"На берегу" - читать интересную книгу автора (Шют Невил)

8

Первого августа в саду Мэри Холмс расцвели первые нарциссы, и в тот же день радио с нарочитым бесстрастием сообщило о случаях лучевой болезни в Аделаиде и Сиднее. Эта новость не слишком встревожила Мэри: новости плохи всегда, будь то требования повысить заработную плату, забастовки или война, самое разумное не обращать на них внимания. Важно совсем другое: вот этот чудесный солнечный день; зацвели ее первые нарциссы, уже набухли почки и на желтых.

— Такая будет красота! — радостно сказала она Питеру. — Их так много! По-твоему, могут некоторые луковицы дать сразу два побега?

— Сомневаюсь, — ответил муж. — С нарциссами, кажется, так не бывает. Вроде они в земле делятся и дают вторую луковицу.

Мэри кивнула.

— Надо будет осенью, когда они увянут, выкопать их и разделить луковицы. Тогда нарциссов станет гораздо больше, и мы посадим их вот здесь. Через год или через два они будут выглядеть просто изумительно. — Она минуту подумала. — Тогда мы сможем немного высадить в горшки и держать в доме.

В этот прекрасный день ее заботило только одно: у Дженнифер режется первый зуб, а отсюда жарок и капризы. Настольная книга Мэри «Первый год ребенка» разъясняла, что это естественно и волноваться нечего, но молодая мать все-таки тревожилась.

— Наверно, те, кто пишет такие книги, не все на свете знают, — сказала она. — Ведь дети не все одинаковы. Почему наша маленькая плачет без передышки, разве так должно быть? Может быть, нам вызвать доктора Хэллорана?

— По-моему, незачем, — сказал Питер. — Дочка сама справится.

— Она такая вся горячая, бедняжка моя.

Мэри вынула Дженнифер из кроватки, прислонила к своему плечу и стала легонько похлопывать по спинке; девочке только того и надо было, рев сразу прекратился. Питеру показалось — зазвучала сама тишина.

— По-моему, она вполне здорова, — сказал он, — просто ей скучно в одиночестве. — Он чувствовал, что больше не вытерпит, он не выспался, малышка плакала всю ночь напролет, Мэри то и дело к ней вставала, пытаясь успокоить. — Вот что, родная. Прости, но мне надо поехать в город. На одиннадцать сорок пять у меня назначена встреча с адмиралом.

— А как же с доктором? Может быть, надо ее показать?

— Я не стал бы его беспокоить. В твоей книжке сказано, когда режется зуб, ребенку не по себе дня два. А она проплакала уже тридцать шесть часов.

И еще как, докончил он про себя.

— А вдруг тут что-то еще, а никакой не зуб… может быть, рак, мало ли. Она ведь не может сказать, где ей больно…

— Отложим до моего возвращения, — сказал Питер. — Я вернусь к четырем, самое позднее в пять. Тогда посмотрим, как она.

— Хорошо, — нехотя согласилась Мэри.

Питер прихватил в машину канистры из-под бензина и покатил прочь, радуясь, что вырвался из дому. Встречи в Адмиралтействе ему на это утро не назначали, но не вредно туда заглянуть, лишь бы хоть один человек оказался на месте. «Скорпион» уже вышел из сухого дока и опять стоит бок о бок с авианосцем в ожидании приказов, хотя, наверно, никогда уже их не получит; можно съездить взглянуть на него, а заодно между делом наполнить бак «морриса» и канистры.

В это прекрасное утро кабинет и приемная коменданта порта пустовали, Питер застал только машинистку, чопорную добросовестную особу в очках. Она объяснила, что с минуты на минуту явится ее начальство, капитан 3-го ранга Мейсон. Питер сказал, что заглянет позже, сел в свою машину и поехал в Уильямстаун. Поставил машину возле авианосца, с канистрами в руках поднялся по трапу, ответил на приветствие дежурного офицера:

— Доброе утро. Капитана Тауэрса тут нет?

— Он, наверно, спустился на «Скорпион», сэр.

— И я хотел бы взять немного бензина.

— Очень хорошо, сэр. Вы оставьте канистры… Вашу машину тоже заправить?

— Пожалуйста.

Питер прошел через холодный, гулкий безлюдный корабль и спустился по трапу на подводную лодку. Когда он ступил на палубу, Дуайт Тауэрс как раз вышел на мостик. Питер по всей форме отдал честь.

— Доброе утро, сэр, — сказал он. — Я приехал поглядеть, как дела, и взять немного бензина.

— Бензина хоть залейся, — сказал американец. — А дел особых нет. По-моему, их больше уже и не предвидится. А у вас нет для меня новостей?

Питер покачал головой.

— Я только что заходил в министерство. Там ни души, только и сидит одна машинистка.

— Мне больше повезло. Вчера я застал там какого-то лейтенанта. Похоже, завод в часах кончается.

— Да и все кончается, недолго осталось. — Они стояли рядом, опершись о перила мостика; Питер искоса глянул на капитана. — Вы уже слышали про Аделаиду и Сидней?

Дуайт кивнул.

— Конечно. Сперва счет шел на месяцы, потом на недели, а теперь, по-моему, уже на дни. Какой срок они там вычислили?

— Не слыхал. Хочу сегодня связаться с Джоном Осборном, узнать последние данные.

— На службе вы его не найдете. Он трудится над своей машиной. Говорит, рысак высокого класса.

Питер кивнул.

— А вы собираетесь посмотреть следующие гонки — главные, на Большой приз? Как я понимаю, последние на свете. Вот это будет зрелище!

— Право, не знаю. Предыдущие Мойре не очень-то понравились. Женщины многое воспринимают не так, как мы. Например, бокс и борьбу. — Дуайт помолчал. — Вы сейчас едете назад в Мельбурн?

— Да, если только… Может быть, я вам тут нужен, сэр?

— Не нужны. Здесь делать нечего. А вот, если можно, подбросьте меня до города. Мой шофер, старшина Эдгар, сегодня не явился со служебной машиной; подозреваю, что и его завод кончается. Если можно, подождите десять минут, я переоденусь в штатское и поедем.

Через сорок минут они уже разговаривали с Джоном Осборном в городском гараже. «Феррари» подвешен был на цепях к невысокому потолку, носом кверху, передок разобран. Джон, в комбинезоне, с помощью механика орудовал над машиной; он начистил ее до такого блеска, что и на руках почти незаметно было следов черной работы.

— Здорово повезло, что нам достались части от «мазерати», — серьезно сказал он. — Одна тяга подвески погнута безнадежно. Но детали тут и там одинаковые; нам надо их только немного обработать и приладить новые втулки. Не хотел бы я вести моего рысака, если бы пришлось нагревать и выпрямлять старую тягу. Понимаете, неизвестно, как она себя поведет после такого ремонта.

— Я бы сказал, вообще неизвестно, что может случиться на таких вот гонках. Когда он разыгрывается, этот ваш Большой приз?

— У меня из-за срока идет перебранка с устроителями, — сказал физик. — Они намечают субботу семнадцатое, через две недели, а я считаю, надо назначить следующую субботу, десятое.

— Дело идет к концу, а?

— Я считаю, да. Уже и в Канберре определенно есть больные.

— Этого я не слыхал. Но радио сообщали про Аделаиду и Сидней.

— Радио всегда сообщает с запозданием дня на три. Стараются потянуть, ведь начнется паника и общее уныние. Но сегодня отмечено подозрительное заболевание в Олбери.

— В Олбери? Это всего миль двести к северу.

— Знаю. По-моему, суббота через две недели — слишком поздно.

— А мы, по-вашему, скоро подхватим эту болезнь, Джон? — спросил Питер.

Физик коротко взглянул на него.

