"Тысяча верных копий" - читать интересную книгу автора (Несбит Эдит)

* * *

— Но что же нам делать? — в двадцатый раз повторила королева.

— Что ни делай, добром это не кончится. Вот увидишь! — мрачно отвечал Король.

Они сидели в беседке, увитой жимолостью, в королевском саду и беседовали, в то время как королевская нянька прохаживалась взад-вперед по дорожке с новорожденным младенчиком на руках.

— Нисколько не сомневаюсь, что мне придется это увидеть, — горестно вздохнула королева.

Беда приходит разными путями, и никогда не знаешь заранее, каким именно путем она придет; но бывают такие случаи, когда беду можно предсказать с полной уверенностью — как дважды два четыре.

Например, если вы забыли на плите кипящий чайник, то он неминуемо выкипит и расплавится. Если вы оставили кран в ванной комнате открытым, а сток закрыли пробкой, можете не сомневаться, что через некоторое время лестница в вашем доме превратится в Ниагарский водопад. Если вы забыли дома кошелек, то у вас не окажется денег, когда нужно будет платить за проезд в трамвае. А если вы бросите зажженную спичку на тюлевую занавеску, вашему папаше придется отдать пять фунтов за вызов пожарной машины, которая приедет заливать пожар водой из шланга.

Точно так же, если вы король и вам не хочется, чтобы на крестинах вашей дочери была злая фея, то, как бы вы ни поступили, все равно выйдет скверно. Если вы ее пригласите, она придет, а если не пригласите, тем более придет; и неизвестно еще, что хуже для маленькой принцессы. Как прикажете поступить королю? Конечно, можно вообще не звать никого на крестины — от греха подальше… Но не обидятся ли при этом добрые феи — ведь тогда уж, точно, добра не жди.

Такие вот раздумья мучили короля Озимандию и его королеву. В трудном положении оказалась царственная чета — не позавидуешь! В сотый раз они обсуждали этот вопрос так и сяк под олеандрами и померанцами своего королевского сада, возле мраморной балюстрады, за которой цвели великолепные розы — белые, пурпурные и желтые. А нянька все прогуливалась мимо, держа на руках малютку, из-за которой, собственно, весь этот сыр-бор и разгорелся; и королева с нежностью поглядывала в их сторону.

— Не правда ли, мой дорогой, — молвила она, — порою хочется, чтобы мы были простыми, неприметными людьми?

— Вот уж нет! — отрезал король.

— А мне хочется. Только подумай: на крестинах были бы лишь ты да я, да твоя сестрица, и вовсе бы не нужно было бояться… Но погоди-ка! Я, кажется, что-то придумала.

Король сделал скучное лицо: видимо, он не ожидал, что его супруга может придумать что-нибудь дельное. Но первые же четыре слова, сказанные королевой, заставили его навострить уши (если только можно так выразиться о королевских ушах). Вот что она сказала:

— Давай устроим тайные крестины.

— Каким образом? — спросил король.

Королева по-прежнему глядела на дочку, и в ее глазах было какое-то рассеянное, что называется «отсутствующее», выражение.

— Минуточку… — медленно начала она. — Так, мне все ясно. Мы отпразднуем крестины в подвалах нашего замка — у нас великолепные подвалы.

— Еще бы! — перебил король. — Их строили для моего дедушки мастера из Ланкастера.

— Разошлем приглашения под видом счетов от булочника. У меня есть знакомый посыльный из булочной. Очень милый мальчик. Вчера, когда я объясняла ему, какая должна быть корка у французских булочек, он сделал «козу» нашей крошке, и она засмеялась — представь себе!

А в приглашениях мы напишем так: «Одна буханка, три шиллинга. С оплатой просьба не задерживать». Это будет означать, что приглашена 1 персона на 3 часа дня. А на оборотной стороне напишем, куда и зачем, невидимыми чернилами. То есть, лимонным соком.

А мальчику из булочной велим поговорить с каждым человеком лично — ну, знаешь, как обычно, когда они на самом деле просят не задерживать с оплатой, — и каждому прошептать на ухо: «Страшная тайна. Лимонный сок. Подержать над огнем». Правда, я замечательно придумала? О, мой милый, скажи, что ты согласен!

Король отложил трубку, поправил на голове корону и торжественно, от души поцеловал королеву.

— Ты у меня чудо, — сказал он. — Это именно то, что надо. Но мальчишка из булочной — не слишком ли он мал? Можно ли ему довериться?

— Ему девять лет, — ответила королева. — И мне порою приходило в голову: не переодетый ли он принц? До того он смышленый.

