крышу, и гневное небо сменилось деревянным потолком с перекрещивающимися балками. К величайшему его облегчению, движение прекратилось. И снова ему помогали окровавленные старческие руки с выступающими венами. Не в силах даже застонать, он вперил взгляд в потолок. Его уделом были лишь страдания и бессилие.

Потом произошел сдвиг в реальности.

Все, только что окружавшее его — деревянный потолок, смутные фигуры, старческие руки, — исчезло. Точнее, возникла другая сцена. Своего рода сон внутри сна.

Он стоял на краю утеса. Внизу расстилалась огромная равнина, на которой, словно гигантские цветы, сияли дивные города — хрустальные дворцы, мерцающие шпили и мосты, напоминающие лунные дорожки на воде. Скопления башен из отвердевшего света окаймляли стальные радуги. В воздухе плавали прозрачные исполинские пузыри, связанные с землей пульсирующими щупальцами. Города, где лед и огонь сливались воедино, образуя невероятной красоты фигуры, пребывавшие в беспрерывном движении и изменении.

Ничто здесь не имело неизменных форм. Сооружения расширялись, сжимались или растворялись. Возникали новые очертания: зубчатые, спиральные, звездообразные, пирамидальные. Цвет, плотность и фактура их поверхности непрерывно изменялись.

Почти вровень с вершиной утеса, но вдалеке виднелись горы, похожие на гигантские волны.

Сходство усугублялось еще и тем, что они, как и все вокруг, находились в непрерывном движении: вершины заострялись или округлялись, на месте ущелий взлетали вверх пики, трещины выбрасывали лаву и закрывались, не оставляя следа.

Не отставало и хаотично менявшее свой цвет небо — от зеленого к серому, затем — к оранжевому. Пурпур сменялся золотом, золото — не менее ярким багрянцем.

Воздух был полон движущимися фигурами, не обладавшими постоянной формой. В какой-то момент они могли походить на животных или людей, но в следующий приобретали облик, не свойственный не только живым существам, но и вовсе ни с чем не сопоставимый.

Он знал, что все это оживлялось потоком пронизывающей землю силы. Энергетическая сеть, не столько видимая, сколько ощутимая, питала этот мир и в тоже время жадно поглощала его. Мощь этой сети протекала и сквозь него, пульсируя в ритме биения его сердца и пульсации крови.

Эмоции, овладевшие им, были противоречивы. Здесь он чувствовал себя чужаком, посторонним и испытывал страх, но при этом в каком-то смысле ощущал себя частью созерцаемой фантасмагории.

Наблюдая за повторявшимися вновь и вновь циклами творения и разрушения, он уловил некое присутствие. Это было чужое, извращенно-злобное сознание. Точнее, даже не единичное сознание, а соединение множества умов, совокупно источавших гибельные миазмы. Видеть этот источник он не мог, возможно, в материальном смысле его и не существовало, однако пребывал в убеждении, что злобная сила способна его уничтожить.

И тут к нему приблизилось нечто — или некто. Тень, отбрасываемая таинственной сущностью, пала на него, и ее холодное прикосновение пробудило в нем ужас.

Он повернулся и бросился бежать.

Черная злобная сила пустилась в погоню.

Он взмыл в воздух, легко и непринужденно — как птица. Это произошло совершенно непроизвольно. Крыльев у него не было, вера подняла его, и мысль направила его полет. Дар пришел естественно, сам собой, и из всех чудес, предлагаемых удивительным миром, это оказалось наименее примечательным.

Теперь он парил среди мириадов других летучих существ, старательно маневрируя, дабы избежать столкновения. Темное сознание, готовое нанести удар, преследовало его, и он уклонялся, воспарял, закладывал виражи, пытаясь оторваться от погони. Бегство заставило его проскочить сквозь стаю гротескных фигур, которые, едва остались позади, оказались втянутыми в чернильное облако множественного разума, усилив его мощь и злобу.

Теперь неведомая враждебная сущность стала обстреливать его молниями, и ему приходилось уклоняться от искрящихся и слепящих сгустков энергии.

Потом одна молния задела его и, казалось, выжгла каждую частицу его естества. Увлекаемый силой, более мощной, чем тяготение, он полетел вниз, навстречу переменчивой земле.

Беспомощный, беззащитный, он мог лишь следить за приближением грозившей пожрать его тьмы. И когда стало ясно, что смерть — это наименьшее из угрожающих ему зол, он пронзительно закричал.

В тот же миг его взору предстало багровеющее небо, которое почти сразу же сменил деревянный потолок.

