"Имя убийцы" - читать интересную книгу автора (Кварри Ник)

Глава 2

Дэв Бэньон сидел на кухне со стаканом виски с содовой и наблюдал, как Кэт, его жена, разогревает ужин. Он улыбнулся, когда она положила на горячую, залитую жиром сковородку большой кусок мяса.

— Как тебе удается покупать на мою зарплату такое мясо, для меня всегда будет загадкой, — сказал он. — На службе мне не верят. Одно из двух, говорят они: либо у твоей жены есть собственный капитал, либо у нее побочные доходы.

Она села за стол напротив и, указав на стакан, проговорила:

— Приятного аппетита! В этом месяце это все равно в последний раз. А когда Бриджит в будущем году пойдет в школу, можешь с таким мясом распрощаться до тех пор, пока она не кончит колледж. Разве что тебя сильно повысят.

— Не очень-то на это похоже! Как она сегодня ложилась спать?

— Как всегда, целая морока. — Кэт поднялась, чтобы перевернуть мясо. Она была очень высокая, рыжеволосая, с глубокими темно-синими глазами. Она не была красавицей, но все сходилось на том, что Кэт очень привлекательна.

— Конечно, — продолжала она рассказывать, — ей три раза понадобилось в туалет, потом я должна была рассказать ей сказку, потом ей захотелось воды; больше ей в голову ничего не пришло, и она уснула. Ты ведь знаешь: днем она ангел, но только приходит время ложиться спать, тут ей сам черт не брат.

Бэньон любовался счастливым лицом жены.

— Знаешь, Кэт, в книге написано, что нужно быть непреклонным и не терять терпения. Ты так уже пробовала?

— В книге! Книга твоя очень мудрая, только все это теория. Может, автор и большой специалист по воспитанию детей, но нашей-то Бриджит он не знает!

После ужина Дэв сидел в комнате и перелистывал газету. Он был в удивительном состоянии, словно радость его была незаслуженна. Дело было не в ужине, не в виски и не в уютной комнате — он огляделся. На радио сидела кукла Бриджит, ее игрушки и книжки разбросаны по всей комнате. Кэт забилась в угол дивана, который срочно нуждался в новой обивке. Свет торшера мягко освещал ее золотистые волосы и длинные стройные ноги.

Он опять уткнулся в газету; на третьей странице было помещено сообщение о самоубийстве Тома Дири и тут же его фотография. Он читал заметку и вспоминал человека, лежащего на полу посреди чистой, красиво убранной комнаты; вспоминал его жену и ее необъяснимую невозмутимость при известии о столь неожиданной кончине мужа. Отложил газету в сторону, закурил сигарету. Дири читал книги о путешествиях, делал заметки на полях — как странно!

Бэньон бросил взгляд на свой книжный шкаф. Вот стоят они, его книги, знакомые ему, как любой из карманов. Он предпочитает философов. Разве мир идей беднее описания чужих стран или незнакомых нравов?

И почему только так получается, что один читает книги о путешествиях, а другой — о философии? Где же разница, между исследованиями духовными и исследованиями текущего дня? Может быть, читателю все равно, что читать — то ли мелочи дня, то ли чудеса мирозданья? Нет, все-таки не совсем, а что бы сказал Дири? И не только поэтому! Сколько вопросов возникло вместе с добровольной смертью одного из друзей...

Кэт, которая заметила, как он щурится на книжный шкаф, спросила:

— Ты сегодня еще будешь читать?

— Пожалуй, нет. Может быть, минут двадцать.

— Ну и что это будет? Спиноза или... ну, как там называют этого великого немца?

— О ком ты говоришь, о Канте?

— Да, мне кажется, о Канте, — прошептала Кэт. — Как это мило, что я говорю с тобой, не зная, слушаешь ты меня или нет.

— Что?.. Ну, да... Конечно... — он поглядел на нее с улыбкой. — Слушай, Кэт, ты притворяешься... Ты запомнила его фамилию... Что же ждет меня впереди?

Она сделала гримасу:

— Фамилии я выучиваю, когда прохожусь по ковру с пылесосом. Это не из-за тебя...

— А я убежден, что, как только я выхожу за двери, ты бросаешься к книжкам, — он снова заслонился газетой и подумал о том, что жена Тома Дири не знала даже, что читал ее муж, чем интересовался. Но в этом не было намека на их отношения с Кэт.

— Дэв, — спросила она, — тебе мало философии, которую ты получил в колледже?

