"Булавин" - читать интересную книгу автора (Виктор Иванович Буганов)
СБОР КАРАТЕЛЕЙ
Зима, весенняя распутица приостановили продвижение шведов, и пребывание Петра в своем «парадизе» затянулось. Еще в конце марта Петр заболел — непрерывные и лихорадочные переезды в санях и верхом на коне, спешные дела, нервотрепка, холода и слякоть измотали его вконец, и он слег в постель. Впрочем, вскоре оклемался, и пошли снова дела, заботы, распоряжения. Не забывал и увеселения, особенно на море, отвоеванном у шведов, — на буерах плавал от Петербурга к Петергофу и Кронштадту, приучал к морю членов своего семейства.
К этой суете и заботам в начале апреля добавилась новая, точнее — старая, но отошедшая на второй или третий план, докука — сообщили, что на Дону снова разгорается восстание. Прошлогодняя Либерия, как видно, не погасла, и царь снова вынужден заняться ненавистными ему бунтовщиками.
На границе с Доном, в районе Острогожска, стоял С. П. Бахметев, поставленный во главе карательных сил. Ему с «москвичами», входившими в его полк, велели перейти в Тамбов — охранять Тамбовский и Козловский уезды. Он получил помощь из Воронежа — 500 драгун и 500 солдат. В Острогожске остался Тевяшов со своим полком «на стороже». Имелись силы и в других городах. Но их воеводы, сообщая царю, московским властям о действиях повстанцев, постоянно жалуются на слабость своих гарнизонов, просят прислать московские или иные полки.
В конце марта московские Разрядный и Посольский приказы, получившие известия из Киева и Азова, Острогожска и Козлова, рассылают распоряжения. Киевский и белгородский воевода князь Голицын получает предписание:
— Великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич указал тебе, ближнему стольнику и воеводе князю Дмитрею Михайловичю, о военном поиску и промыслу над бунтовщиком Булавиным с ево единомышленники и о бережении великороссийских и малороссийских городов Белогородского и Севского полков ратными людьми чинить по прежнему своему великого государя указу и от прелестных писем иметь осторожность и своевольных людей, где такие явились и впредь явятца, удерживать и до своевольства не допускать, и о искоренении того вора всячески промышлять. А к посланным от гетмана (Мазепы, который послал против булавинцев Полтавский и Компанейский полки. —
Помимо мазепинских полков, в помощь Голицыну должен был идти и курский воевода:
— А для того военного промыслу и поиску и береженья городов и на страх булавинцом ис Курска воеводе князь Андрею Гагарину итить с ратными людьми без замедления и стоять в том месте, где до ево ближняго стольника и воеводы разсмотренью доведетца.
Приказания получили козловский воевода князь Волконский («от булавинцов иметь опасение и осторожность и до разорения не допускать»), Бахметев (о переходе с ратными людьми в Тамбов), Тевяшов (оставаться «для осторожности ж» в Острогожске), боярин князь П. И. Хованский, находившийся у Казани (иметь осторожность от булавинцев, которые «бутто пошли под Саратов», проведывать про них), окольничий П. М. Апраксин, астраханский воевода (тоже следить за «ворами и бунтовщиками», которые пошли к Саратову).
Козловский воевода пишет о малолюдстве козловцев: «а танбовцы всяких чинов люди к отпору тех бунтовщиков в город Танбов збираются оплошно». Ему вторит тамбовский воевода Василий Данилов:
— Ис Танбовской волости ни единый человек в город Танбов не бывал. А как учинился сполох (действия булавинцев в районе Пристанского городка на Хопре. —
Обоих воевод беспокоит воздействие булавинских прелестных писем на местных жителей, которые присоединяются к булавинскому «воровству». Нужно бы послать ратных людей «для розыску и истребительства таких к злому делу склонителей на страх другим. Но за тем, государь, что в Козлове и в Танбове ратных конных и оружейных людей нет, послать в те места немочно, потому, государь, что таких склонителей к злому делу жилище близко того Пристанского городка».
В случае, если Булавин со своими людьми возьмет Черкасск, а потом пойдет под Тамбов и Козлов «для злаго возмущения и разорения», то положение там, по словам Волконского, будет очень трудным:
— И в тот их воровской приход тех Танбова и Козлова городов и в них драгунских и артилерных и нового заводу лошадей и полковых припасов без присланных с Москвы драгунских и салдацких полков и ружья, и припасов, и пороху, и свинцу охранить и отпору дать никоторыми делы немочно.
Волконский, испуганный размахом восстания булавинцев, просит царевича Алексея прислать в Козлов «драгунских и салдацких полков, сколько Ваше величество поволит да... ружья и припасов по 1000 мест, фузей, шпаг с портупеи, сум салдацких, бердышей да по 200 пуд пороху и свинцу. Также, сверх полков, начальных людей, кому козловцы править» (командовать козловцами. —
Особенно нужна для борьбы с восставшими, настаивает Волконский, конница:
— А паче, государь, требуем в Козлов конницы драгунских полков, потому что они, бунтовщики, естьли будут не истреблены, чаю, что начнут разорять конницею в розных местех села и деревни; и пехотою от их воровского разоренья охранить будет немочно.
Беспокоит полковника и состав полков, которые будут присланы из Москвы:
— Да и то Вашему величеству доношу: естьли с Москвы присланы будут полки из рекрутов, которые из волосных и из помещичьих крестьян и тамошних краев, и набраны те полки не в давных временех, то чаю, государь, что они к отпору их, изменников, будут ненадежны для того, государь: обносится у нас слово, что нынешней бунт и начался от таковых беглых крестьян, которые бегают из волостей и из-за помещиков, а паче ото взятья в рекруты; и от иных здешних крестьян есть в бунтовщиках братья или детей и свойственники. И чаю я, холоп твой, что прелестные письма, каков список (копия. —
В начале апреля Посольский приказ из «похода в Литве, в Витепске», сообщает в Черкасск о посылке на Дон «многого числа ратных людей, конных и пеших», им в помощь «из воинского походу из Литвы» послано несколько драгунских полков, «которые за излишком были». Всем им велено собираться на Туле; будет их с 20 тысяч человек. Кроме того, против Булавина велено идти Голицыну с полками Белгородского разряда и слободскими полками, Мазепе — послать несколько своих компанейских полков.
Власти получают из разных мест известия о действиях булавинцев в козловских, тамбовских, воронежских местах, в городах Борисоглебске, Боброве и др. — отгоне лошадей, конфискации казны, расправах с воеводами и прочими начальниками. Распоряжаются придать Бахметеву полк Рыкмана, драгун и солдат; из Воронежа выделить ему же пушки, пушкарей и подъемных лошадей. Московские дворяне должны были собираться в Ряжске. Козловскому воеводе велено послать с Москвы тысячный драгунский полк Ефима Гулица «без мотчанья» (без промедления).
Полк Гулица вскоре прибыл в Воронеж, и местный воевода Степан Колычев отправил его «в поход по воронежской границе и до Битюга, до Бобровского и до Чиглянского юртов, и до иных сел и деревень, которые обретаютца по Битюгу, для охранения к Воронежу присудственных городов и сел, и деревень и для охранения ж морского флота, который обретаетца в Воронеже и в Таврове, и на устье, чтоб тех воров не допустить в близость и не дать им розмножитца, и тот их воровской вымысл весьма искоренить».
Рыкман непрерывно посылает разъезды, чтобы вызнать силы и намерения восставших. Его приход на Битюг не остался без последствий — повстанцы из Боброва, Чиглы и других сел и деревень по Битюгу «побежали» в свои хоперские жилища, к Пристанскому городку. Рыкман арестовал шесть человек из бобровских и чиглянских жителей, которые «приобщались» к булавинцам.
