"Соблазни меня" - читать интересную книгу автора (Уоррен Нэнси)

Глава 15

Шесть часов утра никогда не были любимым временем суток Дункана. Вот и сейчас ему пришлось покинуть теплую постель и желанную женщину ради человека, который спал и видел, как бы посадить его за решетку.

Будь за окном чудесный солнечный денек, настроение могло бы улучшиться, но, как назло, небо затянули тяжелые темные тучи. Угрюмо натянув одежду, что так и валялась мятой грудой на полу, и чмокнув Алекс в теплую со сна щеку, Дункан отправился к себе.

За сорок пять минут, что оставались до назначенного часа, он принял душ, наспех проглотил завтрак из порошковой овсянки и растворимого кофе, переоделся для похода в горы и почувствовал себя если не человеком, то человекоподобным — примерно как Перкинс без формы и кобуры.

Для подъема он предпочел бы другую компанию (не того, кто попутно ломает голову, как затянуть петлю у него на шее), но горы есть горы, и хотелось верить, что радость единения с ними перечеркнет все неприятное. К тому же Дункан и сам имел кое-какие скрытые мотивы. Надо, например, выяснить, как много известно ретивому сержанту, ну и заодно посоветовать ему для пользы дела идти по другому следу.

— Я знаю хороший обрыв примерно в часе езды, — объявил Перкинс, тронув машину. — Довольно крутой, малохоженый… ну и живописный, конечно. Начнем с отметки, известной как Адвокат Дьявола. Согласен?

Дункан молча кивнул. Он уже слышал про этот обрыв и решил, что лучшего места не найти для связки из двух, можно сказать, первых встречных, которым еще предстоит проверить друг друга в деле. Подъем трудный, но не чрезмерно.

Машина тем временем вырвалась за границы города и понеслась по мало оживленному шоссе. Лес все гуще смыкался по сторонам. Минут через сорок Перкинс повернул на насыпную дорогу, а еще через четверть часа Дункан впервые заметил над деревьями широкий утес, клыком торчавший вверх. Зрелище заворожило его, заставив нетерпеливо поерзать на сиденье.

Скалолазание сближает людей быстрее, чем любой другой спорт. Трудно не проникнуться доверием к тому, кто фактически держит в руках твою жизнь. Перкинс, хорошо знавший маршрут, карабкался первым, Дункан за ним, оценивая по достоинству мастерство сержанта. Тот шел к цели с бульдожьим упрямством, так отличавшим его в полицейской работе. Здесь оно казалось очень кстати. Хотя о соперничестве речи не шло, Дункан счел за лучшее подстроиться.

В полдень, усталые и мокрые от пота, они устроили привал: утолили жажду, пожевали жесткий, как кожа, альпинистский паек, и позволили напряженным мышцам ненадолго расслабиться.

Поскольку именно Перкинс подал идею вместе пойти в горы, Дункан предоставил ему возможность начать разговор, что он и сделал, откинувшись на шершавый гранит ниши, где они укрывались от ветра.

— У тебя роман с Александрой Форрест, — проговорил он, не спрашивая — скорее констатируя факт.

Дункан усмехнулся:

— Да, а что? Ты притащил меня сюда, чтобы оторвать яйца?

— Спать с ней можешь сколько влезет, — ответил Перкинс и тоже усмехнулся, без злости или угрозы. — Я имел в виду — не обижай ее, иначе точно останешься без яиц.

— Вот оно что… Значит, я тогда не понял, о чем речь. Мне показалось, ты сам не против.

— Насчет Алекс? Можешь быть спокоен. Мы с ней просто хорошие знакомые, даже не друзья. У меня другой вкус.

— Понимаю. Джиллиан? Красивая женщина.

Перкинс вздрогнул так, что чуть не свалился с камня, на котором сидел.

— Как, черт возьми, ты догадался?!

— Перехватил пару твоих взглядов в библиотеке, — пожал плечами Дункан. — Думаю, точно так же и я таращусь на Алекс.

Чтобы не смущать сержанта, он перевел взгляд на лесистую линию гор. Тучи ползли низко, цепляясь за темные верхушки кедров и статных конических «елей Дугласа». Дышалось легко. Интересно, подумалось вдруг, как передал бы такую красоту Ван Гог?

