"Как изучить английский язык самостоятельно. Нестандартные приемы самообучения." - читать интересную книгу автора (Бодров Николай Вадимович)

Как я усвоил грамматику этих языков

Кратко расскажу о своих взаимоотношениях с грамматикой. Кратко — потому что проблема усвоения иноязычной грамматики является, как я убедился, вовсе не настолько сложной, насколько она нам таковой подчас представляется. Скорее, наоборот: она решается почти автоматически и довольно быстро, если найти к ней соответствующие и лучше всего свои индивидуальные подходы. Правда, выбор здесь небольшой.

Я не утверждаю, как и во всех других случаях, что именно мои подходы и в отношении грамматики также были наилучшими. Но они мне существенно помогли, и поэтому я хочу о них рассказать.

Как уже отмечалось, наиболее естественными и эффектовными способами познания грамматики (как и всего языка в целом) являются способы Морозова и Шлимана. Они учат нас черпать грамматические познания из стихии самого языка, почти не используя при этом вспомогательные средства — учебники, справочники и пр. Однако применение этих способов возможно лишь при уже известном обязательном условии: обучение должно происходить крайне интенсивно и с максимальной самоотдачей. Что могут себе позволить очень немногие.

Другой путь — чисто школьный, то есть традиционный и консервативный в худшем значении этого слова. Его принцип: немного теории, немного упражнения, немного чтения, немного говорения. Убогие результаты такого «размазывания» всем нам хорошо известны.

Наконец, третий путь, наиболее, на мой взгляд, разумный для большинства изучающих языки, — это путь срединный, сочетающий плюсы первого и второго и устраняющий их же некоторые минусы. Как раз по такому «синтетическому» пути я тогда и пошел, хоть не сразу, но все же уразумев, что в чистом виде ни первый, ни второй путь не приведут меня к намеченной цели: первый потому, что, как знает читатель, он был для меня просто физически неприемлем, второй же потому, что по своей эффективности он уж очень напоминал тот маяк из одной детской шутки, который то потухнет, то погаснет.

Итак, презрев старую латинскую мудрость: “Tertium поп datur” («Третьего не дано»), я избрал «третий путь», обосновав свое грамматическое кредо следующим образом. Грамматика — это основа нормального, правильного языка, это его скелет. Скелет нельзя просто выучить. Сначала надо его разобрать по косточкам, понять принципы его устройства и сочленения его элементов. А затем к этому пониманию добавить хорошую порцию тренинга, то есть теоретическое знание подкрепить мощной практической отработкой. Грамматика — это система, значит, и изучать ее желательно тоже по системе, лучше — по рациональной системе. Именно такая, на мой взгляд, система постепенно у меня и сложилась. Она покоится на трех основных опорах или принципах.

Принцип № 1.

Сначала я прочитывал какой-либо раздел грамматики по небольшому, но хорошему самоучителю. Но это был предварительный этап, поскольку в голове от такой читки обычно оставалась довольно туманная картина. Я понимал, что надеяться только на учебник, на авторское изложение грамматических хитросплетений не имеет большого смысла. Психология говорит нам, что лишь тот материал усваивается прочно и основательно, который «пережеван» и «переварен» нашим собственным сознанием. Это значит, что любой теоретический материал, и особенно такой, как некоторые не очень вразумительные грамматические разделы, необходимо максимально организовывать усилиями как своей логики, так и своей фантазии. При этом необязательно как-то особо изощряться, достаточно хотя бы немного видоизменить, аранжировать книжный материал, переложить его на язык собственных мыслей. Особенно полезно производить фантазийные трансформации с грамматикой не только мысленно, то есть в воображении, но почаще использовать карандаш и бумагу. Ведь «то, что написано пером, не вырубишь топором», то есть то, что мы можем перенести на бумагу в виде каких-то схем, значков, сокращений, кроков (набросков), наконец, просто слов, записанных в определенном порядке, иначе говоря — все то, к чему мы так или иначе прикладываем не только мысль, но и свою руку, преобразуя сухой книжный материал на свой лад и по своему усмотрению, — все это гораздо лучше впрессовывается в наше сознание, становится нашей личной и потому уже неотъемлемой интеллектуальной собственностью.