Все шло по плану, задуманному королевой. Подвалы замка — и впрямь великолепные и вместительные — были втайне украшены доверенными людьми короля и королевы. Вы никогда бы не сказали, что это подвалы, увидев, как здорово они преобразились. Стены были убраны серебристым атласом и бархатом, увешаны гирляндами белых роз; каменный пол покрыт свеженарезанным дерном с растущими там и сям веселыми и чистенькими маргаритками.

Приглашения были доставлены вовремя. На каждом приглашении простыми синими чернилами было написано:

ЮКОРОЛЕВСКАЯ ПЕКАРНЯ

1 буханка, 3 шиллинга

С оплатой просьба не задерживать.

Но стоило получившему это послание подержать его над огнем (как это шепотом советовал посыльный) — и на бумаге проступали блеклые коричневатые буквы:

"Король Озимандия и королева Элиза приглашают Вас на крестины своей дочери принцессы Озилизы в три часа в среду в подвалах Замка.

Р. S. Нам приходится соблюдать тайну и быть крайне осторожными из-за злых фей. Поэтому просим приходить переодетыми лавочниками и торговцами со счетом в руке — как бы требуя уплаты в самый распоследний раз перед тем, как обратиться в суд".

По этому письму, кстати сказать, нетрудно догадаться, что король и королева были не очень-то богаты, и торговец, пришедший во дворец требовать уплаты по счетам, меньше всего мог возбудить какое-либо подозрение. Большинство подданных короля тоже были не очень богаты, так что им легче было понять друг друга, чем это обычно бывает между монархами и их народами.

Можете вообразить, с каким волнением приглашенные на крестины ожидали среды и выбирали себе костюмы. Лорд Главный Судья переоделся башмачником, но он прихватил с собой свой пухлый синий портфель, набитый бумагами, — сойдет за сумку с башмаками, решил он. Главнокомандующий нарядился торговцем собачьей едой и прикатил с собой тележку. Премьер-министр выглядел заправским портным — ему не пришлось даже менять выражение лица. И все другие придворные столь же ловко переоделись.

Добрые феи, получившие приглашения самыми первыми, тоже не забыли о маскировке. Беневола, царица добрых фей, преобразилась в лунный луч, проникающий в любой замок без спросу. Серена, вторая за ней по старшинству и могуществу, явилась бабочкой. Все добрые феи до одной переоделись весьма умело и со вкусом.

Королева выглядела более чем прелестно, король — весьма недурно и мужественно, а новорожденная принцесса, по общему мнению, была самым изумительным ребенком из всех, кого только присутствующим довелось видеть в своей жизни.

Казалось бы, все шло как нельзя лучше. Но вы-то понимаете, что это только казалось. Ибо Лорду Адмиралу, переодевшемуся поваром, не удалось раздобыть достаточно широкого поварского халата, чтобы полностью прикрыть им свой мундир, и краешек эполета выглядывал у него наружу. Это не преминула заметить злая фея Малевола, когда Лорд входил во дворец с черного хода. Она сидела там, притворившись бродячей собакой без ошейника, и наслаждалась зрелищем королевского позора — столько неоплаченных счетов стекалось во дворец!

Но при виде блеснувшего эполета Малевола чуть не выскочила из своей собачьей шкуры.

— Что такое? — проворчала она, принюхиваясь, в точности как собака. — Тут надо разобраться. — И, тотчас превратившись в жабу, она проскользнула в сливную трубу от котла. Ведь в подвале дворца была, конечно, котельная — для отопления в холодное время года.

Надо сказать, что этот котёл доставил немало хлопот оформителям праздника. Как обычно, если в доме есть что-то такое, что вам не нравится, вы можете попытаться или убрать эту вещь с глаз долой, или как-то ее «обыграть». Убрать огромный котел не представлялось возможным, поэтому решено было его «обыграть», наполнив доверху дерном и мхом и посадив в него дерево — маленькую яблоню в полном цвету. Все восхищались этой яблонькой.

Малевола, быстро превратившись из жабы в крота, прорыла дерн и мох, которым был заполнен котел, и высунула свой острый нос наружу как раз в тот момент, когда Беневола произнесла своим певучим и ласковым голосом (всегда казавшимся Малеволе ужасно напыщенным!):

— Принцессе суждено любить и быть любимой всю свою жизнь.

— Так-то оно так… — внезапно перебила ее Малевола, принимая свой собственный вид под визг и стон испуганной публики. — Да не кукарекай ты, петушок щипаный! — прикрикнула она на Лорда-гофмейстера, чьи вопли были особенно пронзительны. — Не то сам получишь от меня подарочек на крестины!

