"Астровитянка" - читать интересную книгу автора (Горькавый Ник.)

Глава 6 ШКОЛА ЭЙНШТЕЙНА

Утром спокойного завтрака не получилось из-за огромной толпы пациентов в кафе, с искренней завистью поздравлявших обоих победителей с поступлением в Колледж и, конечно, чемпионку Никки с её рекордом. Они едва успели вырваться в парк Лунного госпиталя – попрощаться с Тамми и Томми. Никки даже загрустила, обняв любимую олениху за длинную шею. Она посмотрела вокруг – на деревья, на озеро – и сказала:

– Этот замечательный парк я никогда не забуду…

– Да… – согласно кивнул Джерри, но сам он совсем не грустил, его глаза оживлённо горели. Мальчика уже захватила перспектива близкого переезда в легендарную Школу Эйнштейна.

На парковке их ожидало кибертакси. Большая Тереза помогла загрузить им вещи и сердито велела звонить в случае любых осложнений или проблем. Машина задвинулась в воздушный шлюз, и Никки разволновалась не меньше Джерри.

– Ну всё, поехали, – откинулась она в кресле. – Я так редко переезжала в своей жизни…

Шлюз открылся навстречу Солнцу, и они стартовали. До Колледжа такси летело сорок минут, и всё время Никки не отрывалась от иллюминатора, восхищаясь проплывающими внизу лунными кратерами и, конечно, Землей где сквозь белые облака просвечивали континенты и океаны. Джерри навел оптический усилитель такси на атлантическое побережье Северной Америки, на которое наваливалась яркая волна океанского рассвета, и показал Никки:

– Смотри, это – Чесапикский залив. Недалеко от него к западу – мой дом… Если он, конечно, у меня уцелеет…

Никки смотрела в окуляр на Землю, и её волосы касались лица Джерри. Отчего Джерри было трудно дышать.

– Мы постараемся сохранить наши дома… придумаем что-нибудь, – сказала Никки, близко-близко посмотрев на Джерри. – Я тоже не хочу продавать астероид с молотка.

Она поерошила свои волосы.

– Эх, уши Волопаса! Забыла покрасить! – подосадовала она.

– Ты разве красишь волосы? Зачем? – удивлённо спросил Джерри, не искушённый в секретах девичьей красоты. – Ты что, на самом деле – не рыжая?

Никки тяжко вздохнула, дёрнула себя за длинные пряди и протянула Джерри пару голосков.

– Я не могу понять их настоящий цвет – они у корней прозрачные, как оптоволокно… – вглядевшись, удивился он.

– Именно, – посмурнела Никки, – видишь ли, я и на самом деле девочка-монстр. Они у меня стали такими… стеклянными… лет с десяти, до этого были просто белокурые. Робби называет это эффектом долгого давления космической среды…

– Если у тебя седые, или стеклянные, или какие-то другие волосы, это ещё не делает тебя монстром, – улыбнулся Джерри. – Не думаю, что из-за этого стоит краситься.

Никки имела своё, вполне женское мнение на этот счёт, но промолчала, отвернувшись к иллюминатору. Вскоре на горизонте появился сверкающий купол с пятью высокими башнями. Самая высокая и стройная из них пронзала купол в центре, а окружал её четырёхугольник из башен поприземистее. Остальная часть замка и лес вокруг него скрывались под прозрачной линзой. Друзья прилетели в знаменитую Школу Эйнштейна!

Такси мягко село на красный квадрат возле Главной башни. Квадрат оказался лифтом и шлюзом одновременно и стал медленно опускаться под купол. Вокруг открылся впечатляющий вид на внутреннее замковое пространство, но не успели Никки и Джерри всё хорошенько рассмотреть, как такси прилунилось у ворот Главной башни Колледжа.

Когда дверь машины отворилась, то Никки и Джерри отшатнулись – навстречу им выстрелили десятки ярких блицев видеоаппаратов.

Они даже не могли выйти из машины – так плотно сгрудилась у люка толпа репортёров. Наконец к такси пробился солидный человек с проницательными серо-голубыми глазами – адвокат Дименс. Он крикнул, пытаясь перекрыть общий шум и вопросы журналистов:

– Здравствуйте, мисс Гринвич! Эти люди ждут со вчерашнего дня, надеясь взять у вас интервью, но вы, конечно, вольны поступать по своему желанию. Сейчас я позову охрану, и они очистят для вас проход.

Никки посмотрела прищуренными синими глазами на пожилого адвоката и на репортёров с видео в руках.

– Здравствуйте, мистер Дименс! Рада видеть вас наяву, – сказала приветливо Никки. – Насчёт интервью… это неожиданно, но мне не хочется обижать людей, которые так долго ждут, тем более – пробиваться сквозь них с помощью охраны… – уверенно произнесла она. – Я могу ответить на их вопросы, но нельзя ли так устроить, чтобы мы вышли из такси?

Адвокат Дименс повернулся к толпе репортёров, и, после энергичных переговоров, те отступили, образовав круг в несколько метров; в центре его и оказались выбравшиеся из машины Никки и Джерри.

Дименс стал руководить стихийной пресс-конференцией, и вопросы посыпались по очереди:

– Хиггс из «Лунного репортёра». Мисс Гринвич, почему вы решили поступить в Школу Эйнштейна? Сколько вы готовились к экзаменам и как вам удалось так легко их сдать?

– Честно говоря, больше всего меня поразили крылатые люди в рекламном ролике Колледжа! Я разработала оптимальную стратегию поступления, три месяца готовилась по ней – и она сработала даже лучше, чем ожидалось. Но, уверяю вас, это оказалось совсем не легко, а на генетическом блоке я чуть не хлопнулась в обморок…

– Гибсон из «Спортивного Кратера». Никки, разделяю ваше восхищение летающими спортсменами, но, к глубокому сожалению, вижу вас в инвалидной коляске…

– Я буду летать, мистер Гибсон! – без тени сомнения сказала Никки, вызвав недоверчивый шум среди репортёров.

– Ши Ло из «Лунной Сакуры». Простите, пожалуйста, но я не поняла – как вы смогли ответить на очень сложные вопросы экзамена, не получив систематического образования? Не могли бы вы открыть свой секрет?

– Моим наставником был кибердруг Робби. Он потерял в аварии часть памяти, но все классические учебники по физике, математике, биологии и астрономии у него остались – по ним я и училась. Десять лет в практической школе выживания – вот и весь секрет. А холод и голод – чертовски талантливые учителя! Попробуйте сами – и вы легко убедитесь.

Кругом раздались смешки.

– Это с трудом укладывается в моей голове, – настойчиво допытывалась корреспондентка «Лунной Сакуры». – Как вы могли поддерживать огромное хозяйство корабля и ещё учиться? Наши дети похожи на загнанных жеребят и всё равно не успевают делать даже десятой доли того, что вы успели – судя по вчерашним результатам…

Никки пожала плечами и улыбнулась красивой японке:

– Если сад камней помогает сосредоточиться и очиститься от мелочной суеты, то вы легко поймёте, в какой степени каменистый пейзаж астероида может помочь в концентрации мысли. День – это целая маленькая жизнь! – сказала Никки и спросила Робби. – На что люди тратят время?

Робби стал перечислять:

– В среднем за день: сон – семь часов, разговор по т-фону – два с четвертью часа, смотрение тиви и Сети – два часа, деловые совещания – два часа, шопинг – почти два часа, личные друзья – час сорок пять, еда и рестораны – полтора часа, траффик – час, компигры – час, вечеринки – час, футбол, бейсбол, кино и концерты – час, косметические и спорт-салоны – час, гольф…

– Bay! – простецки восхитилась Никки и уважительно посмотрела на Ши Ло: – Вы ещё и работать успеваете?!

– Юрий Цитцер из «Научной жизни». Почему компьютер Колледжа не принял вашего ответа по образованию Луны? Вы знаете, в чём ваша ошибка?

– Думаю, что это компьютер ошибся, – пожала плечами Никки, не обращая внимания на взрыв недоверчивого смеха, вызванного её словами. – Я полагала, что говорю об известных вещах, и не объяснила подробно свои выводы. Поэтому он не смог составить собственного мнения и, наверное, просто сравнил мой ответ с общепринятой теорией. Когда я детальнее изложу эту модель, он, возможно, пересмотрит свое решение…

– Фоккер из «Популярной механики». Так вы – в свои юные годы! – самонадеянно полагаете, что мы до сих пор не знаем, как образовалась Луна, на которой мы сейчас стоим? – иронично спросил худой журналист с желчным лицом.

– Самонадеянно полагаю, что да – вы этого не знаете… – не менее иронично и даже вызывающе ответила Никки, которая терпеть не могла, когда ей свысока указывали на её возраст. – Если вы последние триста лет наивно полагали, что Луна откололась от Земли при катастрофическом ударе другой планеты, то это никак не доказывает верность такой теории, а лишь означает наследственный… э-э-э… наследственную умственную ограниченность лунных теоретиков и всеядность журналистов и остальной публики.

Репортеры сильно зашумели.

– Джейн Поппинс из «Юного астронома». Никки, не могли бы вы детальнее пояснить суть своей космологической идеи?

– Хм-м… Это долгая история. Надо начинать с проблемы сингулярностей… Может, я лучше пришлю необходимые пояснения по почте?

– Отлично! А вы разрешите это опубликовать в «Юном астрономе»?

– Если хотите…

– Пиппет из «Горячих Новостей». Хватит о скучной ерунде. Рядом с вами стоит ваш друг Джерри Уолкер. Наши читатели с огромным интересом узнают любые интимные подробности ваших романтических свиданий, которые, очевидно, уже были. Может, вы слишком рано сделали свой выбор, вы ведь так мало видели других юношей? Не мешает ли инвалидность вашей личной жизни?

Джерри сжал кулаки, а лицо Никки посуровело.

– Мистер Дименс, – спросила она адвоката ледяным голосом, – когда взрослый мужчина начинает приставать к несовершеннолетней девочке с подобными вонючими вопросами, можно ли это расценить как сексуальный харрасмент и педофильное поведение?

– Со всей определённостью, – кивнул невозмутимый Дименс.

– Возбудите иск, пожалуйста, – попросила Никки, – против мистера Пиппета и его издания – на максимально возможную сумму в пользу любого благотворительного фонда для жертв педофилов.

Журналисты одобрительно загудели и засмеялись, а мистер Пиппет злобно сверкнул глазами, по-крысиному оскалился и отступил в задние ряды.

– Билли Джиноид, Главный Лунный телеканал. Можете ли вы прокомментировать слухи о драматических событиях в госпитале, а также арест и смерть начальника службы безопасности?

– В Лунном госпитале на меня было совершено покушение… – Никки замолчала, аккуратно выбирая слова, а репортёрский взвод взвыл и защёлкал блицами, – с помощью робота-ремонтника. Я ничего не знаю о смерти охранника Джонса, хотя уверена – здесь есть прямая связь с покушением, потому что Джонс был в нём замешан… Полагаю, что существует человек, знающий всё о нападении на меня, о смерти начальника охраны госпиталя, а также о гибели космического корабля «Стрейнджер»… У меня есть мессидж для этого человека…

Наступила мёртвая тишина, слышалось только лёгкое жужжание летающих над Никки автоматических камер и беспрерывное щёлканье аппаратов журналистов.

– Я не знаю дороги, по которой вы идёте, но уверена, что она ведёт в пропасть, – сказала Никки медленно и серьёзно. – Вам лучше остановиться.

Последние её слова упали камнем в тихий пруд, и он всплеснулся сумбурными выкриками:

– Кто этот человек?

– Вы угрожаете ему или предупреждаете его?

– Почему погиб «Стрейнджер»?

– Как робот смог напасть на вас?

– Извините, но я сказала всё, что хотела, – твёрдо ответила Никки. Раздался гул недовольства. – Я пока не знаю, что связывает эти события. Как только я обнаружу эту связь, немедленно сообщу вам. Если кто-нибудь найдёт её раньше – прошу, позвоните мне. Этот человек и его организация действует скрытно, значит, они трусы и не всемогущи. Следовательно, с ними можно справиться, и моим – нашим! – оружием должна быть гласность. Я говорю – нашим, потому что эта история явно не укладывается в рамки личного конфликта…

Никки подумала и спокойно добавила:

– На всякий случай: я не страдаю ничем, что могло бы привести меня к самоубийству. Если же вы услышите такую новость, то это просто означает, что следующее покушение на меня оказалось более успешным.

– Ван-фон-Варден из «Домашнего Психолога»… – раздался приятный располагающий баритон. – Как опытный психолог, уверенно классифицирую таинственную историю о покушении как типичный рецидив параноидального нарциссизма со склонностью к выдумыванию мнимых сенсаций – для привлечения внимания к себе. Это, очевидно, связано с вашим долгим космическим одиночеством. Признайтесь, мисс Гринвич, – я вас раскусил?

– Интересная теория, – усмехнулась Никки. – Скажите, а правда, что нарциссизм сопровождается склонностью к самоповреждениям и суицидальными тенденциями?

– Конечно, нет! – категорично заявил баритон. – Это противоположные психотипы поведения. Клянусь Психеей, вы совершенно невежественны в психологии!

– Что ж, если вы такой опытный специалист и ищете для своих публикаций правды, а не мнимых сенсаций, то свяжитесь с Лунным госпиталем. В ходе выдуманного покушения под мою лопатку воткнулся вполне реальный пятидюймовый гвоздь из тяжёлого гвоздемёта, – саркастически сказала Никки. – Я разрешаю доктору Терезе Кафассо описать вам это ранение. После чего «Домашний Психолог» сможет опубликовать настоящую сенсацию: в роли опытного психолога вы оказались полным болваном!

В толпе журналистов раздался хохот и даже забористые выражения.

– Мира Свиткинс, специальный корреспондент «Женских Вечеринок»… – завибрировал взволнованный высокий голос с ликующими интонациями. – Как женщина, я чувствую… отчётливо вижу в вашей вчерашней драматической борьбе с Дитбитом отражение тесной эмоциональной связи между вами. Может быть, вы втайне мечтали о встрече с ним – как большинство девочек вашего возраста! – и это экзаменационное раскалённое противостояние стало оригинальным способом общения со своим легендарным кумиром, страстной попыткой привлечь его внимание?

Наступила пауза, журналисты с интересом ждали ответа Никки.

– Не понимаю. Кто это – Дитбит? – спросила она с глубоким недоумением.

Через секунду пресс-конференция прервалась из-за хохота её участников. Смех волнами перекатывался по толпе журналистов, разрастаясь до гомерического. Кто-то уронил микрофон, а телеоператор со Второго Лунного канала от смеха сел на пол, пытаясь удержать в ослабевших руках большую камеру. Оператор Первого канала оказался покрепче и, смеясь, продолжал снимать хохочущую толпу журналистов. При этом он успел подумать, что это будет сенсационный репортаж – Калибан его побери! – и как раз пора просить прибавку к жалованью.

Адвокат воспользовался моментом, объявил пресс-конференцию закрытой и повёл Никки и Джерри к Главной башне Колледжа.

– Никки, кто это был? – спросил тихонько Джерри у Никки.

– Перри Мейсон! – шепнула с улыбкой Никки, сразу понявшая вопрос. – Благодарю вас, мистер Дименс, – обратилась она к адвокату, идущему рядом, – за то, что встретили нас здесь, и за вашу совершенно бесценную помощь с кредитом… да и вообще со всеми этими ужасными юридическими сложностями… Если бы не вы, мы с Джерри пропали бы!

– Это точно! – с жаром поддержал её Джерри. – Спасибо вам огромное!

– Был рад и всегда буду готов вам помочь, – ответил адвокат, улыбнувшись. Видно было, что ему приятна искренняя благодарность молодых людей. – Я хорошо знал ваших родителей, мисс Гринвич, и вы можете смело полагаться на меня. Ещё хочу сказать, что не выставляю вам никаких счётов за свои услуги – пока у вас у обоих негусто с деньгами… Будем считать, что у вас беспроцентный кредит на мою юридическую помощь… Мисс Гринвич, звоните мне и по любым другим вопросам – я буду рад оказать вам посильную поддержку…

– Получается, что вы готовы работать по нашим делам бесплатно? – немного растерялась Никки.

– Деньги давно уже не главное в моей работе, я достаточно обеспеченный человек, – сощурил глаза в усмешке адвокат Дименс. – А вы такой интересный клиент, что я помогаю вам с большим удовольствием. Интуиция мне подсказывает – дальше будет ещё интереснее.

Возле величественной витражной двери Главной башни Школы Эйнштейна стояла другая группа встречающих – сам директор Колледжа профессор Милич и несколько преподавателей. За их спинами толпились немногочисленные ученики, которые по каким-то грустным причинам проводили летние каникулы в школе.

– Мисс Гринвич, мистер Уолкер! – выступил вперёд директор Милич с огромным седым нимбом вокруг головы. – От всей души поздравляю вас с успешной сдачей экзамена и приветствую в Школе Эйнштейна! Разрешите представить профессоров Колледжа, разделяющих со мной радость нашей встречи, – витиевато изрек Милич и по очереди представил:

– Профессор Дермюррей, преподаёт в Колледже физику и планетологию.

– Как поживаете? – официально кивнул плотный, одетый в коричневое мужчина с красным недовольным лицом и седыми усами щёточкой.

– Профессор Майсофт, кибернетика.

– Рада вас видеть! – звонко сказала, улыбаясь, стройная молодая женщина в длинном зелёном платье.

– Профессор Гутт, космология.

– Приветствую вас, – энергично мотнул головой долговязый профессор в старинных очках и костюме тёмно-синего цвета.

– Профессор Франклин, генетика.

– Здравствуйте, мои дорогие, – поприветствовала их низкорослая и полная дама в фиолетовом.

На каждое приветствие Никки и Джерри отвечали улыбками и кивками, не пытаясь вставить слово в плавную безостановочную речь директора.

– Со студентами, я надеюсь, вы познакомитесь сами, – махнул слегка пренебрежительно директор Милич в сторону группки учеников. – Пройдите, пожалуйста, в Главный холл, – сделал он приглашающий жест, – а наши помощники помогут вам с багажом.

Здесь адвокат Дименс попрощался с Никки и Джерри, убедившись, что они в надёжных руках, и вернулся на стоянку такси. Появились два здоровенных робота, похожих на многоногих кентавров. Они закинули на свои плоские спины объёмистые кофры Никки и небольшую сумку Джерри, и все, включая приглушённо шепчущихся школьников, прошли з красивые двери Главного холла.

Никки поразилась: они оказались на первом этаже высокой башни, но холл заливали солнечные лучи, льющиеся откуда-то с потолка.

Директор подвел друзей к стене.

– Глубокоуважаемая мисс Гринвич! – торжественно провозгласил он. – На этой бронзовой доске – имена всех чемпионов Колледжа. Вы видите – здесь уже вырезано ваше имя, нынешний год и число завоеванных вами очков – 2550. Вы не только чемпион, но и рекордсмен, поэтому возле вашего имени установлен значок из цветных алмазов в виде флага Школы Эйнштейна: чёрно-золотая луна в половине фазы на тёмно-синем фоне. Значок будет передвинут, если кому-то удастся превысить этот поразительный результат. Прошлый рекорд… гм… бедняги Али Гольдберга… продержался больше сорока лет. На серебряных досках, – Милич включил в круг своих улыбок и Джерри, – вы видите имена лучших студентов нашей школы – по итогам пятилетнего обучения. А на золотых – имена тех выпускников, кто достиг наибольших высот в карьере, – имена нобелевских и альбертовских лауреатов, королей, президентов и премьер-министров.

– А чьи фамилии на мраморной доске? – спросил Джерри, которому уже надоело молчать на фоне директорского многословия и захотелось размять язык, чтобы не забыть, как им пользоваться.

– Это наши попечители и спонсоры – созвездие знаменитых и знатных имен! – Директор стал сама любезность.

В холл внесли табурет и старую кожаную шляпу.

– Вот Шляпа! – спохватился разговорившийся директор. – Сейчас вам предстоит пройти через традиционный ритуал определения вашего ордена и башни, где вы будете жить.

– Что за ритуал? – озадачилась Никки.

– О! Это очень известная процедура, но… я понимаю, что вы, наверное, об этом не слышали, и с удовольствием вам сейчас объясню…

– Директор Милич! – прервал его профессор Дермюррей. – Прошу прощения, я хотел бы откланяться, у меня срочные дела.

– Конечно, профессор Дермюррей, – недовольно произнёс директор Милич, – конечно… хотя церемония Старой Шляпы ещё не закончилась… но я понимаю…

Профессор Дермюррей коротко поклонился и ушёл сердито размахивая руками.

Никки посмотрела ему вслед и подумала, что профессору Дермюррею явно не нравится происходящее.

– Так вот… – продолжил прерванный директор, – наша школа основана первыми поселенцами на Луне, среди которых было много поклонников саги о Гарри Поттере. Стиль жизни в нашей школе во многом повторяет Волшебную Школу Хогвартс. Все наши ученики при поступлении распределяются по складу характера на четыре ордена: Орден Сов, Орден Оленей, Орден Леопардов и Орден Драконов. Поэтому нашу школу неофициально даже называют Школой Лунного Вепря или Лунным Хогвартсом, а имя Джоан Роулинг традиционно пользуется в нашей школе глубочайшим почтением.

В Орден Сов зачисляются те, у которых интеллектуальная сторона личности доминирует. Очень много учёных дал нам Орден Сов! – с гордостью поднял седой нимб директор Милич. – Я сам там учился много лет назад.

В Орден Оленей попадают студенты с такими главными чертами характера, как трудолюбие и миролюбие. Из Ордена Оленей вышли известные медики, учителя и деятели Зелёного Движения.

