"Пистолет с музыкой" - читать интересную книгу автора (Летем Джонатан)

16

Адрес, который Фонеблюм продиктовал мне по телефону, привел меня в холмы. Его дом располагался как раз на вершине одного из них. Дом впечатлял. Впрочем, подойдя поближе, я заметил по сторонам дорожки голубоватое свечение топографических проекторов, а стоило мне миновать луч, как дом растворился в ночи, а на его месте остался навес из гофрированной жести над уходящей под землю лестницей. Все это напоминало вход в подземку Ступени были оклеены оранжевым синтетическим ковром, а стены сплошь исписаны неразборчивыми надписями. Фонеблюм быстро разочаровывал. Я мог бы остановиться и добавить что-нибудь от себя, но уже слегка опаздывал, да и на ум не пришло ничего достойного увековечения.

«Может, напишу на обратном пути», — подумал я.

Лестница вела вниз и упиралась в ярко освещенный бетонный пол. Сверху я видел только тень, отбрасываемую электрической лампочкой без абажура. Я спустился до половины лестницы, и в поле зрения оказалась пара ног, торчавших из-под стола. Ноги притопывали по полу в ленивом ритме. Я спустился вниз.

Парню за столом вряд ли было больше пятидесяти, но его лицо имело интенсивный красный цвет, словно все вены пытались вырваться из-под кожи.

Раз обоняв его дыхание, я полностью разделял их чувства. Запах ударил мне в нос, и я чуть не задохнулся. «Если это сам Фонеблюм, — подумал я — наш разговор вряд ли продлится долго, а если нет — ясно, почему парня посадили на входе». От него не стоило ожидать проку в деле, ибо запах как личное клеймо выдал бы его заранее. Парень улыбнулся, от чего запах усилился, и я чуть не лишился чувств. Похоже, он обрадовался моему приходу, и я понял причину этой радости, когда мне в спину уперся ствол пистолета.

Пистолет находился в лапе кенгуру. Не отнимая его от моей спины, он другой лапой обыскал мои карманы. Добравшись до кармана с флаконом, он вытащил его. Через плечо я видел, как он, наморщив в умственном усилии мохнатую бровь, силится прочесть рецепт. Чтобы избавить его от мучений, я выхватил у него флакон и сунул обратно в карман.

— Ничего, — сказал наконец кенгуру и, взяв меня за плечо, подтолкнул вперед.

Мне показалось, что он огорчился, не найдя повода лягнуть меня в живот.

— Отлично. — Человек за столом улыбнулся снова. — Отведи его вниз.

Кенгуру почти ласково взял меня за шею и повел в поджидавший нас лифт.

Мы вошли и развернулись лицом к дверям, не обращая внимания друг на друга

— ни дать ни взять обычные пассажиры обычного лифта, если не считать пистолета в его лапе. Осрамившись у меня в подъезде, кенгуру делал вид, будто я ему безразличен. Меня это вполне устраивало.

Мы медленно опустились этажа на два, а потом лифт со скрежетом остановился. Двери раздвинулись, и кенгуру выпихнул меня в комнату, игравшую в фонеблюмовом убежище роль гостиной.

Должно быть, убранство комнаты имитировало тот дом, что стоял когда-то на холме и от которого теперь осталось только голографическое изображение.

Вокруг весьма натуралистично выполненного камина полукругом стояла антикварная мебель. Возле камина даже лежали стопкой поленья, так что, как знать, камин мог быть и настоящим. Потолок украшала пышная лепнина, и все же меня не оставляло впечатление, что все это декорация к какому-то старому фильму, только выполненная качественнее обычного. На стенах висели шторы. Я понимал, что никаких окон за ними нет. Будь там окна, в них виднелись бы только земля да ходы земляных червей. Как стенд в классе биологии. Это было бы даже забавно, хотя вряд ли проектировщики имели в виду такой эффект.

— Спрячь-ка пушку, Джой.

