"Футбол – только ли игра?" - читать интересную книгу автора (Симонян Никита Павлович)ИЗ «СПАРТАКА» В «СПАРТАК»Осенью 1959 года, сразу же после возвращения из Колумбии, где я повесил бутсы на гвоздик, Николай Петрович предложил мне: «А что, если ты станешь тренером нашей команды?» Тренерство, конечно, входило в мои жизненные планы, но прийти сразу в такой клуб, как «Спартак», не мечтал. Стать наставником Нетто, Ильина, Исаева, наставником товарищей, с которыми только что был на равных – возможно ли? «Я тебе помогу, – сказал Старостин, заметив мое смятение. – Да и ребята к тебе хорошо относятся…» Что там греха таить, игроки зачастую критикуют своих тренеров, и между собой и в открытую. Правда, мы, спартаковцы, та плеяда, в которой играл я, критиканством не отличались. Знали одно: выкладываться на тренировках, выходя на поле, показывать игру. Строго спрашивали друг с друга. У нас конфликтов с тренерами почти не возникало. Несогласия по тактике игры были, и футболисты тут высказывали свое мнение. Но это не портило наших отношений с Николаем Алексеевичем Гуляевым, которого мне предстояло сменить. Мы уважали его за трудолюбие, преданность делу. А как все сложится у меня? Случалось, меня спрашивали: легче было бы, если б стал тренером другой команды? Скорее всего нет. А впрочем, не знаю. Я был рад, что, не успев уйти из родной команды, снова в нее возвращаюсь – не мыслил себя без «Спартака», вне «Спартака». Игроки встретили новость о моем назначении по-доброму. Я сказал им: был вашим товарищем, им остаюсь, но с сегодняшнего дня я еще и тренер, прошу об этом помнить. Признаете вы меня в новой роли или нет – дело времени, а сейчас начнем работать. И как-то получилось, что я почти сразу стал Никитой Павловичем. Многие, правда, и раньше звали меня «Палыч»: были моложе. Только Игорь Нетто не мог переключиться, я остался для него Никитой, и во время тренировок обращался ко мне только по имени. Ни в чем себе не изменял. Но форма обращения – дело, как говорится, десятое. Невольно оглядывался на тренеров, с которыми мне довелось работать, видел их уже по-новому, старался разобраться в стиле их отношений с игроками. Вот близкий мне человек – Горохов. Он не был у нас старшим тренером. Может быть, ему не хватало для этого эрудиции, образования, умения разговаривать с руководством, отстаивать свою точку зрения. Но он – незаменимый второй тренер. А это как бы самостоятельная специальность в тренерском деле. Для игроков Владимир Иванович был и отцом родным, и заботливой нянькой, у которой дитя никогда не останется без призора. Непременно сам накачает мячи, протрет их влажной тряпочкой, потом вазелином, чтоб блестели, сам оттащит связку мячей на поле, хотя это не входило в его обязанности. Не считал черновую работу зазорной. Невысокий, крепкий. В команде его прозвали Карасиком – за сходство с одним из героев фильма «Вратарь». Работать готов был сутками, с утра до темна. На следующий день после игры мы отправлялись в Сандуновские или Центральные бани. Баня входила в комплекс восстановительных мероприятий, и Владимир Иванович лично парил всю команду, каждого обхлопывал веником. Нужно было помассировать – массировал. Абрам Христофорович Дангулов – полная ему противоположность. Человек высокой культуры, педант. Почти со всеми на «вы». По натуре довольно замкнут. С игроками одинаково ровные отношения. Правда, о некоторых ребятах проявлял особую заботу. Иногда самым неожиданным образом. Как-то в Тарасовке долго и задумчиво смотрел на Володю Агапова. Володя пришел к нам пареньком щупленьким, и Дангулов давал ему особые упражнения, чтобы он набирался силы, наращивал мышцы. И тут тренер, наверное, оценивал, пошли ли впрок его заботы. Вдруг решительно направился к яме около стадиона и исчез в ней. Через некоторое время показался с огромным автомобильным колесом; Агапов, разгадав тренерский замысел, тотчас кинулся к краю поля и залег в траву – спрятался. Абрам Христофорович растерянно озирался: – Володя, Володя! Где Володька? Пришлось Володе обнаружить себя. Дангулов подошел к нему и сказал со своим характерным южным «г»: – Агапов, поработайте на силу. Наши тренеры хорошо дополняли друг друга. Горохов обращался с игроками почти как с равными. Ему было всего тридцать шесть лет, и только нам, двадцати-двадцатипятилетним, он мог казаться уже немолодым. Утром вбегал в комнату: «Вставайте, давно невесты у ворот, на зарядку!» – и сбрасывал со всех одеяла. Дангулов же соблюдал дистанцию. Был сдержан, никогда не повышал голоса, хотя в футболе предостаточно ситуаций, которые могут вывести из равновесия любого. Только однажды… Мы тогда проиграли несколько матчей подряд – никак не шел мяч в ворота, и все тут! Приехали в Киев и потерпели очередное поражение. Абрам Христофорович ходил, ходил по раздевалке и вдруг как двинет ногой фибровый чемоданчик Олега Тимакова под лавку: «Да вы, в конце концов, будете забивать, негодяи?» Первым, кто гомерически захохотал от не соответствия столь бурной реакции с привычным образом, привычной галантностью нашего тренера, был хозяин чемоданчика. Вслед за ним – мы все. И начали уговаривать Дангулова: «Не волнуйтесь, Абрам Христофорович, прорвет нас, вот увидите». И действительно, в следующей встрече мы буквально разгромили соперника. Может, в самом деле, именно взрыв тренера возымел действие? Все бывает в футболе. Николай Алексеевич Гуляев тоже, пожалуй, из педантов. Любил говорить: «Порядок бьет класс». Дисциплинированная команда, в действиях которой нет партизанщины, может обыграть команду более высокого уровня. И тренировка у Гуляева всегда начиналась «от печки» – с пробежки, с общеразвивающих упражнений… А еще я всегда с интересом наблюдал – издали: не довелось работать вместе – за Виктором Александровичем Масловым. Его чтили и футболисты и тренеры, особенно молодые. К тому времени, как я произнес первую тренерскую речь, он уже успел сотворить «Торпедо»: ведь именно при нем команда заиграла комбинационно, технично. Потом он перейдет в «Динамо» (Киев), и о команде заговорят не только у нас, но и за рубежом – она одержит ряд громких побед в международных играх. Маслов знал футбол не по учебникам. Сам когда-то играл за «Торпедо». Не имея специального образования, как большинство тренеров моего поколения, обладал богатейшей тренерской интуицией. Она проявлялась и в построении учебно-тренировочного процесса, и в выборе тактики игры, в выборе игроков – Стрельцова и Иванова он открыл, – во влиянии на них. Не случайно между собой футболисты звали его «дед». А еще – «профессионал». Тоже точное попадание. Он и сам любил повторять: «Мы же профессионалы!» Открытый, душевный, очень располагал к себе. И сегодня все, кого он учил, воспитывал, говорят о нем с особой теплотой. Немного напоминал Горохова заботой о футболистах – тоже как отец родной. По природе своей Маслов был старшим тренером. Не отличался большой футбольной эрудицией, не знал научных терминов, но настолько тонко понимал футбол, что все мог объяснить простым разговорным языком. К тому же, будучи волевым, сильным человеком (он и с виду – крепкий