"Авантюристы" - читать интересную книгу автора (Нэвилл Кэтрин)ЧАСТЬ ВТОРАЯТридцатью годами ранее того утра, когда Натан Ротшильд ожидал почтового голубя, сидя в маленькой комнатушке на Юденгассе во Франкфурте, в роскошном загородном замке развлекались игрою в шахматы двое мужчин. Они и представить не могли, что их приятельское шахматное сражение положит начало банкирской династии Ротшильдов, которой суждено было родиться в эту самую ночь. — Итак, вы принимаете мой совет, Ландгрэйв? — спросил генерал, попивая коньяк. — Конь на е-семь, — сказал Ландгрэйв, и его лицо покраснело и залоснилось от напряжения. Он тоже не забывал прикладываться к коньяку. Откинувшись в кресле и не отрывая глаз от доски, он продолжал: — Я отправил сегодня утром гонца с приказом доставить сегодня из гетто этого еврея. Правда, нам придется продержать его здесь до утра: ворота закрывают и запечатывают после захода солнца. — Позорно держать их взаперти подобным образом, — задумчиво заметил генерал. — Конь на ж-пять. — Это сделано для их же безопасности, — возразил Ландгрэйв, — Вы же знаете, какие кровавые стычки происходят, если они шляются на свободе, так пусть уж лучше сидят в гетто. Не желаете ли еще коньяку? Я привез его когда-то из Франции, и он состарился вместе со мной. Давайте ваш бокал. — Благодарю, — отвечал генерал. — И все же мне кажется это позорным. Возьмите хотя бы этого Мейера Амшеля — он весьма незаурядная личность. — Ха, они все незаурядны, я в этом и не сомневаюсь. Менялы, торговцы, у них нет культуры. Вам ведь это известно не хуже, чем мне, фон Эсторфф. — Я думаю, узнав поближе этого парня, Ландгрэйв, вы будете другого мнения о них. Впрочем, к чему лишние слова: вы вскоре все увидите сами. — Вот, отведайте-ка лучше это, — сказал Ландгрэйв, протянув фон Эсторффу его наполненный бокал. — Если вы напьетесь, может быть, я смогу вас обыграть. — Если только вмешается само Провидение, — рассмеялся генерал. — Ведь вам не удалось ни разу сделать этого на протяжении двадцати пяти лет! Однако ваш ход. — Конь берет слона, — сказал Ландгрэйв. — И все же мне претит передавать свои дела в руки евреям, фон Эсторфф, и вы зря уговариваете меня. Хотя я всегда прислушивался к разумным советам. Если то, что я слышу, устраивает меня и может принести доход, я никогда не оставлю такого человека без внимания. — Ну, подобные речи можно слышать от кого угодно, — отвечал генерал, — я же хочу обратить ваше внимание на то, что он отличный эксперт в нумизматике, вашем излюбленном увлечении! Конь берет пешку на эф-семь. — Черт! И зачем вы пошли сюда? — раздраженно воскликнул Ландгрэйв, покосившись на вошедшего в комнату слугу. — Что тебе надо? — рявкнул он. — Ты что, не видишь, что мы заняты?! — Тысяча извинений, сэр. Но у дверей стоит еврей, который уверяет, что его привезли, чтобы увидеться с вами. И хотя я объяснил ему, что уже поздно и к тому же вы заняты, он настаивает… — Да, да. Пусть войдет. — Как вам будет угодно, сэр. — Слуга поклонился и исчез за дверью. Спустя несколько секунд он появился снова и щелкнул каблуками. — Мейер Амшель, еврей! — провозгласил он, почтительно поклонился и вышел. Ландгрэйв сосредоточенно уставился на доску. Вся его фигура выражала глубокую задумчивость, а глаза перебегали с одной фигуры на другую. Он не сразу понял, кто закрывает свет, бросая тень на стол. Подняв глаза, увидел, что над доской склонился вошедший человек, внимательно изучая положение дел на поле. — Как бишь зовут этого