— Я уже подхватил. И вы тоже. Все мы ее подхватили. Вот этой двери, гаечного ключа — всего, за что ни возьмись, уже коснулась радиоактивная пыль. Она в воздухе, которым мы дышим, в воде, которую пьем, в листьях салата, даже в беконе и яйцах. Теперь все зависит от сопротивляемости организма. У людей наименее выносливых признаки лучевой болезни вполне могут проявиться недели через две. А то и раньше. — Он чуть помолчал. — Я считаю чистейшим безумием откладывать такие важные гонки на две недели. Сегодня состоится заседание комиссии, там я все выскажу. Какое же это состязание, если у половины гонщиков начнется рвота и понос. Тогда просто-напросто выиграет парень, наименее чувствительный к радиации. Так ведь гонки устраиваются не для этого!

— Наверно, вы правы, — сказал Дуайт.

Он оставил Осборна и Холмса в гараже, потому что условился пообедать с Мойрой. Джон Осборн предложил Питеру пообедать в клубе «На природе»; немного погодя он вытер руки чистым лоскутом, снял комбинезон, запер гараж, и они поехали через весь город в клуб.

— Как ваш дядюшка? — спросил по дороге Питер.

— Он со своими приятелями изрядно поубавил клубные запасы портвейна, — сказал физик. — Конечно, он уже не так здоров. Вероятно, за обедом мы его увидим, он теперь бывает в клубе почти каждый день. Конечно, это стало проще, раз он опять ездит на своей машине.

— А бензин где достает?

— Бог его знает. Вероятно, у военных. Откуда теперь у всех берется бензин? Думаю, он продержится до конца, хотя поручиться не могу. Пожалуй, портвейн поможет ему протянуть дольше нас с вами и еще очень многих.

— Портвейн?

Джон Осборн кивнул.

— Видимо, спиртное усиливает нашу сопротивляемость радиации. Вы этого не знали?

— То есть, если хорошенько проспиртоваться, будешь жить дольше?

— На считанные дни. Дядюшку Дугласа, пожалуй, раньше хватит удар. На прошлой неделе я уж думал, портвейн его одолевает, но вчера он выглядел очень недурно.

Они поставили машину перед клубом и вошли. Дул холодный ветер, и сэр Дуглас Фрауд устроился в зимнем саду. Он беседовал с двумя старыми приятелями, рядом на столике ждал бокал хереса. Завидев вошедших, он хотел было встать, но по просьбе Джона отказался от попытки.

— Что-то я становлюсь неповоротливый, — сказал он. — Придвигайте стулья и выпейте хересу. С полсотни бутылок амонтильядо еще осталось. Нажми вон кнопку.

Джон нажал кнопку звонка и вместе с Питером подсел к дядюшкиному столу.

— Как ваше здоровье, сэр?

— Да так себе. Наверно, тот лекарь был прав. Он сказал, если я вернусь к прежним привычкам, мне не протянуть и полгода, и это чистая правда. Но и он протянет не дольше, и ты тоже. — Старик хихикнул. — Говорят, ты добился, чего хотел, — выиграл автомобильные гонки.

— Не совсем, я пришел вторым. Но теперь имею право состязаться за Большой приз.

— Ну, смотри не разбейся. Хотя, в сущности, какая разница. Слушай, тут кто-то рассказывал, что уже дошло до Кейптауна. По-твоему, это верно?

Племянник кивнул.

— Да, верно. У них это уже несколько дней. Хотя радиосвязь еще не прервалась.

— Значит, до них дошло раньше, чем до нас?

— Да, так.

— Значит, вся Африка уже кончилась или кончится раньше, чем это дойдет до нас?

Джон Осборн усмехнулся.

— Ждать недолго. Похоже, примерно через неделю всей Африке конец… Насколько мы могли установить, под занавес темп убыстряется. Трудно сказать, ведь когда в каком-то месте вымерло больше половины населения, связь обычно обрывается и мы уже не знаем толком, что происходит. К тому времени обычно перестают работать электростанции и все прочее, иссякает продовольствие. Видимо, оставшаяся половина жителей вымирает очень быстро… Но, как я уже сказал, что происходит в конце, мы точно не знаем.

— Ну, я полагаю, оно к лучшему, — рассудил генерал. — Скоро мы и сами узнаем. — И прибавил не сразу: — Значит, была Африка, да вся вышла. Когда-то, младшим офицером, еще до первой мировой войны, я там недурно проводил время. Только мне всегда был не по вкусу этот ихний апартеид… Стало быть, мы кончимся последними?

— Не совсем, — возразил Джон. — Но последний из больших городов будет наш. Уже есть случаи заболевания в Буэнос-Айресе и Монтевидео и два-три в Окленде. После нас еще недели две просуществуют Тасмания и южный остров Новой Зеландии. После всех умрут индейцы на Огненной Земле.

— А что с Антарктидой?

Физик покачал головой.

— Насколько нам известно, там сейчас никого нет. Но это не значит, что всей жизни на Земле настал конец. Ничего подобного. Здесь, в Мельбурне, жизнь будет продолжаться еще долго после нас.

Все изумленно уставились на него.

— Какая жизнь? — спросил Питер.

Джон Осборн весело улыбнулся.

— Кроличья. Самое жизнестойкое существо, насколько мы знаем, это кролик.

Багровея от гнева, генерал Фрауд выпрямился в кресле.

— То есть как, нас переживут кролики?

— Вот именно. Примерно на год. Их сопротивляемость радиации примерно вдвое выше нашей. На будущий год кролики расплодятся по всей Австралии и станут поедать все, что растет на полях и в огородах.

— Так, по-твоему, кролики нас обставят? Будут жить припеваючи, когда мы все перемрем?

Джон Осборн кивнул.

— И собаки нас переживут. Мыши продержатся еще дольше, но меньше, чем кролики. Насколько мы понимаем, кролики всех перещеголяют, они сдадутся последними. — Он помолчал. — Разумеется, под конец умрут все. К концу будущего года все живое сгинет.

Генерал снова откинулся на спинку кресла.

— Кролики! Мы их и стреляли, и травили, сколько сил и средств извели, а под конец, не угодно ли, они берут над нами верх! — Он повернулся к Питеру. — Нажмите кнопку, звонок у вас под рукой. Я перед обедом выпью коньяку с содовой. Нам всем сейчас не повредит коньяк с содовой.

Мойра Дэвидсон и Дуайт расположились за столиком в уголке ресторана и заказали обед. Потом она спросила:

— Вы чем-то озабочены, Дуайт?

— Не очень. — Он вертел в руках вилку.

— Расскажите.

Дуайт поднял голову.

— Под моим командованием есть еще один корабль Соединенных Штатов — «Меч-рыба», он стоит в Монтевидео. Сейчас там становится жарко. Три дня назад я радировал капитану, спросил, не может ли он отчалить и дойти сюда.

— Что же он ответил?

— Что это невозможно. Слишком крепки связи с берегом, так он выразился. Иначе говоря, с девушками, то же, что и на «Скорпионе». Он говорит — при крайней необходимости попытался бы, но пришлось бы там оставить половину команды. — Дуайт взглянул на нее. — Это бессмысленно. С половиной команды корабль не смог бы двигаться.

— И вы сказали, чтоб он остался там?

Дуайт ответил не сразу:

— Да. Я приказал вывести «Меч-рыбу» из двенадцатимильной зоны и затопить в открытом море, где поглубже. — Взгляд его прикован был к зубцам вилки. — Не знаю, правильно ли я поступил. Мне подумалось, так решили бы наши военно-морские власти — чтоб я не оставлял корабль, битком набитый секретной техникой, болтаться в чужих водах. Пусть даже на нем не будет ни одного человека. — Он мельком вскинул глаза на Мойру. — Итак, численность американских морских сил опять уменьшилась. Было два корабля, остается один.

Долгую минуту оба молчали.

— И вы то же проделаете со «Скорпионом»? — спросила наконец Мойра.

— Думаю, да. Я хотел бы отвести его назад в Штаты, но не получится. Слишком крепки связи с берегом, как сказал мой собрат.