дуб), любого мог заставить работать. Самоучки нередко кичатся, что университетов не кончали, а Виктор Александрович с уважением, я бы даже сказал, с благоговением относился к науке, к знаниям. Учились мы с ним на курсах переподготовки тренеров, сдавали экзамены, и он волновался, как школьница-отличница: покрывался пятнами, все бесконечно у всех переспрашивал. А он же – Маслов! В Киеве он получил широкие возможности для комплектования команды. Внес много тактических новинок. Ввел роль опорного центрального полузащитника, называемого в то время волнорезом, разрабатывал игру без флангов, игру с двумя нападающими, насытил среднюю линию… Его команды всегда отличала высокая игровая дисциплина. …Большим авторитетом для меня был Михаил Иосифович Якушин. Как тренера знал его по сборной. Фигура легендарная в футболе и хоккее. «Хитрый Михей» звали его за умение играть умно, изобретательно. Не всякий тренер сразу утвердится во мнении коллег, а Якушину, мне кажется, это удалось. И вообще ему все удавалось. Как сразу стал одним из самых заметных игроков и в футболе и в хоккее, так сразу же стал и признанным тренером, с которым все считались. Его команда, московское «Динамо», была командой умной (под стать наставнику) и многие годы, как и ЦДКА, являлась эталоном советского футбола. В сорок пятом году «хитрый Михей» повез известную лишь в нашей стране команду в туманный Альбион, а привез оттуда всемирно знаменитый клуб с засверкавшими на мировом небосводе звездами – Хомич, Бобров, Бесков, Соловьев… Как загремели их имена! По характеру Михаил Иосифович полная противоположность мягкому, деликатному Качалину. Голоса, правда, тоже не повысит, но если не выполнишь его требований, так ужалит словом, что думаешь: лучше бы уж накричал. Хотя в общем-то всегда бывал справедлив. О якушинском остроумии и язвительности рассказывалось и рассказывается немало баек. Будучи игроком, не корил партнера за ошибки в передачах, не кричал обычное: «Кому отдал?!», «Куда бьешь?!» Подходил и спокойно делал внушение. – Сева, – обращался он, например, к Блинкову, – ты и я в одной команде. Мы с тобой в голубой форме. А вот эти, в белой, – наши соперники. Так ты, Севочка, один пас давай голубому, а один – белому. Договорились? Лев Яшин рассказывал мне, как однажды в перерыве между таймами в раздевалку вошли большие руководители динамовского ведомства. Михаил Иосифович в это время давал советы футболистам, каждому по очереди, как надо играть во второй половине. Вдруг раздались реплики высоких гостей: «А что с Мудриком? Почему он слабо играет? Может быть, плохо себя чувствует?» Не оборачиваясь в сторону начальства, Якушин подошел к Эдуарду Мудрику и серьезно спросил, как он себя чувствует. «Нормально», – ответил тот. Повернувшись к руководящим товарищам и приложив ладони рупором к губам – характерная якушинская манера, – доложил, что Мудрик чувствует себя нормально, и спокойно продолжал установку, а посторонние разговоры тотчас прекратились… Но самой удивительной фигурой в тренерском корпусе был Борис Андреевич Аркадьев. Он совершил настоящий переворот, революцию в футболе. В сороковые-пятидесятые годы не придавали значения таким понятиям, как четкая расстановка игроков, тактическая схема. Другой был конек – игра, построенная на индивидуальности футболистов, на коллективизме, на постоянном движении, маневренности, взаимозаменяемости, смене мест. И все это пошло от Аркадьева – команда ЦДКА демонстрировала такую игру. Если бы любители футбола наблюдали эту команду сейчас, то, наверное, спросили бы: «А кто такой Гринин? Правый крайний нападающий, правый полузащитник или левый защитник?» Гринина можно было увидеть на разных позициях. Человек большой эрудиции, интеллигент, прекрасный педагог, Аркадьев внедрил в практику принцип функциональной подготовки футболистов. Делал ставку на способность, готовность игроков поддержать высокую скорость, высокий темп на протяжении всего матча. Даже команда «Динамо», где собрались высококлассные игроки, команда академичная, элегантная, во многом уступала ЦДКА: армейцы были лучше подготовлены физически, отличались более высокими бoйцoвcкими свойствами. Если положить достоинства двух лучших команд той поры на чаши весов, то возникло бы равновесие. Можно сказать, что Борис Андреевич определил интеллектуальный подход к футболу: футбол сложен, как математика, его возможности далеко не исчерпаны, здесь нужны постоянный поиск, открытия. Тренер-мыслитель, тренер-стратег стал во многом примером, эталоном для тренеров последующих поколений. Даже в отношении к неудаче. Скажем, после поражения иные не спят ночами, Аркадьев же обычно говорил: «Прежде всего берегите центральную нервную систему. Она вам крайне необходима. Я после проигрыша прихожу домой, отключаю телефон, наполняю ванну теплой водой, беру книгу и полностью забываю о том, что произошло». Каждый ли так сумеет? Подражать Аркадьеву, копировать его бесполезно. Это высота, до которой можно было лишь тянуться… Самые разные тренеры делятся все-таки на две категории: демократы и автократы, именуемые в просторечии «диктаторами». Горохов, Дангулов, к примеру, – демократы. Гавриил Дмитриевич Качалин – тоже. А вот у Константина Ивановича Бескова явно выраженный авторитарный стиль, стремление воплотить во всем свою волю. У него на тренировках не поспоришь. Став тренером, я тоже невольно должен был делать выбор. В силу моего характера, да и спартаковских традиций, мне больше импонировали демократичные отношения с игроками. Многое взял и у Качалина, и у Дангулова, и у Горохова. Но, пожалуй, большему – педагогике, отношениям с людьми, стремлению анализировать любую ситуацию, взвешивать любое свое решение учился у Николая Петровича Старостина, очень мудрого человека. Не руби сплеча, сначала остынь, сто раз отмерь – его правила. Могу сказать: педагогику учил по Старостину. Он, кстати, тоже от меня не открещивается, считает своим воспитанником. Все годы, что работал с ним рядом, были для меня временем постоянной учебы. Николай Петрович способен найти хорошее, ценное в любом человеке, и я понимал, глядя на него: без этого нельзя руководить, воспитывать. Почти пятнадцать лет был я игроком команды мастеров. Вроде бы не новичок в футболе. Но какой же трудной оказалась новая роль! От многого, к чему привыкли, приходилось отказываться: футбол шел вперед. И надо было поспевать за ним, заниматься самообразованием. Как волновался перед матчами! Выйти на поле, оказывается, куда легче, чем остаться на тренерской скамье. Все проигрываешь вместе с командой – удары по воротам, пасы, передачи, все комбинации. И неизвестно еще, где тратишь больше сил – на поле или у его кромки. Первые тренерские шаги – постоянные сомнения, раздумья. Закончится тренировка или игра – все садятся в автобус, уезжают. Когда-то и я покидал стадион вместе с ними, после напряжения наступал отдых. Теперь после работы начиналась работа. Один или со Старостиным и своим помощником до бесконечности анализировал только что прошедшую, пережитую игру. Но это, как говорится, цветочки, они еще не дают представления о всей