— Тогда мне казалось, — вздохнул он, — что ее даже чересчур, мне тогда больше нравился футбол. А теперь...

Зазвонил телефон.

— Сейчас, в это время? — возмутилась Кэт.

— Мало ли что, — устало проговорил Дэв.

— Ну, побыстрее, а то Бриджит проснется, если звонок не умолкнет.

Бэньон прошел мимо детской и снял трубку:

— Алло!

— Мистер Бэньон? Вы сержант уголовной комиссии Бэньон? У телефона вы, Бэньон? — тихо, но настойчиво говорил женский голос.

— Да. В чем дело?

— Простите, в такую пору мне не стоило вас беспокоить, — продолжала она. — Но дело не терпит отлагательств.

— А что так спешно?

— Меня зовут Люси. Люси Карровэй. Я была его подругой. Ну, Тома Дири. Потому-то я вам и позвонила, мистер Бэньон, — голос ее, резкий и пронизывающий, был заглушен треском побочных линий и посторонним шумом. — Я только что прочла, что он застрелился, а потом я прочла вашу фамилию. Ваш номер я нашла в телефонном справочнике. Я знаю, мистер Бэньон, сейчас очень поздно. И все-таки, мистер Бэньон, мне нужно с вами поговорить!

— О чем?

— О Томе, конечно!.. Вы должны понять... То есть... его смерть...

Дэв Бэньон в сотый раз проклял свое служебное рвение. Ему вовсе не хотелось идти в эту промозглую мглу, но он знал, что так надо.

— О'кей, — сказал он, — где я вас увижу?

— В баре «Трех ангелов». Это на углу Двадцатой и Тридцать седьмой стрит...

— Да, я знаю этот бар, — он посмотрел на часы. Было двадцать минут второго. — Хорошо, я буду у вас еще до двух.

— Большое вам спасибо, мистер Бэньон!

Он положил трубку на аппарат и вернулся в комнату. Кэт, взглянув на него, сразу отгадала смысл происшедшего разговора. Дэв пожал плечами.

— Какая-то мистическая особа хочет поговорить со мной о деле, возникшем сегодня вечером, — сказал он, делая вид, будто не находит в этом ничего особенного. — Скорее всего, ничего особенного она не расскажет, но пойти все-таки надо, — он улыбнулся и погладил ее по щеке. — Собачья жизнь, правда, детка?

— О, ничего, я уже привыкла, — Кэт поднялась и одернула платье. — Можно даже найти себе такую забаву: отгадывать, придет домой муж к ужину или нет? Вызовут его потом или нет? Проведет он вечер дома или нет? — она обняла его за шею и прижалась к нему. — Не беспокойся из-за меня, Дэв!

Уже сидя в машине и направляясь у центру города, он все еще улыбался, вспоминая ласковое лицо Кэт...

Бар «Трех ангелов» представлял собой вполне приличный ночной клуб, расположенный между зданиями варьете и магазина спиртного. Он находился на Тридцать седьмой стрит, несколько заброшенной и малолюдной улице, сжатой набережной Делавера и Шайлкиллом. Здесь, несмотря на все усилия хозяев магазинчиков и домовладельцев, чувствовались какое-то запустение и тоска.

Дэв Бэньон поставил машину прямо под неоновой рекламой и вошел в бар. Его длинное и узкое помещение, в одном из углов которого на эстраде играло трио, было переполнено сегодня солдатами, матросами и пестро разодетыми молодыми людьми.

— Мне нужно видеть девушку по имени Люси, которая у вас служит. Нельзя ли ее попросить?..

— Что вам от нее нужно? — ответил бармен, узколобый пожилой мужчина с заплывшими глазами.

— Я ведь тебе уже сказал, сынок, — улыбнулся Дэв, не любивший ни такого тона, ни взглядов, подобных тому, которым его одарил бармен. — А если хочешь успокоиться, вот: полиция. Люси здесь?

— А, вот оно что! Она сидит недалеко от стойки, на третьем кресле слева.

Девушка на третьем кресле оказалась очень нежной и стройной. На ней было черное вечернее платье, она носила короткую прическу, и ее красивое лицо с добрыми глазами, несмотря на видимую усталость, выглядело довольно весело. Нечто необычайно привлекательное было во всем ее облике, совершенно неожиданно для девушки, зарабатывающей себе на хлеб в этом районе. Лицо ее осветила улыбка, когда к столу подошел Дэв Бэньон, и это была не просто стереотипная улыбка, потому что лицо девушки сразу преобразилось, усталости на нем как не бывало.

— Вы, наверное, мистер Бэньон? — сказала она.

— Правильно, Люси.

— Мне очень жаль, что я позвонила вам среди ночи, — она встала и отодвинула кресло. — Не пересесть ли нам в одну из ниш? Когда они, — Люси кивнула на музыкантов, — начинают играть, здесь не услышишь ни слова.

— С удовольствием.

Они перешли в нишу и сели за небольшой столик. Дэв попросил два коктейля, но Люси отрицательно покачала головой.

— Только когда я работаю.

— Ты что здесь — барменша?

— Ну, это еще очень вежливо сказано, — откровенно ответила она. — А вот от сигареты, если у вас есть, я бы не отказалась.

— Конечно, кури, — он протянул ей портсигар. — Так о чем ты хотела со мной говорить? — осторожно начал он.

— Я уже сказала вам — речь пойдет о Томе, — она положила на стол вырезку из газеты, которую держала в руке.

Это было сообщение о самоубийстве Тома Дири из ночного выпуска «Экспрэсса».

— М-да, так что же? — спросил Дэв.

— То, что здесь написано, неправда, — ее слова прозвучали как вызов, и все-таки Бэньон не мог отделаться от впечатления, что в голосе девушки сквозит неуверенность.

Дэв испытующе взглянул на Люси. Сейчас она почему-то вызвала в нем полнейшее доверие, и то, что она говорила, следовало принять всерьез.

— Да? — он вопросительно поднял брови. — Тогда что же его беспокоило?

— Ничто. Он никогда в жизни не был так счастлив, как в последнее время.

— Он это говорил тебе?

— Да.

— Когда?

— На прошлой неделе. Точнее — пять дней назад.

— Так, так, — он затянулся и принялся размышлять над тем, что сказала девушка. Эта новость была поразительной, и она показывала Тома Дири, а тем более его жену в совсем новом освещении.

— Не скажешь ли ты мне, как ты познакомилась с Томом Дири?

Она опустила глаза, долго разглядывала свои руки.

— Хорошо, — она вздохнула. — Я знаю Тома уже давно. У него есть небольшая летняя дача в Атлантик-Сити, а я пела там в одном из ночных клубов. Не смейтесь, я начинала как певица, пока мой импресарио вдруг не заявил, что голос у меня маленький и что... по-другому я смогу заработать больше. Но это не имеет отношения к делу. Так вот, однажды вечером Том зашел в клуб, чтобы выпить свой коктейль, а потом задержался на минутку. Один мой знакомый представил меня Тому, и мы сразу друг другу понравились. Он был очень милый, у него нежная душа... Не знаю, поймете ли вы меня правильно. Он всегда повторял, что мир устроен ужасно, раз в нем могут процветать разные сволочи. Иногда он приезжал в Атлантик-Сити вместе с женой, но чаще всего один, ей больше нравились другие места. Он говорил мне, что она в Майами или на другом фешенебельном курорте. И в такие дни, когда он был один, после представления я шла к нему. По утрам мы плавали, а после завтрака загорали на пляже.

— Все это выглядит очень мило, — заметил Бэньон, стараясь придать своим словам оттенок безразличия. И все-таки в них звучал легкий сарказм.

Люси Карровэй покачала головой.

— Нет, вы меня совершенно не поняли, — девушку явно угнетало отношение Дэва к ее рассказу. — Но я на вас не обижаюсь. Боже мой, я совершенно не знаю, как вам это объяснить! Вы не думайте, что Том какой-нибудь кот, который сразу липнет к женщинам, как только жены нет рядом! Он не был таким, слышите, не был! Неужели вы не дадите мне рассказать все по порядку? Может быть, вы тогда лучше поймете Тома, ведь речь идет о нем... Он страшно переживал, что вынужден обманывать жену, а я — я особенно не переживала. Я радовалась, когда он приезжал без нее, я была просто счастлива. Но он-то был женат, и Том никогда об этом не забывал. То, что было между нами, он считал чем-то ужасным.

— Он любил свою жену?

— Нет, но он чувствовал свою ответственность за нее — вот в чем загвоздка! И поэтому... — она запнулась, а потом быстро закончила, — я даже думаю, что поэтому-то он нравился мне еще больше. Он чувствовал себя ответственным за все: за несправедливость мира, за меня, за свою жену, за каждое преступление, которое он расследовал. Том не мог относиться к чему-нибудь легкомысленно, оставляя все заботы господу Богу. Во всяком случае, я знаю, что его жена ни за что не соглашалась разойтись с ним и делала все, чтобы его удержать. Она даже пошла на то, что порядочная женщина никогда не сделает: она сказала ему, будто ждет ребенка, хотя до этого времени отказывалась даже и говорить о чем-либо подобном. И вот она сказала ему, но это была ложь. Она вывернулась и тогда: дескать, случился выкидыш.

— И тогда ты порвала с ним?

Люси кивнула.

— Я ведь знала, что мой вагон идет по другой колее. О, я любила Тома, даже очень любила; поймите меня правильно. Но я не могла быть с ним вместе, не причиняя ему страданий. Ведь развод не освободил бы его от ответственности ни за жену, ни за меня. А я не хотела причинять ему боль. Я ушла от него — вот и вся история.

— Хотя и не совсем, — сказал Бэньон и улыбнулся ей. — Но ближе к делу. Почему ты думаешь, что здоровье вовсе не беспокоило Тома?

Люси посмотрела ему прямо в глаза:

— Несколько дней назад я говорила с ним, мы вместе ужинали. Это была наша первая встреча с лета прошлого года. Мы чуть не столкнулись с ним на Маркет-стрит, было пять часов вечера. Том сказал, что жена уехала к сестре в Гаррисбург, и сразу пригласил меня зайти куда-нибудь пропустить стаканчик, — тут она улыбнулась. — Но из «стаканчика» получился настоящий ужин. Он был в чудесном настроении, таким я его никогда не видела. Он сказал мне, что никогда еще не чувствовал себя таким счастливым.

— Он подразумевал свое здоровье?

— Этого я не могу утверждать, ведь он говорил о другом: о том, что он болен или здоров, не было сказано ни слова. Да и зачем? Он выглядел очень хорошо и говорил, что у него все в порядке.

— Это может означать многое, — сказал Бэньон. — То ли душевное состояние, то ли жизненные обстоятельства или состояние здоровья.

— Я знаю, но не только поэтому самоубийство Тома кажется мне загадочным. Он был вовсе не из тех людей, что кончают с собой, он был человеком совершенно иного склада.

Бэньон задумался ненадолго, потом пожал плечами.

— И все-таки, Люси, его самоубийство — неоспоримый факт.

Она покачала головой, хотя, как видно, уверенности в ней поубавилось.

— Нет, не могу в это поверить, — прошептала она.

— Скажи мне вот еще что: не заметила ли ты в нем какой-то озабоченности, присутствия тяжелых мыслей? Говорил ли он о своих денежных делах, о жене? Вспомни, Люси!

— Нет, ничего такого не было. И опять-таки странно, — она была как бы даже удивлена, — я ведь вам уже говорила, что он чувствовал себя ответственным за все: за Бога и за мир, за добро и зло, — она говорила с возрастающим возбуждением,— но на прошлой неделе он был совсем другим! Он был счастлив, я бы сказала даже — раскрепощен. Словно с него сняли какую-то ответственность, чувство вины, словно совесть его, наконец, чиста. Я понимаю, что говорю бессвязно, но так оно и было, и поэтому я не верю, что он застрелился.

— Но он сделал это, Люси! — Бэньон наморщил лоб и закурил еще одну сигарету. — Может быть, раскрепощенность и прекрасное настроение, замеченное тобой в нем, явились результатом, ну, скажем, расчета, который он произвел сам с собой и со всем миром. Может быть, он осознал, что земля не небо и не преисподняя, а как раз то самое место, где мы поставлены, чтобы исполнить свой долг и получить от жизни то, что заслужили.

— Если дело обстоит так, тогда у него вообще не было никаких оснований для того, чтобы расстаться с жизнью, — с упорством продолжала Люси. — Я не найду правильных слов, но одно я знаю: в тот вечер он был таким счастливым, каким я его еще не знала. А притворяться со мной он не умеет, я его слишком хорошо знаю, вы уж мне поверьте.

— А я знаю, что он застрелился!

— Я отняла у вас столько времени, мистер Бэньон! И подняла вас с постели — мне очень жаль...

— Ничего, я привык. Кроме того, следить за каждой ниточкой, ведущей к самоубийству, — мой долг, — он улыбнулся. — А как насчет рюмочки ликера, Люси?

— Идет, мистер Бэньон.

Когда он пятнадцать минут спустя ехал по дороге домой, ему подумалось: «Целый час пропал зря!». Потом он поправил себя: «Может быть, пропал».