— Все сложнее, чем ты думаешь, — наконец заговорил Перкинс, — поэтому сделай одолжение, не делись ни с кем своими наблюдениями.

— Да ради Бога.

Наступило молчание. Оба сидели так неподвижно, что птичка спланировала с ближайшей скалы к их ногам и начала выклевывать из моховой кочки червячка. Вскинув свою черно-белую головку, он а оглядела людей, словно вопрошая, нет ли съестного. Дункан бросил ей кусочек фруктового брикета. Птичка ухватила его, вспорхнула и исчезла за гранитным выступом.

— По-моему, Джиллиан здорово натерпелась, — заметил он.

— И что из того?

— Не обижай единственную родственницу Алекс, не то останешься без яиц.

Взрыв смеха выгнал птичку из укрытия, и с недовольным писком она взлетела вверх, подальше от непредсказуемых людей. Смех длился недолго, скрепив только что возникшие отношения.

— Может, попробуем склон покруче? — предложил Перкинс, когда они поднялись, готовые идти дальше.

Дункан охотно согласился, зная, что взаимное недоверие осталось в прошлом. На первом этапе они с сержантом успели не один раз поменяться местами. Роль ведущего снова переходила к нему.

Шел не в пример более трудный участок пути, но теперь, когда они в самом деле стали одной командой и сомнения больше не отравляли удовольствия, Дункан наслаждался каждым новым рывком вверх, когда чуткие пальцы нащупывают, за что бы ухватиться, а ноги пружинят, отталкиваясь от едва заметной опоры. Кровь энергично бежала по жилам, легкие расширялись, жадно хватая воздух.

На самом верху он выпрямился, с наслаждением прислушиваясь к тому, как гудят все мышцы, отдаваясь ни с чем не сравнимому моменту победы над холодным гранитом и над самим собой. Чуть позже к нему присоединился Перкинс.

После короткой передышки начался спуск. Дункан снова встал ведущим, но теперь его роль была проще. Основная работа доставалась сержанту. В какой-то момент, пока тот сворачивал свободный конец веревки, Дункан позволил себе расслабиться. Утомленные мышцы гудели. Ветерок дунул в лицо свежестью, откуда-то снизу, из лесистой пропасти, донесся резкий звук, похожий на треск автомобильного выхлопа.

Мимо с жужжанием пронеслась пчела. Дункан праздно удивился тому, что так высоко в горах селятся дикие пчелы, но уже в следующее мгновение что-то с визгом впилось в скалу недалеко от того места, где он, беспомощный, висел в воздухе.

Не пчела. Пуля.

В него стреляли. Долгий опыт подсказывал: не паниковать! Спокойствие, только спокойствие.

И поскорее спуститься. Спуститься настолько, чтобы оказаться вне линии огня.

— Потравливай! — крикнул он Перкинсу.

Тот подчинился, не задавая лишних вопросов. «Быстрее, быстрее!» — мысленно понукал Дункан.

Звук, похожий на выхлоп, раздался снова, но теперь он знал, что в него стреляют, и невольно втянул голову в плечи, ожидая услышать жужжание и визг расщепляемого гранита.

Веревка странно дернулась, заставив вскинуть голову. Оказывается, выстрел повредил ее, подрезав, словно острым ножом. Оставшиеся нейлоновые волокна держали, но их не могло хватить надолго. С тем же успехом он мог висеть на бельевой веревке.

Холодный страх сжал сердце.

Дункан заставил себя собраться с мыслями. Посмотрел вниз, прикидывая расстояние. В паре метров виднелся выступ, а чуть повыше — трещина, достаточно широкая, чтобы вошли все пять пальцев. Туда он и нацелился.

Для начала отцепить страховку. Если спускаться медленно и осторожно, веревка, быть может, и выдержит. Главное — смотреть только на выступ, но не дальше, не в пустоту, на дне которой щерятся острые зубы елей.

Однако стоило перехватиться, как веревка лопнула, и Дункан полетел вниз.