тяжести тренерской ноши. Шел 1960 год, первый год моей работы тренером. А первый блин, как известно… Был двухэтапный розыгрыш чемпионата – по одиннадцать команд в каждой группе, по три команды из обеих групп должны были составить шестерку лучших, а мы в нее не вошли. И вот тут-то я попал под обстрел болельщиков: «Не знаешь дела – не берись!» «Не лезь тренировать „Спартак“!..» «До чего довел нашу команду!..» Останавливали на выходе у стадиона, на улице. Высказывались беспардонно и оскорбительно. А ты зачастую не мог осадить хама – в этом беззащитность людей, которые на виду, ты должен хранить достойное молчание, ибо зайдешься в бесполезной полемике. Выступающий – аноним, хоть и без маски, а ты известен, за тобой команда, тебе нельзя взорваться, сорваться. К подобным наскокам невозможно привыкнуть. Сколько же появляется критиков вслед за проигрышем! Обычно, когда человек терзается сам, окружающие его оставляют в покое: он и без того тяжко переживает неудачу, старается разобраться в ее причинах. Но разве оставят тебя в покое болельщики из породы неистовых? Что им до твоих терзаний, если их команда проиграла! Если же она одерживает победы, считается, что побеждают только игроки. При чем тут тренер? А при поражении виноват лишь он один: развалил команду! Бытует такая философия. И, к сожалению, не только среди болельщиков. Читаю в газете выступление игрока сборной СССР по баскетболу. Команда проиграла на чемпионате мира, и игрок во всем винит наставника, разбирает его ошибки, говорит, что тактика была не та… Тон статьи неприятно резанул. Тренер тренером, а куда же смотрели опытнейшие баскетболисты, где их личное творчество, инициатива? Почему они оказались неспособными переломить ход игры? Они могли бы в перерыве высказать свое мнение о тактике, настоять на нем, сыграть по-своему, наконец. И при победе тренер, естественно, не имел бы к ним никаких претензий. …После неудачного 1960 года наша команда поднялась. В следующем сезоне «Спартак» занял третье место в чемпионате страны, а в 1962-м стал чемпионом. Год этот складывался для нас крайне драматично. Сразу же в начале сезона пошла серия неудач. Проиграли одну игру, вторую… За этим обычно следуют оргвопросы, серьезный разговор на начальственном ковре, оргвыводы. Нас с Николаем Петровичем пригласили в Московский городской совет профсоюзов, председателем которого в ту пору был Василий Иванович Крестьянинов, милейший, справедливый человек, пользующийся большим авторитетом. Состоялось расширенное заседание – присутствовали председатели Центрального, Российского, Московского городского советов «Спартака». Обсуждалось неудачное выступление нашей команды. Разговор шел в резких неуважительных тонах. Мы пытались объяснить причины поражений – бывает психологический надлом, когда после нескольких проигрышей команда теряет уверенность, – но нас не слушали. Потом узнали: уже до совещания высказывалась точка зрения, что и Старостина и меня необходимо немедленно освободить от должности. Но всегда находится разумный, рассудительный человек – им оказался Алексей Хуршудович Абуков, председатель Российского совета «Спартака». Он так поставил вопрос: «Мы можем их снять, но есть ли замена?» Крестьянинов во время совещания молчал, всех внимательно выслушивал, взял слово последним: «Острой критике мы вас подвергли, а чем вам помочь?» Я потом нередко, сталкиваясь с руководителями ведомств, которым не хватает терпения дождаться побед своей команды, которые, не пытаясь даже разобраться в сути ситуации, не будучи спортивными специалистами, снимают одних тренеров, назначают других, вспоминал Николая Петровича Старостина, его поведение на этом совещании. Он с достоинством ответил Крестьянинову: «Дайте нам возможность спокойно работать, и мы выправим положение». Нам дали время до конца первого круга. Сразу же после этого мы полетели в Ташкент, на игру с «Пахтакором». Встречу назначили на три часа – это был субботний или воскресный день. Не оставалось сомнений, такое время хозяева выбрали специально, в расчете, что северная команда расплавится на среднеазиатском солнце. Стояла сорокаградусная жара. Пекло нестерпимое! И первую половину мы начисто проиграли «Пахтакору» – 0:2. Я видел, что футболисты едва передвигаются, жара изнуряет их до предела. Шел в раздевалку, старался быть спокойным. Но что можно сказать в такой ситуации ребятам? Взбадривать, хорохориться: давайте поднажмем? Сказал, что было на душе: «Понимаю, в такую жару, да еще в три часа дня играть чрезвычайно тяжело. Сможете собраться, переломить ход матча – буду вам очень благодарен. Ни в каких тактических установках вы сейчас не нуждаетесь. Задача в том, чтобы себя пересилить». Понурив голову, выходил «Спартак» после перерыва. И слышался бодрый голос капитана «Пахтакора»: «Давайте, ребята, осталось всего сорок пять минут!» Началась вторая половина. Откуда у наших игроков взялись силы, что с ними произошло, что заставило их вдруг собраться и повести игру в ураганном темпе, я по сей день ни объяснить, ни понять не могу. Один за другим в ворота хозяев поля влетели три мяча. Возникло еще несколько голевых моментов. «Пахтакор» был растерян, смят, и мы победили со счетом 3:2. Но главное – сломали внутренний психологический барьер, мешавший нам выигрывать. После этой победы началась беспроигрышная серия матчей «Спартака», почти двадцать игр без поражений. Так мы стали чемпионами страны. Судьба золотых медалей решилась в поединке в Киеве с местными динамовцами. Мы победили 2:0, голы забили Галимзян Хусаинов и Юрий Севидов – с одиннадцатиметрового удара. Это была моя первая победа на тренерском поприще. Не забуду, как в раздевалку вошел Вячеслав Соловьев, тренер киевского «Динамо», который годом раньше впервые привел эту команду к чемпионскому титулу. Он обнял меня, расцеловал: «Поздравляю! Молодец!» Это был поступок. В столь тяжелую минуту, когда твоя команда потерпела неудачу, лишилась чемпионского звания, оценить успех коллеги, соперника – для этого надо немало мужества, достоинства и благородства. После окончания сезона нас чествовали во Дворце спорта в присутствии 15 тысяч зрителей. Николай Петрович, вспомнив то совещание, сказал председателю городского совета «Спартака» Кузину: «Не забыли, Василий Анисимович, как вы унижали нас? А мы, оказывается, кое-что умеем». Наш руководитель не сдался: «Если бы мы вас своевременно не прочесали, вы бы первенства не выиграли». Что ж, руководитель всегда прав. Может, и нужна иногда такая воспитательная мера – разозлить человека, чтоб он мобилизовался. Только мы как работали до того «разбора», так и продолжали работать. Старались жить не одним днем, думать не только о ближайшем матче. Вели тактические поиски. В них участвовала вся команда. Решили испытать бразильские варианты – 1-4-2-4, а затем 1-4-3-3. Пришли к ним после сомнений, раздумий. Все ли смогут играть по-новому, есть у нас свои гарринчи, диди, вава, то есть игроки, способные взять на себя те же функции, что выполняют в бразильской сборной эти звезды? И главное – что принесет новая тактическая схема команде? Обеспечит ли