Воцарилась зловещая тишина. Лишь королева Элиза, подхватившая на руки свою малютку при первых же словах Малеволы, слабым голосом попросила:

— О, пожалуйста, не надо, Малевола, миленькая!

А король сказал:

— Видите ли, это даже нельзя назвать официальным торжеством или приемом. Просто несколько друзей заглянули, так сказать, поздравить…

— Вижу, вижу, — согласилась Малевола, рассмеявшись своим ужасным смешком, от которого никому еще никогда не становилось весело. — Я вот тоже заглянула, так сказать. Покажите мне девочку.

Бедная королева не посмела отказать. Она неловко шагнула к Малеволе, держа на руках принцессу.

— Ну что ж! — сказала Малевола, насмешливо хмыкнув. — Ваше драгоценное дитятко получит и красоту, и добрый нрав, и прочую гроша ломаного не стоящую дребедень, которую наобещали ей эти жеманные кривляки. Но зато она будет изгнана из своего королевства. Ее будут окружать враги, но ни один человек не вступится за нее, и ей никогда не вернуть утраченного — до тех пор, пока она не найдет… — Малевола запнулась, подыскивая какое-нибудь условие поневероятней. — Пока она не найдет…

— Тысячу копий, готовых биться за нее, — произнес чей-то звонкий голос. — Тысячу копий, верных ей и только ей одной!

И какая-то юная феечка спорхнула с яблоневой ветки, где она сидела до той поры, притаившись между белыми и розовыми лепестками.

— Конечно, я еще очень молода, — сказала она, как бы извиняясь. — Я только что закончила курс Всеобщей Волшебной Истории. И я знаю, что, если фея, произнося заклинание, споткнется и остановится больше, чем на полсекунды, любая другая фея может закончить за нее. Не правда ли, Ваше Величество? — обратилась она к Беневоле. И Царица Фей признала, что такой закон существует — хотя и очень старый, и почти позабытый.

— Думаешь, ты очень умная? — возразила ей Малевола. — Дурочка ты, вот кто! Я ведь именно это и хотела сказать, вот именно это условие! Как же она найдет тысячу верных копий, если ни один человек не вступится за нее? Королевство будет потеряно, и все погибнут. То-то я напразднуюсь на поминках — уж на поминки меня пригласят! — воскликнула она, радостно потирая руки.

— Если вы закончили, — вежливо сказал король, — и если вы решительно не хотите ничего прохладительного, разрешите пожелать вам на прощание всего наилучшего! — Он собственноручно открыл дверь, и Малевола, злобно хихикая, удалилась. И тут все оставшиеся расплакались и разрыдались.

— Ничего, ничего! — наконец молвил король, вытирая глаза полой своей горностаевой мантии. — Когда это еще будет! Может быть, до той поры все как-нибудь утрясется.

Но ничего не утряслось.

Конечно, король сделал все, чтобы подготовить свою дочь к встрече с врагами. Он научил ее скакать верхом, фехтовать, стрелять из лука, а также из арбалета, пистолета, из ружья и даже из пушки. Он научил ее плавать и нырять, бегать и прыгать, бороться и боксировать; и принцесса выросла такой крепкой и сильной, что могла бы успешно померяться силами с любым принцем своего возраста. Но те несколько принцев, которые предлагали ей руку, узнав что у принцессы нет другого приданого, кроме того что подарили добрые феи, сразу смущались и говорили, что они, мол, проездом, что у них дела. И мгновенно испарялись.

А потом произошло самое худшее. Торговцы и лавочники, которые уже много лет предупреждали насчет самого последнего-распоследнего раза, и в самом деле решились на крайность. Они призвали соседнего короля, который немедленно выступил войной против Озимандии, разбил его войско (солдатам уже двадцать лет не платили жалованья), выгнал вон короля и королеву, заплатил торговцам по счетам (бумажек хватило обклеить чуть ли не все стены во дворце) и взял хозяйство в собственные руки.

Случилось так, что принцессы в это время не было дома. Она гостила у своей тетушки, Императрицы Орикалхии, и так как регулярной почты между этими двумя отдаленными странами не существовало, то, возвратившись домой во главе каравана из пятидесяти четырех нагруженных, неспешно шагающих верблюдов, она ожидала торжественной встречи: праздничных флагов, звенящих колоколов и улиц, запруженных веселящимся народом.

Ничего подобного. Улицы были пусты и унылы, лавки и магазины закрыты с самого обеда по случаю субботы, и ни одного знакомого лица не встретилось ей по дороге.

Она оставила караван, нагруженный подарками тетушки, за воротами и одна на своем любимом верховом верблюде подъехала к ступеням дворца, гадая, неужели король не получил ее письма, посланного накануне с почтовым голубем?

