Глава десятая Вымыслы и действительность

Как многие считают, со смертью Черненко пришел конец эпохе «застоя». По их мнению, иного и быть не могло. При этом нам постоянно напоминают, что возглавил Черненко партию, будучи больным, в преклонном возрасте, да и по своим личным качествам, сформированным на чисто аппаратных должностях, он не мог постичь сложную науку управления огромной державой. К тому же ему трудно было контролировать положение в стране и потому, что к моменту избрания его генсеком атмосфера в обществе якобы была раскалена до предела и в стране сложилось положение, удивительно напоминающее революционную ситуацию, когда «низы не хотят» жить по-старому, а «верхи не могут» больше управлять государством.

Иллюстрациями к такому утверждению, как правило, служат рассказы о пустых полках магазинов и бесконечных очередях за колбасой и водкой. Правда, при этом почему-то не говорится о том, что, несмотря на имевшиеся проблемы со снабжением и работой предприятий розничной торговли, из холодильников самых что ни на есть простых граждан практически никогда не исчезали ни колбаса, ни мясо. Не имели они больших проблем и с другими продовольственными товарами, потому что почти все продукты питания были для них совершенно доступными. И даже попытки Горбачева претворить в жизнь свои путаные планы не помешали к концу восьмидесятых годов тому, что питание населения страны по своим качественным и количественным показателям вплотную приблизилось к международным медицинским нормам, а мясо-молочных продуктов на душу населения употреблялось в полтора-два раза больше, чем в нынешней, «процветающей» России. По этому показателю СССР занимал одно из ведущих мест в мире.

Огромным достижением социализма был равный доступ всех граждан страны к общественным фондам потребления, на которые направлялась огромная часть государственного бюджета в виде расходов на социальное обеспечение, просвещение, здравоохранение, физическую культуру. С учетом нынешней ситуации уместно напомнить о том, что подавляющее большинство основных видов лекарств производилось внутри страны, и стоили они копейки. Улучшалась обеспеченность людей жильем, которое было бесплатным, так же как были бесплатными образование и медицина: за четыре года пятилетки (1981–1984) жилищные условия улучшили 40 миллионов человек.

А что касается внутриполитической обстановки, то, при всех иронично-критических настроениях населения к руководящей верхушке КПСС, в стране царила стабильность и людей никогда не покидала уверенность в завтрашнем дне, залогом которой выступали предоставленные им государством социальные гарантии.

К сожалению, история конца семидесятых — первой половины восьмидесятых годов, как и весь советский период, была подвержена грубой фальсификации со стороны «архитекторов» и «прорабов» перестройки, которые в первую очередь должны нести ответственность за бедственное положение страны, сложившееся к началу девяностых. Очень быстро они «забыли», что настоящий обвал экономики начался не с тех проблем, которые испытывала социалистическая экономика, а с принятием весной 1988 года под их давлением Закона «О кооперации в СССР». Именно под флагом кооперативного движения развернулось реальное наступление на социализм. Подавляющее большинство созданных кооперативов паразитировало на теле государственных предприятий, не создавая никаких материальных ценностей.

Так начиналась невиданная по своему цинизму и размаху перекачка государственных средств в частный сектор, носившая в большинстве случаев откровенно противозаконный характер. Другими словами, пошел фактически открытый процесс ограбления государства, что привело к созданию над потребительским рынком огромного рублевого навеса — денежной массы, не находящей себе применения ни в сфере обращения, ни в сфере производства. Обрушение этого навеса стало главной причиной возникновения чудовищного дефицита, введения талонной системы, породило безудержную спекуляцию. Предпосылки политического переворота в стране и ее развала создавались умело и последовательно.

Впрочем, современные политологи и историки об этом стараются не вспоминать. Им ближе упрощенный подход к прошлому, создание примитивных стереотипов негативного восприятия советской действительности и их внедрение в общественное сознание. Ну а за массовое недовольство существовавшим при Брежневе порядком вещей, который по наследству достался сначала Андропову, а затем перешел к Черненко, выдается ими кухонная болтовня диссидентов, прятавших фигу поглубже в карманах.

Мы не намерены скрывать или затушевывать глубину и остроту существовавших тогда проблем. Однако объективности ради следует сказать, что уже в 1983 году у общественности страны возникли ощущения, что ожидания перемен были ненапрасными. У советских людей появились реальные надежды, что есть возможность справиться с трудностями, с которыми столкнулась страна в предыдущие годы. В соответствии с решениями ноябрьского (1982 года) пленума ЦК КПСС Политбюро во главе с Андроповым, государственные органы власти предприняли серьезные организационные меры, направленные на преодоление имевшихся недостатков. В результате улучшались качественные показатели во многих звеньях экономики. Например, национальный доход, использованный на потребление и накопление, медленно, но рос — за год он увеличился на 3,1 процента против 2,6 процента в 1982 году. Объем промышленной продукции вырос на 4 процента против 2,8, сельского хозяйства — на 5 процентов против 4. Главный показатель эффективности экономики — производительность труда — росла более быстрыми темпами, чем раньше: в промышленности она повысилась на 3,5 процента против 2,1 процента в 1982 году, в строительстве — на 3,1 процента против 2,2.

Наметившийся в народном хозяйстве перелом к лучшему подтверждают и данные государственной статистики по итогам следующего, 1984 года. Прежде всего росла производительность труда, за счет повышения которой был получен почти весь прирост национального дохода. По сравнению с 1983 годом увеличилось производство основных видов продовольствия — мяса, молока, яиц, масла животного, сахара-песка, кондитерских, макаронных изделий и других пищевых продуктов, а также целого ряда промышленных товаров широкого спроса.

Может, эти экономические показатели и покажутся кому-то более чем скромными. Но налицо был их рост, и, говоря об этом, невольно вспоминаешь, как спустя 20 лет рухнула экономика России. Ее ведущие когда-то высокотехнологичные отрасли промышленности — машиностроение, станкостроение, сельскохозяйственное машиностроение, авиа- и судостроение — сократили производство в несколько раз. Страна теперь живет в основном за счет нещадной эксплуатации недр, варварской добычи и продажи за рубеж сырьевых ресурсов — нефти, газа, угля. Практически отсутствует государственная поддержка товаропроизводителей всех форм собственности. Утрачена продовольственная и лекарственная безопасность страны, рушатся в результате бесконечных «реформ» ее вооруженные силы.

Особенно жалким выглядит сегодня состояние сельского хозяйства, объем капиталовложений в которое составляет не более одного процента от расходной части бюджета (напомним, что даже в худшие годы в Советском Союзе этот показатель не опускался ниже 10 процентов). Если на 1000 гектаров пашни в странах Европы приходится 114 тракторов, то у нас только восемь. В результате 40 миллионов гектаров пашни заросло бурьяном и чертополохом, поголовье скота сократилось более чем вдвое. По потреблению продуктов питания Россия с 7-го места, которое она когда-то занимала в мире, опустилась на 71-е.

И это — лишь фрагменты состояния экономики России, которые наглядно показывают суть «свободного, рыночного, капиталистического» ее развития. А ведь захвативший страну в свой водоворот мировой кризис грозит отбросить ее еще на несколько лет назад…

Нельзя сказать, что в последние годы жизни Брежнева и после него страна катилась по инерции. Понимание того, что обществу нужны кардинальные перемены, зрело, и зрело оно прежде всего в недрах партии, и в низовых, и в центральных ее звеньях. То, что страна нуждается в крупных переменах, мало у кого вызывало сомнение. И настоятельная потребность в перестройке возникла не вдруг, не как некое озарение Горбачева, снизошедшее на него сразу же после избрания генсеком и осенившее участников апрельского (1985 года) пленума ЦК КПСС. Потребность перемен — в общественной жизни и экономике, социальной политике, в решении многих внешнеполитических и внешнеэкономических проблем — ощущалась еще задолго до кончины Брежнева.