Местные воеводы ведут переписку между собой, договариваются о взаимной помощи. Полки из Москвы подходят медленно. Сил для борьбы с Булавиным явно не хватает. И Петр, извещенный о тревожном состоянии дел на Дону, принимает срочные и энергичные меры. Назначает нового командующего карательными войсками — майора князя Василия Владимировича Долгорукого, брата убитого за полгода до того князя Юрия Долгорукого:
«Min Her! [28] Понеже нужда есть ныне на Украине доброму командиру быть, и того ради приказываем вам оною. Для чего, по получении сего письма, тотчас поезжай к Москве и оттоль на Украину, где обретаетца Бахметев. А кому с тобою быть, и тому посылаю при сем роспись. Также писал я к сыну своему, чтоб посланы были во все украинския городы грамоты, чтоб были вам послушны тамошния воеводы все. И по сему указу изволь отправлять свое дело с помощью божию, не мешкав, чтоб сей огнь зарань утушить. Piter. Из Санкт-Петербурха в 12-й день апреля 1708».
Царь предоставляет Долгорукому, человеку, одержимому жаждой мести за убитого донской «сарынью» брата, чрезвычайные полномочия — подчиняет ему в районе предстоящих военных действий против «внутреннего врага» все наличные силы и местные власти. Не ограничиваясь общим распоряжением, добавляет еще два, более конкретных. Говорит о выделенных ему полках:
— Роспись, кому быть: Бахметев со всем. С Воронежа 400 драгун, С Москвы полк драгунской фон Делдина да пехотной новой. Шидловской со всею брегадою, также из Ахтырского и Сумскова полков. К тому ж дворянам и царедворцам всем и протчих, сколько возможно сыскать на Москве, конных.
Наставляет нового командующего о том, как действовать против повстанцев:
— Разсуждение и указ, что чинить. Понеже сии воры все на лошадях и зело лехкая конница, того для невозможно будет оных с регулярною конницею и пехотою достичь; и для того только за ними таких же посылать по разсуждению. Самому же ходить по тем городкам и деревням (из которых главной Пристанной городок на Хапре), которыя пристают к воровству, и оныя жечь без остатку, а людей рубить, а завотчиков на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанию (о чем вели выписать из книг князь Юрия Алексеевича) воровства у людей, ибо сия сарынь, кроме жесточи, не может унята быть. Протчее полагается на разсуждение господина маеора.
Царь дает приказ о жестокой и беспощадной расправе с булавинцами, распоряжается пройти огнем и мечом по всем местам Войска Донского, которые охвачены восстанием. Говорит об этом так, как говорил и действовал за десять лет до этого в Москве, в дни страшного стрелецкого розыска. В указе нет ни слова, ни намека на особое положение Войска Донского, его старинные права и привилегии, как будто речь идет о какой-либо внутренней российской губернии или уезде. Донские казаки для царя — всего только «воры», «бунтовщики», которых нужно рубить, колесовать, сажать на кол; они сарынь, которую, как и стрельцов-мятежников, можно унять только беспощадной жестокостью. Недаром царь вспоминает князя Юрия Алексеевича Долгорукого — кровавого и беспощадного душителя разинского восстания. Этот палач в одной своей ставке — Арзамасе — замучил более 10 тысяч повстанцев; а всего в ходе подавления крестьянской войны погибло до ста тысяч ее участников. Подобный пример и вдохновляет Петра с его помощниками, они берут на вооружение кровавые методы своих предшественников.
Долгорукий, отозванный с фронта, прибыл в Москву недели две спустя после царского указа. Столько же ему потребовалось, чтобы добраться из второй столицы до Воронежа. За это время, с середины апреля до середины мая, произошло немало событий. С одной стороны, Булавин разбил Максимова, взял Черкасск и казнил старшину, стал войсковым атаманом; восстание быстро расширяется, булавинцы одерживают победы на западном и восточном театрах военных действий. С другой, каратели постепенно стягивают силы, одерживают первые победы над повстанцами (два поражения Хохлача и др.) . По расчетам Петра, Долгорукий получил достаточно войск, чтобы выступить против восставших:
— Будет наших около 7000, с которыми безопасно поступать возможно.
Светлейший князь Меншиков послал к Козлову и Тамбову 1100 конников полковника Яковлева. Но и этот полк, как и полк Е. Гулица, и московские царедворцы, шли медленно; Волконский из Козлова снова и снова напоминает, жалуется на малолюдство, на плохие «ведомости», которые он получает и «по которым значит весьма, кроме худости, добра ждать нечего, естьли оплошиться и запустить вдаль». Просит у Меншикова ускорить высылку полков из Москвы, прислать еще Ярославский полк. Бояре торопят московских царедворцев, полк фон Делдина (Фалделдина) из Вязьмы, сообщают Войску Донскому о посылке В. В. Долгорукого — «вышнего командира», которому все обязаны подчиняться.
Долгорукий, еще выезжая из Невеля в Москву, писал Петру, что по его указу ему надлежит «немедленно, прося у бога милости, как возможно скоряя, тушить, чтоб тот проклятой огонь больши не разгорался». Запало ему в душу и наставление царя о его старшем родиче:
— В письме, государь, написано ко мне, чтобы мне выписать ис книг князь Юрья Алексеевича. И мне, государь, и бес книг памятно; ежели бог милость свою даст, то буду больше делать с примеру князь Юрья Алексеевича, а нежели Шеина, о чем от вашего величества наслышался.
Майор собирается полностью следовать царскому указу и совету, «примеру» князя-вешателя, погибшего от рук восставших еще при восшествии Петра на престол. Весьма любопытно упоминание о боярине Шеине, о котором, как говорит Долгорукий, не раз ему рассказывал царь. Шеин во время поездки Петра в Западную Европу («Великое посольство») подавлял восстание четырех московских стрелецких полков — разбил их под Истрой, у стен Новоиерусалимского Воскресенского монастыря, взял большинство повстанцев в плен. Провел следствие, после которого повесили 140 человек, около двух тысяч разослал в ссылки по разным городам. Петр, срочно вернувшийся из Вены, остался очень недоволен розыском Шеина и начал новый, жестокий и кровавый, — около 1200 бунтарей-стрельцов стали жертвами необузданного царского гнева и произвола.
Как повстанцы из поколения в поколение передавали друг другу эстафету борьбы с угнетателями, так и каратели передавали свою эстафету пыток и казней повстанцев. Об этом же говорит и ответ Долгорукого-младшего на царскую шутку:
— В цыдулке, государь, ко мне написано, что Ваше величество опасаешься, чтобы я Булавину за ево ко мне дружбу понаровки какой не учинил. Истинно, государь, доношу Вашему величеству: сколько возможно, за его к себе дружбу платить ему буду.
Какую «дружбу» Булавина к майору Долгорукому имеет в виду царь? Несомненно, Петр в такой своеобразной форме напоминает князю об убийстве Булавиным его брата. А тот обещает за то отплатить мятежному атаману самым беспощадным образом. Царь и князь, обмениваясь подобными шутками, понимали друг друга с полуслова: нужно карать, жечь, рубить и вешать без всякой милости. Это и жаждал осуществлять Долгорукий, приближаясь к району восстания.
Булавин в это время шел вниз по Дону, разгромил войско Лукьяна Максимова. Движение ширилось. Волконский шлет панические письма:
— Ныне нам во опщение в путь господина Бахметьева и подполковника Рыкмона в поход итить не с кем, понеже здесь у нас жилых только 2 роты драгунских, п те по короулом в Козлове в гварнизоне и для разъездов. А которые ис козловцов, и ис танбовцов, ис старых и ис каких мошно набраные человек 1000 и другая есть, и тем весьма для нынешних в них случаев не точию в походе быть, но и здесь ружья дать им нельзя для того, что им в страх полков с Москвы никаких нет; и держим и с ними обходимся под страхом, а иное и иным случаем, о чем Ваша княжая милость (Меншиков. —
Волконский заклинает Меншикова прислать на помощь полки из армии, из Москвы, чтоб они быстрее шли «в поход по строгим нынешним ведомостям, чтобы однолично не допустить их (местных жителей. —
— А ныне им, ворам, то больше в порадование, и здешний народ по нынешним вестям зело стали быть под сомнением.
Полковника берут раздумья: нет ли у Максимова, потерпевшего такое быстрое и сокрушительное поражение от Булавина, какой-нибудь с последним договоренности?
— Истинно, государь, светлейший князь, — повторяет Волконский, — Вашему сиятельству доношу верно: довлеет охранить здешнею украину в самой скорости, чтобы не допустить до превеликого бедства.