Сошла она с седла, ступила во дворец и что же увидела? На батюшкином троне сидит совершенно чужой король, а на матушкином месте — незнакомая королева.

— Где мой отец? — смело спросила принцесса, шагнув к ступеням трона. — И что вы здесь делаете?

— Я мог бы задать этот вопрос тебе, — возразил король. — Кто ты такая, чтоб спрашивать?

— Я принцесса Озилиза, — ответила она.

— Ааааа… — протянул король. — Слышали о тебе. Можно сказать, ждали. Так вот: отца твоего выселили отсюда. Нового его адреса, уж извини, не имеем.

В этот момент один из придворных подошел и шепнул на ухо королеве, что пятьдесят четыре верблюда, нагруженных шелками и бархатом, обезьянками и длиннохвостыми попугаями и самыми редкостными сокровищами Орикалхии, стоят и ждут у дворцовых ворот. Она кое-что прикинула в уме и пошепталась с королем. Он кивнул и во всеуслышание заявил:

— Я хочу огласить вам новый закон.

Все придворные тотчас бросились на пол ничком. Так благоговейно уважали законы в той стране.

— Ни один человек, если его имя Озилиза, не имеет права иметь что бы то ни было в этом королевстве, — объявил король. — Выставьте отсюда вон эту бродяжку.

Так принцесса была выгнана из своего собственного дворца, и пошла она плача по саду, в котором когда-то играла в детстве и была счастлива.

А в это время бывший мальчишка из булочной, который теперь уже сделался молодым человеком, проходил мимо с корзиной французских булочек и вдруг слышит: кто-то плачет между олеандрами. Он свернул с дороги, чтобы сказать этому человеку: «Брось, не горюй!» — кто бы это ни был. И увидел принцессу. Он узнал ее сразу.

— О принцесса! — воскликнул он. — Бросьте, не стоит горевать! Из любого положения найдется выход.

— Ах, господин булочник! — молвила принцесса, ибо она тоже узнала его. — Как же мне не горевать? Меня выгнали из собственного королевства и даже адреса моего батюшки не дали. Меня окружают враги, и ни один человек на свете не вступится за меня.

— Это не так, — сказал молодой человек (а звали-то его Эриций). — Я вступлюсь за вас. Если мне будет позволено стать вашим оруженосцем, я пойду за вами на край света и сражусь ради вас с любыми врагами.

— Вас дома не отпустят, — грустно вздохнула принцесса. — Но я все равно благодарю вас от всей души.

А во дворце тем временем произошел такой разговор. После того, как принцессу прогнали, новая королева сказала королю:

— Было бы намного лучше обезглавить ее как государственную преступницу.

И король ответил:

— Я прикажу своим арбалетчикам подстрелить ее при выходе из сада.

И вот, когда принцесса беседовала с Эрицием под олеандрами, кто-то крикнул с террасы дворца: «Вон она!» И дождь стрел брызнул над садом.

Тогда юноша бросился к принцессе и крепко обнял ее, повернувшись спиной к летящим стрелам. У короля была тысяча арбалетчиков, и все они были отменными стрелками. Эриций ощутил, как тысяча жал вонзилась ему в спину…

— Последний мой друг убит! — заплакала Озилиза. Но, будучи сильной принцессой, она не испугалась, не бросила Эриция, а потащила его в кусты, подальше от дворца, а оттуда — в лес, а там громко позвала на помощь Беневолу, Царицу Фей. И Беневола явилась на зов.

— Они убили моего единственного друга, — сказала принцесса. — Но может быть… если я выну эти стрелы…

— Ни в коем случае, — возразила Беневола. — Он сразу умрет от потери крови.

— Но если не вынуть стрел, он тоже умрет!

— Не обязательно, — ответила фея. — Дай-ка я обрежу их покороче. — И она ловко укоротила их при помощи волшебного карманного ножичка. — Я сделаю, что могу, но боюсь, что это разочарует вас обоих. — И, обратившись к бесчувственному телу юноши, лежащему перед ней с множеством обрезков стрел в спине, она громко воззвала:

— Эриций! В тот самый миг, когда я исчезну, приказываю тебе принять образ и обличье лесного ежа. Ежик, — объяснила она, повернувшись к принцессе, — единственное симпатичное существо, которое может спокойно жить с колючками, торчащими в спине. Правда, есть еще дикобразы, но они злы и неприятны. Прощай же!

С этими словами она исчезла. И в ту же секунду исчез Эриций. Принцесса осталась одна в лесу под олеандрами. Лишь возле ее ног на земле шевелился маленький-маленький и очень колючий бурый ежик.

