"Байкеры" - читать интересную книгу автора (Романов Николай А.)

КАТАЙСЯ СО МНОЙ ДО УТРА!

Ночь. Луна покрыта толстым слоем пыли. Это дождевые облака. Дождь льет пятый день подряд.

Кей сидит в траншее и дрожит, прижавшись спиной к скользкому краснозему. На нем грязная майка, грязные армейские брюки, грязные армейские ботинки. Кто сказал, что эти ботинки не промокают? Первый день дождей они еще держатся. На второй – сдаются. Кей не имеет права сдаваться. Он скорчился, зажав автомат между ног, втянув голову в плечи, чтобы дождь не лил за воротник. Когда луна выходит из-за облаков, все вокруг блестит тропической влагой: грязь на бруствере, грязь на дне и стенах земляной ямы, грязь на лицах мертвецов. Зеленые деревья джунглей пригнулись к траншее под тяжестью широких листьев.

Трупы повсюду. Стоят, привалившись к брустверу, сидят, приготовившись к атаке, лежат, отдыхая после атаки. Дождь не прерывается ни на миг. Луна исчезает, и Кей вновь остается наедине со своими страхами.

Страхов много. У них есть имена. Страхи можно потрогать. Их можно позвать. Но если ты начинаешь с ними разговаривать и тебе отвечают, – ты конченый человек. От тебя осталась оболочка, и та ни на что не годна, потому что продырявлена во многих местах и распространяет зловоние гниющего тела.

Там, в километре от траншеи, – река. Река – это дорога из ада. Кей думает о реке, и ему хочется пить. Он подносит к губам одну из стоящих на дне траншеи металлических касок, где булькают капли дождя, и полощет горло теплой водой. Он боится пускать ее к себе в желудок. Он не знает, каких микроскопических тварей на этот раз принес тропический ливень. Прошлый раз, выпив воды, он болел неделю, пока из него не выползли все восемнадцать изрядно подросших червей, не стерпевших огромного количества чистого спирта, натощак принятого Кеем.

Шуршащий звук – словно пальнули из рогатки. Справа, на расстоянии вытянутой руки, в грязь с чмоканьем входит маленькая мина. Оперение распустилось над дном траншеи безобразным железным цветком. Мина блестит мокрым боком, в котором отражается луна.

Кей тупо смотрит на мину. Берет за оперение и выкидывает. Взрыв и крики. Он попал в соседний окоп. Кей хохочет. Его колотит от сырости. Он ощущает только сырость. Ничего более.

Белые пятна лиц. С неподвижных лиц покойников дождь смыл грязь. Проклятая ночь!

Ночь – ощущение гигантской стопы, занесенной над головой. Успеешь выбежать из-под надвигающейся тени?

Байкеры мчатся из ночи в день, ускользая из-под пяты. Успеть пережить ночь. Не заметить, как прошла ночь. Не успеть испугаться.

Кто-то принял решение. Кею приказано убираться из траншеи. Голос знакомый. Это его голос.

Кей встает, опираясь на автомат. Он бредет по траншее, за ноги стаскивая трупы в большую кучу. Он один. Он живой? Едва ли. Разве что движется. Но это не всегда означает, что ты жив. Кей строит пирамиду из мертвецов и пытается взобраться по трупам. Мокрые по-дошвы скользят по бледным лицам, оставляя темные полосы.

Все напрасно. Кей обреченно сползает.

Он присаживается на трупы и закуривает. Он пытается согреть руки. Обшарив карманы погибших, находит пачки писем и фотографий. Перед глазами мель кают незнакомые и ненужные лица, обрывки слов любви и надежды, памятные вещицы из дома. Он берет каску, выливает воду, поджигает одну из бумажек и по очереди роняет остальные в тлеющий в каске огонек, не читая.

Мертвые тела не имеют смысла. Мертвые бумаги на мертвых телах еще более бессмысленны. Теперь все, что может сделать Кей для тех и других, – вдохнуть последнюю искру жизни в эти бумажки. Они согреют его одного. Это все, на что годится память. Согреть на пару минут и исчезнуть навсегда, превратившись в мокрый пепел.

Кей сидит, привалившись спиной к мокрой земле, дрожа от холода и сырости. По противоположной стене траншеи сбегают струйки воды. Струйки плетут бессмысленные узоры.

Кей мертв. Он не имеет смысла. Его жизнь не имеет смысла. Смысл не имеет смысла. ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕТ.

Состояние покоя. Полная гармония. После армии Кей ощутил гармонию только при езде на байке. Это – особое чувство. Это – не блаженство. Это – гораздо больше. Это – все.

Ты достиг равновесия. Байк везет тебя сам, выбирая скорость и направления. Главное – не закрывать глаза. Потому что, закрыв глаза, рискуешь никогда не вернуться.

Это подтвердит любой мертвый байкер. Спросите, когда встретитесь ТАМ.

Кей проснулся. Спать больше не хотелось.

Сегодня Трибунал надумал отвезти Стаю к камням. Кею немного скучно, но его вид подчеркивает сосредоточенность и целеустремленность. Наглухо застегнутая косуха, темные очки и неподвижная посадка в седле. Кажется, что их вместе с ХаДэ отливали из одной стали.

Раннее утро, прохладно. Здесь, посередине шоссе, сухо, но по краям, вдоль тротуаров, вытянулись темные и грязные пятна – лужи, оставшиеся после вчерашнего ливня, внезапно накрывшего загибающийся без влаги Город. Дождь лил ночь напролет и прекратился с рассветом. Земля влажна, ее испарения впитываются в мертвую кожу.

И чего это Трибунала потянуло к камням? Такие места навещают, собираясь задобрить демонов дороги. Существует поверье, что погибший, получив выпивку, пролитую на камень, поделится с демонами, и те будут добрее к байкерам. Кей не спорит с теми, кто верит. Вера – частное дело. Но ему не по душе, что Трибуналу вздумалось общаться с нечистой силой.

Стая передвигается обычным порядком.

Трибунал уважает порядок, хотя от военной службы его воротит. Кей уверен, что Трибунал прав. Армия справедливее гражданской жизни. По крайней мере, в армии все равны, когда, инстинктивно пригнувшись, прыгают с вертолетного борта. Не повезло – и после десятиминутного боя полученные вчера на складе новенькие ботинки-вездеходы достаются другому, и он сидит рядом с тобой, еще не совсем умершим, но уже разутым, и примеривает трофей, не выпуская сигарету изо рта…

Те, к кому сейчас мчатся Бешеные, много лет назад создавали Стаю вместе с Трибуналом. Из той веселой компании он остался один.

Солнце все-таки умудрилось понаделать дырок в редеющих облаках, и один из лучей скользнул по лицу Кея. Он улыбнулся.

От разогретого мотора поднимается тепло. ХаДэ ведет себя идеально. Кей позволил себе расслабиться и сейчас бесцельно глазеет по сторонам.

Красный.

Кей поднял руку. Колонна замедлила ход, ни на четверть корпуса не нарушая общего строя. Такова договоренность: скорость у всех одинакова и ни одной остановки в пути. Путь проверен лично Кеем.

Подошли к светофору, когда дали зеленый. Колонна разом прибавила скорость.

Выскочили на окружную. Стае предстояло пройти полтора десятка километров, прежде чем она свернет на шоссе и пропилит еще пару км.

Увеличили скорость. Сегодня много машин. Впрочем, какое дело Кею до коробков? Это им до него дело. Каждый второй пялится на Стаю.

Водители дешевых и непрочных легковушек, направляющихся на дачи, вцеплялись в руль и посматривали на Бешеных искоса, взглядом, в котором смешались ноющая боль и неуверенность. Большинство из них вспоминали веселую поддатую молодость, подаренный папой ИЖ-Юпитер с топливным баком цвета яичного желтка и девчонку с хвостом, которую он, трясясь от пронзительного зуда в штанах, больше, чем его мотик на кривой тропинке, отвез на берег реки, туда, «где никто не видит», и там неловко сделал ее женщиной, приобретя первый опыт половой жизни. Вот она, эта девчонка, постаревшая, расплывшаяся, со злыми глазками-пуговками, выбившимися из-под косынки седыми волосами и животом, распирающим бесформенный сарафан. Одной рукой она прижимает к себе клеенчатую сумку с сахаром для варенья, а другой старается удержать любопытного внука, который лезет в окно и поедает байкеров широко распахнутыми глазенками.

Владелец дорогого, ухоженного, холодно поблескивающего многослойным лаком экипажа, нагонял байкеров, замедлял скорость и некоторое время шел рядом, небрежно бросив одну руку на руль, чтобы все видели витой желтый браслет, а другой вытягивая прикуриватель и поднося его к торчащей из брезгливо сжатых губ сигарете с золотым ободком на фильтре. При этом он не отрывал взгляд от Стаи, но что было в этом взгляде, догадаться невозможно. Вероятнее всего, решил Кей, ничего и не было. Он вообще сомневался, что хозяин роскошной тачки что-то думал. Подчинив свою жизнь одному главному принципу: «производить впечатление», он уже не был в состоянии интересоваться окружающими. Это и понятно. Он старался забыть унижения и бедность прошлого и отгонял мысли о неотвратимости смерти, которая поджидает его, присев на подоконник в гулком подъезде элитного муравейника и озабоченно прикручивая глушитель к одноразовому пистолету ТТ.

Таких людей Кей понимал: «Я, когда еду, могу вообще не думать. Я еду. Просто еду. Может, я и не хочу думать? Да и на фиг!»

Одна из таких машин не понравилась Кею. Уж слишком долго она неслась рядом с ними, словно прилипла. Он оглянулся на Стаю и махнул рукой дважды по направлению движения. Злой покинул строй, поравнялся с машиной и заглянул внутрь. Тем, в машине, это не по душе, но они поступили очень правильно, не сделав Злому замечание, просто резко ушли вперед. Им не понравилось выражение лица байкера. Лицо Злого никому не нравится. Злой притормозил и вернулся в строй. Кею показалось, что он недоволен.

«Многие представляют себя на нашем месте, – подумал Кей, – но никто не хочет быть на нашем месте. Хлопотное это дело – быть».

Здания по обе стороны шоссе постепенно уменьшались, прижимаясь к земле, словно понимая, что вдали от города можно выжить, если научиться напрямую питаться почвенными соками. Замелькали микроскопические городки и поселки, заканчивавшиеся на счет «одиннадцать». Кей изобрел собственную систему измерения скорости передвижения. На данной скорости поселок надо проскочить именно на счет «одиннадцать».

«Десять» еще ничего, но вот «двенадцать» – это уже ни в какие ворота! Явное опоздание.

Все эти места он проезжал не раз, и ничего здесь не менялось. Кея это поначалу радовало, потом стало раздражать. В Городе он мог свернуть в переулки и выбраться на другую улицу в поисках новых впечатлений, людей и байков. Здесь же ему предстояло увязнуть в грязи, отъехав пару метров от обочины, и навсегда остаться самым красивым из ржавеющих под мелким дождиком останков деревенских механизмов.

Он и не пытался отважиться на такое безумство. Злопамятный ХаДэ никогда не простил бы хозяину попытку превратить байк в мотокультиватор.

Вспомнился утренний сон. Никак не избавиться от кошмаров. Каждую ночь он идет в бой.

«Странно, – размышлял Кей, позабыв про ХаДэ. – Все произносят слово «бой». Гражданские даже чаще. И все подразумевают атаку. Боец со штыком наперевес, полусогнутый, а вокруг красивые беззвучные взрывы. У тебя разинут рот, а ни черта не слышно, что ты орешь. Какой бред! Бой – это когда ты на привале продрал глаза рано утром оттого, что вопит часовой, которому неправильно перерезали горло. И у тебя полсекунды, чтобы схватить автомат, откатиться в сторону, вскочить и нестись в заросли. Если, конечно, заросли есть. А вот если их нет… То, что начнется, это даже больше, чем бой.

Бой – это еще когда ты удачно прикинулся папоротником и мимо тебя прошли ровно семьдесят три автоматчика. На каждого пришлось по двенадцать ударов пульсирующего в бешеном ритме солдатского сердца. Может, они из «дружественных» войск, но лучше не высовываться. Черт их знает, этих «друзей». На месте мозгов у них вуду. И всем человечина по вкусу».

У побывавших на войне сохранилось желание вернуться в бой, даже у старцев. Древних ветеранов тянет пострелять больше, чем молодых ребят. Последнее время Кей все чаще встречал на улицах парней, бесцельно бредущих из одного конца Города в другой, опустив глаза в покрытый раздавленными комками жвачки тротуар, отчаявшись поймать взгляд сочувствия и понимания.