Поэтому именно так я и стал подходить к некоторым грамматическим деталям, которые обычным, «лобовым» путем не очень-то спешили уложиться в моей голове. К примеру, для лучшего усвоения ряда английских предлогов я изобразил на бумаге их направленность.

И хотя данный пример элементарной схематичной наглядности отнюдь не был моей находкой, все же картинки, начертанные собственной рукой с последующим двух-, трехразовым повторением, оставили в памяти более глубокий imprinting (отпечаток), нежели был бы тот, который остался бы без их соучастия.

А вот некоторые наиболее употребительные немецкие предлоги я и сам расположил — после перебора нескольких вариантов — таким образом, что накрепко теперь запомнить их «привязанность» к определенным падежам (падежное управление) было уже не проблемой, а скорее удовольствием.

Даже не особенно внимательный читатель без труда заметит, что именно такое расположение предлогов в каждой из трех конфигураций имеет не только внешнюю упорядоченность, но и определенную внутреннюю логику и потому хорошо запоминается.

В последние годы издается немало учебников и пособий по иностранным языкам с многочисленными таблицами, схемами и прочим системно изложенным материалом. Но достаточно осязаемый эффект от них можно получить лишь в том случае, если не просто читать или просматривать все эти таблицы и схемы, а собственноручно и — что особенно важно — по памяти записывать и зарисовывать их, стараясь хоть как-то их духовно «приватизировать», то есть включить во внутренний мир своих мыслей и представлений.

Однако сфера действия такой графики — при всех ее достоинствах — все же ограничена, поскольку великое разнообразие грамматических правил, как и исключений из них, нельзя выразить лишь с помощью таблиц, схем и рисунков. Что, например, делать с почти бесконечными формами времен, типами глаголов и других частей речи, а также их сочетаемостью друг с другом и взаимодействием? Как это-то все уложить в систему или хотя бы в какие-то, пусть доморощенные, но более-менее рациональные границы-рамки?

Столкнувшись с этим вопросом, я стал решать его, как это чаще всего со мной и происходило, by trial and error (путем проб и ошибок). И постепенно пришел к выводу, что такими рамками, такой системой или, образно выражаясь, таким буксиром (с помощью которого — скажу, забегая вперед, — я и перетащил вскоре целый воз грамматики из учебников в свою голову) должна стать система грамматических карточек. Эта система карточек и явилась вторым принципом в моей триаде эффективного усвоения грамматики иностранного языка.

Принцип № 2.

Изготовив самостоятельно или где-то раздобыв стопку небольших карточек из плотной бумаги, размером примерно с футлярчик от магнитофонной кассеты, я выписывал из грамматического справочника на каждую из карточек одно, два или три (но не больше) предложения в качестве образца-примера по какому-либо правилу. На обороте — русский перевод. Обычно карточки советуют использовать для записи иностранных слов в целях заучивания. Я же предпочел заносить на карточки целые фразы-формулы, демонстрирующие конкретные правила грамматики. Слова, на мой взгляд, разумнее выписывать в блокнот — хотя бы потому, что он компактнее, чем стопка карточек, и его можно, к примеру, не без пользы взять с собой на прогулку, в поездку и т. д. (впрочем, словарные карточки я также периодически и в определенных целях охотно использовал — об этом в следующей главе). Иное дело — речевые обороты с хорошо подобранной грамматической «накачкой», играющие для нас роль шаблонов, колодок, лекал. Таких карточек, иллюстрирующих почти все основные правила и случаи грамматики, достаточно составить не так уж много — порядка 100–150 штук. Это не займет слишком много времени, да и сам процесс выписывания будет полезен. Плоды же этой скрупулезной, но не очень обременительной работы начнут ощущаться весьма скоро: вся махина еще вчера совершенно непонятной или туманной грамматики станет вдруг выкристаллизовываться и принимать четкие и ясные очертания, доступные для понимания и запоминания.