Заметим: то, что перестройка стала закономерным развитием настроений, царивших в партии и во всем советском обществе, не раз подчеркивалось в важнейших партийных документах и официальных публикациях в первое время после начала правления Горбачева. Правда, позже материалы такого характера исчезли из печати, а сам Горбачев присвоил себе монопольное право считаться родоначальником реформ восьмидесятых годов. Правда, желающих вступать с ним в спор по этому поводу не находилось ни тогда, ни, тем более, позже: за редким исключением никто не мечтал о сомнительной славе похоронщика великой державы.

Некоторые аналитики утверждают, что началу перестройки в стране положил Андропов, внедряя меры по укреплению трудовой дисциплины, расширению самостоятельности государственных предприятий, стимулированию труда. А далее ход их рассуждений сводится к тому, что с приходом после смерти Андропова к руководству страной Черненко все процессы начатых перестроечных мероприятий были заторможены и лишь только после смерти Черненко «знамя андроповской перестройки» поднял и понес Горбачев. (Итог похода этого «знаменосца» известен — крах СССР, а затем — годы ельцинского беспредела в России.)

Такое понимание короткого периода правления Андропова, а затем Черненко, на мой взгляд, выглядит слишком упрощенно и не соответствует истинному положению вещей. Андропов не был автором перестройки и не осуществлял ее в том горбачевско-ельцинском понимании, в котором она вошла в историю. Вместе со своими соратниками (а к ним, безусловно, относился и Черненко, несмотря на те его разногласия с Андроповым, которые вызывала сложившаяся расстановка сил в Политбюро) он стремился решительно отойти от ряда негативных явлений последних лет правления Брежнева, наметил и приступил к осуществлению мер по их исправлению или ликвидации.

По моему мнению, время с ноября 1982-го по март 1985 года можно было бы назвать периодом развертывания многосторонней подготовки к перестройке. Естественно, эти два года и четыре месяца в историческом плане — ничтожно малый срок. Вместе с тем этот период примечателен уже такой особенностью, что вместил в себя пребывание у руля партии и государства двух лидеров: Андропова (15 месяцев) и Черненко (13 месяцев). Изменились ли обстановка, общественно-политический климат в стране за этот короткий период? Несомненно.

Хотя видимых радикальных перемен и не произошло, площадка, или, может быть, правильнее сказать, подъездные пути для перестройки уже готовились тогда. Черненко, завершая этот переходный период, пытался внести свой посильный вклад в грядущие перемены. Мои наблюдения как человека, который все это время находился рядом с ним, подтверждают такой вывод. И мне кажется, что, будучи свидетелем происходившего, я имею некоторые основания высказать свои суждения по этому поводу, пусть даже они и покажутся субъективными. Но одно могу сказать: они — от жизни, а не надуманы в угоду времени.

Конечно, словосочетание: «Черненко и перестройка» — немыслимо. Немыслимо оно прежде всего потому, что мысль о перестройке здания, возведенного при социализме, Константину Устиновичу никогда бы не пришла в голову. И, уж конечно, он не воспринял бы ту перестройку, которая, как позднее выяснилось, означала ломку, разрушение «до основанья» всего, что было создано за годы советской власти.

Его настороженность к проявлению подобных настроений, а они уже проскакивали в поведении и действиях некоторых партийных функционеров, исходила не от косности, а от убежденности в правоте и торжестве социалистических идей, от веры в высокую жизнестойкость социалистического государства и созидательный смысл руководящей роли Коммунистической партии. Эти твердые убеждения можно назвать и ортодоксальными, но именно они не позволяли Черненко и мысли допустить о возможности слома существующего в стране общественного строя.

Такой, я бы сказал, благородный консерватизм был присущ не только ему, но и большинству других членов Политбюро, умудренных жизненным опытом. Не будем забывать, что люди преклонного возраста обладают и позитивными качествами, которые приобретаются только с годами. Среди них — способность видеть и предугадывать негативные последствия непродуманных начинаний, необоснованных ломок старого.

Для Черненко было ближе понятие «реформа», но в приемлемом для него смысле слова, подразумевавшем ремонт и совершенствование дававшей сбои партийно-государственной машины. Поэтому в своей практической работе на посту генерального секретаря он пытался сосредоточить внимание на наиболее «узких» местах, застопоривших развитие страны. Он в полной мере сознавал необходимость совершенствования управления экономикой страны, реформирования народного образования, повышения эффективности идеологической работы партии, улучшения всей деятельности партийного и государственного аппарата.

Черненко прекрасно сознавал, что нельзя топтаться на месте — это была, если хотите, его жизненная позиция, и возникла она задолго до того, как он стал лидером партии и государства. Пройдя все звенья партийной работы — от райкома до Центрального комитета и руководителя КПСС, Константин Устинович в полной мере понимал губительность застойных явлений, большого отставания от развитых западных стран, хотя первоначально и создавалось впечатление, что он тяготеет к брежневскому стилю правления с его замедленной бюрократической атмосферой и видимым благополучием.

Возникает естественный вопрос: в чем же видел Черненко свои основные задачи как глава партии и государства и была ли у него собственная программа по преодолению проблем, доставшихся ему в наследство, и ускорению развития страны?

Конечно, развернутой программы действий к тому моменту, когда он стал генсеком, у него не было. Черненко полностью полагался на коллективный разум партии, который воплотился в решениях двух «андроповских» пленумов Центрального комитета, состоявшихся в ноябре 1982-го и июне 1983 года, и в материалах февральского (1984 года) пленума ЦК КПСС. Все они служили для Константина Устиновича, пожалуй, главными вехами, определявшими основное содержание практической деятельности партии. Он не раз, фактически до последних дней, подчеркивал их преемственность, что лишний раз доказывает, во-первых, его стремление отодвинуть страну от опасной черты, к которой приблизило ее царившее при Брежневе благодушие в верхних эшелонах власти, а во-вторых, несостоятельность попыток противопоставить его шаги андроповским начинаниям.

К примеру, уже на первом заседании Политбюро ЦК 23 февраля 1984 года, которое Черненко вел в ранге генсека, он призвал обратить внимание на «рост технического прогресса» и улучшение «порядка и дисциплины». Это были известные лозунги Андропова, и обращение к ним Черненко свидетельствовало о его полной поддержке начатой линии и желании продолжить ее.

Взаимосвязь деятельности этих двух лидеров налицо, и искусственно отделять политическую платформу одного от политики другого было бы неверно. Оба генсека пусть в разной, — хотя, откровенно скажем, в обоих случаях и незначительной, — степени, но успели только провести ряд подготовительных мер, давших толчок к неминуемому процессу перемен. Оба они сталкивались по существу с одинаковыми проблемами: у них было ограниченное временное пространство для серьезного экономического маневрирования и социальных экспериментов.

Можно сказать, что в решении принципиальных вопросов экономики и политики схожесть ситуации определяла схожесть шагов Андропова и Черненко на высшем посту в КПСС. Не трудно выделить и главные направления деятельности двух политиков, объединявшие их. Это прежде всего курс на всестороннее совершенствование построенного в стране социализма, сохранение его завоеваний. И одному, и другому свойственны: понимание необходимости осуществления мер по укреплению дисциплины, законности и порядка; попытки нацелить производство, в том числе и тяжелую промышленность, на повышение благосостояния народа; стремление преодолеть увеличивавшийся разрыв между научно-техническими достижениями и реальным производством. В правильности постановки таких стратегических задач трудно усомниться.