Кей угостил одного из них пивом, и тот произнес странные слова: «Может, следовало найти работу и стать как все, но это убивает больше, чем пуля».

Он еще добавил, безучастно оглядев ХаДэ:

«Счастливый ты. У тебя жизнь посередине дороги, у всех остальных – на обочине. А что за жизнь на обочине?»

Вот оно, это место. Бешеные разом нажали клаксоны, и воздух прорезал вой. Выли байки, выли люди. В этом вое слились тоска, бессильная злоба на неподвластный человеку случай, на злую волю, лишающую Стаю ее братьев.

Давным-давно здесь разбились двое – Плуг и Сенатор. Стая переживала не лучшие времена и болезненно перенесла потерю пары Бешеных. Зачем понадобилось водиле автофургона, заполненного битой птицей, выворачивать на окружную так, словно он единственный шофер на земле, никто уже не узнает. Байкеров вдавило в асфальт, и смерть их была мгновенной и безболезненной. Водитель тогда не пострадал.

Он умер через три дня и тоже довольно быстро.

Испортил здоровье другому – расплатись своим. Одиннадцатая заповедь.

Вся боль досталась Стае. Бешеные хоронили ободья, перекрученные, словно старые газеты, и вилки, завязанные узлом.

Вдруг раскинет спицы Обод пожилой. Разойдется вилка, И ты покинешь строй.

Смерть байкера – свободная смерть.

Кей тогда занимал то же положение в Стае, что и сейчас. Он смотрел на смесь металла с человеческим мясом и думал. Думал о том, что большинство людей даже не представляют, до чего неудобно они устроены внутри. Все жизненно важные органы расположены так, словно Создатель специально желал человеку скорой смерти. То-то удивился бы Господь, заглянув на Землю и увидев, как слабо его творение. Он здесь давно не бывал, как его ни просят. Спит, наверное…

Вой прекратился так же внезапно, как начался.

Тогда, давным-давно, Бешеные отвезли металлические останки на ближайшую стройку, где бетонщик залил искореженное железо в небольшой плите. Теперь плита наполовину зарыта в землю в стороне от кустов, чтобы на нее не опорожнился пролетный дальнобойщик.

Встали напротив плиты, аккуратно выстроив байки вдоль обочины, словно с небес на них смотрели раздавленные байкеры и оценивали степень оказываемого уважения. Трибунал опустился на колени и говорил с мертвыми. Живые сгрудились в кучу немного в стороне и не мешали. Они вслух вспоминали пьяного Плуга, запросто делавшего стойку на руках, на полном ходу держась за рога байка. Этот трюк вызывал живой интерес водителей, и не одна тачка разбилась вдребезги из-за неожиданного цирка на дороге. Вспомнили Сенатора, немолодого мужика, в одночасье оставившего должность в правительственной конторе и заделавшегося свирепым байкером.

Трибунал встал. Каждый из Бешеных по очереди подходил к камню, трогал его и медленно возвращался к своему байку. Когда очередь дошла до Барона, тот вытащил из кармана косухи никелированную фляжку и полил из нее на камень. По толстой небритой щеке скатилась слеза, почти незаметная среди струек пота.

Придерживая ХаДэ на малой скорости, Кей дождался колонну и вмылился в зазор, заняв привычное место.

Байкеры исчезли.

Солнце расплавило облака, и его лучи неторопливо испаряли алкоголь с начавшего крошиться еще зимой бетона, прошитого ржавеющими жилками раздробленного металла. Камни врастали в землю, сливались с ней, медленно разрушаясь.

Каждый, живший в Стае, достоин нескольких слов, глубоко выбитых на могильном камне.

«Я жил в Аркадии».

Почему все хорошее – в прошлом?

На обратном пути остановились у небольшой пивной, заняв все столики под парой старых дубов, чудом уцелевших после расширения кольцевой дороги.

Пиво лили все, кроме Трибунала, который попросил кофе, попробовал и больше не притрагивался к чашке, вслушиваясь в разговор Стаи.

Говорил Вторник:

– …дурацкий сон. Будто еду я со Стаей, а у меня отвалилась рама вместе с двигателем и задней подвеской. Раскатилось это добро по асфальту, а я с рогами в руках бегу за Стаей, толкаю вилку перед собой и еще успеваю уворачиваться от коробков. Боюсь отстать от Стаи. Дело ночью происходит, и у меня фара горит, хотя аккумулятор валяется позади, на дороге, и его уже расплющил какой-то козел на МАЗе. Как под мост вошли, все гудеть принялись, а я – пас! Гудок не работает. Тогда я принялся орать во весь голос заместо сигнала.

– И чем закончилось? – Только Танк проявлял живой интерес к рассказу. Капеллан мрачно молчал, вертя в руках зипу. Остальные еще не отошли от свидания с камнями, помалкивали и мрачно переглядывались.

– Мать ввалилась в комнату и перетянула меня по башке веником. Тут яч и проснулся. Оказывается, я на весь дом орал, даже собаки на улице залаяли, даром что живу на третьем этаже. Потом уснул, и уже ничего не снилось. Потом опять проснулся.

– А чего просыпаться, если все уже?

– Все?

– Ну, ты ведь не перся больше под мостом с вилкой в клешнях?

– Нет.

– Ну?

– Что «ну»?

– Проснулся чего?!

– Менты приехали, – нехотя произнес Вторник. – Соседи вызвали. Сказали, что родители меня наконец-то убили, а я перед смертью криком исходил. Я с предками со школы в контрах. Дня не проходит, чтоб они меня на бычки не вытянули. Из церкви не вылезают. Туда идут трезвые, а возвращаются – еле ноги волокут.

– И что соседи?

– Я им кайф сильно обломал, когда вышел к ментам на лестницу голый, только шлемаком член прикрыл. Старушка из восемьдесят второй – хлоп в обморок! Ментовский медик ее оживил, провоняв нашатырем весь подъезд.

– А потом что?

– Ничего. Пошел снова спать. Уснул и проснулся, когда вы под окнами кнопки давили…

«Правильно поступил Трибунал, запретив Стае трепаться на людях, – размышлял Кей, вслушиваясь в разговор. – Что подумают люди, услышав? Очарование Стаи улетучится, как дым».

– Что скажешь, Кей? – Капеллан отвлекся от зипы и развернулся. – Растолкуй нам всем, что бы сей сон значил.

– Проблема в том, – невозмутимо начал Кей, забросив ноги на стол, – что человек живет одновременно в нескольких стаях. А это противно природе любого живого существа. Но на работе одна стая, дома – другая, в компании – третья. А если компаний несколько? А если ходит по бабам? А когда много ездит, то вынужден примыкать к временным стаям, если человек общительный. Общительные долго не живут. Вспомните Христа.

Последнее замечание – специально для Капеллана.

– То есть вынужденная жизнь на несколько стай расстраивает психику и разрушает человека как личность. Жизнь в одной стае угодна природе и всем, желающим жить с природой в мире и согласии.

Болтовня отвлекла Бешеных от мыслей о скоротечности жизни. Стая заинтересованно слушала. Каждому не терпелось встрять в разговор со своей темой.

– …дороги – дрянь! И никогда они у нас хорошими не будут! – горячился Танк. – Надо не дырки заделывать, а все полотно менять! Атак… Одно расстройство. И для байкера, и для байка. Езда, конечно, приключение, но не до такой же степени, чтобы загнуться на ровном месте, когда асфальт под тобой разошелся, и ты летишь к центру земли! А на кой, скажите, мне знать, что там, под землей, раньше положенного времени? Я еще свое не откатал!

Похрустывая чипсами и отхлебывая пиво, Стая внимала речи Танка. Тема дорог его здорово задевала. Причина быстро прояснилась:

– У меня между ног добра на полcта тысяч баксов, а они…

Стая дружно заржала. Из дверей пивной выглянул встревоженный хозяин, но тут же успокоился. Дракой не пахло. Отсмеявшись и закурив, Капеллан посерьезнел:

– Ты мнительный, Танк. За твое добро столько не дадут. Разве что твои яйца от Фаберже.

Танк насупился и буркнул:

– Ты знаешь, что я имею в виду. Не хрена булькать без дела.

Никто не обиделся. На своих не обижаются.

– Танк прав, – заявил Морг и помахал в воздухе пустой кружкой, подзывая официантку в зеленом передничке. – Дороги у нас в стране, конечно, паршивые. Старая истина.

Приятно поболтать в обществе равных, когда некуда спешить, жарко и полунагие девчонки едва не вываливаются по самые трусики из окон проезжающих автобусов. Так им хочется понравиться крупнотелым байкерам.

Кей возразил:

– Где-то я читал, что плохие дороги – это государственная стратегия. Часть оборонительного плана на случай внезапной агрессии.

– Это как же? – с набитым ртом изумился Освальд-младший, отвлекшись от жирной дымящейся сардельки и двух гор рассыпчатого жареного картофеля и тушеной капусты.

– А вот так, – рассуждал Кей. – Предположим, на всех картах дорога обозначена, как трасса федерального значения в Город. Попрет по ней враг, а она окажется улучшенной грунтовой и заканчивается в болоте. Тут врагу со всей его мудреной техникой и каюк! Особенно хороший каюк может быть осенью. Или весной… Впрочем, если подумать, на наших дорогах врагу в любой сезон крышка.

– Оставьте, ребята, – устало бросил Злой. – Я думаю, что дела у нас в стране так паршивы, что наверху порешили казну потратить лучше на еду и баб, чем на какие-то дороги в никуда. Они, наверное, правы…

Замолчали.

– Споем? – предложил кто-то, не подумав.

На него зашикали, но поздно. Заскучавший Барон моментально оживился, радуясь возможности продемонстрировать вокальные способности, и немедленно забасил, заставив в страхе разлететься ватагу кормящихся при ресторане галок:

Чопорный чоппер Чопал чуть-чуть…

Со слухом у Барона плохо. Ему не дали закончить и моментально освистали, правда негромко. Он не сильно расстроился, потому что все равно забыл слова.

Укоризненно покачивая головой, Капеллан успокоил певца:

– Сын мой! Ты не виноват в том, что тебе трайк на ухо наехал. Но в детстве тебя могли бы предупредить. Кто тебя воспитывал?

Барон не умел отвечать кратко. Он вытер губы наверченной на запястье банданой и нудно загудел:

– Если в порядке очередности, то сперва бабушка, специалист по творчеству английского сатирика Генри Филдинга. Читала мне его на ночь. Когда я научился говорить, то выплюнул соску и заявил, что Филдинг – полный отстой! Бабушка вскоре скончалась. Родители пробовали воспитывать, когда навещали меня в интернате в редкие дни приезда из Штатов, где работали русскими физиками на китайской фирме. И так до того дня, пока меня не повалила на маты в школьном спортзале моя училка по физкультуре, огромная потная кобыла в шортах, с двумя дынями впереди и чемоданом вместо задницы. Она оставила меня после уроков, чтобы потренировать перед городским чемпионатом по тяжелой атлетике.

Барон зажмурился от удовольствия и продолжил:

– На пару мы маты едва до дыр не протерли! У нее оказалась богатая фантазия, и мы придумали несколько новых способов использования спортивного снаряда «козел», шведской стенки, бревна и гимнастической палки. Попытались еще поработать с канатом, но она подвернула ногу, свалившись вместе со мной из-под потолка. На этом наш сексодром работу закончил. После этого я занялся самовоспитанием. И нечего гоготать! Девчонку себе завел, из параллельного класса.

Болтовню оборвал голос Трибунала:

– Кончай треп, братва. Снимаемся.

На въезде в Город Трибунал притормозил, на ходу перебросился с Кеем парой слов и повел Стаю между длинными бетонными заборами, окружившими многие тысячи расползшихся в разные стороны гаражей. Казалось, нет им конца, этим прибежищам убогой автотехники, хранимой хозяевами как последнее сокровище, без которого они навсегда перейдут на положение пешехода, существа неполноценного.

Дома Кея ждали Урал с поводком в зубах, сам по себе разморозившийся холодильник и сообщение на автоответчике от Покера, приятеля Кея еще со школьных времен. Кей включил автоответчик на прослушивание и затеял возню с Уралом, якобы стараясь вырвать поводок из пасти. Вот еще! Урал рычал сквозь крепко сжатые челюсти и не отпускал. Не отдам, дескать, а то еще ты повесишь его на гвоздик, и не видать мне прогулки. А у соседнего дома гуляет стриженая пуделиха, такая самочка, что закачаешься. Урал увидел ее утром из окна и втюрился по самый хвост. Платонические чувства быстро перешли в собачью похоть. К приходу Кея пес обезумел от страсти.