Им подали обед.

— Дуайт, — начала Мойра, когда официант отошел, — у меня есть идея.

— А именно, детка?

— В этом году ловить форель разрешается раньше обычного, с ближайшей субботы. Может быть, вы свезете меня на субботу и воскресенье в горы? — Она слабо улыбнулась. — Ловить рыбу, Дуайт, именно ловить рыбу. Ни для чего другого. На берегу Джемисона так славно.

Он замялся.

— Джон Осборн думает, в этот день будут Большие гонки.

Мойра кивнула.

— Я тоже так думала. Вы предпочитаете посмотреть гонки?

Дуайт покачал головой.

— А вы?

— Нет. Не хочу больше смотреть, как гибнут люди. Через неделю-другую мы еще на это насмотримся.

— Вот и у меня такое чувство. Не хочу я видеть гонки, да вдруг еще пришлось бы увидеть, как разобьется Джон. Предпочел бы половить рыбу. — Дуайт посмотрел девушке прямо в глаза. — Только одно, детка. Я не хочу ехать, если эта поездка будет вам тяжела.

— Тяжела не будет, — возразила Мойра. — В том смысле, как вы думаете, не будет.

Дуайт оглядел переполненный ресторан.

— Уже совсем скоро я вернусь домой, — сказал он. — Давным-давно я там не был, но скоро это все кончится. Вы ведь знаете. Дома у меня жена, я ее люблю, и два года разлуки я был перед нею чист. Теперь, когда остались считанные дни, я не хотел бы все испортить.

— Знаю, — сказала Мойра. — Я всегда это знала. — И, помолчав, прибавила: — Вы мне очень помогли, Дуайт. Бог весть, что бы было, не появись вы. Наверно, когда умираешь с голоду, лучше ломтик хлеба, чем вовсе ни крошки.

Дуайт наморщил лоб.

— Не понял, детка.

— Неважно. Неохота мне затевать дрянную интрижку, если через неделю, от силы через десять дней я умру. У меня тоже есть кое-какие понятия о чести — по крайней мере теперь появились.

Он улыбнулся ей:

— Мы можем испробовать удочку Дуайта-младшего.

— Так и думала, что вам этого захочется. Я могу захватить свою удочку для ловли на муху, но рыболов из меня неважный.

— А искусственные мухи и поводки у вас есть?

— Мы это называем нахлыстом. Не уверена. Поищу, может быть, дома найдется.

— Поедем машиной, правда? Это далеко?

— Думаю, нам понадобится бензина миль на пятьсот. Но вы об этом не беспокойтесь. Наверно, папа позволит мне взять его машину, у него исправен стандартный большой «форд», а в сарае в сене припрятано чуть не сто галлонов бензина.

Дуайт опять улыбнулся.

— Вы все обдумали. А где мы остановимся?

— Пожалуй, в гостинице. Конечно, она скромная, места ведь — глушь, но, по-моему, это лучший выбор. Можно снять летний домик, но там, наверно, два года никто не жил, и нам придется все время хозяйничать. Лучше я позвоню в гостиницу и закажу номер. Две комнаты.

— Ладно, а мне придется ловить старшину Эдгара, выясню, можно ли мне обойтись без него, только воспользоваться служебной машиной. Не уверен, что я имею право сам ее водить.

— Разве теперь это так важно? Просто возьмите машину и езжайте.

Он покачал головой.

— Вот этого я не хочу.

— Да почему бы и нет, Дуайт? То есть это неважно, мы оба можем поехать на «форде». Но раз вам предоставили машину, уж конечно вы можете ею пользоваться. Через две недели все мы умрем. Тогда она вовсе никому не понадобится.

— Знаю… Просто я до самого конца хочу поступать как должно. Если установлен какой-то порядок, я ему подчиняюсь. Так я воспитан, детка, и меняться поздновато. Если офицеру не положено брать служебную машину, чтобы съездить на субботу и воскресенье с девушкой в горы, я этого не сделаю. На борту «Скорпиона» даже в последние пять минут не будет ни капли спиртного. Вот как обстоят дела, а потому давайте я спрошу для вас еще стаканчик, — докончил он с улыбкой.

— Что ж, видно, поедем на «форде». Трудный вы человек, хорошо, что я не моряк и не служу у вас под началом. Нет, спасибо, Дуайт, пить я не стану. Сегодня у меня первый экзамен.

— Первый экзамен?

Мойра кивнула.

— Надо застенографировать под диктовку пятьдесят слов в минуту. Застенографировать, а потом перепечатать на машинке, и позволяется сделать там и тут не больше чем по три ошибки. Это очень трудно.

— Еще бы. Из вас выйдет отличная машинистка-стенографистка.

Мойра слабо улыбнулась.

— Пятьдесят слов в минуту — это далеко не отличная работа. Более или менее прилично — если умеешь записать сто двадцать слов в минуту. — Она вскинула голову. — Хотела бы я как-нибудь съездить в Америку повидать вас. Я хочу познакомиться с Шейрон, лишь бы она захотела познакомиться со мной.

— Она захочет, — сказал Дуайт. — Думаю, она уже теперь вам благодарна.

Мойра опять слегка улыбнулась.

— Ну, не знаю. Женщины по-всякому ведут себя из-за мужчин. А если мне приехать в Мистик, найдутся там курсы машинописи и стенографии, смогу я доучиться?

Дуайт с минуту подумал.

— Не в самом Мистике. Но в Новом Лондоне сколько угодно учебных заведений по любым специальностям. И это всего миль пятнадцать от нас.

— Я бы приехала только на полдня, — задумчиво сказала девушка. — Хочется посмотреть, как Элен прыгает на «кузнечике». Но потом, наверно, лучше вернуться домой.

— Шейрон очень огорчится, детка. Она наверняка захотела бы, чтобы вы у нас погостили.

— Это вы так считаете. А я сильно сомневаюсь.

— Пожалуй, к тому времени все станет по-другому, — сказал Дуайт.

Мойра медленно наклонила голову.

— Возможно. Хотела бы я так думать. Что ж, скоро мы все узнаем. — Она взглянула на ручные часы. — Мне пора, Дуайт, не то я опоздаю на экзамен. — Она взяла перчатки и сумочку. — Вот что, я попрошу у папы «форд» и галлонов тридцать бензина.

Дуайт колебался.

— Я выясню насчет моей машины. Не хочется мне так надолго забирать машину у вашего отца, да еще столько горючего в придачу.

— А папе она не нужна. Она уже две недели на ходу, а ездил он, по-моему, только два раза. Пока еще есть время, он старается побольше дел переделать на ферме.

— Чем он сейчас занят?

— Огораживает рощу — ту, где сорок акров. Выкапывает старые столбы, ставит новый забор. Длиной метров триста с хвостиком. Значит, надо выкопать почти сотню ям под столбы.

— В Уильямстауне работы поменьше. Если ваш отец не против, я мог бы приехать и помочь.

— Я ему скажу. Позвоню вам сегодня вечером, около восьми, ладно?

— Прекрасно. — Дуайт проводил ее до дверей. — Желаю успешно сдать экзамен.

Никаких обязательств на сегодня у него не было. Проводив Мойру, он в нерешимости постоял у входа в ресторан — куда податься? Безделье непривычно и утомительно. В Уильямстауне делать совершенно нечего, авианосец мертв, по сути, мертва и подводная лодка. Приказа он не получал, но ясно — в плаванье ей уже не выходить; Южная Америка и Южная Африка отпали, а больше идти некуда, разве что в Новую Зеландию. Половину команды он на целую неделю отпускает, следующую неделю свободна другая половина; из дежурной половины заняты на лодке только человек десять — поддерживают чистоту и порядок, остальным разрешается дневная отлучка на берег. Никакие радиограммы, требующие ответа, теперь не приходят; раз в неделю полагается подписать несколько официальных заявок на снабжение, хотя все нужные «Скорпиону» припасы и материалы выдаются с портовых складов безо всяких бумажек. Не хочется это признавать, но ведь ясно: подлинная, деятельная жизнь его лодки кончена, как и его собственная жизнь. И нет ничего взамен.

