"Столетов" - читать интересную книгу автора (Виктор Николаевич Болховитинов)

V. СТОЛЕТОВСКИЙ КРУЖОК

«Поколение, для которого начало его сознательного существования совпало с тем, что принято называть шестидесятыми годами, — говорил в 1907 году К. А. Тимирязев, — было, без сомнения, счастливейшим из когда-либо нарождавшихся на Руси. Весна его личной жизни совпала с тем дуновением общей весны, которое пронеслось из края в край страны, пробуждая от умственного окоченения и спячки, сковывавших ее более четверти столетия».

Словно вешние воды, прорвавшие плотину, хлынули новые молодые силы; множество виднейших деятелей русской культуры — замечательных художников, композиторов, писателей, философов, скульпторов, критиков — появилось в те годы.

Энгельс писал: «Если у общества появляется техническая потребность, то она продвигает науку вперед больше, чем десяток университетов»[11]. Такая потребность стала настоятельной в России ко второй половине XIX века. В шестидесятых годах в русском обществе пробуждается небывалый интерес к естествознанию. В эти годы русский народ выдвинул из своих рядов целую плеяду ученых.

Молодые ученые: химики А. М. Бутлеров, Д. И. Менделеев, В. В. Марковников, астроном Ф. А. Бредихин, физиолог И. М. Сеченов, ботаники К. А. Тимирязев, врач С. П. Боткин, физики М. П. Авенариус, Н. А. Умов, биологи И. И. Мечников, А. О. Ковалевский, палеонтолог В. О. Ковалевский, зоолог А. П. Богданов и многие другие вместе со старшим поколением: физиками Б. С. Якоби, Э. X. Ленцом, Ф. Ф. Петрушевским, ботаниками Л. С. Ценковским, А. Н. Бекетовым, химиками Н. Н. Зининым, А. А. Воскресенским, Н. Н. Бекетовым, математиком П. Л. Чебышевым, — образуют прославленную когорту русских естествоиспытателей.

Новое поколение русских ученых вместе со старшим создает уже в шестидесятых годах открытия мирового значения, начиная, пожалуй, самый плодотворный период в истории дореволюционной русской науки.

В 1869 году Д. И. Менделеев сообщает ученому миру о своем бессмертном открытии — периодическом законе.

И. М. Сеченов создает теорию условных рефлексов, тем самым закладывая основы научной физиологии.

В эти годы А. М. Бутлеров, развивая свою знаменитую структурную теорию, осуществляет ряд классических синтезов.

Всему миру становится известным имя П. Л. Чебышева. Гениальный математик решает сложнейшие проблемы теории чисел, превращает своими трудами теорию вероятностей в настоящую науку и создает научную теорию механизмов. Знаменитый математик применяет математические методы к решению насущных проблем техники и естествознания.

В Казани трудится ученик Бутлерова В. В. Марковников, он разрабатывает теорию химического взаимодействия, открывает законы, управляющие взаимным влиянием атомов в химических соединениях.

Приступает к научной деятельности великий ученый-революционер К. А. Тимирязев. Своей статьей «Книга Дарвина, ее критики и комментаторы», напечатанной в «Отечественных записках», он начинает свою беспримерную деятельность пропагандиста материалистической биологии. В эти годы он создает и свою бессмертную работу «Спектральный анализ хлорофилла».

Все новые и новые работы выходят из-под пера гениального астронома Ф. А. Бредихина.

Трудно даже бегло перечислить все великие открытия, совершенные тогда русской наукой. А ведь ей приходилось развиваться в тяжелейших условиях. Правительство прилагало все усилия, чтобы заморозить ту весну, о дуновении которой говорил Тимирязев.

Русские ученые не встречали никакой поддержки со стороны правительства. Оно отказывало им в средствах, необходимых для развертывания научной работы.

Тимирязев вспоминал, например, что когда ему в Петербургском университете пришлось делать опыт по знаменитой реакции Зинина, все необходимые реактивы для этого он вынужден был купить на свои деньги.