— Боже мой! — вздохнула принцесса. — Я осталась совсем одна. И напрасно мальчик из булочной отдал свою жизнь, чтобы спасти мою, — ни гроша моя жизнь не стоит!

— Она бесценней всего, что есть на свете, — произнес с земли тихий, тонкий голосок.

— Как? Ты умеешь говорить? — удивилась и обрадовалась принцесса.

— Почему бы и нет? — твердо произнес ежик. — Ведь от ежика у меня только колючки. А внутри я остался тем же самым Эрицием. Подними меня, прикрыв кончиком мантии, чтобы не уколоть своих миленьких ручек.

— Только, пожалуйста, без этих фривольностей, — заметила принцесса. — Хоть ты и ежик, а держись в рамках приличия.

— Извини меня, принцесса, — грустно отвечал ежик, — но это невозможно. Только люди могут врать, а все другие существа не умеют притворяться. Мой ежиный язык не способен сказать ничего, кроме .правды. А правда заключается в том, что я люблю тебя больше всего на свете.

— Ну, ладно, — подумав, согласилась принцесса, — раз ты всего только ежик, то, пожалуй, тебе можно любить меня, а мне — тебя. Как любят щенка или золотую рыбку. Милый мой маленький ежик!

— Не смейся! — воскликнул ежик. — Вспомни, что душой и разумом я человек, только что в ежиной шкуре. Подними меня с земли, милая принцесса, и пойдем искать удачи по свету.

— Я-то думала, что искать следует моих батюшку с матушкой… — уточнила принцесса. — Ну, да ладно, идем!

Она подняла ежика, обернув его краешком мантии, и пошла дальше через лес. В тот день они заночевали в хижине лесоруба, и верзила-лесоруб оказался таким сердечным человеком, что даже сколотил особый ящичек для ежа, чтобы принцессе было удобнее его нести. Он рассказал, что большинство подданных ее отца остались верны своему королю, но не могли сражаться за него, потому что тем самым они сражались бы и за принцессу, а заклятие Малеволы это им запрещало.

Итак, принцесса взяла ящичек со своим ежиком и побрела дальше — искать родителей. После множества приключений, о которых было бы слишком долго рассказывать, она их, в конце концов, нашла: король с королевой жили более чем скромно, просто-таки бедно, снимая полдома в Тутинге. Конечно, они очень обрадовались, но, когда услышали, что дочка хочет попробовать вернуть себе королевство, в особый восторг не пришли.

— Не стоит, детка, — сказал король, — ей-богу, не стоит. Я получаю пенсию короля в отставке, а мамочка твоя научилась гениально экономить.

Королева зарделась от похвалы и добавила:

— Если тебе все-таки удастся прогнать этого гадкого узурпатора, вот увидишь, Озилиза, какой я тогда окажусь распорядительной королевой. Я занимаюсь на вечерних курсах домашнего хозяйства в Королевском институте.

Принцесса расцеловала родителей и вышла в сад, чтобы хорошенько все обдумать. Садик был очень мал и весь завешан веревками с сохнущим бельем. Она выглянула на улицу, но там было пыльно и, к тому же, полно детских колясок. Так что принцесса вернулась в сад и присела на траву в прохладной аллейке между сохнущими скатертями и простынями. Она вынула из ящика своего ежика. Он спал, свернувшись в клубок, но принцесса осторожно погладила неколючее местечко на лбу, которое легко можно обнаружить у свернувшегося ежика, если только приглядеться. Ежик тотчас развернулся и сказал:

— Я, кажется, задремал, дорогая принцесса. Я тебе нужен?

— Лишь ты один знаешь все, что случилось, — сказала она. — Я не стала рассказывать отцу с матерью эту историю со стрелами. Можешь ли ты что-нибудь посоветовать?

Эриций был польщен, что у него спрашивают совета; но, к сожалению, ничего посоветовать не мог.

— Тебе лучше знать, принцесса, что нужно делать, — сказал он. — Могу лишь обещать, что сделаю все, что в ежиных силах. Конечно, я был бы счастлив умереть за тебя, да что в этом толку?

— Толку мало, — согласилась принцесса.

— Хотел бы я стать невидимкой! — мечтательно произнес Эриций.

— Ой, куда же ты делся? — воскликнула принцесса, ибо ежик исчез.

— Я здесь, — произнес тоненький голосок. — Ты не видишь меня, но я-то вижу все, что хочу. О, я теперь ясно вижу, что нам делать. Я снова спрячусь в ящик, а ты переоденешься французской гувернанткой с наилучшими рекомендациями и явишься в таком виде по объявлению, которое этот гадкий король дал вчера в газете «Узурпаторский вестник».