Песий рык отвлек внимание Кея от автоответчика, и пришлось прослушивать еще раз. Покер был немногословен. Приглашал к себе, сказав, что ждет в любое время, потому что у него отпуск и он торчит дома, маясь от скуки.

Покер маялся от скуки не один, а в компании с ящиком коньяка, который успел опустошить наполовину, хотя отпуск начался всего несколько дней назад. Кей встретил Покера во дворе, когда тот, покачиваясь, брел от табачного ларька с блоком самых дорогих сигарет, какие смог найти. Внешность Покера вызвала у Кея неприязнь: коротенькая стрижечка, коротенькая кожаная курточка и маленькая сумочка со множеством отделений и миниатюрной ручечкой. Мальчиков в таком прикиде, с такими крохотными сумочками и немужскими повадками Кей во множестве наблюдал на улицах европейских городов в компании обеспеченных пожилых господинчиков.

Покер приветствовал Кея, долго обнимая и тыкаясь губами в его бороду. Даже обронил сигареты. Нагнувшись, долго пытался ухватить выскальзывающий целлофановый бок. Ухватив цветастую коробку, еще дольше не мог разогнуться, раскачиваясь и балансируя. Кей не мешал Покеру, готовый прийти на помощь, если тому станет совсем плохо. Покер сумел собраться, и остаток пути до дверей великолепной квартиры они проделали быстро.

Последний раз Кей был у Покера лет пятнадцать назад. Мало что изменилось. Разве что экран телевизора больше, стены белее, прибавилось полок, на которых расставлена разнокалиберная музыкальная аппаратура, а демократичный потертый текстиль сменила роскошная диванная кожа. Родители Покера, давно умершие, оставили тому в наследство жилье, деньги и теплое местечко в министерстве «каких-то» дел. Покер никогда и ничего не умел делать толком, поэтому в министерстве его приняли как родного, и он сразу влился в коллектив, напиваясь до бесчувствия дважды в неделю. Если выдержать этот ритм, поучал как-то Покер Кея, то можно достичь изрядных высот и войти в правительство.

Когда-то они с Покером классно катались, вместе пережили не одно приключение, а теперь Кей смотрел на остатки человека, маленькими глоточками попивая коллекционный коньяк и слушая бесконечный пьяный треп:

– Я слез, – вещал Покер, пытаясь нарезать твердую, как ножка стула, колбасу и не замечая, что пилит тупой стороной ножа, – когда понял, что моя страна никогда не станет великой байкерской державой. А в другой я кататься не намерен. Мы обречены прозябать на обочине мировой цивилизации, трясясь от холода рядом с раздолбанным байком отечественного производства, подогревая себя водкой и чувством принадлежности к величайшей нации мира!

Кей перегнулся через стол (друг принимал его на кухне) и перевернул нож. Покер немедленно порезался, но не сильно и не обратил на порез внимания. Сейчас не это для него главное. Порезанную колбасу он рукой переложил на тарелку и продолжил:

– Можно стать байкерской державой, если много людей имеют много денег. Тогда мы покупаем фирменные байки или строим завод и производим их сами. Этого нет и уже никогда не будет! Бензина ни хрена не осталось… Верь мне, Кей, у меня точная информация. Я нахожусь на острове… Нет, на острие! Да, на острие научно-технического прогресса. Я точно знаю, что он уже закончился. Отвожу байкерам еще десять – пятнадцать лет езды. Затем – все… Стоп-машина! У нас в стране – так точно. Бешеные как появились, так и сгинут. Чем вы лучше других?

«Поразительно. – Кей уперся глазами в кнопку на телефоне. – Человек в резину пьян, но речь его гладка и безукоризненна».

Действительно, Покер проговаривал слова так, словно долго размышлял, затем записал мысли и выучил текст наизусть.

«И на черта мне эта мука? Терпи, Кей!»

Колеблющейся рукой отправив кусочек колбасы в рот, Покер зажмурился от удовольствия, долго пережевывая мясистый толстый кружок, проглотил и грустно подытожил:

– Правда, у Бешеных есть Трибунал. Поэтому шанс выжить у вас выше, чем у других. Возьми хоть мою Стаю… Пошли, покажу!

Вошли в невероятных размеров комнату, все стены которой занимали шкафы с антикварными изданиями, судя по темным переплетам и золотому тиснению. Ан нет! Кей присмотрелся и едва не рассмеялся, вовремя удержавшись. Какой-никакой, Покер все-таки школьный друг.

Все шкафы забиты фотоальбомами! С переплетами под старину и золотыми буквами затейливого шрифта, сплетавшегося в слова и фразы: «Новый год», «Греция», «Мертвое море», «Ирландия», «Я и Америка», «Переделкино», «60-летие шефа» и прочая дребедень в том же духе. Еще больше понапихано видеокассет. Тысячи и тысячи фото и видео. Похоже, Покер заснял едва ли не каждый день своей жизни. Видно, ему нравилось наблюдать себя со стороны. Так ему больше верилось в то, что его жизнь правильна и что он вообще еще жив. На всех фото стояла дата и час съемки. Покер вытянул альбом с названием «Моя стая» и сунул в руки Кею:

– Любуйся, старик, а я пока отолью.

Стая Покера являла собой группку людей с очевидными признаками переедания и недостаточной физической нагрузки, страдающую болезнями сердца, печени и желудка. Люди улыбались, строили рожи, принимали забавные позы и ни на одном фото не расставались со стаканом. Кею показалось все это настолько искусственным и нелепым, что он с досады едва не швырнул альбомчик в форточку. Друг другом, но тащиться на байке в такую даль, чтобы пялиться на изображения людей, которые ненавидят Покера, что ясно по их взглядам… Впрочем, на фото они все друг друга смертельно ненавидят и боятся.

Внимание Кея привлек единственный альбомчик без названия. Черный корешок манил неизвестностью. Кей оглянулся на дверь. Ему казалось, что он вторгается в запретную зону.

В поспешно снятом с полки и раскрытом альбомчике находились фото его и Покера молодости: диковатые развлечения, драки, путешествия… Вот Кей развалился на байке и спит, свесив руку едва не до земли. В руке – бутылка с остатками пива… Здорово, наверное, погуляли! Покер, с опухшим лицом, устроился под кустом сирени, в обнимку с двумя потрепанными девицами, вероятно, после бессонной ночи. И снова Кей, но уже снятый не так давно: верхом на ХаДэ, с серьезным видом выруливает на проспект. Лицо так четко вышло, что можно разглядеть даже крохотный крестик, болтающийся на серьге…

За спиной послышались шаги. Кей захлопнул альбомчик и поставил на полку. Незачем давать Покеру тему для бесконечных и бесполезных воспоминаний.

Покер вернулся, на ходу вжикнув молнией на брюках, продолжил, словно и не отлучался:

– Помнишь время, когда наши байки были простыми «Уралом» и «Днепром»? Ничего не изменилось: байкеры на «Уралах» хотят могучих японцев, но не могут себе это позволить. А те, кто на японце, не хотят назад, на «Урал». Дурацкий каламбур… Те, кто катался на отечественной технике, знает, что это такое. А тот, кто сразу получил богатую тачку, не собирается опускаться. Он просто слезает, стоит ему потерять японца.

Кей молча курил и не возражал. Нравится Покеру уговаривать самого себя – милости просим. Кей согласен немного послушать. Посидит еще полчаса – и домой. Надо с Уралом (о, черт, всюду Урал) еще разок погулять, а то сегодня время ушло на скандал с дамочкой, которая вывела во двор пуделиху, чтоб им обеим… Когда Урал потащил его к этой расфуфыренной кудрявой псине, ее хозяйка решила, наверное, что они хотят их обеих изнасиловать, причем еще неизвестно, кто из двоих – хозяйка или собачка – приглянулись крупногабаритному, дрожащему от страсти Уралу.

– Понимаешь, милый Кей, – с сентиментальным вздохом вальяжно тянул Покер, вытаскивая пробку из очередной коньячной бутылки, – хотел я стать уик-энд-байкером. Катался бы по выходным, глядишь, пить стал бы меньше, перейдя на пиво. Но и на это меня не хватило. Представляешь, скорость перестала нравиться!

Хохотнув, Покер икнул, обдав Кея перегорелым коньячным ароматом. Сам он запахи уже не различал и вдохновенно продолжал:

– Сам понимаешь, скорость для байкера – средство самоутверждения. Хочется ехать, словно Капитан Америка, и оставлять за хвостом затраханных жизнью граждан. Таких, как я, например… Только некуда бежать. Езда на месте. Ехать – не ехать, уехать – не уехать… Через десять минут ты остановишься и увидишь тех же самых людей, как будто и не уезжал! Можешь час ехать, год… Те же гнусные рожи! Только, может, с другим разрезом глаз… Черные рожи, желтые рожи… Поэтому байк – средство симуляции ухода от проблем.

Слово «симуляция» далось Покеру с трудом.

– Ты почему на фото один? – прервал Кей рассуждения приятеля, раскрыв альбом со «стаей Покера». – У тебя, по-моему, дочь и жена…

– Дочь, жена… – подтвердил Покер и хитро прищурился. – Только я себя вижу, а их – нет. Поэтому на фото я один. У них свои фото есть, без меня. Потом покажу. Да они, кстати, сами скоро завалятся. Хочу их порадовать известием!

Покачиваясь, Покер встал, откинул руку в сторону и заявил:

– Завтра! Нет, послезавтра… Словом, скоро снова залезу на байк! Жди меня, Кей! И я появлюсь…

Он отхлебнул коньяк из горлышка, поперхнулся и зашелся кашлем.

Вытерев рукавом слюнявый рот, Покер продолжал, откинувшись на диван. Голос звучал тише и тише:

– Хотя… Скажу откровенно. Харлей – мечта, взращенная искусственно. В нем нет практической необходимости: дорог, технически несовершенен, жесток, капризен, его опасно хранить. Хозяин обречен на переживания: сопрут – не сопрут? Все это предусмотрено изобретателями системы «Харлей – мечта». Ты, Кей, жертва этой системы. И я тоже, потому что и сейчас верю в магическую силу и божественное назначение Харлея. Байк становится неотвязным кошмаром, смыслом всех действий. Вот х…я какая! Искусственная мечта вырастила андроидов с кучей комплексов. Они и есть байкеры.

Перед тем как совсем отрубиться, Покер сосредоточил взгляд на Кее и с пьяной удалью заметил:

– До меня дошли слухи о «золотом байке». Хана теперь всей братве!

Кей насторожился. Покер продолжил, сощурившись, словно стараясь не упустить важную мысль:

– Я его понимаю, этого золотого. Нужно очень сильно ненавидеть байкеров и байки, чтобы придумать такое! Собрать мотоцикл из золота – тонкое издевательство. Я на такое не решусь никогда.

Кей уточнил:

– Золота жалко? Или не обучен с людей кожу сдирать?

Покер не ответил. Он умолк, и через секунду Кей услышал болезненный храп упившегося в дым человека. Кею нравился Покер, какую бы чушь тот ни порол. Покер не раз выручал его в трудные времена, когда Кей ушел жить на улицу. Стащив с друга ботинки и уложив бесчувственное тело на диван, Кей подложил под голову стопку снятых с полки фотоальбомов.

– Не старайтесь, не оценит.

Кей обернулся на голос. Девушка с длинными темно-русыми волосами, затянутая в волнующе-узкие джинсы и с полоской синей ткани, едва закрывающей грудь удивительно красивой формы.

– Проснется и даже не вспомнит, с кем пил. Она прошла в комнату, по дороге швырнув на стол сумочку и складной зонтик. Заметив на низком столике бутылки, присела рядом и налила коньяку в одну из стопок, в беспорядке расставленных по всей полированной поверхности.

Кей молчал, уставившись на девушку, лихо опрокинувшую в себя содержимое стопки и замершую с открытым ртом. Коньяк действительно хорош. Содержащийся в нем мощный и ароматный заряд едва не опрокинул самоуверенную девицу на пол. Покачнувшись, она удержалась и встала, искоса бросив на Кея независимый взгляд.

«Рановато начинаешь. Надрать бы тебе задницу, малышка. Или еще что сделать…»

Поправив сползающую с груди ткань, она еще раз взглянула на Кея.

– Вы меня не узнаете?

– Нет!

– Я – жена, вон, его…

Она поджала полные губы и небрежно ткнула пальцем в сторону безмятежно посапывающего на диване Покера.