Растерянный, он тупо разглядывал балки и стропила, и тут нахлынула боль.

Он снова издал крик, а затем кричал не переставая до тех пор, пока его не поглотила тьма.

Ранний вечер следующего дня застал всю троицу на дороге, ведущей в Валдарр.

На сей раз правил упряжкой Карр. Куч сидел рядом, а Кэлдасон находился сзади, под парусиновым навесом.

День не задался. Кэлдасон явно был не в духе, говорил, лишь когда к нему обращались, да и то неохотно. Юноша не успел обсудить с ним события прошедшей ночи, да и сам квалочианец, похоже, не выказывал желания вести подобную беседу.

Куч наблюдал за происходившим с Ритом, преисполнившись страха и изумления. Эти чувства лишь усилились, когда поутру, после того как все закончилось, веревочный кляп оказался практически полностью изжеванным. Везение сопутствовало им — никто не видел, как юноша отвел обессиленного Кэлдасона в хижину и уложил на койку. Сам Куч улегся на полу, и на несколько часов они забылись беспокойным сном. Естественно, что поутру они ничего не рассказали Далиану Карру, а, распрощавшись с общинниками и получив назад оружие, продолжили путь. Квалочианец, крайне утомленный с виду, клевал носом в фургоне, чем озадачил неосведомленного относительно его недуга патриция. Сам Карр выглядел как обычно, но Куч уже начинал осознавать, что понять этого человека, в известном смысле, не легче, чем Кэлдасона. Разница сводилась к тому, что в тех случаях, когда Рит замыкался в себе и хранил угрюмое молчание, Далиан скрывал свои истинные мысли за многословием. Юноша подозревал, что патриций догадывался об их ночном приключении, хотя и не подавал виду.

В ходе некоего малозначительного разговора об общине Карр заметил:

— ... Да, кстати! До отъезда я не заметил, что этой лошади надо сменить подкову. Впрочем, скоро мы будем в Сэддлбау.

— А объехать нельзя? — поинтересовался редко подававший в этот день голос Кэлдасон.

— Я не знаю, где еще мы можем подковать лошадь. Кроме того, объезд удлинит путешествие еще на один день. Впрочем, задерживаться там мне хочется не больше твоего. Мы отдохнем, разомнем ноги да позаботимся о лошадях, только и всего.

Он повернулся к Кучу.

— Я все забываю спросить: случалось ли тебе раньше бывать в Валдарре?

— Куда там, меня даже в Сэддлбау не заносило. Путешествовать-то мы с наставником путешествовали, и немало, но все больше по деревенькам да фермам. Так что я самый настоящий деревенский парень.

— Ну, тогда даже лучше, что ты сначала попадешь в Сэддлбау: деревенского жителя и такой маленький городок поначалу может ошеломить. Но не беспокойся, — добавил он, улыбнувшись юноше, — у тебя есть защитники.

— Ага, один из которых объявлен вне закона, а за другим охотятся наемные убийцы, — буркнул квалочианец.

Это было не слишком обнадеживающее замечание, и остаток пути до Сэддлбау они проделали в молчании.

Городок, хоть и не поражал воображение, был не столь уж маленьким, жизнь в нем кипела, и когда они обратились за помощью к кузнецу, тот сообщил, что сможет выполнить их заказ не раньше чем через два часа.

— Свободных кузнецов вы все равно не найдете, работы у нас хватает на всех, — предупредил он.

— Ладно, — сказал Карр, вручая ему несколько монет.

Поплевав на них, ремесленник убрал деньги в карман фартука.

— Я позабочусь о том, чтобы ваших лошадей напоили и накормили.

— Вообще-то мы бы справились с этим сами, — сказал Карр, — но раз так, то пойдем, поищем таверну.

Улицы были полны народу.

— Здесь всегда такая толкотня? — поинтересовался Куч.

— Нет, — покачал головой патриций. — Это необычно.

В толпе попадались стражники, а порой и паладины, от которых спутники старались держаться подальше.

— Может быть, сегодня праздник или что-то в этом роде? — предположил паренек.

— Физиономии у них не больно-то праздничные, — заметил Кэлдасон.

Он попал в точку: лица у горожан, за редкими исключениями, были мрачными, и вели они себя для столь многолюдной толпы на редкость тихо.

Практически весь людской поток тек в одну сторону, и спутники, отчасти из любопытства, отчасти не желая привлекать к себе внимания, направились туда же.