К концу шестидесятых годов положение стало еще более тяжелым. Выстрел бывшего студента Московского университета Каракозова в Александра II был использован реакцией как сигнал к наступлению.

Начался белый террор. Были закрыты прогрессивные журналы «Современник» и «Русское слово». Правительство обрушилось на университеты, видя в них «очаги крамолы». Навести «порядок» в высших учебных заведениях было поручено графу Д. А. Толстому, кстати сказать, совмещавшему пост министра народного просвещения с постом обер-прокурора святейшего синода.

Министерские циркуляры стали по частям отнимать те немногие права, которые давал университетам устав 1863 года. Чиновники стремились скорее похоронить все остатки свобод, предоставленных университетам.

Цензура беспощадно начинает преследовать все передовое, развитию науки ставятся все новые бюрократические рогатки. За прогрессивной профессурой устанавливается полицейская слежка.

Надо было иметь большое мужество, чтобы в этих условиях отстаивать высокие идеи шестидесятых годов, идеи Чернышевского, Добролюбова, Писарева.

Но остановить развитие науки правительство не смогло. Несмотря на все препятствия и ограничения, русская наука продолжала итти вперед. Она росла и крепла под знаком великой идеи служения родине, служения народу!

Нет в истории культуры примера более кровной связи с народом, более самоотверженного служения ему, стремления отдать ему все силы и знания, чем история русской науки.

Русская наука всегда была демократична, постоянно в скрытой или в явной форме была в оппозиции царскому правительству.

«В науку с большой охотой шли главным образом «низы», — писал президент Академии наук СССР С. И. Вавилов, — дети крестьян, мелких чиновников, всякого рода «разночинцев»… Господствующие классы — дворянство и крупная буржуазия — редко отпускали своих детей учиться. Это была невыгодная, неясная, да и трудная профессия».

Демократичная в самой основе своей, русская наука всегда была связана с передовой, революционной идеологией. Крупнейшие русские ученые неизменно шли тем путем, который прокладывала передовая общественная мысль — мысль Радищева, декабристов, Герцена, Белинского, Чернышевского, Добролюбова.

Огромное плодотворное влияние на развитие русской науки оказал впоследствии марксизм-ленинизм, великое учение Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина.

Корнями уходящая в толщу народа, связанная с передовым, революционным мировоззрением, русская наука шла вперед под знаменем материализма.

Воинствующим материалистом был уже тот человек, которого отечественная наука назвала своим отцом. Великий естествоиспытатель Ломоносов был и великим мыслителем, пламенным борцом с реакционным идеалистическим мировоззрением, борцом за материализм. Он утверждал материальность всей вселенной, ему было ясно, что материя находится в постоянном движении. Он знал, что подобно тому, как нельзя мыслить материю без движения, так не может быть и движения без материи. Вспомним, что эти истины еще и посейчас недоступны многим западным ученым.

У Ломоносова не было сомнений в познаваемости мира, в том, что все явления могут быть объяснены на основании естественных законов. Ломоносову была чужда апелляция к каким бы то ни было божественным, сверхъестественным силам.

Продолжая линию, начатую Ломоносовым, прогрессивные русские ученые боролись за научно-материалистическое объяснение явлений природы.

Тимирязев, Менделеев, Лобачевский, Сеченов, Умов, Павлов — это имена не только корифеев естествознания, это имена людей, внесших немалый вклад в сокровищницу материалистического миропонимания.

Верность материалистическим идеям помогала деятелям русской науки одерживать славные победы.

Путь русской науки, как и русской литературы и искусства и всей русской общественной мысли, — это путь величайших революционных открытий, далеко опережающих свое время, это всегда прозрение в будущее.

И это наперекор укоренившемуся в правящих классах царской России пренебрежению к народу, к создаваемой лучшими его силами науке и культуре. Царское правительство боялось народных талантов, боялось смелой, самобытной народной мысли; оно старалось всеми средствами помешать распространению знаний в народе. Но лучшие люди русской науки всегда были борцами за просвещение народа. Горячая любовь к родине, к народу, сознание долга перед ним порождали в них страстное желание донести до широчайших народных масс великий свет истинного знания.