Но были между ними и существенные различия — это касалось главным образом рычагов, которые, по их мнению, должны были сдвинуть с места решение наболевших вопросов. Андропов с первых своих шагов явно опирался на службы госбезопасности, которые были ему близки и конечно же управляемы им. Черненко опирался на партийные органы, в первую очередь аппарат ЦК КПСС.

Определяя приоритеты в политике партии — развитие экономики, укрепление обороноспособности, совершенствование планирования, — Черненко, так же как и Андропов, искал поддержки и популярности в массах. Надо думать, не случайными были его неоднократные заявления, что постоянной заботой партии, ее целью будет «подъем благосостояния трудящихся», что она будет «последовательно укреплять связь с массами», «улучшать не только хозяйственную работу, но и воспитательную». Эти принципиальные позиции генсека публиковались в партийной печати под рубрикой «В Политбюро ЦК КПСС». Рубрика эта, введенная по инициативе Черненко, виделась ему как средство улучшения информирования масс о том, что делается на «верху», и развития партийной демократии; она как бы сопровождала весь период его пребывания на посту генерального секретаря.

В феврале 1984 года, очертив контуры стоящих перед страной проблем на заседании Политбюро, Черненко буквально через несколько дней развернул свои мысли на представительной встрече с работниками аппарата ЦК партии. Он, во-первых, предупредил участников совещания в ЦК, что не стоит рассчитывать на возвращение к старым временам, которые отличались благодушием, спокойствием и инертностью. Во-вторых, Константин Устинович высказал свое намерение проводить в жизнь самостоятельный политический курс, улучшать стиль и методы управления, совершенствовать организацию производства, развивать экономику. Обращаясь к работникам ЦК, он призвал их «работать так, чтобы обеспечить не только выполнение, но и перевыполнение заданий, установленных на 1984 год». При этом Черненко заметил, что намеченные им действия — не его личная инициатива, а «решение, выработанное коллективно».

В конце апреля 1984 года состоялась встреча Черненко с представителями трудового коллектива Московского металлургического завода «Серп и Молот». Здесь он, прямо скажем, пошел по пути Андропова, который в свое время встречался с рабочими Московского станкостроительного завода имени С. Орджоникидзе. Напомним, что тогда такая встреча получила определенный положительный резонанс в обществе и послужила росту популярности генсека. Но прошел год, и выдвинутые Андроповым на встрече с коллективом завода конкретные предложения по совершенствованию производства, усилению стимулирования труда, поощрению технического прогресса сначала «зависли в воздухе», а потом и вовсе забылись.

Надо сказать, что и для нового генсека встреча с рабочими была организована фактически по тому же сценарию. Была лишь некоторая (но не принципиальная) разница между отдельными идеями и предложениями, высказанными на ней Черненко, и теми, которые «озвучивал» раньше Андропов. Так, в ходе этой встречи Константин Устинович говорил о необходимости интенсивного развития экономики: «Запасы у нас действительно немалые. Но они, как известно, природой не возобновляются». Он также высказался за бригадную организацию труда. «Эта форма стимулирования труда, — как отметил генсек, — получила путевку в жизнь».

Во время встречи с металлургами Черненко выдвинул идею перехода на прогрессивную оплату труда и подчеркнул, что не следует ждать итогов эксперимента, который проводил тогда Государственный комитет по труду и социальным вопросам, а насаждать и внедрять его в жизнь «там, где имеются условия».

Говорил Черненко и о трудностях в развитии производства, о сложностях, с которыми сталкивалась советская экономика на переломе семидесятых-восьмидесятых, выразил возмущение нерадивостью и беспечностью руководителей. Призывал он также «выйти на новые рубежи» путем высокопроизводительного труда и увеличения хозяйственной заинтересованности, соблюдения справедливости в системе вознаграждения за труд.

Несмотря, казалось бы, на актуальность выдвинутых задач, эта речь Черненко тоже довольно быстро забылась и многие высказанные в ней предложения не получили в дальнейшем воплощения в конкретные дела.

А вот его задумки и шаги по реорганизации системы народного образования имели довольно далекоидущие последствия, которые положительно сказались на постановке всего школьного дела.

Это была давнишняя мечта Черненко, его проект. Он вынашивал его долгие годы, еще при Брежневе, а затем и при Андропове, когда возглавил комиссию Политбюро по подготовке предложений по проведению школьной реформы.

Такое внимание Черненко к этим вопросам, на мой взгляд, имеет свое объяснение. Трепетное отношение к проблемам народного образования исходило из глубины души Константина Устиновича, в которой не гасло чувство благодарности советской власти, открывшей ему, простому деревенскому пареньку, широкую дорогу в жизнь. Не раз вспоминал он добрым словом школу крестьянской молодежи, которую окончил в двадцатые годы. Она стала для него стартовой площадкой, дала ему возможность продолжить образование в дальнейшем.

Не случайно в одной из своих публикаций он писал, что гордится одним из завоеваний нашей революции — тем, что советский народ стал самым образованным народом в мире. Приводил цифры: в царской России почти три четверти населения в возрасте 9—49 лет не умели ни читать, ни писать. Это была катастрофически низкая степень неграмотности, и другой такой страны к тому времени в Европе не было. Партия сразу же после революции выдвинула задачу — как можно быстрее ликвидировать неграмотность.

Черненко ссылался на Ленина, который подчеркивал, что «борьба с неграмотностью — задача важнее других», ибо «в стране безграмотной построить коммунистическое общество нельзя», «безграмотный человек стоит вне политики».

«Должны были пройти десятилетия, — писал Черненко, — чтобы Запад понял и признал, что усилия молодого Советского государства, огромные по его возможностям того периода централизованные вложения в народное образование оказали решающее влияние на укрепление могущества СССР».

Осуществляя меры по реорганизации системы народного образования, Черненко надеялся, что она явится тем политическим рычагом, опираясь на который, можно будет преобразовать жизнь всего общества. По его мнению, через воспитание в школе, через общее и профессиональное образование, овладение основами производства у молодого поколения формировались главные принципы социалистического образа жизни, всего ее уклада.

Еще при Андропове на июньском (1983 года) пленуме ЦК Черненко в докладе «Актуальные вопросы идеологической, массово-политической работы партии» особое внимание уделил проблемам образования молодежи, и в первую очередь вопросам ее профессионально-технической подготовки. Именно на этом аспекте работы он и сосредоточил основные силы. Не случайно в своем докладе на июньском пленуме он подчеркивал: «Нет необходимости доказывать значение раннего выявления способностей, дарования личности, правильного выбора профессии. От этого во многом зависят и производительность труда, и социальная активность человека, и его, если хотите, жизнь и судьба. Большими возможностями в этом плане располагает наша система профессионально-технического образования. К сожалению, в школах ее нередко рассматривают как средство избавления от так называемых трудных подростков. Такое отношение вредит и школе, и ПТУ. Нужно повышать авторитет училищ. Укреплять их материально-техническую базу и кадры, улучшать учебно-воспитательный процесс. Следовало бы продумать систему более действенных льгот их выпускникам при поступлении в вузы».

Черненко энергично поддерживал опыт ленинградской областной партийной организации, который благодаря его заботе стал достоянием всей страны. В Ленинграде и области тогда сумели наладить четкие, деловые отношения между школой, ПТУ и предприятиями. Выпускники профтехучилищ стали там основным источником пополнения рабочего класса. Многие регионы взяли опыт ленинградцев на вооружение, что, безусловно, способствовало укреплению и развитию профтехобразования в стране.