Ему все-таки дьявольски везло, потому что ноги ударились о вожделенный выступ и спружинили достаточно, чтобы он успел, обдирая пальцы, вцепиться в трещину. Теперь осталось только держаться, не позволить инерции сорвать его с выступа и швырнуть в пропасть. Каждую каплю еще имевшихся сил Дункан вложил в отчаянную хватку.

Несколько бесконечно долгих мгновений исход поединка с силой тяжести оставался неясным, но он висел вопреки боли в пальцах, с мрачным упорством, сродни упрямству Перкинса.

Удержался! Теперь можно легонько перевести дух.

Откуда-то доносились шумы и шорохи. Послышался оклик: «Держишься?»

— Держусь… — выдохнул Дункан, и хотя Перкинс не мог его слышать, дальнейших вопросов не последовало.

Ожидание. Как медленно ползут секунды!

— Эй, Форбс! — раздалось целую вечность спустя. — Веревка на полтора метра ниже и на два левее от тебя, — сообщил сержант так спокойно, словно они тренировались на стене. — Если дотянешься, остальное пойдет как по маслу.

Дункан не стал тратить силы на ответ, просто высмотрел веревку, нацелился и пополз вниз по скале так, словно вместо четырех человеческих конечностей у него вдруг выросло восемь паучьих ног. Никогда еще в нем не клокотала с такой силой жажда жизни. Ему требовалось выжить, и он выживал. Мышцы уже не гудели, а кричали от боли, уровень адреналина достиг наивысшей точки, зрение, слух и осязание обострились.

Еще немного — и веревка оказалась в пределах досягаемости. На всякий случай Том закрепил ее добавочной скобой. Постаравшись забыть про боль в руках, Дункан вцепился в нее мертвой хваткой.

Далеко внизу и в стороне заворчал мотор. Потом он взревел, взвизгнули шины. Хотелось верить, что стрелок, кто бы они ни был, видел только падение, но не отчаянную борьбу за жизнь, и теперь покидает место действия.

— Не обращай внимания! — приказал Том. — Тебе есть чем заняться!

Дункан еще крепче вцепился в веревку.

— Порядок! — крикнул он и порадовался, что голос не дрожит. — Потравливай!

Если верить внутренним часам, путь к безопасности занял не менее года, на деле же длился минуты. Когда подошвы коснулись твердой земли, Дункан чуть не повалился мешком и лишь с трудом выпрямился на подгибающихся ногах. Он дышал как загнанная лошадь.

— Спасибо…

— Всегда пожалуйста! — Том хлопнул его по плечу, едва не опрокинув. — А теперь давай займемся нашим приятелем.

Добраться до джипа составляло для Дункана большой труд сродни подвигу. Том рванул с места так, что гравий взлетел выше крыши.

— Держись, а то насажаешь шишек! — крикнул он Дункану, но тот только отмахнулся, пропуская между пальцами оборванный конец веревки. Та часть волокон, что лопнула, распушилась, остальные заканчивались четким срезом.

— Кто знал, что сегодня ты идешь в горы? — спросил Том, перекрикивая рев двигателя и грохот камешков по днищу машины.

— Чуть не весь город. Я не делал из похода тайны.

— Тогда такой вопрос: кто не хотел, чтобы ты вернулся?

Дункан задумался, глядя в окошко на плотные ряды колючих вечнозеленых хвойных деревьев. В принципе у него имелся ответ на данный конкретный вопрос.

Желать ему смерти мог только конкурент в погоне за Ван Гогом. Он так усердно намекал в антикварном магазине, что теперь некого винить, кроме себя самого.

Эрик Мунн, ублюдок эдакий. Но если назвать имя, придется объяснять, зачем он в Свифт-каренте.

Лучше оставить подозрения при себе. Почему? Во-первых, за неимением доказательств. Во-вторых, опыт подсказывает, что не стоит связываться с полицией. Одно дело — Интерпол, и совсем другое — провинциальные сыщики. У них отвратительная привычка совать нос в чужие дела. В-третьих (и это главное), он еще не добрался до Ван Гога и даже не знает, где его искать. Вот доберется, тогда и начнет сотрудничать с полицией в полной мере, как следует законопослушному гражданину. А пока извините, сержант Перкинс, у нас немного разные цели.