Волконского удивляет, что к нему не идет на соединение бригадир Шидловский; наоборот, пишет, чтобы сам Волконский шел к нему на помощь. Бахметев в это время со своими москвичами движется к Пристанскому городку.
Москва шлет в помощь Бахметеву, помимо полка Рыкмана, драгунский полк фон Делдина и солдатский полк майора Давыдова; на Воронеж «для бережения», вместо Рыкманова полка, — 500 драгун. К Бахметеву же «для разорения донских воровских городков» направляют из Воронежа солдатский полк Неклюдова, а вместо него в Воронеж — тысячу человек «из московского гварнизона».
Объединение полков Бахметева, Тевяшова и Рыкмана привело к разгрому отряда Хохлача на реке Курлаке в конце апреля. Об этом узнал на пути из Москвы в Воронеж князь Долгорукий. Послал им указ: не расходиться, как они хотели (Бахметев — в Тамбов, Тевяшов — в Острогожск, Рыкман — в Воронеж), «ежели вестей крутых нет». О взятых в плен на Курлаке 143 булавинцах князь в письме Петру шутить изволит, вспоминая прежние царевы намеки:
— И как, государь, прибуду я на Воронеж, стану по розыску вершить: оставя несколько человек впредь для розыску, пущих колесовать, а других на колья и вешать и о всем чинить по твоему государеву указу и по своей к ним дружбе.
Изюмский бригадир Шидловский пошел было к Чугуеву, оттуда — на урочище Вершины Айдарские. Но, узнав, что повстанцы Драного разоряют хутора Изюмского полка, повернул назад, к Тору и Маяцкому острогу. Он тоже просит помощи, пишет Голицыну в Киев:
— В людех своих я не весьма надежен, и большая в них слабость являетца. Зело я опасаюсь, чтоб на Украине какого возмущения от их, украинцов, не показалось. И у русских людей шатость являетца.
Голицын тоже настроен весьма пессимистично:
— Нам оного вора (Булавина. —
Киевский и белгородский воевода обеспокоен: против «воров» направлены полки Бахметева, Шидловского, Волконского, Гагарина, а единого командира у них нет:
— И ежели указу не будет прислано, что оным полкам быть под одною командою, разумею я, что ис того не будет никакой пользы.
Тот же Голицын «по ведомостям» от азовского губернатора Толстого распорядился, чтобы Шидловский и Бахметев шли против Булавина и для охраны Азова и Таганрога; «а паче смотреть неоплошно, чтоб оный вор не поворотился назад для разорения украинных городов». К началу мая Шидловский собрал свою бригаду, Харьковский, Ахтырский и Сумский полки и чугуевских донских казаков, а также калмыков и стал на Изюмской черте под Маяками. Неделю прождал здесь, но Бахметев не явился.
Долгорукий при подъезде к Воронежу пишет царю из Богородицка, что не знает, где сейчас находятся Шидловский и Бахметев. Драгунский полк Гулица, продолжает князь, прошел Богородское, полк фон Делдина скоро будет на Туле, а пехотный полк Давыдова переправился через Оку у Серпухова. Яковлева с 300 драгунами из недорослей отправляют с Москвы. Всем полкам он велит собираться в Воронеже, а не в Ряжске:
— 1) Государь, что ближе к казацким городкам; 2) государь, что з Бахметевым и с Рыкманом податнее соединитца. Также, государь, и ворам будет страшнее, что тут будем збиратца... И, потамошнему смотря, куды случай позовет, всюды податно.
Будучи в Москве, Долгорукий принял меры, чтобы собрать царедворцев, которых по приказам нашлось 725 человек. Предполагалось оставить только «для нужды» «малое число и старых», остальных — послать в поход. Он же приказал немедленно идти из Курска в Воронеж драгунскому полку Мещерского, пехотному полку
Нелидова «да полковой службы 400 человек». Уверяет царя в их боеспособности:
— И мню, что всех скорая они будут ко мне. И сказывают, государь, что ети люди гораздо добры. И я на них надежен, лутче, нежели на тех, которые полки пошли с Москвы, потому, государь, что те полки новые.
Приехав в Воронеж, Долгорукий в нем не задержался. Решил продвинуть свои полки еще ближе к району повстанческих действий — разослал воеводам и командирам письма с указанием идти к Валуйкам. Князь срочно велел собрать по уезду подводы для драгун и солдат, припасов и провианта. С собой взял отряд Бахметева — 300 царедворцев, полк Рыкмана, драгун. В Воронеже оставил 500 драгун из Военного приказа с Москвы, 500 солдат из московского «гварнизона» и 500 рекрут из Поместного приказа, а также полк Неклюдова «оставил на Воронеже, а с собою не взял для опасения флота и для всякого случая». Относительно 143 пленных була-винцев, «в том числе старых казаков 23 человека, а достальные все розных городов сходцы», Долгорукий «по своей к ним дружбе» принял решение:
— И я, государь, по дороге к Пристанскому велел поставить 20 виселиц и буду их вешать 17-го числа (17 мая. —
Долгорукий сообщает Петру, что до сих пор не пришли к нему три полка: драгунский Яковлева, солдатский Давыдова, фон Делдина, «а из царедворцов единово человека не бывало». Полку Рыкмана велено с Москвы быть с ним, Долгоруким, а в Воронеже воевода Колычев показал ему письмо адмирала Апраксина: тому полку быть в Воронеже. Шидловский без московских войск «на своих надежду имеет худую». Толстой из Азова просит помощи. Булавин же после взятия Черкасска очень усилился:
— Тебе, государю, самому извесно, что он ныне в великом собрании как людьми, так и припасами, и пушками, и порохом, и другим всем.
О прибытии В. В. Долгорукого, его намерении идти на «донские воровские городки» быстро узнали по всему Дону. Как и раньше в письмах «полководцам» и в Посольский приказ, Булавин и его помощники обращаются теперь к Долгорукому с теми же уверениями в верности государю. Несколько дней спустя после его приезда в Воронеж к нему явились станичники с реки
Битюга Мартын Панфилов и Фетис Туляев. Их ввели к майору. Они поклонились ему:
— Ты будешь царев посланец князь Долгорукой?
— Я, лейб-гвардии Преображенского полку майор князь Долгорукий.
— Мы к твоей милости от Войска Донского.
— С чем приехали?
— Привезли войсковую отписку за войсковою печатью к царскому величеству да другое письмо за войсковою же печатью к стольнику Степану Бахметеву.
— Давайте сюда, все будет передано. Что у вас в Черкаском было? За что Лукьяна Максимова и иных старшин казнили?
— В войсковой нашей отписке к царскому величеству то написано: пришли мы к Черкаскому, собрався изо всех городков и станиц, для перемены и выбору иных старшин. А от атамана Лукьяна Максимова и старшин Ефрема Петрова с товарищи были к нам многие неправды и нестерпимые обиды. И за то мы их побили.
— Это всем ведомо. Что дальше?
— А вместо них всем Войском выбрали иного атамана и старшин и по договору для крепкого впредь постоянства и твердости в книги записали.
— Так. А о дальнейшем как мыслите?
— Дальше, как и в прежние годы, быть нам в верности ему, великому государю. И в том мы крест и святое евангелие целовали, что служить нам великому государю верно и непоколебимо.
— О верности говорите, а что делаете? Государевых посланцев, князя Юрия Долгорукого, брата моего, и иных, убили до смерти. Войскам великого государя противитесь. Замыслы свои воровские не оставляете.
— В том мы виноваты, просим отпущения вин своих и ожидаем к себе от великого государя премилосердного указу.
— О том великому государю известно. А вам для верности прислать к нему, великому государю, от всего Войска Донского из знатных старшин и казаков и с ними против ево великого государя указу прислать на письме отповедь за руками. И велеть им явитца в полкех мне, майору, где буду обретатца, немедленно в скорых числех безо всякого опасения.
— Благодарствуем, господин майор. А ты уж, сделай милость, будь предстателем нашим перед великим государем царем Петром Алексеевичем.
— Буду писать о том великому государю и вашу отписку отошлю тот же час. А великий государь милосердно на вас призрит, и вы против отписки своей ожидайте от великого государя премилосердного к себе указу, опасения и страху себе не имейте.