Реорганизацию системы народного образования Черненко активно продолжил, будучи Генеральным секретарем ЦК КПСС. По его инициативе развернутый план школьной реформы был вынесен на обсуждение апрельского (1984 года) пленума ЦК КПСС. По мнению ведущих специалистов отрасли, еще ни одна из проводимых ранее школьных реформ не имела столь всеобъемлющего характера, не предусматривала такого глубокого сдвига социальных слоев и коренной ломки общественных отношений.

На апрельском пленуме Черненко выдвинул лозунг «Превратить школьный класс в рабочий!». Преобразование школы, которое намечалось осуществить в течение двух пятилеток, должно было предоставить производству миллионы дополнительных рук, приобщить школьников к конкретному труду. В планах реформы, в частности, предусматривалась необходимость направлять часть заработанных учащимися средств в распоряжение школьных коллективов. В перспективе намечалось, что школьные предприятия и хозяйства позволят перевести всю систему образования на самоокупаемость.

Утопия? Фантазия? Может быть и так. Но Черненко верил в задуманное. «Мы ждем от реформы, — говорил генсек на апрельском пленуме, — отдачи экономической, кадровой. Каждое созданное для старшеклассников рабочее место должно будет приносить обществу конкретный результат — пусть небольшой, но реальный». Он верил, что при благоприятном исходе задуманной им школьной реформы сотни тысяч учащихся пойдут на заводы и фабрики подготовленными, квалифицированными специалистами, приобретут в школе необходимую им и обществу профессию.

Черненко предложил свой проект для всенародного обсуждения. Он верил, что советское общество поддержит его идею. Но этим его задумкам, увы, не суждено было осуществиться.

После его скорого ухода из жизни в стране все стало быстро меняться, да и самого СССР вскоре не стало. К чему привели горбачевские и ельцинские реформы и «перестройки», в том числе и в сфере образования, теперь хорошо всем известно. Было разрушено, а в некоторых регионах и полностью уничтожено профессионально-техническое образование. В стройной системе среднего и высшего образования воцарились абсурд и неразбериха, которые на многие годы отбросили страну назад, перечеркнули все достижения в области народного просвещения, всё то, что в Советском Союзе создавалось десятилетиями, что было признано во всем мире.

Трудно поверить, что на развалинах когда-то добротной системы среднего и высшего образования нынешние руководители России могут создать что-то путное. Все то, что осталось нам в наследство от советской власти и еще уцелело, продолжают ломать через колено, подражая самым примитивным западным стереотипам, пытаясь примерить на Россию Болонскую систему. Полным ходом продолжается «роботизация» учащихся, из учебного процесса выхолащивается гуманизация, игнорируется принцип политехничности, который всегда лежал в основе отечественной системы образования. Полноценное высшее образование после его разделения на две ступени — бакалавриат и магистрат в ближайшие годы для молодых людей из семей даже со средними доходами будет попросту недоступным.

Едва ли Черненко мог предположить, что когда-нибудь настанет такое время, что в стране, словно в период разрухи после Гражданской войны, миллионы детей будут беспризорными и безнадзорными, а два миллиона подростков — безграмотными. Увы, такое положение вещей сложилось в современной России. Трудно представить себе подобное в прежние времена, когда политику государства отличала особая забота о детях.

Черненко относился к тем людям, которые не только понимали значение полноценного воспитания подрастающего поколения для будущего страны, но и делали все для того, чтобы вслед за лозунгами следовали конкретные дела. На мой взгляд, один яркий пример характеризует искренность отношения Константина Устиновича к проблемам детства. А то, что это так, я смог убедиться, когда проникся заботами известного писателя и общественного деятеля Альберта Лиханова. Он обратился ко мне с просьбой оказать содействие в решении вопросов качественного улучшения деятельности детских домов и школ-интернатов, а также воссоздания детского фонда имени Ленина. Такой фонд существовал ранее, и был он создан в 1924 году на съезде Советов, посвященном памяти пролетарского вождя. Главной его целью стала борьба с беспризорностью, но в 1938 году фонд закрыли в связи с полной победой советской власти.

Тогда беспризорность удалось искоренить (казалось бы, навсегда), но спустя годы проблема обернулась другой стороной — в тяжелом состоянии оказались детские дома страны, которые остро нуждались в государственной и общественной поддержке. Лиханов рассказал мне, что до избрания Черненко генеральным секретарем он не раз обращался в ЦК, но внятного ответа на поднятый вопрос так и не получил. После того как я доложил суть проблемы Константину Устиновичу и представил ему все документы о бедственном положении детдомовских детей, дело сдвинулось с мертвой точки и получило «зеленый свет». Буквально в течение суток Черненко нашел время, чтобы ознакомиться со всеми материалами. Вопрос был вынесен на Политбюро, а Гейдару Алиеву, который в то время был членом Политбюро и первым заместителем председателя Совета министров СССР, было дано поручение подготовить соответствующее решение правительства. Кстати, записка, которую подготовил Лиханов для Черненко, была очень обстоятельна — достаточно сказать, что в ней было 45 пунктов.

В январе 1985 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О мерах по улучшению воспитания, обучения и материального обеспечения детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, в домах ребенка, детских домах и школах-интернатах». Многие из его положений действуют и до сих пор. А Лиханов вспоминает об истории рождения этого документа как о большой победе после трудной битвы, которую писатель, по его воспоминаниям, вел 26 лет. И победил благодаря поддержке Черненко.

Произошедшие сдвиги ускорили работу по воссозданию детского фонда имени Ленина, который возобновил свою работу в октябре 1987 года. В 1991 году он был преобразован в Российский детский фонд. К сожалению, в смутные девяностые годы, с приходом в страну рыночных отношений, всё изменилось и от ряда проектов, которые осуществлялись на основе благотворительности, пришлось отказаться. У бедных не было денег, чтобы помочь чужим детям, а богатых подобные проблемы не волновали.

Говоря о серьезных сдвигах в работе по ряду направлений, во избежание недоразумений еще раз хочу заметить: все попытки обнаружить у Черненко какие-то целостные программы будут тщетными. Глубоко убежден, что трудно будет их обнаружить и у его предшественника — Андропова. Причина проста: у обоих этих лидеров было просто слишком мало времени, чтобы их продумать и разработать. К тому же они прекрасно понимали, чем может обернуться спешка, к чему может привести дешевый популизм, желание прослыть «новатором». Думается, Горбачев за несколько лет своего правления нам это хорошо продемонстрировал.

И все же основные контуры стройной программы в действиях Черненко, как и Андропова, уже прослеживались. Другого и быть не могло — ведь нельзя было похоронить идеи обновления общества, которые созрели еще в недрах брежневского периода, ожиданием которых жили люди. Возьму на себя смелость сказать, что в периоды работы генсеками Андропова и Черненко многие перестроечные процессы пошли свободнее, стали проникать во все сферы жизни. Поэтому было бы справедливо рассматривать время этих лидеров как годы переходного периода, годы постепенного освобождения от целого ряда стереотипов застоя, годы, открывшие путь к широкому наступлению перемен.

Для примера можно обратиться к пакету документов ЦК и Совмина, которые были приняты за это короткое время правления Андропова и Черненко, хотя я хорошо понимаю, что принятый документ — это аргумент еще не совсем убедительный. Ведь любая, даже самая лучшая директива руководства — это очень часто только благое намерение и до конкретного дела еще далеко. И тем не менее даже беглое перечисление важнейших документов партии и правительства этого периода только по вопросам внутренней политики подтверждает явный поворот руководства страны в сторону укрепления экономики страны, упорядочения дисциплины, решения многих наболевших социальных проблем.