Пришло время Кею удивляться. Он не удержался:

– Иди ты! Жена? Вы отлично сохранились, мадам, для своих лет! Простите, я искренне…

Девушка игриво покачала бедрами, что в другой обстановке Кей растолковал бы иначе. Сейчас это следовало понимать, очевидно, как простое кокетство.

– Я – вторая жена… А с первой вы знакомы?

– Видел однажды, издалека. Давно это было. Ваш супруг привозил ее на Смотровую площадку.

– Самое место для осмотра! Любит она осмотры! Только б на нее и пялились! – неожиданно взвилась девица, сверкнув глазами и моментально превратившись в маленькую фурию. Ей шло демонстрировать злость.

Она нагнулась к низкому столику и подняла стопку с остатками коньяка. Специально или нет, но так она продемонстрировала Кею все свои достоинства: тяжело колыхнулась грудь, едва удерживаемая тонкой тканью, и еще больше натянулись джинсы, притягательно обтянув то, что не нуждалось в искусственных средствах для округления.

В отношении жен друзей Кей следовал незыблемому принципу: не трогать! Но сейчас внутри него обрушились тщательно возведенные за много лет подпорки, и сердце с гулом покатилось вниз, сшибая на своем пути остатки благоразумия. Теперь он мог думать только об одном.

– Я вас знаю. Вас зовут Кей. Мне рассказывали… Э-э-э… Муж рассказывал! Кстати, мы с ним давно не живем вместе.

– В смысле?

– В том самом смысле. И очень давно. Почти всегда. Кстати, – к ней вернулось игривое настроение, – у меня есть фильм про вас всех!

Кей удивленно поднял брови, и девушка пояснила, поглаживая пуговку на джинсах длинным зеленым ногтем указательного пальца:

– Ну, где все Бешеные по дороге едут. Муж снимал… Фильм не здесь, а там, в другой комнате. Я поставлю и вас позову.

До Кея дошло, что будет дальше, и его слегка затрясло от предчувствия. Но как странно! На вид-то ей лет восемнадцать. Если не меньше… А, какое ему дело! Лишь бы Покера не потянуло в туалет с двумя пальцами во рту.

Она позвала его минуты через две, и Кей побрел на голос, ощущая дрожь в коленках. Чувство, знакомое каждому мужику. Ну, если облом! Поначалу Кей заподозрил что-то неладное, но после того как жена Покера (или кто там она ему?) дважды укусила его, он сам рванул в атаку и тем отрезал себе путь назад. Целый час прошел, за окном темнело, но оба не ощущали усталости.

Он лежал поперек огромной кровати, широко раскрыв глаза, и следил за самым волнующим в мире зрелищем: девушка разводила для него длинные ноги, медленно, заставляя Кея в который раз пойти мелкой дрожью и наблюдать с едва сдерживаемым звериным бешенством, как увеличивается прямо перед глазами темный островок и томно раскрываются лепестки, куда он, Кей, врывался, вваливался, вонзался, погружался, где тонул, барахтаясь и не зовя на помощь, потому что слаще такой погибели представить себе ничего невозможно.

Взяв ее первый раз, Кей испытал ощущение, что его нагло обманывают, но перед зовом плоти все другие чувства растворились. Кей послал принципы очень далеко. Но она… Не то она играла с ним, проверяя на прочность нервов и желая полностью подчинить своей воле, не то она действительно слегка, почти незаметно, смутилась в самый ответственный мо-. мент.

Она многое знает, но не все и не главное. Кей терялся в догадках в те редкие минуты, когда наступала передышка и оба замирали, чтобы через считанные мгновения снова кинуться друг на друга, высунув языки и кусаясь, словно животные, долго искавшие пару, и едва дотерпевшие до случки, чуть не сойдя с ума в одиночестве.

Два или три раза Кей слегка спасовал перед неожиданными требованиями дикой кошки, не знавшей границ в стремлении удовлетворить себя. Она навязывала свою игру, и Кей с опозданием ощутил, как ловко она сделала свои желания его желаниями. Ведьма! Это уже не игра. Это – война. Приняв вызов, Кей вынудил ее кричать, заставив испытать длинную череду мгновенно сменяющихся чувств – от острой боли до многократного оргазма. В отместку она до крови разодрала ему спину когтями, но тут же залечила раны, нежно касаясь царапин горячими губами.

Как внезапно все началось, так же стремительно и закончилось. Неожиданно девица перегнулась через Кея. Он решил, что она созрела для еще одного раза, набрал побольше воздуха и зарылся лицом в манящую грудь, но она схватила лежавшие на скомканных джинсах малюсенькие часики, взглянула и охнула во весь голос. Пока она стремительно натягивала одежду, Кей успел еще раз внимательно рассмотреть юное создание и понял, что его обманули, но в чем заключается обман, он так и не сообразил.

Она ему отчаянно нравилась, но он не торопился со скоропалительными заявлениями. Торопиться некуда. Покер дрыхнет, а вечером дел нет. ХаДэ загнан на стоянку, где гордо возвышается под окнами маленького кирпичного домика, в котором дядька-смотритель трясется от чувства жестокой ответственности за доверенную ему кучу денег на двух колесах.

Девица умчалась, не попрощавшись. Сначала она пробежала в коридор, откуда до ушей Кея донеслось поскрипывание дверцы стенного шкафа. Затем помчалась на кухню. Гулко хлопнула дверь черного хода (Кей знал о его существовании еще с детских времен), и вернулась тишина, прерываемая беспокойным кряхтением Покера, которому, очевидно, снились иллюстрации к его заумной лекции: тонущие во льдах байкеры, порхающие в облаках Харлеи и колонны «Уралов» и «Днепров» защитного цвета, марширующие по улицам, залитым кровью пешеходов.

Затушив со вкусом выкуренную сигарету, Кей поправил простыни, медленно оделся и вышел из спальни, оглянувшись. За окном темнело. Повозив рукой по стене, он нащупал выключатель, и комнату залили потоки света от полудюжины ярких ламп большой люстры. Кей невольно сощурился и поднес ладонь к лицу. Похоже, в этой спальне кто-то боится темноты… Даже ночника нет.

Он увидел брошенное на спинку стула платье, и его поразила одна деталь. Чтобы удостовериться, он взял платье, присмотрелся и со злостью отшвырнул в сторону. Может, Покер заболел и наряжается в женские тряпки? Его молоденькая «супруга» запросто утонет в таком балахоне.

Недоумевая, он покинул спальню и остановился, задумавшись. В голову не приходило ничего, кроме мысли о необходимости проверить масло в ХаДэ и заменить, если что.

В коридоре щелкнул замок входной двери, и раздраженный Кей повернулся к дверям, намереваясь устроить небольшой допрос. Возможно, что и с пристрастием. Сейчас эта девчонка ему все расскажет!

Вошла женщина, полноватая, в очках, примерно одного с Кеем возраста и замерла, увидев незнакомца. Кей улыбнулся:

– Я знакомый. Знакомый Покера. Если собрались кричать, то не надо. Я не грабитель.

Раз у нее ключ, значит, она здесь не чужая.

Женщина бессильно опустилась на стул около двери, аккуратно поставив на блестевший свежим лаком паркет сумку и полиэтиленовый пакет. Стенки пакета проткнули вязальные спицы, мягко обозначились контуры пары клубков шерсти. Кей зрительно ощущал мягкость и упругость клубков, двух шерстяных котят – отраду тоскующей женщины.

– Я вас знаю, – донесся до ушей Кея тихий женский голос. – Вас зовут Кей. Мне о вас рассказывал муж.

Байкеру показалось, что пол поехал у него под ногами. Он действительно слышит эти слова, или ему чудится? Кей не нашел ничего лучше, как переспросить:

– Муж? Этот?

Очень глупый вопрос. Очень глупая ситуация.

Женщина поправила очки и внимательно посмотрела на Кея. Он не производил впечатление законченного идиота, но она на всякий случай кивнула и подтвердила:

– Да. Тот, кого вы и прочая сорокалетняя детвора все еще зовете Покером.

От возможной догадки Кея прошиб холодный пот. Неужели? Если так, надо уносить ноги.

Женщина встала, забыв про тапки, и приблизилась к дивану. Кей подошел ближе, на тот случай, если она вздумает ударить Покера бутылкой по голове.

– И так – каждый день… – донеслось из-под прижатых к лицу ладоней с большими золотыми перстнями. – Каждый божий день. Не могу же я бросить работу и сидеть с ним рядом, как с ребенком! Сволочь проклятая! Фашист!

В ее голосе зазвучали знакомые Кею истерические нотки. Слова тоже знакомы. По собственному опыту он знал, чем такие жалобы заканчиваются и что такой тон означает.

Женщина отчаянно всхлипнула, повернулась к Кею и уткнулась в его широкую грудь, сотрясаясь от рыданий. Тот меньше всего ожидал подобного оборота и неуверенно погладил супругу Покера (настоящую!) по голове. В мозгу булькали дурацкие фразы вроде «Ну-ну!» и «Все обойдется!» – их Кей благоразумно решил оставить при себе.

В конце концов, он с Покером давно рассчитался по долгам… Да и ХаДэ заждался. Неизвестно еще, что там у него за общество на незнакомой стоянке.

«Твоя партия сыграна, Покер. Надо повышать ставки, а у тебя ничего в жизни не осталось, кроме альбомчиков, которые ты надеешься сдать партнерам как большую ценность. Дураков нет. Тебе придется пасовать. А мне пора уходить».

Кей последовал традициям диковинной семейки и покинул дом, не прощаясь с его обитателями, в полной уверенности, что более не увидится с ними никогда. По крайней мере, в этой жизни.

– Я говорю: пошла отсюда, шалава! Шваль подзаборная!

– Не нуди, хер задроченный! Сам отвали!

– Ах ты, сучка! Выставила вымя наружу и думает, она здесь лучше всех!

– Вымя у меня – что надо, дядя! Не бухти… Смотреть разрешаю, а лапы спрячь! Кому сказала! Убери клешни!

Кею показалось, что в диалоге женского и мужского голосов один ему хорошо знаком. Правда, слышал он его недолго, но зато недавно. Так и есть!

На стоянке около смущенного ХаДэ толкались двое: смотритель в синей застиранной куртке, сидевшей на нем коробом и носимой всеми сменами по очереди, и новая знакомая Кея, претендовавшая на звание второй жены Покера. Кей остановился, закурил, прислонился к стене сторожки и наслаждался тихим вечерком, свежим воздухом и зрелищем проклевывавшихся на темном небе звезд. Интересно, что этих двоих так цепко держит около ХаДэ? Надо бы пойти проверить. Байкер сделал последнюю затяжку, затоптал окурок и широким шагом направился к занятной парочке.

– Вот он, хозяин! Пришел, наконец-то! – с облегчением заорал смотритель стоянки и отпустил русалку в джинсах. – Ну, держись теперь, беляночка!

Торопливо и с обидой он поведал Кею, как «эта» воспользовалась тем, что он отвлекся, подбежала к байку и…

– …и приковала себя, сволочь, так, что теперь отпиливать придется!

Помятая и растрепанная девица сидела, прислонившись к передней вилке ХаДэ, дула на синяки, оставленные цепкими лапами смотрителя, и затравленно посматривала по сторонам, напоминая взъерошенного хищного зверька, загнанного в угол. Другая рука прочно прикована к вилке никелированными наручниками. Кей охнул и схватился за карман косухи.

Так и есть! Сперла, дрянь такая, по дороге к двери. Когда поспешно смывалась, предчувствуя приход матери. В том, что девица – дочь Покера, Кей почти не сомневался.

– Ножовочку принести? – услужливо предложил смотритель. – Ментура рядом, помогу девку доставить, если что. Недорого.

Своим ключом Кей молча отстегнул наручники и оттолкнул девушку от ХаДэ. Ему показалось, что байк с облегчением вздохнул, избавившись от живого прицепа. Кей включил зажигание и после первых оборотов электростартера запустил двигатель.

Нагнувшись, он схватил девчонку за руку, резко дернул к себе.

– Садись! Живо!

С каменным выражением лица она подчинилась. Кей не ждал, пока она устроится поудобнее, а вырулил со стоянки на проспект и немедленно начал разгон. ХаДэ плавно набрал скорость, в ушах Кея засвистел ветер, и к байкеру вернулось хорошее настроение. Осталась только кое-какая мелочь.

– Эй, а помедленнее нельзя?

Девица недовольно подала голос, это послужило сигналом Кею резко газануть. ХаДэ завибрировал, что пассажирка немедленно ощутила всем телом, особенно нижней частью. Она замолчала, и через минут пять такой езды Кей понял: девчонка упорно будет терпеть и готова пожертвовать своей круглой попкой, хоть разбейся Кей вдребезги!

