"Пленница моего сердца" - читать интересную книгу автора (Райан Нэн)

Глава 4

Почти год их отношения продолжали оставаться на стадии нежной невинности: они то и дело держали друг друга за руки и обменивались неловкими торопливыми поцелуями. Никаких попыток скрыть свои чувства от окружающих они не предпринимали, и, поскольку отношения их были у всех на виду, родители Мэри Эллен не слишком на этот счет беспокоились. Преблы, в особенности Джон Пребл, были убеждены в том, что, если бы между юными влюбленными что-то произошло, их поведение сразу бы их выдало. В результате Мэри и Клей оставались столь же открыты друг другу и так же свободны в проявлениях своих эмоций, как в ту пору, когда были детьми.

Джон Томас Пребл считал, что скорее было бы странно, если бы события развивались иначе. Эти двое детей росли вместе, Клей присматривал за Мэри Эллен, был ее лучшим другом и ярым защитником, она всегда с уважением относилась к Клею, полагалась на него, доверяла ему. Теперь, когда девочка выросла и, следуя примеру своих подруг, захотела иметь поклонника, выбор ее самым естественным образом пал на молодого человека.

На время.

– Она ведь перерастет это чувство, не так ли, дорогой? – тревожно спрашивала мужа Джулия Пребл.

– Конечно, перерастет, дорогая, – уверенно отвечал Джон Томас.

Этот разговор происходил поздно вечером в спальне.

Джулия Пребл в небесно-голубом пеньюаре сидела за туалетным столиком и расчесывала щеткой длинные шелковистые волосы.

Красивый и элегантный в атласной дымчато-серой домашней куртке и темных брюках хозяин Лонгвуда затушил сигару, закрыл книгу и поднялся с кресла. Подойдя к жене со спины, он опустился на колени и положил руки на ее молочной белизны плечи, а затем, наклонившись к ней, прижался губами к ее затылку и проложил влажную дорожку из поцелуев к ключице.

Когда он наконец поднял голову, темные мерцающие глаза его встретились в зеркале с глазами жены.

– Мэри Эллен считает себя женщиной, – с легкой насмешкой произнес он. – Но это не так, она всего лишь девочка, вообразившая себя влюбленной. Пока она вырастет, с ней такое повторится с десяток раз, не меньше. – Джон ободрил жену улыбкой. – Скоро в Лонгвуде будет столько ухажеров, что нам придется сильно напрячь память, пытаясь упомнить их имена.

Джулия Пребл задумчиво кивнула.

Этот разговор был далеко не первым: Джон Томас и Джулия желали одного – счастья своей единственной дочери. Ни отец Мэри Эллен, ни мать не имели ничего против Клея лично, но на роль зятя он явно не годился, даже несмотря на то что оба они были самого высокого мнения об Анне Найт и любили ее сына, как своего. Тем не менее Найты принадлежали совсем к другому классу, более низкому, и в обществе патрициев, к коим относились и Преблы, считались «белым мусором». Выдать единственную дочь за сына пропойцы и портнихи они, разумеется, не могли.

– Дай Мэри Эллен немного времени, – сказал жене Джон Томас, – и она забудет о существовании Клея Найта.

Джулия положила ладонь на крепкую грудь мужа.

– Полагаю, ты прав, Джон, – с улыбкой сказала она, – прав, как всегда. Мэри Эллен такая яркая, такая хорошенькая девочка и такая общительная, она успеет вскружить голову не одной дюжине молодых людей, пока выберет своего единственного.

– Так и будет. – Джон Томас Пребл важно кивнул. – Она будет кружить голову точно так же, как мне вскружила голову ее мать, – галантно добавил он и, не отпуская взгляд жены в зеркале, медленно приспустил с ее плеч бретели пеньюара и ночной рубашки. Так же медленно он обнажил ее полную грудь, продолжая смотреть на нее в зеркало до тех пор, пока белые стройные руки не высвободились окончательно и тонкий шелк не собрался мерцающими складками у пышных бедер. – Да, моя любовь, – хрипло пробормотал он, – от одного твоего вида у меня голова идет кругом.

У Джулии Пребл по коже побежали мурашки. Она отлично знала, что муж собирался делать, и едва могла дождаться, когда он начнет.

Она потянулась как кошечка, а Джон, поднявшись с колен, встал у нее за спиной и, сжав ее голову обеими ладонями, наклонился и поцеловал жену в душистую золотую макушку.

Потом он легко подхватил ее на руки и понес в огромную, с четырьмя столбиками кровать.

Джулия Пребл тихо вздохнула – зеркала в золоченых рамах бессчетное число раз отразили то, как нежно Джон Томас опускает ее ноги на пол возле постели, как с тихим шелестом падают к ее ногам на пушистый персидский ковер последние покровы. Увидев огонь, вспыхнувший в его глазах, Джулия протянула руку к атласному поясу куртки, распахнула полы и обнажила его грудь.

Джон Томас судорожно вздохнул, и вскоре все за пределами этой спальни было забыто на несколько благословенных часов, пока супруги и любовники, Джон и Джулия, утоляли страсть друг друга.