Мелькнула мысль пойти в клуб «На природе», но Дуайт ее отбросил, ему там делать нечего. И он пошел в квартал городских гаражей и автомастерских, там наверняка застанешь Джона Осборна в трудах над «феррари»; пожалуй, там найдется работа и для него. В Уильямстаун надо вернуться к восьми, когда позвонит Мойра, до тех пор он свободен. А завтра поедем Помогать ее отцу ставить новый забор, необходимо чем-то занять и голову и руки.

По пути в центр Дуайт зашел в магазин спортивных товаров спросить удочки и искусственных мух.

— К сожалению, сэр, у нас ничего не осталось, — сказал ему продавец. — Могу предложить несколько крючков, если все прочее у вас имеется. За последние дни у нас все как есть раскупили, ведь начинается сезон ловли, а других уже не предвидится. Что ж, как я сказал жене, это даже приятно. Что перед концом почти весь товар распродан. Бухгалтеры да контролеры остатков не любят, хотя, пожалуй, теперь уже им это без разницы. Чудно, как все обернулось.

Дуайт пошел дальше. В кварталах, где торговали всякой механикой, еще стояли в витринах автомобили, самоходные косилки и прочее, но магазины на замке, витрины запыленные, и все, что в них выставлено, заросло пылью и грязью. И на улицах теперь грязь, мусор, всюду валяется бумага и гнилые овощи — очевидно, мусорщики не работают уже не первый день. Еще ходят трамваи, но в городе ощутима запущенность и дурно пахнет; все это напоминает не достроенный толком город в какой-нибудь восточной стране. Моросит несильный дождь, небо затянуто тучами; в двух-трех местах уличные водостоки забиты, и поперек дороги разлились огромные лужи.

Вот и гаражи, дверь распахнута, Джон Осборн с двумя помощниками поглощен работой; тут же и Питер Холмс, он без кителя, отмывает какие-то безымянные, непонятные части «феррари» в керосине, а керосин сейчас дороже ртути. Самый воздух гаража насыщен неутомимой бодростью, и у Тауэрса теплеет на сердце.

— Я так и думал, что вы заглянете, — говорит ему физик. — Пришли поработать?

— Ясно, — отозвался Дуайт. — На город мне и смотреть тошно. Дадите мне хоть какое-нибудь дело?

— Дадим. Помогите Биллу Адамсу насадить новые покрышки на все колеса, какие отыщете.

И он показал на стопку новеньких гоночных покрышек; кругом везде валялись металлические ободья.

Дуайт с благодарностью снял пиджак.

— У вас много колес.

— Кажется, одиннадцать. Снятые с «мазерати» в точности такие, как наши. И на каждое колесо, сколько есть, я хочу поставить новую покрышку. Билл работает на заводе и знает, как это делается, но ему нужна подмога.

Американец засучил рукава. Спросил Питера:

— Он и вас впряг в работу?

Холмс кивнул.

— Но мне скоро придется уехать. У Дженнифер режутся зубы, и она два дня плачет в голос, просто невыносимо. Я сказал Мэри, извини, мол, мне сегодня надо на службу, но обещал к пяти вернуться.

Дуайт улыбнулся.

— Предоставили ей сносить детский плач?

Питер кивнул.

— Я купил садовые грабли и пузырек укропной воды. Но к пяти надо быть дома.

Через полчаса он простился и поехал в своей маленькой машине в Фолмут. Домой явился вовремя и застал Мэри в гостиной, а во всем доме — вот чудеса! — полнейшую тишину.

— Как Дженнифер? — спросил он.

Мэри прижала палец к губам.

— Спит, — прошептала она. — Уснула после обеда и с тех пор не просыпалась.

Питер пошел к спальне, жена за ним. Шепнула:

— Только не разбуди ее.

— Ни за что на свете, — шепотом ответил он. Постоял над кроваткой, глядя на мирно спящего ребенка. И прибавил: — Не похоже, что у нее рак.

Они возвратились в гостиную, тихонько притворили за собой дверь, и Питер отдал жене подарки.

— Укропной воды у меня — хоть залейся, но Дженнифер давно ее не пьет. Ты на три месяца отстал от жизни. А грабли — прелесть. Как раз то, что нужно, наша лужайка вся засыпана сучками и сухими листьями. Вчера я пробовала подбирать их просто руками, но потом очень ломит спину.

Они выпили по рюмочке; немного погодя Мэри сказала:

— Бензин у нас теперь есть, может быть, купим самоходную косилку?

— Они стоят кучу денег, — машинально возразил Питер.

— Разве теперь это важно? А косилка была бы таким облегчением, ведь наступает лето. Конечно, наша лужайка небольшая, но ручной косилкой так тяжело косить, а ты, может быть, опять уйдешь в море. Нам бы совсем маленькую самоходную, чтобы мне самой с ней управляться. Или электрическую. У Дорис Хейнс электрическая, такая совсем легко запускается.

— Дорис по крайней мере трижды перерезала провод, и ее чуть не убило током.

— Надо с машинкой обращаться осторожно, и ничего не случится. Так славно бы ее купить.

Питер не понимал, живет она в каком-то своем воображаемом мире или просто не хочет признавать действительность. Что ж, он любит жену такую, как она есть. Может быть, косилка эта ни разу не пригодится, но Мэри ей порадуется.

— В среду, когда поеду в город, я поищу косилку, — сказал он. — Самоходных-то сколько угодно, а насчет электрических — не уверен. — Он помолчал, припоминая. — Боюсь, электрическую уже не отыскать. Их, конечно, бросились раскупать, когда не стало бензина.

— Годится и маленькая самоходная, Питер. Ты мне только покажешь, как пустить ее в ход.

Он кивнул.

— Вообще-то с ними управляться не сложно.

— И еще нам бы нужна садовая скамейка, — сказала Мэри. — Знаешь, такая, что можно и на зиму там оставить, а в хороший погожий денек посидеть. Я вот думала, как бы славно поставить такую скамейку в тени в том углу, где земляничное дерево. Лето, видно, будет ужасно жаркое. А на скамейке, наверно, можно будет сидеть круглый год.

Питер кивнул.

— Неплохая мысль.

Когда настанет лето, скамейка уже никому не понадобится, но не будем об этом. Перевозка — вот задача. Маленьким «моррисом» можно везти скамейку только если взгромоздить на крышу, а тогда она расцарапает эмаль; впрочем, можно толстым слоем подостлать что-нибудь мягкое.

— Сперва купим косилку, а там посмотрим, сколько у нас останется денег.

Назавтра Питер повез жену в Мельбурн покупать косилку; Дженнифер взяли с собой, пристроив ее переносную корзинку на заднем сиденье. Мэри несколько недель не бывала в городе, и вид улиц ужаснул ее и расстроил.

— Что случилось, Питер, почему все в таком состоянии? Какая грязь, и пахнет отвратительно.

— Наверно, мусорщики больше не работают, — заметил он.

— Но как же можно было до этого довести? Почему они не работают? Забастовка, что ли?

— Просто все понемногу останавливается. Вот и я не работаю.

— Флот другое дело. Ты моряк. — Питер засмеялся. — Нет, я хочу сказать, ты на много месяцев уходишь в море, а потом получаешь отпуск. У мусорщиков другая служба. Они работают каждый день. По крайней мере так должно быть.

Питер больше ничего не мог ей разъяснить, и они поехали дальше, к большому магазину металлических изделий. Тут было очень мало посетителей и совсем мало продавцов. Холмсы оставили дочку в машине и прошли в отдел садовых инструментов, не сразу удалось разыскать продавца.

— Самоходные косилки? — переспросил он. — Они в соседнем зале, за аркой. Посмотрите, найдется ли для вас подходящая.