преимущество перед соперниками? Взвешивали силы. Вратарь надежен – в «Спартак» как раз пришел Володя Маслаченко. А справится ли с новыми задачами защита? Анатолий Масленкин в роли центрального защитника сомнений не вызывал. Но появилась еще одна кандидатура на эту роль – Валерий Дикарев. Я ценил его быстроту, способность вовремя подстраховать товарища, сразу уловить перемены в обстановке. Второй центр защиты – Алексей Корнеев. Игрок молодой, но успешно срывает атаки соперников, выключая, из игры то одного, то другого нападающего. На правом фланге мы видели Геннадия Логофета. В основной состав его только что включили, в дубле же он проявил себя игроком умным, техничным. Левый фланг обороны – Анатолий Крутиков, работоспособный, разносторонний футболист. Полузащита – Игорь Нетто и Юрий Фалин. О лучшем и мечтать нельзя. Тщательно взвешивали возможности линии нападения. Здесь разного класса игроки. Галимзяна Хусаинова (левого крайнего), Анатолия Коршунова (правого крайнего) нельзя было сравнить по опыту с двадцатилетними центральными нападающими Юрием Севидовым и Валерием Рейнгольдом или, скажем, с Борисом Петровым, игравшим, как и Коршунов, на правом краю. Но наша молодежь была перспективной и проявила потом себя великолепно. Общая творческая работа как-то по-особенному сплотила команду. Единство коллектива и новая тактика в равной степени, наверное, помогли нам выиграть матч с московским «Динамо», победить «Торпедо»… Итак, «Спартак» стал чемпионом. Я как тренер принимал поздравления, а до вершин мастерства мне было еще очень далеко. Можно сказать, я находился лишь на подступах к тренерской науке, тренерскому искусству. В этой профессии нет потолка. Идет бесконечный процесс самообразования, иначе невозможно совершенствовать учебно-тренировочную работу, воспитательную. К тому же меняются взгляды на игровые концепции, из каждого чемпионата ты должен извлекать свои уроки. Только сочетая футбольную науку с требовательностью и умением подобрать игроков, можно добиться, чтобы твоя команда играла так, как ты хочешь. Мне повезло, что в первый же год работы меня командировали на чемпионат Европы в числе тренеров-наблюдателей. В 1959-м я еще участвовал как футболист сборной в отборочных играх. И вот финальная часть. Сборная СССР стала чемпионом Европы. Я присутствовал на множестве матчей, и это многое мне дало. Чемпионат мира в Чили – новый шаг в футболе, новое слово бразильцев. Следующий чемпионат опять продемонстрировал перемены в тактике. Этапы сменяются этапами, и тренер не может топтаться на месте. Тяжесть тренерской профессии и в той ответственности, которая лежит на тебе. Ты знаешь, что за «Спартак» болеют во всех городах Советского Союза, настолько популярна эта команда, и страшно не оправдать надежд, ожиданий миллионов людей. Если ты старший тренер сборной команды, то на тебе ответственность еще большая – за спортивную честь страны. Тренеру, мне кажется, невозможно привыкнуть к неудачам. Нельзя быть равнодушным к результатам своего дела. Меня, случалось, друзья уговаривали: «Ну что ты так переживаешь? Без поражений в спорте не обойтись, и к ним ты должен быть готов». Я считал, как только мне станет безразличен результат игры – тотчас надо уйти с тренерского поста. После игры – бессонная ночь. До утра прокручиваешь в памяти весь матч, все моменты от первой до последней минуты. И думаешь, думаешь о том, где была допущена ошибка. В составе игроков, в выбранной тактике?.. Тебе трудно, и близким рядом с тобой нелегко. На них волей-неволей ложится часть тяжести. Моя жена, логопед, психолог, человек, совершенно далекий от футбола (году на шестом совместной жизни спросила меня: «В команде двенадцать игроков?»), вошла в круг моих забот. И хотя по-прежнему не разбирается ни в дриблинге, ни в финтах, знает, что меня может огорчить, что обрадовать. Иногда, правда, выскажется: «Ох и ненавижу твой футбол!» – но тут же отложит свои дела, чтобы внимательно меня выслушать. Благодарен ей за это: выговариваясь, уже по-иному смотришь на какую-нибудь ситуацию, казавшуюся безвыходной. Не знаю ни одного известного тренера, который бы не сжигал своих нервных клеток. Думаю, и Борис Андреевич Аркадьев, уверявший, что не заклинивается на неудачах, тут не исключение. И тем не менее добровольно отказаться от «самосожжения» невозможно. Знаю тренеров, которые кляли свою работу, уходили с нее, но отлучения от футбола не выдерживали. Герман Зонин, оставив тренерское поприще, преподавал в Ленинградском институте физкультуры имени Лесгафта. Вроде бы доволен был своей спокойной жизнью и меня уговаривал опомниться, поберечь здоровье. И вдруг узнаю: он в Ростове – тренирует СКА. Когда я стал над ним подшучивать, что же ты, мол, покинул замечательное тихое место, которое так хвалил, Герман смутился: «Да, понимаешь, уговорили. Но я тут так… консультантом…» Хотя всем было известно, что он старший тренер. Потом снова вернулся на свою кафедру и снова устал от покоя – решился возглавить тбилисское «Динамо». Однажды Стефан Ковач, румынский тренер (работал долгое время с голландской командой «Аякс», выигравшей Кубок европейских чемпионов), приехав в Москву, заявил, что закончил с тренерской деятельностью, что теперь он на службе в Федерации футбола Румынии. Я был очень удивлен, не мог даже представить себе этого: «Почему же, Стефан?» А Стефан ответил, что предпочитает смерть в собственной постели или в крайнем случае в ложе театра, но никак не на тренерской скамье. Через некоторое время мы приехали в Бухарест, и нам тотчас сообщили, что тренером национальной сборной Румынии стал… Ковач. Я напомнил ему при встрече о собственной кровати и скамье. Он улыбнулся: – Ну, ты же знаешь, что такое футбол? Конечно, знаю. Но как, скажем, привыкнуть к непредвиденным поражениям? Будучи игроком, понимал: бывает просто невезение, досадные промахи, которых никак нельзя было предугадать. Не забыть мне давнего матча «Спартака» с «Зенитом» – было это в Москве, в 1957 году. Можно сказать, я сыграл тогда одну из лучших своих игр: удалось забить три мяча. Все три – красавцы. Бил в верхний угол. Зенитовский вратарь даже сказал мне: «Что же ты, Никита, паутину снимаешь?» Но соперники на голы тотчас отвечали. Я забью – и тотчас мяч оказывается в наших воротах. Счет был 3:3, и вот за две минуты до конца из-за грубейшей ошибки Масленкина зенитовцы забивают четвертый мяч. Досадно было проиграть после «хет-трика»! Не так часто удается забить три гола. Это считается событием. Историки футбола «коллекционируют» «хет-трики», выявляют рекордсменов. Впрочем, в тот миг, когда прозвучал финальный свисток, естественно, не думал об этом. Голы красавцы, все время вели в счете, и так проиграть – обидно! Дал волю чувствам. Запустив мяч высоко в сторону, подлетел к Масленкину с кулаками: «Ты понимаешь, что ты сделал? Ты, именно ты проиграл игру!» В таких случаях всегда следует ответная, не менее бурная реакция, а он лишь растерянно развел руками: «Что делать, Палыч? Ошибся…» – и обезоружил меня тут же. Иногда, подготовив команду к игре, ты уверен, что она будет на высоте. Всю предыгровую