Фонеблюм — на этот раз я не сомневался, что это и есть Фонеблюм, — вошел в комнату из спальни и выудил сигару из пепельницы на столе. Он поднес ее к носу, понюхал и аккуратно положил рядом с пепельницей. Его пальцы были пухлыми, но не лишенными изящества — свое суждение об остальных частях его тела я приберег на потом. Должно быть, под этой грудой мяса скрывался мощный скелет, но, если там и имелась хоть одна острая кость, найти ее я не смог бы. Он был одет в футболку и брюки, казавшиеся на этой туше туго натянутыми парусами. Поверх этого пребывал необъятный свитер, а шею укрывал соответствующих размеров шарф, примотавший белоснежную бороду к монументальной груди. Высокий лоб, как ни странно, обрамляла неплохо сохранившаяся шевелюра; пышные брови интеллигентно кустились над глубоко утонувшими глазками. Но несмотря ни на что, он держал себя с достоинством, видимо, желая напомнить, каким он был когда-то, словно внутри этой чудовищной туши прятался стройный юноша.

— Ступай наверх, — бросил он Джою, и кенгуру беспрекословно направился к лифту.

Я продолжал стоять. Толстяк повернулся и одарил меня отеческой улыбкой.

— Присаживайтесь, мистер Меткалф.

Я сел в кресло, оставив Фонеблюму диван: он как раз подходил ему по размеру. Когда двери лифта за кенгуру задвинулись, толстяк обошел диван и, облокотившись на спинку, навалился на нее всей тушей, уронив конец шарфа на подушки.

— Вы говорили, нам есть о чем побеседовать? — Голос его отличался зычностью и легкой наигранностью, хотя тон оставался нейтральным.

— Пока что я почти за каждым углом натыкаюсь на вашего кенгуру, — ответил я. — Для начала хватит и этого.

— Вы — инквизитор.

— Совершенно верно.

— Вас не раздражают вопросы? Я с пониманием отношусь к тем, кто их не любит.

— Ничего. Вопросы — мой хлеб. С маслом.

Похожее на мясной пирог лицо снова осветилось улыбкой.

— Отлично. И я постараюсь помочь вам понять, с какой стороны на ваши вопросы мажут масло и кто его мажет. Видите ли, я живу достаточно долго, мистер Меткалф, чтобы помнить те времена, когда… впрочем, мои воспоминания вас утомят. Позвольте предложить вам выпить…

Я кивнул. С неожиданной для такой туши легкостью он поднялся с дивана и открыл шкафчик, полный янтарных бутылок и соответствующих стаканов. Не спрося моего согласия, он налил мне полный стакан того, что на поверку оказалось шотландским виски, и я взял его, не поблагодарив. Пока он устраивался на диване, я успел высосать почти половину.

— Джой отличается повышенным самомнением, — почти извиняющимся тоном произнес он. — Он не хотел ничего плохого. Он старается услужить мне и вовсе не так глуп. Вот только слишком уж горячо берется за дело, никак не могу его отучить.

— Я всегда считал, что кукол не учат. Просто дергают за нити.

— О! Это не совсем верно, мистер Меткалф. Джой далеко не кукла, да и я предпочитаю быть кем-то посложнее кукловода. Ну, например, катализатором.

Он умел говорить — и это в наши дни, когда умеющих говорить почти не осталось. Я и сам умею говорить, но меня обязывает профессия. Фонеблюм занимался этим из чистой любви к искусству.

— Меня мало интересует, кем вы предпочитаете быть, — сказал я. — Вы послали Джоя заставить меня отказаться от расследования. Я заработал себе на этом сломанный зуб.

— Мне казалось, такие вещи входят в вашу профессию.

— Из этого не следует, что я должен их любить. Вы хотите, чтобы я отказался от дела. Почему?

— Меня совершенно не заботит это дело. Вы огорчаете людей, о которых я забочусь, поэтому я и прошу вас остановиться.

— Люди, о которых вы заботитесь. Кто они?

— Доктор Тестафер, Челеста Стенхант и дети с Кренберри-стрит.

— В настоящий момент на Кренберри-стрит только один ребенок, Фонеблюм, и тот котенок. Люди, о которых вы, по-вашему, заботитесь, — это та самая компания, что меняется в лице при одном упоминании вашего имени.

Это немного укоротило его. Его брови сомкнулись и скептически приподнялись на обширном лбу — похоже, в условиях, когда остальная часть тела остается инертной, они компенсируют это своей экспрессией. Он поднял свой стакан и отпил, обдумывая ответ.

— Моя жизнь сложна, — пожаловался он. — Инквизиция отняла у меня большую и любимую часть моей собственности. Вся моя жизнь прошла в отрыве от общества. Я изо всех сил стараюсь сохранить хрупкие связи между тем, что было, и тем, что стало, но — увы! — часто мне это не удается." — Он прикрыл глаза, словно от душевной боли.