Они последовали его совету и выбрали маленькую, с захватом всего в двенадцать дюймов. Питер посмотрел на ярлык с ценой, подхватил косилку и направился к продавцу.

— Я возьму эту, — сказал он.

— Вот и ладно, — был ответ. — Хорошая косилочка. — Продавец желчно усмехнулся. — Прослужит вам всю жизнь.

— Сорок семь фунтов и десять центов, — сказал Питер.

— По мне, платите хоть апельсиновой коркой. Мы сегодня закрываемся.

Моряк отошел к столу выписывать чек. Мэри осталась, заговорила с продавцом:

— А почему вы закрываетесь? Разве люди больше ничего не покупают?

Он фыркнул.

— Отчего же — и приходят, и покупают. Только продавать-то почти нечего. Но я не собираюсь тут торчать до последнего, и другие служащие тоже. Мы это вчера порешили на собрании, а потом и управляющему так сказали. Осталось-то всего ничего, две недели. Нынче вечером администрация эту лавочку прикроет.

Подошел Питер, подал продавцу чек.

— Ладненько, — сказал тот. — Вот только получать по нему будет некому. В конторе народу никого не останется. Пожалуй, выдам я вам расписку, а то на будущий год потянут вас в суд за неуплату…

Он нацарапал расписку и повернулся к другому покупателю.

Мэри передернуло.

— Пойдем отсюда, Питер, поедем домой. В городе мерзко и запах ужасный.

— А хочешь, где-нибудь пообедаем? — Питер подумал, что ей приятно будет побывать в ресторане или в клубе.

Мэри покачала головой.

— Лучше сейчас же поедем домой, там и пообедаем.

Молча поехали они прочь, в свой маленький, светлый при морс кий-городок. Дома, в их скромном жилище на горе к Мэри отчасти вернулось душевное равновесие: все здесь до мелочей знакомое, привычное, здесь чистота, которой она, хозяйка, так гордится, и заботливо ухоженный садик, и так славно смотреть на просторную, чистую бухту. Здесь ты в безопасности.

Пообедали, и, закурив сигарету, прежде чем приняться за мытье посуды, Мэри сказала:

— Знаешь, наверно, мне никогда больше не захочется в Мельбурн.

Питер улыбнулся:

— Начинает отдавать свинарником, да?

— Просто мерзость! — вспылила Мэри. — Все закрыто, и грязь, и вонь. Как будто уже настал конец света.

— До конца света, знаешь ли, уже недалеко, — заметил Питер.

Мэри ответила не сразу:

— Знаю. Ты все время об этом твердишь. — Она подняла глаза, встретила взгляд мужа. — Скоро это будет?

— Примерно через две недели. Это ведь не то что щелкнет выключатель — и все. Люди заболевают, но, конечно, не все в один день. Некоторые выдерживают дольше других.

— Но под конец погибнут все? — тихо спросила Мэри. — Это никого не минует?

Питер кивнул.

— Под конец — никого.

— А большая разница между людьми? Когда кто заболевает?

Он покачал головой.

— Толком не знаю. Наверно, через три недели всех свалит.

— Через три недели от сегодняшнего дня или после того, как заболеет самый первый?

— Я имею в виду — после первого случая. Но точно не знаю. — Питер помолчал. — Возможно, сперва заболевают в легкой форме и поправляются. Но дней через десять, через две недели заболеешь опять.

— Значит, нельзя ручаться, что мы с тобой заболеем в одно время? Или Дженнифер? Любой из нас может заболеть в любую минуту?

Питер кивнул.

— Так оно и есть. Приходит твой час и надо его встретить. В сущности, мы же всегда это знали, только не думали об этом, потому что молоды. Могло же случиться, что Дженнифер умерла бы раньше нас с тобой или я — раньше тебя. В общем, это не ново.

— Да, пожалуй. Только я надеюсь, что мы все умрем в один день.

Питер взял ее за руку.

— Очень может быть. Но… нам повезет. — Он поцеловал жену. — Давай вымоем посуду. — Взгляд его упал на новую покупку. — А потом можно скосить траву на лужайке.

— Трава совсем мокрая, — грустно сказала Мэри. — Косилка заржавеет.

— А мы ее просушим у камина в гостиной. Я не дам ей заржаветь, — пообещал Питер.

Дуайт Тауэрс провел субботу и воскресенье у Дэвидсонов, и оба дня с утра и дотемна работал — мастерил ограду. За тяжелым физическим трудом легчало на душе, на время отпускало неизменное напряжение, но Дуайт заметил — хозяин глубоко озабочен. Кто-то ему рассказал, как упорно организм кролика сопротивляется радиации. Сами по себе кролики не очень его волновали, в Харкауэе, хвала хозяину, они почти не водились; но если эти пушистые грызуны меньше всех подвержены лучевой, болезни, спрашивается — а как насчет рогатого скота? Что-то будет с его, Дэвидсона, стадом?

И как-то вечером он поделился с американцем своей тревогой.

— Раньше я про это не думал, — сказал он. — Я думал, мои быки и коровы помрут, когда и мы. Но получается, вроде они протянут дольше. А насколько дольше, ни у кого узнать не могу. Похоже, ученые этого не выяснили. Сейчас-то, понятно, я даю своим и сено, и силос, в наших горах в обычные годы давать корм надо до конца сентября — примерно полкипы сена в день каждой корове. Я по опыту знаю, иначе нельзя содержать скотину в лучшем виде. А если людей на ферме никого не останется, тогда как же? Ума не приложу.

— Ну, а если сарай, где у вас сено, оставить открытым и пускай кормятся, когда захотят?

— Я уж думал про это, но скотине самой прессованную кипу не растрепать. А растреплет, так тут же затопчет и загубит. — Дэвидсон помолчал. — Я все гадал да прикидывал, нельзя ли какую-нибудь механику приспособить с часами да с проволокой под электрическим током… Но как ни верти, а пришлось бы оставить месячный запас сена без крыши, на выгоне, под дождем. Не знаю, что и делать.

Он поднялся.

— Давайте-ка налью вам виски.

— Спасибо, немножко. Задача, конечно, не из легких, — вернулся Тауэрс к разговору о сене. — И даже нельзя написать в газеты и узнать, может быть, кто-нибудь что-то и придумал.

Он пробыл у Дэвидсонов до утра вторника, потом вернулся в Уильямстаун. Несмотря на все старания боцмана и дежурного офицера, команда, что оставалась в порту, начала разлагаться. Два матроса не вернулись из отпуска, об одном говорили, будто он убит в уличной драке, но правда ли это — не доказано. Одиннадцать матросов вернулись из отпуска пьяными, надо их проучить, а капитан понятия не имел, какая тут возможна кара. Не пускать больше на берег, когда на борту людям делать нечего, а впереди всего-то недели две — разве не бессмыслица? Тауэрс решил подержать провинившихся на гауптвахте, пока они не протрезвеют, а сам он не подыщет какой-то выход; потом велел привести их и выстроить на юте.

— Придется вам выбирать, — сказал он. — Времени у всех в обрез, что у вас, что у меня. Сегодня вы состоите в экипаже подводной лодки Соединенных Штатов «Скорпион», а это — последнее годное к плаванию судно флота Соединенных Штатов. Либо оставайтесь в команде, либо с позором будете списаны с корабля.

И, выждав минуту, продолжал:

— Впредь всякий, кто явится из отпуска пьяный или с опозданием, на следующий день будет уволен. А когда я говорю «уволен», это значит — уволен в два счета и с позором. Я в два счета велю снять с вас форменную одежду, выставлю из порта в одних трусах, и тогда мерзните и пропадайте в Уильямстауне, воля ваша, флоту Соединенных Штатов больше нет до вас дела. Вы слышали — идите и подумайте. Разойдись!

Назавтра проштрафился только один матрос, Тауэрс выставил его из порта на произвол судьбы в одном белье. На этом подобного рода неприятности кончились.