Сбросив скорость, он свернул в крохотный парк за станцией метро и резко затормозил. Соскочив с байка, Кей наблюдал, как девушка медленно покидает пассажирское седло. Когда она встала, покачиваясь, и с наслаждением потянулась, он ударил ее по щеке и, без перерыва, по другой.

Она даже не заплакала. Только щеки покраснели, и в напряженно сузившихся глазах мелькнул ведьминский огонек. Кей решил, что ее стоит наказать еще разок, но только он об этом подумал, как она с шипением прыгнула и цапнула острыми зубами руку Кея, повыше запястья. Никак не ожидавший подобного, Кей дернулся, взвыв во весь голос. Интеллигентная пожилая пара, гулявшая по аллее, торопливо повернула обратно, испуганно оглядываясь.

Девица отошла в сторону, словно ничего не случилось, села под деревом, прислонившись к стволу, достала сигареты и принялась искать зажигалку. Нарочно она так делала или нет, но Кей включился в игру, щелкнув зиппо. Прислонившись к ХаДэ, он тоже закурил и только теперь подробнее рассмотрел девицу, изредка дуя на руку. В доме Покера на гляделки не нашлось времени.

Сказать, что она хороша, значило сказать мало. Кею она не доставала и до плеча, но это и неудивительно. Женщины одного с ним роста пугали его. Сложена настолько правильно, что глаз не мог зацепиться ни за один изъян в фигуре. Ведущие джинсовые фирмы мира просто не догадываются о существовании этой роскошной девицы, иначе открыли бы военные действия за право сделать из нее «Фигуру фирмы».

Вот только грудь у нее больше, гораздо больше, чем у обычной девчонки ее роста и возраста.

Разбросанные по плечам волосы спутались от ветра, и сейчас она нервными движениями пыталась их поправить, скорее инстинктивно, чем по необходимости. Аккуратная челка, чтобы скрыть умный лобик, который она морщит, задумываясь. Длинные, нервно подрагивающие ресницы. Большие влажные губы, которые часто облизывает острый розовый язычок. Круглый подбородок, детской формой выдающий тщательно скрываемую ранимость.

Но глаза, глаза!

У людей таких не бывает. Кей охотился на трех континентах, везде, куда его заносил армейский контракт, и теперь он попытался найти аналогию в мире животных. Припомнилась ангольская саванна. В полночь местные жители приволокли привязанную к палке самку гепарда. Они сказали, что она долго ходила вокруг полуживой антилопы, лежащей на решетке из тонких сучьев, закрывающей большую дыру в земле. И только через несколько часов решилась подобраться, подстегиваемая жалобным писком голодных детенышей, которых могут запросто сожрать гиены. Когда ее извлекали со дна ямы, она успела искусать и исцарапать человек десять. Самка гепарда злобно шипела и бешено извивалась, опутанная прочными веревками.

Кей запомнил ее глаза. Такой ненависти и жажды свободы он раньше не видел. Ночью он пробрался к грузовику, в кузове которого неутомимо возилась длинная желтая кошка, надрезал веревки, предоставив ей самой довершить дело, и тут же удалился, решив, что благодарность дикого зверя ему ни к чему. К утру ее уже не было, что с удовлетворением отметил Кей, сидя в палатке, прислушиваясь к стенаниям расстроенных пропажей аборигенов и опустошая утреннюю фляжку местного фруктового самогона.

– Сколько тебе лет? Она задумалась.

– Ну-у…

– Значит, шестнадцать.

Судя по гордо дернувшимся плечам, Кей попал в точку.

– Что с отцом творится? Мне показалось, он не в себе.

Девица жестко усмехнулась и привстала, чтобы выдернуть из-под себя острый сучок. Кей засмотрелся на стройные ноги, и у него противно запершило в горле. Он закашлялся, и девица бросила на него недоуменный взгляд.

– Простое дело. – Она изъяснялась в телеграфной манере. – Он решил больше не жить. Ему, видите ли, надоело. Заодно и нам житья не дает. Кстати, ты ее встретил?

Кей пропустил мимо ушей наглое «ты».

– Виделись.

– Значит, понял, до чего мы дошли.

В течение пяти следующих минут девушка излагала историю, слышанную Кеем сотни раз.

– …Они все делают наспех. Будто боятся не успеть. Куда не успеть? Сами не знают. И мне житья нет. Мать одного хочет – чтоб я не забеременела раньше времени. Кто знает это время? «Ответственное решение – завести ребенка!» Завести, представляешь! Как собаку.

– Собака собаке рознь, – резонно заметил Кей, копаясь в кожаной седельной сумке.

Обнаружив на дне железную банку с самым популярным в мире напитком, он довольно вздохнул. Есть чем угостить девушку! Жидкость показалась теплой и противной. Отпив немного, он протянул банку девице, которая приняла ее обеими руками, с благодарностью взглянув на Кея. Насмешливые искорки в глазах сводили его с ума. Так она и пила, держа жестяной цилиндрик руками, словно подставляла сложенные корабликом ладони под струю родниковой воды.

Он смотрел на девушку, вспоминал дочь и понимал, что из этой образцовая домохозяйка не получится, хоть пристрели.

– Что тебе от меня надо? Приковаться наручниками – дурацкая идея.

Ее волновало другое:

– Можно, я буду у тебя жить?

В горле снова запершило, и поэтому Кей не торопился с ответом. Девушка истолковала молчание по-своему.

– Ты давно нормальную еду ел? Я тебе готовить буду. Я умею.

Кей поднял голову, словно вспоминая. А ведь действительно! Она права. Чипсы, пиво и гамбургеры – это даже не еда, а, как выразился бы Барон, «обман фантазии».

Оставалось одно препятствие. Кей опустил глаза и с сомнением посмотрел в глаза девушке. Он-то не против…

– Надо спросить Урала.

– Это еще кто? – девица недоумевающе уставилась на Кея.

– Друг. Я думал, у меня их много, но остался один.

– У тебя еще один человек в доме?!

– Больше, чем человек. Собака. Напрягшаяся было девица с облегчением вздохнула.

– Тогда договоримся.

– Интересно знать как? Если даже я…

– Я буду с ним гулять каждый день.

Удар ниже пояса. Она договорится с Уралом. Так, наверное, даже к лучшему. А выкинуть ее за дверь он сможет без труда в любой момент.

В отношении девицы Кей явно переоценивал свои возможности.

– Ты испортила мне вечер.

– Ну, не совсем. Тебе что, не понравилось?

Она умудрилась кокетливо пошевелить бедрами, даже сидя на земле.

Черт, она еще и заигрывает! Кей мысленно вернулся на полчаса назад и что-то похожее на смущение промелькнуло на его лице. Сказать про девицу «бесстыжая», значит, выдать ей большой комплимент.

А ей все до лампочки! Она встала и стряхивала с себя налипшие на джинсы травинки.

– Мы можем пойти в клуб. Здесь недалеко. Вечер в честь Дня Первого Вознесения Всемогущего Тимоти Лири. Попрыгаем – и к тебе! С родителями – о'кей. Я на все лето укатила к подружке. Куда, к какой – не их дело. Да им все равно.

– Между прочим. У тебя есть справка о прививке от бешенства? – поинтересовался опытный в таких делах Кей, садясь на ХаДэ и продемонстрировав глубокий укус. – Мне не в кайф таскаться на уколы.

– Достану, – пообещала девица, устраиваясь поудобнее за спиной Кея. – Завтра сбегаю к ветеринару. Человеческие доктора почему-то отказываются со мной говорить.

– Справку я повешу в коридоре.

Кей подумал, что набирается целая галерея справок. Правда, остается надеяться, что девица не будет трогать соседей. Если, конечно, те не подадут повода.

– Блох у меня нет, – деловито сообщила девица. – И чумкой я не болела. Вылизываю себя каждый божий день. В этом деле мне равных нет. Самая чистая бойцовая сука в Городе.

– Тогда тебе нужно дать кличку.

– Зови меня Кока-Лола.

– Читаешь мои мысли? Ты – девушка опасной породы.

– Я хочу, чтобы ты обо мне помнил каждый день.

– Да уж… – произнес Кей, осторожно дуя на укус: может, прижечь?

Девица беспокойно возилась за спиной.

– Эй, ты что там делаешь?

– А вот что!

Держа руками рога байка, Кей заглянул себе под руку и увидел, что одна из полосок лапши, свисающей с рукава, завязана узелком.

– Каждый раз, берясь за руль, будешь думать обо мне.

Кей покосился на весело покачивающийся узелок и ничего не сказал. Только прикусил губу. В путь, Кока-Лола! Даже если этот путь короткий, как жизнь.

Ночной клуб «Лошадь Спешит Домой» встретил Кея и Кока-Лолу оглушающим грохотом из всех углов огромного зала, болезненно-вежливым отношением охранников, настороженно покосившихся на кожаные доспехи Кея, и полным отсутствием мест, где можно «спокойно посидеть». Избегавшему шумных ребячьих посиделок, Кею представилась возможность убедиться, что культурная жизнь Города бурлит в самом прямом понимании этого слова.

Новая знакомая чувствовала себя своей в обстановке, промышленным шумом напомнившей завод по переработке старых автомобильных кузовов. Она немедленно согнала полусонного подростка с крохотной приступочки в дальнем углу зала, усадила Кея и отправилась «искать знакомых». Кею не нравилось торчать косматым темным динозавром среди ярко наряженных юношей и девушек. Но он в который раз за день промолчал.

Кока-Лола растворилась в море разноцветных тряпочек, порхающих по всей территории клуба, знакомящихся, целующихся, ссорящихся, пьющих, спящих, танцующих, болтающих, смеющихся, толкающихся, грустящих или, как Кей, молча разглядывающих собрание людей, объединенных одной целью – на один вечер забыть о существовании человечества и то, что они сами однажды родились.

Интересно, что здесь пьют?

Бар как таковой, с неизменным суетящимся барменом и высокими стульями, отсутствовал напрочь. Желающий выпить подходил к стене, в которой имелось несколько отверстий с надписями «Водка», «Виски», «Белое», «Коньяк». Жаждущие совали деньги и в обмен получали пластмассовые стаканчики с содержимым, соответствовавшим надписи над дыркой. Кей оценил прогрессивную примитивность сервиса. Весьма удобно. Из-за всепроникающего музыкального шума не слышно ни слова, хоть ори бармену на ухо.

Пиво предлагали бродившие по залу измученные мальцы, наряженные в форму на манер военной. Каждый малец предлагал отведать свой сорт. И каждый таскал за собой аппарат на колесиках, смахивающий на гибрид огнемета с пылесосом. Из носатой трубки в подставленный пластмассовый стакан лилось пиво. Наполнив стакан, парни подхватывали «пивометы» и тащились дальше.

Удобно, когда пиво само идет к тебе. Кей подозвал одного из «огнеметчиков» и получил порцию пенной жидкости, по вкусу неотличимую от раствора стирального порошка. Кей поставил пластмассовую посудину под стенку, подальше от себя, и решил, что хорошего пива здесь не получишь.

Однообразная музыка молотила по ушам, но постепенно Кей перестал ее замечать. Кое-что в клубе ему даже понравилось: ди-джей, восседавший под потолком в устройстве, стилизованном под неряшливо открытую консервную банку с надписью «DJ Flastor IILiang»; просматривавшиеся сквозь густую пелену табачного дыма отсеки в стене, копирующие тюремные камеры – с нарами, зарешеченным оконцем и небольшим столиком, намертво прихваченным к полу; танцпол с батутом, на котором по очереди прыгали расходившиеся плясуны; прозрачные квадраты пола, под которыми на небольшой глубине сновали пестрые тропические рыбки, которые (счастливые!) не слышали музыкального грохота и воспринимали топчущихся над ними размалеванных фриков как естественную часть фауны местного кораллового рифа.

Кея плотно окутала чужая болтовня, но при всем желании он не смог бы разобрать ни слова без помощи сурдопереводчика с большим стажем работы в дурдоме. Постоянные посетители в посредниках не нуждались и понимали друг друга по движению губ.

Искусственная жизнь требовала искусственных стимуляторов. Чудесами химии присутствующие вогнали себя в состояние, близкое к трансу, и то вяло покачивались, ожидая слышимую только им смену мелодии, то заводились в бесконечном кружении на одном месте.

Кей неторопливо брел по огромному залу, и публика расступалась. Так чайки разлетаются, завидев плавник акулы. Кей натыкался взглядом на лица. Некоторые торопились отвести глаза, другие неподвижно смотрели сквозь Кея. Они его не видели. Они вообще ничего не видели.