Актер из него был никудышный. Из меня тоже не ахти какой, но из него — совсем никуда.

— Доктор Тестафер назвал вас гангстером, — сказал я. — Он ведь тоже немолод…

— Доктор Тестафер может не принимать мое участие, — сердито перебил он,

— но, поверьте, он живет только благодаря моей любезности.

Я забросил крученый мяч.

— Я был там сегодня вечером. Кто-то зарубил его овцу.

Фонеблюм встрепенулся. Он выпрямился и отставил стакан.

— Не беспокойтесь, — утешил я его. — Они повесят это на Энгьюина. На то есть приказ.

— Вы теряете клиента, — заметил он.

— Именно так Возможно, цели у вас и у Отдела полностью противоположны, но, с моей точки зрения, и вы, и они в выигрыше оттого, что его подставили.

— Я никогда не встречался с Энгьюином.

— И не встретитесь. Его время вышло. Вы с Отделом пируете за его счет.

— Тогда позвольте спросить, какой вам смысл продолжать расследование?

— Я любопытен. Я вижу, что обвинение шито белыми нитками. И если я найду, за какую нитку потянуть, все это может обрушиться на вас.

— Прекрасное сравнение. Желаю вам удачи. Уж не думаете ли вы серьезно, что Отдел заинтересуется вашими подозрениями после того, как сам закрыл это дело? Кстати, как у вас с кармой?

— Моя карма вас не касается. Мне хватит.

— Ну-ну. — Он снова взял стакан и философски вздохнул — он мог себе это позволить. — Вы напоминаете мне меня самого. Таким, каким был когда-то.

Даже сейчас мы не очень отличаемся друг от друга. Оба нетерпеливы — только вы еще и упрямы. Никакой гибкости. Компромиссы ведут к силе, к власти. А ваш характер не доведет вас до добра.

— Но ведь не я живу под землей, Фонеблюм.

— Вот-вот. Очень вы любите рычать. Это пугает.

— Мне не нужно рычать, чтобы запугать Челесту Стенхант, — возразил я. Я хотел вернуть разговор ближе к делу, к уликам, если их можно так назвать.

— Она панически напугалась, приняв меня за одного из ваших парней. Что вы имеете против нее?

— Вы неправильно понимаете наши взаимоотношения. Я познакомил Мейнарда

Стенханта с его будущей женой. Можно сказать, их союз — моих рук дело.

Челеста очень забывчива, но обязана мне многим, и, надеюсь, она еще вспомнит об этом.

— Творение ваших рук под конец никуда не годилось. Стенхант нанимал меня следить за Челестой, когда она сбежала на Кренберри-стрит.

— Да, — мрачно согласился он. — Она такая. Нам все время приходилось приглядывать за ней.

— Пэнси Гринлиф — ее подружка?

Его брови почти завязались в узел.

— Нет, нет. Ничего такого. Просто друг семьи.

— Еще один друг, живущий только благодаря вашей любезности?

— Как вам будет угодно считать.

— Ну, малютке Пэнси ваша любезность не идет впрок. Я обнаружил ее в отключке после дозы запрещенного порошка. Чего-то под названием

Вычиститель — для тех, кому недостаточно просто забывать. Если верить порошечнику, с которым я беседовал, Пэнси чистит свою голову изнутри словно тыкву на Хэллоуин.

— Ее брат совершил убийство. Я могу понять, почему она хочет."

— Ага, — перебил я. — Кстати, кто снабдил ее этим зельем?

— Вы меня в чем-то обвиняете?

— Как вам угодно считать.

Он улыбнулся и отпил еще из своего стакана. Я использовал паузу, чтобы распрямить спину и перевести дыхание. Мне это было очень кстати. Я не привык к встречным расспросам. Вдобавок я ощущал себя неуютно в этом подземном доме. Я вспомнил о кенгуру и вонючем парне, ожидающих в ярко освещенной бетонной камере, и подумал, так ли легко будет выбраться из этой дыры, как я попал внутрь.

— Я не нюхаю порошок, — заявил Фонеблюм, сделав еще глоток. — Тем более не поставляю его. Мне не первый год известно про пристрастия Пэнси. Жаль, конечно, что она села на иглу, но я знаю, что не в силах остановить это. А вы нюхаете? Сам я никогда этого не понимал.