Рано утром в пятницу со старшиной-водителем за рулем служебного «шевроле» он выехал из доков и отправился в город, к гаражам на Элизабет-стрит. Как он и думал, Джон Осборн уже орудовал там над своим «феррари»; машина стояла сверкающая, в полной исправности, явно готовая хоть сию минуту погнаться за победой.

— Я только заглянул мимоездом, — сказал Дуайт. — Хочу извиниться, завтра я не смогу посмотреть, как вы выиграете гонку. У меня назначено другое свидание, будем в горах удить форель.

Физик кивнул.

— Мойра мне сказала. Удачного вам лова. Завтра на гонках вряд ли будет много народу, только сами участники да врачи.

— А по-моему, зрители должны собраться, ведь это не рядовые гонки, а самые главные.

— Очень может быть, что для многих это последняя суббота, когда они еще здоровы. И они пожелают заняться чем-нибудь другим.

— А Питер Холмс приедет?

Джон Осборн покачал головой.

— Он весь день будет возделывать свой сад. — И докончил неуверенно: — В сущности, не надо бы мне встревать в эти гонки.

— Но ведь у вас нет сада.

Физик криво усмехнулся.

— Да, но у меня есть старуха мать, а у матери китайский мопс. До нее только сейчас дошло, что крошка Мин на несколько месяцев ее переживет, и теперь она в отчаянии: что же с ним будет… Проклятое время. Буду рад, когда все это кончится.

— Все еще предполагается — в последних числах месяца?

— Для большинства из нас еще раньше. — Он что-то пробормотал еле слышно, потом прибавил: — Помалкивайте об этом. Для меня — завтра.

— Надеюсь, вы ошибаетесь, — сказал американец. — Не прочь бы я посмотреть, как вы выиграете этот кубок.

Осборн с нежностью оглядел свою машину.

— Скорости ей хватает, — сказал он. — Она бы выиграла, будь у нее приличный водитель. Но я и есть слабое звено.

— Буду вас ругать, приносит удачу.

— Ладно. А вы мне привезите рыбки.

Тауэрс вышел из гаража, спрашивая себя, увидит ли он Джона Осборна еще раз. В машине сказал старшине-водителю:

— Теперь поезжайте в Харкауэй, на ферму мистера Дэвидсона, под Бервиком. Вы меня уже однажды туда возили.

Выехали в предместья, Дуайт откинулся на заднем сиденье, вертел в руках детскую удочку, оглядывал при тусклом свете зимнего дня скользящие мимо дома и улицы. Очень скоро, возможно уже через месяц, здесь не останется ни души, ни одного человека, только собаки да кошки — им, по расчетам ученых, дается небольшая отсрочка. А вскорости не станет ни собак, ни кошек; опять и опять будут сменяться лето и зима, и увидят их только эти улицы. Пройдет время, пройдет и радиоактивность; период полураспада кобальта около пяти лет, значит, не позже, чем через двадцать лет, а пожалуй и раньше, на этих улицах, в этих домах снова можно было бы жить. Человечеству суждено быть стертым с лица земли, и мир опять станет чистым, готовым без долгой проволочки принять более разумных обитателей. Что ж, наверно в этом есть смысл.

Было еще утро, когда он приехал в Харкауэй; во дворе стоял наготове хозяйский «форд», в багажнике полно канистр с бензином. Мойра уже его ждала, на заднем сиденье лежал небольшой чемодан со всяким рыбацким снаряжением.

— Я думаю, выедем до обеда, а по дороге перекусим сандвичами. Дни такие короткие.

— Мне это подходит, — сказал Дуайт. — Вы и сандвичи припасли?

Она кивнула.

— И пиво тоже.

— Я вижу, вы все предусмотрели. — Он обернулся к фермеру. — Неловко мне вот так захватить вашу машину. Может, лучше мы поедем в «шевроле».

Дэвидсон покачал головой.

— Мы вчера ездили в Мельбурн. И уж больше, наверно, не поедем. Глаза бы не смотрели.

Американец кивнул.

— Все зарастает грязью.

— Именно. Нет, берите «форд». Бензина запасено вдоволь, отчего ж им не воспользоваться, а мне он, надо думать, больше не понадобится. Слишком много хлопот на ферме.

Дуайт перенес свое снаряжение в «форд», а старшину с «шевроле» отослал обратно в порт.

— Сомневаюсь, чтобы он поехал куда ведено, — задумчиво сказал он, глядя вслед служебной машине. — Но ритуал мы соблюдаем.

Стали садиться в «форд». Мойра сказала:

— За руль — вы.

— Нет, лучше ведите вы, — возразил Дуайт. — Я не знаю дороги и, пожалуй, еще наскочу на что-нибудь на встречной полосе.

— Я добрых два года не водила машину, но хотите рискнуть головой — дело ваше.

Уселись. Немного осмотревшись. Мойра включила первую скорость, и они отъехали.

Вести машину для нее удовольствие, да еще какое! Чем больше скорость, тем сильней ощущение свободы, вырываешься из скованности будней. Вьющимися по склонам дорогами проехали Дэнделонгские горы, минуя разбросанные там и сям загородные дома и пансионы, остановились перекусить неподалеку от Долины лилий, на берегу говорливой речушки. Прояснело, светило солнце, в яркой синеве плыли нечастые белые облака.

Уплетая сандвичи, оба опытным рыбацким взглядом присматривались к речушке.

— Вода мутная, — сказал Дуайт. — Может быть, потому, что время года еще не то.

— Да, наверно. Папа так и говорил, что вода будет слишком мутная для ловли на муху. Он сказал, со спиннингом, пожалуй, что-нибудь и получится, и советовал мне порыскать по берегу, поискать червяков, на червяка, может, и клюнет.

Тауэрс засмеялся.

— Если наша задача — наловить рыбы, совет разумный. Я-то сперва попробую на блесну, хочу испробовать, легко ли управляться с этой удочкой.

— Мне поймать бы одну-единственную рыбку, — не без грусти сказала Мойра. — Пускай даже плохонькую, такую, что мы ее пустим обратно в речку. Если в Джемисоне вода не многим чище, попытаю счастья на червяка.

— Возможно, там, в горах, вода чище, потому что тает снег.

— А рыба тоже проживет дольше нас? Как собаки?

Дуайт покачал головой.

— Не знаю, детка.

Поехали дальше, к реке Уорбертон, потом извилистой дорогой, через лес, все выше. И спустя часа два оказались на плато Мэтлок; здесь дорогу и поросшие лесом горы вокруг покрывал снег; все казалось холодным, безрадостным. Спустились по долине к городку Вудс-Пойнт, потом опять вверх, к другой речке. А отсюда через двадцать миль приветливой, мягко изгибающейся долиной Гоулберна, перед самыми сумерками выехали к Джемисонской гостинице.

Американца гостиница удивила: беспорядочное скопище одноэтажных деревянных развалюх, иные, видно, сохранились еще со времен первых поселенцев. Хорошо, что он заказал комнаты заранее, тут оказалось полным-полно заезжих рыбаков. Никогда до войны, в пору пышнейшего процветания этой гостиницы, подле нее не стояло такое множество машин; внутри, в баре, шла бойкая торговля спиртным. Не без труда Мойра с Дуайтом отыскали оживленную, раскрасневшуюся хозяйку. Ни на миг не смолкая, она провела их в заказанные комнаты — маленькие, неудобные, дурно обставленные.

— Правда, чудесно, столько народу опять съехалось порыбачить? Вы не представляете, какая тоска была последние два года, никто сюда не заглядывал, пройдут в кои веки погонщики с вьючными лошадьми — и все. А нынче прямо как в прежние времена. Вы с собой полотенце не захватили? Нету? Пойду поищу, — может, одно найдется. Но у нас уж так все переполнено…

И все той же радостной суетливостью ее вынесло из комнаты. Тауэрс проводил ее взглядом.