Выбеленные лица с густо очерченными бровями. Лица, словно набросанные второпях на листе бумаги обломком уголька. Кто-то рисовал и отбрасывал, рисовал и отбрасывал… Сегодня вечером рисунки ожили и собрались вместе потанцевать. К утру уголек осыпется, и на белые листочки придется наносить новый рисунок.

Взлохмаченные волосы, блестящие одежды, тонкие, колышущиеся фигуры, замедленные движения. Зал похож на поле, беспорядочно поросшее цветами. Порывы ветра пролетали по травянистой глади.

Некто невидимый подал неслышимый знак. Колыхание цветов прекратилось. Пестрота организовалась и перестроилась в правильные длинные полосы. Намечалось нечто особенное. Народ изготовился к ритуальным танцам. Каждый занял свой ряд.

Бум-бум-бум!

Пию-пию-пию!

На сцене появились двое в одинаковых белых одеждах, похожих одновременно на больничные пижамы и индийские дхоти и пенджаби. Парочка принесла с собой огромный барабан и флейту.

Бум-бум-бум! Краснорожий малый с барабаном работал от души, старательно надувая щеки при каждом ударе, что делало его самого похожим на инструмент.

Пию-пию-пию! Флейта подвизгивала в унисон барабану. Изможденный флейтист изящно выставил вразлет острые локотки.

Музыканты слаженно топали ногами. Полы белых одеяний развевались.

Бум-бум-бум!

Пию-пию-пию!

Зал маршировал в заданном ритме. Публику захватил ритм. Ритм подавил и подмял под себя всех.

«Они будут маршировать до утра, – решил Кей. – Угарная вечеринка. И как это додумались, что маршировка – самый заводной танец на свете?» Он пробирался к выходу, бесцеремонно расталкивая встречных. Некоторые истерично смеялись и совались ему в лицо. Хотелось набить морду одному-другому, но Кей сдерживался.

– С тебя еще не сняли кожу? Кей замер. Медленно обернулся. Кто? Кто сказал это?

Где этот… эта… это… что-то… кто-то…

Бесполезность всего.

Сегодня кладбище проводит День Открытых Могил. Одинаковые мертвые лица. Бесполезно искать живого среди трупов.

В Кее росла злоба.

Его мутило. То ли от глотка «стирального» пива, то ли от обстановки, где у окружающих особей на лицах застыла маска отрешенности.

Около выхода он наткнулся на Кока-Лолу. Она допытывалась у охранника: «Свалил этот длинный байкер или нет?»

Кей схватил ее за локоть и, не обращая внимания на негодующее верещание, потащил прочь. Под знакомой луной ему легче дышать.

– Ты хочешь зрелище? Ты его получишь! Садись, пока не передумал!

Понятливой девочке не надо повторять дважды. Терез десять секунд они мчались в глубокой ночи, распугивая одинокие коробки.

Кей злился. Он часто, без причины, менял скорость, резко газовал или, наоборот, еле-еле тащился. Ха-Дэ смущен. Байк тяжко задумался над необъяснимым поведением хозяина. Сильная машина осторожно помогала Кею восстановить душевное равновесие, смягчая порывистую езду и плавно выдерживая повороты.

Что-то с тобой не так, Кей.

Давным-давно к нему обратились неприятные люди и требовательно заявили: «Мы хотим знать правду!»

Они хотели знать, почему его отряд никогда не приводил пленных.

Кей ответил, не задумываясь: «У меня правда закончилась. Зайдите в следующей жизни». Люди ушли не сразу, а еще долго и плохо говорили с Кеем. Глупые люди, они пытались ему угрожать. Зачем? Кто еще согласится наводить порядок в джунглях, где так заметна белая кожа?

Интересно, кем ты будешь в следующей жизни. Кей? Подорожником под скрипучей дверью деревенского сортира? Возможно…

Тогда, после тяжелого разговора, он сбросил полевую форму, облачился в мертвую кожу и помчался по дороге в поисках Стаи. Он нашел свою Стаю и пошел по неведомому пути, он испытал новые ощущения, острые и волнующие.

Главное – перебороть гордость, принять авторитет вожака и согласиться с байкерским уставом, слова которого не для бумаги.

Примкнув к Стае, Кей получил возможность думать. У байкера больше секунд в минуте, чем у прочих. Правда, он расточителен, разбрасывается полученным даром и спускает драгоценный талант на пиво и девок…

Проскочив мост, ХаДэ свернул в арку большого несуразного дома. Здесь Кей намеревался срезать угол и пройти внутренним двором, разбудив жителей ревом двигателя. Кока-Лола притаилась за спиной. Иногда Кей ее не ощущал. Пару раз он обернулся, чтобы убедиться, что она все еще здесь. Упрямо надвинув на брови рваненькую бандану, найденную Кеем в сумке для инструментов, девчонка сидела, как влитая, не шелохнувшись.

Кей одобрительно хмыкнул и нырнул под следующую арку, собираясь на скорости проскочить улицу. Ночь темна, можно слегка нарушить правила. Скинув скорость, он подал ХаДэ вперед, но тут же резко затормозил, отчего Кока-Лола высоко подпрыгнула и громко выругалась в гулкой тишине арочного свода.

– Замолкни! – грубость в умеренных дозах никому не вредит. – Слезай!

Горько усмехнувшись, девушка полезла с седла. Путешествие закончилось! Она рассчитывала на большее.

Не покидая байк и помогая себе ногами, Кей отогнал умолкнувший ХаДэ во двор и остановился. Схватив Кока-Лолу за руку, он потащил ее за собой в арку.

– Вот и развлечение! Что скажешь? Кока-Лола недоверчиво хмыкнула и выглянула на улицу. Широкая улица пуста. Поразительно пуста. Только свет уличных фонарей. Ни одно окно не горит, и непонятно: то ли все действительно спят, то ли граждане выключили свет, подползли на коленях к подоконникам и робко выглянули, осторожно отодвинув целебное растение алоэ и головку лука, проращиваемую в банке с мутной водой.

Девица раздраженно обернулась, решив, что ее разыгрывают. Но тут ее уши уловили далекий звук, нарушивший тишину замершей в нехорошем предчувствии улицы. Кока-Лола обернулась, всмотрелась и едва не вскрикнула. Кей крепче сжал ее руку, и она сдержалась, но он отчетливо ощутил, как рука задрожала. Ага, значит, есть все-таки на свете вещи, которых она боится! Впрочем, этого испугалась бы не только она.

Чужие заполнили улицу широкой полосой, затопив ее от края до края. Чужие знают, что здесь им никто не помешает. Смельчаков нет.

Много чужих на сверкающих хромированными двигателями разноцветных байках:

черных, как южная ночь красных, как воды азиатских рек белых, как цветы опийного мака синих, как океан зеленых, как рисовая плантация.

Прямоугольные флаги с неясными рисунками вознеслись из-за спин и хлопают над головой у каждого второго. Толстые кожаные латы особого покроя, выработанного за столетия межклановой борьбы. Раскрашенные лица с иероглифами на щеках и густо татуированные торсы с множеством шрамов. Резкие выкрики, в которых прорывается тысячелетняя злоба переселившегося в Город потомственного крестьянина.

Некоторые выбивались из общей картины, нарядившись в дорогие костюмы, белые рубашки, однотонные галстуки и темные очки. В сочетании с крепко сжатыми губами и неподвижным, пронизывающим взглядом узких щелочек, они казались пародией на гангстеров из американских фильмов.

Мелькали поднятые над головами дубинки с вытравленными по всей поверхности иероглифами и короткие мечи, маленькими молниями сверкавшие в сиреневом уличном свете. Те, у кого лица не скрыты за ушастыми шлемами и забралами, стянули черные маслянистые волосы зелеными повязками с белыми надписями восточной вязью.

Множество амулетов, нанизанных на тонкие кожаные ремешки, болталось на шеях. У некоторых к седлам приторочены обезглавленные куры, оставляющие на земле бурое многоточие крови, капающей из растворенных тупым ножом шей.

Иногда кто-то невидимый отдавал неслышный приказ, крики и рев двигателей смолкали, на улицу накатывало тяжело давящее молчание.

От колонны исходил тропический жар. Душно, хотя затаившуюся в арке парочку овевает ночная прохлада.

Кей наблюдал спокойно, без эмоций. Кока-Лола побледнела, прижалась к нему и глубоко дышала, раздавленная мощью колонны. Кей усмехнулся и погладил ее по голове. Успокойся, ершистый напуганный зверек!

Пока есть Бешеные и он среди них, все будет нормально. Хуже, если Стая рассыплется. Тогда все умрут.

Кей перевел взгляд на колонну.

Не отраженный холодный свет уличных фонарей видит Кей в темных стеклах шлемов, скорее похожих на боевые, чем на защитные, а блеск пожаров и сверкание молний над разоренным Городом. Не грохот двигателей, а предсмертные хрипы гибнущего некогда великого народа, накрытого огромной желто-зеленой волной, за которой встает солнце; народа, не успевшего сбиться в Стаи и скрыться в спасительном Лесу, о который разобьется волна с Востока.

Темнота поглотила колонну, и на улицу вернулась тишина. Странная это была тишина. Словно после эпидемии чумы. Когда уходят даже крысы.

– Кто это? Она потрясена.

– Зубы дракона.

Кей сплюнул, не сдержавшись.

– Прошлым летом было меньше. Значит, прорастают…

– Я никогда раньше не видела…

– И не могла. Как из-за океана потянуло гарью, так они здесь сразу оскалились. Радуются. Теперь хотят всё. Подавай им весь наш Город, тебя, меня…

– И… Что? Что дальше?

– Либо мы, либо они.

У них оставалось мало времени, чтобы успеть застать тот тревожный момент, когда Ночь неуловимым глазу прыжком перемахивает призрачный барьер и принимает новое имя – Утро.

Было продолжительное катание в перелесках, среди заброшенных поселков, под высоко взметнувшимися искореженными металлическими конструкциями, по разобранным железнодорожным путям, через гулкие и пустые заводские цеха, выгоревшие много лет назад, и мимо куч подозрительно мерцающих отбросов. Затем Кей оставил ХаДэ около поваленного недавним ураганом дерева и размеренным шагом направился в темноту, в сторону рассвета.

Девица старалась не отставать и настойчиво держалась ближе к Кею, хотя быстрая ходьба по песку давалась ей с трудом. С каждым шагом она зачерпывала кроссовками пригоршню песка и старалась вытряхнуть его, тихо бурча невнятные ругательства. Кей не обращал внимания на ее недовольство и упорно продвигался вперед.

Внезапно он остановился. Кока-Лола налетела на него и только приоткрыла рот, чтобы высказаться, как Кей пригнулся и прошептал:

– Здесь! За мной! И – ни слова!

Они пробирались сквозь лишенные листьев кусты, раздвигая голые ветви и царапая ладони. Пару раз Кока-Лола упала в кромешной темноте на твердую землю и больно ушибла локоть и коленку. Она злилась, но молчала. Решив доказать, что способна на многое, она обогнала его и непременно свалилась бы в пропасть, если бы Кей не ухватил ее за руку. Она заскользила кроссовками по краю, но удержалась и через миг лежала, гневно сопя, прижатая к камням его сильной рукой. Дивное зрелище открылось перед ней.

Огромная яма заброшенного карьера, края которого терялись в темноте. Склоны круто уходили вниз, оканчиваясь среди гигантских обломков известняка. Их острые края неприятно резанули глаза Кока-Лолы. Она поежилась, представив, что осталось бы от нее.

Вокруг громоздились ряды проржавевших насквозь механизмов: тракторы, бульдозеры, автокраны, самосвалы с потерявшимися невесть где кузовами и несметное количество автобусов, слепо пялящихся в небо пустыми окнами. От груды истлевшего металла веяло кладбищенским духом и холодом могилы. Кей ощутил, что девушка крепче прижалась к нему, и у него снова заныло под сердцем. Давно такого не случалось. Лишь бы ХаДэ никому не рассказал, как влип его хозяин.

Кей привстал и беспокойно прислушался. Неужели облом? Но сегодня такая ночь…

Комариное жужжание приближающегося оппози-та кольнуло слух. Кей замер, обхватив девушку за плечи, словно боялся, что она шевельнется, спугнет невидимого байкера, звук настороженно смолкнет, а затем стремительно удалится.