— У меня есть состав на случай необходимости. — Я выругал себя за то, что сказал это, будто оправдываясь.

— Отдел и изготовление порошков для меня почти одно и то же, — сказал он. — Порошок — это средство контроля над людскими массами. Он ограничивает их способность к сопротивлению, вы со мной не согласны? Вам кажется, что вы одиночка, борец за истину в мире лжи, и тем не менее сами покупаетесь на самую страшную ложь. Вы втягиваете ее носом и позволяете ей попадать в вашу кровь.

— Пошли вы знаете куда?

— Фу!

— Давайте поговорим о деле, — сказал я.

Инициатива в разговоре безнадежно от меня уплывала. Кроме того,

Фонеблюм напомнил мне о том, что мне не помешало бы принять понюшку-другую, хотя я не видел для этого подходящей поверхности.

— Вы знакомы с Пэнси несколько лет. Кто отец ребенка?

— Не имею ни малейшего представления.

— Кто заплатил за дом? Это ведь дорогой район.

Он снова вздохнул.

— Вы заставляете меня касаться не самых приятных подробностей, мистер

Меткалф. В свое время Пэнси Гринлиф работала на меня. Я помог ей приобрести недвижимость на Кренберри-стрит два с половиной года назад.

— Два с половиной года назад. Как раз тогда Челеста вышла за Стенханта.

— Правда? Как занятно.

— Ага. Занятно. Челеста с Пэнси уже тогда были подругами?

— Я рекомендовал Пэнси на работу в офисе Мейнарда, — объяснил Фонеблюм.

Это начинало смахивать на импровизацию, но его искусство рассказчика компенсировало логические погрешности. — Тогда это не получилось, однако женщины остались дружны.

— Несколько лет назад офис не принадлежал Мейнарду Стенханту, — поправил я. — Он принадлежал доктору Тестаферу. Насколько я понял, вы помогли в этой передаче.

— Разумеется.

— Какое вам дело до их практики? Что вы с этого имели?

— Я пользуюсь услугами врачей, — ответил он.

Я ждал, что он продолжит, но он молчал.

Я допил стакан и поставил его на пол между нашими ногами.

— Вы говорили о детективе, который понял намек лучше, чем я.

— После того как вы отказали Мейнарду в услугах, он обратился ко мне, чтобы я нашел ему кого-то для слежки за Челестой. Я нанял другого специалиста, чтобы тот начал с того места, с которого ушли вы. Мейнард предоставил выбор мне: после неудачи с вами сам он не хотел видеться с новым детективом, так что я ему в этом помог.

— Как его зовут?

— У меня есть подозрение, что вы собираетесь побеспокоить его.

— Совершенно верно.

— Видите ли, он занимался делом совсем недолго. Его уволили за шесть дней до убийства.

— Отлично. Так как его зовут?

Толстяк хихикнул.

— Не вижу, с чего бы мне называть его вам.

— Очень просто. Я так и так узнаю. Или вы сами назовете его, или мне придется побеспокоить ваших протеже.

— Отлично. Знаете, мне даже нравится оставлять вас в убеждении, будто ваши угрозы меня трогают. Нет, вы мне решительно симпатичны. Его зовут

Уолтер Серфейс. Но вы обнаружите, что ему ничего не известно.

— Мне все-таки любопытно. Кто следил за Челестой после Серфейса?

— После двух неудач я смог убедить Мейнарда в бесполезности слежки со стороны. Он попросил, чтобы за ней приглядывали мои люди, и я согласился.

Вот и все.

— Кто-нибудь следил за ней в момент убийства?

Фонеблюм помрачнел. Я задел его за живое, хотя не знал как. Он надул щеки, потом спустил их, как сдутые шарики. Свободной рукой он теребил бороду, а брови так и порхали по лбу.

— Увы, нет, — мягко произнес он. — У нас нет записей ее выходов.

Может, убийство совершено все-таки Челестой? Может, Фонеблюм пытается прикрыть ее? Версия не внушала доверия, но другой у меня не было.

— Что делал Стенхант в «Бэйвью»? — спросил я.

— Хотелось бы мне знать.

— Вас еще не допрашивал Отдел? Вы ведь в этом деле по уши.