Кстати, о понимании. Изучая иностранную грамматику, но не будучи профессиональным лингвистом, я никогда не пытался глубоко вникать в лингвистическую терминологию или подробно разбирать кружевные узоры грамматических конструкций. Я и здесь старался выдерживать относительно среднюю линию между теорией и практикой языка, и как раз мои грамматические карточки и выполняли полезную роль лаконичных, но емких и эффективных посредников между теорией грамматики и практикой ее применения. Эта их роль была особенно полезна именно для меня — человека, не слишком искушенного во всех тонкостях англосаксонской грамматической кухни.

Итак, соорудив не такую уж большую картотеку с образцами разных грамматических форм, я затем старался ежедневно заучивать пять-шесть карточек, то есть целенаправленно вооружать себя готовыми грамматическими формулами на все случаи жизни. Никакой тематической последовательности или таковой по нарастанию сложности я почти не придерживался. Запомнив в течение одной недели 25–30 карточек, я делал на несколько дней перерыв, чтобы, ежедневно тасуя их и вытягивая друг за другом, проверять усвоенное и утрясать в голове. Так я организовывал в своей памяти набор готовых к постоянной службе мне грамматических стандартов, на которые — как на опорные конструкции строящегося здания — можно было уже наращивать все новые и новые «этажи» языка.

Но даже когда я в скором времени надежно закрепил в уме всю эту систему грамматических конструкций, я все еще чувствовал большой разрыв между теорией (знанием) и практикой (применением этого знания). Мне было еще трудно быстро и точно сориентироваться в тексте — я уж не говорю про разговорную речь — и распознать в длинном и витиеватом предложении ту или иную знакомую мне грамматическую форму. И тогда я понял: нужен тренинг. Нужно развить навык. Средств для этого в условиях моей добровольной автономности было на выбор всего два. Первое: массированная тренировка на огромном количестве упражнений. По моей примерной оценке, чтобы отработать только одно грамматическое правило, то есть довести его исполнение до автоматизма, до рефлекса, до свободного использования в любой ситуации и под любым языковым «соусом», надо «провернуть», то есть использовать это правило в различных фразах и словосочетаниях не менее ста раз. Но если учесть, что к тому времени у меня уже было написано около 150 карточек, каждая из которых отражала то или иное правило, то нетрудно подсчитать, что общее число необходимых упражнений составило бы порядка 15 тысяч. Представив себе такую перспективу, я хотя и был тогда морально готов к большим объемам работ, все же немного приуныл. Да и где было раздобыть столько конкретных упражнений, к тому же снабженных ключами, то есть правильными вариантами перевода для самопроверки? Обложиться кругом десятками учебников и выискивать в них соответствующие каждому правилу упражнения? Нет, на такой лингвистический подвиг, даже при всей моей нацеленности на конечный результат, я не мог подвигнуться, да и задача моя была иной: меньше голого тренинга на мертвом, вырванном из контекста материале, больше погружения пусть в сложный, но живой и живительный язык. Впрочем, как помнит читатель, какое-то время на начальном этапе я использовал упражнения с «ключами» — когда делал обратные переводы (с русского на иностранный). Но эту традиционно учебную форму работы, хотя и очень полезную, я практиковал недолго, поскольку просто не получал от нее удовольствия, делая ее в основном по причине своей принципиальной установки: испытать на себе как можно больше различных приемов языкового само обучения.

Поэтому я и обратился вскоре к другому, более органичном) да и более доступному средству отработки грамматики — к книгам. Так родился мой третий принцип непринужденного и плавного приобщения к грамматике.

Принцип № 3.

