"Пистолет с музыкой" - читать интересную книгу автора (Летем Джонатан)

20

Телеграф-авеню в Окленде представляет собой свалку, а, если и имеются исключения, беби-бар на Двадцать третьей улице к ним никак не принадлежит.

Бар занимал первый этаж заброшенного отеля. Фасад — когда-то благородный темный кирпич — был настолько изъеден эрозией, что напоминал археологические раскопки. Окна второго этажа были заколочены жестяными листами, а в витрине собственно бара громоздились с незапамятного

Рождества запыленные картонные Санта-Клаусы. Должно быть, башкунчики спали наверху, когда не имели желания возвращаться домой к родителям, — а судя по тому, что я наблюдал на Кренберри-стрит, они редко имели такое желание.

Я рассчитывал застать в баре Барри Гринлифа и надеялся, что он окажется достаточно трезвым для разговора. Если Барри похож на тех башкунчиков, с которыми мне приходилось иметь дело раньше, основным его занятием должно являться беспробудное пьянство с целью противопоставить что-то неприятным побочным эффектам эволюционной терапии. Пить в беби-баре обычно начинают с раннего утра.

За исключением мерцающих огоньков в окне и скрипучих звуков музыки, признаков жизни в доме не наблюдалось. Впрочем, по сравнению с окружением и это казалось чуть ли не гостеприимным. Я ступил в тень входа и подергал дверь. Она была заперта. Я подергал сильнее, дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул башкунчик, на лысой голове которого плясали зайчики огней бара. На нем был красный джемпер с вышитой на груди желтой рыбкой. За ухом красовалась сигарета.

— Покажь документ, — пропищал он.

— Что?

— Документ, приятель. Возраст у тебя не наш.

Я показал ему лицензию. Башкунчик взял ее, закрыл дверь, и я услышал, как он громыхнул щеколдой.

Прошло минуты две, и до меня дошло, что я только что отдал тот самый клочок бумаги, из-за которого минувшей ночью дрался с инквизитором. Я несколько раз постучал в дверь кулаком, потом врезал ногой.

Я уже собирался высадить дверь плечом, когда она снова приоткрылась. В щель высунулся другой башкунчик со словами: «А ну прекрати».

Я ухватился за край двери и, оттолкнув его, вошел в бар.

Навстречу мне повернулся ряд лысых голов за стойкой, еще несколько группок кучковались за столиками. Помещение кишмя кишело башкунчиками. В жизни не видел столько сразу. Если честно, я надеялся, что их вообще меньше. Интерьер бара, как и витрина, был украшен запыленными реликвиями древнего праздника, явно унаследованными от предыдущего владельца заведения; красномордый ирландец с кружкой пива, подмигивающий Санта-Клаус в санях, запряженных мрачным оленем, и флаг Нью-Йорка с надписью "2008!

Выпей у Эла!". Неоновые надписи тоже были покрыты толстым слоем пыли, а та, что находилась на стене за стойкой, мигала, словно машина «скорой помощи». В задней комнате грохотала музыка.

Я огляделся в поисках башкунчика, забравшего мою лицензию, но его здесь не было, а, если он и был, я не мог углядеть его в толпе. Тот, которого я уронил, входя, уже поднялся на ноги и, проскочив мимо меня, словно мимо неодушевленного столба, исчез в задней комнате. Я подошел к стойке и сел.

Нельзя сказать, чтобы беседа в комнате до сих пор была оживленной, теперь она окончательно стихла.

— Виски с содовой, — произнес я.

Башкунчик за стойкой подошел ко мне по грубо сколоченному помосту.

— Нечего тебе здесь делать, — ворчливо заметил он, неодобрительно вскинув бровь.

— Если раньше и нечего было, теперь есть, — сказал я. — Один из вас, детки, забрал мою лицензию. Она мне нужна.

— Что еще за лицензия?

— Частного инквизитора.

Теперь нас слушала уже вся комната. Я слышал за спиной топот множества маленьких ног. Я прикинул перспективы конфронтации с полной комнатой башкунчиков, цепляющихся мне за ноги и лезущих мне на спину, и решил, что этого лучше избежать. В мозгу всплыли воспоминания о пираньях.

— Спрашивальщик, — произнес бармен. — Вот забавно. Нам не нужна ваша лицензия, мистер Инквизитор. Несите ее куда-нибудь в другое место. Нам не нужна лицензия, чтобы задавать вопросы. Мы задаем их, когда и где хотим. -

Малец ухмыльнулся, и его глаза блеснули из-под лысого лба.

— Поздравляю, — сказал я. — Великое достижение.