После того разговора Долгорукий направил от себя грамоту «на Дон в Черкаской и во все нижние и верхние юрты по реке Дону и по Хопру, и по Бозулуку, и по Медведице, и по иным запольным речкам всех станиц атаманам и есаулам, и старшине, и всем рядовым козаком». Характерно, что здесь не названо, как это обычно делалось, имя войскового атамана — власти не признавали законность избрания Кондрата Булавина, считали его мятежником, «вором». Долгорукий извещает Войско Донское, что он послан из армии Петром:
— Велено мне быть со всеми москвичи, с стольники, с стряпчими, з дворяны и с царедворцы, и со всеми городовыми и всяких чинов ратными людьми, и с конными драгунскими и с пешими салдацкими и з слободцкими черкаскими, и с кумпанейными полками, и гетманскими многими региментами на Украине командиром. И во все украинные городы по имянному ево великого государя указу посланы к воеводам грамоты, велено во всех городех на Украине воеводам быть мне во всем послушным.
Впрочем, Долгорукий свой железный кулак, который показывает донским мятежникам, прячет пока в бархатную перчатку:
— И я к вам пишу надежно, что великий государь, памятуя прежняя ваши услуги, милосердно на вас призрит. И для верности к вам послан сей великого государя указ за подписанием руки моей.
Еще более осторожно, даже елейно пишет в Черкасск Шидловский:
— Его царского пресветлого величества верным Войска Донского атаманом-молотцом, моим благодетелям, здравствовать вам обще желаю.
Сообщает бригадир о получении войсковой отписки из Черкасска «к полководцам»; копии с нее он отправил в Белгород к Голицыну и в Рыбный к Долгорукому. Снова речь идет о сосредоточении войск на Украине, приезде Долгорукого. Упоминает о показаниях одного пленника в Черкасске:
— А что вам в допросе сказал взятой волошенин Кожуховского полку Федор Хохлач, бутто мы посланы для разоренья ваших донских юртов, и то он сказал ложно; а у нас такова государева указу нет.
Утверждение Шидловского — откровенная ложь. Государев указ о разорении донских городков, причем жестокий и беспощадный, не только был, но и начал проводиться в жизнь Долгоруким и его подчиненными. Собственно говоря, и Булавин с повстанцами, и Петр с Долгоруким и прочими карателями, с одной стороны, говорили о мирных намерениях, лавировали, каждая сторона по-своему; с другой — делали то, что задумали, к чему стремились. Булавин в эти дни послал из Черкасска три войска для борьбы с царскими войсками. Петр и Долгорукий стягивают полки, чтобы по указу царя донские городки и деревни «жечь без остатку, а людей рубить».
Булавинцы в мае и июне рассылали свои воззвания в разные стороны, поднимали на восстание новые массы людей, разгромили Сумский полк, взяли Дмитриевск на Камышенке, Царицын, осаждали Саратов. Готовились к походам на другие города, вплоть до Москвы.
Долгорукий регулярно информирует царя Петра о всем происходящем в районе восстания. Пишет воеводам, передвигает полки, торопит те, которые только подходят с севера. Сам князь не может быстро выехать из Воронежа в Острогожск и далее на Валуйки:
— А замедление, государь, мое за полками, также и за подводами. А естьли бы, государь, как я приехал майя 12-го числа на Воронеж, не токмо, чтобы все были в готовности, хотя бы меньши половины было, я бы без всякого мешкания того ж часу пошел. И коево часу я приехал, того часу послал указы к Волконскому, к Гагарину и к другим, чтоб они немедленно шли в указанные места, куда от меня писано, и Ваш великого государя именной указ им объявил, что велено им меня слушать. И оне, государь, и по се число в указные места не бывали.
«С великою нуждою» Долгорукий собрал подводы и лишь в конце мая вышел из Воронежа в Острогожск. С ним пошли Бахметев с царедворцами, воронежский драгунский эскадрон, солдатский полк Неклюдова. Цель его — поход к Азову:
— И к нему, губернатору (Толстому. —
Петр постоянно беспокоился о судьбе Азова и Таганрога, особенно после взятия Булавиным Черкасска. Однажды он сообщил Долгорукому:
— Дай знать в Азов, что ты идешь туда с немалыми людьми. Также дай слух, что и я буду туды.
Указание царя начали выполнять, чтобы воздействовать на восставших — предполагаемый приезд самого Петра на театр военных действий должен был внушить страх, показать, что борьбе с повстанцами власти придают большое значение, не меньшее, чем войне со шведами.
Долгорукий пришел в Острогожск. Снова его задерживают хлопоты с подводами, провиантом, задержкой подкреплений. Не без юмора говорит он о прибытии царедворцев из Москвы:
— А царедворцев, государь, всего записалось 4 человека... А которые, государь, царедворцы приехали — 2 брата Дуловы да 3-й Жуков, лет они будут по 90 и паралижем (параличом. —
Взяв с собой на месяц провианту, Долгорукий двинулся в начале июня к Валуйкам. Князь рассылает по Дону увещательные письма к повстанцам, чтобы они отстали от движения. Следует приказу Петра «ласково поступать» с теми из них, кто принесет повинную, и не мстить «смерти брата своего». В частности, после получения повинной от Войска Донского из Черкасска он задержал казнь 143 пленных булавинцев, захваченных Бахметевым:
— И мне, государь, какая то польза, что смерть брата своего мстить. Я, государь, желаю того, дай бог, чтобы они тебе, великому государю, вину свою принесли без великих кровей.
Командующего смущает ненадежность Полтавского полка, возможность объединения полтавцев с запорожцами и «ворами» — донцами. Полтавскому полковнику велит вести своих к Валуйкам, «будто жалея их, что у них провианту нет, чтоб шли для приему провианту. А как они придут, и я их поставлю межь своих полков и буду над ними смотрить, чтоб не мошно было им бежать». А Шидловский должен был смотреть «недреманым оком, как бы не пропустить запорожцов к соединению с ворами».
Солдаты, пришедшие с Долгоруким из Воронежа, по его словам, «зело изрядно стреляют для того, что солдаты старые»; а полки фон Делдина и Давыдова «зело плохи и ненадежны. И как ко мне пришли, и до моево приходу ни однова не стреливали; и офицеры зело плохи, ничего не знают».
Снова Долгорукий сетует по поводу четырех царедворцев:
— И то все старики и паралижем розбиты.
Просит царя послать новый указ, чтобы собрали и выслали остальных царедворцев, которые сидят в приказах и канцеляриях у дел:
— А они, государь, зело нужны на етех воров и на противников. Извесно тебе, государю, самому, каковы донские казаки — нерегулярное войско. А царедворцы на них зело способны будут... На шведов они плохи, а на етот народ зело способны.
6 июня Долгорукий пришел под Валуйки. К нему здесь присоединились солдатский полк Нелидова, стрелецкий Колпакова, курчане и белогородцы полковой сотенной службы. Он устроил им смотр. Сумский полк, тоже выделенный в его распоряжение, стоял на реке Уразовой, в 15 верстах от Валуек. Вскоре булавинцы разгромили его, и Долгорукий, получив о том известие, поспешил к месту сражения. Но, отойдя от Валуек верст с пять, узнал, что повстанцы «отошли верст с 30 и больши». Принял решение вернуться к Валуйкам:
— И мне их никоторыми делы догнать было невозможно для того, что я иду обозом, а конных драгун послать было невозможно для того, что у них конница лехкая и многолюдно, и при них же и запорожцы.
Сообщает князь царю о словах, сказанных ему казаками Сумского полка, потерпевшего поражение от повстанцев:
— А которые, государь, выходцы сумские вышли ко мне и сказывали: слышали-де они от них, воров, что говорили они, воры, чтобы им на меня ударить. И я, государь, по тем их словам жду их во всякой осторожности. И по се, государь, число они не бывали. А по ведомости, государь, сказывают их гараздо людно. Атаманами у них: первой — Драной, другой — Беспалой, а полки у них у всяково особые.
Узнал майор и о присылке к Драному посланца от Булавина:
— И ведомость, государь, такая есть через Шидловского и через других, что, конечно, к ним будет вор Булавин сам вскоре с полками.