Сегодня он не только вышел из передряги невредимым (ну, если не считать натруженных мышц и ободранных пальцев), но и понял кое-что важное. Эрик Мунн тоже нацелился на Ван Гога и готов ради него на все.

Вообще говоря, немного странно…

Раз уж «золотому мальчику» старика Форреста известен сам факт существования Ван Гога, то почему он не знает, где Ван Гог скрыт?..

Хотя погоня шла на полной скорости, открывшееся впереди шоссе выглядело пустынным в обе стороны. Стрелок успел уйти.

Дункан и не ждал, что Перкинс разразится проклятиями, поэтому не удивился, когда тот просто снизил скорость. Некоторое время они продолжали путь в молчании, потом сержант спросил негромко, но с нажимом:

— Надеюсь, ты заявишь в полицию?

— О чем? — деланно удивился Дункан. — Наверняка чистой воды случайность. Неопытный охотник.

— Тебя пытались убить, — холодно возразил Перкинс. — Мне совсем ни к чему иметь в городе еще один труп, даже твой.

— А что, я уже не на очереди в каталажку?

— По крайней мере сегодня можешь идти на все четыре стороны. — Косой взгляд. — Но учти, сокрытие информации, которая могла бы помочь следствию, карается законом. И вообще, не по душе мне увертливые типы. Такого я сдам, если что, без малейших угрызений совести.

Хвойный лес поредел, но все еще оставался достаточно густым, чтобы добавлять мрачности непогожему дню. Обочина заросла папоротником. Шины вибрировали на потрескавшемся асфальте.

Дункан думал об Алекс: о выражении ее лица в момент наивысшего наслаждения, о вкусе ее губ и кожи, о звуках, которые она при этом издавала. Алекс жила в Свифткаренте, а значит, находилась в пределах досягаемости убийцы.

— На твоем месте, Том… — Он помедлил, потом решительно продолжал: — На твоем месте я бы начал с поисков связи между Эриком Мунном, Джерси Плотником и одним лос-анджелесским дилером по имени Гектор Мендес.

Алекс остановила машину за коттеджем, который Дункан снимал в гостинице «Риверсайд». Местечко находилось у реки, летом шумное и многолюдное, а сейчас, в середине февраля и под холодным моросящим дождем, донельзя пустынное и унылое.

Впрочем, как раз то, что нужно писателю в муках творчества, с улыбкой подумала Алекс. Кругом тишина, и ничто не отвлекает от работы.

Оставалось только надеяться, что ее появление станет для Дункана приятным сюрпризом, а не наоборот. Но не все же ему, бедняге, одному торчать в халупе, где и кухни-то толком нет — так, голые стены и пара дешевых предметов меблировки. Да еще после целого дня в горах, на холодном ветру! Наверняка он оценит обед, привезенный прямо на дом.

Для самой Алекс ее приезд — шанс показать, что все между ними опять в порядке после той ночной размолвки.

Как Эрик мог? Как мог? Только потому, что как-то раз случайно видел ее полуголой, притвориться, что они уже и спят?! Так не похоже на человека, которого она знает тысячу лет…

Быть может, следовало с утра пораньше заехать в магазин и выложить Эрику, что она о нем думает. Так бы она и поступила, не попроси Дункан оставить все как есть. Он даже взял с нее слово, объяснив, что не хочет заработать репутацию ревнивца, поставив их всех в неловкое положение.

Поразмыслив, Алекс согласилась, а когда первое возмущение улеглось, она даже обрадовалась, что объяснение не состоится. Видеть Эрика не хотелось, и как можно дольше.

Алекс приготовила цыпленка в красном вине — блюдо простое и вкусное. Возиться на кухне — одно из ее любимых занятий. Аромат еды в процессе приготовления всегда казался ей упоительным, вот и теперь она сполна насладилась букетом, где переплелись запахи вина, томатного соуса, овощей и приправ. Густая подливка аппетитно булькала в большой кастрюле, создавая тот особенный настрой, что пробуждает дремлющую в каждой, даже самой независимой, женщине хозяйку дома. У нее возникло настроение убраться в квартире. Алекс перестирала накопившееся белье, выгладила то, что требовалось, вымыла окна и натерла воском антикварный стол, добавив к общему букету другие приятные запахи — те, что символизируют чистоту и порядок.