– Поцелуй меня, – жадно бормотал Клей. – Не останавливайся, целуй меня, любимая.

Мэри Эллен охотно раскрыла губы ему навстречу.

С тех пор как они поцеловались впервые, их знания о поцелуях серьезно пополнились. Они неустанно экспериментировали, исследуя те чудесные ощущения, ту меру экстаза, которую мог подарить поцелуй. Инстинкт помог им обнаружить, что поцелуй – нечто гораздо большее, чем просто слияние губ, и если даже до совершенства в искусстве поцелуя им было еще далеко, то путь ими все равно был пройден немалый.

Первый поцелуй свершился только спустя неделю с того дня, когда на уроке английской литературы Мэри Эллен совершила открытие – поняла, что любит Клея. Задержка произошла не по вине влюбленных, просто все время кто-то был рядом, что обоих влюбленных сильно раздражало.

И вот через неделю мучительного ожидания – неделю, которая обоим показалась чуть не годом, – им выпала нежданная удача: возможность остаться наедине возникла тогда, когда они убежали в беседку на нижней террасе.

Клей привел Мэри в увитую плющом белую беседку, усадил на одну из двух белых скамеек, а сам сел напротив. Некоторое время он бездействовал, глядя на простиравшийся газон с пожухлой коричневатой травой. Сейчас, когда возможность наконец представилась, Клей страшно занервничал и никак не мог собраться с духом, дыхание его опасно участилось, а ладони взмокли от пота, несмотря на февральский холод.

– Я не знаю, как целоваться. Я же сказал, что никогда не целовал девочку...

Мэри наклонилась и взяла его за руку.

– Я рада, – честно ответила она. – Меня тоже еще никто не целовал. Мы можем учиться вместе, разве нет?

– Пожалуй. – Клей кивнул и подвинулся на край скамьи. Мэри Эллен сделала то же самое, и колени их соприкоснулись. Теперь их лица оказались на расстоянии всего лишь пары дюймов друг от друга. Мэри Эллен затаила дыхание, когда ладони Клея нежно сжали ее лицо.

Мэри поежилась и с детской откровенностью сказала:

– А вот я не знаю, куда девать руки.

Клей улыбнулся:

– Куда хочешь, любимая.

Не слишком уверенная, что действует правильно, Мэри положила ладони ему на колени, и ее чуткие пальцы ощутили твердость мышц под сукном его брюк.

Серебристо-серые, как море в шторм, глаза Клея засветились нежностью, он приподнял ее подбородок и осторожно поцеловал.

Этот поцелуй был краток и совершенно невинен. Две стыдливые пары губ встретились, соприкоснулись и поспешили отступить. Однако для самих подростков этот поцелуй стал волнующим и захватывающим событием. Заглянув в разрумянившееся лицо Мэри Эллен, Клей почувствовал внутри себя такую необъятную любовь, такую нежность, что ему показалось: сердце вот-вот взорвется от переполнявших его чувств. Вместе с необъятной нежностью в его душе появилось еще одно чувство – чувство собственности: пожалуй, он уже готов был ее ревновать.

– Ты никогда в жизни никого больше не должна целовать, Мэри, – не слишком уверенно сказал он.

– Не буду, – счастливым голосом ответила она.

– Ты моя. Отныне и навсегда. Ты в моем сердце. Ничьи губы не должны тебя касаться, кроме моих, ничьи руки не должны тебя обнимать, кроме моих. Ты согласна?

– Согласна, – мечтательно протянула она. – А теперь поцелуй меня еще раз.

Их прикосновения, их потребность друг в друге с того дня претерпели изменения.

В мае Клею исполнилось семнадцать, а Мэри Эллен через неделю исполнялось шестнадцать. В субботу, двадцать седьмого июня, она станет взрослой девушкой.

С того первого стыдливого поцелуя в беседке прошло больше года. Теперь их поцелуи стали другими – жаркими, долгими, волнующими. Вне зависимости от того, сколько они целовались и как крепко прижимались друг к другу, им уже не удавалось чувствовать себя вполне удовлетворенными.

Они любили друг друга, они хотели друг друга, и всякий раз, когда были вместе, поцелуи их становились все горячее, все опаснее. Они чувствовали томление, смутную неудовлетворенность, проявлявшую себя все отчетливее. Клею в этом смысле приходилось тяжелее, чем Мэри Эллен; он хотел ее невыносимо и в то же время чувствовал себя обязанным хранить ее и оберегать даже от самого себя. Кто старше, тот и мудрее, а это означало, что он за нее отвечал. Он заботился о ней, следил, чтобы никто не причинял ей вреда. И в конце концов дал себе клятву, что никогда не воспользуется ее доверием.

Но, видит Бог, он так хотел ее!

Клей не знал, сколько еще сможет вынести эту пытку. Он не мог спать по ночам и все время думал о ней. Страсть истерзала его, но винил он в этом только себя, а никак не Мэри Эллен. По-мужски сражаясь с демонами своей мрачной сексуальности, демонами, склонявшими его все ближе к неизбежному акту соблазнения своего белокурого ангела, своей Мэри, Клей не знал, хватит ли у него сил для дальнейшей борьбы.