Ответа не последовало. Я достал очередную сотню Энгьюина, порвал пополам и убрал половину в карман рубахи, но медленно, чтобы все могли как следует разглядеть. Потом вытер лоб рукавом и небрежно закинул ногу на ногу.

— Это за три вещи, — объявил я. — Я хочу получить свою лицензию, и я хочу переговорить с парнем по имени Барри Гринлиф. — Я выдержал паузу. — И я заказал виски с содовой. Тогда получите вторую половину.

Похоже, я произвел впечатление. Бармен отвернулся и принялся готовить мне питье. Пара башкунчиков за моей спиной беспокойно нырнули в заднюю комнату. Сквозь музыку оттуда донесся негромкий спор.

На стойке передо мной возник стакан, я взял его и потянул содержимое сквозь зубы. Не то чтобы плохо, но и не хорошо. Виски было настоящее, но вместо содовой что-то вроде шампуня для посуды. Я выпил половину, потом поставил стакан обратно на стойку. Передо мной появился бармен и взял половину купюры. Я пошарил в кармане, чтобы убедиться, что вторая половина еще у меня, потом допил виски, постаравшись, чтобы оно не попадало мне на язык.

Из задней комнаты появился еще один башкунчик и целенаправленно двинулся в мою сторону. Он был завернут в простыню, заколотую на плече наподобие римской тоги, наряд дополняли высокие сандалии на босу ногу и пластиковые электронные часы. Он взгромоздился на тумбу рядом со мной и положил руки на стойку; сцепив пальцы. Посидев так с минуту, он повернулся ко мне, полез рукой под свою простыню, достал мою лицензию и придвинул по стойке к моей руке, провезя ее при этом по луже пролитого питья. Я взял лицензию и молча убрал в карман.

— Барри наверху, — сообщил башкунчик. — Вы хотите забрать его?

Его голос был высокий и капризный — если подумать, вполне детский.

Правда, дыхание его отдавало спиртным. Несмотря на это, а также несмотря на сто одеяние — а может, и из-за него, — я решил, что говорю с беби-боссом.

— Нет, — ответил я. — Я только хочу задать ему несколько вопросов.

— Он не хочет спускаться.

— Я сам поднимусь.

— Что вам нужно?

Мне в голову пришла идея.

— Я работаю на юриста по делам наследства. Барри могут оторваться уйма кармы, дом и наличные. Если его это не интересует, он может подписать отказ, тогда все отойдет его маленькой сестричке. Она кошка.

— Дайте подумать.

— Мне некогда. Если Барри здесь нет…

— Он наверху. Давайте деньги.

— Отведи меня наверх.

Подошел бармен и показал башкунчику в тоге половину сотенной.

— Отведи его наверх, — сказал он. — Пусть Барри сам решает.

Башкунчик посмотрел на свои часы, потом на меня и кивнул, будто время имело значение для его решения. Впрочем, может, и имело.

— О'кей, — сказал он. — Пошли.

Он слез с тумбы, поправил свою тогу и быстрым шагом направился куда-то в глубь дома. Я пошел следом.

Башкунчики превратили заднюю комнату в темную, вонючую гостиную. Они сидели там в кружок, передавая друг другу через низкий стол огромную дымящуюся трубку. Одну из ножек стола заменяло полено. На стене висело, покосившись, радио, из которого неслась прерываемая треском помех музыка.

Я чуть не закашлялся от ядовитого дыма трубки.

— У меня покер: три вопроса, два ответа, — произнес один.

— Колпак — это матерчатый конус с вышивкой, — последовал ответ.

При нашем появлении разговор смолк, и они окинули меня равнодушными взглядами. Я не понимал смысла их разговора. Впрочем, это меня не касалось. Башкунчик в тоге провел меня через служебную дверь с другой стороны комнаты, и стоило ему закрыть ее за нами, как разговор возобновился.

Мы оказались в бывшем вестибюле гостиницы. Окна здесь тоже были заколочены, но сквозь щели проникало достаточно света, чтобы я понял: то, что я принял сначала за мох под ногами, было просто прогнившим ковром, а то, что казалось падающим на плечи дождем, на поверку было клочьями паутины. Я пришел сюда лет на десять раньше, чем это превратится в настоящие мох и дождь. Я остановился перед лифтом, но башкунчик пошел дальше, на лестницу. Или лифт не работал, или башкунчики просто не доставали до кнопок.

В комнате на втором этаже сидело четверо башкунчиков, и среди них тот, в джемпере с рыбкой, что забрал мою лицензию. Двое смахивали на девочек. Я вошел. Тот, что лежал на кровати, поднял голову и посмотрел на меня, и я сразу же узнал его: я видел его в дни наблюдения за домом на

Кренберри-стрит.