— Отдел меня не допрашивал, — невозмутимо ответил он, и мне показалось, что он говорит правду. — Так или иначе, мои руки чисты. Думаю, это понятно даже вам.

— Непохоже, чтобы вы боялись Отдела — и все же тогда в разговоре вы подпрыгнули при упоминании Моргенлендера. Чем он отличается?

— Моргенлендер — чужак. Этакий крестоносец, только его здесь не хватало.

— Вы сами себе противоречите, Фонеблюм. Отдел либо друг вам, либо нет.

Но не то и другое одновременно.

— У нас с Отделом взаимопонимание. А иконоборец вроде Моргенлендера угрожает стабильности. Он сует нос в дела, которые ему вовсе незачем знать. Вроде вас.

— Спасибо. Я испытываю мгновенное чувство признательности к парню, давшему мне в зубы.

— Вы ворчун, мистер Меткалф. Мне казалось, такие оказии для вас уже в порядке вещей.

Я слишком устал, чтобы придумать достойный ответ. Я подобрал стакан и встал из кресла.

— Виноват, — спохватился Фонеблюм. — Мне стоило предложить вам еще.

— Нет, спасибо. Я пью на пустой желудок. — Я поставил стакан на полку к бутылкам и вытер влажную ладонь о штаны. — Я думаю, не стоит больше вас задерживать. Простите за беспокойство.

— Минуточку. Как вы думаете, почему я позволил вам допрашивать меня?

— Так скажите.

— Вы мне нравитесь. Я верю в чистоту ваших намерений. Мне приятно избавить вас от неприятностей. Откажитесь от дела, и я прослежу, чтобы вашу недостающую карму возместили. У этого дела нет будущего, мистер

Меткалф. Никакого будущего.

— Вам нравится смешивать угрозы с посулами, Фонеблюм.

— Я никому не угрожаю. Я только хочу возместить нанесенный ущерб.

— Ущерб, нанесенный Энгьюину, вот-вот сделается невосполнимым. За его телом никто не будет следить. Он затеряется в недрах морозильника и сгинет навсегда.

Фонеблюм странно улыбнулся. Мне вновь показалось, будто я затронул что-то, не знаю что, и Фонеблюм не может ответить мне прямо.

— У вас очень циничный взгляд на нашу пенитенциарную систему, мистер

Меткалф, — мягко произнес он. — Циничный и несколько наивный. С чего вы взяли, что тела без присмотра остаются замороженными?

— Вы имеете в виду невольничьи лагеря? — переспросил я и вздрогнул.

Надеюсь, он этого не заметил. Мне показалось, что Фонеблюм просто не в силах совладать с собой, чтобы не побахвалиться хоть немного.

— Да.

— До меня доходили эти слухи. — Я немного оправился. — Что до меня, я не вижу особой разницы между заморозкой и псевдожизнью с блоком раба под черепом. Впрочем, если мне доведется увидеть Энгьюина, я спрошу, что он предпочитает, и передам вам ответ. Может, вы подсобите.

Я готов был уходить и собрался уходить. Я уже стоял перед дверьми лифта и только тут заметил, что на том месте, где положено находиться кнопке, расположена замочная скважина.

— С вашей стороны невежливо предполагать, что я могу подсобить вам в этом, — сказал Фонеблюм почти весело. Но когда я обернулся, он больше не улыбался. — Впрочем, я мог бы этого от вас ожидать. Вы абсолютно невоспитанны.

— Спасибо.

— И теперь вы хотите уйти.

— Совершенно верно.

— Мне хотелось бы услышать от вас, что вы бросаете дело.

— Мне хотелось бы сказать это.

Фонеблюм нахмурился. Он поднял телефонную трубку и нажал на единственную кнопку.

— Да, — произнес он почти сразу же. — Пошлите Джоя вниз, мистер Роуз.

Наш гость готов уходить.

Он положил трубку на место.

— Пожалуйста, угощайтесь, пока он спускается.

У меня не было возможности отказаться. Лифтовые двери за моей спиной разошлись, и прежде чем я успел повернуться, что-то тяжелое и твердое ударило меня по затылку. Я успел еще подумать: кенгуру нашел-таки возможность отплатить. Потом пол изогнулся, охватывая мою голову, а ворсинка ковра оказалась у меня в ноздре. Ощущение было любопытным.