"Петровский" - читать интересную книгу автора (Федот Федотович Бега & Владимир Григорьевич...)

VI. Последние годы

В январе — феврале 1934 года проходил XVII съезд партии. Г. И. Петровский был одним из тех старых большевиков — делегатов съезда, которых тревожили ненормальные явления в партии, возникшие в связи с чрезмерным возвеличением и восхвалением личности Сталина. Они считали, что пора переместить его с поста генерального секретаря ЦК партии на другую должность.

Горячо выступая против всяких уклонистов и оппозиционеров, они считали, что борьба за ленинскую линию партии должна быть борьбой идейной. Административные гонения, а тем более кровавые расправы не метод воспитания партийных кадров.

Между тем репрессии усиливались. Были арестованы такие испытанные большевики-ленинцы, как В. Я. Чубарь, Э. И. Квиринг, С. В. Косиор, К. В. Сухомлин.

Григорий Иванович был потрясен ничем не объяснимым арестом товарищей. Он совершенно не в состоянии был представить себе, чтобы эти большевики, отдавшие столько сил революции, могли заниматься какой-либо преступной деятельностью против партии и Советского государства.

Петровский был еще во власти смутных дум и тягостных переживаний, связанных с арестом друзей, а уже новую беду несла ему почта. Пришло известие из Ленинграда об аресте его старшего сына Петра — в ту пору он работал редактором газеты «Ленинградская правда».

Это известие было ужасным ударом для Григория Ивановича. Чувства отца и разум коммуниста начисто отрицали причастность сына Петра к какой-либо антигосударственной или антипартийной деятельности. Прослышав о случившейся беде, слегла в постель с сердечным приступом Доминика Федотовна. Петровский, как мог, успокаивал жену, убеждал ее, что это какое-то глупое недоразумение, что через несколько дней все прояснится и сына освободят. Но тяжелые предчувствия не покидали Доминику Федотовну.

Григорий Иванович пытался разузнать о судьбе сына — где он, что с ним, в чем обвиняется. Но перед ним стояла глухая стена молчания. Сталин его не принял. Свидания с сыном в НКВД ему не разрешили. Предложили ждать окончания следствия — вместе с Петром по политическим обвинениям было арестовано много других ленинградцев.

Друзья Петровского — крупнейшие деятели партии и государства — после нескольких попыток узнать о судьбе Петра в бессилии развели руками: Берия навесил на доверенный ему наркомат слишком тяжелые замки, чтобы можно было выведать, что творится за его стенами на Лубянке.

В конце 1938 года Петровский был вызван в Москву для разговора со Сталиным. Разговор, по словам Петровского, был короткий, но тяжелый, в резких тонах.

Спустя некоторое время после этого разговора Петровский был отозван из Киева в Москву и освобожден от обязанностей председателя Верховного Совета Украины и члена Политбюро ЦК КП(б)У.

Но это было лишь начало. За спиной Петровского подручные Берия уже стряпали на него гнусное «политическое дело», «расследование» которого началось в марте 1939 года.

Во время работы XVIII съезда ВКП(б) Петровский был обвинен в том, что он дружил с К. В. Сухомлиным, который, по данным НКВД, считался японским шпионом. Петровского обвинили и в том, что он будто бы знал о «связях» С. В. Косиора с иностранной контрреволюционной организацией и умолчал об этом. Предъявили Григорию Ивановичу и такое обвинение: он-де был против Кагановича как первого секретаря ЦК КП(б)У.

Конечно, после таких тяжелых обвинений Петровский не был избран на XVIII съезде, как всегда прежде, в состав ЦК ВКП (б).

Человек, который работал долгие годы вместе с Лениным, был его верным учеником и помощником, человек, который прошел тяжелые дороги подполья и гражданской войны, который так много сделал для победы социализма, — этот преданнейший партии человек, истинный интернационалист и гуманист оказался оклеветанным, лишенным доверия. Более года Сталин не разрешал давать Петровскому какой-либо работы.

Григорий Иванович в эти беспросветно тяжелые, трагические для него дни заболел, перенес инфаркт сердца.