Как оказалось, народ собирался у центральной площади, уже запруженной сотнями людей. Разумеется, такое скопление народа не могло обойтись без разносчиков и уличных музыкантов. Однако продавцы расхваливали свой товар как-то вяло, а музыка звучала по большей части печальная.

Увидев нескольких торговцев снедью, несших на головах широкие подносы, Куч воскликнул:

— О, я умираю с голоду! Может, перекусим?

— Подожди, — остановил его Рит и, положив руку на плечо юноши, указал на центр площади. Куч и патриций вытянули шеи.

Толпа бурлила у подножия возвышавшейся над головами зевак деревянной платформы, походившей на сцену, но отличавшейся наличием нескольких столбов.

— Что это? — удивленно спросил юноша.

— Помост для казни, — пояснил Кэлдасон. От лица парнишки отхлынула кровь.

— Ой! — вырвалось у него.

С одной стороны помоста, под навесом, находились три или четыре ряда мест для высокопоставленных зрителей. Места быстро заполнялись разряженными холеными господами, не иначе как местными сановниками. Подданные Гэт Тампура даже среди этой публики выделялись роскошью одеяний и великолепными магическими аксессуарами.

Звук труб призвал гудевшую толпу к тишине, и на помосте появилась процессия, возглавляемая чиновником, надувшимся от осознания важности возложенной на него миссии. Его сопровождали несколько клерков рангом поменьше, а позади них вооруженные стражники вели двух избитых оборванных людей в кандалах.

Осужденных на казнь приковали к столбам. Состоявший в свите чиновника чародей быстро сотворил подобающее заклятие, и над помостом появился огромный рот, предназначенный для того, чтобы усиливать звук.

Выступив вперед, чиновник развернул лист пергамента и начал читать указ. Парящие над помостом уста повторяли движения его губ.

— Да будет вам ведомо, — зазвучало над толпой, — что представшие перед вами люди обвиняются в нарушении мира и общественного порядка, установленного и гарантированного повелениями его высочества, принца Мелиобара. Их преступные, изменнические действия поставили под угрозу спокойствие и безопасность Беальфы. Вина этих смутьянов усугубляется принадлежностью к запрещенным организациям антигосударственной направленности.

— Говоря по-простому — к Сопротивлению, — шепнул патриций.

— В соответствии с требованиями закона обвинение оглашается публично, и все вы призываетесь стать свидетелями того, как вершится правосудие. Степень виновности каждого из них будет определена на ваших глазах, и, если они не смогут оправдаться, пусть их участь послужит примером для иных бунтовщиков. Обвиняемые должны быть подвергнуты испытанию. Боги, храните принца!

Толпа отреагировала на это без воодушевления. Послышались даже крики протеста, после чего стражники и паладины принялись внимательно высматривать недовольных.

— А что за испытание? — осведомился Куч.

— Им предстоит пройти через испытание магией, — пояснил Карр. — Если они выдержат его, то отделаются заточением или ссылкой. В противном случае их ждет смерть.

— Как же так, ведь если их виновность не будет доказана...

— В глазах государства они уже виновны, и это испытание проводится не ради установления истины, а в назидание остальным.

— Это злоупотребление нашим ремеслом! — возмутился Куч. — Почему их не судят, как положено, с защитниками и вызовом свидетелей?

— Такие привилегии касаются только властвующих, — пояснил Карр, — хотя скорее адский огонь погаснет, чем хоть один из них предстанет перед судом. Для простых смертных суд существует только такой — скорый и неправый.

Тем временем чиновник подал сигнал к началу испытания, и чародей начал декламировать заклинания из толстой книги, которую держал перед ним раскрытой его прислужник. Магические уста на сей раз безмолвствовали, так что текст заклятия остался для собравшихся тайной.

Затем, с интервалом в доли секунды, произошло несколько ослепительных вспышек, и на помосте появились три вращающихся облака. Народ ахнул. Облака, по мере замедления вращения, уплотнялись, обретая вещественность и очертания.

Три идентичных фантома — рослые, с мраморной кожей женщины в ниспадавших до пола белых шелковых одеяниях, золотыми нитями в волосах и с лавровыми венками на головах — встали в ряд перед первым из осужденных.

— Узрите воплощение высшей справедливости! — напыщенно возгласил судейский чиновник посредством магических уст. — Одна из них держит ключ к милосердию, две другие — вестницы кары. В твоем распоряжении, — он повернулся к первому человеку в цепях, — двадцать ударов барабана. Сделай свой выбор, от которого зависит твоя участь. Раз, два, три! Испытание начинается.

Невидимый барабан равномерно, словно бьющееся сердце, начал отмеривать удары. Взгляд обвиняемого нервно перебегал с одного неподвижного фантома на другой. Из толпы, до сих пор хранившей молчание, послышались выкрики: люди старались подсказать несчастному решение, которое казалось им верным.

Заметив, что лицо Кэлдасона исказилось от гнева, а рука сжала рукоять меча с такой силой, что побелели костяшки, Карр предостерегающе коснулся его локтя.

— Не надо, мой друг. Риск слишком велик, даже для тебя.

Квалочианец бросил на него гневный взгляд.

— Подумай о парнишке, — добавил патриций. Рит, отрезвев, неохотно убрал руку с меча и внимательно посмотрел на Куча. Тот не сводил глаз с происходящего на помосте и, словно в полузабытьи, бормотал:

— Вторую... выбери вторую. Неожиданно барабанный бой стих. В тот же миг смолкла и толпа.

— Итак, каков твой выбор? — спросил чиновник через магические уста.

Нерешительный ответ узника слышен не был, но волшебный рот тут же громогласно возгласил:

— Третья! Он выбрал третью!

Кто-то, видимо согласный с этим решением, одобрительно закричал, кто-то разочарованно вздыхал, но реакцией большинства было молчание.

— Нет, надо было выбирать вторую! — тихо простонал Куч. — Вторую!

— Итак, выбор сделан. Пусть названная проявит себя.

Третья фигура выплыла вперед и по жесту чародея начала преображение. Она снова обернулась изумрудным вихрем, который спустя несколько секунд уплотнился, но уже в совершенно ином обличье.

Толпа взревела: немногочисленные возгласы одобрения тонули в криках негодования и гнева.

Теперь иллюзорная фигура была облачена в лохмотья, листья лавра в венке завяли, волосы поредели и поседели. Плоть с рук спала, обнажив кости, а вместо благородного величественного лица темнели глазницы и блестел выбеленный оскал. Так ухмылялась смерть.

— Итак, виновность подтверждена. Приговор вынесен и в соответствии с полномочиями, предоставленными настоящему трибуналу, будет незамедлительно приведен в исполнение.

Дальнейшее, хотя и выглядело жестоко, было произведено так быстро, что явилось своего рода актом милосердия. Мускулистый боец приблизился к узнику, взмахнул блеснувшим на солнце двуручным мечом, и голова приговоренного покатилась по помосту, остановившись у самого края. Тело обвисло на цепях, из обрубка шеи, забрызгав другого закованного в кандалы несчастного, фонтаном ударила кровь.

Толпа заволновалась. Со стороны навеса для почетных зрителей послышались редкие аплодисменты.

Куч отвернулся от помоста и непроизвольно, по-детски уткнулся лицом в плечо Кэлдасона. Растерянный воин неуклюже обнял его, стараясь успокоить. Некоторое время все молчали, потом Карр осторожно поинтересовался:

— Откуда ты узнал? Я имею в виду, относительно второй фигуры. Ты говорил с такой уверенностью, словно это не простая догадка.

— Это и не догадка, — мрачно отозвался Куч, с расстроенным видом высвободившись из покровительственных объятий. — Магия у них, конечно, качественная, дорогостоящая, так что сразу разобраться трудно. Но возможно.

Он пожал плечами.

— Видно, не зря наставник со мной возился.

— Пошли-ка отсюда, — предложил Кэлдасон. Пока они проталкивались сквозь запрудившую площадь толпу, вновь зазвучал рог, возвещая о следующем испытании. Народ качнулся к помосту, и им пришлось задержаться.

Новые фантомы отличались от предыдущих: это были мужчины в белых тогах с длинными черными волосами и без повязок на глазах — очевидно, потому, что ни глаз, ни даже глазниц у них не имелось, лишь гладкая белая кожа.

Уста возвестили второе испытание, барабан начал выбивать скорую дробь, однако второй осужденный отказался действовать по сценарию своих палачей. Он принялся кричать, причем так громко, что некоторые его слова — «свобода» или «да здравствует» — были слышны почти всей площади.

— Виновен! — прогудели уста, и тот же двуручный меч снова сверкнул на солнце. Правда, на сей раз палачу пришлось нанести два удара.

— Нам лучше уйти, — тихо промолвил Карр. Впрочем, начинала расходиться и толпа, так что их уход едва ли привлек бы чье-либо внимание.

Рит и Карр крепко взяли парнишку под локти.

— На этот раз нужно было угадать номер третий, — пробормотал Куч, сглатывая слезы.