В связи с этим он испрашивает у Петра инструкции:
— Что повелит Ваше величество мне делать: к Черкаскому ль итти или украинные городы оберегать?
Долгорукий планирует объединение своих полков с бригадой Шидловского. Полк Андрея Ушакова, подходивший к Изюму, должен идти к Азову, и князь велит ему пока обождать, не выступать прежде, чем удастся выяснить, можно ли двигаться к Азову, поскольку, по словам самого Ушакова, «от воров пройти не без страху».
Воеводы-каратели с немалым опасением следили за действиями повстанцев, вели себя осторожно. Их командующий ожидал подхода самого Булавина с полками и потому готовился к обороне украинных городов. Правда, от Толстого он получил обнадежившие его известия: у Булавина в Черкасске осталось менее двух тысяч человек; казаки из верховых городков «разбежались все по домам, опасаючи приходу наших полков. И с такими, государь, малыми людьми итти ему под Азов невозможно». Азовский губернатор не раз уже получал вести, в том числе и из Черкасска, от казаков-заговорщиков, о предполагаемом походе Булавина на Азов. Но посылка войск Драного, Некрасова и других атаманов существенно уменьшила силы повстанцев в донской столице, распылила их. К тому же Булавин направлял новые подкрепления своим атаманам, и бывало так, что у него самого оставалось всего пять-шесть сотен человек. Но появлялись новые, и силы его увеличивались. Одни уходили домой, другие, наоборот, покидали родные очаги и шли в войско Булавина.
Силы повстанцев, их успехи в мае — июне производили соответствующее впечатление, в том числе и на карателей. Долгорукий после разгрома восставшими Сумского полка приходит к выводу, что от булавинцев вряд ли дождешься покорности; с ними нужно расправляться так, как царь указывал в первых своих весенних распоряжениях («жечь без остатку, а людей рубить»); да вот беда — войск мало:
— Ежели бы, государь, довольно у меня было войска легулярного, по здешнему, государь, состоянию смотря, конечно, надобно в их воровские городки вступить и чинить против твоего государева первого письма. А что, государь, писали они (Булавин с повстанцами. —
Долгорукий выпрашивает у царя новые полки:
— На Украине, государь, есть у Неплюева 5 полков салдацких. Ежели бы там они были не нужны, зело бы мне были способны на здешних противников. Только, государь, я чаю, по здешнему смотря, что без них на Украине быть невозможно для того, что опасно от запорожцов; и там быть без людей неможно.
Правда, майор с радостью узнал, что по указу Петра и «по отправлению» Меншикова к нему от Могилева, то есть из действующей армии, идет полковник Гаврила Кропотов с двумя драгунскими полками. Долгорукий по-прежнему стоит обозом около Валуек, собирает провиант и подводы, ждет подкреплений. Неделю спустя после его прихода к Валуйкам к нему привели двух донских казаков. Майор встретил их строго:
— Кто такие?
— Из Донецкого городка казак Степан Тимофеев Кандратьев.
— А ты?
— Федор Павлов. Из того ж городка.
— С чем явились?
— Привезли отписки Войска Донского. Одна к великому государю, а другая — к полководцам.
— Опять отписки! Майор развернул их, бегло глянул. — О верности государю пишете, с покорением. Только за таким вашим просительным челобитьем и обещанием являетца ваша неправда!
— Какая, господин майор? Мы, казаки Донецкого городка, и иные многие как служили верно великому государю, так и впредь служить готовы.
— Правду говорите?
— Правду, господин майор. Вот тебе крест святой, ей-ей не врем!
— Ну, хорошо. Рассылал я увещательные письма по городкам. В вашем городке такое письмо получили? Читали?
— Получили и читали. И, радуючись тому, служили молебен.
— Вон как... А государевы запасы, провиант, который в городке, целы?
— Целы, господин майор, И по се число мы тот провиант не тронули.
— Хорошо. Правильно делаете. Не так, как другие ваша братья. Про Луньку Хохлача, который против Степана Бахметева ходил, знаете?
— Знаем. По того Луньку из Черкаского была присылка, и взят он к розыску. И другие казаки, которые лошадей отгоняли, тоже присланы к розыску — в Донецкий городок.
— Слышать о том мне утешительно. Что будет по тем розыскам, мне знать надобно. — Майор помолчал, пытливо глядя на казаков. — Мне говорили о Донецком городке, что вы, тамошние казаки, к воровству не приставали, пушки ворам не дали. Сие зело похвально. Но... — он снова бросил на них острый взгляд. — Вот привезли вы отписки войсковые с обещанием и покорением. А вы знаете, что Драный, Беспалый и Голый учинили над Сумским полком и его полковником? Где же ваша правда?
— Мы ничего не знаем, господин майор. Ей-богу, не знаем.
— Не знаете? Что товарищи ваши Драный и другие, собрався многолюдством, пришед за Валуйкою на речку Уразову, воровски разбили Сумского полку обоз? А самого полковника, старшин и казаков многих побили до смерти безвинно, а иных ранили и в полон взяли? Кони, ружье и пожитки, которые были при них, забрали без остатку. А иные воры под Усердом конские стада отогнали и во многих местах разорения чинят. Ничего этого вы не знаете, господа казаки?
— Ничего не знаем. И слыхать не слыхали. От тебя первого весть получили. И о том скорбим скорбию великою.
— Не знаете? — недоверчиво протянул князь, но не стал настаивать, помня о наказе царя о снисхождении к лояльным казакам. — Ну, хорошо. Отписку Войска Донского к его царскому величеству пошлю я немедленно через установленную почту. А на ту, которую послали к нам, полководцам, отпишу сам сегодня же в Войско Донское, в Черкаское. Вы подождите малое время.
— На том благодарим, господин майор.
Прошел час-другой, и казаки вновь предстали перед Долгоруким:
— Вот грамота в Черкаское и во все донские станицы. Сверх того листовного к вам, казакам, писания, должны вы донести словесно: всему Войску Донскому любительно я отзываюся и отдаю звычайный поклон.
— Спасибо, господин майор. — Донцы поклонились. — Все обскажем, как ты приказать изволил.
— И еще: скажите на словах, чтобы впредь такую неправду не оказывали. Когда просите у великого государя милосердия и винам своим отпущения, то делать так, как над Сумским полком учинили, ненадобно. Ведь если бы от великого государя по моему доношению какой склонности не было, то уже бы его государские ратные люди со всех сторон на вас давно наступили и в городках ваших было бы не без разорения. Однако ж то все моим доношением по се время удержано и разорения никакого не учинено, покамест вы по обещанию своему ему, великому государю, будете в совершенной верности.
— Передадим, господин майор, все слово в слово.
— Далее, — голос князя звучал твердо и резко, — Семена Драного, и Беспалого, и Никиту Голого, и иных своевольцев, которые без вашего войскового совету то чинили, взять и ко мне прислать. А как вы их ко мне пришлете, и то вам будет во оправдание и во всем очистка. И за такую верную вашу службу от него, великого государя, получите себе пребогатую милость и жалованье.
— Все сделаем. Нам можно ехать, господин майор?
— Сейчас поедете, господа казаки. — Долгорукий открыл кошель. — Вот вам по рублю. Поезжайте, никакого задержания вам не будет. Да передайте казакам Донецкого городка от великого государя и от меня похваление.
— Спасибо, господин майор. Христос тебя сохрани. А мы завсегда служить великому государю ради, как отцы и деды наши служили.
— Ну, хорошо. Ступайте.
Казаки поклонились и пошли к выходу. Долгорукий задумчиво смотрел на них. Не удержался, сказал вдогонку:
— А ваша станица лутче иных.
Князь выделил этих казаков потому, что они были из Донецкого городка, который, в отличие от большинства других, не склонился, как считал князь, на сторону Булавина. Главное же — он в соответствии с инструкцией царя продолжал проводить «политику пряника» по отношению к Войску Донскому. Петру в предвидении решительных действий против шведов хотелось развязать руки на «внутреннем фронте» — в борьбе с восстаниями па Дону, в Башкирии и других местах. Этим и объясняется примирительный тон Долгорукого, его обещания на тот случай, если булавинцы одумаются и прекратят борьбу. Обе стороны ведут свою линию — собирают силы, готовятся к схваткам; Булавин уверяет в верности и послушании царю, а Долгорукий как будто не сомневается в его искренности и журит повстанцев за некоторые нарушения верности. Интересно, что посланцев к Долгорукому Булавин выбрал из казаков Донецкого городка, «непослушного» новым черкасским властям и вроде бы лояльного к Москве. Этот жест должен был продемонстрировать лояльность самого Булавина и повстанцев. Но никого это не могло обмануть.