Королева помогла Озилизе переодеться (чего она, конечно, ни за что не стала бы делать, если бы знала про стрелы), а король выделил ей из своей пенсии денег на билет. И, сев на поезд, принцесса очень быстро доехала до своего родного королевства.

Король-узурпатор тотчас нанял новую гувернантку учить французскому языку своего повара. Чтобы он мог читать французские кулинарные книги — ведь самые лучшие рецепты пишутся по-французски. Уроки были назначены с шести до восьми утра и с двух до четырех часов дня; все остальное время гувернантка могла проводить, как ей заблагорассудится.

Она предпочитала гулять по королевскому саду, разговаривая со своим невидимым ежиком. Они беседовали обо всем на свете, и им было ничуть не скучно вместе.

— Как тебе удалось стать невидимым? — спросила она однажды.

— Наверное, это устроила Беневола. Хотя я верю, что у каждого человека один раз в жизни может исполниться любое желание, если только он по-настоящему этого захочет.

На пятьдесят пятый день их гуляний ежик заявил:

— Все. С нынешнего дня начинаю возвращать тебе королевство.

И вот на следующее утро король спустился к завтраку страшно сердитый, с лицом, забинтованным вдоль и поперек.

— В Замке завелись привидения, — сообщил он. — Посреди ночи кто-то бросил мне в лицо шар с колючками. Я зажег спичку — никого и ничего!

— Вздор! Это тебе приснилось, — возразила королева.

Но на следующее утро она сама спустилась к завтраку с забинтованным лицом. А в ближайшую ночь шар с колючками явился снова к королю. Потом — к королеве.

И с той поры каждую ночь он уже являлся к ним обоим, так что король и королева совсем перестали спать. Они лежали всю ночь и думали о своих гадких поступках. А тоненький голосок из темноты то и дело спрашивал:

— Кто украл королевство? Кто убил принцессу? — доводя короля и королеву до полного изнеможения.

Наконец королева сказала:

— Не нужно было убивать принцессу.

А король признался:

— Напрасно я позарился на чужое королевство. Ведь было же у меня свое, и совсем недурное.

К этому времени их руки и лица — от ушей до шеи — были сплошь исколоты, а бессонница замучила их до головокружения.

— Знаешь что, — сказал король, — нужно с этим кончать. Давай напишем Озимандии, чтоб он забирал свое королевство обратно. С меня довольно!

— Давай, — сказала королева. — Только вот принцессу нам уже не вернуть к жизни. О, если бы я только могла воскресить бедняжку! — и слезы закапали у нее сквозь бинты прямо в недоеденное яйцо, потому что разговор происходил за завтраком.

— Это правда? — вдруг спросил кто-то тоненьким голоском, хотя никого в комнате не было. Король и королева от страха прижались друг к другу, опрокинув на пол поднос с гренками.

— Правда? — повторил голосок. — Отвечайте, да или нет?

— Да, — насилу выдавила из себя королева. — Я не знаю, кто меня спрашивает, но это — правда, честное слово! Страшно подумать, как мы могли быть такими гадкими.

— Страшно подумать! — эхом отозвался король.

— В таком случае позовите сюда французскую гувернантку, — приказал невидимый голос.

— Позвони в звонок, дорогой, — сказала королева. — Я уверена, что это голос совести. Много раз я слышала про него, а теперь вот слышу его самого.

Король дернул за шнур с великолепной перламутровой ручкой, и тотчас явились десять безукоризненных слуг в зеленых и золотых камзолах.

— Попросите, пожалуйста, мадемуазель пожаловать сюда, — сказала королева. Десять безукоризненных слуг нашли гувернантку возле мраморного бассейна, где она кормила золотых рыбок, и почтительно согнули перед ней свои золоченые спины, передавая просьбу королевы. Гувернантка, которой никто не мог отказать в обязательности, не мешкая, отправилась в розовую столовую, где завтракали король с королевой, забинтованные почти до неузнаваемости.

— Слушаю вас, ваши величества, — произнесла она, сделав реверанс.

— Голос совести, — сказала королева, — велел мне послать за вами. Нет ли в ваших французских книжках какого-нибудь рецепта для воскрешения убитых принцесс? И если есть, то не можете ли вы перевести его нам?

— Один такой рецепт есть, — задумчиво произнесла принцесса, — и довольно простой. Возьмите короля, королеву и голос совести, поместите их в розовую столовую вместе с вареными яйцами, кофе и гренками. Добавьте целую французскую гувернантку. Король и королева должны быть заранее хорошенько исколоты и забинтованы, а голос совести должен быть очень отчетлив.

— И это все? — спросила королева.