У нее уже давно вошло в привычку раз в неделю готовить для дедушки и отвозить ему домой ужин, такой солидный, что остатков хватало еще на пару дней. В такие вечера они много разговаривали за партией в шахматы или у телевизора. Для нее посещения дедушки составляли важную часть жизни, и не требовалось визита к психоаналитику, чтобы понять, что теперешняя возня у плиты — попытка возродить любимый ритуал.

Ужин получился знатный — Дункан сможет растянуть то, что останется, примерно на неделю. Одного хлеба целая коврига, прямо с лотка в бакалейном магазине, где пекут сами. Бутылка бургундского. Ну и, конечно, целое море откровенного плотского вожделения, которое уже не из прежней оперы, а нечто новое и пикантное.

Коснувшись ногой гравия незатейливой стоянки, Алекс снова ощутила сладкий трепет между ног. Он тлел в ней весь день, трепет предвкушения, так что наравне со своим фирменным блюдом она варилась на медленном огне нетерпения.

Интересно, испытывает ли Дункан нечто подобное… а если уж на то пошло, помнит ли среди своих трудов о ее скромном существовании?

Стук в дверь остался без ответа. Озадаченно сдвинув брови, Алекс повторила попытку. Ничего.

Странно. Бежевый автомобиль припаркован за коттеджем, значит, Дункан дома.

Вероятно, вышел пройтись. Подышать воздухом.

Алекс огляделась в надежде определить, куда он мог направиться, но кругом стояли лишь насупленные кедры. Над рекой, придавая окружающему оттенок нереальности, клубился туман. Тропинка вдоль берега набухла водой.

На сей раз Алекс не пожалела кулака.

Ни звука, лишь тут и там падали в мокрую траву капли с ветвей.

Вот так всегда — хочешь сделать приятный сюрприз, а результат нулевой. Алекс повернулась к машине и с минуту смотрела на нее, рисуя себе безрадостный обратный путь, прикидывая, не позвонить ли.

Изнутри раздалось приглушенное соло саксофона, обычно более высокое и выразительное, чем основная тема. Алекс встрепенулась. Раз музыка играет, значит, Дункан дома! Но почему не отвечает? Уснул под блюз и шорох дождя?

Постояв еще немного в нерешительности, Алекс переложила пакеты в другую руку и подергала ручку. Дверь отворилась. С облегченным вздохом она ступила на порог.

Теперь блюз отлично слышен. Он играл в спальне, но не заглушал шум воды, и все сразу объяснилось. Беспокойство улеглось. Алекс живо вообразила себе Дункана под душем, совершенно голого, и чуть не побежала составить ему компанию, однако вспомнила про пакеты. Их нельзя бросить просто так. Хороший ужин заслуживал бережного обращения. В кофеварке еще оставался холодный кофе, на пластмассовом гостиничном блюде лежала пара яблок и гроздь бананов, мусорная корзина забита упаковками от обедов, что разогревают в микроволновке. Иными словами, Дункан не роскошествовал.

Алекс откупорила вино, чтобы дышало, поставила основное блюдо разогреваться, а салат — охлаждаться в крохотном холодильнике, в компании начатого (и уже подкисшего) пакета молока, куска сыра на бумажной тарелке, баночки с оливками и упаковки баночного пива. Так и хотелось воскликнуть: «Мужчины!»

Шум душа затих. Таким образом, совместное омовение отпадало. Ничего, подумала Алекс с улыбкой, возможностей масса.

— Ау, Дункан! Это я! Принесла тебе вкусненького.

— Очень хорошо. Бреюсь и выхожу.

Поскольку как-то не верилось, что он боится исколоть щетиной принесенный ужин, оставалось предположить, что на десерт будет она. Как раз кстати. С каждой минутой все больше довольная своей затеей, Алекс вернулась на кухню, разлила по бокалам вино, а потом прошлась по коттеджу.

В жилой комнате (она же столовая) расставлен мольберт. Отодвинутый к стене стол служил рабочим и был завален красками и другими принадлежностями изобразительного искусства. На палитре в числе прочих алела та самая краска, что сбила Алекс с толку в день их первого и пока что последнего совместного выхода в ресторан.