Находясь более года не у дел, не получая никакой зарплаты или пенсии, Петровский оказался в очень затруднительном материальном положении. Младший сын Леонид, командовавший Московской Пролетарской дивизией, тоже попал в немилость и был отстранен от должности, а дочь Антонина зарабатывала немного, так что дети мало чем могли помочь отцу и матери. Помогал кое-кто из старых друзей, не побоявшихся приходить к опальному Петровскому. Григорий Иванович был благодарен им, но жизнь впустую, без дела была для его живой натуры безрадостна.

Позднее Петровский признавался друзьям, что в ту пору всерьез подумывал, не пойти ли ему на завод, опять стать к токарному станку, как в молодые годы. Его не смущало ни то, что он уже потерял часть профессиональных навыков, ни даже то, что он стар для такой работы — ему как-никак перевалило за шестьдесят.

Неизвестно, когда бы прекратилась вынужденная «безработица» Петровского и что бы он сам предпринял, если бы его близкие товарищи не посодействовали ему получить работу в Музее Революции СССР.

Итак, после вынужденной бездеятельности Петровский получил возможность работать заместителем директора Музея Революции СССР. Он, всю жизнь проживший среди тревог, волнений, в атмосфере острых политических схваток и многочисленных государственных забот, рука об руку с энергичными напористыми людьми — людьми революционного действия, — он, естественно, не сразу привык к своей новой работе. Но никто из его сослуживцев не слыхал, чтобы он жаловался на судьбу.

Начавшаяся война с гитлеровской Германией и бомбардировка Москвы с воздуха вынудили Советское правительство принять решение об эвакуации в глубь страны некоторых государственных и культурных ценностей.

В конце лета 1941 года все архивы и экспонаты Музея Революции, Музея народов СССР, Исторического музея, Государственной научной библиотеки и библиотеки Московского университета были упакованы и погружены в специальный эшелон. Комиссаром этого эшелона был назначен Петровский. С ним вместе из Москвы выехала и Доминика Федотовна.

Дочь Антонина и жена сына Леонида с внучкой остались пока в Москве, а сам Леонид с первых дней войны ушел на фронт. О Петре же, арестованном еще в 1937 году, ничего не было известно.

Отправленные из Москвы музейные ценности сначала были доставлены в город Хвалынск на Волге. Спустя некоторое время приехала в Хвалынск к родителям Антонина. Она привезла известие, что Леонид, пробиваясь из окружения с остатками своей дивизии, геройски погиб. Это сообщение так тяжело подействовало на Доминику Федотовну, что она слегла в постель и вскоре умерла. Так осенью 1941 года Григорий Иванович сразу потерял двух дорогих ему людей — жену и младшего сына.

Обстановка на фронте была тяжелейшая. В эту пору пришло указание — предлагалось немедленно погрузить имущество музеев в эшелон и отправиться дальше, в город Кустанай.

Жизнь в эвакуации для овдовевшего, полубольного Петровского была тягостна. Его мучила тоска по скоропостижно скончавшейся жене и погибшему на фронте сыну, терзали думы о судьбе старшего сына. Отвлекался Григорий Иванович от этих ненастных дум только на работе, в общении с сослуживцами и еще когда они все вместе ездили из Кустаная в почти обезлюдевшие колхозы помогать сеять или убирать хлеб. В такие дни Петровский преображался, молодежь удивлялась, откуда у него, перенесшего и личное горе и тяжелую болезнь, столько бодрости, жизнелюбия.

В Москву Петровский и другие сотрудники Музея Революции вернулись летом 1943 года.

Работа в Музее Революции СССР доставляла Григорию Ивановичу известное моральное удовлетворение. Познакомиться с историей русской революции приезжали люди из разных стран и в одиночку и целыми делегациями. И Петровский часто, отложив будничные дела и административные заботы, подолгу беседовал с приезжими, показывал экспонаты, вспоминал прожитое.