Долгорукий, Толстой и прочие воеводы каждый день получали, в том числе и из Черкасска, все новые известия о действиях и планах Булавина, его переписке с Запорожской Сечью, Ногайской ордой, кубанскими казаками. Азовский губернатор ожидает прихода повстанцев к его городу. Другие воеводы опасаются нападений булавинцев на Валуйки, Изюм, придонские и поволжские города.
Долгорукий приказывает Шидловскому немедленно послать в Азов солдатский полк Андрея Ушакова, усилив его 500 казаками из черкасских (украинских) полков. Сообщая о том царю, делает характерную приписку:
— И писал к нему (Шидловскому. —
Полк Кропотова подходил к Белгороду, и Долгорукий торопит полковника, «чтоб он шел днем и ночью немедленно прямо на Изюм, а с Изюма з драгунскими полками, и з салдацкими, и с вышеписанными черкасы прямо к Троецкому».
В Азове и Троицком, что недалеко от Таганрога, обстановка была тревожной, хотя Толстой и бодрился. Он прислал к Долгорукому капитана Ивана Семенова в сопровождении десяти солдат, и тот, по приказу начальника, уверял:
— В Азове и в Троицком за помощию божиею жилые салдацкие полки и казаки, тамошние жители во всяком добром состоянии. Приказал мне губернатор Толстой словесно донесть, что оные служивые люди все, которые обретаютца ныне в Азове и в Троецком, великому государю верны и надежны, и к нынешнему булавинскому случаю худого намерения от них по се число не было и впредь не чает.
Но по дороге на Валуйки к Долгорукому капитан не раз видел со степных курганов, «выше луганских и маяц ких вершин», булавинские сторожи из двух или трех казаков-повстанцев. В разговоре с майором Семенов настойчиво просил разрешения ему и сопровождавшим его десяти солдатам дождаться в Изюме полки Кропотова. Князь удивился:
— Для чего?
— Для того, что со мной приехали в провожатых солдаты из Азова и Троицкого. Надобно, чтобы они со мной те кропотовские полки видели и с Изюму с ними хотя полдни или день шли вместе.
— Ну?
— И чтоб потом мы поехали с подлинною ведомостью, что полки с Изюма к Троицкому пошли, и тем бы обнадежили губернатора и солдат.
— Ты сам и без дожидания тех полков можешь о том сказать губернатору и солдатам.
— Верно, господин майор. Но солдаты своей братье о походе тех полков поверят больше.
Положение в Азове было не таким спокойным, как изображал губернатор. Не только сюда бежали от Булавина казаки-изменники, из богатых и боязливых, но и из Азова в Черкасск уходили недовольные, те, кто сочувствовал Булавину, хотел вступить в его войско. Среди азовских солдат тоже ходили всякие разговоры и слухи.
Долгорукий ведет себя весьма осторожно и осмотрительно, поскольку чуть ли не каждый день слышит, что повстанцы «хвалятца итти» на него. Под Маяки, около которого стоит войско Драного, посылает драгунский полк Мещерского в тысячу человек. В обоз под Валуйки к командующему подходят новые силы — царедворцы, драгуны Яковлева, Волконский с двумя ротами драгун и двумя же ротами полка Гулица. Гулиц собирается идти к Азову, губернатор которого просит подкреплений, поскольку Булавин «в Черкаском чинит часто круги и наговаривает козаков итить к Азову и к Троецкому войною и всяко желает воровства своего умножить». Толстой убеждает царя:
— А что к Вашему величеству является оный вор с повинными письмами, и сему, государь, верить ненадобно, понеже то чинит под лукавством, одерживая полки (царские войска. —
Губернатор сообщает об аресте племянника Кондрата Булавина — «Левки Екимова сына Буловина», которого дядя посылал вместе с И. Некрасовым на Хопер против Бахметева, а потом — с ним же и Хохлачом на Камышенку и к Саратову; «и ехал от них с ведомостью в Черкаской к дяде своему Кондрашке. И ныне он, Левка, держитца в Троецком за крепким караулом».
О сборе Булавиным казаков для похода на Азов Долгорукий, уже на исходе июня, сообщает Петру. Сам он вместе с Шидловским хотел идти к Азову. Но его остановил новый царский указ:
— Больше над казаками и их жилищами ничево не делать. А войско збирать по прежнему указу и стать в удобном месте.
Солдат Пашков, приехавший с указом Петра, добавил словесно, что его величество изволит идти на Воронеж. До конца июня царь не оставляет мысли о том, что ему самому нужно поехать на фронт военных действий против Булавина. Делится со светлейшим сим замыслом:
— Необходимая мне нужда месяца на три туды ехать.
Но выехать в Воронеж царю не удалось — отвлекли дела, связанные со «шведом». Вместо Воронежа выезжает 25 июня в армию. Шлет письма Шереметеву:
— Скоро буду к вам. И прошу, ежели возможно, до меня главной баталии не давать.
По пути в Белоруссию царь заехал в Нарву, где отметил свои именины — фейерверком на воде. Затем направился к Великим Лукам и здесь 5 июля получил весть о сражении под Головчином за два дня до этого — военные действия возобновились, и произошло неожиданное и малоприятное для русских событие.
Карл XII возобновил движение на восток, имея целью Москву.
По-прежнему, одержимый манией величия, он жаждал свергнуть Петра, заменить его Яковом Собесским. Север и северо-запад России, в том числе Новгород и Псков, отойдут к Швеции; Украина и Смоленщина — к «состряпанному» им польскому королю Лещинскому, причем в Киеве будет сидеть вассал последнего «великий князь» Мазепа; южные русские земли предназначались им туркам, крымцам и прочим сторонникам. В России, говорил Карл Лещиискому, будут отменены все реформы, распущена новая армия, воцарятся старые порядки; здесь он непреклонен:
— Мощь Москвы, которая так высоко поднялась благодаря введению иностранной военной дисциплины, должна быть уничтожена.
Королю грезилось, что Россия будет обращена вспять — ее растащат на куски, отбросят от Балтики (Петербург — стереть с лица земли!), а сам он будет верховным судьей во всем, что происходит от Эльбы до Амура. Для этого необходимы решительное наступление и генеральное сражение. Карл вел армию в 35 тысяч солдат, опытных, закаленных и прославленных воинов. За нею двигалось войско Левенгаупта в 16 тысяч с огромным обозом.
Речь шла, таким образом, о национальном существовании России как государства, его жизни или смерти. До сих пор Петр, его полководцы и войска действовали успешно, осмотрительно, хотя и случались неудачи. И вот теперь — Головчино, в Белоруссии. На корпус Репнина напало войско Карла. Из восьми тысяч сражавшихся русских солдат немало осталось на поле боя; шведы, действовавшие более успешно, потеряли меньше. Репнин отступил, хотя разгрома и не потерпел. Петр вскоре узнал, что несколько русских полков во время сражения отступили в беспорядке, их пушки достались шведам. Другие оказывали сопротивление врагу, но вели бой «казацким, а не солдатским» обычаем. На этот раз, в отличие от более раннего неприятного случая с Шереметевым, царь не проявил снисходительности — враг подошел с главными силами к России, и небрежность, неумение могли ей обойтись очень дорого. Он распорядился предать военному суду Репнина и Чамберса — боевых генералов, к которым до сих пор относился с немалым уважением, считался с их мнением. Лишь отвага, проявленная Репниным во время сражения, спасла его от смерти — генерала по решению военного суда разжаловали в солдаты (вскоре, в сражении при Лесной, он снова покажет себя храбрецом и вернет себе чин и должность). Чамберса отстранили от должности, но звание генерала ему, человеку престарелому, сохранили.