Нет! Невидимый байкер упрямо двигался вперед, продираясь сквозь песок и нащупывая колесом твердую поверхность тропинки, ширина которой позволяла проехать только одному байку и о которой ему много рассказывали, о которой он мечтал, мучился страхом, но отважился ступить на нее. Сознание того, что обратной дороги нет, придавало сил, и Кей услышал, как мотор увеличил обороты. Для разгона байкер выжимал максимум возможного из двигателя, напоследок приведенного в идеальный порядок.

Они увидели его, взлетевшего над карьером, на миг зависшего над пропастью, шлемом коснувшегося луны, широко раскинувшего руки, словно обнимающего весь подлунный мир, прощающегося со своими братьями и медленно, мучительно медленно заскользившего вниз.

Кока-Лола широко раскрыла глаза и впилась ногтями в Кея, приготовившись услышать грохот пробивающего гнилые автобусные крыши байка и предсмертный вопль.

Ничего.

Просто ничего. Тишина.

– Зачем ему это?

– Спросить не у кого. Все, кто прыгал, исчезают. Их как будто больше нет и никогда не было.

– А что там, в темноте, на дне?

– Недавно я был там днем. Днем там ничего нет. Одно ржавье. Ни трупов, ни байков.

– А ночью?

– Ночью, думаю, тоже ничего нет.

– Вообще ничего?

– А что еще может быть в темноте, кроме ничего, если и днем там пусто? Ржавье не в счет.

Призрак. Призрак байкера.

Он прикатил сюда, как приезжают все призраки погибших байкеров.

Как прикатят еще многие и многие. Чтобы совершить прыжок в вечность. Байкер не умирает. Он срывается.

Прошел день и еще день…

…Кей проснулся через четверть часа после того, как уложил в кровать сонную Кока-Лолу и сам рухнул рядом.

Девица заворочалась во сне и лягнула Кея, как пони копытцем. Байкер даже не выругался. Тяжелая усталость мучила его. Нет, скорее даже ломила, выкручивая суставы. Не то чтобы его утомили события прошедшего дня, нет. Да и не было никаких особых событий. Байкера мучили нехорошие предчувствия. Если попытаться уснуть, все исчезнет…

…Пес сидел рядом, уставившись на Кея и тяжело дыша. Собачье сопение и гипнотизирующий взгляд Урала заставили Кея разлепить веки. Он с трудом приподнял голову. Пес обрадовался пробуждению хозяина. Крепкие собачьи клыки осторожно зацепили большой палец хозяйский ноги, пес попятился и Кей едва не свалился на пол.

Пес вел себя странно. Он тяжело протрусил к окну, встал на задние лапы и уставился на ночной двор. Кей вздохнул и побрел вслед за собакой. Встал рядом и принялся тупо разглядывать квадрат детской площадки, слабо освещенный единственным фонарем, хилую березовую рощицу о пяти кривых стволах, серые от летней пыли крыши многочисленных автомобилей, по случаю жары ночевавших вне душных боксов, под окнами граждан.

Кей почесал живот, широко зевнул и собрался было отвернуться, но Урал, наблюдательное животное, тут же принялся елозить когтями по стеклу. Соприкосновение стекла и острых когтей создавало крайне неприятный звук. В темноте спальни недовольно заворочалась Кока-Лола. Кей встревоженно обернулся. Она лежала, отбросив простыню, погруженная в безмятежный девичий сон.

Тишина в мире нужна для одного – дать девушкам спокойно спать. Им хорошо, а остальной части человечества – и подавно. Потому что когда девушки просыпаются, в мир возвращается война.

Урал прекратил царапать стекло, зато принялся тихонько скулить. Ого! Значит, он чует такое, что волнует его разум и беспокоит посильнее сновидений с собачьим сексом. Кей понял, что если не успокоить пса, тот поднимет лай и разбудит Кока-Лолу. А вдруг ей это не понравится? И она уйдет? Тогда Кей останется без обещанного регулярного питания, а пес – без утренних прогулок…

Ерунда! Кей понимал, что не из-за этой ерунды ему нужна Кока-Лола. Уже несколько дней в его душе аврально трудилась бригада реставраторов, спешно собирая по дальним углам остатки человеческих чувств и пытаясь склеить нечто, похожее на картину счастья. Пока получался детский рисунок: синее до изумления небо, на котором солнце ощетинилось острыми лучами-прутиками, да нереально-зеленая полянка с крохотным кубиком дома и неизменным дымом, курящимся из косо торчащей трубы. Но это только начало.

Пес негромко гавкнул и вернул Кея к действительности. Выхода нет. Придется влезать в кожу и побродить вокруг дома. Либо спугнуть команду покрышечных воров, «скатывающих блины» от машины в самом темном углу двора, либо спугнуть парочку, неудобно устроившуюся для любовных ласк на низенькой оградке песочницы, либо… Кей уже оделся и перестал напрягать фантазию вариантами. Пес предпочитал не доверять на слово и поковылял до дверей, дабы убедиться, что хозяин не перекуривает за дверью, а спускается вниз. Самого Урала Кей оставил дома, охранять покой сонной девы.

Байкера насторожила настойчивость, с которой пес постарался выпихнуть его из дома. Ноги сами потащили Кея туда, где стояла его главная ценность – ХаДэ. Сначала – проверить байк, а потом уточнить, не сыпят-ся ли на Город атомные боеголовки.

…В этот лунный час в гаражах никого не было, если не считать пожилого охранника, сморенного старческим сном у невыключенного телевизора, на экране которого мелькали черно-белые полосы. Да еще в глубине, у дальних боксов, едва мерцал огонек. Здесь чинился один из тех энтузиастов автомобилизма, который не столько ездит, сколько лежит под коробком, размышляя о несовершенстве мира, в котором уже не осталось контргаек нужного калибра.

Сунув ключ в замок, Кей привычно толкнул дверцу и шагнул вперед. Все оказалось не так просто. Дверца не поддалась, и Кей едва не врезался лбом в' железный лист, из которого эта дверца вырезана. Кей отступил и недоверчиво толкнул дверцу еще раз, посильнее, с тем же результатом.

Проверил замок. Замок открыт. Складывалось впечатление, что за дверью находится большой весельчак, который просто не хочет впускать Кея в его собственные владения. Не успев даже додумать до конца это предположение, Кей с яростным воплем навалился на дверцу. Та едва-едва поддалась. Кей ослабил нажим и дверца мгновенно захлопнулась. Как в сказке, ей-богу!

Байкер стоял напротив гаража и тяжело дышал, сжимая кулаки. Будь у него лом… Или… Кей огляделся по сторонам, но ничего подходящего не заметил. Со злостью пнув массивные гаражные ворота, покрашенные свежей краской цвета морской волны, Кей дрожащими пальцами вытащил сигарету и закурил. Больше всего его волновала судьба ХаДэ. Как он там, за дверями? Цел ли? Их разделяли несколько метров, но, чтобы преодолеть это расстояние, требовались усилия поболее тех, на которые способен Кей.

У вдруг байка там НЕТ?

Кей выронил сигарету изо рта и накинулся на дверь. Та выдержала напор, поддавшись на пару сантиметров и снова захлопнувшись перед носом бессильно матерящегося байкера.

– Проблемы, сосед?

Кей обернулся, чтобы послать автора участливого вопроса куда подальше. Но… Перед ним стоял вроде как ангел, в грязнейшем из комбинезонов, вытирая руки еще более замызганной тряпкой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась береткой. Тщательно перенеся грязь с рук на беретку, водила водрузил ее на голову.

Это был именно водила, тот самый, единственный на все гаражи, мучавшийся то ли от бессонницы, то ли от того, что жена поутру устроит ему выволочку, если они не смогут перевезти на дачу куски фанеры, подобранные вчера на свалке.

При помощи одного жеста и двух-трех слов Кей объяснил водиле, в чем проблема. Не раздумывая, тот отправился в свой бокс и вернулся на машине, которая явно была его ровесницей. А было водиле лет пятьдесят.

Пара минут ушла на то, чтобы продеть трос под ручкой дверцы. В свое время Кей славно потрудился, приварив к ней здоровенную металлическую скобу. На «раз-два-взяли!» водила подал машину назад. Дверь гаража плавно приоткрылась. Кей не торопился сунуть туда голову. Приоткрытая дверца уж очень напоминала готовый к работе капкан. Но мысль о ХаДэ не давала покоя. Кей полез внутрь, при этом едва на споткнувшись о неведомо откуда взявшуюся под ногами веревку. Громко ругнувшись, он нащупал на кирпичной стенке выключатель, щелкнул пластмассовым рычажком и… мгновенно выключил свет.

– Ну, чего там у тебя, сосед?

По праву помощника, водила просунул голову в щель. Кей испытывал желание стукнуть его в нос, но сдержался.

– Лампочка перегорела, – произнес чей-то голос. Кей не сразу догадался, что это его собственный голос.

– Так я принесу! У меня их полно!

Водиле явно понравилось быть полезным. К тому же впереди маячила перспектива глотнуть с Кеем пивка у ночного магазина.

Кей уже почти уверил себя в том, что увиденная на миг дикая картина ему почудилась. Сейчас он включит свет – и нет никакого повешенного, что болтается прямо посередине гаража, рядом с ХаДэ, который, слава господу всемогущему, жив, и, кажется, невредим.

Кей отказался от помощи. Он не помнит, что сказал, но, очевидно, отказ прозвучал в довольно грубой форме, потому что сосед ушел, недовольно бормоча себе под нос что-то о «двухколесных пижонах, мать их, и отца, и бабушку…»

Дождавшись, пока водила заведет машину и отъедет на порядочное расстояние, Кей зажег свет.

Ничего ему не почудилось. Кей зажмурился и снова открыл глаза. Невероятно, но покойник не исчез. Более того, это был узнаваемый покойник. Знакомый покойник. Даже очень знакомый, хотя он и не входил в число близких друзей Кея. Скорее, в число близких врагов.

Принято считать, что человек, скончавшись, теряет многие свои отрицательные внешние черты, которые словно стирает неведомый ластик, оставляя те, хоть и малочисленные, но положительные черты, с которыми покойный предстанет перед менеджерами потустороннего мира.

При жизни Шторм производил на Кея отталкивающее впечатление. Перейдя в иное, безжизненное качество, он стал просто отвратителен. Шторм висел, повешенный под потолком гаража, в своей неизменной тельняшке, с боцманской дудкой, болтавшейся на изрядно вытянувшейся шее. Петля глубоко врезалась в кожу, почти скрывшись под жирными складками. Шторм выпучил один глаз, а второй был полуприкрыт, словно подмигивал. Знаменитый штормовский порез от уха до уха, вместе с пастью, заклеен широкой полосой коричневой упаковочной ленты. Здоровенные волосатые ручищи стянуты за спиной такой же лентой. Ноги не доставали до бетонного пола, совсем немного.

Секунду Кей раздумывал, как снять Шторма. Следовало поторопиться. Не потому, что в широкой груди Шторма еще могла теплиться жизнь. Шторм был мертв, как капитан Дрейк, которого, кажется, постигла та же участь. Но мог вернуться водила, чтобы вторично предложить свои добрые услуги. Его реакцию при виде повешенного матроса в гараже байкера Кей даже не хотел представлять.

Кей обошел Шторма и ему стал ясен смысл изуверской забавы неизвестных палачей. Шею Шторма перетягивала не банальная веревка, а металлический трос, из тех, что используют в качестве такелажа на больших дорогих яхтах. Трос пропущен в отверстие на металлической балке под потолком и другой его конец тщательно, очень тщательно закреплен на ручке двери с обратной стороны.

Несмотря на прохладу гаража, байкера бросило в жар. Это что же получается? Значит, палаческая команда (одиночка не управился бы со Штормом, дверями и тросами одновременно) пробралась в гараж Кея, оставила здесь спеленатого Шторма, закрепила трос на дверях с внутренней стороны и покинула гараж, оставив Шторма, живого, стоять с петлей на шее и ждать, пока Кей сам его удавит, пытаясь открыть дверь.

Неоднократно желая смерти Шторму, Кей ни разу не задумывался над тем, как это произойдет. И в самых пьяных видениях он не представлял, что удавит Шторма в собственном гараже. И место не подходящее, да и для байкера, каким бы Шторм ни был мерзким типом, вид смерти выбран препаскуднейший.

Процесс освобождения Шторма занял немало времени. Прежде всего, Кей, при помощи зубила, перерубил трос на двери, чтобы закрыть ее и предотвратить появление нежелательных свидетелей. Кей и не пытался удержать трос, чтобы Шторм помягче приземлился на бетон. Шторму все равно, а ладони Кея моментально превратились бы в кровавую губку. Кроме того, Шторм свалился удачно, не задев ХаДэ. Роскошный байк стоял, поблескивая и радуясь появлению хозяина. Хозяин молча разглядывал свое сокровище.