работу провел нормально. На тренировке игроки делали все, что от них требовалось. Они в хорошей форме и в хорошем настроении. Словом, все ладится. Команда бодро выбегает на поле и… не играет. В чем дело? Что случилось? Иной раз, сколько ни ломаешь голову, не находишь ответа. Начинаешь допытываться у игроков: почему, почему не шла игра? Отчего все разладилось? Куда делся настрой? Часто и они ничего не могут объяснить. Как-то «Арарат», который я тренировал, вопреки всем ожиданиям проиграл ростовскому СКА. Только недели через две ребята начали признаваться: мы думали, что легко их обыграем. Самоуверенность обернулась поражением. Психологический настрой команды – материя тонкая. За одной неудачей может последовать вторая и третья. Потерять игру, как мы говорим, легко, найти ее чрезвычайно сложно. Утрачивается уверенность, и игрок перестает делать то, что великолепно умеет. Настраивая команду, приходится анализировать и свои собственные ошибки, выверять каждый свой шаг, каждое слово. Труднее всего тренеру, когда потерян контакт. Почему он потерян? – в этом тоже надо разбираться и разбираться. То ли игрокам надоели диктаторские методы, то ли, наоборот, не идет на пользу чрезмерная демократичность, переросшая просто-напросто в привычку не подчиняться многим требованиям. Одно время в «Спартаке» был тренером Василий Николаевич Соколов, уважаемый футболист, бывший капитан команды. И вот когда мы проигрывали, он с нами не разговаривал. Обижался. Ну, спрашивается, на что, за что? Разве мы стремились проиграть, разве мы не хотели выиграть? Конечно, такое поведение тренера коробило игроков, не прибавляло достоинства и самому Соколову. Когда армия наступает, и у солдат и у командования великолепное настроение, полное единение. Но ведь насколько армия крепка, проверяется и поражением. Способны ли командиры выработать верную тактику в трудных условиях, поднять дух бойцов, настроить их на новое наступление? И венец тренерского искусства – умение себя вести в экстремальных ситуациях. Приходилось слышать от режиссеров: «Не идет спектакль…» Спектакль никнет на корню, дух исчезает. Почему? Кажется, все было учтено, выверено на репетициях, удачно прошла премьера. За ней еще множество спектаклей… Даже режиссеру не дано предугадать, как сложится сегодняшний спектакль. Я говорю «даже», потому что у режиссера и актеров нет соперника, а у тренера он есть, и от него можно ждать сюрпризов. Он ведь тоже хочет выиграть и, вполне возможно, именно в этот день настроен на победу больше, чем всегда, более организован, более агрессивен, больше может. И уж никак не представишь, что режиссер входит в гримерную к актеру перед третьим звонком со словами: «Трактовку образа меняем…» А мы нередко делаем предыгровую установку уже в раздевалке. В день игры особенно внимательно вглядываешься в команду. Как она утром встала, как делает зарядку… Когда игроки едут на матч, видно, в каком они состоянии. Не знаю, кто как, а я, будучи тренером, придавал этим минутам большое значение. Терпеть не мог разговоров в автобусе, музыки. Если игрок сосредоточен, он продумывает все и вся, нервная система у него уже напряжена, уже подключена к предстоящей игре. И в раздевалке должна быть такая же собранность, сосредоточенность. Есть она или нет – это улавливаешь по многим деталям: как футболист снял свою «цивильную» одежду, как надевает майку, зашнуровывает бутсы… Вроде бы все идет нормально, ты все учел, но это еще не значит, что обеспечена победа. Бывали, конечно, приятные неожиданности: соперник сильнее, кажется, рассчитывать не на что, но твоя команда на подъеме, и ты сам чувствуешь в себе необычайный заряд, передаешь его ребятам. А ведь иногда к ним не пробиться. Умение настроить команду – дар. Ему нельзя обучить. Каждому тренеру, опираясь на основы психологии, законы общения, приходится изобретать свой велосипед – на чужом далеко не уедешь. Потому что не найти двух одинаковых игроков, не то что двух одинаковых команд. Очень верную мысль высказал как-то Сергей Вайцеховский, бывший тренер сборной страны по плаванию: мы знаем, как подготовить спортсмена физически, технически, но не всегда знаем, как подготовить его бойцовские качества. Некоторые тренеры стараются помочь игроку во время матча. Но мне кажется, когда футболист выходит на поле, он должен быть свободен от тренерской опеки, одергиваний, иметь возможность раскрыть свои лучшие свойства. Разумеется, иногда что-то подсказываешь – как поменять тактику, как целесообразней действовать. Но давать беспрерывные указания, наверное, нельзя. Это нервирует, а порой и подавляет игрока. У каждого тренера обычно есть своя излюбленная позиция для наблюдения за матчем. Валерий Лобановский сидит всегда на тренерской скамье у кромки поля вместе с запасными игроками. Иной раз вносит коррективы в действия команды. А Константин Иванович Бесков садится на трибуне, где-нибудь в верхних рядах. И уже оттуда дает указания помощникам – благо налажена своя связь – по части замены или коррекций. Когда спрашиваешь, почему вы смотрите с такой верхотуры, ведь оттуда сложно управлять игрой, он отвечает, что, во-первых, перед выходом на поле все объяснил игрокам и нечего мешать им выполнять заданное, а во-вторых, сверху все видишь. Действительно, оттуда четко просматриваются все позиции, комбинации, их развитие. Есть тренеры – не хочу их называть, – которые на каждую ошибку реагируют криком, указанием. Не обходится без оскорблений. Ссылка на то, что таким образом они разряжают свою нервную систему, не может служить оправданием. Крик всегда вызывает неприятную реакцию у игроков, у зрителей. У всех наших лучших тренеров – Бескова, Лобановского, Ахалкаци и, разумеется, у наставников моего поколения – Якушина, Качалина, Аркадьева, Маслова, – несмотря на разные школы, разные направления, разные стили работы с командой, прежде всего обнаруживаешь стремление дать игроку возможность по-своему проявиться на поле, раскрепостить его. Ты имеешь дело с людьми взрослыми, давно сложившимися, кажется, воспитывать их поздно. Но если хочешь вместе с ними добиться успеха, нельзя забывать о вечной истине педагогики – понять каждого. Одного может привести в себя резкое слово. Накричи на него, разозли, тогда только он по-настоящему соберется, выложится, покажет класс. У других от резкого слова опускаются руки. В этой связи вспоминается мне Николай Осянин, который пришел в «Спартак» из команды «Крылья Советов» (Куйбышев). Прекрасный игрок – хорошо поставленный удар, хорошее чувство позиции. Играл и центральным нападающим, и в линии полузащиты, и центральным защитником. Скромный, застенчивый, тихий. Повысить на него голос значит подавить. Однажды во встрече с киевским «Динамо» Осянину выпало пробить пенальти. Еще раз скажу, что он владел ударом редкой чистоты. А тут вдруг изменил себе. Пробил «щечкой», пытаясь обмануть вратаря. Вратарь разгадал маневр и мяч парировал. Это произошло в самом конце первой половины матча, когда мы проигрывали 0:1. Прихожу в раздевалку – Осянин сидит, не поднимая головы. Иногда только глянет исподлобья: не обратили