— Почти, — ответила гувернантка. — Нужно только еще завязать королю и королеве глаза и так держать их до тех пор, пока голос совести не досчитает до пятидесяти пяти, но очень медленно.

— Будьте так добры, — попросила королева, — завяжите нам, пожалуйста, глаза салфетками. Только сложите их, если можно, монограммами внутрь, потому что царапины на наших лицах еще не зажили, а королевские монограммы очень твердые и жесткие — они вышиты мелким бисером по специальному заказу.

— Я буду очень осторожна, — заверила гувернантка.

Как только глаза короля и королевы оказались завязаны и голос совести начал считать: «раз, два, три, четыре», Озилиза быстро стала переодеваться. Она сняла нелепую шляпку и седой парик, а под пышным и безвкусным фиолетово-черным нарядом французской гувернантки у нее оказалось простое и изящное белое платье принцессы. Ненужный наряд она засунула в камин, шляпку — в ящик для угля, а парик затолкала прямо в кофейник. Как раз вовремя, потому что голос совести уже произносил:

— Пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять!

Тут король и королева стащили свои повязки и увидели, что перед ними стоит

— живая и здоровая, с сияющими глазами и раскрасневшимися щеками — та самая принцесса, которая, как они думали, была убита тысячью стрел из тысячи тугих арбалетов.

Принцесса заговорила первой.

— Доброе утро, ваши величества, — сказала она. — Боюсь, что вам привиделся дурной сон. Мне тоже. Постараемся забыть о нем. Надеюсь, вы еще погостите немного в моем Замке. Я буду очень рада. Простите за причиненные вам неприятности.

— Они были заслуженными, — призналась королева. — Но теперь, когда мы услышали голос совести, мы мечтаем лишь о том, чтобы вы нас простили.

— Ни слова больше об этом! — прервала принцесса. — Позвольте, я заварю вам свежего чаю. И сварю еще яиц — ведь эти остыли. И гренки все рассыпались. Но мы приготовим завтрак заново. Ужасно жаль, что вы так исколоты. Сильно болит?

— Если ты поцелуешь их, — сказал незримый голос, который король и королева звали голосом совести, — то все царапины пройдут и больше болеть не будут.

— Вы разрешите? — спросила принцесса и поцеловала короля в ухо, а королеву

— в нос, потому что все остальное у них было забинтовано.

И в тот же миг все болячки исчезли.

Они чудесно позавтракали вместе. А потом, собрав придворных в тронный зал, король объявил, что, поскольку законная принцесса вернулась, он уезжает обратно в свое собственное королевство — поездом, в четверг после обеда.

Все были в восторге, началось веселье, на улицах вывесили флаги, зазвонили колокола — в общем, точь-в-точь, как мечталось принцессе в тот день, когда она вернулась домой с караваном верблюдов. Кстати сказать, все сокровища ей отдали назад до последней жемчужины, а также и верблюдов — целых и невредимых.

Принцесса проводила короля-захватчика и его королеву до вокзала, и прощание вышло очень теплым и дружеским. Видите ли, в глубине души они вовсе не были такими уж гадкими — король с королевой. Просто им раньше как-то не приходилось задумываться над своими поступками, а бессонница поневоле заставила их это сделать. И «голос совести» глубоко запечатлелся у них в сердце.

Сразу же после их отъезда была отправлена телеграмма:

Королю Озимандии, эсквайру, Чатсворт,

Дэламер Роуд, Тутинг,

Англия

Приезжайте немедленно. Замок свободен. Гости выехали. — ОЗИЛИЗА.

По приезде родителей принцесса все им рассказала, и они ее целовали и хвалили, и называли своей спасительницей и освободительницей всей страны.

— Ничего я такого не сделала, — возражала принцесса. — Это все Эриций придумал и…

Но ведь феи говорили, — прервал ее король, никогда не отличавшийся особенной догадливостью, — что королевство не удастся вернуть до тех пор, пока на помощь принцессе не придет тысяча копий, верных ей и только ей одной.

— Тысяча колючек в моей спине, — произнес чей-то тонкий голосок, — и все они до единой верны принцессе и только ей одной.

— Ой! — подпрыгнул король. — Что это такое? Голос — прямо из пустоты!

— Да, непросто будет к этому привыкнуть, — молвила королева. — Может, сделать золотую клетку для этого невидимого зверька? Но, откровенно говоря, мне бы очень хотелось, чтобы он стал видимым.

— И мне! — воскликнула принцесса. Видно, она пожелала этого очень сильно, потому что желание ее мгновенно исполнилось, и вот он появился перед их глазами — маленький ежик, утыканный колючками, с острой мордочкой, круглыми ушками и смешным вздернутым носиком.