Среди них можно выделить два «андроповских» постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР — от 14 июля 1983 года и 2 февраля 1984 года, — определивших рад конкретных дополнительных мер по расширению прав и хозяйственной самостоятельности производственных предприятий и объединений промышленности бытового обслуживания населения, положившие начало глубокому и интересному экономическому эксперименту. В специальном Постановлении ЦК КПСС, Совета министров СССР и ВЦСПС, принятом 28 июля 1983 года, было намечено усилить работу по укреплению социалистической дисциплины труда. В Постановлении ЦК КПСС от 10 ноября 1983 года «О дальнейшем развитии и повышении эффективности бригадной формы организации и стимулирования в промышленности» содержится целая программа совершенствования форм и методов хозяйствования.

При Черненко был принят пакет постановлений ЦК КПСС и Совета министров СССР по осуществлению основных направлений реформы общеобразовательной и профессиональной школы, которые были намечены на пленуме ЦК КПСС 10 апреля и сессии Верховного Совета СССР 12 апреля 1984 года. Можно отметить Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР от 26 июля 1984 года «О мерах по дальнейшему улучшению материально-бытовых условий участников Великой Отечественной войны и семей погибших военнослужащих» и целый ряд других важнейших документов.

Константина Устиновича волновали многие вопросы экономики и управления, тревожила запущенность многих социальных проблем. У него было немало задумок, связанных с предстоящей реформой народного образования, с необходимостью коренного улучшения работы Советов, профсоюзов, комсомола, органов народного контроля, творческих союзов. Он планировал как можно чаще бывать в трудовых коллективах, встречаться с рабочими и колхозниками, чтобы вместе с ними выверять свои начинания и действия. К сожалению, состояние здоровья так и не позволило ему воплотить в жизнь задуманное. После встречи на заводе «Серп и Молот» силы начали покидать его. Он выступил еще на ряде совещаний — на Всеармейском совещании секретарей комсомольских организаций, на пленуме правления Союза писателей СССР, на Всесоюзном совещании народных контролеров. Но на собрании его избирателей в Куйбышевском избирательном округе Москвы в феврале 1985 года он уже не смог присутствовать из-за болезни.

Но, испытывая недомогание, он не хотел сдаваться, мечтал о выздоровлении и полноценной работе. Его повседневно занимали вопросы необходимости развертывания подготовки к очередному съезду партии, работы комиссии ЦК КПСС по подготовке новой редакции Программы КПСС, председателем которой он был утвержден. Со съездом он, пожалуй, связывал свои основные надежды, полагал, что именно форум коммунистов Советского Союза сможет определить основные пути продвижения вперед. Но многому из задуманного так и не суждено было воплотиться в жизнь, осуществиться на практике. Главная причина здесь — пресловутый фактор времени.

Хотя и Андропов, и Черненко, скорее всего, понимали свою личную причастность к возникновению и развитию в стране негативных тенденций, определенную вину и ответственность за сложившееся в ней положение, у меня не вызывает сомнения искренность их намерений. Пусть многие из них так и остались призывами и лозунгами, но ведь слово в обществе само по себе играет немалую роль. Слово — главное средство воздействия на умы и сердца людей. А живое, выстраданное слово всегда предшествует большому делу. Но в то же время от слова, пусть горячего, искреннего, до конечного результата — порой очень большая дистанция. И все же наши партийные лидеры, пришедшие после Брежнева, стремились преодолеть ее, отойти от бессодержательного декларирования задач и предпринять всё от них зависящее для оздоровления обстановки.

Не всё, конечно, шло гладко. Мне вспоминаются, например, перипетии, связанные с принятием документа о борьбе с пьянством и алкоголизмом. Наделавший столько бед, принесший громадные убытки нашему государству горбачевский антиалкогольный закон считается одним из наиболее неудачных детищ перестройки. Однако родился он не вдруг, не в мае 1985 года. Несколько вариантов документа по этой проблеме готовилось давно. Их проекты не раз рассматривались на Политбюро ЦК КПСС. Еще в начале семидесятых годов старейший академик страны С. Г. Струмилин обратился в ЦК с большой и подробной запиской, предупреждающей о грозящей нам опасности, которая придет неизбежно, если вовремя не будут приняты решительные меры по борьбе с пьянством и алкоголизмом в СССР.

Записка академика в печати не публиковалась, но, как это часто бывало в советское время, была каким-то образом размножена и в списках активно ходила по рукам. Убийственные сравнительные данные из нее о потреблении спиртного в стране, о грозящей катастрофе для будущего нации приводили в своих выступлениях лекторы самого высокого ранга, докладчики и агитаторы.

Говорят, что документ, подготовленный академиком, произвел глубокое впечатление на Брежнева, и он велел продумать и внести в Политбюро предложения по борьбе с нависшим над страной злом. Разработка мер по преодолению пьянства и алкоголизма затянулась на несколько последующих лет. По роду своей работы мне довелось в то время предварительно знакомиться со многими проектами документов, которые вносились в Секретариат и Политбюро ЦК. И, естественно, с вариантами будущего антиалкогольного закона я был тоже знаком. Главная идея первоначальных проектов заключалась в том, чтобы постепенно сокращать производство крепких спиртных напитков (в первую очередь водки) и одновременно расширять производство сухого вина и пива. Общий объем потребления алкогольных напитков в пересчете на объем потребления сухого вина на душу населения практически не снижался. В проектах предусматривались меры по внедрению «культуры пития», усилению антиалкогольной пропаганды, повышению роли общественности в этом деле.

Как это нередко случалось, проекты рассматривались и возвращались на доработку, а практических шагов не предпринималось. Позднее проекты решений и документов и вовсе отложили в «долгий ящик». После смерти Брежнева пришедший ему на смену Андропов, насколько мне известно, также не спешил издавать этот закон. Напротив, он начал с того, что, наряду с укреплением дисциплины, санкционировал выпуск нового сорта водки по пониженной цене, сразу же получившей свое название в народе — «андроповка».

С первых дней прихода Черненко к власти группа инициаторов, у которой никак не утихал административный зуд борьбы и запретов, стала искать поддержки у нового генсека. Снова были подняты проекты документов о борьбе с пьянством и в доработанном виде, по указанию Черненко, разосланы членам и кандидатам в члены Политбюро на предмет всесторонней проработки, внесения предложений и обмена мнениями в дальнейшем. Предложения были вскоре получены. К слову, всеобщего одобрения не было.

Запомнилось, с какой логикой и убедительностью в своей записке на имя Черненко бывший в то время кандидатом в члены Политбюро и первым секретарем ЦК Компартии Грузии Шеварднадзе отстаивал вековые традиции виноградарей Грузии. Дело в том, что в проекте документа категорически запрещалось производство в домашних условиях виноградной водки (чачи). Шеварднадзе подробно описывал, что чача в грузинских селениях всегда производилась сообща из отходов виноделия и делилась между всеми жителями. Автор записки подчеркивал, что разрушить народную традицию просто немыслимо. Были разумные доводы и в других записках, но информация лидера Грузии почему-то более всего запомнилась Черненко и заметно повлияла на его позицию. Так или иначе, новый генсек сказал: «Спешить не будем» — и отправил бумаги на дальнейшую доработку.

При Черненко «звездный час» ярых борцов за трезвость так и не настал. Но он пришел сразу же после апрельского (1985 года) пленума ЦК. Проект антиалкогольного закона лег на стол к новому лидеру страны — Горбачеву, но только теперь уже в новой, перестроечной обертке, под знаменем непримиримой борьбы против застоя. Закон вскоре был принят. А к чему это привело, читатель знает.