Сражение под Головчином — успех для шведов, тоже понесших большие потери, невеликий. Но он способствовал дальнейшему ослеплению короля. Для русской же армии это был полезный урок, и Петр извлек из него все, что только можно. Он устроил показательный суд над генералами. Затем составил «Правила сражения» — в них речь идет о взаимодействии разных родов войск в сражении, стойкости и взаимовыручке солдат:
— Кто место свое оставит или друг друга выдаст и бесчестный бег учинит, то оной будет лишен живота (жизни. —
Карл, несмотря на всю свою самоуверенность и самовлюбленность, не может достичь чего-либо существенного. Его армия, не получая припасов в выжженной и разоренной местности, которую оставляют русские, идет медленно, долго стоит на одном месте (например в Могилеве — целый месяц). Король ожидает прибытия Левенгаупта с обозом — у него много продовольствия; да и 16 тысяч солдат — помощь немалая. Сначала шведы сидели в Могилеве, по выражению Петра, «тихо», поскольку «голод имеют великой». Русское 25-тысячное войско стояло к северо-востоку от города, в Горках.
Царь, занятый военными заботами, не упускает из виду и донские дела. За прошедший месяц там, у Долгорукого, многое изменилось. Командующий по приказу Петра получил подкрепления: помимо полка Кропотова, еще Ингерманландский, Бильсов, гвардии майора Глебова батальон Преображенского полка. В конце концов под началом Долгорукого собралось 32-тысячное войско — ненамного меньше русской армии, действовавшей под Нарвой в начале Северной войны (40 тысяч человек)! С такой армией Долгорукий вполне мог выступить против войск какого ни есть иноземного неприятеля.
Между тем командующий медлил — ожидал еще не подошедшие полки, приезда государя. Впрочем, в последнем он не очень уверен, испрашивает у царя указ, поскольку его уже сильно беспокоит промедление в решительных действиях против Булавина:
— А ежели не изволишь итти, изволь указ ко мне прислать немедленно, что делать, чтобы не дать вору продолжением (замедлением. —
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
Долгорукий собирает подводы, отдает указания воеводам и командирам. Тем из них, которые еще не пришли к нему в соединение, велит собираться в Острогожске, охранять воронежский флот и Украину. Сам собирается идти к Бахмуту против Драного, Беспалого и Голого. Для того нужно соединиться с Шидловским и другими:
— А Кропотову, государь, и Гулицу с их треми полками пройти невозможно одним без нас для того, что на заставах воры стоят — Драной, Беспалой, Голой — многолюдством с воровскими своими войски. Также, государь, и путь им надлежит мимо их воровских городков, которые на Бахмуте. А на Бахмуте, государь, кроме тех воров, многолюдно. И для того со всеми вышеписанны-ми я, соединясь, пойду на них, воров, прямо.
Петру же сообщает А. Ушаков, пришедший со своим полком в Изюм для следования к Таганрогу:
— ...Доношу вашему величеству: больши удержаны мы под Ызюмом чрез письма господина маеора Долгорукова, что меж здешним народом зело стало слабо; и обдержаны они (местные жители. —
О ненадежности положения среди местных жителей Ушаков говорит верно, в отличие от его же уверения о том, что «иные» из Сумского полка присоединились к повстанцам Драного по принуждению. На самом деле Драный и другие атаманы разбитых и плененных казаков Сумского полка не приневоливали: кто хочет, оставайся с нами; кто не хочет, идите к себе домой. Об этом рассказывали Долгорукому некоторые из старшин, отпущенные вместе с другими из лагеря Драного.
Петр, убедившись, что верности и покорности от донских повстанцев не дождешься, снова переходит к политике кнута. Из Нарвы, за день до своих именин, к которым готовилась огненная потеха на реке, он диктует указ Долгорукому:
— Господин маеор. Письма ваши до меня дошли, ис которых я выразумел, что намерены оба полка, то есть Кропотов драгунской и пешей из Киева, у себя держать. На что ответствую, что пешему, ежели опасно пройтить в Азов, то удержите у себя; а конной, не мешкав, конечно, отправьте в Таганрог.
Далее переходит к главному:
— Также является из ваших писем некоторая медление, что нам не зело приятно. И когда дождетесь нашего баталиона (из Преображенского полка. —
Это было повторение прежнего указа — «жечь» и «рубить» без всякой пощады. Роспись, о которой упоминает царь, отличается точностью, неумолимой и жестокой:
— Надлежит опустошить: по Хопру сверху Пристанной по Бузулук. По Донцу сверху до Лугань, По Медведице по Усть-Медведицкой, что на Дону. По Бузулуку все. По Айдару все. По Деркуле все. По Калитвам и по другим запольным речкам все. По Илавле по Илавлинской. По Дону до Донецкого надлежит быть, как было.
Царский гнев, точно отразивший жгучую ненависть всего шляхетства российского к донской либерии, которая взяла под защиту беглых из Руси крестьян и прочих гультяев, обрушился на места наиболее активных действий повстанцев — казачьи городки по левым притокам среднего Дона (Хопер, Бузулук, Медведица, Иловля), по верхнему и среднему Донцу, его левым притокам «запольным речкам» (Айдар, Деркула, Калитвы и другие).
Долгорукий активизирует свои действия — погоняет идущие к нему полки, Кропотова и Гулица торопит, чтобы к Троицкому «немедленно шли днем и ночью». Посылает повсюду свои разъезды — следить за булавинцами. Жалуется Шидловскому:
— А я походом своим позадержался за тем: ожидал к себе денежной казны с Воронежа и правианту с Коротояка на дачю ратным людем, которым довелось дать. А паче же из городов нерадением воеводцким в подводах мешката самая вящея и олтилерных припасов, без чего в походе пробыть невозможно.
Сам поход князь собирается начать в первый день июля. Тогда же к нему в обоз Тевяшов, острогожский полковник, прислал ведомость строителя Донецкого монастыря Ионы — духовный пастырь подробно информирует о положении в Черкасске, из которого Василий Фролов со многими казаками ушел в Азов и «угнал войсковой табун коней от Черкаского»; о действиях Некрасова под Саратовом, Хохлача в Камышине, Павлова под Царицыном. Павлов после неудачи у Царицына присылал своих людей в Донецкий городок «брать пушек и ядер и огнянок». Но атаман Микула Колычев и другие казаки «станицею не дали». От Булавина привезли из Черкасска грамоту в Донецкий же городок, чтоб там «накладывали в будары запас государев и гнали б к Войску, что у них на острове (в Черкасске. —
Донос Ионы привез Тевяшову казак Тимофей Яковенко, специально посланный полковником в Донецкий монастырь «для ведомостей о ворах булавинцах». Тимофей побывал «тайным обычаем» и в Донецком городке. Собеседникам из местных казаков он выдавал себя за человека, который хочет приехать к ним в городок для продажи вина. Лазутчик поведал Тевяшову немало интересного и важного; причем в ряде случаев его сведения отличались от того, что описал строитель Иона в своей ведомости и что еще раньше говорили Долгорукому казаки из Донецкого городка, посланцы Булавина:
— Видел я в Донецком городке, — рассказывал Яковенко полковнику, — из Черкаского присланого казака Бориса Яковлева и с ним человек с 30 бурлаков.
— Зачем они присланы?
— Прислан он от Булавина для взятия пушек, и ядер, и хлебных запасов.
— И что донецкие казаки? Дали ему те пушки и хлебные запасы?
— Тот Яковлев шесть пушек поставил на станки для взятья с собою. Да для грузки хлебной конопатят будары. И две будары уже выконопачены и совсем готовы к груженью. А иные будары и лотки конопатят и, нагрузя хлебными запасы, погонят в Черкаской.
— А пушки?
— Про пушки слышал я, что будут ставить их по городкам, которые городки в приточных [29] местах.
— Много ли казаков в Донецком городке?
— Малое число осталось. Все высланы к Булавину. А достальные пошли на Хопер для обороны городков, которые в осаде от калмыков. Также и изо всех городков вышли казаки в Черкаской.
— О чем еще были речи с казаками?