— Что ж, хоть этой сейчас весело. Пойдемте, детка, я вас угощу стаканчиком.

Они прошли в переполненный бар с провисшим дощатым потолком, в очаге жарко пылали поленья, хромированных столов и стульев не хватало, водоворотом кружило многочисленных посетителей.

— Что будете пить, детка?

— Коньяк! — выкрикнула Мойра, иначе Дуайт не расслышал бы ее сквозь шум и гам. — Больше нам с вами здесь сегодня делать нечего.

Он усмехнулся и сквозь толпу стал пробиваться к стойке. Через несколько минут насилу протолкался обратно, принес коньяк и виски. Осмотрелись, заметили два свободных стула у столика, на котором двое мужчин без пиджаков озабоченно раскладывали рыболовную снасть. Оба подняли головы и кивнули подошедшим Дуайту и Мойре.

— Будет к завтраку рыба, — заметил один.

— Встанете спозаранку? — спросил Дуайт.

Второй мельком взглянул на него.

— Попозже ляжем спать. Сезон ловли открывается в полночь.

— И вы сразу пойдете? — с любопытством переспросил Дуайт.

— Если не повалит сильный снег. Лучшее время для ловли. — Рыбак показал большую белую искусственную муху, привязанную к крохотному крючку. — Вот моя наживка. Верное дело. Надо опустить в воду раза два, чтоб намокла и пошла вглубь, а потом забросить подальше. Действует наверняка.

— А у меня так не ловится, — сказал второй. — Предпочитаю лягушат. Выходишь к знакомой заводи до рассвета, часа в два, с маленьким лягушонком, крючок поддеваешь ему под кожу на спине и забрасываешь, пускай плавает… Вот как я ловлю. Вы сегодня пойдете?

Дуайт взглянул на Мойру, ответил с улыбкой:

— Пожалуй, нет. Мы рыбачим при дневном свете, мы не такие мастера — до вас нам далеко. И улов наш невелик.

Собеседник кивнул.

— Раньше и я был такой. Смотришь на птиц, на реку, да как на воде солнце играет, поймаешь что-нибудь, не поймаешь — неважно. Иной раз и теперь так посижу. Но потом я втянулся в ночной лов — вот это да! — Он вскинул глаза на американца. — Тут в заливчике пониже, за излучиной есть одна рыбина — громадина, я на нее уже два года охочусь. Позапрошлый год я ее поймал было на лягушку, так она размотала половину всей моей лески, а потом оборвала ее и ушла. В прошлом году поздно вечером еще раз клюнула, наживка у меня была вроде искусственного жука, так эта зверюга опять оборвала леску — новенькую, прочнейшую, чистый нейлон. Эта рыбина весит двенадцать фунтов, не меньше. Но уж теперь она от меня не уйдет, хоть бы пришлось сидеть каждую ночь до самого конца.

Тауэрс перегнулся к Мойре.

— Есть у вас желание идти на реку в два часа ночи?

Девушка засмеялась.

— Я хочу лечь спать. А вы ступайте, если хотите.

Он покачал головой.

— Я не такой страстный рыболов.

— Вы рыболов из породы выпивающих. Давайте бросим монетку — кому идти и с боем добывать еще выпивку.

— Сейчас я вам принесу, — сказал Дуайт.

Мойра покачала головой.

— Сидите на месте, вникайте в премудрости рыбной ловли. Я сама принесу вам выпить.

Взяв оба стакана, она пробилась через толпу к стойке и вскоре вернулась к столику подле очага. Дуайт встал ей навстречу, спортивная куртка на нем распахнулась. Передавая ему бокал, Мойра сказала тоном строгого судьи:

— У вас на джемпере не хватает пуговицы!

Дуайт оглядел себя.

— Знаю. Она отлетела, пока мы сюда ехали.

— И потерялась?

— Нет, я ее подобрал в машине.

— Отдайте мне вечером пуговицу и джемпер, я ее пришью.

— Пустяки, неважно.

— Еще как важно. — Она мягко улыбнулась. — Не могу же я отослать вас к Шейрон в таком виде.

— Она не будет недовольна, детка…

— Зато я буду недовольна. Отдайте мне вечером джемпер, завтра утром я вам его верну.

Около одиннадцати, прощаясь с Мойрой у ее двери, Дуайт отдал ей джемпер. Почти весь вечер они просидели в людном баре, курили и пили, как все остальные, с удовольствием предвкушая завтрашнюю ловлю, рассуждая, идти ли с удочками на один из ручьев или на озеро. Решили попытать счастья на берегу реки Джемисон, ведь лодки у них нет. Принимая джемпер, Мойра сказала:

— Спасибо вам, Дуайт, что привезли меня сюда. Вечер был чудесный, и завтра будет чудесный день.

Он постоял перед ней, спросил нерешительно:

— Вы правда так думаете, детка? Вы не будете на меня в обиде?

Она рассмеялась.

— Я не обижаюсь, Дуайт. Я знаю, что вы женатый человек. Идите спать. Утром джемпер будет в порядке.

— Хорошо. — Он повернулся, прислушался к гомону и обрывкам песен, еще доносящихся из бара. — Там по-настоящему веселятся, — сказал он. — Мне все еще не верится, что так больше никогда не будет, что эти суббота и воскресенье неповторимы.

— Может, они еще и повторятся, — возразила Мойра. — В каком-то другом измерении, что ли. А пока давайте развлекаться, будем завтра ловить рыбку. Говорят, погода будет прекрасная.

Он улыбнулся.

— А в другом измерении, по-вашему, бывает дождь?

— Не знаю, — сказала Мойра. — Очень скоро мы это выясним.

— Тогда там должна быть вода и реки, — задумчиво промолвил Дуайт. — Иначе какая же рыбная ловля… — Он отвернулся. — Спокойной ночи, Мойра. Давайте завтра отлично проведем время.

Она закрыла за собой дверь и несколько минут стояла, прижав к груди его джемпер. Дуайт есть Дуайт, женатый человек, и сердцем он в Коннектикуте с женой и детьми; от нее он навсегда останется далек. Будь у нее побольше времени — как знать, возможно, все обернулось бы по-другому, но на это нужны годы. Лет пять, не меньше, должно бы пройти, пока станут блекнуть в его памяти образы Шейрон, и сына, и Элен; тогда, быть может, он и обратился бы к ней, и она создала бы для него новую семью и вновь сделала бы его счастливым. Но ей не дано пяти лет; скорее всего остается каких-нибудь пять дней. Вдоль носа поползла слеза. Мойра сердито ее смахнула; глупо себя жалеть, а может, это виноват коньяк? В сумрачной маленькой спальне с единственной лампочкой пятнадцати ватт, ввинченной в потолок, слишком темно, чтобы пришивать пуговицы. Мойра порывисто разделась, облачилась в пижаму и легла, пристроив рядом на подушке джемпер Дуайта. В конце концов она уснула.

На другой день после завтрака они отправились ловить рыбу на берегу Джемисона, невдалеке от гостиницы. Был паводок, и река словно замутилась; Мойра неумело шлепала удочкой с искусственной мухой на крючке по стремительным струям и все без толку, но Дуайту на новенький спиннинг, когда еще и утро не кончилось, попалась двухфунтовая форель, и Мойра помогла ему переправить добычу в садок. Ей хотелось, чтобы он поймал еще одну, но Дуайт, удостоверясь, что удилище и вся снасть безупречны, теперь больше заботился о том, чтобы и Мойра не осталась без улова. Около полудня они увидели одного из вчерашних соседей по столику в баре — он не удил, просто шел вдоль берега и всматривался в воду. Поравнялся с ними и приостановился.

— Недурная рыбка, — сказал он про улов Дуайта. — Поймали на живую муху?

Тауэрс покачал головой.

— На искусственную. Сейчас пробуем на живую. А вам ночью повезло?