Орден Леопардов создан для подростков с… э-э… боевым складом характера. В этом Ордене учились знаменитые капитаны космических кораблей, спортсмены и военачальники.

Орден Драконов – для властолюбивых людей, ориентированных на карьеру, и тех, кто имеет высокую самооценку и верит в свою исключительность. Почти все наши известные политики, – директор указал на золотую доску, – вышли из Ордена Драконов.

– И кто же распределяет по орденам? – заинтересованно спросила Никки.

– Старая Шляпа! – Директор кивнул на табурет и лежащий там кожаный островерхий колпак. – Её нужно надеть на голову…

«А на что ещё можно надеть шляпу?» – раздражённо подумал Джерри.

– Обычно мы проводим эту церемонию первого сентября, – продолжал речь директор, – когда все ученики приезжают в Школу. Так как вы прибыли раньше всех, то мы проводим её для вас неофициально… Потом вы пройдёте этот ритуал со всеми, в торжественной обстановке, чтобы не нарушать традицию… Садитесь на табуретку… ой… – замялся директор, посмотрев на кресло Никки…

Джерри, сглаживая неловкость директора, первый смело шагнул к табурету и надел Старую Шляпу. Громкий мистический голос раздался под сводами холла:

– Джеральд Уолкер – Орден Сов!

Все захлопали, а студенты ещё и разразились воплями.

Джерри соскочил с табурета и протянул колпак Никки. Она с некоторой опаской надела ветхую кожаную шляпу с заплатами, и тот же голос провозгласил:

– Николь Гринвич – Орден Леопардов!

В раздавшиеся аплодисменты вплелся возбуждённый гул. Вероятно, Никки на инвалидной коляске с трудом воспринималась как Леопард.

Никки недовольно стянула шляпу с рыжей головы.

– Нельзя ли мне к Совам, как Джерри?

Директор сокрушённо покачал головой:

– Никак нельзя! Скажу по секрету – все студенты уже распределены по орденам: в каждый должно поступать по двадцать пять человек. Таково количество комнат для первокурсников в башне каждого ордена. Ваш перевод в другой орден невозможен, так как должен сопровождаться переводом другого ученика в ваш орден. Собственно говоря, это деление по орденам довольно условно… Между нами: на самом деле по орденам распределяет Главный компьютер Колледжа, анализируя ваше поведение на экзаменах. Ритуал со Шляпой – это только объявление его решения.

– Мне это решение не нравится! – сердито сказала Никки.

– Должен вам напомнить, что, поступая в нашу школу вы тем самым согласились придерживаться наших правил и традиций, – нахмурился директор Милич, – поэтому вы должны подчиниться!

Никки так яростно сверкнула глазами на это заявление, что директор произнёс с неловкой усмешкой:

– Вижу, Шляпа не зря определила вас в Орден Леопардов…

Вперёд шагнула профессор Майсофт.

– Мисс Гринвич! – приветливо улыбнулась она. – Ордены – это совсем необременительная традиция, которая определяет только башню, где будет располагаться ваша комната, да ещё принадлежность спортивных команд. Вход в гостиную Ордена Леопардов вашим гостям из других орденов никогда не будет закрыт. – Профессор понимающе кивнула. – Учебные группы набираются по профессиональным склонностям и никак не связаны с орденами. И учтите другую важную традицию Школы Эйнштейна: в кафе вы будете сидеть за столом на четыре персоны, где выбор постоянных сотрапезников определяется самими студентами, но с одним существенным условием – за столом должен сидеть представитель каждого ордена. Вашими товарищами по столу будут Сова, Дракон и Олень, и среди них не будет второго Леопарда. Эта традиция создана для того, чтобы ученики из разных орденов могли общаться и дружить.

Никки выслушала эту приветливую речь, и её сердитое лицо смягчилось.

– Эй, Никки, пригласишь меня за свой стол? – спросил Джерри, улыбаясь.

– Приглашаю, – ответила Никки, смирившись наконец с решением Старой Шляпы.

– Прекрасно! – просиял директор Милич. – Сейчас вас проводят в ваши башни. Так как вы приехали первыми, то имеете возможность выбрать комнату с самым приятным видом из окна. Во всём остальном они ничем, конечно не отличаются. Мисс Гринвич, мистер Уолкер, – церемонно заявил директор Милич, прощаясь, – в вашу честь сегодня в зале приёмов замка состоится торжественный ужин, где мы будем сидеть все вместе, – и директор ослепительно улыбнулся.

В сопровождении роботов с багажом Никки и Джерри прошли сквозь высокие двери Главной башни и остановились на площади, залитой лучами солнца и выложенной в староанглийском стиле красным кирпичом. В центре площади красовались сложные лунно-солнечные бронзовые часы.

От них расходились широкие дорожки к угловым башням. Джерри посмотрел на Никки и указал на т-фон:

– Созвонимся?

Никки кивнула.

Их окружили вышедшие за ними студенты. Очень красивая девушка с тёмно-русыми волосами звонко произнесла:

– Наконец-то закончились эти речи! Здравствуй, Джерри! Привет, Никки! Меня зовут Марина Блэкуолл, я из Ордена Сов.

Другие студенты тоже стали представляться. Самый рослый парень с костлявым умным лицом оказался Смитом Джигичем из Ордена Леопардов. Рыжая вертлявая девчонка и высокая брюнетка, очень крепко пожавшая руку Никки, – жили в башне Оленей. Огненноволосая конопатая «олениха» пригляделась к Никки и зашептала на ухо подруге:

– Она не настоящая рыжая, просто красит волосы!

Никки, однако, услышала это и нахмурилась.

Белобрысый толстячок неожиданно оказался представителем Ордена Драконов – наверное, очень хотел стать в будущем президентом или премьер-министром. Его друзья не стали представляться, они бесцеремонно, сверку вниз, рассматривали Никки и громко обсуждали её.

– Невооружённым глазом видно: обычная простолюдинка, – надменно скалил крупные зубы высокий парень с лошадиной физиономией.

– Позвольте заметить, граф Рединбург, она – рекордсмен Колледжа, – возразил плотный румяный паренёк.

– Ну и что? Математические фокусы и в цирке показывают, – цедил граф. – Элегантность и стиль, вкус и шарм – это накапливается поколениями… Пусть она будет хоть трижды рекордсмен, ей никогда не стать человеком приличного общества… нашего круга…

– А почему вы не спросите, хочу ли я быть такой, как вы? – нахмурилась Никки.

– Вас, милочка, никто и не собирается ни о чём спрашивать, – хмыкнул граф Рединбург. – Ваше мнение никого не волнует.

– Ну ты, аристократ, – шагнул вперёд Джерри, расправив плечи, – я тебе сейчас пропишу пару демократических тумаков – для освежения чувства приличия.

– Юноша, у нас драки не приняты, – надменно заявил граф, – только дуэли!

– Никки, не слушай этих снобов, – сердито сказала черноволосая девушка-Олень. – Выпендриваются тут!

Из группы Драконов выступил вперёд стройный мальчик в чёрном.

– Вы дубина, граф, – небрежно бросил он. – Поэтому вам не понять очарования свежести и интеллекта. А вот в нашей семье всегда считали, что ничто так не украшает женщину, как умный взгляд.

– Позвольте, герцог Джон!.. – обиженно пробурчал граф Рединбург.

Но тот не слушал, а, обойдя Джерри и обратив на него не больше внимания, чем на придорожный столб, церемонно склонил голову перед Никки:

– Мисс Гринвич, имею честь представиться: Джон Ван Дональдс.

– Очень приятно. – Никки неуверенно протянула руку странному мальчику-герцогу, который был юн, но глаза его уже были взрослыми и цепкими.

Тот вежливо взял протянутую руку, но не пожал её, а неожиданно поцеловал, изящно наклонившись. Никки смутилась и покраснела, а толпа школьников что-то забубнила.

– … я надеюсь узнать вас поближе, мисс Гринвич, – скачал мальчик, ровно и не спеша. – Могу я попросить об удовольствии звать вас… Никки?

– Конечно, герцог Джон, – ответила Никки, которую всё больше заинтересовывал этот школьник-вельможа. Джерри с хмурым лицом наблюдал за разговором.

– О, Никки, ради богов! – усмехнулся герцог Джон. – Пожалуйста, без титулов. Для меня это лишь социоигра взрослых детей… навешивание рюшечек на толстый кошелёк. Катались ли вы, Никки, когда-нибудь на снежном скутере? Санях? Лыжах?

Никки отрицательно покачала головой, рассматривая бледное аристократическое лицо мальчика, обрамлённое длинными прямыми смоляными волосами.

– Мой лунный замок ещё не отделан, – с небрежностью сказал юный герцог, – но к рождественским каникулам всё будет готово, включая снежную горнолыжную долину, и я заранее приглашаю вас погостить у меня несколько дней – покататься на лыжах.

– У вас есть замок? – восторженно округлила глаза Никки и наивно спросила: – С башенками?

– Конечно, дорогая Никки, – улыбнулся герцог Джон, – какой же замок без башенок!

Джерри не нравились ни сам герцог, ни его иронический тон.

– Спасибо… Джон, – сказала Никки. – Я… подумаю. Я ещё не уверена, что к Рождеству смогу кататься на лыжах.

Герцог молча поклонился и неспешно пошёл к башне Драконов. Граф Рединбург и остальные Драконы потрусили за ним. Джерри с неприязнью наблюдал за этой компанией вельмож.

Марина настойчиво окликнула Джерри:

– Джерри, могу проводить тебя в нашу башню.

Никки посмотрела на красивую Марину и внезапно заметила, что нос у неё вздернут, а уши слегка оттопырены – и вообще, в девушке обнаружилось что-то неприятно-кокетливое.

Никки повернула голову и встретилась глазами с Джерри. Он незаметно подмигнул ей.

– Никки, пошли со мной, я покажу тебе наш Орден, – наклонил к ней волевую физиономию Смит Джигич, чья мускулатура заметно выделялась под облегающей майкой. Никки взглянула в сторону нахмурившегося Джерри и тоже подмигнула ему, разворачивая коляску за Смитом.

Дорожка шла меж стриженых лужаек со столами и скамейками, укрытыми тенью огромных старых дубов с корявыми длинными ветвями и узловатыми корнями.

– Многие студенты предпочитают заниматься в парке, – махнул Смит рукой. – Часто просто сидят или валяются на траве. Комнаты и аудитории здорово надоедают. За стенами замка растет густой лес, где ещё интереснее – озёра, ручьи и скалы.

– Там есть олени? – спросила Никки.

– Целое стадо! – воскликнул Смит. – У них вожак – натуральный белый олень, большая редкость.

– Ух ты! – загорелись восторгом глаза Никки, и она забыла надменного графа Рединбурга, встреча с которым неприятно её царапнула.

В конце дорожки вырастала десятиэтажная башня Ордена Леопардов, выстроенная из серого дикого камня (или удачной его имитации) и увенчанная островерхой стеклянной крышей с золотыми переплётами и длинным шпилем. Над входом неподвижно висел флаг Ордена Леопардов: застывший в прыжке чёрный леопард на жёлтом фоне. Все четыре башни орденов соединялись более низкими, пятиэтажными, корпусами, ограничивающими четырёхугольник замкового парка. В центре высилась Главная башня, где находились помещения администрации Колледжа и жили преподаватели, не имеющие семей. Прозрачный купол, удерживающий атмосферу, шёл на уровне крыш пятиэтажных корпусов, за его пределами оказывались только верхушки башен Колледжа.

– С шестого по десятый – жилые этажи башни, – пояснял на ходу Смит. – В этом году этаж первокурсников располагается на десятом – его месяц назад освободили выпускники. Мы – третьекурсники – живем на…

– На седьмом этаже… – мгновенно сообразила Никки, – а на девятом – пятый курс.

– Точно! – восхитился Смит и открыл перед ней тяжёлую дверь башни. – Это наша кают-компания!

Никки попала в широкое прохладное помещение, обставленное в замковом стиле: на стенах из крупного грубо тесаного камня – гобелены; в центре – большой камин в виде круглого, того же серого камня, очага. Вокруг – россыпь кожаных кресел и диванов. По углам кают-компании высились шкафы с разными диковинами – раковинами, камнями, статуэтками и бумажными книгами в золочёных старинных переплетах. Ни одного экрана Никки не увидела – наверное, это выпадало из общего стиля. В конце концов, где-то надо отдыхать от тиви и компьютеров? Кроме главного входа, в помещении было ещё несколько дверей.

– На первом этаже замка нет аудиторий… – объяснял Никкин провожатый.

– Это кафе в физико-математическом корпусе. – Смит кивнул на левую дверь, потом указал направо. – А тут бассейн на первом этаже гуманитарного корпуса. На другой стороне замка располагается медэтаж на биологическом факультете, и под кибернетиками устроены круглосуточный бар «Звёздный жук» и парикмахерская.

– А тут что за дверь? – кивнула Никки на дальние массивные створки из дерева и. кованого металла.

– Пошли покажу, – с охотой сказал Смит.

Он потянул затейливую железную ручку, и открылся широкий проём, верхние края которого заполняли цветущие зелёные ветки. От порога начиналась тропа, быстро теряющаяся среди густых кустарников и деревьев.

– Наш лес! – с гордостью заявил Смит. – Хочешь посмотреть?

Никки очень хотелось, но она стоически отказалась:

– Попозже. Как подняться на десятый этаж?

– Вот лифт. – Смит подвел её к ещё одной двери. Рядом начиналась винтовая лестница наверх.

Кабина тронулась, и Смит стал рассказывать про другие этажи башни Леопардов.

– На втором этаже – небольшой зал на двести мест для кино, концертов и общих собраний Ордена. Третий и четвёртый этажи отведены для самостоятельных занятий: тихие теоретики любят третий этаж, а на четвёртом всем правят и всё взрывают экспериментаторы. Пятый этаж – технический, там хранятся запасные скафандры и всякий спортинвентарь, крылья, скутеры…

– Крылья? – воскликнула Никки с сильно забившимся сердцем. – Можно взглянуть?

– Конечно! – засиял Смит. – Я чемпион среди Леопардов-трёхлеток в фигурном пилотаже!

Смит остановил лифт на пятом этаже, и они вышли в просторное помещение, где лежало, висело и стояло множество странных конструкций и аппаратов.

– Вот мои! – с гордостью указал Смит на чёрные с серыми клиньями крылья, похожие на распластанную летучую мышь. В середине виднелось свободное место, где мог поместиться человек.

Никки зачарованно погладила туго натянутое крыло, и оно отозвалось лёгким приветливым звоном. Этот звук был как музыка. Никки наяву услышала, как поют крылья в ветровой высоте…

– Это трудно – научиться летать? – почему-то шёпотом спросила она.

– Просто летать могут почти все, – Смит невольно бросил быстрый взгляд на коляску Никки, – сложнее научиться хорошо летать.

Никки заметила, что вид и конструкции крыльев сильно различались, видимо, каждый выбирал или проектировал их по своему вкусу. Она вздохнула и побыстрее направила коляску к двери, чтобы не травить душу.

На десятом этаже она вышла из лифта, мельком осмотрелась и сказала Смиту:

– Спасибо большое, Смит, дальше я справлюсь сама… – Ей почему-то захотелось войти в свой новый дом одной.

Он скрыл разочарование на своей худой физиономии и достал т-фон.

– Это мой номер, – и нажал на кнопку. – Звони в любое время, если что-то нужно.

– Хорошо, – улыбнулась ему Никки. Кентавр с кофрами выкатился за ней и тоже остановился.

Дверь лифта закрылась за Смитом, и Никки, с любопытством и не спеша, оглянулась вокруг. Здесь ей предстояло прожить пять лет, если, конечно, ничто или никто не сократит этот срок. Она находилась в круглом холле диаметром в десять метров с диванами, столиками и экранами на стенах без окон. Помещение продолжалось широким проходом к балкону с единственным окном – большим, со стрельчатой аркой.

Никки выехала на балкон – и перед ней открылся потрясающий вид на внутреннее пространство замка, защищенное почти невидимым куполом. Она посмотрела вниз, на зелёные лужайки и могучие деревья, на Главную башню с золотыми часами и флагом Колледжа, запрокинула голову и издала пронзительный визг восторга.

Только сейчас Никки до конца осознала, что она будет учиться в таком замечательном месте.

В стене холла виднелись две двери: на одной – стилизованный бегущий мальчик с воздушным змеем, на другой – стоящая на ветру девочка с зонтиком и в юбке колоколом. Всё ещё радостно улыбаясь, Никки открыла дверь с изображением девочки. Коридор без окон, освещенный настенными лампами-факелами с дрожащим искусственным пламенем, шёл по дуге направо и заканчивался тупиком. Правая внутренняя стена отделяла коридор от центрального круглого холла с лифтом. В левой стене насчитывалось с десяток дверей.

Никки вернулась к лифту и, предварительно постучав, заглянула к мальчикам. Коридор шёл в другую сторону вокруг холла и тоже кончался тупиком. Дверей во внешней стене коридора мальчиков оказалось больше – около полутора десятков. Ей стало всё понятно – стена в конце коридоров могла перемещаться и делила каждый год кольцевой коридор вокруг центрального холла на две неодинаковые части.

Судя по расположению стены, в этом году в Орден Леопарда поступило десять девчонок-Леопардов и пятнадцать мальчишек того же склада характера. Двери из кольцевого коридора вели в комнаты студентов, которые должны продолжаться до внешней стены башни. Комнаты были, очевидно, секторные, с расширением наружу – а как ещё можно нарезать круглую башню-торт, чтобы каждому досталось по окну?

Никки вернулась в коридор девочек, немного поразмыслила и толкнула дверь комнаты с номером семь. Дверь открылась в узкую, расширяющуюся прихожую со шкафом для одежды, где уже висел скафандр. В противоположной стене прихожей располагалась другая дверь, ведущая в более обширное помещение, где слева была дверь в душ и туалет, а справа – что-то вроде небольшого столика с зеркалом и электрическим кофейником. Никки заглянула в душ и восхищённо присвистнула.

Следующая дверь привела Никки в просторную комнату с окном во всю стену. Здесь размещались кровать, встроенный шкаф, стол с монитором и рабочим креслом. В углу возле окна стояли небольшой кофейный столик и два мягких низких кресла. Никки подъехала к закруглённой внешней стене-окну и в восторге ахнула – перед ней расстилался зелёный лес с озером, по которому плавали белые большие птицы и серые поменьше.

Левее высилась башня с золотым шпилем и флагом, изображающим серебряную Сову с раскинутыми крыльями на голубом фоне. Сквозь стеклянную крышу физико-математического корпуса между башнями Совы и Леопарда просматривались замысловатые приборы, сложные трёхмерные геометрические фигуры, растения в кадках и многочисленные столы с мониторами. Посмотрев из окна налево, Никки увидела часть внутреннего двора замка с платанами и скамейками.

Она вызвала т-фон Джерри.

– Ты уже выбрал комнату? – спросила Никки.

– Нет… мне ещё показывают башню, – ответил слегка смущённо Джерри.

– Позвони, когда будешь выбирать… – прохладно сказала Никки и отключилась, не дожидаясь ответа. Потом она показала терпеливому роботу, куда поставить её чемоданы. Когда багаж благополучно водворился в шкаф, кентавр укатил, ловко управляя дюжиной ного-колес. Зачирикал т-фон.

– Уф, – сказал Джерри, – еле отвязался…

– Видишь меня из окна? – подъехала Никки к стеклу и помахала.

– Нет, я вижу только лес, – ответил Джерри.

– Выбери комнату, откуда видна башня Леопардов, – предложила Никки. – Я вижу из своей комнаты лес, башню Совы и даже внутренний двор.

В окне Совиной башни появилась маленькая фигурка Джерри и замаячила рукой.

– Отлично! – обрадовалась Никки. – Можно будет наладить зрительную или лазерную связь!

– Что собираешься сейчас делать? – спросил Джерри. – До торжественного ужина больше трёх часов.

– Пока устроюсь и отдохну… – уклончиво ответила Никки. Но, отключившись от Джерри, она стала звонить куда-то ещё, а потом уехала на лифте.

За десять минут до званого ужина Джерри вызвал Никкин т-фон.

– Собралась? – спросил он.

– Ты не мог бы зайти за мной? – попросила она. – Десятый этаж, седьмая комната.

Когда Никки открыла ему дверь, Джерри решил, что ошибся номером. Перед ним стояла и смотрела на него высокая – почти как он сам – незнакомая девушка в светло-синем вечернем платье с закрытой шеей. Её волосы странно блестели в полумраке.

– Никки? – опешил он.

Та только улыбнулась. Её причёска притягивала глаз как магнит. Никки провела последние три часа в парикмахерской Колледжа, где модельер Луиза, присвистывая от профессионального восторга, смыла фальшивую рыжину с её хрустальных волос, протрудилась над причёской почти два часа, после чего дала ей кучу других полезных советов и очень помогла с выбором платья – в тон глазам. И сейчас Никки с большим волнением ждала оценки Джерри.

– Вот это да! – поражённо выдохнул Джерри, глядя на встревоженное милое лицо, обрамлённое полупрозрачными крупными волнами волос. Никки облегчённо вздохнула и пригласила его в комнату, где стояло пустое кресло. Джерри впервые видел Никки в полный рост, и это тоже впечатляло.

В комнате причёску девочки осветило солнце, и прозрачные локоны превратились в серебряные мерцающие струи с разноцветными искрами.

– Клянусь Мимасом! – продолжал неотрывно смотреть на неё восхищённый Джерри. – И ты прятала такую хрустальную голову под рыжей краской?!

– Ладно тебе, пошли на ужин, – сказала жутко довольная Никки.

Их появление в зале приёмов вызвало восторженный вой школьников, заполнивших стол в виде большого кольца. Этот восторг был адресован, конечно, Никки, выглядевшей потрясающе: в элегантном синем платье, с фантастической хрустальной причёской, она сидела в инвалидном кресле непринуждённо, как на троне.

Директор предупредительно встретил их на полпути к столу, образующем незамкнутое кольцо, и усадил слева от себя. Вокруг сидели уже представленные им преподаватели Школы Эйнштейна и ещё какие-то незнакомые люди. Директор Милич постучал по звонкому бокалу, призывая всех к вниманию или хотя бы к молчанию.

– Разрешите от вашего имени, – поднялся до торжественных высот голос директора Школы Эйнштейна, – горячо приветствовать за нашим столом… – директор сделал многозначительную паузу, председателя и старейшего члена Попечительского Совета Колледжа – мистера Хиггинса и его супругу, миссис Хиггинс!

Величественный господин справа от директора благосклонно кивнул в ответ на вежливые аплодисменты, а сидящая рядом немолодая дама в платье с щедро декольтированной спиной одарила всех голливудской улыбкой.

– С удовольствием представляю собравшимся нового чемпиона и рекордсмена Школы Эйнштейна – мисс Никки Гринвич!

С концов стола, где сидели студенты, раздались гораздо более бурные аплодисменты и даже приветственные крики.

– Она проявила поразительные талант и мужество на экзамене, набрав рекордные баллы по физике и астрономии и продемонстрировав незаурядные знания по другим предметам. Даже в области истории мисс Гринвич блеснула удивительным знанием текстов древних философов, получив двести очков за ответ на один-единственный вопрос!

Снова раздались громкие аплодисменты с криками, и Никки в ответ слегка смущённо наклонила красивую хрустальную голову.

– Разрешите также представить вам мистера Джеральда Уолкера – нового студента, покорившего компьютер Колледжа знаниями в области кибернетики и математики.

Стол приветствовал и Джерри шумными хлопками и свистом.

– Нужно отметить, – продолжал директор Милич, – что в столь юном возрасте он сумел применить на практике свои знания, проведя техническую экспертизу серьёзного уголовного преступления и обнаружив важную проблему в изготовлении некоторых типов роботов!

Возбуждённый гул и новые аплодисменты заставили Джерри покраснеть.

– А сейчас приглашаю всех приступить к ужину. Меню перед вами, – обратился директор к Никки и Джерри. – Набирайте в ваших т-фонах номера нужных блюд – и вам их принесут. Если что непонятно, вызывайте обслуживающего робота кнопкой на столе.

Директор сел, повернулся всем корпусом к председателю попечителей и вступил в ним в почтительную беседу. Вокруг все зашуршали старинными бумажными меню с золотыми виньетками и стали вполголоса разговаривать. Слева от Джерри сидела профессор кибернетики Майсофт с молодым привлекательным лицом. Одетая в платье цвета молодой кленовой листвы, профессор быстро заказала себе французский яичный пирог киш-лорен и наклонилась к Джерри и Никки.

– Если вам нужны мои рекомендации, – приветливо сказала она, – то, пожалуйста, не стесняйтесь и спрашивайте, буду рада помочь – я хорошо знаю кухню Колледжа.

– Хочу попросить копчёного угря, – изучив меню, решила Никки, интересующаяся новыми рыбными блюдами.

– Отличный выбор, – одобрительно кивнула профессор Майсофт.

Никки добавила к заказу порцию салата и, помедлив немного, обычный бокал кьянти, но без особой надежды – вряд ли местный кухонный чип в курсе её вкусов. Джерри без профессорской консультации заказал себе порк-медальоны, чесночные хлебцы с горячим козьим сыром и разрешённое школьникам безалкогольное пиво.

Пока ожидали заказ, завязался дружеский разговор с профессором Майсофт, которая понравилась Никки с первой встречи у Главной башни.

– Вы отлично сдали математику, – обратилась профессор к Джерри, – а ответ по кибернетике был выше всяких похвал. Робот, нарушивший Главные Императивы процессора, – это тот самый, который напал на вас, мисс Гринвич?

Никки кивнула.

– Гнусная история, – содрогнулась профессор Майсофт, – я не понимаю, как вам удалось спастись. Я хорошо знакома с конструкцией этого бронированного гиганта, он сделан для работы в очень агрессивных условиях, и его называют «двуногим танком». Если его сумели запрограммировать на погоню за вами, то вас спасло чудо.

Никки пожала плечами; ей совершенно не хотелось вдаваться в тягостные детали тех событий, сидя за праздничным столом в преддверии вкусного ужина.

– Я считаю, – обратилась Майсофт к Джерри, – что вы должны подготовить статью в научный журнал Школы Эйнштейна о возможности обхода Главных Императивов роботов с помощью перепрограммирования вспомогательных видеочипов.

– Я? – растерялся Джерри. – Статью в научный журнал?

– Конечно, – кивнула профессор Майсофт. – Я помогу её оформить.

– Спасибо! – порозовел от смущения и удовольствия Джерри. Никки обрадовалась за него и прониклась к профессору Майсофт ещё большей симпатией.

Раздался громкий голос мистера Хиггинса, привыкшего быть в центре общего внимания. Попечитель произнес покровительственным тоном:

– Это будет ваш первый год в Колледже, профессор Майсофт?

– Да, мистер Хиггинс, – кивнула Майсофт, – если не считать пяти лет, когда я училась здесь, в Ордене Сов, – улыбнулась она скорее Джерри и Никки, чем мистеру Хиггинсу.

– Должен отметить, что далеко не все попечители из нашего Совета одобрили вашу кандидатуру. Многие считали – да и до сих пор так думают, – что вы слишком молоды для профессорской должности… – начальственным тоном протянул мистер Хиггинс.

– Насколько я знаю, – слегка покраснела Майсофт, – среди кандидатов на эту должность у меня был самый высокий профессиональный рейтинг. Из претендентов я – единственный лауреат премии Винера. И я очень рада, что Научный Совет Колледжа выбрал мою кандидатуру на эту должность и… – слегка наклонила она голову в сторону Хиггинса, – Попечительский Совет одобрил это решение.

– Он одобрил вашу кандидатуру только очень небольшим большинством голосов… о-очень небольшим… – заявил мистер Хиггинс, явно наслаждаясь всё более краснеющим лицом профессора Майсофт. – Будем надеяться, что Научный Совет не ошибся и не переоценил вас и премию этого… как его… Винера. Учтите, что я буду пристально следить за вашими успехами на этом ответственном посту, – почти угрожающе закончил Хиггинс, из чего стало ясно, что он-то как раз был против назначения такой несолидной и молодой дамы на должность профессора.

Этот диалог был тягостен не только для профессора Майсофт, но и для всех сидящих за столом преподавателей и школьников, но никто не посмел осадить спесивого главного попечителя.

К счастью, в зал въехали роботы-официанты с заказами, и все облегчённо зашевелились. К удивлению Никки симпатичный кентаврик с тонкой шеей и выпуклыми зелёными глазами послушно притащил ей бокал с кьянти на спине-подносе: очевидно, Большая Тереза связалась с обслуживающим компьютером Колледжа, и Никки с тёплым чувством вспомнила суровую врачиху.

Она отхлебнула из бокала и приступила к копчёному угрю. По нежности это блюдо превосходило любую рыбу, которую Никки пробовала раньше. Салатные листья с острым голубым сыром, хрустящими кусочками зажаренного мяса и пряным оливковым маслом тоже оказались весьма хороши.

– Мисс Гринвич! – раздался резкий, как хлыст, голос мистера Хиггинса. – Могу я поинтересоваться, что налито в ваш бокал?

– Марсианское кьянти, – легко ответила Никки, с удовольствием вдохнула аромат вина и сделала ещё глоток. – Виноградники северной части Большого Каньона, два года выдержки. Очень неплохое, так что рекомендую.

Школьники за столом ахнули, зашептались и затихли в ожидании грома. Преподаватели с любопытством стали оглядываться на Никки, Хиггинса и директора Милича.

– Директор Милич! – немедленно побагровел и раздулся, как жаба, мистер Хиггинс. – Распитие спиртных напитков несовершеннолетними в стенах Колледжа! На глазах председателя Попечительского Совета и директора! Это ведь не просто вызов и нарушение общественного порядка, это… это… – не хватало слов негодующему Хиггинсу, – преступление! И за него предусмотрено серьёзное наказание в Лунном Кодексе!

– Мистер Хиггинс, – нервничая, заговорил директор Милич, вместе с чипом кухни оказавшийся вполне уведомленным о вкусах Никки, – это особый случай…

– Что за ерунда! Вы ещё и оправдываете такое возмутительное поведение?!

– Этот… написано в меню мисс Гринвич, – настойчиво продолжил директор Милич, – разрешён специальным предписанием врачей Лунного госпиталя, поэтому здесь нет нарушения закона, где оговариваются подобные случаи. Подчеркиваю, – обратил директор Милич строгое лицо к остальным школьникам, вытаращившим в восторге глаза и изумлённо переглядывающихся с друг другом, – что это редчайшее исключение сделано лишь для мисс Гринвич, учитывая её… уникальную историю. Для всех остальных школьников в стенах Колледжа действует строжайший запрет на любое спиртное.

Никки не считала нужным вмешиваться в разговор, пока никто не обращался прямо к ней.

– Вы понимаете, – почти умоляюще обратился директор к попечителю Хиггинсу, – что любые попытки воспрепятствовать… данному напитку в диете мисс Гринвич могут быть расценены как умышленное нарушение предписанного ей лечебного режима, за что в законе тоже предусмотрена мера наказания… и довольно жёсткая…

Мистер Хиггинс стал похож на обиженную акулу, которой в последний момент не дали проглотить вкусную рыбку. Побагровев, но понимая, какой могучей силой обладает предписание врачей, он угрюмо уткнулся в своё блюдо. Рядом с ним стоял пузатый бокал с лучшим лунным коньяком.

Среди школьников раздались отчётливые смешки, а преподаватели наклонили лица к тарелкам и стали широко улыбаться лежащим там бифштексам, креветкам и рыбным филе. Наступила неловкая пауза, в которую смело вклинилась миссис Хиггинс, по-светски пытаясь разрядить обстановку.

– Директор Милич, сегодня я с ужасом заметила, что кусты лунной карликовой магнолии возле Главной башни находятся в плачевном, почти кошмарном состоянии! Это такой редчайший эндемик, мне удалось достать их с огромным трудом! – капризным тоном и модно грассируя, выговорила она директору Колледжа. – Полагаю, что за ними ухаживают роботы? Это недопустимо! Только человеческий глаз может справиться с такой деликатной работой, как уход за столь нежными растениями.

– Лично осмотрю ваш ценнейший подарок и отдам все необходимые распоряжения, миссис Хиггинс, – поспешно заверил директор Милич попечительницу. Но Никки не сомневалась, что магнолии в отличном состоянии, а у миссис Хиггинс случился, как говорил утренний психолог, приступ «параноидального нарциссизма»…

– И ещё, директор Милич, – продолжала посуровевшим тоном почтенная матрона. – Мне стало известно, что некоторые студенты и особенно студентки Колледжа позволяют себе слишком экстравагантные платья, причёски и прочее… – Она демонстративно покосилась на Никки. – С этим нужно неустанно бороться! Нравственность должна быть на высоте, несмотря ни на что! – Она вонзилась взором в бокал Никки и потом перевела его на заёрзавшего директора.

– Конечно, конечно, – поддержал её директор Милич с застывшей любезной улыбкой.

Никки спокойно наслаждалась копчёным угрём, но тут опять вылез этот главный попечитель Хиггинс, чувствовавший себя не в своей тарелке после фиаско с кьянти.

– Мисс Гринвич, я видел телерепортаж о вашей утренней пресс-конференции, которую вы бесцеремонно устроили прямо на территории Школы. У меня осталось очень негативное впечатление от этого интервью. Я настоятельно прошу вас впредь согласовывать такие мероприятия с директором или Попечительским Советом. Кроме того, своими странными и даже вопиющими высказываниями – обо всех этих… покушениях и убийствах… вы безответственно привносите неприятную уголовщину и конфликтность в академическую и спокойную атмосферу нашего Колледжа, пронизанную светлыми детскими эмоциями, духом творчества и познания!

– Мистер Хиггинс, – с неудовольствием оторвалась Никки от еды, – вы что-то путаете: я не приглашала этих журналистов в Колледж, они прибыли сюда для освещения экзаменов. Что же касается моих вопиющих высказываний… Робби, в уставе Колледжа говорится что-нибудь об ограничении прав студентов на публичное высказывания на территории школы?

– Нет, – ответил Робби из кармана её кресла. – Твоя пресс-конференция никак не нарушала правил Колледжа. Более того, тебе не запрещено приглашать сюда журналистов как своих гостей, если это не мешает занятиям.

– Видите, мистер Хиггинс, – спокойно произнесла Никки. – Луна – очень демократическая планета, и в своих высказываниях я буду опираться на свободу слова и право говорить правду. Ведь это правда – существуют могучие силы, которые действуют в собственных таинственных интересах и сметают со своего пути все помехи. Вы, как один из столпов общества, должны знать, что в нём есть люди, которые способны уничтожить корабль с экипажем и уйти от наказания. Даже я им как-то помешала, и они отправили на охоту за мной полутонного робота с плазменным резаком и тяжёлым гвоздемётом.

Я очень не скоро смогу надеть модное платье с открытой спиной, – Никки в свою очередь бросила демонстративный взгляд на наряд миссис Хиггинс, – после… беседы с этим роботом. И эта история явно будет иметь продолжение…

– Получается, – возмутился мистер Хиггинс, – что вы прячетесь в здешних стенах, навлекая опасность и на других учеников школы!

– Не думаю, что студентам что-либо грозит из-за моего присутствия… – пожала плечами Никки, – но не скрою, я заложила всё своё имущество, чтобы попасть в Колледж, который гарантирует ученикам максимально возможный уровень безопасности – так утверждается на официальном сайте Школы Эйнштейна. Я принципиально предпочитаю доверять публичным декларациям и терпеть не могу неписаных правил и закулисных интриг. Вот если в Уставе Колледжа было бы сказано, что поступление в школу запрещено всем девочкам, которых преследуют взрослые убийцы, то, конечно, я приняла бы это к сведению и поискала бы для себя другое место.

В зале раздались смешки. Никки, сочтя разговор законченным, снова обратилась к тарелке. Но не тут-то было.

– Вы слишком рано пытаетесь продемонстрировать независимость своих суждений! – не успокоился багроволицый Хиггинс. – Вы ещё социально незрелая личность! Вам предстоит пройти долгий путь, чтобы стать уважаемым членом общества: получить полезную профессию и научиться зарабатывать деньги – так сказать, добывать хлеб свой насущный в поте лица своего!

Никки смертельно надоел этот мистер Хиггинс.

– К своим незрелым годам, – резко ответила она, – я поддерживала в течение десяти лет независимое космическое поселение, благодаря чему заработала пять миллионов золотых долларов. Вот мои мозоли от этой работы, – и Никки демонстративно показала свои крепкие ладошки. – А сколько вы, мистер Хиггинс, заработали, будучи школьником, или хотя бы – к нынешнему возрасту? Вы можете показать мне ваши мозоли?

– Я зарабатываю деньги не руками, а головой! – вспылил красный мистер Хиггинс, с которым никто ещё в жизни не смел ТАК разговаривать. – Я уже полвека возглавляю один из старейших банков Луны!

Он постарался взять себя в руки и стать надменным:

– Должен обратить ваше внимание на то, что мы – попечители Школы – делаем каждый год огромные пожертвования в фонд Колледжа, и я полагаю естественным, что вы должны с максимальным уважением относиться к людям, благодаря которым вы получили возможность учиться в этом элитном и почтенном заведении!

При этих словах он высоко задрал пухлый подбородок, а его жена из солидарности гордо выпрямила обнажённую, сильно веснушчатую худую спину.

– Робби, – холодно спросила Никки, – сколько пожертвовал мистер Хиггинс в фонд Школы Эйнштейна?

– Три с половиной миллиона за сорок два года пребывания в Совете Попечителей, – мгновенно ответил Робби.

Хиггинс побагровел ещё больше и стал хватать ртом воздух, как та давешняя акула, вытащенная из воды.

– Не так уж и много, – хмыкнула Никки. – За пять лет обучения я должна внести в кассу Колледжа семь с половиной миллионов. Робби, а каковы расходы Школы на обучение одного ученика? – спросила небрежно Никки, не поворачивая головы.

Школьники оживлённо зашушукались.

– Около семисот тысяч в год, за исключением расходов на безопасность – они засекречены.

Шум стал быстро разрастаться, а директор Милич нервно закрутил шеей.

– Видите, мистер Хиггинс, – повернулась Никки к попечителю, – Колледж – вполне прибыльное предприятие, и его существование не зависит от вашего вклада. И уж я-то никак вам не обязана – я сама плачу за обучение, принося Школе Эйнштейна больше прибыли, чем ваши пожертвования. Да, Робби, так сколько же денег заработал сам мистер Хиггинс на сегодняшний день?

– Трудный вопрос, – ответил Робби. – Личный капитал мистера Хиггинса состоит из контрольного пакета акции «Лунного Банка Хиггинса», унаследованного им от отца. Рыночная стоимость этого пакета за сорок восемь лет сократились больше чем в два раза – с пятисот десяти до двухсот тридцати миллионов долларов.

Весь стол ахнул и загудел, а миссис Хиггинс в панике воззрилась на оцепенелого мужа.

– Ха-ха-ха! – залилась Никки весёлым смехом. – Так этот наставник незрелого юношества сам ничего не заработал, а лишь промотал! Зачем же он отдаёт Колледжу с таким трудом недорастраченные отцовские миллионы? Не отвечай, Робби, ежу понятно, что социальный статус попечителя Школы Эйнштейна дает много преимуществ банкиру. Как же люди с такой головой ухитряются учить других жизненной мудрости?

– Вам нужно брать уроки хорошего воспитания, мисс Гринвич, прежде чем садиться за стол вместе с настоящими леди и джентльменами! – вскочил разъярённый Хиггинс.

– Я надеюсь, – надменно подняла брови Никки, – что на этих уроках мне объяснят, как джентльмены, делая грубые замечания даме, сидящей в инвалидном кресле, по прежнему ухитряются считать себя джентльменами?

– Идём, дорогая! – Мистер Хиггинс ошпарено выскочил из-за стола и резко потянул за руку жену. – Я не могу больше оставаться в таком обществе! Как старейший попечитель Колледжа, я не сомневаюсь, что мы скоро расстанемся с этой мисс Гринвич!

– Возможно, – спокойно ответила Никки, – но я не советую вам собственноручно заниматься вопросом моего исключения. Уж очень уязвимы вы сами… Ваши вкладчики очень удивятся, если узнают из прессы, что и без того неблестящий директор их банка, вместо поиска наилучшего вложения капиталов клиентов, оказался… э-э… столь неадекватным, что занялся личной местью девочке, сироте и инвалиду… Не знаю, как отреагируют на это пугливые акционеры, и куда потом рухнет ваш банк. Думаю, вы, как опытный бизнесмен, знаете это лучше меня!

Миссис Хиггинс побледнела, как простыня с фамильным гербом, бросила на Никки взгляд, полный ужаса, и поспешила за взбешённым мужем.

Как только за ними захлопнулась дверь, долго сдерживаемый смех школьников взлетел к потолку, и к нему присоединились почти все преподаватели. Только директор сидел со страдальческим лицом да профессор Дермюрреи хмурился даже больше обычного.

– Вы будете трудным учеником, мисс Гринвич, – тяжко вздохнул директор Милич.

– Жизнь вообще трудная штука, сэр, – философски ответила Никки, возвращаясь к недоеденному и уже остывшему – чёрт бы побрал этого склочного Хиггинса! – угрю.

После торжественного ужина Джерри проводил Никки до лифта её башни.

– А кто это был в конце, такой знаток этикета? – спросил он заинтересованно, пока дверь лифта не успела закрыться.

– Арабелла Бишоп, из «Капитана Блада», – ответила, зевая, Никки. – Спокойной ночи, Джерри.

Никки проснулась, открыла глаза – и в первый момент не сообразила, где находится. Потом с восторгом вспомнила. Это её новая замечательная комната в Школе Эйнштейна, в которой она будет жить целых пять лет! Тяжёлые старомодные шторы на окне – они ей очень нравились – раздвинулись, и яркое солнце залило комнату.

Девочку восхитил цвет колледжского неба. В астероидной оранжерее купол был нейтрально прозрачным, и солнце быстро двигалось по чёрному небосклону одиночества. Госпитальный состарившийся небесный пластик отсвечивал мутным перламутром. Купол же Колледжа не только регулировал освещённость по земным часам, задавая ежедневный ритм жизни Колледжа, но и рассеивал солнечный свет подобно атмосфере, становясь таким же небесно-голубым.

Никки заметила на куполе небольшие светлые клубы, которые отбрасывали прозрачную тень на лес.

– Что это, Робби?

– Имитация облаков, – объяснил тот. – Некоторым видам деревьев перегрев вреден, и купол следит за их температурой. При солнечных штормах он вообще затягивается тучами.

Девочка раньше никогда не видела облаков, даже имитированных, и с любопытством их рассмотрела.

Но пора было выбираться из постели. Никки медленно, стараясь не делать резких движений, встала, сделала нужное количество предписанных врачами упражнений для спины и шеи и отправилась в душ.

Он был великолепен, и девочка готова была нежиться под горячей струёй сколько угодно. Но время завтрака давало о себе знать чувством голода всё настойчивее. Она оделась и с отвращением уместилась в давно осточертевшее кресло.

Джерри уже сидел в кафе и помахал Никки рукой. Им достался стол возле окна во внешней стене замка. Замечательный вид на поляну и лесную опушку привел Никки в наилучшее расположение духа. Сегодня она надела простой чёрный комбинезон, но необычной причёской резко выделялась среди немногочисленных школьников, рассеянных по всему залу.

Никки с интересом изучила повседневное меню Колледжа. Оно было, с её точки зрения, превосходным, но не содержало копчёного угря. Поэтому Никки порадовалась, что успела попробовать угря на праздничном ужине, и подосадовала, что ей не дали спокойно его съесть. Они заказали себе еду и стали ждать, когда роботы-кентаврики её принесут. Ждать было не скучно: по поверхности стола плавали формулы и трёхмерные модели молекул, цитаты великих мыслителей и выдержки из учебников. Дотронешься пальцем – и услышишь поучительный, поразительно быстро надоедающий голос:

«Мезоводород – это компактный атом водорода, в котором вместо электрона…»

– Ты уже смотрела свой колледжский электронный ящик? – спросил Джерри, украдкой любуясь свежим лицом и хрустальной шевелюрой Никки.

– Да, в него уже высыпалось полсотни писем от вновь поступивших студентов, – ответила Никки. – Все они просятся за мой стол. Кажется, выбору сотрапезников здесь придаётся большое значение.

– Ты будешь проводить с сотрапезниками два-три часа в день, – согласился Джерри, – разговаривать на разные темы, узнавать новости из других орденов, устанавливать через них нужные контакты и знакомства.

– Хорошо, и что мы будем делать с такой массой желающих сесть за наш стол?! – воскликнула Никки.

– Такая толпа претендентов естественна, ведь ты – чемпион и рекордсмен Колледжа, и твой стол будет одним из самых популярных, – засмеялся Джерри. – Тем более вчера ты устроила такой весёлый спектакль… Я счастливчик, что успел проскочить за твой стол без очереди.

– Пошли благодарственную открытку Большой Терезе, – улыбнулась Никки. – Но все-таки – как будем выбирать? Я никого из них не знаю, может, пусть Робби пока прочтёт список приславших письма, а мы подумаем?

– Зачитываю отправителей писем по мере уменьшения их экзаменационных баллов. – Педантичный Робби немедленно приступил к выполнению Никкиной просьбы. – Первый – Хао Шон. Вторая – Дзинтара Шихин-а. Третий…

– Постой, ведь они ещё не распределены по орденам! – воскликнула Никки. – Как же мы будем решать?

– Я имею представление об этом распределяющем алгоритме, – пренебрежительно буркнул всеведущий Робби. – Буду указывать с вероятностью две сигмы, или девяносто пять процентов, куда попадут данные студенты. Хао Шон будет в Ордене Оленей, Дзинтара Шихин-а – в Ордене Драконов.

– Это как раз то, что нужно, – отметил Джерри.

Тут роботы прикатили с таким вкусным завтраком, что разговор на время прервался.

– Что ты о них знаешь, Робби? – спросила Никки некоторое время спустя, приступив к кофе.

– Хао профессионально увлекается математикой, а как хобби – восточными боевыми искусствами и древней японской поэзией. Родился и вырос на Земле, в Бейджине…

– Где это? – спросила Никки.

– Это же столица Чайны, – удивился Джерри.

– В земной географии я почти ноль, – вздохнула Никки. – Давай дальше, Робби.

– Хао первый школьный цикл закончил в Бейджине, второй – в Бостоне, в Юнайтед Стейтс, куда переехал вместе с родителями…

– Что такое «школьный цикл»? – опять не утерпела Никки.

– Первый цикл – это первые четыре года школьного обучения, – охотно пояснил Джерри. – Второй цикл – ещё четыре года. Считается, что лучше заканчивать эти циклы в разных местах. А ещё лучше – в разных странах: Для расширения кругозора и улучшения знания иностранного языка. В Колледж школьники поступают после окончания первых двух циклов.

– А сейчас Хао находится на Земле? – спросила Никки.

– Да, письмо пришло с бостонского сервера. Могу добавить, что его родители – инженеры. Авиационная промышленность и бытовая техника. Средний класс доходов.

– Это интересный парень – только что с Земли, математик, – задумчиво произнесла Никки. – Что думаешь, Джерри? Пригласим?

– Не возражаю.

– А что ты знаешь про Дзинтару? – обратилась Никки к Робби.

– Дзинтара родилась и закончила первый цикл в Москоу, в Раше. Переехала вместе с семьёй на Луну, в Луна-Сити, где закончила второй цикл. Активно занимается литературой и музыкой. Хобби – живопись.

– Тоже хорошо звучит, – сказала Никки.

– Отец Дзинтары возглавляет одну из крупнейших компаний Луны. Основной бизнес – лунный бетон, роботы и добыча гелия-3. Высший уровень доходов. Династия основана почти триста лет назад в Раше.

– Я – за, я видел её по тиви, в репортаже с Олимпиады по литературе, – отметил Джерри. – Она победила и потом давала интервью. Она мне понравилась: спокойная, умная и не манерная.

– Красивая? – подняла брови Никки.

– Очень, – улыбнулся Джерри, – но рядом с тобой у неё не много шансов…

– Ладно, – пожала плечами Никки. – Не будем создавать вокруг себя стерильную среду, надо привыкать к конкуренции… Я до сих пор не общалась с девчонкой моих лет – это, наверное, интересно. Пригласим Хао и Дзинтару, но окончательно это решится после распределения по орденам. А теперь пошли смотреть лес… Вообще-то меня туда вчера приглашали, но я решила потерпеть до сегодня, чтобы пойти вместе с тобой.

– Спасибо! – расплылся в улыбке Джерри, вставая из-за стола.

Лес вокруг замка рос замечательный – густой и действительно дикий – с упавшими деревьями, корягами и пнями, с путаницей разных пород деревьев – сосен, клёнов, дубов и берёз. Только дорожка из светлого лунного бетона, по которой ехала Никки и шёл Джерри, отличала этот лес от дикого земного. Да ещё трава на многочисленных полянках аккуратно подстригалась роботами-косильщиками.

Никки с наслаждением вдыхала густой воздух с ароматами свежего травяного сока и прелой земли. Вокруг свистели невидимые птицы, а на дорожке лежала прохладная узорчатая тень от листьев.

– Слушай, – начал Джерри, – ты меня не устаёшь поражать! Как ты можешь так смело разговаривать со взрослыми? Где ты этому научилась? Ты вчера отшлёпала этого старшего попечителя Хиггинса как мальчишку. Даже преподаватели сидели и молча терпели его.

– Неправильно ставишь вопрос, Джерри, – засмеялась Никки. – Это не я смелая, это вы – трусы. Вас научили – просто заставили! – бояться таких, как он. Посуди сам: когда ты рос, тебя всегда окружали взрослые – большие, умные и могучие по сравнению с маленьким ребёнком. Этих суперлюдей всегда нужно было слушаться, а неповиновение вызывало наказание, что прочно цементировало рефлекс подчинённости у детей. Давай, вспомни какую-нибудь строгую учительницу из своих первых школьных лет.

– Что тут вспоминать… – поежился Джерри, – миссис Перкинс… Огромная, властная, как воззрится на тебя, как загудит трубным гласом: «И ты посмел не выучить задание?!» – прям дрожь по коже. Некоторые слабонервные первоклашки после её урока выскакивали с мокрыми штанами.

– Как её зовут?

– Джиневра, – с трудом вспомнил Джерри.

– Представь себе, что ты подходишь к этой свирепой миссис Джиневре Перкинс перед началом занятия и начинаешь разговаривать с ней на «ты» и с шуточками: «Привет, Джинни, как делишки? Что-то причёска у тебя сегодня бредовая – опять, проказница, всю ночь по крышам с кошками бегала?» – что-нибудь в таком роде… Смог бы ты сделать это в реальности – хотя бы на спор?

– Это немыслимо! – Джерри громко заржал и долго не мог остановиться. – У меня язык физически не повернётся такое сказать!

– Вот видишь, – кивнула Никки, – в тебе есть прочный психологический барьер, связанный с внушённым рефлексом послушания. Тебе очень трудно назвать взрослого на «ты» или уменьшенным именем. С возрастом этот рефлекс ослабевает, зато вся культурная среда начинает воспитывать другие стереотипы послушания: подчинение главе компании и другим сильным мира сего; желательность посещения какой-нибудь из многочисленных церквей; полезность борьбы за повышение социального статуса и, одновременно, необходимость понимания каждым сверчком своего шестка и так далее. Так что у взрослых свои барьеры, а у преподавателей Колледжа – ещё и контракты, которые зависят от Попечительского Совета.

– А у тебя, значит, этого барьера нет? – удивляясь, спросил Джерри.

– Да, у меня нет никаких подобных внушённых социальных рефлексов, – спокойно сказала Никки. – В своей среде я была самой старшей и самой умной. Конечно, Робби до сих пор во многом умнее меня, но он никак не стремился меня подавить или воспитать во мне какие-то комплексы. Он лишь помогал мне, и все мои желания выполнялись, если они были реализуемы вообще. У меня нет никакого пиетета ни перед кем.

Девочка хмыкнула.

– В конце концов, меня никто не кормил и не защищал – я практически выросла сама, так с чего я буду кланяться и благодарить этих надутых взрослых индюков? Поэтому когда я вижу болвана, то могу спокойно сказать ему об этом в лицо, даже если он стар, как диплодок, и увешан знаками общественной признательности с ног до головы.

– Так ты – социальный динамит! – засмеялся восхищённо Джерри. – Крута!

Лесная дорожка выбежала на мостик над небольшой речкой, и друзья с удовольствием постояли на нём, глядя, как на солнечном песчаном мелководье резвятся стайки мальков.

На воду упал жёлтый лист дерева, и мальки, как по команде, повернулись в одном направлении и шарахнулись в глубину. Видимо, социальные рефлексы у рыбёшек приобретались с икорного возраста.

– Но что ещё меня поражает, – задумчиво произнёс Джерри, – как непринуждённо ты спрашиваешь обо всём Робби: «А сколько заработал мистер Хиггинс?» – и он моментально тебе отвечает. Я, конечно, понимаю, что такую информацию можно добыть, покопавшись в Сети, но не мгновенно ведь! Особенно если учесть, что часть информации хранится на Земле – и две-три секунды тратится на любую серию запросов просто из-за конечности скорости света. Я неплохо знаком с лунным И-нетом и не понимаю, как Робби ухитряется так оперативно отвечать тебе.

– Ну, во-первых, я могу задавать Робби вопросы заранее, без голоса, и он получает время для подготовки ответа.

– Как это – без голоса? – не понял Джерри.

– Мы же соединены с ним… Как бы тебе объяснить… Представь, что ты пишешь вопрос обычной ручкой, но сначала ты даёшь понять, что это… виртуальное действие, и тогда Робби не передаёт сигналы моего мозга на пальцы, но вполне понимает, о чём я его спрашиваю.

– Ничего себе! – снова поразился Джерри.

– Во-вторых, Робби и сам очень умён, – продолжила Никки. Из кармана с Робби раздалось довольное кошачье мурлыкание, и они засмеялись, – Он всё время сидит в И-нете и роет информацию, которая может быть мне полезной. Например, могу предположить, что когда нам на ужине представили мистера Хиггинса, то Робби сразу заинтересовался и составил о нём справку. Может, Робби сначала копал не очень глубоко, но, очевидно, как только Хиггинс залез своим длинным носом в мой бокал, то сразу попал в более высокий информационный приоритет. Думаю, что ещё до моих вопросов о Хиггинсе Робби уже успел составить на этого господина и его жену солидное досье из публичных материалов.

– Подтверждаю эти вполне тривиальные предположения, – важно сказал Робби. – Собирать и обрабатывать информацию – это моя работа, и я делаю её заметно лучше вас, жидкие биосистемы.

– Видишь, – улыбнулась Никки, – он ещё и нахальный кремниевый сухарь.

– Печень Козерога! – воскликнул возбуждённо Джерри. – Он гораздо умнее и эмоциональнее, чем известные мне компьютеры, а я знаю множество киберсистем! Робби, что у тебя за тип архитектуры и процессора?

– Я – компьютер… ну, скажем так… класса А10, – ответил Робби.

– Не может быть! – поразился Джерри. – Обычный персональный компьютер имеет класс А5, и только самые богатые покупают А6. Корпорации используют в основном А7 и А8. Я знаю, что научные институты, военные и Спейс Сервис имеют А9. Но я никогда не слышал о классе А10.

– Это не афишировалось, – ответил Робби. – Нас сделали три десятка на основе процессора А9 и нового типа архитектуры, которая, как предполагалось, должна быть способной к принципиально новому уровню самообучения. Эта пробная серия проходила испытания, включая пребывание в различных учреждениях. Я стажировался в Марсианском Институте, когда меня срочно отозвали на Землю. Для моей доставки использовали корабль «Стрейнджер» и семейный экипаж, который со своей дочерью Никки возвращался с Марса на Землю после пяти лет работы по контракту с МарсоИнститутом.

– Так это был спецрейс для твоей перевозки! – воскликнул Джерри. Он шёл по дорожке некоторое время молча, а потом обернулся к Никки. – А ты не задумывалась, что нападения на «Стрейнджер» и на тебя в госпитале могли быть связаны именно с Робби?

– Нет, – нахмурила брови Никки. – Мне это и в голову не приходило…

– Ну да, конечно, – иронически заметил Джерри. – Ты же была центром вселенной, когда жила на астероиде, ценность других на этом фоне совершенно не замечалась…

– Ах ты, язва! – слегка рассердилась Никки и бросила в Джерри сосновую шишку, которую подобрала в лесу и держала в руках. Шишка попала точно в лоб, мальчик даже не успел увернуться.

– Метко швыряешься, – проворчал он, почёсывая лоб. – Но не перебивай разговор, пожалуйста. Что ты думаешь об этой гипотезе, Робби? – спросил он. – Ты – кладезь знаний. Мог ты добыть из моря мировой информации такую крупную рыбу, ради которой могли быть организованы все эти нападения?

– Не знаю, – дал редкий для него ответ Робби. – Во-первых, для понимания важности информации часто нужен контекст. Для меня эта информация может выглядеть совершенно невинно, а для других – только в им известном контексте – представлять какую-то угрозу. Во-вторых, значительную часть памяти я потерял в ходе нападения, в частности я утратил все марсианские файлы и записи. Собственно, только с помощью Никки и косвенных фактов я вычислил, что до аварии находился на Марсе.

– Плохо дело, – задумался Джерри. – А почему ты колебался, определяя свой класс?

– Во-первых, потому что при аварии я потерял часть не только памяти, но и структурной организации, и мне пришлось спешно восстанавливать собственную архитектуру, используя все доступные мне способы и источники. Я столько импровизировал, что не уверен, что сохранил свой класс при этих пертурбациях. Во-вторых, когда Никки стала использовать мой процессор для передачи своих нервных сигналов, то я стал получать гораздо больше информации о человеческом поведении, о ваших чувствах и о том, как вы, жидко-молекулярные системы, мыслите. Странно, но оказалось, что эмоции – неотъемлемая часть вашего мышления. Эмоциональная оценка логических выводов оптимизирует процесс решения. Я многое из того, чему смог научиться у Никки, использовал для улучшения своей архитектуры – ведь вы, ходячие кюветы с биораствором, всё-таки весьма изобретательны…

– Мне кажется, – задумчиво сказал Джерри, – что у тебя сейчас может быть класс и повыше, чем десять, уж больно ты остроумен, пластиковый сундук в мелкий кремниевый узорчик…

Они рассмеялись втроём. А сердце Джерри вело себя как хотело и замирало от голоса Никки и от солнечных бликов, играющих в её хрустальных волосах.

– Робби, а что ты думаешь сам про себя? Ты – жизнь? – обратилась Никки к своему электронному товарищу с коварным вопросом.

– Нет, конечно, – уверенно ответил Робби. – Я лишь сложная логическая схема. Реальная жизнь гормонально мотивирована.

Он хмыкнул и непонятно добавил:

– Одно удовольствие за ней наблюдать…

Впереди дорожки появился просвет – они приближались к самому большому озеру Колледжа – Норд-Лейк.

Вдруг до них донеслось громкое гоготанье диких гусей. Никки завизжала от восторга и дала полный ход коляске. А Джерри с восхищением смотрел девочке вслед и думал о том, что со всей очевидностью открылось ему вчера – когда он впервые увидел Никки с хрустальными волосами.

Он вдруг понял, что не может жить без этой удивительной девчонки, она стала центром его жизни, и всего один её ободряющий поцелуй помог ему победить на экзамене. И он готов броситься с кулаками на любого вооружённого громилу – чтобы она потом сказала «ты вчера был как лев…», а уж если вспомнить захватывающее дух «наклонись ко мне…»

Он прерывисто вздохнул и покрутил головой.

Надо быть честным с самим собой – у него нет шансов завоевать её сердце. Никки уникальна – умна, находчива, протолкнула его в Школу Эйнштейна и даже внесла за него большую часть оплаты за первый год, со стыдом вспомнил он… Она уже знаменита – репортеры берут у неё интервью, герцоги целуют ей руки и приглашают в свои замки.

А у него – лишь заложенный родительский дом, который он наверняка потеряет в следующем году… Он стал ей другом на фоне госпитальных идиотов. Через месяц сюда понаедет куча разных принцев, суперинтеллектуалов и атлетов, и кто знает, останется ли он хотя бы её приятелем…

Джерри вздохнул ещё раз и побежал за Никки.

На следующий день за завтраком Джерри снова обратился к Робби:

– А ты что-нибудь знаешь о собратьях по классу А10?

– Я наводил справки – они работают в разных учреждениях, но серия А10 не оправдала надежд на самообучение и в массовую серию не пошла. Насколько я слышал, аналогичная судьба постигла серии A11 и А12. Сейчас готовится серия А13 – снова на базе процессора А9, но это снова лишь маленькая пробная серия процессоров, предназначенная для тестов разных теорий самообучения искусственного интеллекта.

– Компьютер класса А9 или А10 стоит огромных денег, – задумчиво сказал Джерри. – Мне непонятно, почему юридические владельцы этого процессора не потребовали его назад после обнаружения «Стрейнджера».

В глазах Никки мелькнул страх – она не могла представить свою жизнь без Робби. Увидев, что его слова произвели слишком сильное впечатление, Джерри постарался побыстрее развеять тень на лице Никки.

– Наверняка они его уже списали с баланса, – бодро заявил он. – Кроме того, твой адвокат Дименс души в тебе не чает, он не даст тебя в обиду.

Вскоре мальчику удалось развеселить Никки, но тень озабоченности была на его собственном лице, когда они вышли из-за стола и отправились на прогулку в лес, где прекрасно провели время до самого вечера.

После ужина Никки и Джерри вышли в центральный парк подышать перед сном свежим вечерним воздухом.

Купол уже затенили, и над лужайками повисло многоногое танцующее облако, прыгающее по поливальным форсункам. По водяным занавесям пробегали яркие всполохи, по краям медленно расцветали и угасали разноцветные сияния, а иногда казалось, что внутри плотного тумана гоняются друг за другом быстрые тёмные тени с красными глазами.

Школа Эйнштейна была полна тайн и оптических иллюзий. В лесу вспыхивали странные свечения и слышались приятные скрипучие звуки – как будто там открывалась и закрывалась древняя заржавевшая дверь. В глубинах Северного озера мелькали фосфоресцирующие силуэты в обрамлении холодных вспышек, и даже сам купол замка иногда загадочно мерцал и на нем проступали невразумительные символы и знаки.

Август Никки и Джерри провели отлично: они каждый день долго бродили по парку или в лесу Колледжа. Никки наслаждалась и восхищалась всем – рощей мачтовых золотых сосен с высокими тёмно-зелёными ветками; величественным белым оленем на подстриженной лесной прогалине; тихим прозрачным озером с островками и песчаным пляжем; косолапыми шипучими гусями на береговой пушистой лужайке; вкусом еды в кафе; приветливыми кентавриками-официантами; просторным видом из окна комнаты и множеством других вещей.

Её жизнелюбие просто фонтанировало, и Джерри тоже заметно оттаял – даже уголки его губ перестали быть опущенными. Особенно радовало то, что прекратилась ежедневные занятия по шестнадцать часов, измучившие обоих перед вступительным экзаменом. Они хорошо изучили замок и побывали на его стадионе, пустующем по летнему времени. Им не удалось увидеть никого в полёте, но всё равно Никки, сжимая подлокотники коляски, с взволнованным сердцем смотрела в пространство стадиона и думала о времени, когда она возьмёт крылья, оттолкнётся от сплетенья воздушных струй и солнечных лучей и взлетит птицей ввысь…

Стоял двухнедельный лунный день, и друзья загорали под ярким солнцем и купались в озере. Никки была неистощима на выдумки и развлечения и даже попросила Джерри покатать её на спине по пляжу.

Невозможно передать то чувство, которое он испытал, когда горячая фигурка в прохладном, влажноватом купальнике прильнула к его голой спине, и он помчался по пляжу, опасаясь только одного – потери сознания от счастья. Никки же была далека от таких переживаний, она радостно что-то вопила, когда он забегал в воду и на неё попадали брызги, и визжала в Джеррино ухо, вцепляясь в его плечи на крутых поворотах.

Потом – по просьбе Никки, конечно, сам бы он служил ей лошадкой всю жизнь, даже научился бы есть овёс, – Джерри опустил свой хрустальный груз в воду и обессиленно упал на песок.

– Это невозможная мука… – прошептал он, глядя, как Никки плещется невдалеке, – думать о том, что она может скоро влюбиться в какого-нибудь принца, а я останусь вдали от неё в ничтожном статусе старого школьного… вернее, больничного приятеля!