Судя по всему, картина писалась в красках с черно-белой фотографии, прикнопленной тут же на стене, и закончена лишь наполовину но уже можно сказать, что она удается. Воображения Дункану не занимать. Пейзаж на фотографии напоминал кисть Ван Гога, хотя Алекс и видела его впервые.

Она снова всмотрелась в картину. Расцветить черно-белое требует определенного таланта, но даже технически совершенная копия не трогала так, как полотна самого Ван Гога…

Из душевой появился Дункан в полотенце, которое открывало для обозрения большую часть его потрясающей мускулатуры, и с копной завившихся в кольца мокрых волос. При виде ее взгляд его потеплел так заметно, что по спине у Алекс пробежала сладкая дрожь.

В провинциальном городке вроде Свифт-карента такой мужчина ценится на вес золота. Все время хочется ущипнуть себя — не спишь ли?

Алекс передала Дункану бокал.

— Спасибо.

Она надеялась также и на благодарный поцелуй, но получила только взгляд — впрочем, обещавший целый ливень благодарностей всевозможного рода.

— Надеюсь, я не нарушила твоих сегодняшних планов?

— Еще как нарушила. Я собирался сам к тебе наведаться. Алекс пригубила вино, чтобы скрыть улыбку. В жизни она не видела настолько самоуверенного мужчины. Наверняка ни минуты не сомневается, что она от него без ума. Да и с чего бы ему сомневаться, если в постели с ним она кричит благим матом?

— Как в горах?

— Сурово, — ответил Дункан с улыбкой.

— Как тебе Том? Вы уже притерлись друг к другу? — полюбопытствовала она осторожно, так как имела на его счет некоторые сомнения.

— Я не мог нарадоваться, что он рядом. — Внезапно Дункан встал из кресла и скрылся в спальне со словами: — Извини, мне надо одеться.

Отлично. Мог бы хоть из вежливости спросить, как дела у нее! Алекс хмуро посмотрела на сдвинутые двери.

— Ради меня можешь не утруждаться…

Что с ним? Измотан трудным подъемом настолько, что о сексе нет и речи? Но если так, зачем тогда бриться?

Немного погодя Дункан вышел из спальни в чистой, но мятой рубашке, парусиновых рабочих брюках и босиком. Чтобы разрядить обстановку, Алекс указала на картину:

— Ты настоящий художник!

— Ну да, недоделанный Ван Гог.

По крайней мере он ничего из себя не строил.

— Мне нравится, — искренне заметила Алекс.

— Видела бы ты мои подсолнухи!

— На фотографии — подлинник?

— А ты не знаешь?

Обычно мягкий и ленивый, взгляд Дункана вдруг стал настороженным, странно пронизывающим. Вопрос на засыпку? Проверяет ее эрудицию? Тогда стоит отнестись к нему со всей серьезностью.

Алекс подошла и всмотрелась в фотографию.

— Вообще-то я не специалистка, но знаменитые полотна знаю. Его подсолнухи, автопортреты, некоторые пейзажи. Боюсь, кроме этого, полный пробел. Пока не увидела фотографию, думала, что картина твоя.

— Бедный Ван Гог! Если бы слышал, перевернулся бы в гробу. Да, пейзаж его кисти. Что тут такого? Технике живописи учатся, копируя старых мастеров.

— Импрессионизм — твой любимый стиль?

— Не сказал бы. Я, если можно так выразиться, реалист. — Взгляд снова изменился, приобрел обычный дремотный «секси»-оттенок. — Реалист из тех, кто ждет минуты вдохновения.

— Правда?

— В самом деле. И минута пришла. — Дункан приподнял волосы Алекс и поцеловал ее в шею. — Я хочу рисовать тебя.

Теперь он снова стал самим собой, и то странное настроение, в котором она его застала, исчезло без следа. Алекс запрокинула голову, чтобы дать губам лучший доступ к шее.

— Хочешь, чтобы я тебе позировала?

— Именно так. Обнаженной.

Она хмыкнула, прислушиваясь к тому, как губы неспешно движутся вниз по горлу.

— Нуждаешься в обнаженной натуре?

