Послесловие

Вот и завершилось мое повествование о человеке, рядом с которым мне довелось провести несколько лет и самые горькие, последние, его месяцы. Я постарался, насколько мог, приоткрыть его мир, ставший в значительной мере отражением особенностей советского времени и, главное, предшествующих перестройке лет, наполненных напрасными ожиданиями, драматическими коллизиями и целым рядом событий, свойственных тому периоду.

Черненко нужно воспринимать таким, каким он был в жизни. Думается, нельзя торопиться с оценками и упреками в его адрес и тем более с приговором, который ему поторопились вынести вскоре после смерти, объявив его наследником традиций эпохи «застоя». Надо постараться понять, что этот человек, ушедший от нас четверть века тому назад, — продукт своей эпохи. Им была прожита большая и беспокойная жизнь, полная надежд и свершений, ошибок и потерь. При этом самой могучей силой, которая вела его по жизни, его путеводной звездой, указывавшей дорогу, была его вера в справедливость и конечное торжество самых светлых идей. Идей, на которых он был воспитан, верность которым хранил до самого последнего вздоха.

Ему довелось испытать не только величие, но и всю сложность и противоречивость времени, отсчет которому положила Октябрьская революция. Но он так и не сумел понять до конца, что многие идеалы, руководствуясь которыми творили историю люди его поколения, были мнимыми. Сегодня мы прозрели настолько, что способны трезво и объективно оценивать пройденный страной путь. Но при этом даже самые ярые критики советского прошлого не берутся отрицать, что это действительно была качественно новая эпоха в истории мировой цивилизации. Эпоха, утверждавшая социальное равенство и справедливость, дававшая людям возможность ощутить реальность достижения самых высоких целей, о которых до этого человечество только мечтало.

Черненко, как и многие его соратники, относился к числу первооткрывателей еще неизведанного, был одним из тех революционеров-романтиков, которых сейчас многие считают фанатиками. Но люди шли за ними. Народ, самые широкие массы трудящихся на протяжении почти всей советской эпохи крепко верили в свою власть, были убеждены, что она их не бросит и не обидит. Вера эта подкреплялась конкретными делами, растущей мощью страны. На их глазах Россия из отсталой страны превращалась в великую державу.

Вряд ли можно вменять в вину Черненко, что он особенно не задумывался над тем, правильный или неправильный социализм у нас построили. Он был убежден, что советская власть — это его власть, власть трудового народа. Того народа, который воплощал в жизнь ленинскую мечту об электрификации России, возводил Днепрогэс и Магнитку, строил город-сад, а когда понадобилось, грудью встал на защиту социалистического Отечества. Поднимаясь из окопов со словами «За Родину, за Сталина!», люди демонстрировали беззаветную преданность советской власти, готовность отдать за нее свои жизни.

Торжеством идей, которым Черненко посвятил жизнь, были для него «великие стройки коммунизма»: гигантские гидроэлектростанции, нефтяные месторождения Тюмени, Байкало-Амурская магистраль. Как мы сейчас можем судить с высоты своего времени, наш герой нередко заблуждался. Он горячо верил не только в созидательный потенциал своей страны, но и в то, например, что создание совнархозов поднимет на новую ступень управление народным хозяйством страны, что необходимость ввода ограниченного контингента войск в Афганистан логически вытекает из интернациональной природы нашего государства. Он верил в правящую партию — КПСС, она для него была воплощением советской власти.

Его веру разделяли миллионы, и трудно в нашей истории найти и очертить конкретный рубеж, за которым эта вера вдруг треснула и надломилась, а на смену ей пришли безверие и нигилизм. Одно несомненно: негативный процесс в стране нарастал и зрел. Его питали неуклюжие попытки развенчать культ личности Сталина, непродуманные, волюнтаристские эксперименты Хрущева, лихорадившие страну, пресловутая брежневская «стабильность» со звоном незаслуженных и обесцененных наград, преследование за инакомыслие. После смерти Черненко череда событий, окончательно подорвавших доверие народа к власти, нарастала как снежный ком. Здесь и чернобыльская катастрофа, и карикатурная антиалкогольная кампания, и немецкий юнец, приземлившийся в центре Москвы на Васильевском спуске у Кремля, и разгул националистических страстей в Сумгаите, Фергане, Баку, Душанбе… Люди задавались вопросом: во что и в кого верить?

Видно, не случайно повелось в нашей истории, что вера и надежда людская тесно связывались с конкретной личностью, будь то князь или царь, полководец или вождь. Этому были разные причины, но в целом тяга людей к сильной власти была понятна — страна огромная и холодная, многими народами населена и окружена почти со всех сторон недругами.

И после Октября 1917 года советская власть не поломала этой вековой традиции, а скорее, наоборот, усилила веру широких масс во всемогущество своих вождей. По сути дела, судьба народа стала целиком зависеть от воли главы государства и его ближайшего окружения. Драматизм такого положения вещей заключался не только в постоянно висевшей над страной угрозе волюнтаризма и непредсказуемости ее завтрашнего дня. Возлагая на свои плечи всю тяжесть государственных забот, эти люди обрекали себя на сомнительные оценки в будущем, со стороны своих потомков, новых поколений. Ну а народные массы покорно следовали за своими вождями, их соратниками и единомышленниками, поддерживали, как правило, все их идеи, начинания и планы — от разумных и великих до самых абсурдных.

Впрочем, судя по всему, не мы были первыми на этом пути, чреватом заблуждениями и трагедиями. Ведь не случайно еще Ветхий Завет предупреждал человека: не делай себе кумира. Тем не менее сотворение кумиров, возвеличение их подлинных и мнимых заслуг началось в нашей стране еще в первые годы советской власти. Эпоху «вождизма» открыл Ленин, вернее не он сам, а его последователи, которые после смерти Владимира Ильича создали образ, которому люди должны были поклоняться словно идолу. И уже неважно было, что величию Ленина, снискавшего себе бессмертие своими делами и мыслями, претила сама идея идолопоклонства. Огромный созидательный заряд, который несли в себе любовь к Ленину миллионов простых людей, вера в завещанные им идеалы устройства общественной жизни, эксплуатировался затем на протяжении нескольких десятилетий — и Сталиным, и Хрущевым, и Брежневым.

Такую веру можно, пожалуй, сравнить с запасом природных богатств государства, которые иссякают и не восстанавливаются. И только разумное и бережное отношение к ним может продлить их существование. Вера людей тоже не безгранична. Только тает она значительно быстрее, если не подкрепляется реальными шагами на пути к достойной жизни, если слово расходится с делом.

После смерти Брежнева и прихода к власти Андропова в обществе возник на короткое время проблеск надежды на то, что в стране наконец-то восстановится порядок и она сдвинется с мертвой точки. Но это оказалось всего лишь иллюзией, которая растаяла вместе со смертью нового руководителя государства. Приход же к власти Черненко уже не вызвал у народа веры в позитивные перемены. И те 390 дней, которые Константин Устинович пробыл у власти, увы, не дали повода для оптимизма, хотя и были, как я уже говорил, попытки изменить что-то в лучшую сторону.

В результате к перестройке наш народ пришел с огромным дефицитом веры. А намерения ее «архитекторов» переломить ход развития событий обернулись предательским развалом КПСС и ликвидацией СССР. И слава богу, что Константину Устиновичу не привелось увидеть новую рыночно-капиталистическую Россию, созданную на обломках могучей державы, — всё это произошло уже без него. А могила Черненко, судя по всему, стала не только последним захоронением советских лидеров у Кремлевской стены, но и памятником, знаменующим начало заката великой эпохи.

И все же пытливого читателя наверняка беспокоит вполне обоснованный вопрос: как же случилось, что четко налаженная «хранителем партии» система функционирования партийного и государственного аппарата смогла допустить такие непоправимые сбои, которые привели к трагичному концу? Ответов на этот вопрос существует сейчас великое множество, и их нельзя свести к какому-то единому знаменателю. Однако, выражая свое сугубо личное мнение, я бы попытался на него ответить так: при всей строгости и четкости у этой системы было уязвимое место, своя ахиллесова пята — абсолютная убежденность высшего руководства страны в незыблемости действовавшей модели управления страной.

Подобные настроения разделяло и подавляющее большинство честных коммунистов, никто из которых и предположить не мог, что в недрах руководящих органов партии рождается предательская «пятая колонна». И уж совсем представлялось невероятным, что ее ряды может возглавить сам генеральный секретарь — Горбачев. Наивность вылилась в сокрушительное поражение.

Во время правления Черненко еще было некоторое время, чтобы задуматься и оглядеться вокруг. Но почти всем тогда казалось, что легче идти по инерции.