Работая над этой книгой, я не раз обращался к публичным выступлениям и статьям Андропова и Черненко. Эти материалы еще и еще раз убеждали меня в серьезности и реальности их намерений как можно скорее вырваться из того состояния, в каком находилась страна конца семидесятых — начала восьмидесятых годов. Я уже упоминал о большом воздействии на умы статьи Андропова «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР», его речи на июньском (1983 года) пленуме ЦК КПСС. Если они еще и не давали ответов на злободневные вопросы, то, во всяком случае, заставляли оглядеться вокруг и задуматься. Не вызывало сомнений, что партия ориентировала коммунистов на то, что впереди — большая и нелегкая работа, а перед тем, как к ней приступить, очень многое следовало понять, переосмыслить сложившиеся представления о социалистическом обществе, о сохраняющихся в нем противоречиях.

Константин Устинович не случайно подчеркивал преемственность в своей политике, поскольку он хорошо понимал суть проблем, поставленных его предшественником. Черненко — человек думающий. Говорю об этом с полным основанием, потому что мне довелось ознакомиться почти со всеми его более или менее значимыми статьями и, конечно, книгами. Сейчас они могут вызвать интерес, наверное, лишь у специалистов да историков, а в свое время их довольно пристально читали и находили в них отнюдь не тривиальные мысли. Я говорю об этом потому, что представление о герое нашей книги будет неполным, если не затронуть чисто творческой стороны его личности, его деятельности как публициста и автора.

Черненко начал выступать в печати еще в тридцатые годы, в период его работы в райкомах партии, а затем в Красноярском крайкоме ВКП(б). Особенно страстными и убедительными были его статьи военных лет, которые публиковались в «Красноярском рабочем» и с большим интересом воспринимались читателями и партактивом. Позднее статьи Черненко периодически печатались в Пензенской областной партийной газете, в газетах и периодических изданиях Молдавии.

В годы работы в Отделе пропаганды ЦК КПСС Черненко был утвержден членом редколлегии журнала ЦК «Агитатор» и нередко выступал на его страницах с основательными и полемическими статьями. Коллеги Черненко считали, что у него «цепкое перо».

Публицистическую деятельность Черненко продолжил и позднее, будучи заведующим Общим отделом, секретарем ЦК и конечно же Генеральным секретарем ЦК КПСС. В последние годы работы Черненко в ЦК вышли в свет наиболее значительные его труды.

Надо отметить, что и другие члены Политбюро, секретари ЦК КПСС периодически публиковали свои книги, главным образом в Политиздате. Это были, как правило, избранные речи и статьи за какой-нибудь определенный период их деятельности. Такая практика, по сути, вошла в правило, считалась чем-то вроде обязательного ритуала, и поэтому вполне естественно, что и у Черненко были такие издания.

Но наряду с этим он большое внимание уделял подготовке фундаментальных работ, касающихся широкого круга общепартийных задач. Главная их тема — стиль, формы и методы работы партийного и государственного аппарата. Эти вопросы ему как «хранителю партии» были особенно близки. Одной из таких работ можно считать его фундаментальный труд «Вопросы работы партийного и государственного аппарата», который вышел в свет в 1980 году. Хронологическая последовательность изложенных в книге материалов позволяла читателям ознакомиться с историей вопроса, последовательно проследить за развитием деятельности по укреплению и совершенствованию работы партийно-государственного аппарата.

Перечитывая эту книгу в наши дни, я убеждался, что она могла бы быть во многом полезна и современным управленцам, во всяком случае, тем, кто искренне озабочен судьбой государства, сознает необходимость совершенствования органов его управления во всех звеньях, сверху донизу. Кто понимает, что нынешняя «вертикаль» управления Россией основательно подгнила и ее не подремонтируешь и не удержишь одними лишь указаниями с самого «верха» и периодической ротацией региональных кадров. В конце концов, не все же чиновники погрязли у нас в коррупции, много и таких, кто стремится выполнять свой долг честно. Вот им-то в первую очередь не помешало бы познакомиться с мыслями Черненко по поводу организации контроля и проверки исполнения, работы с документами и конечно же с заявлениями и письмами трудящихся.

Кстати, все эти проблемы Константин Устинович выдвигал не только в теоретической плоскости, так сказать, в «чистом» виде, но и успешно разрешал их на практике. Безусловно, отлаженная и четкая система контроля и исполнения, действовавшая в партийных и государственных органах с конца шестидесятых — начала семидесятых годов, — это его детище, его заслуга. А постановку работы с письмами трудящихся, совершенствованию которой он посвятил много лет своей жизни, я вообще считаю одним из важнейших достижений советской демократии. Причем эту работу Черненко понимал не только как своевременную и эффективную реакцию на обращение человека в партийные или советские органы, а значительно шире.

Сама жизнь, повседневная практика показывают, писал он, что письма и предложения трудящихся помогают партийным и государственным органам лучше ориентироваться в обстановке, более объективно оценивать работу тех или иных управленческих звеньев, всего аппарата и его конкретных работников, яснее видеть недостатки и пути их устранения, вырабатывать правильные политические решения. В книге подчеркивается, что письма — это один из наиболее доверительных, а потому и особо ценных источников информации о запросах и чаяниях тружеников города и деревни, о положении дел в различных областях политической и духовной жизни нашего общества, одно из средств реализации конституционных прав советских граждан.

Конечно, наивно сейчас рассчитывать на то, что в ближайшее время в России могут возродиться такие принципы контроля, как его гласность и массовость, непредвзятость и объективность контрольных органов, регулярная отчетность руководителей за свою деятельность перед трудовыми коллективами, требование, чтобы контроль возглавляли не второстепенные лица, а ответственные работники, в первую очередь сами руководители.

Но мы неизбежно, рано или поздно, зайдем в тупик, если не сделаем прозрачными для общественности важнейшие решения и конкретные шаги высших кругов России по принципиальным вопросам государственной жизни. Но о чем сегодня можно говорить, если даже наши национальные резервные фонды употребляются на те или иные цели по усмотрению узкой группы лиц, а их истинные размеры и порядок использования не подконтрольны даже Государственной думе?

Помнится, как Черненко был буквально захвачен работой над книгой «Вопросы работы партийного и государственного аппарата». Несмотря на колоссальную загруженность, он постоянно уделял ей внимание: диктовал, правил, редактировал, поручал помощникам искать и сверять справочный материал, рыться в первоисточниках. Стержневой идеей работы, проходившей красной нитью через всю книгу, было обращение к историческому опыту и прежде всего к ленинскому стилю партийной и государственной работы. Пожалуй, опора на ленинское наследие — это главное оружие Черненко, которое было эффективно даже в обстановке растущего среди партийных лидеров благодушия. При этом он прекрасно владел большинством ленинских идей и мыслей по совершенствованию работы партийно-государственного аппарата, хорошо знал, в каких трудах они содержатся, при каких исторических обстоятельствах высказывались. Не случайно, что, работая над книгой, он обращался к Ленину свыше трехсот раз. Причем о механическом начетничестве здесь нет и речи — он умел увидеть прямую связь многих мыслей, высказанных в первоисточниках, с современностью, с проблемами текущего дня.