Да, я вновь предпочел идти путем Морозова и Шлимана, хотя опять-таки с некоторыми своими вариациями и особенностями. В данном случае главная особенность состояла в следующем: во время чтения художественной литературы на иностранном языке возле меня неизменно «дежурила» моя бесценная (разумеется, лишь для меня бесценная) грамматическая картотека. Предварительно я рассортировал все карточки по грамматическим разделам и темам, то есть это была уже четко упорядоченная система языковых шаблонов или, если угодно, шпаргалок, что и облегчало ее использование.

И вот, читая какой-либо текст и наткнувшись на не вполне ясное в грамматическом отношении место, я обращался к своей картотеке и, немного порывшись, извлекал из нее ту или примерно ту (то есть близкую к данному случаю) карточку, на которой была зафиксирована необходимая мне грамматическая форма. К тому же сам процесс поиска нужной карточки также был очень полезен, так как вольно или невольно я краем глаза просматривал и соседние карточки, а значит, еще лучше закреплял их в памяти. Но зачем же, спросит читатель, я все-таки извлекал из своей картотеки необходимые карточки, если предварительно всю эту картотеку я и так уже неплохо уложил в своей памяти? А дело в том, что на каждой карточке у меня обязательно был обозначен источник данной информации, то есть тот учебник или справочник, из которого был выписан грамматический пример, и номер их страницы. И довольно часто, особенно поначалу, я не удовлетворялся лишь одним или двумя грамматическими примерами, приведенными на карточке, а тут же обращался к учебнику, чтобы более подробно изучить или повторить не вполне еще ясное для меня правило грамматики.

Постепенно я стал замечать, что у каждого автора в его книгах преобладает не только определенная, типичная для него лексика, но и определенные, излюбленные данным автором грамматические формы (времена, причастные и прочие обороты, преобладание прямой или косвенной речи, полных или неполных предложений, порядок слов, само строение предложений и пр.). Поэтому, как правило, уже в первой четверти романа (повести, рассказа) мне становился ясен не только литературный стиль писателя, но и основные детали грамматической «паутины» его произведения. И это упрощало дальнейшее чтение книги: чем дальше я продвигался вперед, тем реже приходилось пользоваться грамматическими шаблонами.

Такой естественный подход к грамматике начал постепенно приносить свои плоды: я стал все лучше в ней ориентироваться практически, перестал испытывать неуверенность перед сложными грамматическими казусами, зная, что у меня всегда под рукой мой «золотой запас» — моя картотека; да и сами эти казусы стали понемногу как бы мельчать, а затем и вовсе сходить на нет. Вот так я почти незаметно «перепрыгнул» через этап, казалось бы, неизбежных при изучении языка тренировочных упражнений, и всегда непостижимо-загадочная для меня грамматика (я имею в виду те периоды моей жизни, когда несколько раз я пытался наскоком взяться за изучение английского) на этот раз наконец-то вполне естественным путем влилась в основной поток моих языковых познаний.

Кстати, как-то я прочел статью об одном оригинальном преподавателе музыки, который обучал своих подопечных не по традиционной программе (гаммы, этюды и другие преимущественно тренинговые формы игры), а по своей собственной новаторской системе. Его счастливые ученики, минуя этап отработки бесконечных и скучнейших гамм и арпеджио, почти сразу переходили к разучиванию пьес, сначала легких, затем все более сложных. Казалось бы, это абсолютно «ненаучно» и противоречит всем канонам музыкальной педагогики, так как не дает юному музыканту необходимых навыков в технике игры и даже может «испортить руки». Но самое-то удивительное было то, что ученики этого педагога, напротив, вскоре вырывались вперед и достигали в итоге больших успехов (причем как в качестве самой игры, так и в достаточно объективных конкурсных показателях), чем их сверстники, обучаемые традиционным путем.

Следовательно, не одинок я был в своих исканиях, и данный принцип (минимум абстрактного тренинга, максимум животворной практики) может торжествовать не только при изучении языков, но даже и в таких высокотворческих сферах, как музыка, а возможно, и в других искусствах и науках. Ведь, как сказал еще Гёте в «Фаусте», хотя и устами Мефистофеля: