"Ленин. Жизнь и смерть" - читать интересную книгу автора (Роберт Пейн)

Фамильное древо

Незадолго до смерти Ленину предложили заполнить анкету, одну из тех, что во множестве циркулировали тогда по кабинетам Кремля. В графе «имя деда» он написал: «Не знаю». Ленин был, наверное, вправе безразлично относиться к собственным корням, но что можно Ленину, недопустимо для его биографа. Любой человек продолжает жизнь своих предков; все, что в нем есть, заложено ими, он — составное своей родословной. Бывает так, что нам многое открывается в человеке лишь после того, как мы узнаем, кто были его предки. Мы увидим дальше, что происхождение Ленина в значительной мере объясняет его индивидуальность, дает возможность понять, как удалось состояться столь титанической и грозной личности.

В городских архивах Астрахани сохранились два документа, содержащие записи, в которых упоминается фамилия Ульяновых. Один из них — разрешение, выданное астраханской губернской управой некоему Алексею Смирнову на право владения «здоровой девкой» Александрой Ульяновой, получившей вольную и переходящей в его руки. Это вовсе не означало, что он брал ее в качестве наложницы. Таким языком составлялись в то время все чиновничьи бумаги. Просто Алексею Смирнову понадобилась в доме девушка, помощница по хозяйству, а потому он был готов заплатить за нее выкуп и дать ей кров.

Об Алексее Смирнове мало что известно. В документе названа его должность: староста. По всей вероятности, он был человеком со средствами и пользовался влиянием. Что касается Александры Ульяновой, то ей дается только определение: «здоровая девка»; из этого можно заключить, что ей было лет пятнадцать — двадцать. Еще мы знаем дату ее освобождения от крепостной зависимости. Вот, пожалуй, и все. Правда, есть еще один факт, и немаловажный. Дело в том, что между семьями Смирновых и Ульяновых уже до того существовали брачные связи. Известно, что примерно в 1812 году Николай Васильевич Ульянов сочетался браком с Анной, дочерью Алексея Смирнова. Данные переписи населения, также обнаруженные в астраханских городских архивах, содержат следующие сведения: по состоянию на 29 января 1835 года Николай Васильевич Ульянов, семидесяти лет от роду, живет с женой Анной Алексеевной Ульяновой; они имеют четверых детей: Василия, тринадцати лет, Марию, двенадцати лет, Федосью, десяти лет, и трехлетнего Илью. Далее нам сообщают, что жили они в собственном двухэтажном полукаменном доме под номером девять на Казачьей улице. В 1935 году дом этот еще стоял. Он был большой, просторный. Из других источников мы узнаем, что Николай Ульянов зарабатывал на жизнь портняжным ремеслом и что умер он в бедности. Фамилия «Ульянов» не сразу закрепилась за ним. Иногда его именовали «Ульяниным». Так, например, в церковных книгах мы находим запись о том, что у Николая Васильевича Ульянина 14 июля 1831 года родился сын Илья. Заметим, что рожденный от Николая сын впоследствии произведет на свет Владимира Ильича Ульянова, но тот изберет себе совсем другую фамилию.

Есть некоторая загадка в происхождении этой другой фамилии. Хотя, кто знает, может быть, «Ленин» есть всего-навсего принятое в семье шутливое производное от «Ульянин».

Вообще фамилии «Ульяновы» и «Смирновы» были широко распространены среди поволжских чувашей, чьи предки с незапамятных времен кочевали вдоль Волги. Это были мирные кочевники, говорившие на языке финно-угорской группы. Были они низкорослы, коренасты, рыжеволосы; имели желтоватый оттенок кожи, широкие скулы и раскосые глаза с резко очерченной линией век. Они не помнили своей истории и подчинялись примитивным законам примитивного общества. Средой их обитания были глухие, заболоченные берега Волги и заросшие лесами ее притоки. Здесь они и селились, подальше от основных центров цивилизации. Татарское иго их миновало, — они ушли в леса, что их и спасло. Но при Екатерине Великой земли Поволжья были освоены; царица раздала земельные наделы своим фаворитам, и миролюбивые чуваши оказались крепостными рабами русских помещиков. До закрепощения они возделывали землю, рубили лес, пасли скот, разводили пчел и добывали мед, охотились. Воинов среди них было мало. При хозяевах их жизнь коренным образом изменилась: кто-то стал слугами в барских домах, кто-то обрабатывал помещичью землю. Их свободной, вольной жизни в племенах пришел конец. Чувашей лишили их языческих богов, которым они поклонялись, и теперь вместо шаманов они получили православных священников с их богом. Родной язык они утратили. У них отняли чувашские имена, а взамен стали называть русскими именами, например, Ульянами, — по роду занятий (в данном случае от «улей»); отсюда фамилия — Ульянов. Фамилия «Смирнов» происходит от слова «смиренный», то есть послушный, покорный. Ведь только такими желали видеть своих крепостных рабов, поволжских чувашей, их хозяева помещики. Но не тут-то было. Оказалось, что чуваши вовсе не были ни смиренными, ни послушными.

Еще задолго до екатерининских времен жившие по берегам Волги мордовские и чувашские племена познали на себе гнет иноземного владычества. В 1552 году при Иване Грозном была завоевана Казань, столица татарского ханства. Через сто лет русские построили Симбирск, крепость для защиты от татарских набегов. Однако иноземное владычество, будь то татарское или русское, не сломило независимый характер местных племен; их не так-то просто было подчинить своей воле. Это особенно ярко показал Пугачевский бунт, в котором чуваши проявили себя наиболее свирепо. В их душах тлел непокорный пламень, они жаждали возмездия. «Жгите, грабьте, разрушайте! — бросил клич Пугачев. — Хватайте дворян, сделавших вас холопами, вешайте их, не оставляя никого в живых!» Восстание было подавлено, а доля крепостного крестьянина стала еще горше.

Крепостная зависимость передавалась по наследству. Избавиться от нее можно было только с помощью побега или, что бывало крайне редко, выкупа. Следовательно, есть основания полагать, что Александра Ульянова происходила из семьи потомственных крепостных крестьян. В рабство попадали целые семьи, и оно становилось уделом всех без исключения потомков. Если Александра была крепостной, то и Николай Ульянов в определенное время своей жизни не миновал той же участи. Скромный портной из Астрахани, уже в преклонном возрасте взявший себе жену, должно быть, познал, что такое рабство. Несомненно, и дети его, и внуки тоже знали, что это такое, — не на собственном опыте, а скорее всего на уровне подсознания, в глубинах своего существа.

Ульяновы поселились в Астрахани, потому что это был крупный город и оживленный порт, где на всякого хорошего мастера независимо от его происхождения имелся спрос и где можно было выбиться в люди. Хотя Астрахань уже давно была завоевана Россией и входила в состав Российской империи, в то время, то есть в начале XIX века, она совершенно не была похожа на русский город. Здесь еще слишком сильно ощущался Восток, с его базарами, мечетями, с кривыми, узкими, вьющимися улочками, где в долгие, знойные месяцы лета люди утопали по щиколотку в пыли. Таких городов было сколько угодно в Афганистане и даже в Китае, и Астрахань, будучи типичным восточным городом, очень неохотно расставалась со своим прошлым. Чего только не повидал город со времени своего основания — его перестраивал Тамерлан, потом в нем правил татарский хан, Стенька Разин брал город приступом, а Петр I превратил в свой форпост, когда воевал с Персией. Присутствие русских правителей выдавали лишь купола церквей да несколько государственных административных зданий. Здесь по-прежнему кипела своя, особая жизнь, это была граница с Востоком, который контролировал торговый путь из прикаспийских стран через море в низовья Волги, и влияние России в этом регионе какое-то время было не более чем видимостью.

Нам не так много известно о Николае Ульянове, зато у нас значительно больше сведений о его старшем сыне Василии, который после смерти Николая в 1838 году заменил осиротевшей семье отца. Тогда Василию было шестнадцать лет, а Илье семь. Портной не оставил после себя никаких средств, и семья была на грани нищеты. Неизвестно, что их ожидало бы, но Василий возложил на свои плечи все заботы о родных. Он устроился в контору и на свое жалованье содержал мать, сестер и брата. Василий принадлежал к разряду тех жертвенных натур, которые видят смысл жизни в служении близким. Он мечтал стать учителем и собрался было поступать в университет, но понял, что для него это невозможно. Смирившись со своей судьбой, он стал лелеять мечту о том, что по крайней мере младшему брату удастся осуществить то, что не вышло у него. Он хотел, чтобы Илья получил образование. И брат оправдал его надежды. Он прекрасно учился, был умным, воспитанным и добрым мальчиком. У него была хорошая голова, и он отличался блестящими способностями к математике. В возрасте тринадцати-четырнадцати лет он уже помогал семье, зарабатывая уроками математики. Так братья разделили между собой обязанности: Василий был образцовым добытчиком и кормильцем в семье, а Илья был образцовым студентом. Пройдут годы, и Илья найдет простые слова, определившие его отношения с братом, и в этих словах будет все сказано: «Брат был мне вместо отца».

Тем не менее, при всей необычайной самоотверженности старшего брата, Илья никогда не получил бы высшего образования, не имей он поддержки со стороны Попечительского совета. После гимназии он горел желанием поступить в Казанский университет, чтобы изучать математику и физику; курс этих наук читал профессор Николай Лобачевский, создатель неевклидовой геометрии. Но возникло препятствие: в 1848 году прием в университет, где должно было обучаться всего пятьсот сорок студентов, был ограничен и к тому же конкурс на получение стипендии от Его Императорского Величества сильно ужесточен. Однако Илья имел прекрасный аттестат, и тогда директор гимназии написал ректору Казанского университета длинное письмо, в котором настоятельно просил зачислить юного Илью Ульянова в число студентов. «Без стипендии, — писал он, — этот поразительно одаренный мальчик не сможет закончить образования, так как он сирота и совершенно не имеет на это средств».

С 1850 по 1854 год Илья учился на факультете естественных наук Казанского университета. Он носил голубую форму с блестящими золотыми пуговицами, фуражку с кокардой и коротенькую шпагу на левом боку. В университете были установлены жесткие, суровые правила, которым студенты должны были подчиняться. Их тяготу ощутил на себе молодой граф Лев Толстой, поступивший в то же учебное заведение несколькими годами раньше, чтобы изучать юриспруденцию. Невзлюбив царившие порядки, он вскоре покинул университет. Илья Ульянов, будучи стипендиатом Его Императорского Величества, должен был неукоснительно подчиняться дисциплине как никто другой. Это делало его мишенью для насмешек со стороны студентов из состоятельных семей. К тому же он не любил играть в карты, не волочился за девушками и не сорил деньгами, ибо у него их просто не было. Он жил как монах, покорно соблюдая нелепые предписания, словно только для того и был рожден, чтобы вечно повиноваться. Его ничуть не интересовала студенческая жизнь, заманчивая и интересная вне стен университета. Все его помыслы были сосредоточены на занятиях и получении ученой степени, — ведь это открыло бы ему дорогу к педагогической деятельности.

В те времена университетские порядки мало чем отличались от казарменных. Ректором университета обычно был кто-нибудь из известных ученых. Но над ним стоял куратор, назначенный самим царем. В его обязанности входило смотреть за тем, чтобы процесс обучения шел по-военному организованно и четко, чтобы все ходили навытяжку, как на параде, и постоянно демонстрировали свою лояльность. За нарушения наказывали нещадно. Горе было студенту, не удостоившему проходившего мимо генерала приветствием сообразно его чину. А приветствовать генерала надо было таким манером: прежде всего следовало откинуть мантию с левого плеча, обнажив эфес шпаги; затем вытянуть левую руку вдоль туловища по линии бокового шва брючины и, наконец, дотронуться двумя пальцами правой руки до фуражки. Эти театральные штучки ничуть не раздражали Илью Ульянова. Он всей душой был предан царю и выполнял требуемые ритуальные действия с предельной точностью. За все время обучения в университете он не имел ни одной плохой оценки и по окончании был удостоен самых высших похвал. 7 мая 1855 года он получил свое первое назначение — преподавателя математики в дворянском институте в городе Пензе, что находился приблизительно в пятистах верстах от Казани. Кроме того, по рекомендации профессора Лобачевского он выполнял обязанности руководителя метеорологической станции. Кто знает, может, он так и закончил бы свою жизнь скромным учителем математики в провинциальном городе, если бы не его дружба с семьей Веретенниковых. Они-то и посоветовали ему жениться. Иван Дмитриевич Веретенников был инспектором института, в котором учительствовал Илья Ульянов. Его жена Анна была в высшей степени культурной женщиной, читала с одинаковой легкостью книги на немецком и французском языках. У нее была сестра Мария, еще незамужняя. Их познакомили, и Илья Ульянов, которому в ту пору было тридцать два года, женился на Марии Бланк. Большую часть своей молодой жизни невеста провела в имении отца недалеко от Казани.

Сохранилась их свадебная фотография. Марию Ульянову можно назвать довольно интересной женщиной, — в ней было что-то значительное. Не худенькая, с высокой талией; на ней вышитое платье. Особой красотой она не отличалась, — женщины ее типа становятся красивыми с годами. В ее лице читаются упорство, живой ум и веселый нрав. Видно, что она была человеком с сильным характером и при случае могла постоять за себя, чего бы это ей ни стоило. В отличие от Марии облик Ильи Ульянова говорит лишь о его добродушии и мягкости характера. У него уже заметны сильные залысины, он гладко выбрит; лицо плоское, глубоко посаженные глаза, широкий нос, большой, добрый рот. Он смотрит на мир с ласковым удивлением и интересом, и еще — с великодушием и снисходительностью. Это был человек абсолютно достойный, тонкий, мыслящий, временами импульсивный, подверженный резким сменам в настроении. Такими бывают молодые священники или настоящие педагоги, по призванию своему решившие отдать всю жизнь делу воспитания юных поколений. Помимо этой свадебной фотографии сохранились еще несколько его портретов. Но здесь он уже отрастил бороду; волосы на голове зачесаны назад так, что лоб его кажется неестественно большим и странно непропорциональным, и это вместе с большой седеющей бородой придает его лицу выражение дикой исступленности, что было совершенно несвойственно его натуре.

С легкой руки Веретенниковых брак получился счастливый. Илья Николаевич называл свою жену на английский манер — Мэри или Мери, что тогда было в моде; такое звучание ему больше нравилось, чем имя «Мария», которым она была крещена. До последнего дня его жизни она любила его беззаветной любовью, и даже в какой-то степени преклонялась перед ним. В нем было столько нежности, великодушия и терпения.

Его женитьба совпала с новым назначением. Он был переведен в Нижний Новгород, значительно более крупный и колоритный, нежели Пенза. Супруги поселились во флигеле при гимназии. Их жизнь протекала в покое и комфорте, как и подобало в те времена жить семье, принадлежавшей к средней буржуазии. Вечерами они собирались в гостиной и пели под аккомпанемент на рояле или играли в карты; посещали театр, ходили в гости к коллегам, принимали их у себя. Мария заботилась о муже, занималась пением, ухаживала за цветами в саду, активно участвовала в жизни местного общества, — словом, полностью реализовала себя. Единственное, что омрачало ее существование, — она скучала без мужа, когда ему приходилось по выходным дням отлучаться из дома, чтобы подтянуть по своему предмету какого-нибудь неуспевающего ученика. Это было спокойное, размеренное существование. В Москве или в Петербурге такой образ жизни сочли бы безнадежно провинциальным. Так оно и было, но в России больше, чем в любой другой стране, провинция служила той сокровищницей, из которой вышли лучшие умы и таланты. Пишущая братия могла сколько угодно рассуждать о невыносимой скуке провинциальной жизни, но на самом деле в крупных губернских центрах зрела интеллектуальная мощь, кипела своя культурная жизнь. Илья Николаевич прекрасно сознавал, что как педагог он обязан всячески развивать и поощрять культурные начинания в своем городе. Постепенно он стал проявлять большие способности в административной деятельности. Это было отмечено, и местное начальство решило подыскать ему должность, где его таланты могли бы проявиться в полную меру.

От брака Марии и Ильи Ульяновых родилось шестеро детей. В 1864 году родилась Анна, двумя годами позже — Александр. Затем в течение четырех лет у них детей не было, после чего на свет появился Владимир, а вслед за ним — Ольга, в 1871 году, и Дмитрий — в 1874-м. Снова четырехлетний перерыв, и появляется еще одна дочь, Мария. Младенец Николай, родившийся в 1873 году, прожил всего несколько недель. Доведись Илье Николаевичу, верному слуге царя-государя, узнать, что все оставшиеся в живых дети уйдут в революцию, он бы неминуемо сошел с ума.

До некоторого времени мы имели весьма скудные сведения о семье Марии Бланк. Советские идеологи окружили родословную Ленина по материнской линии плотной завесой тайны, имея на то соответствующие причины. Теперь-то все разъяснилось. То, что Илье Николаевичу со временем было даровано потомственное дворянство, — он имел чин действительного статского советника и пользовался соответствующими привилегиями и почестями, а также правом занимать высокие должности, — это, как считала коммунистическая верхушка, было еще полбеды. В конце концов, выйдя из низов, он сам пробил себе дорогу в жизни, неустанно трудясь на ниве просвещения, и был заслуженно вознагражден. Получалось, что он был достойным отцом великого сына. Что же касается семейства матери Ленина, то оно никак не соответствовало коммунистическим стандартам. Такая родня Ленину была ни к чему. Как-никак они владели землей, крестьянами, жили в достатке.

О семье Бланков еще не все известно, загадки остаются. Но что касается личности Александра Дмитриевича Бланка, когда-то юного студента санкт-петербургской Медико-хирургической академии, куда он поступил в 1818 году, тут никаких загадок нет. Через шесть лет, по окончании Академии, он был отправлен работать врачом в Смоленскую губернию, потом в Пермь, а оттуда — на оружейные заводы в город Златоуст, на Урал. Бланк происходил из семьи немецких колонистов, из числа тех, кто был приглашен в Россию Екатериной Великой; тогда им было предложено селиться в низовьях Волги. Было это в 1762 году. Немецкие поселения должны были служить барьером на пути татар, временами вторгавшихся в пределы России. По сложившемуся обычаю молодежь из немецких семей женилась и выходила замуж, выбирая себе пару из среды таких же немцев-колонистов. Александр Бланк, не будучи исключением, взял себе в жены девушку-немку, Анну Ивановну Гросхопф. Гросхопфы принадлежали к сословию средней городской буржуазии. Это было почтенное, зажиточное семейство, культурное, разумное, способное к коммерческому делу. Брат Анны Карл достиг должности вице-президента торговой компании, занимавшейся экспортом. Другой брат, Густав, стал таможенным инспектором в Риге. Все в доме Гросхопфов говорили на трех языках: русском, немецком и шведском, а на шведском потому, что мать их была шведкой. В девичестве ее звали Анна Карловна Остедт.

В 1847 году Александр Бланк, который в ту пору уже был в зрелом возрасте, решил бросить врачебную практику и, поселившись в деревне, сделаться обыкновенным помещиком. Он был человеком неуемного нрава, решительным и самовольным. Деятельность уездного врача его, видимо, сковывала, не давала простора его энергии. У Бланка было шесть детей: сын Дмитрий и пять дочерей — Анна, Любовь, Екатерина, Мария и Софья. И вот он с женой и детьми осел наконец в деревне Кокушкино, в собственном имении, занимавшем около тысячи десятин земли на берегу реки Ушны. Имение его находилось в пятидесяти километрах от Казани. Он был истый волжанин; здесь он прожил до конца своих дней, здесь и умер.

Хотя Бланк и был врачом, но есть предположение, что он не очень-то доверял медицине, а больше верил в волшебные свойства воды. В его представлении вода целебно воздействовала на организм и излечивала от болезней, будучи применяема как внутренне, так и наружно. Он даже написал книгу на этот предмет со странным названием: «Как живешь, тем и исцеляйся». В ней он описывал благотворное воздействие на организм ванн, душа и вод из артезианских колодцев. Конечно, он был немножко чудак, но его идеи не были оригинальны. Он жил в эпоху, когда многие вдруг заговорили о воде и ее чудодейственных качествах. И все же его можно назвать оригиналом, потому что он все свои опыты доводил до крайности. Например, он приказывал дочерям закутываться на ночь во влажные простыни, «чтобы укреплять нервы». Он заставлял их зимой и летом носить ситцевые платья с короткими рукавами и низким вырезом у шеи и строго-настрого запретил им пить чай и кофе, считал и то и другое ядом.

Опасные эксперименты с влажными обертываниями обошлись без дурных последствий. Ни одна из его дочерей не умерла от воспаления легких. Напротив, в каждой из них проявилась в дальнейшем личность, и, между прочим, достаточно привлекательная внешне. Анна, как уже говорилось выше, стала женой Веретенникова. Любовь вышла замуж за Ардашева, имевшего отношение к аристократии. Софья была замужем за неким Лавровым, крупным помещиком Ставропольской губернии. Екатерина стала женой учителя по фамилии Залежский. Мария была одной из младших дочерей Александра Бланка, его любимицей. Он потерял жену и, возможно, хотел подольше подержать рядом с собой последнюю, еще незамужнюю дочь.

Это были трудные времена для помещиков в России. Освобождение крестьян, которое произошло в 1861 году, не принесло радости ни тем ни другим. И помещики, и крестьяне считали, что их обманули. Согласно «Акту об освобождении» крестьяне получали в свое пользование наделы из помещичьих земель, но должны были платить за них бывшим землевладельцам. Поместье Бланка было урезано, цена на землю снижена; он потерял мельницу и примерно двести десятин земли. Но даже за вычетом этих потерь он остался владельцем приличной доли недвижимости; в его распоряжении были слуги, кареты с лошадьми. Иногда он вдруг вспоминал, что когда-то занимался врачебной практикой, и тогда он посещал своих приболевших крестьян и лечил их. В 1873 году он умер в своем имении Кокушкино, прожив здесь барином чуть не треть жизни. По понятиям того времени его владения были скромны в сравнении с поместьями, насчитывавшими по четверть миллиона десятин, — а такие, как известно, в Поволжье встречались. Но его имения вполне хватало для того, чтобы ему и всей его семье жилось в нем безбедно и вольготно.

В те годы Василий Ульянов уже был вполне обеспеченным человеком, — он имел хорошую должность в одной из торговых фирм Астрахани. Если Илье нужны были в долг деньги, ему стоило только заикнуться, и брат Василий был к его услугам. До нас дошло изображение Василия на фотокарточке. Он сидит в небрежной позе в кресле, подчеркнуто элегантно одетый, на губах его играет загадочная полуулыбка. Но что особенно поражает нас в этом портрете, так это его невероятное сходство с племянником — Лениным.

Итак, известно, что с одной стороны семья Ленина ведет свое происхождение от немцев и шведов — коммерсантов, людей степенных и деловых, типичных представителей класса буржуазии; и от помещиков, владевших землями и крепостными. С другой стороны родового древа — дикие чуваши, жившие племенным строем, а потом при Екатерине Великой попавшие в крепостную зависимость. От своих тевтонских и скандинавских предков Ленин унаследовал железную волю и безжалостную методичность. От чувашских предков — неистовость и раскосые глаза.

В нем текла кровь немца, шведа, чуваша. В нем не было ни капли русской крови.