Вот всего лишь один эпизод, который, думается, может характеризовать отношение Черненко к ленинской теме. Однажды он попросил меня подготовить небольшой материал к разделу о контроле и проверке исполнения документов и поручений и борьбе с бюрократизмом. Порекомендовал взять за основу письма Ленина Цюрупе, написанные в феврале-марте 1922 года (А. Д. Цюрупа в это время был заместителем председателя СНК и СТО и председателем РКИ. — В. П.). Я серьезно взялся за эту работу, и к сроку она была готова. Из шести писем я полностью привел в тексте одно, в котором Ленин откровенно и весьма резко замечал: «Тов. Цюрупа! У нас, кажется, остается коренное разногласие. Главное, по-моему, перенести центр тяжести с писания декретов и приказов (глупим мы тут до идиотства) на подбор людей и проверку исполнения^{1}. В этом гвоздь… Все у нас потонули в паршивом бюрократизме „ведомств“. Большой авторитет, ум, рука нужны для повседневной борьбы с этим. Ведомства — говно; декреты — говно. Искать людей, проверять работу — в этом всё».

Черненко не спеша прочитал материал и попросил оставить ему текст. Я поднялся, чтобы уходить, но он жестом задержал меня. «Хочешь, скажу, почему ты процитировал именно это письмо? — спросил он. — Тебя привлек наверняка непривычно резкий, чуть ли не грубый тон ленинского письма и желание с эффектом процитировать именно такого Ленина. Что, не так?» Признаться, я был сконфужен и смущенно молчал. А Черненко далее рассуждал примерно в таком духе. Да, на первый взгляд может показаться, что резкие слова эти Ленин написал в сердцах, в состоянии раздражения и горечи. Но, думается, что, прибегнув к таким, напрочь лишенным дипломатии, выражениям, Владимир Ильич, наверное, хотел встряхнуть тех, кто был причастен непосредственно к управленческим делам, в том числе и своих ближайших соратников, попробовать освободить их таким образом от говорильни, гипноза бумаготворчества, заседательской суеты, приобщить к сугубо конкретному делу.

«Ты, наверное, заметил, — продолжал Черненко, — что в другом письме Ленин назвал главным недостатком высших исполнительских органов их перегруженность мелочами, и они, вместо борьбы с бюрократизмом, сами тонут в последнем. Вообще письма Ленина к Цюрупе — это своеобразный кодекс стиля, форм и методов государственного управления в сложнейший период советской власти — перехода к новой экономической политике».

Для меня этот случай стал настоящим уроком понимания глубины ленинского наследия. Но запомнился он мне не только поэтому. Я понял и потом в этом многократно убеждался, насколько Черненко внимательно читал и по-настоящему изучал ленинские труды. Видно, что они в свое время и подтолкнули его к изучению аппаратной работы во всех ее тонкостях. И не случайно, что он по-своему любил ее, пытался внести в нее дух творчества.

Он часто говорил о том, что Ленин лучше других понимал решающую роль аппарата в становлении, укреплении и успешном функционировании государства. Ведь сразу же после Октябрьской революции он предупреждал о том, что «без аппарата мы погибнем, а плохой аппарат нас погубит наверняка». В качестве иллюстрации высоких ленинских требований к практической работе по исполнению партийных решений Черненко как-то привел такой пример. После того как в декабре 1921 года партийная конференция и IX съезд Советов одобрили линию на новую экономическую политику, Ленин записал в проекте директивы Политбюро по этому вопросу: «Всякие общие рассуждения, теоретизирования и словопрения на тему о новой экономической политике надо отнести в дискуссионные клубы, частью в прессу. Из Совнаркома, Совета труда и обороны и всех хозяйственных органов изгнать все подобное беспощадно… От всех наркомов Политбюро требует безусловно максимум быстроты, энергии, устранения бюрократизма и волокиты в практическом исполнении новой экономической политики». Ленинские высказывания об аппаратной работе из статьи «Лучше меньше, да лучше» Константин Устинович цитировал буквально по памяти.

Здесь уместно будет сказать, что Черненко, которого «демократические» СМИ стремились непременно показать ординарным партийным чиновником, «носителем бумажек», случайно попавшим на высокие посты руководителя партии и государства, сумел, основываясь на ленинском наследии, внести достойный вклад в развитие теории и практики работы аппарата управления.

Связать с современностью… Здесь нельзя не отметить книгу Черненко «КПСС и права человека», которая была издана в 1981 году агентством печати «Новости». Как видим, коммунисты не замалчивали эту тему, как пытаются сегодня преподнести этот вопрос многочисленные правозащитники. Концепция книги предельно проста и ясна: гражданин лишь тогда может чувствовать себя действительно свободным и равноправным, когда он избавлен от эксплуатации и социального угнетения. В этом — стержень проблемы. Подлинно свободный человек должен быть уверен в завтрашнем дне, в том, что он никогда не окажется лишенным средств к существованию. Он должен быть уверен и в том, что на страже его основных прав и свобод стоит государство, что они имеют в своем основании крепкую материальную основу.

Автор делает вполне обоснованный вывод: подлинные права человека становятся реальностью только при социализме. Кому-то может это и покажется банальным, но вот уже почти два десятилетия в России никто не может доказать обратное. Невольно встают перед глазами все наши нынешние проблемы, тяжелейший финансово-экономический кризис, поразивший Россию. И трудно поверить, что Черненко излагал свои мысли совсем в другую эпоху, когда вряд ли кто мог поверить в реставрацию капитализма в России.

Важнейшие составляющие политических свобод, как считал Черненко, — это основополагающие права человека, к которым относятся права на труд и образование, отдых и охрану здоровья, на социальное обеспечение и жилище. О нарушении этих прав на Западе (а теперь и в нашей стране) «борцы» за права человека стыдливо умалчивают.

В качестве одного из лейтмотивов книги Константин Устинович приводит ленинские слова о том, что «политическая свобода означает свободу народа распоряжаться своими общенародными, государственными делами». Как тут не вспомнить произнесенные в недалеком прошлом на всю страну слова Березовского, выразившего суть государственного строя «новой» России: «Больше нами никогда не будут управлять голодранцы».

В книге в форме ответов на вопросы автор популярно и убедительно рассказал о преимуществах социалистического строя в осуществлении основных жизненных прав человека и о решающей роли в этом процессе Коммунистической партии. Книга была переведена на многие языки и встречена с большим интересом как в нашей стране, так и во многих зарубежных странах.

Историки и политологи обычно, когда говорят о каких-то знаковых событиях, свидетельствующих о том, что в первой половине восьмидесятых годов в развитии общества наметился перелом, часто вспоминают решения июньского (1983 года) пленума ЦК КПСС и речь на нем Андропова. Но при этом редко когда упоминается, что основной доклад на пленуме — «Актуальные вопросы идеологической, массово-политической работы партии» — делал Черненко. Здесь необходимо отметить два момента. Во-первых, вопросы, поднятые в докладе, были созвучны тому, о чем говорил в своей речи Андропов, — и по своей важности, и по остроте постановки. Во-вторых, берусь утверждать, что Черненко затронул тогда не менее животрепещущие проблемы.

Необходимо отметить, что оба руководителя партии подчеркивали главное: общество вступило в исторически длительный этап развитого социализма, и эта непростая фаза его продвижения к коммунизму выдвигает идеологическую работу на первый план, поскольку ей предстоит преодолеть серьезные изъяны в воспитании людей. Черненко прямо указывал, что речь идет о стратегической задаче, поскольку на настроения граждан оказывают влияние не только достижения в социально-экономической сфере, но и недостатки и трудности. Проблема состоит в том, чтобы не идеализировать советское общество, а сосредоточить внимание на конструктивной разработке методов и средств достижения перспективных целей. При этом необходимо исходить из той реальности, которая есть, со всеми ее плюсами и минусами. Совершенно ясно, что партия не может в дальнейшем опираться на упрощенное, прямолинейное понимание исторического процесса. Во главу угла следует поставить вопрос о противоречиях как движущей силе общественного развития, что будет иметь существенное значение для теории и практики идеологической работы.