Очень много времени отбирали у Петровского письма: большая часть корреспонденций, получаемых музеем, присылалась на его имя. Каждое утро, придя на работу, Григорий Иванович садился писать ответы. Однажды он получил письмо, которое особенно растрогало его и живо напомнило трудные годы туруханской ссылки. Писал директор музея города Енисейска Красноярского края:

«…Старожилы енисейцы Вас не забыли. Ваша хозяйка Анна Гавриловна Бабыкина еще жива и в том же доме живет, она хорошо помнит, как Вы пришли к ней на квартиру, был сильный мороз, а на Вас было легкое пальто, и когда она Вам сказала: «Вы, наверно, замерзли», Вы ответили хозяйке: «Мое пальто теплое, оно на политической подкладке, терпением крытое…»

Такие письма приносили Григорию Ивановичу большую радость. Радовали его и многочисленные записи посетителей музея в книге отзывов.

Петровский любил время от времени просматривать эти записи, переведенные с разных языков.

«Мы с величайшим интересом осмотрели Музей Революции, в котором показаны документы героической борьбы русских рабочих за освобождение от их угнетателей.

1946 г.

Энрико — руководитель итальянской юношеской делегации».

«Без революции не было бы России. Без России не было бы свободы во всем мире.

Греческая делегация ЭАМ (13 подписей)».

«Я здесь увидел историю русской революции в картинах и документах. Этот рассказ все всегда будут слушать с глубочайшим интересом, потому что эта революция оказала влияние на все человечество. Увидеть все собранное в этом музее является для меня источником огромного вдохновения.

Сеид Саджат Захар, индийский писатель

5/VIII 1957 года».

«Когда мы вернемся в Испанию, мы расскажем обо всем, что видели в этом прекрасном Музее.

Испанские дети, детдом № 3 (в Тарасовке), ученики 6 кл. (15 подписей). 1946 г.».

«Мы считаем привилегией, что имеем возможность посетить Музей Революции в 40-ю годовщину Революции 1905 года и познакомиться с великой и героической историей советского народа. Выставка представляет живое изображение Революции и установление Советского Союза. Мы имели честь познакомиться с г-ном Г. Петровским, который был членом Первого Советского Правительства…

Американская делегация молодежи: Дорис Сеак, Елизавета С. Гроу, Молли, Джозеф, Ходсон, Лорри Дэй и другие».

В последние годы жизни Григорий Иванович уже не был одиноким вдовцом. Его женой стала Александра Михайловна Першина, сотрудница научной библиотеки имени Горького. Муж ее ушел в сорок первом добровольцем на фронт и геройски погиб спустя год. На руках Александры Михайловны остались двое малолетних сыновей — Евгений и Владимир. Григорий Иванович вновь обрел дружную семью.

В Музее Революции Петровский работал до самых последних дней жизни. Он не хотел уходить только на пенсию, понимая, что не усидит дома без дела.

Но главное было даже не в личном его характере и не в житейской привычке ходить на работу. Главное заключалось в тех глубочайших переменах, которые происходили в партии и стране после смерти Сталина.

Петровский участвовал в качестве гостя в работе исторического XX съезда партии. Он всем сердцем и умом большевика-ленинца разделял исторические решения съезда, разоблачившего культ личности Сталина, сурово осудившего связанные с культом грубые нарушения революционной законности. Он был рад и горд за свою партию, которая смело и решительно отбросила прочь укоренившиеся в период сталинского произвола антипартийные методы в руководстве государством, нанесшем народу, партии, стране столь тяжелые раны.

В дни работы XX съезда партии семидесятипятилетний Петровский словно помолодел, сбросил с плеч лет двадцать — тех самых тяжелых и горьких лет культа личности, которые пережил народ и лично он сам. Приходя по вечерам домой после очередных заседаний съезда, Григорий Иванович рассказывал близким товарищам коммунистам о фактах ужасного произвола и незаконных репрессиях, вскрытых в докладе Первого секретаря ЦК партии Никиты Сергеевича Хрущева. Он рассказывал об этом медленно, с горечью и гневом. Вспоминал погибших близких людей — старых большевиков, сына Петра. Очень жалел, что Доминика Федотовна не дожила до нынешних дней, восстановивших справедливость и честное имя их сына.