— Я поймал пять штук, — ответил тот. — Самая большая потянет фунтов на пять. А потом глаза стали слипаться, и около трех я пошел спать. Только сейчас поднялся. В такой воде ничего вы на муху не поймаете. — Он вынул из кармана пластиковую коробочку, пошуровал в ней указательным пальцем. — Вот, попробуйте это.

И подал им крохотную блесенку, кусочек блестящего металла величиной с шестипенсовик в форме ложечки, украшенной единственным крючком.

— Попытайте это в какой-нибудь заводи, откуда выбегает быстрая струя. В такие дни, как сегодня, на нее всегда клюет.

Они поблагодарили, и Дуайт привязал приманку к Мойриной леске. Сперва Мойре не удавалось ее забросить: будто целая тонна свинца тянула удилище вниз, блесна падала в воду у самых ее ног. Но вскоре она приноровилась забрасывать приманку подальше, в струю, выбегающую из заводи. На пятый или шестой раз леска дернулась, удилище изогнулось, и тонкая прочная нить зазвенела, сбегая с катушки. Мойра ахнула:

— Кажется, одна попалась, Дуайт!

— Ясно, попалась. Держите удилище стоймя, детка. И понемногу подводите ее к нам. — Форель прыжком взметнулась над водой. — Неплохая рыбка, — одобрил Дуайт. — Не давайте леске ослабнуть, но если форель будет очень рваться, немного ее поводите. Спокойствие — и она ваша.

Пять минут спустя усталая, измотанная форель лежала на берегу у ног рыбачки, и Дуайт уложил ее в садок. Он прикончил форель, ударив с маху о камень, и оба полюбовались Мойриной добычей.

— Полтора фунта, — сказал Дуайт, — а может быть, и чуть побольше. — Он осторожно извлек изо рта форели хитроумную блесну, крохотную ложечку с крючком. — А теперь поймайте еще одну.

— Эта меньше вашей, — сказала Мойра, но ее переполняла гордость.

— Следующая будет не меньше. Попытайте счастья еще разок.

Но время близилось к обеду, и Мойра решила отложить попытку. Гордые, они с трофеями вернулись в гостиницу, вылили перед обедом пива и потолковали об улове с другими удильщиками.

Среди дня опять пошли на то же место, и опять Мойра поймала форель, на сей раз двухфунтовую, а Дуайту попались две помельче, и одну он пустил обратно в реку. Под вечер, прежде чем вернуться в гостиницу, довольные и усталые, они отдыхали, разложив подле себя пойманную рыбу. Сидели на берегу, прислонясь к большому валуну, наслаждались последними лучами солнца, пока оно еще не скрылось за горой, покуривали. Становилось холодновато, но очень уж не хотелось уходить от мирно журчащей реки.

Внезапная мысль поразила Мойру:

— Дуайт, а ведь гонки, наверно, уже кончились.

Глаза его округлились.

— Фу, пропасть! Я же хотел слушать репортаж по радио. Совсем забыл!

— И я тоже. — Мойра помолчала, потом прибавила: — Жаль, что мы не слушали. Какая же я эгоистка.

— Мы все равно ничего не могли бы поделать, детка.

— Знаю, но… сама не знаю. Надеюсь, с Джоном ничего не случилось.

— В семь передают последние известия. Тогда послушаем, — сказал Дуайт.

— Хотела бы я знать… — Мойра посмотрела вокруг: тихо зыблется река, протянулись длинные тени, золотится вечерний свет. — Тут чудесно. Можете вы поверить, по-настоящему поверить, что больше мы никогда этого не увидим?

— Я возвращаюсь домой, — негромко сказал Дуайт. — Ваша страна — замечательная, и мне здесь очень нравится. Но это не моя страна, и теперь я вернусь в мои родные места, к моим родным и близким. Мне нравится в Австралии, но все равно я рад буду вернуться наконец домой, в Коннектикут. — Он повернулся к Мойре. — Я ничего этого больше не увижу, потому что возвращаюсь домой.

— Вы расскажете про меня Шейрон?

— Конечно. А может быть, она уже знает.

Мойра пристально смотрела на камешки под ногами.

— Что вы ей скажете?

— Много всего, — негромко промолвил Дуайт. — Скажу, что мне пришлось бы худо, если б вы не скрасили мне самое трудное время. Скажу, что вы так поступали, хотя знали с самого начала — вам это радости не принесет. Скажу, что это благодаря вам я возвратился к ней таким же, как был, а не опустившимся пьяницей. Скажу, что вы помогли мне остаться ей верным и далось это вам нелегко.

Мойра встала.

— Идемте в гостиницу, — сказала она. — Вам очень повезет, если Шейрон поверит вам хоть на четверть.

Дуайт тоже поднялся.

— Не согласен, — сказал он. — Я думаю, она поверит всему с начала и до конца, потому что все это правда.

Они вернулись со своим уловом в гостиницу. Привели себя в порядок, переоделись и снова встретились в баре, чтобы выпить перед пятичасовой трапезой; ели быстро, надо было не опоздать к передаче последних известий. Вот она и началась, новости были главным образом спортивные; оба слушали затаив дыхание, и вот диктор объявил:

— На автодроме в Турадине сегодня разыгрывался Большой приз Австралии, победил мистер Джон Осборн на «феррари». Вторым пришел…

— Он все-таки выиграл! — воскликнула Мойра. Оба подались вперед, внимательно слушая.

Гонки омрачило большое количество аварий и несчастных случаев. Из восемнадцати гонщиков после восьмидесяти кругов финишировали только трое, шестеро погибли при авариях; а многие, в разной степени пострадавшие, отправлены в больницу. Победитель, мистер Джон Осборн, поначалу был осторожен и к сороковому кругу отставал от передовой машины мистера Сэма Бейли на три круга. Вскоре после этого мистер Бейли потерпел аварию на повороте под названием Оползень, и с этой минуты «феррари» начал набирать скорость. На шестидесятом круге он был уже впереди всех, к этому времени борьбу продолжали всего пять участников, и у мистера Осборна не осталось серьезных соперников. На шестьдесят пятом круге он поставил рекорд скорости — 97,83 мили в час, замечательное достижение для этой трассы. Затем мистер Осборн сбавил скорость до 89,61 мили в час. Мистер Осборн — сотрудник Британской Организации Научных и Промышленных Исследований, с автомобильной промышленностью не связан — на любительских гонках прежде не участвовал.

Позже Дуайт и Мойра перед сном постояли несколько минут на веранде гостиницы, смотрели на горы, будто вырезанные черным силуэтом в звездной ночи.

— Я рада, что Джон добился, чего хотел, — сказала девушка. — Он так жаждал победить. Наверно, для него это своего рода завершение.

Дуайт кивнул.

— Я бы сказал, в эти часы для всех нас все завершается.

— Знаю. Осталось совсем мало времени. Завтра я хотела бы вернуться домой, Дуайт. Мы провели здесь чудесный день, и рыбу половили. Но надо еще очень многое сделать, а времени почти не осталось.

— Ну конечно, детка. Я и сам об этом думал. Но вы рады, что мы сюда съездили?

Она кивнула.

— Это был для меня очень счастливый день, Дуайт. Не знаю почему… не только оттого, что поймалась форель. Я чувствую… наверное, и у Джона такое же чувство… будто я одержала победу. Только сама не знаю, над чем.

Дуайт улыбнулся.

— И не старайтесь разобраться, — сказал он. — Просто чувствуйте себя победительницей и будьте за это благодарны. Я тоже был счастлив. Но я согласен, завтра нам надо вернуться. Возможно, там уже происходит всякое.

— Плохое?

Стоя рядом с нею в темноте, Дуайт наклонил голову:

— Я не хотел испортить вам эту поездку. Но вчера, перед тем как мы выехали, Джон Осборн сказал мне, что к вечеру четверга в Мельбурне несколько человек свалила лучевая болезнь. Думаю, сейчас больных много больше.