"Восемь" - читать интересную книгу автора (Нэвилл Кэтрин)

Позиционный анализ

Дорога петляла по берегу моря, на каждом повороте открывался захватывающий вид. Подножия скал тонули в тучах брызг, а выше, там, куда не доставали морские волны, камни густо заросли лишайником и мелкими цветущими растениями. Золотистые бутоны ледяника покачивались среди кружевной вязи заостренных листьев, выстилающей скалы поверх соляной корки. Море отливало глубоким зеленым цветом. Цветом глаз Соларина.

Да, пейзаж был прекрасен, но я не могла оценить его красоту по достоинству. Прошлая ночь принесла слишком много загадок, предположения и версии толкались у меня в голове, норовя оттеснить друг дружку. И пока такси несло меня по открытой эстакаде в Алжир, я решила воспользоваться этими минутами, чтобы привести мысли в порядок.

Каждый раз, когда я пыталась сложить два и два, у меня получалось восемь. Восьмерки были повсюду, куда ни посмотри. Сначала на них указала предсказательница, когда намекнула на мой день рождения. Потом Мордехай, Шариф и Соларин дружно принялись твердить, что это, дескать, магический знак. Русский вообще заявил, что на моей ладони не только линии образуют восьмерку, но и присутствует некая загадочная «формула восьми». И с этими словами он растворился в ночи, забыв вернуть ключ от номера и предоставив мне Шарифа в качестве провожатого до отеля.

Шариф, разумеется, очень хотел узнать, кто был этот красавец, который привел меня в кабаре, и почему он так неожиданно исчез. Я расписала ему, как лестно для простой девушки вроде меня, когда ей назначают не одно, а целых два свидания в первый же вечер после прибытия на чужой континент. Больше ничего я объяснять не стала, предоставив Шарифу делать выводы самостоятельно. Он и его головорезы подвезли меня до отеля в военном джипе.

Когда мы добрались до гостиницы, выяснилось, что ключ от комнаты оставлен у портье, а велосипед Соларина исчез из-под моего окна. Поскольку с мыслью хорошенько выспаться все равно можно было попрощаться, я решила посвятить остаток ночи небольшому научному исследованию.

Итак, теперь я знала о существовании некой формулы, и проход коня был тут совершенно ни при чем. Как и предположила Лили, это была формула другого рода, ее не сумел расшифровать даже Соларин. И она была каким-то образом связана с шахматами Монглана.

Ним пытался предупредить меня об этом, не так ли? Он прислал мне книги о математических формулах и играх. Я решила начать с той, которая вызвала жгучий интерес Шарифа, с книги самого Нима — брошюры о числах Фибоначчи. И я принялась штудировать этот занудный труд, К рассвету у меня появилось ощущение, что мое решение себя оправдало, хотя я пока и не могла точно сказать, как именно. Числа Фибоначчи, оказывается, могут использоваться не только в анализе графиков торгов. Вот каким образом они работают.

Фибоначчи предложил последовательность целых чисел, где каждое последующее число начиная с третьего равно сумме двух предыдущих. Начинается этот ряд с двух единиц. Итак, 1 + 1-2; 2 + 1-3; 3 + 2 = 5; 5 + 3 = 8 и так далее. Леонардо Фибоначчи был своего рода мистиком, азы науки он познавал у арабов, которые верили, что числа обладают магическими свойствами. Он обнаружил, что формула, описывающая отношение соседних членов его последовательности чисел:

1/2(#8730;5-1)

также описывает все существующие в природе спирали.

Если верить книге Нима, ботаники установили, что каждое растение, лепестки или стебли которого образуют спираль, соотносится с числами Фибоначчи. Биологи подтвердили, что раковина наутилуса и вообще все спирали, встречающиеся в морских формах жизни, соответствуют этой последовательности. Астрономы заявили, что соотношения между планетами Солнечной системы и даже форма Млечного Пути могут быть описаны с помощью чисел Фибоначчи.

Но я заметила и еще кое-что, о чем в книге говорилось гораздо позже. Хотя математика не мой конек, но в колледже я специализировалась на музыке. Видите ли, эта маленькая формула не была изобретением Фибоначчи: за две тысячи лет до него ее открыл другой парень по имени Пифагор. Греки называли ее aurio sectio— «золотое сечение».

Проще говоря, золотое сечение — это деление отрезка на две части таким образом, что меньшая часть относится к большей так же, как большая часть относится к длине всего отрезка. Это соотношение использовалось всеми древними цивилизациями в архитектуре, изобразительном искусстве, музыке. Платон и Аристотель считали его мерилом красоты: если в произведении соблюдалось правило золотого сечения, они называли это произведение эстетически совершенным.

Что касается Пифагора, то по части приверженности к мистике Фибоначчи ему в подметки не годился. Греки называли его Пифагором Самосским, потому что в Кротон он приехал с острова Самос, спасаясь от политических распрей. По словам современников, он родился в Тире, городе, основанном древними финикийцами (теперь это территория Ливана). Пифагор за свою жизнь много путешествовал: двадцать один год он прожил в Египте, двенадцать лет — в Месопотамии и наконец в возрасте пятидесяти лет приехал в Кротон. Там Пифагор основал общество мистиков, которое с натяжкой можно назвать философской школой. Его ученики изучали тайны, которые он познал в своих путешествиях. Они касались двух вещей — математики и музыки.

Именно Пифагор обнаружил, что основой европейской музыкальной шкалы является октава, поскольку при колебании струны каждая ее половина издает тот же тон, что и целая струна, но на октаву выше. Частота вибрации струны обратно пропорциональна ее длине. Один из секретов пифагорейцев состоял в том, что квинта (интервал в пять нот диатонической гаммы, золотое сечение октавы), повторенная двенадцать раз в восходящей последовательности, должна была бы дать первоначальный тон, только семью октавами выше, однако вместо этого дает звук на одну восьмую тона выше первоначального. Таким образом, восходящая последовательность тоже образует спираль.

Однако величайшей тайной пифагорейцев была теория, что вся Вселенная состоит из чисел, каждое из которых имеет божественные свойства. Эти магические отношения чисел проявляются в природе повсюду. Пифагор считал, что даже планеты, двигаясь в космической пустоте, издают звуки, которые подчиняются тем же гармониям чисел. «В звучании струн заключена геометрия, — говорил Пифагор, — а в геометрии сфер — музыка».

Ну и каким же, интересно, образом все это связано с шахматами Монглана? Я знаю, что комплект шахмат состоит из восьми пешек и восьми фигур с обеих сторон, а доска — из шестидесяти четырех клеток, восемь в квадрате. И существует некая закономерность, Соларин назвал ее формулой Восьми. В самом деле, где можно спрятать такую форму лучше, чем в шахматах, которые сплошь состоят из одних восьмерок? Как золотое сечение, как числа Фибоначчи, как бесконечная восходящая спираль, шахматы Монглана были целым, которое больше, чем сумма его частей.

Я вытащила из портфеля лист бумаги и нарисовала на нем восьмерку. Повернула листок — восьмерка превратилась в символ бесконечности. И тут в моей голове зазвучал голос, который сказал: «Как та, другая игра, эта битва будет длиться вечно ».

Однако прежде, чем вступать в игру, мне надо было решить одну проблему — обеспечить себя работой в Алжире. Только когда у меня будет стабильный доход, я смогу чувствовать себя хозяйкой своей судьбы. Очаровашка Шариф уже любезно познакомил меня с североафриканским гостеприимством, и я хотела быть уверенной, что в нашем дальнейшем состязании мои мандаты будут такими же влиятельными. И еще: как я смогу отыскать шахматы Монглана, если в конце недели прибудет мой босс Петар и будет стоять у меня над душой?

Мне было необходимо заполучить свободу маневра, и только один-единственный человек мог мне в этом помочь. Я поехала в Алжир, чтобы сидеть в бесконечных очередях в его приемной в ожидании встречи с ним. Это был человек, который сделал мне визу, но предпочел теннисный матч встрече с совладельцами моей фирмы; человек, который оплатил бы расходы по глобальной компьютеризации, если бы они заставили его подписать договор. Каким-то образом я чувствовала, что именно его поддержка принесет мне удачу во всех моих изысканиях. Тогда, сидя в такси, я и не представляла, до какой степени была права. Звали этого человека Эмиль Камиль Кадыр.

Такси спустилось в нижний город и ехало теперь по набережной. На море выходили многочисленные белые фронтоны государственных учреждений. Машина остановилась перед входом в Министерство промышленности и энергетики.

Когда я вошла в огромный, прохладный, отделанный мрамором вестибюль, мои глаза не сразу привыкли к царившему в нем полумраку. Здесь стояла целая толпа людей. Некоторые были одеты в деловые костюмы, другие носили свободные белые или черные джеллабы — одеяния с капюшоном, которые защищают от жарких ветров пустыни. На некоторых были головные платки в красно-белую клетку, смахивающие на скатерти в итальянских ресторанчиках. Едва я переступила порог министерства, как все взоры тут же обратились в мою сторону, и я быстро поняла почему. Я оказалась одной из очень немногих посетителей, кто явился в министерство в брюках.

Нигде не было видно ни схемы здания, ни указателей с расположением кабинетов, зато перед лифтами стояли три длинные очереди. Меня не слишком прельстила перспектива ездить вверх-вниз в одной кабине с людьми, которые будут пялиться на меня во все глаза, тем более что я не знала, какой кабинет Мне нужен. Обдумав все это, я направилась к широкой мраморной лестнице. Но на полпути к ступеням меня перехватил чернявый паренек в деловом костюме.

— Могу я помочь вам? — отрывисто спросил он, заступив мне путь к лестнице.

— У меня тут встреча, — сказала я, пытаясь обойти его. — Встреча с мсье Кадыром, Эмилем Камилем Кадыром. Он ждет меня.

— Министр нефтяной промышленности? — спросил парень и недоверчиво оглядел меня. После чего, к моему ужасу, вдруг вежливо кивнул и заявил: — Конечно, мадам, я провожу вас к нему.

Черт! Мне ничего не оставалось, как позволить ему отвести меня к лифтам. Парень поддерживал меня под локоть и прокладывал в толпе дорогу, словно я была королевой-матерью. Вот он удивится, когда узнает, что мне не было назначено никакой встречи! Вдобавок пока молодой человек вел меня к отдельному лифту на две персоны, я вдруг сообразила, что мне не удастся так же лихо объясниться на французском, как мне это удается на английском. Ладно! Продумаю свою стратегию, пока буду ждать в приемной — Петар говорил мне, что очереди здесь обычное дело. Ожидание даст мне возможность собраться с мыслями.

Лифт доставил нас на последний этаж. Там, у стойки дежурного охранника-секретаря, толпилась стайка жителей пустыни в белых балахонах. Дежурный в тюрбане по одному проверял их портфели на предмет наличия огнестрельного оружия. Он удобно устроился за стойкой рядом с портативным радиоприемником и время от времени мановением руки подзывал на инспекцию следующего в очереди. Жители пустыни производили сильное впечатление. Их наряды здорово смахивали на большие простыни, но зато золотые перстни с рубинами-кабошонами заставили бы умереть от зависти самого Луи Тиффани.

Мой провожатый отбуксировал меня к стойке, беззастенчиво растолкав строй замотанных в саваны пустынников. Он бросил несколько слов по-арабски дежурному, тот вскочил, помчался по коридору и сказал что-то солдату с винтовкой, стоящему у поворота. Оба они повернулись и уставились на меня, затем солдат исчез за углом. Через мгновение он вернулся и махнул рукой. Парень, который сопровождал меня от самого вестибюля, кивнул и повернулся ко мне.

— Министр ждет вас, — произнес он.

Бросив последний взгляд на ку-клукс-клан вокруг, я схватила свой портфель и торопливо зашагала следом за парнем.

В конце коридора солдат сделал мне знак следовать за ним. Он вразвалочку обогнул угол, и мы оказались в другом коридоре, упиравшемся в дверь футов двадцать в высоту.

Солдат остановился, вытянулся по стойке «смирно» и стал дожидаться, когда я зайду внутрь. Сделав глубокий вдох, я открыла дверь. За ней оказалось большое фойе. Пол в нем был выложен серым мрамором, а посередине красовалась звезда из мрамора розового.

Распахнутые двери в противоположной от входа стене вели в просторный кабинет. Здесь пол был устелен черным ковром с огромными розовыми хризантемами. Дальняя стена представляла собой множество двустворчатых окон от пола до потолка. Окна были открыты, бриз с моря играл с легкими шторами. Верхушки многолетних пальм отчасти закрывали вид на море.

Опираясь на кованые перила балкона, спиной ко мне стоял высокий стройный мужчина с песочного цвета шевелюрой и любовался на море. Услышав мои шаги, он обернулся.

— Мадемуазель, — тепло произнес он.

Хозяин кабинета обошел стол и сделал несколько шагов мне навстречу. Остановившись, он протянул руку для приветствия.

— Разрешите представиться. Я — Эмиль Камиль Кадыр, министр нефтяной промышленности. Я с нетерпением ждал нашей встречи.

Длинное приветствие было произнесено на английском. От облегчения у меня едва не подкосились ноги.

— Вы удивлены, услышав мой английский? — спросил министр с улыбкой.

Это не была «официальная» гримаса, какую я наблюдала у всех местных уроженцев. На лице Кадыра сияла одна из самых приятных улыбок, которые мне доводилось видеть. Его рукопожатие оказалось чуть продолжительнее того, что требовала вежливость.

— Я вырос в Англии и учился в Кембридже. Все сотрудники министерства немного говорят по-английски. Ведь английский, кроме всего прочего, это язык нефти.

И голос его тоже оказался приятным, богатым модуляциями и тягучим, как мед. Вообще многое в облике Кадыра наводило на мысль о меде: янтарные глаза, волнистые светлые волосы, кожа золотисто-оливкового цвета. Когда он улыбался, а делал он это часто, в уголках глаз появлялись морщинки — следы долгого пребывания на солнце. Я подумала о теннисном матче и улыбнулась.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал он, пододвигая мне красивый резной стул из розового дерева.

Подойдя к столу, министр нажал кнопку интеркома и что-то произнес по-арабски.

— Я попросил принести чай, — сказал он мне. — Как я понял, вы остановились в «Эль-Рияде» ? Кухня там, мягко говоря, никудышная, хотя сам отель вполне приличный. Позвольте пригласить вас после нашей беседы разделить со мной ланч, если, конечно, у вас нет других планов. Затем вы сможете немного осмотреть город.

Я была ошарашена таким теплым приемом, и, видимо, смущение отразилось на моем лице, потому что Кадыр добавил:

— Возможно, вы удивлены, что я так быстро принял вас?

— Признаюсь, меня предупредили, что ожидание может занять несколько больше времени.

— Видите ли, мадемуазель… Можно, я буду называть вас Кэтрин? Прекрасно, а вы должны звать меня Камилем — это мое, так сказать, христианское имя. Видите ли, в нашей культуре считается грубостью отказать женщине в чем-либо. Это недостойно мужчины. Если женщина говорит, что у нее назначена встреча с министром, ее нельзя заставлять томиться в приемной, женщину надо принять сразу же! — Кадыр рассмеялся своим удивительным золотистым смехом. — Теперь, когда вы знаете рецепт успеха, вам даже убийство сойдет с рук!

У него был длинный римский нос и высокий лоб — чеканный профиль, как на древних монетах. В этом мне почудилось нечто знакомое.

— Вы ведь кабил, не так ли? — неожиданно для самой себя спросила я.

— О да! — Он выглядел довольным. — Как вы узнали?

— Просто догадка.

— Хорошая догадка. Большинство сотрудников министерств — кабилы. Хотя мы составляем лишь пятнадцать процентов от всего населения Алжира, восемьдесят процентов высоких государственных постов занимают кабилы. Нас всегда выдает золотистый цвет глаз — это из-за того, что мы много смотрим на деньги! — рассмеялся он.

Похоже, Кадыр пребывал в прекрасном расположении духа, и я решилась. Самое время перевести разговор на животрепещущую тему. Вот только я понятия не имела, с какой стороны к ней подступиться. Этот человек выставил старших партнеров моей компании, сославшись на теннисный матч. Что может помешать ему выкинуть меня, словно больную заразной болезнью? Однако я ведь уже допущена в святая святых, и, возможно, это мой единственный шанс. Я решила пойти в атаку и закрепить успех.

— Видите ли, мне необходимо обсудить с вами один вопрос, и хотелось бы сделать это прежде, чем мои коллеги вернутся в Алжир к концу недели, — начала я.

— Ваши коллеги? — спросил министр и сел за стол. Интересно, мне показалось или он действительно насторожился?

— Если быть точной, прибудет мой менеджер, — сказала я. — Фирма решила, что, пока контракт не будет подписан, его присутствие необходимо, чтобы отслеживать, как продвигаются дела. В действительности я нарушила распоряжение начальства, когда приехала сюда на неделю раньше. Однако я прочитала контракт…— я достала копию контракта из своего портфеля и положила ее на стол, — и, честно говоря, не обнаружила там ничего, что требовало бы столь пристального контроля.

Камиль бросил взгляд сначала на контракт, затем на меня, сплел пальцы в молитвенном жесте, опустил на них подбородок и принял задумчивый вид. Теперь я была уверена, что зашла слишком далеко. Наконец министр нарушил молчание:

— Итак, вы считаете, что правила следует нарушать? Интересно, Хотелось бы знать почему?

— Это так называемый генеральный контракт на услуги одного консультанта, — объяснила я, показывая на лежащую

на столе папку, к которой Кадыр так и не притронулся. — В нем говорится, что я должна проанализировать запасы нефти как в разрабатываемых месторождениях, так и в законсервированных. Все, что мне для этого нужно, — компьютер для работы и подписанный контракт. А начальство будет только путаться под ногами.

— Понимаю. — Кадыр больше не улыбался. — Вы все прекрасно объяснили, но не ответили на мой вопрос. Что ж, попробую задать другой: вы знакомы с числами Фибоначчи?

Усилием воли мне удалось не выдать своего потрясения.

— Немного, — призналась я. — Их используют для анализа биржевых торгов. Позвольте спросить, почему вас интересует этот вопрос из области, так сказать, общей эрудиции?

— Одну минуту, — попросил Кадыр и нажал кнопку интеркома.

Спустя мгновение в кабинет вошел служащий. В руках у него была кожаная папка, он отдал ее министру и вышел.

— Правительство Алжира, — начал Кадыр, достав из папки документ и вручая его мне, — считает, что наша страна имеет ограниченные запасы нефти. Их хватит лет на восемь. Возможно, мы найдем нефть в пустыне, возможно — нет. Сейчас это наш основной вид экспорта. Ее продажа поддерживает нашу страну, дает возможность оплачивать все импортируемые товары, включая продовольствие. Как вы уже могли заметить, у нас очень мало земли, которую можно использовать в качестве сельскохозяйственных угодий. Мы вынуждены ввозить все: мясо, молоко, зерно, древесину… даже песок.

— Вы импортируете песок? — удивилась я, отрываясь от чтения документов, которые он мне дал.

Как известно, в Алжире сотни тысяч квадратных миль пустыни.

— Я имею в виду технический песок. Пески Сахары не пригодны для использования в производстве. Таким образом, мы полностью зависим от продажи нефти. У нас мало нефтяных месторождений, зато в больших количествах имеется природный газ. Его так много, что в будущем мы надеемся стать крупнейшим мировым экспортером газа. Надо лишь найти способ его транспортировки.

— Какое отношение это имеет к моему проекту? — спросила я, быстро просматривая страницы документа.

Он был на французском, но я и так видела, что слова «нефть» и «природный газ» в нем не упоминаются.

— Алжир — член ОПЕК. Каждая страна, входящая в ее состав, постоянно заключает контракты и устанавливает цены на нефть. Для разных стран разные условия продаж. В большинстве случаев это одиночные и весьма непрозрачные бартерные сделки. Как одна из стран — членов ОПЕК, мы предлагаем нашим коллегам перейти на концепцию совместного бартера. Это послужит двум целям. Во-первых, значительно увеличит цену за один баррель нефти на мировом рынке, в то время как себестоимость добычи останется на прежнем уровне. Во-вторых, мы сможем вложить вырученные средства в развитие новых технологий, как сделал Израиль, получив западные субсидии.

— Вы имеете в виду оружие?

— Нет, — с улыбкой ответил Камиль. — Хотя многим кажется, что мы много делаем в этом направлении. Я имею в виду промышленный рост, и не только это. Мы сможем оросить пустыню. Как вы знаете, ирригация — это основа цивилизации.

— Однако в этом документе я не вижу ничего из того, о чем вы говорите, — заметила я.

В это время дверь отворилась, и слуга в белых перчатках вкатил в кабинет сервировочный столик на колесиках. Лакей ловко разлил чай, как это делали в кабаре; струя дымящегося напитка хлынула в стаканы, в воздухе разнесся аромат мяты.

— Мятный чай традиционно подают именно так, — объяснил Камиль. — Листья мяты курчавой мелко крошат и заливают кипятком. В воде заранее растворяют столько сахара, чтобы концентрация его была предельной. При соблюдении определенных пропорций этот напиток является хорошим тонизирующим средством, при других — афродизиаком.

Камиль рассмеялся, и мы подняли стаканы. Я сделала глоток ароматного напитка.

— Вернемся к нашему разговору, — сказала я, как только за слугой закрылась дверь. — У нас есть неподписанный контракт с моей фирмой, в котором сказано, что вам нужно подсчитать запасы нефти. Имеется еще документ, в котором говорится, что вы считаете необходимым проанализировать импорт песка и другого сырья. И вы явно хотите просчитать и предсказать некую тенденцию на рынке, иначе не заговорили бы о числах Фибоначчи. Зачем так много совершенно разных историй?

— История всего одна. — Камиль поставил свой стакан на стол и пристально посмотрел на меня. — Мы с министром Белейдом тщательно изучили ваше резюме и пришли к выводу, что вы — прекрасный выбор для осуществления этого проекта. Ваш послужной список говорит, что вы не любите придерживаться правил. — При этих словах он улыбнулся еще шире, чем прежде. — Видите ли, дорогая Кэтрин, я уже отказал в визе вашему менеджеру, мсье Петару. Как раз сегодня утром.

Он пододвинул к себе мой невразумительный контракт, достал ручку и поставил под ним размашистую подпись.

— Теперь у вас есть подписанный мной контракт, который объясняет ваше пребывание в Алжире.

Кадыр передал бумаги мне. Какое-то время я в изумлении таращилась на его подпись, затем улыбнулась. Камиль ответил мне такой же улыбкой.

— Отлично, босс, — сказала я. — А теперь не потрудитесь ли объяснить, что от меня требуется?

— Нам нужна компьютерная модель. Однако разработка должна происходить в строжайшей тайне.

— Какого рода модель?

Я прижимала к груди подписанный министром контракт, мечтая увидеть лицо Петара, когда он откроет его в Париже. Тот самый контракт, подпись на котором не смогли выбить все старшие партнеры фирмы.

— Мы хотим посмотреть, что произойдет в мире, в мировой экономике, — сказал Камиль, — когда мы урежем поставки нефти.

Холмы, на которых была построена столица Алжира, были выше и круче, чем в Риме или Сан-Франциско. Местами улицы шли под такой уклон, что трудно было устоять на ногах.

К тому времени, как мы добрались до ресторана, я совсем запыхалась. Ресторан оказался небольшим залом на втором этаже здания, окна которого выходили на широкую площадь. Назывался он «El Bacour» — «Седло верблюда». В крошечном фойе и баре повсюду были развешаны верблюжьи седла из грубой кожи, украшенные тиснением в виде растительного орнамента.

В комнате стояли столы, покрытые накрахмаленными белыми скатертями, такие же белые занавески мягко колыхались от ветерка.

Мы заняли столик у окна, и Камиль заказал пастилу и пирог с хрустящей корочкой, посыпанной корицей с сахаром. Начинка пирога состояла из голубиного мяса, яиц, жареного миндаля и изюма, приправленных экзотическими специями. Пока мы поглощали традиционный средиземноморский ланч — терпкие местные вина лились рекой, — Камиль развлекал меня историями о Северной Африке.

До встречи с ним я и не представляла, какая невероятная история и культура у этой страны, где мне предстояло прожить так долго. Изначально здесь жили туареги, кабилы и мавры — племена древних берберов, которые селились по побережью. Потом минойцы и финикийцы стали строить крепости у моря. За ними пришли римляне и создали на побережье свои колонии. Еще позже испанцы, отвоевав у мавров Пиренейский полуостров, не остановились на этом и явились за ними на берега Северной Африки. В течение трех столетий над алжирскими пиратами формально властвовала Оттоманская империя. С 1830 года эти земли оказались под владычеством Франции, пока десять лет назад алжирская революция не положила этому конец.

За это время сменилось бесчисленное множество правящих династий всевозможных беев и деев. Все они носили экзотические имена и вели не менее экзотическую, по нашим понятиям, жизнь. Гаремы и отрубание голов были тут обычным делом. Теперь, когда в стране было сильно мусульманское правление, все стало несколько спокойней. Я заметила, что, хотя Камиль пил красное вино под говяжье филе и рис с шафраном, а белое — под салат, он продолжал изображать из себя последователя ислама.

— Ислам…— произнесла я, когда принесли черный, похожий на сироп кофе и десерт. — Это значит «мир», не так ли?

— В каком-то смысле, — согласился Камиль.

Он разрезал на кусочки рахат-лукум — желеобразную субстанцию, посыпанную сахарной пудрой, амброзией, жасмином и миндалем.

— Это то же самое слово, что и «шалом» на иврите: «мир тебе». На арабском оно звучит как «салям» и сопровождается низким поклоном до земли, что символизирует полное подчинение воле Аллаха, полную покорность. — Камиль положил мне кусочек рахат-лукума и улыбнулся. — Иногда покорность воле Аллаха означает мир, а иногда — нет.

— Гораздо чаще — нет, — сказала я.

Но Камиль посмотрел на меня очень серьезно.

— Помните, что из всех великих пророков прошлого — а это Моисей, Будда, Иоанн Креститель, Заратустра, Христос — единственным, кто по-настоящему воевал, был Мухаммед. У него имелась армия в четыреста тысяч воинов, пророк лично возглавил ее и повел на Мекку. Он отвоевал город.

— А как же Жанна д'Арк? — спросила я с улыбкой.

— Она не создала религию, — ответил он. — Однако духом она была сильна. Тем не менее джихад — совсем не то, за что его принимают западные люди. Вы когда-нибудь читали Коран?

Я отрицательно покачала головой.

— Я пришлю вам хорошую копию на английском. Думаю, вам будет интересно почитать его, и ваши представления об этой книге придется серьезно пересмотреть.

Камиль встал из-за стола, и мы вышли на улицу.

— Ну вот, а теперь — обещанная экскурсия по городу, — объявил он. — Мне хочется начать с центрального почтамта.

Мы направились вниз по улице к высокому зданию, расположенному у воды. По дороге Камиль продолжал рассказывать:

— Через центральный почтамт проходят все телефонные линии. Это одна из систем, которую мы унаследовали от французов. Все поступает в центр, оттуда ничего не выходит. То же самое касается и улиц. Междугородние звонки соединяется вручную. Вам будет интересно посмотреть на это, особенно потому, что вам придется иметь дело с этой архаичной телефонной системой, чтобы создать компьютерную модель, о которой мы говорили и проект которой я подписал. Большая часть данных будет поступать к вам по телефону.

Я не совсем поняла, каким образом модель, которую он описал мне, требует связи через телефонные линии, но мы договорились не обсуждать это в многолюдных местах, и я сказала только:

— Вчера вечером я пыталась сделать международный звонок. Это оказалось непросто.

Мы стали подниматься по ступеням к почтамту. Как и в большинстве алжирских зданий, внутри оказалось сумрачно, там были мраморный пол и высокие потолки. С потолка свисали причудливые люстры, похожие на те, что использовались в банковских конторах двадцатых годов. На стенах в массивных рамках висели фотографии Хуари Бумедьена, президента Алжира. У него было вытянутое лицо, большие печальные глаза и густые викторианские усы.

В тех алжирских учреждениях, где мне довелось бывать до сих пор, было очень много пространства, и центральный почтамт не оказался исключением. Хотя Алжир был большим городом, у меня создалось впечатление, что здешние присутственные места все же слишком просторны и вряд ли есть необходимость в таких огромных залах. Когда мы с Камилем шли по зданию почтамта, звук наших шагов отдавался от стен. Люди разговаривали громким шепотом, словно находились в публичной библиотеке.

В дальнем углу стоял небольшой коммутатор размером с кухонный стол. Вид у него был такой допотопный, словно его собрал еще Александер Грейам Белл. Рядом сидела строгая женщина лет сорока, ее волосы, ярко-рыжие от хны, были Уложены в тяжелый узел, а губы накрашены ярко-красной помадой, какой не выпускают со времен Второй мировой войны. Ее цветастое полупрозрачное платье относилось примерно к тому же периоду. На коммутаторе стояла большая коробка шоколадных конфет, тут же валялось множество скомканных фантиков.

— Неужели это министр! — воскликнула женщина, вставая, чтобы поприветствовать Кадыра.

Она протянула ему обе руки.

— Я получила твой шоколад, — сказала она, указывая на коробку. — Швейцарский! Ты всегда все делаешь по высшему разряду.

Голос у женщины был низкий, грудной, как у певицы-шансонье в баре на Монмартре. В ее облике трудовой лошадки было что-то до боли родное, и она мне сразу понравилась. Она говорила по-французски как марсельские матросы, акцент которых великолепно изображала Валери, домработница Гарри.

— Тереза, хочу представить тебе мадемуазель Кэтрин Велис, — сказал Камиль. — Она делает для министерства очень важную работу, касающуюся компьютеров. В действительности это важно для всего ОПЕК. Я решил, что ей необходимо познакомиться с тобой.

— Ах, ОПЕК! — воскликнула Тереза, делая большие глаза и щелкая пальцами. — Очень большая работа, очень важная! Должно быть, мадемуазель очень умная. Вы знаете, что такое ОПЕК? Скоро эта организация наделает много шума, поверьте мне.

— Тереза знает все, — рассмеялся Камиль. — Она прослушивает все телефонные переговоры.

— Конечно! — ответила Тереза. — Кто еще позаботится об этом, если не я?

— Тереза —pied noir, — объяснил мне Камиль.

— Что означает «черная нога», — перевела женщина на английский. Затем она снова перешла на французский и объяснила: — Мои предки жили в Африке, но я не из этих арабов. Мой народ пришел сюда из Ливана.

Похоже, я была обречена оставаться в неведении относительно генетических различий, которые существовали в Алжире. Однако для жителей страны они, по-видимому, имели огромное значение.

— У мисс Велис возникли прошлым вечером проблемы, когда она попыталась позвонить, — сказал Камиль.

— В котором часу это произошло? — поинтересовалась Тереза.

— Около одиннадцати вечера, — объяснила я. — Я попыталась дозвониться до Нью-Йорка из отеля «Эль-Рияд».

— Но я была здесь, на дежурстве! — воскликнула женщина. Она покачала головой и доверительно сообщила: — Эти типы, что работают в отеле на коммутаторе, сущие лентяи. Они просто отфутболивают постояльцев. Иногда приходится ждать до восьми часов, чтобы дозвониться. В следующий раз, когда соберетесь позвонить, дайте мне знать, и я все устрою. Хотите сделать звонок сегодня вечером? Скажите только, в котором часу, и дело в шляпе!

— Мне надо послать сообщение на компьютер в Нью-Йорк, чтобы дать знать, что я благополучно добралась до места. Там стоит автоответчик, вы говорите сообщение, а он его записывает.

— Очень современно! — восхитилась Тереза. — Если хотите, я могу передать ваше сообщение на английском.

Мы договорились, и я написала Ниму послание, в котором говорилось, что я добралась до Алжира в целости и сохранности и скоро отправлюсь в горы. Он, несомненно, поймет, что это означает. Я собиралась встретиться с антикваром Ллуэллина.

— Отлично, — произнесла Тереза, складывая мою записку. — Я немедленно передам его. Теперь, когда мы познакомились, ваши звонки будут проходить по высшему приоритету. Заходите как-нибудь навестить меня.

После столь полезного знакомства мы с Камилем снова вышли на улицу.

— Тереза — одна из самых важных персон в Алжире. Она может создать или разрушить политическую карьеру простым разъединением телефонной линии, если кто-то придется ей не по душе. Кто знает, может, она сделает вас президентом! — пошутил мой спутник.

Обратно к министерству мы шли вдоль берега.

— Я заметил, в записке вы упомянули про поездку в горы. Для вас это нечто особенное? Зачем вы собираетесь туда?

— Просто хотелось бы встретиться с другом моего приятеля, — сказала я, не желая вдаваться в подробности. — А заодно немного посмотреть страну.

— Я спрашиваю, потому что для кабилов горы — дом родной. Мое детство прошло в горах, так что я знаю их очень хорошо. Могу дать вам машину или отвезти сам, если хотите.

Хотя это приглашение было сделано таким же непринужденным тоном, как предложение показать столицу, в голосе Камиля прозвучали интонации, которых я не смогла определить.

— А я думала, ваше детство прошло в Англии, — сказала я.

— Я уехал туда в возрасте пятнадцати лет, чтобы поступить в частную школу для мальчиков. А до этого я скакал по холмам Кабила, как горная коза. В любом случае я не советую вам отправляться туда без проводника. Горы — это восхитительное место, но там легко заблудиться. К сожалению, карты Алжира оставляют желать лучшего.

Он так откровенно набивал себе цену, что я сочла невежливым отклонить его предложение.

— Было бы лучше всего, если бы я отправилась туда с вами, — заявила я. — Знаете, вчера, когда я ехала из аэропорта, у меня на хвосте висела машина службы госбезопасности. Парень по имени Шариф. Как вы думаете, что это значит?

Камиль вдруг резко остановился. Мы с ним находились в порту, где на волнах тихо покачивались гигантские лайнеры.

— Откуда вы знаете, что это был Шариф? — спросил он.

— Я встречалась с ним. Он… отвел меня в свой офис, когда я проходила таможню. Задал мне несколько вопросов, держался просто душкой. Затем отпустил меня, но следовал за мной до самого отеля…

— Какие вопросы он задавал? — оборвал меня Камиль. Лицо его стало каким-то серым. Я постаралась припомнить

все и перечислила вопросы. Я даже рассказала ему, как все случившееся прокомментировал водитель такси.

Когда я закончила, Камиль какое-то время не говорил ни слова, погрузившись в задумчивость. Наконец он произнес:

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы больше никому об этом не говорили. Я попытаюсь все выяснить, но, скорее всего, беспокоиться не о чем. Возможно, Шариф просто обознался.

Мы отправились из порта обратно в министерство. Когда мы подошли к входу, Камиль сказал:

— Если Шариф снова попытается выйти на вас, скажите, что обо всем уже рассказали мне. — Он положил руку мне на плечо. — Да, еще скажите, что я лично везу вас в Кабил.