Тепло говорил Петровский о Никите Сергеевиче Хрущеве, бывшем рабочем Донбасса, который рос как партийный и государственный деятель на глазах у Григория Ивановича в то же время, когда он работал на Украине. Сам в прошлом пролетарий, Петровский с гордостью утверждал, что именно рабочая пролетарская закалка помогла Хрущеву найти в себе силы мужественно и непреклонно повести борьбу против культа «вождя», за возрождение ленинских заветов и принципов в партии и государственном управлении.

Когда по инициативе Н. С. Хрущева ЦК партии начал массовый пересмотр фальшивых, сфабрикованных Ежовым, Берия и их подручными политических дел и реабилитацию невинно осужденных людей, Петровский помог восстановить доброе имя многих напрасно пострадавших.

С. И. Гопнер, давнишний товарищ Петровского, рассказывала, что в эту пору она, Гопнер, снова увидела Петровского прежним, каким знала в былые годы, — темпераментным, страстным, деятельным. Он, по словам Гопнер, не только брал под защиту всех, кого считал невиновным, но ободрял и морально поддерживал членов их семей.

Сотрудники Музея Революции вспоминают, как однажды в музей пришла плохо одетая, изможденная старушка и спросила Петровского. Когда посетительницу привели к нему, Григорий Иванович не сразу узнал ее. А когда вгляделся в ее лицо, обнял и расцеловал женщину. Это была старая большевичка Дальняя, прозванная в партийном подполье «Соня-табачница», — она работала в молодости на махорочной фабрике в Кременчуге. В те давние дореволюционные годы Дальняя была огневым большевистским агитатором. Когда проходили выборы в IV думу, она ездила по поручению партии по всему Донбассу и агитировала за избрание депутатом от рабочей курии Григория Ивановича Петровского.

Оказалось, что она вместе с сыном недавно вышла из заключения, куда попала в тридцать седьмом году.

Петровский был очень взволнован ее рассказом и тут же взялся помочь Дальней. Он позвонил министру социального обеспечения и объяснил суть дела. Спустя некоторое время старая заслуженная коммунистка получила пожизненную персональную пенсию и была восстановлена в партии.

Ленинский дух XX съезда партии окрылил Петровского. Помощь в реабилитации товарищей по партии — это была только часть его ежедневных забот. Одновременно он вел напряженную пропагандистскую работу. Он выступал на заводах и в научных учреждениях, перед слушателями Высшей партийной школы и перед офицерами Советской Армии, писал статьи для газет и журналов. Ездил в составе делегации старых большевиков за границу.

И всюду — на митингах и собраниях — Петровский, вновь получив возможность открыто выступать перед народом, рассказывал о революции, о трудных прожитых годах, делился воспоминаниями о Ленине, призывал хранить и претворять в делах его мудрые заветы. Он считал себя пропагандистом XX съезда партии и неустанно разъяснял великий смысл его решений. И в своих устных выступлениях и в статьях он призывал коммунистов и беспартийных помнить о тяжелых годах культа Сталина и его последствиях, быть начеку, чтобы не допустить повторения прошлых ошибок, приведших к извращению подлинно революционного социалистического демократизма, к большим моральным и физическим потерям.

Григорий Иванович Петровский умер от паралича сердца 9 января 1958 года, не дожив меньше месяца до своего восьмидесятилетия. Врачи обнаружили шестнадцать мелких разрывов на его сердце.

Похороны Петровского состоялись на Красной площади при большом стечении народа. Делегации трудящихся прибыли из многих городов страны, в том числе с его родной Украины. После траурного митинга урна с прахом Григория Ивановича Петровского была перенесена к кремлевской стене и под грохот артиллерийского салюта замурована в ее древние камни.

Он и после смерти как бы встал в строй многих погребенных здесь солдат старой гвардии революции, чуть-чуть позади Мавзолея, где покоится бессмертный Ленин.