— Как каждый художник. — Судя по ощущениям, Дункан улыбнулся ей в шею.

Отстранившись, Алекс подумала, что не вполне доверяет его улыбке и озорным искоркам в глубине синих глаз, ну и что с того? Отправляясь сюда, она как раз и собиралась, рано или поздно, оказаться обнаженной.

Она откликалась на шарм Дункана Форбса точно так же, как тело ее откликалось на его возбуждение. При одной мысли о том, чтобы раздеться перед ним, на нее накатила волна удовольствия, которое еще более усилилось, когда воображение нарисовало долгие минуты позирования в ленивой, томной, обольстительной позе.

К сожалению, здесь не наблюдалось роскошного ложа. Коттедж мог предложить только раздвижной диван цвета овсянки (то есть, можно сказать, бесцветный) марки «Сире спешил», выгодный в эксплуатации, но малоудобный. А ей хотелось красного бархата и коринфских колонн — вот подходящий антураж.

— Ну, я не знаю…

Поймав ее взгляд и угадав ход мысли, Дункан вышел в спальню и вернулся с простыней, которую хорошенько встряхнул. Вздувшись наподобие паруса, простыня опустилась на диван и — удивительное дело — сразу преобразила его в то самое роскошное ложе, которого так недоставало. Художник — он во всем художник, подумала Алекс с невольным восхищением.

Дункан смотрел выжидающе, и она решилась.

— Что за поза у тебя на уме? — полюбопытствовала она.

— Пока никакой. Вот когда разденешься, тогда воображение и заработает.

— Что ж, можешь дать ему волю.

Удерживая взгляд Дункана, Алекс подняла руки к верхней пуговке блузки и медленно, очень медленно расстегнула ее, открыв, быть может, единый дюйм тела. Тем не менее температура в комнате сразу поднялась, она ощутила это всей кожей. Дункан смотрел как завороженный.

Судя по его реакции на первую расстегнутую пуговку, он будет совершенно загипнотизирован еще до того, как дело до идет до белья! Ну а белье добьет его окончательно. Белье — основное оружие женщины… Она его заказала в одной эксклюзивной французской фирме по заоблачной цене.

Музыка сменилась и перешла в медлительно-чувственную, навевающую откровенные образы и горячившую кровь. Сама того не замечая, Алекс начала покачиваться ей в такт.

Еще пара пуговок расстегнута…

Как все кстати — не спешить, не суетиться, а двигаться вместе с музыкой, постепенно, шаг за шагом. Не раздеваться, а словно выскальзывать из одежды, появляться из нее, как из морской пены. Ничего общего с вульгарным стриптизом, просто тихий полет навстречу наготе. Она не танцевала с тех самых пор, как ходила на курсы ради сохранения формы. Но пластика не забылась.

Между тем художник тоже летел — навстречу вдохновению, о чем говорили его взгляд и вся поза. Он, похоже, перестал даже мигать.

Расстегнув последнюю пуговку, Алекс повела плечами, позволив блузке соскользнуть. Судя по стону, что сорвался с губ Дункана при виде кружевного бюстгальтера, тот стоил каждого потраченного евро.

Что ж, она будет позировать, и посмотрим, как долго он выдержит у мольберта. Ну вот, уже начал переминаться с ноги на ногу — ни дать ни взять жеребец, почуявший кобылу! Вряд ли дело зайдет дальше первых мазков… если до них дойдет вообще.

Черную шерстяную юбку-стрейч Алекс достаточно грациозно стягивала с бедер с помощью пленительных движений. Юбка упала на пол, и она шагнула через нее.

Взгляд Дункана теперь нацелился на шелковые трусики на ленточках, совершенно непрозрачные, что, конечно же, добавило масла в огонь его вдохновения и заставило воображение работать в полную силу.

Некоторое время Алекс позволяла ему созерцать, стоя в своем невесомом белье, чулках с кружевной каймой и черных туфлях на высоком каблуке, потом негромко спросила:

— Продолжать?

— О, да!

Она расстегнула бюстгальтер и глубоко вздохнула, так что груди приподнялись и качнулись, высвобождаясь из кружевной клетки. Руки Дункана судорожно сжались, словно в своем воображении он уже завладел ее телом.