В своем докладе Черненко указал на огромное отставание от жизни теоретической работы партии, затронул проблемы серьезных провалов в исследовательской деятельности обществоведов. Критика была конкретной. В частности, отмечалось, что не оправдали возложенных на них надежд созданные еще в шестидесятые годы Институт социологических исследований и Центральный экономико-математический институт Академии наук СССР. Многие научные коллективы замкнулись в собственных «диссертационных» и групповых интересах, мелкотемье.

В публичных выступлениях Черненко, его статьях 1983–1984 годов явно прослеживаются многие принципиальные направления грядущих неотвратимых перемен в общественно-политической, экономической и социальной жизни страны, в системе управления народным хозяйством. В качестве важнейшей выделяются мысли о необходимости определить место и роль правящей партии в социалистическом обществе, дать объективную характеристику того общества, которое мы строим и в котором живем. Все эти вопросы его волновали, он искал на них ответы, пытался сформулировать свои позиции.

В этом непременно убеждаешься, читая его речи как на июньском (1983 года), так на апрельском и октябрьском (1984 года) пленумах ЦК. Чувством серьезного беспокойства Черненко за судьбу страны проникнуты его выступления в марте 1984 года перед избирателями Куйбышевского избирательного округа Москвы, а также на встрече с рабочими завода «Серп и Молот».

Особенно рельефно прослеживается постановка целого ряда злободневных проблем в его последней при жизни статье в журнале «Коммунист» (№ 18, декабрь 1984 года) «На уровень требований развитого социализма». Гранки этой статьи мы, помощники генсека — я и Вадим Печенев, обсуждали с Константином Устиновичем, когда он уже был тяжело болен, буквально у его постели в специальном отсеке ЦКБ. Черненко одобрил последний вариант статьи, внеся в текст незначительные поправки. Главная цель, которую он преследовал, заключалась в том, чтобы положения публикуемой статьи за подписью Генерального секретаря ЦК КПСС легли в основу подготовки к XXVII съезду КПСС, который предполагалось созвать в ноябре 1985 года.

Конечно, в этой статье Черненко немало декларативного. Но что поделать, если сложился и был принят на вооружение такой стиль? В то же время нельзя отрицать и целого ряда конструктивных мер, которые предполагалось предпринять в перспективе. Многие положения этой его публикации, может быть, следует расценивать как некую попытку приблизить надвигавшиеся перемены.

Развивая мысль о том, что на предстоящем партийном съезде предметом особого разговора будет состояние нашей экономики, ее проблемы и перспективы, Черненко настоятельно подчеркивал, что многие экономические вопросы на сей раз выдвигаются в повестку дня съезда не только потому, что время привело нас к календарной вехе, отделяющей одно пятилетие от другого. Сама наша экономика вплотную подошла к рубежу, на котором качественные сдвиги и перемены в ней стали, как он выразился, «повелительной необходимостью». Собственные успехи советской экономики поставили предел ее экстенсивному развитию. Необходимость интенсификации продиктована не только и не столько нехваткой ресурсов, а прежде всего тем, что наше народное хозяйство уже обеспечило такой объем производства, при котором, чтобы двигаться вперед, необходимо не расширять его, а обновлять, выводить на уровень передовых достижений науки и техники.

Организуя и направляя народно-хозяйственный процесс, ни в коем случае нельзя руководствоваться установкой на «производство того же самого, лишь бы побольше». Иными словами, автор писал именно о грядущих коренных изменениях в экономике, о комплексе мер, которые можно было бы определить как «качественное преобразование производительных сил».

Такие далекоидущие задумки по коренному преобразованию экономики страны, выработке нового курса руководящей силы общества — Коммунистической партии — вынашивал Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко, надеясь нацелить на это предстоящий партийный съезд. Но одного он, увы, предвидеть не мог: жить ему оставалось немногим более двух месяцев. И задумкам его не суждено было воплотиться в жизнь.

Дорвавшись, в конце концов, до вожделенной верховной власти, Горбачев вместе со своей похоронной командой стал автором величайшего предательства XX века, в результате которого не стало первого на Земле социалистического государства, великой мировой державы.

Как-то в «постперестроечные» годы в журнале «Знамя» появилась одна заметная публикация. В ней делалась попытка оценить Черненко как руководителя партии и страны. Автор статьи — академик Г. А. Арбатов считался в высоких политических сферах того времени человеком известным и весьма преуспевающим. На протяжении длительного периода он безошибочно ориентировался во всех переходах и поворотах коридоров власти, был одним из постоянных руководителей «писательского цеха», работавшего на Брежнева, состоял при нем в звании, я бы сказал, «личного академика». Одним словом, был он личностью довольно авторитетной.

Но вот Черненко он не любил. Поэтому и публикация, о которой я упоминаю, была целиком построена на негативных материалах и высказываниях.

Сразу скажу, что я не разделяю большинства безапелляционных, но поверхностных и субъективных суждений Арбатова о личности Черненко. Хотя, наверное, это его право, его взгляд и точка зрения. И в то же время его мнение о периоде короткого пребывания Черненко у власти в какой-то мере перекликается с некоторыми моими выводами и заключениями. Поэтому я и хочу привести здесь одно высказывание Арбатова.

«Как можно оценить короткий, не имеющий, наверное, шансов получить осмысление, подробное освещение в истории, период Черненко? — вопрошает автор. — Поначалу у меня был однозначный ответ: потеряно тринадцать месяцев в такое трудное для страны время. Потом оценка стала осторожнее. А может быть, эти месяцы безнадежности не потеряны зря? Может быть, они были нужны, чтобы после застоя и легкой встряски при Андропове понять, насколько страна нуждается в переменах и реформах, притом радикальных? Может быть, они готовили почву для перестройки?»

Да, трудно не согласиться с рассуждениями академика Арбатова. Вместе с тем хочу добавить: какую бы позицию ни занимал Черненко, он бы никогда не допустил, чтобы планы правящей партии — КПСС, являвшиеся результатом ее коллективной мысли, вдруг выпали из ее рук и из средства созидания превратились в страшенное оружие разрушения. Вряд ли бы при нем стало возможным, чтобы благими партийными лозунгами, казавшимися со стороны привлекательными и всесторонне обоснованными, прикрывали свою деятельность настоящие противники существовавшего в Советском Союзе строя, сумевшие за несколько лет довести советское общество и государство до кризисного состояния и развала.

В немногочисленных публикациях о Черненко, как правило, упоминаются такие присущие ему качества, как элементарные осторожность и осмотрительность. Пожалуй, только ленивый не вменял их в вину генсеку. Конечно, эти свойства далеко не всегда положительно характеризуют политических лидеров. Но нельзя забывать, что и новаторство, которое у нас всегда в чести, чье-то желание постоянно быть впереди на лихом коне часто приводят к непредсказуемым результатам. А иногда итоги преобразований в государственной и общественной жизни, в экономической сфере выглядят и вовсе чудовищными, особенно в тех случаях, когда новаторами и творцами провозглашают себя дилетанты. Это и случилось в нашей стране.

И что бы ни говорили о Черненко любители заводить заезженные пластинки про застой и дефицит колбасы в советские годы, как бы они пренебрежительно ни оценивали его историческую роль в судьбе страны, катастрофы, постигшей Советский Союз, он бы не допустил.

С такими вот мыслями я и подошел к последней главе книги.