Идея общественного долга ученого, стремление сделать науку орудием просвещения и раскрепощения народа с особенной силой проявились в шестидесятые годы.

Вспоминая развитие естествознания тех лет, К. А. Тимирязев писал: «Если спросят, какая была самая выдающаяся черта этого движения, можно, не задумываясь, ответить одним словом — энтузиазм, тот увлекающий человека и возвышающий его энтузиазм, то убеждение, что делается дело, способное поглотить все умственные влечения и нравственные силы, дело, не только лучше всякого другого могущее скрасить личное существование, но, по глубокому сознанию, и такое, которое входит необходимою составною частью в более широкое общее дело, как залог подъема целого народа, подъема умственного и материального. Этот энтузиазм был отмечен чертою полного бескорыстия, доходившего порою до почти полного забвения личных потребностей».

Характерной чертой русского естествознания шестидесятых годов было то пристальное внимание, с которым относились его представители к вопросу распространения науки. Замечательными воспитателями молодежи и мастерами популяризации научных знаний были Сеченов, Тимирязев, Умов и многие другие корифеи русской науки.

Они отдавали много сил чтению публичных лекций, созданию популярных статей и книг.

Условия, в которые была поставлена русская паука, определили весь духовный склад ее деятелей.

Русскую науку приходилось создавать вопреки правительству, наперекор всем его стараниям остановить ее рост. Ученым приходилось вести нескончаемую жестокую войну за свое право на творчество. Тип кабинетного ученого, отгородившегося от всего мира своими фолиантами, пробирками и колбами, не мог появиться в среде передовых русских ученых.

Для русских передовых деятелей науки был характерным тип ученого-борца. Менделеев, Сеченов, Бредихин, Бутлеров, Марковников — все они были боевыми людьми, умеющими воевать. Быть другими они не могли. Это было бы равносильно отказу от научной работы.

Молодой Столетов на первых же порах своей деятельности заявил себя достойным соратником «могучей кучки» русских ученых.

Столетов самозабвенно любил родину. Все, что было сделано русскими людьми, всегда находило горячий отклик в сердце ученого-патриота.

В обширной переписке Столетова масса писем, присланных и безвестными русскими людьми. Многие знали, что, написав Столетову, можно быть уверенным, что этот человек не отмахнется и не отмолчится, что он найдет время для того, чтобы поддержать и ободрить любого человека, желающего заняться наукой.

Обращаясь к Столетову с просьбой рассмотреть работу и понимая, что ученый очень занят, бывший его ученик математик И. С. Громека писал ему: «Я никогда не решился бы на эту просьбу, если бы не знал, с каким интересом и вниманием относитесь Вы ко всему, что пишется на русском языке по физике».

Столетов, еще будучи сторонним преподавателем университета, показал, что он умеет воевать за русскую науку. После выздоровления он сразу начал кампанию за осуществление второй части намеченной им программы.

Теперь надо было добиться того, чтобы университет имел физическую лабораторию.

Столетов берет слово на заседании совета профессоров. Он стремится убедить университетское начальство в необходимости открытия учебно-исследовательской лаборатории.

Горячо и гневно он говорит о том, что без лаборатории физико-математический факультет вынужден выпускать недоучек, что невозможно одними только лекциями вырастить настоящих исследователей.

Физик не может, подобно математику, работать, имея в руках только бумагу и карандаш. Для того чтобы природа раскрыла свои секреты, у физика в руках должны быть средства заставить ее заговорить. Физика — наука экспериментальная. Опыт, эксперимент — главное ее оружие.

Учиться владеть этим оружием будущие физики должны уже на студенческой скамье.

Университет не может не иметь лаборатории! Она нужна не только студентам, надо позаботиться и о профессорах! Они не имеют права быть только педагогами, они должны вести исследовательскую работу! Университетские кафедры нужно превратить в центры научно-исследовательской работы, говорит Столетов.