– Я на тебя столько денег угрохал, а ты так и не научился говорить… – бормотал Кей, обходя ХаДэ и тщательно его осматривая. Для этого пришлось сперва откатить в сторону безжизненное тело Шторма, оказавшееся на удивление тяжелым. Беглый осмотр показал, что с байком все в порядке. Общую картину слегка портил слабый серый отпечаток на резине заднего колеса.

В удивительно затейливом плане чувствовалась изощренная фантазия маньяка, которому Кей встал поперек пути.

Картина окончательно прояснилась. Кей представил, как Шторм, стоя, провел в гараже некоторое время, мыча заклеенным ртом, напрягая мускулы на руках в бесполезных попытках разорвать прочную упаковочную ленту. Он даже пытался дотянуться ногой до заднего колеса ХаДэ, чтобы повалить байк, в надежде шумом привлечь внимание, не понимая, что тем самым приближает собственную смерть, смерть от поганого удушья, недостойную Свободного Байкера Большого Города. Первый, пришедший к нему на помощь, должен был стать его палачом.

Да и что он мог понимать? Думал ли он вообще? В такие минуты страх поселяется в каждой клеточке мозга, вытесняя все остальные чувства. Не боится только тот, кто, на свое счастье, успел тронуться умом, когда его шеи коснулась петля-удавка.

Зачем-то Кей начал отдирать ленту, заклеивавшую рот Шторма, но, увидев розовые шрамы и улыбающегося покойника, поспешно прилепил ленту обратно. Теперь Шторм снова «молчал», но по-свойски подмигивающий глаз в упор уставился на Кея. Тот, помедлив, отвернулся.

За годы скитаний Кей имел достаточно возможностей убедиться в том, что нет в мире ничего более назойливого и неприятного, чем изучающий взгляд мертвеца, словно размышляющего, сгодишься ли ты ему в компанию…

Зато он тщательно стер отпечаток с резины ХаДэ, использовав самую чистую из найденных в гараже тряпочек. Он даже не задумался, что в удалении отпечатка нет необходимости. Достаточно проехать пару метров на байке и пятно исчезнет. Но в это мгновение ему нужно было чем-то заняться, отвернувшись от развалившегося на холодном полу Шторма.

«Главное – вывезти. Главное – вывезти. Главное – выве…»

Надо торопиться.

Не каждый день Кей вывозил покойников из собственного гаража, но вариант был только один, и не самый легкий. Пришлось изрядно помучиться, выволакивая Шторма из гаража через узкий дверной проем. Кей усадил Шторма под стеной и прислонил спиной к кирпичам. Пока Кей закрывал дверь и запирал замок, Шторм успел завалиться набок. Кей хотел было посадить его обратно, но спохватился. Шторму сейчас удобства по фигу…

Важнее другое – вытащить его за пределы гаражей и затем подумать, как спрятать так, чтобы его не отыскали Свистуны, которые уж сумеют докопаться до того, где и как закончил свои земные покатушки их вожак.

С кряхтением Кей взвалил Шторма себе на плечи и потащил вдоль гаражей, по направлению к самой дальней торцевой стене. При этом старался держаться ближе к гаражным дверям, куда не проникал лунный свет. У стены пришлось помучиться еще больше, затаскивая труп на мусорный контейнер. С неимоверным трудом приподняв многокилограммовую тушу Шторма, Кей перевалил тело через забор. В самый последний момент Кей не удержался на узком краю контейнера, оступился, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, и с грохотом свалился на кучу мусора. Пытался выбраться, но только глубже зарывался в отбросы.

…Перевалившись через забор, Кей упал прямо на Шторма, лицом к лицу. Обнявшись, они скатились по склону насыпи, едва не угодив на железнодорожные рельсы. Высвободившись из цепких объятий Шторма, Кей схватил его за ноги и уволок в темноту, в заросли кустов, сплошной полосой шедшие вдоль путей.

Закурить бы… Кей похлопал себя по карманам и вспомнил, что спросонья, подгоняемый Уралом (собачьи инстинкты оказались сильнее человечьих), оставил дома и сигареты, и зипу. Взгляд байкера упал на Шторма. Минутное колебание – и в руках Кея появилась помятая пачка сигарет и картонные спички с эмблемой ночного клуба «Маккой». Найдя одну, хотя и помятую, но не разорванную, Кей закурил и с облегчением откинулся, забыв, где находится. Завалившись спиной в кусты, Кей долго, с проклятиями, выбирался, отдирая с лица паутину. Сигарета потерялась, и разыскивать ее в темноте не было никакого желания. Кей со вздохом поднялся на ноги. Надо искать способ упрятать Шторма. Поглубже. Или подальше?

Кей побрел вдоль путей, направляясь в сторону темнеющих неподалеку вагонов. Короткое расстояние он преодолевал долго, спотыкаясь о шпалы, зарываясь носками байкерсов в острый щебень на насыпи, не видя даже собственные руки в густой тени кустов.

Постепенно стало светлее. На путях никаких огней не было, зато на высоченной решетчатой башне работали несколько прожекторов, бросая символический свет на железнодорожную разруху. От пережитого в голове Кея вновь пошли сплетаться образы, реальность начала терять очертания, растворяясь в слабом искусственном свете прожекторов, и не пытавшихся соревноваться с лунным сиянием.

Поначалу Кей решил найти незапертый вагон и засунуть туда Шторма. Оставалась слабая надежда, что его найдут не сразу, и не в этом Городе, а отправят куда подальше. Кей присел на стрелке и задумался. Едва ли можно назвать мыслями тот жужжащий рой, что носился у него в голове. Шума много, толку мало. Шмели бестолково сталкивались и разлетались. Кею даже показалось, что он близок к отчаянию.

Неподалеку послышались голоса и шмели мгновенно утихли.

– …не жрали двое суток! И сегодня ничего не привезли!

Кей пригнулся, и в пространстве между вагонными колесами разглядел двух путейских рабочих, устало вышагивающих по шпалам.

– Когда их заберут-то? – поинтересовался второй голос.

– Шут их знает! – первый сплюнул. – Только я туда не сунусь. От этих свиней воняет так, что впору пути после них мыть!

– Точно! – поддержал второй. – Пусть вдвое платят за то, что мы туда ходим!

Кей не стал ждать, пока голоса удалятся. Он вскочил, побежал по путям, высоко подняв голову и заодно вдыхая свежий ночной воздух. Ага! Не такой он и свежий… Откуда-то слева ветерок принес сногсшибательный заряд вони, и Кей едва не задохнулся. Развернувшись, он, спотыкаясь и падая, побежал туда, где его терпеливо поджидал Шторм.

…Даже если застать Кея в хорошем расположении духа и попросить рассказать о том, чего ему стоило преодолеть километр железнодорожных путей со Штормом на плечах, он не расскажет. Не потому, что не хочет, а потому, что не помнит. Он знал свою цель: воняющие свиные вагоны. Даже если бы он нос к носу столкнулся со взводом железнодорожных ментов, он бы никак на них не отреагировал, а продолжал бы упорно тащить покойного по путям, раскачиваясь из стороны в сторону, падая и ушибаясь ребрами о рельсы, страдая, но продолжая путь. Так не терпелось ему стереть Шторма с лица земли, чтобы и памяти не осталось о нем, а следовательно и о том, что он «отдал концы» в его, Кея, отличном гараже, оставив отпечаток лапы Свистуна на нежной резине верного ХаДэ.

Хрюканье становилось все отчетливее. Это даже и не хрюканье. Скорее стон, скулеж, хрип. Несчастные животные! Они почуяли приближение человека и отчаянно закричали. «Злобные твари!» Так Кей подумал о людях, постаравшихся превратить в кошмар последние дни существ, выращенных для расчленения и поедания. Парадоксальность ситуации забавляла его и даже немного отвлекла.

Преодолевая последние метры, Кей развлекал себя воспоминаниями о том, как сплавлялся на плоту по медленной желтой реке в Южной Америке. О том, как громадные крокодилы подплывали так близко, что он мог пересчитать все зубы в широко разинутых пастях. Оставалось еще три дня пути, а крокодилы наглели на глазах и уже залезали на плот, шлепая лапами по бревнам, опасные твари. Когда рептилии оказывались совсем рядом, Кей и его сопровождающие, бойцы местного «Фронта сопротивления имени Сопротивления», сталкивали с плота одного-двух пленных, предварительно полоснув широким лезвием мачете по горлу. Это совершалось из соображений гуманности, чтобы люди умерли до того, как отвратительные грязно-зеленые кроки примутся вертеть жертву. Когда пленные заканчивались, по прибрежным свайным поселкам набирали новых обреченных…

…Свинский хрюк стал совсем невыносим. Хрюк оглушал. Вонь заставила Кея перейти на дыхание ртом. Байкер почти завидовал Шторму, избавленному от пытки визгом и вонью. Скинув Шторма на рельсы, Кей подошел к вагону. Деревянные стены сотрясались от ударов мощных свиных туш. Животные скользили по склизкому полу и гулким стуком падали, издавая почти предсмертный хрип. Щели в деревянной обшивке вагона сочились тошнотворной мерзостью. От вони кружилась голова. Кей подошел к вагону, набитому до отказа одичавшими домашними животными, готовыми наброситься друг на друга, повернув эволюцию вспять.

Побродив вдоль вагона, Кей нашел доску, с помощью которой надеялся его открыть. Подставив один ее конец под железную перекладину, Кей нажал на другой и, к собственному удовольствию, откинул железку. Но, попытавшись откатить в сторону увесистую дверь, Кей с проклятием отскочил в сторону, едва не накрытый с головой потоком навоза.

Вагоны давненько не чистили, а убирать за собой свинки не научились. Да и зачем соблюдать гигиену, если все одно тебе суждено родиться, жить и умереть эскалопом.

Выждав, когда поток дерьма схлынет, Кей откатил дверь, не обращая внимание на то, что сам перемазался по уши.

За невысокой перегородкой бесновались несколько десятков свиней. Они лезли одна на другую, давили товарок, желая вырваться из навозного ада наружу. Кей сообразил, что еще пара минут промедления – и свинский батальон вырвется на оперативный простор.

Кей склонился над Штормом. Извини, парень, но, видно, на роду тебе было написано не быть погребенным в морской пучине, переодетым во все чистое, а раствориться в полусотне свиных брюх, которым все равно, как ты одет… И через мгновение Шторм оказался по ту сторону загородки, а Кей с лихорадочной поспешностью задвигал дверь и накидывал железную перекладину.

В вагоне творилось нечто страшное. Изголодавшие животные издавали неистовые вопли, пытаясь пробиться к единственной еде, которую они получили за последние несколько дней. До ушей Кея донеслось характерное чавканье и его едва не вырвало. Согнувшись пополам, байкер побежал по путям, преследуемый навозной вонью, грохотом свиных копыт, отбивавших скотскую чечетку на склизком полу, и радостным урчанием животных, сумевших немного насытиться…

…Дома Кея ждали Урал и Кока-Лола. Оба сидели в коридоре: пес на полу, высунув красный язык и тяжело дыша от напряженного ожидания, а девушка дремала под зеркалом. Когда Кей, смердящий навозом, кровью и страхом ввалился в дом, девушка и пес ошеломленно замерли. Пес с шумом втянул воздух трепещущими ноздрями, на мгновение замер и моментально смылся на балкон, где и залез под много лет валявшуюся там дырявую резиновую лодку армейского образца, что делал лишь в состоянии панического ужаса.

Кей неловко переминался с ноги на ногу, пригвожденный к стене негодующим взглядом Кока-Лолы.

– Я не знаю, где ты был… – медленно произнесла она. Кей закрыл глаза и представил, что его режут на дольки тупым ножом, на площади, при большом стечении народа. – Я не хочу знать, где ты был! – Кей открыл глаза, немного приободрившись. – Но зато я знаю, где ты будешь сейчас.

И, не выдержав, крикнула:

– Живо под душ, воняйкер!

Кей не сопротивлялся. Кока-Лола мыла его с ожесточением, словно вознамерившись в кровь ободрать жесткой мочалкой спину и пересадить на нее мертвую кожу с косухи. Кей терпел, используя вынужденное безделье для размышлений:

«Если Шторма повесили, то мне на хвост сели не придурки-Свистуны. На кой им вешать своего? Тогда кто? О, черт! В следующий раз я вернусь домой с собственной головой под мышкой. Изи райдер без головы… То есть безголовый… И зачем я читал так много книг? Неграмотным умирать проще».