— Тот Борис Яковлев, присланный от Булавина, и донецкой атаман и иные казаки спрашивали у меня: будет ли пришествие царского величества? И адмирал Федор Матвеевич Апраксин и Преображенской и Семеновской полки на Воронеж, также и х князю Василью Володимировичю Долгорукому полки идут ли?
— Что ты им ответил?
— Что царского величества и адмирала, и полков Преображенского и Семеновского на Воронеже ждут с часу на час. И про обыход его царского величества всякие припасы изготовлены давно. А х князю Василию Володимеровичю полки идут конные и пехотные непрестанно.
— Еще что слышал? Какое намерение имеет Булавин и иные воры?
— От строителя Ионы слышал я, что Булавин конечное намерение имеет, управясь с войсками, итить вверх по Дону на русские городы. А в Донецком и иных городков казаки и бурлаки хвалятца итить под Рыбной и под иные городы для отгонки конских стад в сих числех вскоре.
Из этих сообщений Долгорукий узнал важные для себя вещи. Казаки Донецкого городка, несмотря на некоторые прежние колебания, тоже склонились к единомыслию с Булавиным, помогают ему всем, чем могут, как и многие другие их собратья из иных городков. Булавин и его атаманы собирают людей, пушки, припасы, провиант для походов, борьбы с царскими войсками. Правда, известия о сборе полков к Долгорукому (в том числе двух лейб-гвардейских, что, впрочем, слухи преувеличили — к Дону шел только один батальон Преображенского полка), приходе самого царя и адмирала Апраксина смутили некоторых повстанцев — из Черкасска бегут домой казаки верховских городков, повинную Долгорукому принесли атаман Иван Наумов и казаки Сухаревой станицы, что под Валуйками, недалеко от лагеря карателей.
Долгорукий, получив в конце июня от Шидловского и его шпика известие, что «воры з Драным переправились Донец и конечно идут на меня», сообщает царю:
— И я, государь, сего числа пошел против их и буду чинить промысл, сколько господь бог помочи подаст.
Но майор по-прежнему жалуется царю на малолюдство: одни полки он посылает к Толстому для охраны Азова и Троицкого, другие медленно идут к нему, Долгорукому; к тому же «зело надобно оставить несколько (полков. —
— Сего ж часа и минуты (было это 2 июля. —
На западной окраине Войска Донского назревали решающие события. Булавин, понимая, что каратели готовят удар в районе Донца, а потом пойдут к Черкасску (для того и шлют полки в Азов — не только же для его охраны!), приказывает Драному с его войском выступить против Долгорукого. Так изображает, и не без оснований, ход мыслей и действий Булавина бригадир Шидловский в письме Меншикову:
— Вор Булавин, уведав о отправлении Гулицына полку в Азов, отправил от себя единомышленника своего вора Сеньку Драного против войск, которые у меня в команде, а паче, чтоб не пропустить вышеписанного полку к Тагань-рогу.
Одновременно каратели сосредоточиваются и на восточной окраине Войска Донского. Сразу же после начала действий булавинцев Хохлача, Некрасова, Павлова и других из Москвы рассылают распоряжения в поволжские города, от Нижнего Новгорода до Астрахани: быть от «воров» во всякой осторожности и готовности, сноситься между собой и помогать друг другу, охранять Волгу от булавинцев. Власти распорядились послать 500 солдат из «гварнизона московского» к Нижнему Новгороду «для безопасного от тех воров торговым и всяких чинов людей проезду», а также чтобы «чинить над ворами военный промысл» и для того ехать до Нижнего, Макарьевской ярмарки и до Казани.
Боярин князь Петр Иванович Хованский, подавлявший восстание башкир и татар, послал в конце июня по указу Петра на помощь Долгорукому полк Иуды Болтина. Он сожалеет, что сам не может пойти против донских «воров»:
— А намерение мое было, — пишет боярин царю, — чтоб с вором Булавиным видетца под Черкаским, да теперя неколи, потому что итти стало не с кем. А, окроме того драгунского полку, солдаты у меня в полку ненадежны. А буде поволишь тот полк поворотить или иные драгунские полки прислать, и я который час на Царицын приду, того часа под Черкаской пойду; только изволь в Азов к господину губернатору послать указ, чтоб прислал ко мне мождеры (мортиры. —
Сам Хованский вскоре, в самом конце июня, «для отпору против воровских казаков булавинцов от Камы реки, с полками поворотясь, пошел и товарыщей своих, генерала-маеора Гульца да стольника Афанасья Дмитриева-Мамонова, с пехотными полками ис Казани отпустит в судах на низ Волгою рекою. А сам с конницею, пере-брався на нагорную сторону (правобережье Волги. — В. Б.), пойдет к Саратову или где будут воровские казаки являться и над ними поиск и промысел чинить станет».
В другом письме царю Хованский сетует:
— Да ты ж указал у меня взять драгунский полк и послать к господину Долгорукому. И я о том зело плачю: на что у меня надежда была, и та вся отнята. А что в письме твоем написано, что вор Булавин отправил на Волгу некоторую часть (своих повстанческих войск. —
Далее воевода пишет, что он сам и его «товарищи» с полками идут днем и ночью, сухим и водяным путем «на отпор не только против тех людей (которые осаждают Царицын. —
Хованский довольно смело пишет к царю, хотя его отец четверть столетия тому назад сыграл немалую роль в событиях, связанных с восстанием в Москве, когда мальчик Петр, тогда десяти лет, натерпелся немало страху. Потрясение, которое он испытал и в дни Хованщины, и позднее, во времена «заговора Шакловитого» и стрелецкого восстания конца столетия, он помнил всю свою жизнь. С тех именно пор его временами, в минуты гнева, мучили конвульсии, у него дергалась голова. И своих врагов, в первую голову сестру-соперницу Софью, ее родственников но матери Милославских, их сторонников, а заодно и стрельцов-бунтарей он ненавидел люто и беспощадно, Правда, Хованский-отец, князь Иван Андреевич, которого прозвали Тараруем (пустомеля, пустобрех, хвастун), в их число не вошел. Его самого и сына Андрея, казненных по приговору Софьи, Петр, когда стал реальным правителем (после свержения сестры), не поминал недобрым словом. А одного из сыновей Тараруя, Петра Ивановича, не раз использовал на важных службах, неплохо к нему, члену боярской думы и исправному воеводе, относился. Этим и объясняется подобный тон писем-доношений князя Петра к царю-батюшке. Петр Хованский в чем-то унаследовал отцовские качества. Его хвастливость, к примеру:
— А вору Булавину, — заявляет он царю, — не только что против господина Долгорукова итьти, вряд ли и с нами управливатца.
Просит у Петра, чтобы Апраксин, астраханский воевода, прислал к нему, Хованскому, два полка, Смоленский и Казанский, на смену двум же его полкам, которые ему «ненадежны», а также астраханских драгун, дворян, детей боярских, мурз, табунных голов и татар — «а они мне нужны». Воевода заранее уверен в успехе (он только что усмирил восставших башкир):
— А буде бог поручит нам булавинцов, что мне над ними делать: к Москве к тебе их присылать или у себя по розыску указ им чинить? О том учини мне указ, не помешкав.
Петр посмеивался, слушая подобные ретивые слова из доношений Хованского («В батюшку Тараруя пошел!»), но его прыть и старание ценил. Долгорукий же, как царь иногда думал, морщась, что-то уж очень медлителен. Хотя понимал, что сам же его подчас удерживал, осаживал — не спеши, мол, с огнем и виселицами, остудись; что ж, жалко, конечно, брата Юрия, которого Булавин убил; но ведь дело-то какое тонкое: швед стоит на пороге, ко времени ли сейчас еще расхлебывать эту кашу с донской Либерией, крутая она слишком; может, без большой крови обойдется? Замирятся казаки, принесут повинную?
Но, поняв, что не замирятся, не согнут смиренно спину булавинцы, начал торопить и погонять своего лейб-гвардейца. Тот и сам старался вовсю, собирая и рассылая полки, обеспечивая их всем нужным для решительных схваток с повстанцами.
Булавин, его сподвижники, все повстанцы хорошо видели, что наступает час серьезных испытаний. Собрав большие силы, довольно, конечно, разношерстные по составу, вооружению, дисциплине, они смело выступили против карателей.
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |