Глава седьмая После Брежнева

Для руководства ЦК КПСС 1982 год стал особенным — в, казалось бы, монолитном Политбюро появилась трещина, возник дисбаланс сил. Все началось со смерти Суслова, который скончался в начале года, в феврале, на восьмидесятом году жизни. Идеолог-ортодокс, он 35 лет был у руля теоретической деятельности партии, всей партийно-пропагандистской работы. Свою карьеру Суслов начал еще при Сталине, став секретарем ЦК в 1947 году, и не случайно похоронили его у Кремлевской стены рядом с могилой Иосифа Виссарионовича. Преданно и старательно обосновывал он идейную непогрешимость сталинского курса. А после этого без всяких сомнений воспринял новую линию партии, проводимую Хрущевым, и внес весомый вклад в пропагандистское обеспечение его «великого десятилетия». С неменьшим рвением Михаил Андреевич руководил идеологическим фронтом в годы Брежнева.

Можно сказать, что с уходом из жизни Суслова завершалась целая эпоха в идеологической работе КПСС, характерными чертами которой стали догматический подход к освоению марксистско-ленинского наследия, стремление приспособить теорию к нуждам и прагматическим целям первых лиц партии и государства, начетничество и цитатничество.

Вставал вопрос: что же будет дальше происходить в этой важнейшей сфере деятельности КПСС, которая в конечном счете определяет всю политику и практические шаги партии? Ход развития событий пытались предугадать не только широкие круги партийных функционеров, но и работники печати, деятели искусства и культуры, творческая интеллигенция. Вполне понятен проявлявшийся ими живой интерес к тому, что будет предложено гражданам страны в качестве мировоззренческих ценностей, главных задач общественного развития и основных стимулов поступательного движения, которое на глазах теряло свои темпы. Однако со сменой главного идеолога, роль которого была возложена на Андропова, избранного после смерти Суслова секретарем ЦК и членом Политбюро, ясных ответов на этот вопрос так и не последовало.

Дело, конечно, не только в том, что бывший председатель КГБ еще не имел того веса и положения в партии, какими обладал Суслов, и некоторое время его в Политбюро заслоняла фигура Черненко, который стал там фактически вторым лицом. Было ли Андропову по силам преодолеть инерцию представлений и мышлений его предшественников на идеологическом поприще — вот в чем главный вопрос. И однозначно на него ответить очень трудно. Во всяком случае, позднее, когда он был избран генсеком, стало ясно, что в качестве конструктивного направления движения была избрана главным образом работа с кадрами и политика «закручивания гаек».

Безусловно, была сделана попытка переосмыслить сложившиеся представления о социалистическом обществе, о сохраняющихся в нем противоречиях. Было ясно, что важнейшая работа Андропова — «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР» — возникла не на пустом месте, а в результате серьезных размышлений. Но пока в ней можно было обнаружить лишь постановку задач, но не пути их решения, которые были только обозначены. Иными словами, статья, несомненно, подталкивала к размышлениям, порождала какие-то надежды и смутные ожидания, но не давала ощущения определенности. Это в полной мере относится и к выводу о том, что переворот в отношениях собственности при социализме — не одновременный акт, а превращение «моего», частнособственнического, в «наше», общее — дело непростое, длительный и многоплановый процесс.

Не было еще четкой программы действий в этом направлении и после июньского пленума ЦК КПСС 1983 года, на котором Андропов подчеркнул, что мы еще до сих пор не изучили должным образом общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Там же отмечалось, что партия вынуждена действовать эмпирически, нерациональным способом проб и ошибок, однако образ ее действий по-прежнему оставался прежним.

…Брежнев в последние месяцы своей жизни из-за плохого здоровья был вынужден работать в щадящем режиме, по два-три часа в день. Но половина даже этого времени уходила на отдых. Средства массовой информации неустанно поддерживали у народа веру в трудоспособность генсека, все время публиковали его фотографии, не исчезали со страниц центральных газет его интервью и беседы с корреспондентами, направлялись приветствия трудовым коллективам по всяким, приличествующим вниманию Леонида Ильича, случаям.