Столетов пишет докладные записки университетскому начальству, выносит на обсуждение кафедры физики примерные сметы расходов, необходимых для организации лаборатории. Он доказывает, что просимая им сумма есть минимум.

Когда-то, на заре физики, во времена Галилея и Ньютона, когда устанавливались основные физические понятия, разговор с природой можно было вести с помощью простых средств — веревочек, блоков, рычагов, наклонных плоскостей. Именно на этих примитивных приспособлениях были открыты законы механики.

Но времена изменились. Чем глубже проникают физики в тайники природы, тем все большим трудом приходится вырывать у природы ее секреты.

Уже властно заявила свое право на существование наука об электричестве. Для исследования электрических явлений недостаточно полукустарных и грубых приборов, нужна тонкая измерительная аппаратура.

Сложной и хитроумной аппаратуры требуют и все остальные широко развившиеся главы физики — учение о теплоте, свете, газах, жидкостях.

Столетов в полном смысле слова одержим идеей создания физической лаборатории.

Ведь это позор, говорит он, что студенты выходят из университета совершенно беспомощными в обращении с приборами, что русским физикам для осуществления экспериментальной части своих исследований приходится ездить за границу, работать в чужих лабораториях.

С глухим раздражением выслушивают Столетова министерские чиновники. Ему говорят: средств на лабораторию нет, нет для нее и помещения в университете.

Но складывать оружие Столетов и не думает. Создание лаборатории — это одна из его основных жизненных задач. Это не прихоть. Разве только ему нужна лаборатория?

Сколько его юных слушателей жаждут своими руками проверить все, о чем он им рассказывал! А сколько студентов уже имеют свои замыслы, у скольких уже выкристаллизовались свои темы для научных работ! Но эти замыслы остаются неосуществленными, их негде претворить в жизнь.

Отказы не охлаждают Столетова.

Он упорно стоит на своем. Почему он не сможет добиться того, чего уже добились химики? Ведь удалось же Зинину основать ставшую теперь знаменитой Казанскую химическую лабораторию, из которой вышли прославленные химики — Бутлеров, Марковников. До Столетова доносятся вести о том, что и в Петербурге молодой химик Менделеев вместе со своим учителем Воскресенским и химиком Соколовым создали химическую лабораторию.

Известия об успехах химиков радовали Столетова, помогали ему еще упорнее отстаивать свою идею.

Столетов даже не помышлял о возможности поражения. Он настолько был уверен в том, что в конце концов добьется открытия лаборатории, что уже в 1870 году вместе со своим учеником, будущим профессором физики Николаем Николаевичем Шиллером, начинает готовить задачи для будущего физического практикума. По целым дням вместе с Шиллером он орудует в физическом кабинете, конструируя установки для проведения опытов.

В годы хлопот о создании лаборатории у Столетова возникает крепкая дружба со многими передовыми людьми университета.

Большие люди всегда обладают необыкновенной притягательной силой для окружающих.

Неотразимо привлекателен был и Столетов для людей, близко соприкасавшихся с ним.

Другом Столетова становится механик, математик и ботаник Василий Яковлевич Цингер (1836–1907), воспитанник Давидова и Брашмана.

Цингер продолжает традиции своих учителей. Свое выдающееся математическое дарование Цингер применяет для решения сложных физических задач.

Это характерно и для другого друга Столетова — математика и механика Федора Алексеевича Слудского (1841–1897). В математике он также видит инструмент для решения задач, выдвигаемых естественными науками.

Близким Столетову человеком становится его прежний учитель, астроном Федор Александрович Бредихин, имя которого в то время уже было овеяно всемирной славой.

Товарищем Столетова становится профессор зоологии Анатолий Петрович Богданов, одним из первых начавший пропагандировать эволюционную теорию происхождения животных и человека.

Все эти люди, как и Столетов, борются за то, чтобы сделать возможным самостоятельное развитие наук, которым они посвятили себя. Для всех них наука это не только средство познания природы, это и великая общественная сила.

В годы, когда сверху насаждалось низкопоклонство перед всем заграничным, когда в учреждении, которое должно было бы стать штабом русской науки, — в Академии наук — господствовали иностранцы и отечественные реакционеры, эти люди смело шли против течения, отстаивая научное национальное самосознание, борясь за право русских людей на свободное творчество.

Цингер, Слудский и Давидов деятельно работали в Московском математическом обществе.

Большие заслуги перед русской наукой были и у Богданова, создавшего многочисленную научную школу. Кафедра биологии и зоологии при Богданове превратилась в подлинную кузницу молодых кадров, стоящих на позициях материалистической науки.

Серьезной заслугой товарищей Столетова было и то исключительное внимание, которое они уделяли созданию научной общественности. Наверху об этом никто и не помышлял. Более того, правительство было заинтересовано в том, чтобы оторвать ученых от народа, отгородить каменной стеной науку от широких масс.

Русские ученые начали создавать научную общественность наперекор правительству, борясь со всевозможными, порой весьма циничными и унизительными, противодействиями. Те, которым были не по душе эти стремления русских ученых, не гнушались действовать и рублем, урезая и без того скромные средства, отпускавшиеся на содержание университетов.

По инициативе русских ученых в России одно за другим возникают научные общества. Много в этом направлении делают московские ученые. В 1864 году Брашман основал Московское математическое общество.

По инициативе Богданова, Давидова и Щуровского в 1865 году было основано Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии.

Слово «любители» стояло в названии этого общества не случайно.

Общество ставило своей задачей включить в свой состав не только ученых, но и всех, интересующихся наукой. Привлекая в общество людей, связанных с техникой и промышленностью, общество преследовало цель пробудить интерес к науке в широких слоях населения, чтобы завоевать ей общественную поддержку.

В 1867 году собрался I съезд русских естествоиспытателей и врачей. Регулярно потом повторявшиеся съезды естествоиспытателей и врачей сыграли громадную роль в развитии русской науки.

Через несколько лет, в 1872 году, в Петербурге возникает еще одно общество — Русское физико-химическое.

Идея объединения научных сил близка Столетову. Он становится членом одного из старейших научных обществ — Московского общества испытателей природы. Он входит в состав Математического общества. Впоследствии он становится членом Общества любителей естествознания, этнографии и антропологии.

Ему, человеку, воспитанному на идеях великих русских просветителей, близок девиз этого обществу: «Содействовать самостоятельному развитию естествознания в России и тому, чтобы это знание из кабинета ученого поступало в массу народа и становилось его умственным достоянием».

После выздоровления Столетов деятельно принялся за объединение московских физиков.

Столетов ясно понимал, как полезно для ученого находиться в коллективе. Нельзя создавать науку, будучи оторванным от других ученых, замкнувшись в своей скорлупе. Привычка к товарищеской взаимопомощи возникла у Столетова давно — и в школе, и в университете, и за границей он всегда жил в окружении товарищей, друзей, соратников.

Без научной среды, без научного коллектива ученый неизбежно будет вариться в собственном соку, отставать от своего времени. Это понимали все передовые ученые того времени. Это понимал и Столетов.

Находиться в коллективе, в научной школе особенно важно для молодых формирующихся ученых. А в России физика развивалась как наука, представленная в основном только рядом блестящих одиночек. Ни великому русскому физику Петрову, ни Якоби, ни Ленцу не удалось создать физическую школу, тогда как только школа могла обеспечить массовое, широкое развитие научной мысли.

Сам увлеченный наукой, влюбленный в свое дело, Столетов увлекает за собой и своих слушателей.

В отношении студентов к Столетову с огромной силой проявилось то, о чем замечательно сказал Менделеев: «Не тот профессор должен получать… одобрение, который только сообщает юношеству признанные истины, но тот, который сверх того личным примером дает образцы того, для чего назначаются высшие учебные заведения, то-есть тот, который наиболее вносит в науку самостоятельного, нового. Профессоров, к этому неспособных, то-есть способных лишь повторять зады и их излагать, надо мало для высших учебных заведений, хотя без них дело обойтись не может, и хотя в управлении высшим учебным заведением и им надо дать известное место, однако преобладающее значение во всех отношениях должны получить лишь те профессора, которые продолжают итти вперед и заражают своими стремлениями массу потомства!»

Столетов всегда готов прийти на помощь студентам, интересующимся наукой. Его книги, журналы всегда в их распоряжении. Каждый студент знает, что стоит ему обратиться к Столетову — и он получит исчерпывающий ответ на всякий вопрос. Ученый подскажет ему тему для реферата, внимательно, любовно поправит данную ему на просмотр научную работу.

Столетов не ждет, чтобы слушатели находили его. Он сам ищет среди молодежи, окружающей его, людей способных, могущих стать настоящими учеными.

Талантливых людей он приближает к себе, они становились завсегдатаями его квартиры.

Столетов «открывает» многих людей, ставших впоследствии выдающимися деятелями русской науки.

Столетов первым угадал необыкновенные способности к математической физике у длинноволосого, с мечтательными голубыми глазами юноши Николая Умова, учившегося у него в 1866–1867 годах. Из этого юноши выйдет большой ученый, присмотревшись к Умову, понял Столетов.

Нравилось Столетову в Умове и то, что тот, находясь на студенческой скамье, не замыкается в академической жизни. Молодой студент организует студенческий кружок лекторов. Участники кружка обсуждают на своих собраниях не только проблемы науки, — наболевшие социальные вопросы также волнуют их. Студенты ездят к рабочим, читают им лекции по естественным наукам и по истории. Кружок Умова просуществовал недолго, — он вскоре после своего основания был закрыт полицией. Но Умов тотчас же организовал другой — математический. Этот кружок принял активное участие в деятельности Математического общества.

После окончания Умовым университета Столетов прилагает все усилия, чтоб оставить Умова для приготовления к профессорской деятельности, и в конце концов, правда не сразу, добивается этого.

Умов оправдал надежды Столетова. Уже в 1870 году он проявил себя как крупный ученый. Первая работа Умова «Законы колебаний в неограниченной среде постоянной упругости» была замечательным исследованием, в котором автор показал себя глубоким, тонким теоретиком.

Столетов открыл и будущего «отца русской авиации», а тогда еще только что окончившего университет студента Николая Жуковского, своего земляка, уроженца села Орехова Владимирской губернии. Сколько интересных замыслов, какой оригинальный ум у этого черного, как жук, долговязого, нескладного юноши!

Жуковский часто заходит к Столетову поделиться своими мыслями, посоветоваться.

После окончания университета он не сразу нашел себе занятия. Юноша живет в Москве, добывая себе средства частными уроками, и понемногу готовится к магистерским экзаменам. Только осенью Жуковскому удалось получить место преподавателя физики во 2-й Московской женской гимназии.

Вместе с Жуковским приходят и его друзья В. В. Преображенский и Н. Н. Шиллер.

В 1870 году Шиллер и Преображенский уже были магистрантами. Настоял на оставлении их при университете Александр Григорьевич.

Частыми гостями Столетова становятся и молодой физик К. А. Фишер, также недавно окончивший университет, и студент П. А. Зилов.

В 1870 году Столетов познакомился с бывшим студентом Робертом Андреевичем Колли.

Юность Колли сложилась неудачно. Еще будучи студентом, он, простудившись на охоте, схватил лихорадку. Не обратив внимания на болезнь и как следует не оправившись от нее, страстный охотник продолжал бродить по болотам. Лихорадка обострилась, приняла хронический характер. Врачи сказали Колли, что пребывание в Москве стало для него опасным. Пришлось уйти из университета с четвертого курса и уехать на юг. Только через три года Колли смог вернуться в Москву.

Приступив к занятиям в университете, Колли с горечью понял, что он неудачно выбрал себе специальность. Юноше стало ясно, что естественные науки — зоология, ботаника — его не интересуют. Его влекла к себе физика. Что было делать? Поступать на математическое отделение, чтобы изучать физику, когда все естественно-историческое отделение было пройдено? Это означало бы, что нужно провести в университете еще два года. Колли решил по-иному восполнить свои пробелы в знании физики. Окончив университет, он стал самостоятельно изучать высшую математику. Талантливый юноша быстро освоил математические премудрости. Интерес Колли к физике был настолько велик, что он решил обзавестись у себя на дому физической лабораторией. В этой лаборатории он сделал свои первые исследования.

В тот период, когда юноша в полном одиночестве работал дома, лишенный какой-либо — поддержки, судьба столкнула его со Столетовым.

Ученый принял в нем живое участие. Он добился того, что Колли, несмотря на то, что тот был кандидатом естественно-исторического отделения, было разрешено держать испытания на магистра физики.

В 1870 году ученики Столетова стали приходить к нему домой не порознь, а вместе.

На квартире Столетова еженедельно стал собираться физический кружок.

Так было положено начало физической школе Столетова. Так осуществился первый призыв его учеников.

Заседания физического кружка посещали и товарищи Столетова по университету — Цингер, Бредихин, Слудский.

Заседания кружка проходили в дружеской, задушевной обстановке. Собирались люди, которые любили науку, умели работать и желали работать.

Всем было что рассказать, чем поделиться с товарищами — и маститым ученым Цингеру и Бредихину и еще только пробующим свои силы на научном поприще Умову, Жуковскому.

Выслушав рассказ знаменитого Бредихина о его новом открытии, касающемся комет, участники кружка с интересом слушают и магистранта Колли, задумавшего интереснейшее исследование работы, производимой электрическим током.

На собрании кружка участники обмениваются мыслями о животрепещущих проблемах науки, читают рефераты о последних достижениях физики. Время летит незаметно. Сколько впечатлений остается у каждого после заседаний кружка, сколько возникает новых мыслей!

И в центре кружка, конечно, сам хозяин дома — умный и обаятельный Александр Григорьевич.

Позднее Николай Егорович Жуковский писал об этом времени: «Я живо вспоминаю квартиру покойного на Тверской улице, в которую в первый раз я пришел на заседание физического кружка, устроенного Столетовым. Докладчиками были Умов и я. Александр Григорьевич вместе с Преображенским и Фишером, составившими компанию, сидел около маленькой доски. Александр Григорьевич принимал живое участие в беседе и посмеивался со свойственным ему живым юмором над необычайно длинным маятником, о котором говорил я».

Нужно было обладать громадной разносторонностью знаний, чтобы направлять деятельность такого кружка, где сегодня на одном из заседаний дискутируется какая-нибудь сложная проблема теории вероятностей, а на следующем разбирается вопрос о течении вязкой жидкости. Александру Григорьевичу это давалось легко. Человек изумительной эрудиции, он каждому участнику кружка мог быть полезен. Каждый мог черпать нужные ему сведения из громадной сокровищницы знаний Столетова.

Собрания кружка проходили не только в разговорах о науке. Часто, окончив деловую часть, собравшиеся усаживают за рояль руководителя кружка. И Столетов охотно играет. Нередко на этих импровизированных концертах выступает Бредихин. Он неплохой скрипач.

А сколько завязывается шутливых споров за чаепитием, сколько рассказывается интересного! Как веселит своих товарищей остроумный Федор Александрович Бредихин, глаза которого постоянно светятся живым, озорным блеском!

Кружок Столетова положил основание школе русских физиков.

Занятия наукой отнимают у Столетова все силы, все время. У него нет личной жизни. Его личная жизнь отдана безраздельно науке. Оставшемуся до конца своих дней холостяком Столетову среда ученых, студентов и учеников заменяла семью.

Деятельность его многообразна: университет, занятия в кружке и в математическом обществе, хлопоты по устройству физической лаборатории. Как и Ломоносов, Столетов мог сказать о себе: «Голова много зачинает, да руки одни».

В это время, в 1871 году, в голове Столетова уже зреет план новой научной работы. Она, как и первая, будет посвящена исследованию электричества.