малого? — спросил, обращаясь в пространство, Ландгрэйв. — Мейер Амшель, — напомнил генерал. — Прошу простить меня, сэр — поправил его Мейер Амшель, — но я веду дела под именем Рэд-Шильд[11]. — Ах да, я и забыл, — подхватил генерал. — Он взял себе это имя, согласно цвету военного щита, который висит над его заведением на Юденгассе. — Это что вы имеете в виду герб? — осведомился Ландгрэйв, приподнимая брось. — Это что же такое, фон Эсторфф? Ну ладно, Рот-шильд, «рыцарственный» еврей, сядь куда-нибудь, покуда мы с генералом не закончим партию, — ты загораживаешь мне свет. — Простите, сэр, но я предпочел бы стоять, если вам это не помешает. — Вот, видите, что получается, фон Эсторфф, — сердито покачал головой Ландгрэйв. — Сначала евреи присваивают себе гербы, потом начинают «предпочитать». Послушайте-ка, герр с гербом, у тебя нет никаких прав на воинский щит, поскольку ты не рыцарь, и никаких прав в это время находиться за пределами гетто. Сядь сию же минуту, не то я отдам тебя под стражу за нарушение распорядка! — Простите меня, сэр, — но сейчас ваш ход! — сказал Ротшильд. — Что? — удивился совершенно сбитый с толку Ландгрэйв. — Да, Мейер, — вмешался генерал с веселым блеском в глазах, — сейчас должен ходить Ландгрэйв — ведь он играет черными. — В этом случае, Ландгрэйв, — произнес Мейер Амшель, — позвольте вам указать, что вы можете выиграть в одиннадцать ходов! — Что? — взревел разъяренный Ландгрэйв. — Да как ты смеешь учить меня играть?.. — Вильям, Вильям, — со смехом увещевал его генерал, удерживая на месте, — давайте лучше посмотрим, что он задумал. С одной стороны — я заинтригован, а с другой — ну что нам мешает сыграть новую партию, если он не прав? — Фон Эсторфф, вы что, совсем рехнулись? Представляете, если весь Франкфурт начнет шептаться о том, что у меня завелась привычка играть в шахматы с евреями?! Меня и так кое-кто не желает принимать за серьезного игрока! — Но вы и не собираемся играть в шахматы с ним, мы только милостиво выслушаем его советы. Собственно говоря, ведь для того вы его сюда и доставили? Какая разница — выслушать его советы по поводу денег или по поводу шахмат? — Если вы хотите доказать мне, что евреи способны что-то понимать в такой тонкой игре, как шахматы, фон Эсторфф, то почему бы вам не привести сюда мою борзую — пусть бы полаяла нам по-латыни?! — Но, заметив, как помрачнело лицо его старинного друга, Ландгрэйв добавил: — Я прекрасно знаю, какое у вас великодушное сердце. Только имейте в виду, герр с гербом, что по этой игре я буду судить о вашей дееспособности и в остальных областях. В течение всей этой перепалки Мейер Амшель хранил абсолютную невозмутимость, словно был куском обоев, покрывавшим стены. Заложив руки за спину, он спокойно все выслушивал. — Вам нужно будет просто сделать рокировку, — сказал он. — Да побойся ты Бога, малый! Это же откроет ему мою королеву! И она достанется его кавалерии! — Королевы неоднократно попадали в руки кавалерии, в былые времена, Вильям, — сказал генерал, искренне развлекаясь, — и мало кто из них после этого выжил. Ландгрэйв, качая головой и что-то бурча себе под нос, все же сделал рокировку. Генерал фон Эсторфф наблюдал за его действиями с самодовольной улыбкой, как учитель, чьи ученики выполняют давно известные ему упражнения. — А теперь, Мейер, — сказал он, — какого хода ты ожидал бы от меня? — На самом деле это не имеет значения, — отвечал тот, — так как Ландгрэйв уже выиграл партию. Лицо Ландгрэйва