Мне кажется, что работу Политбюро не миновал бы полный паралич, если бы не Константин Устинович Черненко, а для Брежнева — по-прежнему «Костя». В этот период «Костя» составляет распорядок дня своего шефа, планирует график его работы и отдыха. Каково состояние генсека, таков и график.

Но было бы ошибочным считать, что жизнь в стране стала замирать, наступал какой-то «застой». Страна жила в напряженном трудовом ритме. На полную мощь работали заводы и фабрики, не утихала трудовая страда на полях и фермах, строились дома и объекты соцкультбыта, не стояла на месте наука, а система народного образования по праву считалась одной из лучших в мире.

Отлаженная схема управления страной, опирающаяся на стабильность и предсказуемость любого своего звена, находилась в работоспособном состоянии и была достаточно эффективной. Как бы либеральные демократы ни порочили в конце восьмидесятых годов работников партийных и государственных органов, всё созданное позднее на руинах насильственно разваленной советской системы руководства напоминало жалкую пародию на то, что было. Консолидированные вокруг идеи разрушения, новые «управленцы» созидать что-либо так и не научились. Да и сегодня мало что изменилось к лучшему, а о масштабах невиданной в истории России коррупции мы уже упоминали.

Хочется отметить главное: что бы ни говорили, прежний партийно-бюрократический аппарат умел работать. Аппарат ЦК КПСС в период Черненко стал настоящим мозговым центром страны, в котором накапливалась и хранилась, в том числе и в электронной базе данных, важнейшая информация. А в наши дни, даже при самых современных информационных технологиях, вряд ли управленческий аппарат обладает такими доскональными знаниями о положении дел в стране, которыми располагал раньше главный штаб партии. Тогда при необходимости можно было в кратчайшие сроки составить детальное представление о ситуации во всех отраслях экономики, в науке и образовании, социальной жизни, вплоть до каждого района и населенного пункта, завода, совхоза, учебного заведения. Не составляло никакого труда проследить и динамику развития той или иной сферы за несколько лет или даже пятилеток.

Я далек от мысли идеализировать что-либо из прошлого. Но не дают покоя отказ от огромного опыта, накопленного в советское время, варварское к нему отношение. Несмотря на огромные проблемы, страна тогда развивалась поступательно, и тот, кто знаком с реальным положением вещей, никогда не назовет эти годы «застойными». Особенно нелепо говорить о «застое», сравнивая это время с крутым обвалом экономики и культуры в стране, случившимся в результате бездарного правления Горбачева.

«Демократические» пропагандисты выдвинули версию, будто советская экономика жила на «нефтедолларовой игле», но такое утверждение совершенно не соответствует действительности. В 1980 году экспорт в страны, не входившие в экономическое сообщество государств социалистического лагеря, составил 34,9 миллиарда долларов, а импорт — 32 миллиарда. Потом цены на нефтяном мировом рынке стали падать, и в 1986 году экспорт в связи с этим снизился до 30 миллиардов, а импорт упал до отметки 29,4 миллиарда долларов. Для сравнения: в этот же период валовой национальный продукт СССР составил 799 миллиардов рублей, произведенный национальный доход — 587,4 миллиарда, а доходы государственного бюджета выразились в сумме 419,5 миллиарда рублей. Можно ли на этом фоне считать экспорт в 30 миллиардов рублей (заметим, что курс доллара тогда практически был равен рублю) чем-то весьма существенным, чтобы сравнивать его с иглой, держащей на себе всю экономику?

Так рассуждать, конечно, по меньшей мере, наивно. И без экспорта нефти Советский Союз снискал себе славу мощнейшей экономической державы, чей потенциал смог выдержать впоследствии много ударов, в том числе и перестройку Горбачева, и беззастенчивый грабеж страны в девяностые годы. За счет его и поныне еще держатся на плаву инфраструктура экономики, добыча нефти и газа, обороноспособность России, ее ракетно-ядерный щит. Мировой кризис со всей полнотой обнажил, что за последние два десятилетия в стране, по сути дела, ничего путного не создано — вот теперь-то она и живет только за счет торговли нефтью и газом, сидит на пресловутой «нефтедолларовой игле».

Поэтому-то ничего и не остается нынешним кремлевским идеологам и пропагандистам, кроме как искажать историю и рассказывать молодым людям байки об очередях в советских магазинах — за продовольствием, водкой, товарами первой необходимости. Да, было такое. Но не было ни одной семьи, которая бы недоедала, страдала от нехватки мясных, молочных и рыбных продуктов, потребление которых сейчас даже в сравнении с «голодными» восьмидесятыми снизилось в полтора раза и более. Итог? От дефицита качественных и натуральных продуктов питания, употребления огромного количества суррогатов, наконец, элементарного недоедания людей из малоимущих слоев население России медленно вымирает: численность ее жителей менее чем за два десятилетия сократилась на десять миллионов человек. Страна находится на пороге демографической катастрофы, наступление которой нынешний кризис может только ускорить.

…Спокойно-размеренная жизнь в стране и стиль аппаратной работы в ЦК КПСС были нарушены смертью Брежнева. Умер он неожиданно — уснул и не проснулся. Охранники его 40 минут пытались реанимировать, но безуспешно. Если принять во внимание состояние здоровья и возраст Леонида Ильича, то выглядит странным, даже невероятным, тот факт, что в злополучную ночь на даче не оказалось даже дежурной медицинской сестры. И это притом что после обширного инфаркта в 1975 году его чудом вытащили с того света и он мог в принципе умереть в любой момент. А ведь как мне потом рассказывали люди из окружения Брежнева, опасные симптомы начали проявляться с вечера — поужинал Леонид Ильич и на боль в горле пожаловался: «Тяжело глотать…» Его спросили: «Может, вызвать врача?» Он в ответ: «Нет, не надо!» Телевизор смотреть не стал, а поднялся из-за стола и пошел спать. Утром охранники обнаружили его тело еще теплым. Умер!

В стране эту новость еще долго не сообщали. По передачам радио и телевидения можно было, конечно, догадаться о том, что произошло: музыку по всем каналам передавали торжественно-печальную, из классического репертуара. Вечером 10 ноября министр внутренних дел Щелоков, поздравляя работников милиции с профессиональным праздником, имени Брежнева ни разу не упомянул. Случай беспрецедентный. А концерт эстрадных звезд, который всегда давали по случаю праздника, не состоялся. Опустился гнетущий занавес неопределенности, хотя, конечно, многие подозревали о случившемся несчастье.

Помню, на всякий случай я позвонил в приемную и поинтересовался, не нужен ли.

— Константин Устинович тобой не интересовался, — ответил дежурный.

Я знал, что началось заседание Политбюро. Что там происходит — тайна за семью печатями! Правда, довольно скоро выяснилось, кто назначен председателем «похоронной комиссии», а он, по традиции, всегда будущий генсек. Встретил в чуть ожившем коридоре коллег — они и рассказали.

А по радио из-за рубежа свои версии спешат изложить:

«…Борьба за власть началась не в это хмурое ноябрьское утро 10 ноября, а гораздо раньше — еще при Брежневе. И рвался к ней, конечно же, Андропов. По „закону“ он стать Генеральным не может — слишком далек от Брежнева. Перед ним длинная очередь секретарей ЦК, а под первым номером — Черненко. Но за Андроповым стоит не очередь из претендентов, за ним стоит Комитет государственной безопасности, который имеет досье на каждого претендента и в нужный момент может припомнить все прегрешения перед Богом, Царем и Отечеством!..

На Черненко, похоже, в КГБ ничего нет — его нельзя опорочить! Он один из немногих членов ЦК не вовлечен ни в какую коррупцию, не берет взяток, не прелюбодействует…»

Вот такие сообщения понеслись тогда в эфир из-за рубежа, и в них уделялось тогда выигрышным качествам Черненко немало времени. Но последуем за дальнейшими рассуждениями западных комментаторов:

«Для Андропова эта черненковская „чистота“ — неважное качество. Его трудно опорочить. А ведь с Брежневым, проживи он чуть дольше, эта операция прошла бы успешно: в самом начале 1982 года вокруг имени Брежнева закрутился целый ряд интригующих событий и фактов. Начали интенсивно распространяться слухи о том, что генсек резко и бесповоротно „впал в маразм“, потом была произведена „утечка информации“ о незаконных валютных операциях детей генсека, при этом говорилось, что они чуть ли не бегут за границу».

И пошло-поехало в том же духе. Интересно было послушать, как зарубежные голоса нагоняли страх на обывателя:

«…Еще не успело остыть тело покойного, как на отдаленных улочках Москвы загремели траками танки гвардейской Кантемировской дивизии, из кузовов крытых брезентом грузовиков посыпались на заснеженный московский асфальт солдаты дивизии госбезопасности имени Дзержинского. Их присутствие служит как бы катализатором для работы Политбюро в правильном направлении на этот час; как нам сообщают из Москвы, Политбюро расколото как минимум на два лагеря. Тихонов и Кунаев голосуют за Черненко. Устинов, Громыко и Романов — за Андропова. Кузнецов и Рашидов никак не могут занять определенной точки зрения. Кириленко и Пельше постарались отсутствовать по уважительным причинам. Щербицкий, Демичев, Пономарев и Горбачев, сперва бывшие на стороне Черненко, быстро сориентировались и встали на сторону солдат и танков, то есть Андропова…»

Нужно отдать должное западным журналистам: они умеют быстро соорудить правдоподобную информацию, да еще с множеством подробностей. Солдаты, танки, дивизии… Ничего этого, конечно, не было, хоть кого угодно в Москве спросите — никто не видел в эти дни танков, они гораздо позже в столице появились, в августе 1991-го… в октябре 1993-го. Но кое-что в этих сообщениях было похоже на истину. Например, противостояние Андропов — Черненко и анализ расклада сил. Все это было. В Политбюро активизировалась борьба за власть, наметилось противостояние, цель которого — если не выдвинуться на самый верх, то хотя бы всеми силами попытаться сохранить свои личные позиции. Но, тем не менее, голосование на внеочередном пленуме прошло единогласно: генсеком избрали Андропова.

Юрий Владимирович, совсем недавно вырвавшийся из аппарата КГБ на простор идеологического фронта (это произошло, как мы уже знаем, менее года назад — после смерти Суслова), не был настолько сведущ во всех тонкостях аппаратных игр, чтобы свободно ориентироваться во всех их хитросплетениях. Здесь зубр — Черненко, который почти 20 лет находится в самом сердце партийной бюрократии. Конечно, вокруг Андропова много новых, свежих сил, молодых кадров, но им тоже было бы неплохо хоть немного «повариться» в этом высшем партийном котле, набраться опыта. Как ни крути, но Андропову на первое время был нужен человек, который знал аппарат, который умел работать и смог бы управлять деятельностью Центрального комитета. Хотя после внезапной кончины Брежнева Черненко не стал первым человеком в партии, но лишать его сразу же положения второго лица в Политбюро не имело смысла — на первых порах он был нужен как опытнейший аппаратчик.

Пожалуй, с самого первого дня прихода Андропова к власти ему, как свежеиспеченному генсеку, стали самое пристальное внимание уделять западные политологи-«кремленологи», а также специалисты-«советологи» из ЦРУ. Я знакомился со многими аналитическими материалами, подготовленными по зарубежным публикациям тех лет, авторами которых были известные специалисты по Советскому Союзу: Роберт Дэниелс, Северин Биалер, Джерри Хав, Стивен Коэн, Мартин Эбон, Уолтер Дакар, Арчи Браун, Роберт Сервис и ряд других. В свое время соответствующие службы КГБ постоянно анализировали и систематизировали подобные исследования и периодически информировали об этом ЦК КПСС. Эти материалы поступали к руководству ЦК через Общий отдел и конечно же мне, помощнику Черненко, были хорошо известны.

Все западные авторы, во-первых, скрупулезно наблюдали за первыми и последующими шагами Андропова как во внутренних, так и в международных делах. И это было, конечно, не случайно. Запад ждал серьезных перемен в СССР после Брежнева и конечно же определенные надежды возлагал на то, что новый генсек возглавит движение за либерализацию советского строя.

Во-вторых, знакомые нашим спецслужбам зарубежные аналитики сосредоточили внимание на биографии Андропова, на страницах его прошлой службы. Своими многочисленными публикациями они как бы исподволь и ненавязчиво ориентировали нового руководителя партии и его «команду» на поворот политики КПСС в сторону либерально-демократических ценностей. Для примера я приведу несколько выдержек из таких публикаций, обратив внимание на то, что в них нередко упоминается и Черненко.

Так, в феврале 1983 года появилась статья в американском журнале «Харперс». В ней, в частности, говорилось, что «в ходе своей успешной борьбы за власть Андропов продемонстрировал умелое и очень циничное использование развединформации, что почти наверняка сделало его намного более серьезным противником с точки зрения Запада, чем был Брежнев».

Западные советологи отмечали быстроту, с которой Андропов сосредоточил в своих руках те должности и посты, которых так долго и трудно добивался Брежнев. Он стал Генеральным секретарем партии, Председателем Президиума Верховного Совета СССР, Председателем Совета безопасности и Верховным главнокомандующим вооруженными силами. Легкость, с которой он все это приобрел, была показателем не только его способности использовать власть, но и желания руководства страны и политической элиты быстрее пройти переходный период и приступить к решению накопившихся проблем.

В книге Б. Л. Прозорова «Рассекреченный Андропов: взгляд извне и изнутри» (М.: Гудок, 2004) также есть ссылки на мнения западных аналитиков. «Преимущество Андропова, — указывали они, — состояло в том, что у него была репутация сильного руководителя и человека, квалифицированно разбирающегося в сложных проблемах, — сочетание, бывшее в дефиците у других членов Политбюро. Коалиция, приведшая Андропова к власти, вероятно, включала как старых членов Политбюро, так и самых молодых членов Секретариата ЦК КПСС. Пожилые члены Политбюро, вроде министра обороны Дмитрия Устинова, из-за возраста не претендовали на высший пост в государстве, чувствовали себя более комфортно при Андропове, который имел за плечами определенный и более независимый послужной список, нежели Черненко, чья карьера заключалась в том, чтобы быть только помощником Брежнева. Позиция Устинова имела решающее значение, так как за ним были и поддержка армии, и близость к КГБ. Наиболее вероятно то, что этот фактор привел в конечном счете к полной победе Андропова».

По мнению Роберта Дэниелса, успех Андропову обеспечила не только поддерживавшая его коалиция, которая включала несколько старых членов Политбюро. Для них Андропов был человеком, сделавшим карьеру самостоятельно, в отличие от Черненко, долгое время бывшего тенью Брежнева. Кроме того, Андропов пользовался поддержкой и более молодых членов Секретариата, которые искали такого кандидата, который, опять-таки в отличие от Черненко, хотел бы отойти от политики Брежнева и ассоциировался как со сменой стратегии, так и с сильным руководством. Дэниелс утверждал, что, по его данным, многие руководители, включая министра обороны Устинова и министра иностранных дел Громыко, были недовольны брежневской политикой безучастной констатации копившихся проблем, отсутствием действенных мер по их разрешению, что, в конце концов, и привело к экономической стагнации и повсеместной коррупции. Эти люди в Политбюро считали, что избрание Черненко было бы в русле сохранения прежней негативной тенденции. Все эти обстоятельства, безусловно, помогли Андропову сломить оппозицию со стороны Черненко. Предопределило успех борьбы Андропова за высший пост в партии и государстве его пятнадцатилетнее пребывание в КГБ.

Даже по отдельным высказываниям западных наблюдателей (а подобных публикаций в западной печати было немало) создается впечатление скоординированного выступления Запада против Черненко — «хранителя партии», которого они в обозримом будущем все-таки видели возможным кандидатом в генсеки.

Сразу же после своего избрания Андропов развернул довольно бурную деятельность. Каждую неделю — встречи, совещания, беседы на высоком уровне. До сентября 1983 года не проходило ни одной недели, ни одного дня, чтобы Андропов не встретился с кем-нибудь из партийных и государственных руководителей, директоров крупных предприятий, представителей общественности. Он все время находился на людях, все время — за столом переговоров. Стоит упомянуть и знаковую встречу с рабочими станкостроительного завода им. Орджоникидзе, на которой он изложил свою программу действий на ближайшее время и, естественно, получил полное ее одобрение со стороны трудящихся.

Но мало кто в то время знал, что Андропов был тяжело и неизлечимо болен. Выглядел он неважно, хотя на встречах с зарубежными делегациями неизменно улыбался, держал себя в руках. Его графики работы свидетельствуют о кипучей энергии — не успевала отъехать одна делегация, как наезжала другая. Все должны были обратить внимание, что к рулю государства и партии наконец-то пришел новый человек — энергичный, сильный и у него большие планы по преобразованию страны и общества.

С самого начала своего правления Юрий Владимирович решил встряхнуть страну, добиться роста показателей развития в разных сферах хозяйства, задумал ряд реформ. Надо было активизировать ЦК, расшевелить правительство, привести в действие новые силы. Но чтобы достичь всего этого, Андропову нужно было рано или поздно «задвинуть в угол» достаточно сильного, но, как он полагал, консервативного аппаратчика и бюрократа Черненко.

В чем же была сила Черненко и почему его опасался новый генсек? Константин Устинович к тому времени в значительной мере сконцентрировал в своих руках руководство экономикой и идеологией, осуществлял всеобъемлющий контроль над проводимой в партии кадровой политикой и обладал разнообразными и прочными связями внутри самого аппарата ЦК, связями, которые нарабатываются годами. Не следует забывать, что знал Черненко всевозможных тайн и секретов ничуть не меньше бывшего председателя КГБ СССР, а иногда и располагал гораздо большей, чем он, информацией. Такая уж была у него обязанность как заведующего Общим отделом ЦК — быть в курсе всех закулисных дел, в том числе и по линии КГБ. Тут уместно напомнить, что Андропов редко обращался к Брежневу напрямую, чаще действовал по официальному каналу — через Общий отдел, и лишь изредка — через подчиненную ему охрану, телохранителей Леонида Ильича.

Что надо было сделать, чтобы лишить Черненко, еще остававшегося вторым человеком в партии, той опоры, какую он имел в аппарате ЦК КПСС? Прежде всего обновить кадры, омолодить их — ведь в этом была и объективная потребность. Это Андропов прекрасно понимал, это и определило его линию на смену кадров, которую он проводил в ЦК решительно и последовательно. Из кандидатов полноправным членом Политбюро становится Гейдар Алиев, бывший руководитель КГБ Азербайджана, а значит, проверенный, свой человек. Секретарем ЦК избирается Николай Рыжков, а по степени доверия со стороны Андропова, пожалуй, всех превосходит молодой Горбачев.

Второе, и не менее важное — необходимо было лишить Черненко руководства Общим отделом. И это было сделано. Константин Устинович, став вторым человеком в партии, возглавил идеологический участок работы.

За 15 месяцев, в течение которых Андропов был у власти, Черненко появляется на людях всего несколько раз, причем такие случаи в буквальном смысле можно пересчитать по пальцам. Вот он встречает и провожает в аэропорту мозамбикскую делегацию (но в самих переговорах, кстати, не участвует). Его можно было встретить на торжественном собрании, посвященном 165-летию со дня рождения Карла Маркса, однако на вечере в честь дня рождения Ленина, где собрались все деятели партии и государства, он отсутствует. Черненко участвует в похоронах Пельше, выступает с докладом на июньском пленуме…

На этом перечислении можно было бы поставить точку, если бы не еще одно событие. Связано оно было с избранием Андропова на президентский пост, хоть и назывался он тогда иначе. Так уж сложились обстоятельства, что без Черненко Юрий Владимирович обойтись не мог. 17 июня 1983 года на открытии сессии Верховного Совета СССР Константин Устинович выступил с очень короткой рекомендацией: «Предлагаю избрать товарища Андропова Юрия Владимировича Председателем Президиума Верховного Совета СССР..» И Андропов получает то, что ему крайне не хватает, — должность номинального руководителя государства. В этот момент он выглядит физически немощным и выступает буквально через силу. Но факт остается фактом — отныне он обладает всей полнотой власти в стране.

После этого Черненко был настолько надежно «упрятан» Андроповым, что даже не получил приглашения на проведенную с огромной помпой торжественную встречу руководства ЦК с ветеранами партии. На ней присутствовали, помимо Андропова, секретари ЦК Романов, Зимянин, Капитонов, Рыжков. За столом президиума — одна «молодежь», а открыл встречу самый молодой член Политбюро Горбачев. Именно он представил участникам встречи генсека, который стремился заручиться поддержкой ветеранов и хотел подчеркнуть, что он преемник партийной и государственной власти, наследник лучших традиций КПСС.

Вскоре Черненко и вовсе надолго исчезает из поля зрения. Куда? Он отправляется в отпуск, где так неудачно откушает копченой ставриды и надолго уляжется на излечение. А ведь как хорошо начинался тогда отдых на берегу Черного моря! Вместе с Константином Устиновичем отдыхали его жена Анна Дмитриевна, сын Владимир со своей супругой, внук Костя, которому было два с половиной года. У меня такая поездка была первой, поскольку раньше Черненко помощников «в отпуск» не брал. Сыграло свою роль то, что он собирался приступить к работе над воспоминаниями.

Запомнилось, как постоянно ворчал Черненко на своего охранника Владимира Маркина — уж слишком плотно тот его опекал, мешал вдоволь поплавать.

— Ты чего, Володька, все возле меня крутишься? Я же лучше тебя плаваю, у меня закалка — енисейская. — И снова плывет на спине за запретные буйки.

Чувствовалось, что теплый и влажный морской воздух пошел ему на пользу: посвежел и будто помолодел Константин Устинович. И все бы хорошо, если бы в один прекрасный летний вечер ему не передали увесистый пакет рыбы. Ставрида была на удивление хороша, и угощалась ею вся семья. А ночью Константину Устиновичу стало плохо — только ему одному.

— Что же с ним произошло? — спросил я по возвращении в Москву у главного медика страны академика Чазова.

— Вирусная инфекция…

Как хочешь, так и понимай. Только здоровье Черненко оказалось настолько подорванным, что оправиться после отравления он полностью так и не смог…

…А в сентябре надолго угодил на больничную койку и Андропов. День и ночь он был связан шлангами с аппаратом «искусственная почка» и навсегда исчез с экранов телевизоров и со страниц газет. Но зато на них поочередно появляются другие — и молодые, и старые: Тихонов, Устинов, Громыко, Алиев, Горбачев, Рыжков… И ни разу не будет упомянут Черненко. Иначе как опалой это не назовешь.

Хочу подчеркнуть при этом, что ни в коем случае нельзя думать, будто Черненко был таким невниманием обижен и настроен против Андропова, из-за чего не видел необходимости изменений в жизни страны и партии, в сложившемся характере управления государством. Вовсе нет. И еще раз повторю то, о чем уже говорил в начале книги: Константин Устинович был прежде всего человеком высокого партийного долга и никогда не выдвигал свои личные амбиции или интересы на первый план — они для него мало что значили. Но его откровенно настораживали некоторые тенденции в стиле руководства Юрия Владимировича, при котором методы работы КГБ все заметнее просачивались в партийную жизнь. Это особенно стало заметно, когда начали появляться громкие дела против прежних сторонников Брежнева, его ближних.

Вызывало беспокойство и другое: многие партийцы новой волны, выдвинутые на работу в ЦК КПСС, больше всего сил тратили на освоение положенных им привилегий и использование широких возможностей для дальнейшей карьеры и безбедной жизни, которые открывали им связи в высших эшелонах власти. Они не вылезали из загранкомандировок, наводили (на всякий случай) личные контакты с различными деятелями внутри страны и лидерами зарубежных государств — короче говоря, с удовольствием примеряли на себя «бремя высокой ответственности».

Но не всё оказывалось им под силу, не всё было так легко и просто. Постепенно выяснялось, что для того, чтобы изменить к лучшему окружающую действительность или хотя бы свою личную жизнь, мало еще занимать высокий номенклатурный пост. Аппарат, в который пришли молодые партийцы (часто без опыта работы «на земле», в низовых партийных и государственных звеньях), жил по своим, понятным немногим законам, и его нельзя было перестроить в одночасье по чьему-то, пусть даже самому высокому, желанию. Какой вывод можно сделать из опыта того времени? Если в аппарат слишком быстро, без должного присмотра и осторожности внедряются молодые силы, то начинается их естественное отторжение. Увы, сплав опыта и молодости легко декларировать, в жизни всё гораздо сложнее.

Энтузиазм многих ветеранов Политбюро, наблюдавших за «юной порослью», сменился недовольством. Они вдруг забыли о конкуренции между собой и стали противиться такому «омоложению». Объединившись на такой «платформе», Тихонов, Кунаев, Щербицкий, Гришин, Черненко попытались, на первых порах еще тихо и тайно, а потом все более решительно, воспрепятствовать кадровой политике Андропова. И Юрий Владимирович, которого одолевала болезнь, практически ничего не смог сделать — перетряска кадров по его усмотрению закончилась на полпути к задуманному.

Здесь следует отметить, что сам Андропов, сформировавшийся на работе в КГБ, тоже очень плохо представлял себе психологию партийного аппарата, не мог предположить, что тот имеет обидчивый нрав, капризный, а порой и мстительный характер. Ни Гришин, ни Щербицкий не простили Андропову допущенной в их адрес бестактности: ведь он не пригласил их, как и Черненко, на встречу с ветеранами партии. Это не рядовое по партийным меркам мероприятие призвано было наглядно показать «старикам» и всей стране, из кого дальше будет формироваться аппарат управления партией и государством. Но Андропов забыл, очень скоро забыл о роли влиятельных людей в Политбюро, забыл о том, что получил власть благодаря их поддержке.

Стоило Андропову лечь в больницу, как перед Щербицким и Гришиным встал один-единственный вопрос: кого поддерживать дальше — Андропова? Горбачева? Черненко? Состояние действующего генсека не внушало оптимизма: было ясно, что такие болезни быстро не проходят. Даже если судьба отпустит Андропову еще несколько лет жизни, руководить партией и государством ему будет тяжело. Брежневский вариант — есть почетный лидер, а правят бал совсем иные — за несколько лет полностью скомпрометировал себя, и его повторение исключалось. Надо было решать, к кому перейдет власть. Горбачев и Черненко были самыми вероятными кандидатами в «управляющие хозяйством».

Черненко, конечно, понятнее — он из их мира. Горбачев — человек пришлый, сравнительно недавно появившийся в Москве. Хотя первые впечатления о себе оставляет неплохие: всегда оказывается в числе тех, кто чутко и быстро реагирует на малейшие колебания атмосферы в партии, вроде бы достаточно искренен, полностью подчиняется вышестоящим директивам, покладистый.

И все же Черненко куда как надежнее — он легко просчитываем, легко прогнозируем, легко узнаваем. И, уж конечно, он бы не стал устраивать «кадровой революции» — еще год не кончился, а по стране заменено 20 процентов первых секретарей обкомов и крайкомов, 22 процента министров и почти все завотделами ЦК.

Примерно таким был расклад сил, когда завершался период короткого правления Андропова.