"Золото Росийской Федерации" - читать интересную книгу автора (Басов Николай Владленович)

10.

Трофейных коней хватило, чтобы толково отремонтировать конский состав всего эскадрона, и то, некоторых раненных, наскоро подлечив, казаки решили в поводу увести, на будущее. Слабых коней из телег выпрягли, а уж в тачанку вообще таких запрягли, что любо-дорого посмотреть. Рыжову даже жаль стало, увидит кто-нибудь из больших командиров его тачанку, и отберет. Такое уже случалось. Но волочь тачанку на клячах – тоже не дело.

Гуляев со своими казаками вернулся лишь крепко за полдень, говорил, что пробовали уцелевших каблуковцев подстрелить, но те тоже не лыком шиты оказались. И уходили быстро, и направление выбрали такое, что не очень-то постреляешь, распластались над темной-то землей, как ни целься – все одно промажешь. Тем более, против солнца и на скаку.

Коням Гуляев радовался больше всего, Рыжов даже заподозрил, что он только коней и хотел отловить в степи и привести в эскадрон, его они больше людей интересовали. А ведь будет Гуляев командиром эскадрона, подумалось Рыжову, если меня чпокнет, тогда моего. А если уцелею, то скоро собственный получит. Вот коней побольше соберет, и прикажут ему эскадрон составить.

Борсина, когда чуть в себя пришла, стала укладывать раненных на телеги. В помощь ей Рыжов определил Шепотинника, и тот, как всегда стал со всем очень хозяйственно разбираться. Что-то приказал перенести в свои эскадронные телеги, которые по всем степям почти без толку до сих пор таскали, но тут они понадобились, да так, что еще три трофейные пришлось в добавок ремонтировать.

Рыжов сходил, посмотрел, как мужики с этим управляются. Хорошо они работали, вот только… Дай Шепотиннику волю, он чуть ли не колеса от телег на них нагрузит. Крестьянин он все же, собственник, куркуль. Хотя до сих пор эта его способность была эскадрону на пользу.

Потери оказались все же большие для такого-то боя. Если бы Табунов в атаку не бросился, обошлись малой кровью, а так… Два десятка убитых, столько же раненных, из них семь человек довольно серьезно. Еще с десяток раненных могли в седлах сидеть, но все-равно и перевязки требовали, и смотреть за ними приходилось. Сам-то Рыжов знал как это бывает, крепится мужик, говорит, мол, да я на коне уверенней рану заращу, а потом брык, и все, уже его лежачим везти приходится.

В общем, главная трудность – так шесть десятков людей распределить, чтобы и раненных скорее к своим доставить, и еще на обоз для золота хватило. А его, как говорил Табунов, двадцать шесть ящиков. И теперь быстро его не вывезешь, если найдешь… Все-таки придется, думал Рыжов, охрану усилить, и может быть, ждать, пока дополнительные телеги со станции приведут. А до тех пор охранять – и от чужих, и от своих тоже. Вот для этого надежных людей уже не слишком много у него осталось, лучше бы побольше.

Но делать нечего, два десятка хороших бойцов, под командой Гуляева выделили, чтобы раненных везти. И пленных заодно с ними под конвоем довести, пусть с ними другие разговаривают, сам Рыжов к ним и не подошел ни разу, даже когда с иных из них сапоги снимали, а ведь идти им нужно было далеко, босиком не получится. Но тем, кого совсем уж подъраздели все же разрешили в другую обувку влезть, задерживаться в этом переходе Гуляев им не позволит, для раненных это плохо. И вообще, как ни крути – плохо.

Направление ему Рыжов определил не на Татарск, а на станцию Чаны. По словам всезнающего Раздвигина это было быстрее, потому что ближе. А потом, уже пообедав поплотнее, согревшись остатками разбитых телег, и распределившись по-новому, снова в путь отправились.

От нормального эскадрона их было теперь менее половины, и смотрелись они как-то не так, словно куцый хвост у овчарки. Но делать нечего, уж лучше Каблукова в ловушку заловить, как они заловили, чем дать ему по степи носиться. Сами же двинулись восточнее, куда Борсина указала. Сказала, по своему обыкновению, туманно:

– Мощная там энергетика, господин товарищ Рыжов. Я чувствую.

Он попробовал было на нее опять прикрикнуть, чтобы не обращалась к нему старорежимно, до для нее сейчас это было все равно, она как после боя сделалась бледной, так и оставалась. Кажется, переживала.

И эта фраза ее дурацкая, мол, все – русские, не давала Рыжову покоя. Он даже подумал, что ночью следует приставить какое-нибудь охранение к ней, вдруг вздумает удирать? И ведь уже разок удрала, у Кумульчи затаилась, и теперь, если удерет, хлопот будет много, пока найдешь ее… А впрочем, Раздвигин сказал, когда Рыжов попробовал было его заставить при Борсиной находиться, что она на это уже не решится.

Рыжов и сам видел, что она обмякла, словно сама получила одну из тех пуль, которыми их белые поливали. Скромной сделалась, молчаливой. И уже голову держит не так высоко как прежде. И сидит в тачанке ссутилившись. Но она нужна, как и Раздвигин зачем-то нужен. А ведь Рыжов хотел его с Гуляевым в Чаны выслать, чтобы и с ним там по-красноармейски поговорили, но передумал, чего уж… Знает он эти места, вон какие карьеры нашел на раз.

Под вечер второго дня они увидели холмик, чудной такой, словно бы чуть ярче освещенный заходящим солнцем. И правильной формы, как курган, хотя тут, кажется, курганов уже не было. Далеко все же от тех мест, где курганы бывают.

Но от холмика этого вверх поднимался дым, плотный, даже на темнеющем небе издалека заметный. Кто-то из несовсем знающих бойцов ружья приготовили, ведь в эту же сторону остатки каблуковцев ушли, на восток или на юго-восток. А приблизительно туда же они теперь и двигались.

Холмик этот Рыжов решил осмотреть как следует, к нему и людей повел. С собой захватил пяток ребят на конях посвежее и Раздвигина, но тут оказались просто казахи. Они сидели на кургане, жгли костер из какого-то кустарника как бы без надобности, и чего-то ждали. А юрты свои поставили в стороне, чуть не в двух верстах. И овец в округе видно не было, может, ушли они за свежей травой, а может, еще что-то…

К казахам подскакали плотной группой, казахи головой повертели, когда к ним бойцы направились, но никто из них даже на ноги не поднялся. Словно у них было дело поважнее, чем всяких проезжих приветствовать. У самого склона, прямо перед конями неожиданно, словно из-под земли, вырос еще один казах, молодой, даже борода не выросла.

– Кто такие? – спросил Рыжов, мельком вспомнив, что первый вопрос обычно задавал Табунов, но теперь он был похоронен под склоном карьера.

– Мы тут делом занимаемся, – отозвался молодой казах. – Отары не пасем, мы теперь это место долго обходить будем.

– Что? – не понял Рыжов.

– Вы бы, молодой человек, – начал Раздвигин вежливо, – пояснили, что за дело. – Он теперь гораздо чаще держался около Рыжова, и даже приходил ему на помощь, хотя никто его не просил.

– Это колдуны наши, мудрые люди, – пояснил казашек. – Они делают то, что должно быть сделано.

– Не понятно, – буркнул кто-то с седла, кажется, Супрун.

И резковато поднял коня вверх по склону, в сторону дымного костра, только круп жеребца его засверкал в заходящем солнце. Рыжов за ним поскакал, пусть и не так резво у него получилось, но все же решительно. За ним стали подниматься на курган и остальные.

Казахи сидели кругом, было их человек десять, и все почтенных лет, бороды почти до пояса. Многие в какие-то завитушки убраны, у одного из них деревяшка, вроде бы палка-палкой, а вдоль нее струны натянуты. Только он на ней не играл, все сидели молча, вероятно, ждали, пока к ним бойцы Рыжова подъедут.

Молодой казах тоже бросился за всадниками, чтобы переводчиком служить, как догадался Рыжов. Потому и не стал вопросы задавать, пока молодец этот не поднимается к ним. И остальные ждали, просто полукругом расставились. Кони тут же принялись головы опускать, пробовали траву выискать, но бесполезно, рановато было еще для свежей-то травы, хотя тут, без сомнения, она раньше, чем в других местах появлялась, это было понятно.

Казашек запыхался, пока добежал, быстро поклонился, стал что-то объяснять старцам. Рыжову это было не нужно, он сказал и сам удивился, как звонко тут зазвучал его голос. Нет, на самом деле, после боя почему-то все хрипел, а тут вдруг голос прорезался, да еще какой, мальчишеский, как у петуха.

– Салям Алейкум, уважаемые. Что вы тут затеяли?

Казашек зашептал одному старцу, тот медленно покивал и тоже что-то сказал, но что именно – непонятно, потому что большая часть стариков тоже отозвалась привествием.

– Они говорят, – казашек казался почти рассерженным, – как и я вам сказал, что они тут колдуют. Колдуны они наши, почтенные люди.

– О чем же колдуют? – спросил Рыжов.

– Это сложно объяснить, у меня слов русских таких нет.

– А ты попробуй, – предложил Супрун. И выразительно постучал камчой по сапогу, звук этот сейчас резал воздух, словно шашка.

Старики стали переговариваться, молодой казашек крутил головой, как заведенный, наконец, тот старик, к которому он обращался, сказал что-то, и снова в кругу около костра установилась тишина.

– Тут пришлый белый человек нарушил целость мира. Беда это, так нехорошо…

Молодой казашек произнес это, глядя в огонь. Словно там читал эти слова, а не переводил то, что старики сказали.

– Что, вот так-то вот – и нехорошо? – недобро усмехнулся Супрун.

Но на него внезапно очень пристально посмотрел Раздвигин. И Рыжов понял, что больше ничего более существенного они тут не услышат. Он вздохнул, и попробовал соображать, но в голове не прояснилось.

– Вокруг же этого вашего… «нехорошо» не видно, – сказал он осторожно.

– Чтобы это видеть, нужно быть как старцы, – пояснил молодой казах.

И вдруг вслушался в слова, едва слышно уроненные кем-то из казахов, а потом оглянулся на их обоз. И Рыжов понял, что смотрит он на Борсину. Он сам едва не обернулся.

– У вас есть женщина, она так же чувствует, – добавил казашек. – Ее спросите, у нее ваших слов больше. – И как это ни чудно было, почти замахал на них руками. – Все, уходите, вы разорвали важную работу, мы ее продолжим.

Покрутившись еще чуток, с каждой минутой чувствуя, что их присутствие тут делается все более глупым, Рыжов наконец решился и направил своего коня назад, в сторону полуэскадрона под курганом.

– Ага, женщину эту спросите, дак она же разговаривает… через слово не поймешь, – бурчал Супрун.

– Поймут, если надо, – отозвался кто-то из бойцов, и Рыжов понял, что имеют в виду его, а может быть, его с Раздвигиным на пару.

Да, подумал он еще раз, жаль, что Табунов погиб, пусть он иногда не очень толково задавал вопросы, но после него что-то да прояснялось, может, именно потому, что он частенько не то думал, о чем следовало. А как теперь без него быть, Рыжов пока не знал. Раздвигин на роль такого вот спрашивающего без раздумий, не годился.