исказила гримаса отвращения. Сделав большой глоток коньяку, он отвернулся от доски. Немного поколебавшись, генерал, не спуская глаз с профиля Ландгрэйва, протянул руку и взял конем его королеву. — Боже мой! Боже мой! Он взял мою королеву! — вскричал Ландгрэйв, его лицо покраснело и покрылось испариной, он изо всей силы вцепился в край стола. — Будьте благоразумны, сэр, — невозмутимо напомнил ему Мейер, — ведь судьба королевы не решает партию. Вы, надеюсь, понимаете, что именно король достоин вашего величайшего и неусыпного внимания! Ландгрэйв побледнел, дыхание его стало хриплым и учащенным, а руки, сжимавшие столешницу, задрожали. Встревоженный фон Эсторфф потянулся к столику в углу, налил стакан воды и подал его своему другу, а сам обратился к Мейеру: — Вы уверены, что нам стоит?.. — Абсолютно. Давайте продолжим. Ландгрэйв оттолкнул стакан с водой: вместо нее он залпом осушил бокал с коньяком. — Чем же сей великий мастер шахматной игры предложит мне пожертвовать на сей раз, — прорычал он, — чтобы окончательно выиграть партию? — Ничем, — невозмутимо отвечал Мейер. — Теперь вы можете объявить шах королю. Глаза обоих игроков расширились от удивления, когда они внимательно присмотрелись к расположению фигур на поле. — Ага! — вскричал наконец Ландгрэйв, передвигая слона. — Шах! — рявкнул он, откинувшись на спинку стула и блаженно улыбаясь. — Будьте благоразумны, — заметил невозмутимо Мейер, — ведь шах — еще не мат, хотя не вызывает сомнений то, что, невзирая на любые контрудары противника, ваша позиция остается выигрышной. Законы, по которым движутся шахматные фигуры, столь же прекрасны, как и те, по которым движутся вселенные, — но они столь же и опасны. По мере того, как игроки, пользуясь советами Мейера, продолжали переставлять свои фигуры, Ландгрэйв все больше расслаблялся. В конце концов и сам генерал откинулся на стул с одобрительной улыбкой на лице, хотя для него партия оказалась безнадежно проигранной. — Мой дорогой Ред-Шильд, — обратился он к Мейеру, — я впервые получил наслаждение, играя в шахматы, и впервые игра для меня оказалась столь блестящей. Признаюсь, что, хотя сам я играю каждый день, вы с легкостью дадите мне десять очков вперед. И мне доставило еще большее удовольствие, если бы по окончании игры вы произвели ее полный анализ, чтобы я увидел упущенные возможности и в будущем смог избежать ошибок. Итак, Мейер Амшель надолго оставался у шахматной доски, объясняя игрокам различные последовательности ходов — он называл их комбинациями, — так что оба игрока под конец уяснили все возможные нюансы сыгранной партии. И только когда солнце поднялось и позолотило воды Майна, троица поднялась из-за доски, чтобы отправиться спать. Ландгрэйв задержался на лестнице, положив свою руку на плечо маленького мастера игры в шахматы. — Ротшильд, — сказал он, — если вы манипулируете деньгами с таким же искусством, как это проделываете с маленькими фигурками из слоновой кости, я предполагаю, что вы сумеете сделать меня очень богатым человеком. — Но вы и так уже богатый человек, — возразил ему Мейер Амшель. — Лишь по стечению обстоятельств. Но вы рождены для богатства совсем иного рода, мир сможет восторгаться им лишь сотню лет спустя. Хоть я и не гений, но достаточно проницателен, чтобы распознать кого-то более сведущего, чем я, и использовать такого человека в своих интересах. — С такими рекомендациями, сэр, — отвечал Мейер Амшель, — миру, пожалуй, не придется ждать сотню лет. |
|
|