ли на него внимание тренеры и не последует ли сейчас разнос? Мы ни слова ему не сказали. Оценили первую половину игры, сделали общую установку. А когда команда выходила, я придержал его за плечо: «Ничего страшного, ты просто бил не по-своему. Забьешь с игры – это будет ценнее». И буквально в начале второго тайма он забил неотразимый гол в верхний угол и все оставшееся время играл блестяще. Мы победили в том матче. Педагогические задачи возникают постоянно. Команда – сложнейший организм. Даже если ее с полным правом называют коллективом единомышленников, это отнюдь не исключает внутреннего соперничества. Больше того, оно необходимо. Есть один выдающийся игрок – важно, чтоб появился другой и третий столь же высокого класса. Они ревностно смотрят друг на друга: «Ты это делаешь хорошо, но я постараюсь сделать лучше». И все остальные невольно тянутся за ними, за уровнем, который поднимается. Но если в коллективе недоброжелательная обстановка, не осуждается зависть, то соперничество звезд может вылиться в борьбу, вернее возню неудовлетворенного честолюбия, самомнений. Один игрок признан, другой не признан, один – кумир публики, а кто-то считает, что заслужил аплодисментов отнюдь не меньше, чем всеобщий любимец. И пошло, пошло… Игроки ранимы, как актеры. Да, жизнь в футболе похожа на жизнь в театре. Например, обиды, что режиссер не понимает, затирает. Хотя хорошего игрока затереть труднее, чем хорошего актера. То, как проявишь себя на поле, зависит не столько от заданной роли, сколько от твоей инициативы, личных свойств. Талантливого игрока не заметить трудно. Он еще играет в дубле, а болельщик уже знает его, ищет его фамилию в программке. Лишь в исключительных случаях хороший игрок не попадет в основной состав: тренер сам себе не враг – ему важна хорошая игра, результат. Когда появляются новые игроки, важнее всего, чтобы они приняли дух команды, ее законы. В начале шестидесятых годов в «Спартак» пришла целая группа молодых футболистов – Геннадий Логофет, Вячеслав Амбарцумян, Валерий Рейнгольд, Юрий Севидов, Галимзян Хусаинов. О Галимзяне можно было сказать лишь одно: побольше бы таких ребят в команде. Всегда доброжелательный, ровный и одаренный, самоотверженный игрок. В те годы, когда был в хорошей форме, не останавливался на поле ни на мгновение. (Потом, правда, стали вырисовываться его недостатки. Не отличался особой точностью передач, хотя, ошибаясь, тут же отнимал мяч, рвался вперед…) Его безотказность, готовность постоять за команду на всех хорошо влияла. Золотой человек. Ему только скажешь: «Гиля, сегодня ситуация такая, что тебе придется играть в другой позиции». – «Палыч, о чем разговор? Надо так надо. Если надо – русские танки летают», – любил повторять слова героя фильма «Парень из нашего города». Немало побед принес и «Спартаку», и сборной страны. В 1963 году Галимзян играл за нашу сборную в Италии. Вернувшись домой, не отдохнув, сразу отправился на тренировку в Тарасовку. Я встретил его в электричке. Помню, сказал, что он мог бы остаться на денек дома с женой и маленькой дочкой, которых в последнее время почти не видел. Он ответил: потерплю, надо готовиться. Никогда не просил ни о каком снисхождении, ни о каких поблажках – как все, так и он. Ехали, разговаривали, он интересно рассказывал о матче, который наши сыграли с итальянцами. А в Тарасовке ребята тотчас отвели меня в сторону и сообщили, что у Галимзяна случилось страшное – погибла дочка, выпала из окна пятого этажа… Вся команда переживала вместе с ним горе. Нам предстояла поездка на игру в Баку. Взяли с собой и Галимзяна с женой, надеялись, что все-таки полегче им будет с нами. О том, чтобы Галимзян участвовал в матче, даже и подумать не могли. И вдруг в день игры он сказал: «Я выйду на поле». Я ответил: «Хорошо, Гиля, делай, как тебе лучше…» Хусаинова я иногда сравнивал с Володей Бессоновым из киевского «Динамо». Он тоже всегда готов встать на любую позицию. С такими людьми работать легко и приятно. Хотя покладистость характера сама по себе – не главное свойство. Например, Юрий Севидов человек не очень легкий. Нередко возражал, всегда высказывал свое мнение. И Слава Амбарцумян – не из покорных, не из безропотных. Сергей Рожков – тоже непрост, про таких в народе говорят: «На козе не объедешь». Душа добрая, но противоречив от природы, вспыльчив, беспощаден к партнерам во время игры. Если кто-то ошибался на поле, Сергей так сверлил его взглядом, что словами не передать. Бывало, уходит вперед, а все еще сверлит глазами провинившегося. Николай Петрович хохотал: «Смотри, смотри, он уже ушел на двадцать метров, а все оглядывается. Доедает! Нечистая сила!..» …Отношения с командой у меня как у тренера с самого начала складывались нормально. Иногда, правда, замечал скептическое выражение на лице кого-то из ребят, не без этого. Старался не реагировать – работал. Уверен, работая, легче преодолевать непонимание. Осталось чувство благодарности к игрокам, которые и прислушивались к замечаниям, и готовы были высказать свое несогласие с каким-то тактическим вариантом. Ценные предложения принимал, от этого, по-моему, тренерский авторитет не страдает. Только однажды, когда мы крупно проиграли московскому «Торпедо», у меня произошел конфликт с Игорем Нетто. Он явно не справлялся в этом матче с Ивановым, но слышать об этом не желал. Я уже говорил о занозистом характере человека, которого чту и люблю. Умный, справедливый, а вот замечаний в свой адрес не терпит. Может взорваться. Так случилось и в тот раз. Во время установки на второй тайм оскорбил меня. Все возмутились. Я поставил вопрос об отчислении Нетто, хотя пойти на такое было нелегко: он мой товарищ, мой друг, и, честно сказать, не представлял без него «Спартак». Меня все поддержали, поняли, дело тут не в личном «не стерплю!», а в главных принципах отношений команды и тренера. Игорь нашел силы переломить себя, мы объяснились и инцидент решили забыть. Великое благо – открытое объяснение. Всякое может быть: кто-то погорячился, сорвется – важно не держать камня за пазухой. Поэтому я не мог и сейчас не могу понять заявления: «Я вошел в конфликт с тренером». Случается, что совсем юный, только что пришедший в команду футболист уже рассказывает на всех перекрестках, что не сработался с наставником. Многие любители футбола, наверное, помнят затяжной конфликт Ловчева с Константином Ивановичем Бесковым. Во всяком случае, их отношения активно обсуждались на трибунах. Это я когда-то пригласил Евгения в «Спартак» из экспериментальной спортивной школы при стадионе имени Ленина, и он обращался ко мне как к бывшему тренеру, призывая в третейские судьи, жалуясь на то, как сложно с Бесковым. Я неизменно отвечал: «Ты – футболист, а он – тренер, тренер! Он вправе требовать от тебя прилежной работы, выполнения своих указаний, а свое творчество, пожалуйста, добавляй». И когда однажды самого Бескова в Управлении футбола спросили о конфликте с Ловчевым, он сказал: «Начнем с того, кто в команде тренер…» Бывают игроки, которые пытаются подменить тренера. Чуть ли не руководить им. Ну, Бесковым, скажем, никак не поруководишь. И Ловчев, в конце концов, вынужден был покинуть «Спартак». Чаще всего подобное случается, когда игроки не выдерживают бремени славы. На трибунах скандировали: «Же-ня, Лов-чев!» – и Женя Ловчев решил, что он самый главный и выше в футболе никого нет. Но футбольная жизнь такова: пока ты выходишь на поле в хорошей форме, болельщики тебя знают и приветствуют, а не появишься года два – забудут. Уйдя из «Спартака», Евгений Ловчев закончился как игрок. Некоторое время выступал за московское «Динамо», но это уже был далеко не тот Ловчев, которого славили трибуны. Надо сказать, что Ловчев не ладил тогда и с Бесковым, и с вратарем Прохоровым. Сложились две противостоящие группировки. Это отражалось на выступлениях команды. Оздоровляя коллектив, руководство отчислило обоих футболистов, и сразу состояние команды стабилизировалось, она стала в следующем году чемпионом страны. Да, иногда необходимо такое хирургическое вмешательство. Аналогичный случай в «Спартаке», кстати, был и в 1958 году. Коллектив раздирали противоречия. Некоторые начали ставить личные дела превыше всего. Мы с Николаем Петровичем долго думали над создавшейся ситуацией. Одни недовольные желали играть за основной состав, хотя не имели для этого достаточных данных, другим наскучил футбол, и они были в основном поглощены меркантильными интересами. Мы решили удалить заскучавших из команды, хотя и Старостин, и я в общем-то не сторонники крутых мер. К тому же «Спартак» сразу лишался двух центральных защитников. Вставал вопрос: с кем остаемся? Один из освобожденных футболистов спросил: «Почему такая спешка?» Я ответил: «Никакой спешки нет. Ты не скрываешь, что футбол давно надоел, и мы помогаем тебе уйти из него. Футбол, – дело добровольное. Принуждая к нему, толку не добьешься». Честно скажу, нам пришлось трудно: кем заменить ушедших? Футболисты, поддержавшие руководство команды, тоже были озабочены – что будет с центром обороны, кто встанет на освободившееся место? Поставили Сергея Рожкова и Александра Гребнева. Все поняли, надо мобилизоваться, собраться. Игроки средней и передней линии, то есть линий атаки, буквально выкладывались на матчах. Хотя мы пропустили много мячей, но забили гораздо больше. И в результате вышли на второе место. Ребята потом признавались: «Думали, наступит крах». Не наступил. А оставь, мы все по-прежнему, неизвестно, к чему бы пришла команда. В жизни команды бывают такие моменты, когда от тренера, начальника требуется решительность, чтобы избавить коллектив от разъедающей червоточины. Подобное произошло у меня позже, в «Черноморце», с Головиным. Лучший игрок команды, но чрезвычайно капризный, заносчивый, ненадежный. К товарищам относился свысока. Часто нарушал режим. Был отчислен из команды. Через месяц коллектив взял его на поруки. Он сорвался снова. И уже безо всякого собрания его попросили покинуть команду и базу. «Черноморец» тогда не погиб – успешно провел оставшиеся игры. Так что самомнение «я – спаситель отечества, и без меня все рухнет» – ошибочно. Можно иногда снисходить к слабостям звезд, но если ты убедился, что футболист, имей он самые великолепные данные, наносит моральный вред коллективу, с ним надо прощаться. Любой тренер встает перед выбором: оставить хорошего игрока и дрянного человека или отчислить. Не раз убеждался в том, что прежде всего надо принимать во внимание человеческие свойства. «Звездная» болезнь поражает не только футболистов, но и некоторых тренеров. Добившись успеха, иные не чувствуют ног под собой, игнорируют и окружающих, и руководство, и прессу, и телевидение. Проводят тренировки, сидя на стуле у кромки поля, вместо того чтобы быть рядом с игроками, все замечать, вовремя подсказывать. Прославленные тренеры старшего поколения – Аркадьев, Якушин, Качалин, на которых я всегда оглядывался, не снижали требовательности к себе. Бывает, что игрок сознательно выбирает себе нового наставника. Тут опять же напрашивается сравнение с театром. Выдающийся режиссер будет работать не со всяким выдающимся актером и наоборот: они могут стоять на разных эстетических, художественных позициях, расходиться во взглядах на место режиссера и актера в театре. Как бы ни был блистателен актер, спектакль создает режиссер, лицо театра определяет художественный руководитель. Запомнилось, как Георгий Александрович Товстоногов рассказывал, выступая по телевидению, об Иннокентии Смоктуновском. Гениально сыграв князя Мышкина, актер заявил: «Ну, теперь я могу выбирать роли, какие хочу». – «Может быть, – ответил Товстоногов, – но только в другом театре. Здесь пока руковожу я…» Футболиста иногда не устраивают требования тренера, не может он к ним приспособиться и, уйдя, обретает себя в другом коллективе. В начале шестидесятых годов целая группа покинула «Спартак» – Малофеев, Адамов, Погальников, Ремин. Кто-то из них обиделся, что ему не вручили золотую медаль («Спартак» как раз в тот год вышел в чемпионы страны) из-за малого числа проведенных игр. Однако матчи все время шли напряженнейшие, и мы выбирали игроков наверняка, не имея права рисковать успехом всего коллектива. Надо сказать, что только Эдуарда Малофеева мы с Николаем Петровичем уговаривали остаться. Он был новичком, пришел к нам из Коломны, и года еще не провел в команде. Не каждый ведь сразу проявит себя. А Малофеев как раз из застенчивых, скованных и долго не мог раскрыться, несмотря на хорошие данные. Мы готовы были работать с ним, помогать ему, но требовалось время, а ждать он не захотел. Все эти футболисты не пропали. Заиграли, закрепились в других командах. Малофеев, например, хорошо прижился в минском «Динамо». И на здоровье, как говорится. Наверное, оно к лучшему. В «Спартаке» было много игроков сильнее его, и он, естественно, дольше, чем в Минске, задержался бы на вторых ролях. Я искренне порадовался, когда его включил в первую сборную страны, в составе которой он провел немало матчей. Однако тогда на головы Старостина и Симоняна сыпались упреки болельщиков: «Вы разбазариваете футболистов, разбрасываетесь!» Каждому не объяснишь… Есть игроки, не соответствующие стилю команды. Но здесь надо сказать и об уровне мастерства: блистательный футболист в любой команде будет блистать. Некоторые же способны проявить себя только рядом с партнерами, обладающими диспетчерскими данными, умеющими «обслужить» – вывести на ударную позицию, вовремя передать мяч. Если подобных партнеров в команде не оказывается, то неплохой в принципе игрок не всегда себя полностью реализует. Вот был в «Спартаке» Вагиз Хидиятуллин, игрок от бога, очень одаренный, ушел в ЦСКА и погас. Вынужден был покинуть ЦСКА, перейти в «Карпаты», команду ниже рангом. Потом вернулся в «Спартак», вновь обрел себя, и все-таки это уже не тот Хидиятуллин, который тут начинал. Перспективы перед ним открывались очень широкие, но… Из-за неуравновешенного характера не умел трезво оценивать себя, ситуацию. Перебегая с места на место, потерял четыре-пять лет, причем лучших для футболиста. Пожалуй, самым тяжким для меня как для тренера был процесс вынужденного расставания с игроком. Ведь ты как бы выносишь строгий приговор, а за ним – судьба человека. Всякий раз надрываешь себе сердце, даже если достаточно намаялся с этим футболистом, устал от его дисциплинарных срывов. До сих пор не могу вспоминать без горького сожаления, без боли о Николае Абрамове. Вот кого одарила природа! Уже в юные годы он обладал таким футбольным мышлением, которое приходит обычно лишь с большим опытом. Но – увы! – не соблюдал спортивного режима. Мы терпели, воспитывали и в конце концов расстались. А Николай мог быть славой и «Спартака» и сборной. …Кажется, неплохо складывалась моя тренерская судьба. В 1969 году «Спартак» снова выиграл звание чемпиона. Сезон не был для нас столь драматичным, как в 1962 году. Команда выступала намного ровнее. Мы на очко отставали от киевского «Динамо», и все должен был решить поединок с киевлянами. День в Киеве выдался хуже не представить. Дождь со снегом, раскисшее поле. А игроки выступали против нас отменные – Рудаков, Сабо, Мунтян… Запомнился тот матч сольным проходом Осянина, который обыграл трех защитников и великолепно послал мяч в нижний угол ворот. Иосиф Сабо гневно кричал своим партнерам: «Какие же вы защитники! Он одного за другим вас обыгрывал, а вы до штрафной площадки врезать ему не могли, остановить!» Это мне потом мои ребята рассказывали. Во второй половине началась страшная двадцатиминутная осада наших ворот. То, что творилось на поле, трудно передать. Наш Анзор Кавазашвили творил чудеса, все мячи брал намертво. Назначен штрафной. Подошел к мячу Виктор Серебряников, мастер штрафных ударов, и закрутил его в нижний угол ворот. Анзор накрыл мяч в самый последний момент. Мы вздохнули, но не тут-то было. Судья заставил перебить. Какое он усмотрел нарушение, я так и не знаю. Серебряников снова подошел к мячу и закрутил его по дуге уже в противоположный угол ворот, Анзор снова спас команду от гола… В 1971 году мы выиграли Кубок страны. И тоже был очень трудный финал – двухдневная борьба с ростовским СКА. Матч, как известно, заканчивается со свистком судьи, и усилия игроков должны гаснуть в эту секунду, не раньше. Иной раз болельщики за пять минут до конца игры покидают свои места, начинают пробираться к выходу, уверенные, что ничего интересного и важного уже не произойдет на поле. И как ошибаются! В первом матче мы проиграли 1:2. Секундная стрелка делала последний оборот. Геннадий Логофет, правый защитник, выбрасывал мяч из-за боковой линии. Вбросил его Джемалу Силагадзе, нашему нападающему, и я, сидя на тренерской скамье, про себя кричу: сделай передачу, сделай передачу! И вдруг вижу, Логофет мчится по правому флангу, и Силагадзе передает мяч ему. Геннадий, в свою очередь, делает прострельную передачу. Кажется, и по воротам он не бил, но вратарь СКА пропустил этот легкий мяч. 2:2! В дополнительное время счет не изменился, а в переигровке «Спартак» победил 2:1. …В следующем сезоне дела наши сложились не столь удачно. Вовсе не хочу сказать, что после подъема неизбежен спад. Случилось так, что сразу несколько игроков, опытных, хорошо выступавших, несмотря на немалый для футбола возраст, оставили «Спартак». Не думаю, что их не удовлетворяли отношения с руководством команды – никаких трений у нас не было. Они просто искали лучших условий в других клубах. Сразу подобрать равноценную замену сложно, и команду начало лихорадить. Вокруг, как водится в подобных случаях, зароились разговоры: подыскивается новый старший тренер. Меня, в свою очередь, стали грызть сомнения: не слишком ли засиделся на одном месте, не пора ли начать что-то новое? Может, мы с игроками надоели друг другу? Такое бывает. И каждое поражение команды приносило все больше сомнений: а что, если игроки просто не желают бороться, сплавляют – есть у нас такое выражение – тренера? Напрямик спросил об этом ребят. Сказал, если я многих не устраиваю, не буду «рубить» головы, отчислять одних футболистов, приглашать других, уйду сам. Уйду во имя «Спартака», который не имеет права из-за внутренних шатаний терпеть неудачи. Кто-то, возможно, заметит: к чему такие церемонии? Надо наводить порядок железной рукой. Но я всегда следовал иным принципам. Мне высказали доверие, хотя не убежден, что все проявили при этом полную искренность. В общей сложности я проработал с командой одиннадцать лет – шесть и пять с небольшим перерывом. Перерыв был в 1965 году и связан с трагическим случаем. Наш футболист Юрий Севидов в нетрезвом состоянии совершил наезд. Погиб человек. Известный ученый. Это вызвало всеобщий справедливый гнев. И немало говорилось о том, что футболистам слишком многое позволено, звездам, мол, все сходит с рук. Защищать тут Севидова мы, естественно, не собирались, наказание он понес. Тем не менее случай лег пятном на всю команду, прежде всего на ее руководство. Может ли тренер отвечать за взрослого человека? Наверное, нет. Но спорт, команда – здесь само собой подразумевается воспитание, без этого нельзя. Вполне возможно, мы что-то в Юрии проглядели… Пришлось уйти в отставку. Через год с лишним мне предложили вернуться. Дыхания хватило на пять лет, и вот – сбои. Может, именно я виноват, что команду лихорадило? Может, чего-то уже не замечаю, не вижу, засидевшись на одном месте? Не пора ли сменить обстановку? Не давала покоя дилемма: остаться – расстаться? Правда, ее могли решить и без меня. В футболе за неудачами, как уже говорил, всегда следуют оргвыводы начальства. Как ни трудно было – решил: ухожу! Сказал об этом руководству городского совета «Спартака». Николай Петрович Старостин убеждал меня: «Зря ты так поступаешь, зря!» Но от решения, пришедшего после долгих раздумий, уже не отказаться. Попросил собрать команду, чтобы проститься. Сказал все, что чувствовал. Вспомнил о нелегких годах, которые мы провели вместе. Все было общим – поражения, победы. Жизнь в спорте сурова и прекрасна. Ни одна команда не просуществует без жесткой требовательности друг к другу, без конфликтов и острых разговоров. У нас они тоже были. И я сказал, что ухожу без затаенных обид, с чувством благодарности ко многим. Только прощаться очень грустно: больше двадцати лет отдал «Спартаку», так что сегодня завершается большой этап моей жизни. Не знаю, вернусь ли когда-нибудь в родной клуб, но в душе навсегда останусь спартаковцем. По очереди подходили ребята, говорили добрые слова. Подошел Виктор Папаев: «Может, я не всегда верно реагировал на ваши требования, но хочу, чтобы вы знали, всегда вас уважал…» Не скрою, это было приятно. В пылу борьбы, страстей не должно обесцениваться главное в отношениях людей, объединенных одним делом, – уважение друг к другу. Оглядываясь назад, размышляя о пережитом, до сих пор до конца не уверен, что поступил правильно, что это был единственно верный шаг. Есть тренеры, по десятку лет работающие с одной командой, Николай Петрович Старостин сказал на том прощании: «Мы не захлопываем за тобой дверь. Мы оставляем ее чуть открытой. Ты можешь вернуться в любое время, ибо мы считаем тебя истинным спартаковцем. Мы знаем: разрежь тебя пополам, найдешь там два цвета – красный и белый». Так и остался я в душе «красно-белым». |
||
|