На боках трусики удерживались изысканными бантиками. Алекс развязала оба одновременно, позволив фигурному куску шелка спланировать на пол.

Ну теперь-то уж он крикнет: «Довольно!»

Никакого «довольно» не последовало. Наоборот, Дункан весь обратился в зрение. Что ж, тем хуже для него.

Алекс отвернулась, поставила ногу на стул, сняла туфельку и очень медленно скатала чулок к кончику большого пальца. Ленивым движением она расправила и перебросила его через спинку. Поставила босую ногу на пол и проделала ту же процедуру с другой ногой. Сняла оба чулка со спинки стула и, дождавшись томительного пассажа в музыке, заставила их птицами порхнуть через плечо.

Теперь она, совершенно обнаженная, повернулась к Дункану.

На горле у него дернулся кадык, глаза потемнели. Сознание того, что у него такая реакция только от одного ее вида, заставило собственное возбуждение Алекс подняться на новую ступень.

«Надеюсь, у него скоростной метод рисования», — мелькнула мысль, уже чуточку лихорадочная.

— Ложись! — приказал он.

Алекс опустилась на приготовленное ложе, затрепетав от прикосновения прохладного льна к разгоряченной коже. Потом откинулась, дрожа все сильнее, по мере того как ткань обнимала тело. Она чувствовала себя как в горячке: сплошной комок огня внутри, холодный фасад снаружи.

Отступив, Дункан оглядел ее с головы до ног прищуренным взглядом:

— Ты уже когда-нибудь позировала?

— Нет, никогда… — ответила Алекс почему-то шепотом.

— Попробуй расслабиться. Делай, что я говорю, а в другое время не шевелись. Неподвижность очень важна.

Алекс приподняла бровь. Ну вот, начал командовать! Становится даже интересно.

— Приподнимись на локте. Мне придется немного поработать над твоей позой, то есть прикасаться к тебе. Можно?

Он спросил таким тоном, словно они впервые видели друг друга, как будто он и в самом деле художник, сосредоточенный только на самых высоких материях, а она — его модель.

— Конечно, прикасайся… сколько хочешь.

Руки у него не дрожали, ну ничуть, когда он взял ее за плечи и нажал, чтобы груди выпятились сильнее. Затем скользнул пальцем вниз по руке, к локтю, сдвинув брови и словно размышляя. Кивнул каким-то своим мыслям, взял руку Алекс и положил туда, где округлости грудей сходили на нет, словно она слегка их поддерживала, опираясь на руку. Так создавалось ощущение, будто они вздымаются с каждым вдохом и опадают с каждым выдохом.

Отвлекшись, Алекс вдруг ощутила прикосновение к ноге, как раз под коленом. Взвинченная, она беззвучно ахнула от неожиданности.

— Согни ногу в колене, но не поднимай. Другую тоже согни и подними.

Она повиновалась.

— Великолепно! — похвалил Дункан, но как-то так, словно она студентка, заслужившая высшую оценку.

Через раздвижные двери, что вели в спальню, Алекс видела себя в зеркале. Отражение, хоть и неясное, давало представление о том, сколь бесстыдна и обольстительна ее поза.

Другую руку Дункан пристроил на поднятом колене, потом переместил ниже, на внутреннюю поверхность бедра, сейчас невероятно чувствительную, почти к самому треугольнику волос.

Внезапно Алекс ощутила разом всю свою позу, полную безмолвной мольбы: возьми меня, возьми!

— Как себя чувствуешь? — спросил Дункан (он склонился над ней так низко, что его дыхание щекотало живот).

— Заведенной до предела!

— Вот и хорошо. А теперь вырази свое состояние, чтобы все видели.

— То есть?!

— Вырази то, что сказала. Полотно творит не только художник, но и модель. Будь Мона Лиза в тот день в паршивом настроении, хорошенький вышел бы шедевр! Вряд ли кто-то ломился бы в музей, чтобы посмотреть на самую унылую физиономию в мире.

У Алекс вырвался невольный смешок.

— Постой… — Дункан снова склонился над ней и еще немного раздвинул ноги. — Помни, полная неподвижность!