На мгновение мне показалось, что его голова покрыта волосами, потом я увидел, что это коротко остриженный женский парик. Меня не проведешь. Под париком Барри Гринлиф был таким же лысым, как и все остальные башкунчики.

Никто не проронил ни слова. Я изо всех сил старался найти в его чертах сходство с Пэнси Гринлиф, Мейнардом Стенхантом и прочими замешанными в дело лицами. Безуспешно. Вдобавок, эволюционная терапия начисто стерла индивидуальные различия.

Остальные башкунчики сидели в круг у кровати Барри и подвинулись, освобождая мне место. Барри повернулся, положив голову на руку, и парик съехал ему на ухо. Сесть было некуда, если не считать пола, и по зрелом размышлении я остался стоять.

— Привет, Барри, — сказал я. — Меня зовут Конрад Меткалф. Я работаю на твоего дядю Ортона.

— Какого дядю? Я не знаю такого, — его голос был негромкий, но недовольный.

— Ортона Энгьюина, брата Пэнси…

— Ладно, ладно. Что вам нужно?

— Я исследую вашу генеалогию, не хватает только нескольких ветвей. Кто твой отец, Барри?

— У меня нет отца.

— Это Мейнард Стенхант?

— Мой отец — доктор Теодор Тустренд. Изобретатель эволюционной терапии.

Он наш общий отец. — Он повернулся к своей маленькой аудитории. — Кто ваш отец?

— Доктор Тустренд, — откликнулся один из башкунчиков.

— Видите? Он отец нам всем.

— Сегодня утром я был у архитектора, — сказал я. — Он начертил дом для башкунчиков на Кренберри-стрит. Кто-то заплатил ему за это, и я не думаю, что это доктор Тустренд.

— Валяйте дальше, — сказал Барри. — Куда вы клоните?

— Кто-то заботится о тебе, Барри. Кто-то надеется, что ты вернешься домой, и готов тратить уйму денег, чтобы тебе там понравилось. Я знал

Мейнарда Стенханта. У него много денег, но он не подходит. Вряд ли он стал бы тратить их все на тебя.

Барри сделал вид, будто зевает.

— Кто твой отец, Барри?

— Архитектор, наверное. А вы как считаете?

— Чем больше я приглядываюсь, тем более отчетливо вижу связь между

Денни Фонеблюмом и домом на Кренберри-стрит. На чертежах его имя, не

Стенханта. Считается, что Пэнси работала на него, но никто не говорит, как именно работала. Возможно, родила от толстяка ребенка — это мне так кажется. Родила ему сына и получила в награду дом и пожизненный запас запрещенного зелья и шприцев.

Произнося эти слова, я относился к ним только как к теории, однако она выглядела убедительно. Достаточно убедительно, чтобы копать в этом направлении. Вряд ли ребенок подтвердит мне ее. Интересно только, знает ли он что-нибудь вообще.

— Вы же и так знаете ответ, — сказал Барри. — Зачем вам я?

— Ты член семьи, Барри. Это не лучшая семья, и ты можешь не хотеть иметь с ней ничего общего, но это ничего не меняет. Ты находишься в самом центре всей этой истории. От тебя ничего не требуется, и все же ты участник игры. Когда я узнаю все получше, я вернусь. На всякий случай вот мой телефон.

Я протянул ему одну из своих визиток. Он взял ее не глядя и сунул под матрас.

Я собрался уходить. Я не испытывал разочарования. Я нашел Барри, и теперь у меня появилась версия, с которой я мог работать. Мне не терпелось приняться за дело. Но когда я подошел к двери, Барри заговорил.

— Подождите минуту. Я хочу задать вам пару вопросов.

— Да?

— Кто вам платит?

Я обдумал вопрос.

— Сейчас уже никто.

— Что случилось с моим дядькой, как его там?

— Его забрали в Отдел.

— Вы не очень-то любите Отдел, правда?

— Да, я не люблю Отдел, — ответил я. — Но возможно, я не люблю его не так, как его не любишь ты.

С минуту он переваривал это, потом продолжил:

— Пэнси очень расстроена?

— Спроси это у нее сам.

— Возможно, и спрошу. — Он окинул взглядом свою лысую компанию. — Ну что? Хочет кто-нибудь на пикник в сказочную страну?

— Если так, я пошел, — заявил я.

— Еще один вопрос, — сказал Барри.

Его глаза загорелись, будто он в первый раз открыл их, и я увидел в глубине их какой-то демонический разум.

— Ну? — спросил я.

— Как вы считаете, каково быть бессловесной сраной марионеткой?