Он смотрел на принцессу и молчал.

— Ну, скажи же что-нибудь, — попросила королева. — В жизни своей не видела говорящих ежей!

— По правде говоря, я очень огорчен, — сказал Эриций. — Ведь принцесса истратила на меня свое единственное в жизни заветное желание. Лучше бы она пожелала что-нибудь нужное для себя.

— Так это было мое заветное желание? — удивилась принцесса. — Я не знала этого, дорогой ежик. Иначе я пожелала бы, чтобы к тебе вернулся твой прежний вид.

— Ты бы увидела мертвого человека. Не забывай, что у меня в спине торчит тысяча острых жал; с такой ношей человеку невозможно оставаться живым.

Принцесса побледнела, слезы брызнули из ее глаз.

— Но ведь ты не можешь навсегда остаться ежом, — воскликнула она, — это нечестно! Я этого не перенесу! Мамочка! Батюшка! Беневола!

И в тот же миг Беневола возникла перед ними — маленькая сверкающая фигурка со стрекозиными крылышками, в венке из лунных лучей.

— Итак? — спросила она. — В чем дело?

— Дело в том, — плача отвечала принцесса, — что я истратила свое заветное желание, а он остался ежом. Неужели вы не можете ничего сделать?

— Я не могу, — сказала фея. — Но ты можешь. Ведь твои поцелуи обладают волшебной силой. Помнишь, как ты исцелила короля и королеву, заживив на их лицах все царапины от ежиных иголок?

— Позвольте, — встревожилась королева. — Но ведь не станет же она целовать ежа. Это было бы совершенно неприлично. Да и небезопасно — она уколется.

Но ежик уже поднял к Озилизе свою острую мордочку, и принцесса взяла его на руки — она давно научилась делать это так, чтобы не уколоться. Взяла и посмотрела прямо в его маленькие сверкающие глазки.

— Я бы поцеловала каждую из тысячи твоих колючек, — сказала она, — только бы помочь тебе.

— Поцелуй меня только один раз — туда, где колючки мои не колючие. Больше мне ничего не надо, ради этого стоит и жить, и умереть.

Принцесса склонила головку и поцеловала то место на лбу у ежика, где колючки только начинаются и шерстка еще совсем мягкая.

И вдруг — вот чудеса! — оказалось, что она стоит, положив руки на плечи молодого человека, губами касаясь его лица — в том самом месте, где лоб переходит в волосы. А вокруг его ног грудой лежат осыпавшиеся стрелы.

Она отстранилась и внимательно поглядела на него.

— Эриций, ты стал каким-то другим, — сказала она, — совсем не похожим на прежнего посыльного из булочной.

— Когда я был невидимым, — отвечал Эриций, — мне открылись многие тайны. Правда, большую их часть я уже позабыл, но две помню до сих пор. Первая тайна заключается в том, что я — королевич. В младенчестве меня выкрал булочник, а на самом деле я сын того самого короля, которого столько ночей колол. Можете представить, до чего это было мучительно — кататься колючим клубком по лицу собственного отца, но я сделал это, принцесса, ради тебя. А также и ради отца. Поеду, расскажу ему все и попрошу его родительского прощения.

— Ты хочешь уехать? — молвила принцесса. — Ах, останься, не уезжай! Что я буду делать без тебя, моего ежика?

Эриций стоял перед ней — красивый и статный, как настоящий принц.

— А что это за вторая тайна, которую ты запомнил из прежней своей ежиной жизни? — поинтересовалась любопытная королева.

И Эриций ответил — но не ей, а принцессе:

— Вторая тайна, принцесса, это то, что я люблю тебя.

— А не было ли там и третьей тайны? — спросила принцесса, опуская глаза.

— Может быть, но раскрыть ее имеешь право лишь ты сама.

— Ах, вот как! — капризно воскликнула принцесса. — Так, может быть, ты знал, что я тоже тебя люблю?

— Ежики, — отвечал Эриций, — очень мудрые существа. И все же я не был уверен, пока ты не дала понять мне этого сама.

— Я — тебе?!

— Конечно. Когда ты поцеловала мою острую мордочку, принцесса, тогда я это понял.

— Ну и дела, помилуй Господи! — вздохнул король.

— Вот именно! — согласилась Беневола. — Но я на вашем месте никого не стала бы приглашать на свадьбу.

— Разумеется, кроме вас, дорогая! — уточнила королева.

— Ну, раз я уже здесь (совершенно случайно, конечно), то ни к чему и откладывать! — бодро заключила Беневола. — Я полагаю, ваше величество, что нынче самое время ударить в свадебные колокола, не правда ли?