"Занавес опускается" - читать интересную книгу автора (Марш Найо)

II

Интерьер замка более чем оправдывал ожидания, рождавшиеся при виде его чудовищного фасада. Агате предстояло узнать, что слово «Большой» было в Анкретоне самым расхожим определением. Там имелись Большая западная роща, Большая галерея, Большая башня. Пройдя через Большой подъемный мост над высохшим рвом, ныне превращенным в огород, Агата, Фенелла и Поль вошли в Большой зал.

Здесь неистощимый в своей изобретательности архитектор игриво поупражнялся на темы Елизаветинской эпохи. В Большом зале были щедро представлены и причудливая резьба по дереву, и цветные витражи с гербом Анкредов, и геральдические эмблемы других знатных семейств, предположительно связанных с Анкредами родством. Среди этого великолепия резвилась разнообразная мифологическая живность, ну а там, где геральдика и мифология исчерпывали свои возможности, в ход шла религиозная символика: зубчатые крестики-якоря Анкредов, легкомысленно нарушая табель о рангах, соседствовали с ключами святого Петра и с крестом Иоанна Предтечи.

Напротив входной двери в глубине зала тянулись украшенные знаменами резные хоры – Галерея менестрелей. Под ней на стене, сплошь покрытой лепным узором, и предполагается повесить портрет, объяснила Фенелла. При дневном свете, как сразу поняла Агата, испещренный разноцветными бликами от витражей, он будет похож на головоломку. Вечером, по словам Поля, его должны освещать четыре яркие лампы, специально для этой цели укрепленные под Галереей.

В зале и без того уже висело немало портретов; больше всего Агату поразило огромное полотно над камином, изображавшее кого-то из Анкредов в образе морехода восемнадцатого века: он указывал шпагой на расколовшую небо молнию, причем с таким видом, будто сотворил ее собственноручно. Под этим шедевром, греясь у камина, сидел в необъятном кресле Седрик.

– Багажом занимаются. – Он выкарабкался из кресла и встал. – Лошадь повел на конюшню кто-то из Младших Долгожителей. Краски дражайшей миссис Аллеи уже отправлены наверх, в ее неприступную заоблачную обитель. Сядьте же, миссис Аллен, прошу вас. Вы, конечно, безмерно устали. Моя мама сейчас сюда придет. Явление Старца назначено на восемь тридцать. Времени у нас еще много, мы можем приятно расслабиться. Я дал указания Старшему Долгожителю, он уже несет нам выпить. Кстати, позвольте от имени нашей ненормальной семьи поздравить вас с прибытием в Домик-пряник.

– Может быть, сначала посмотрите вашу комнату? – спросила Фенелла.

– Хочу предупредить, что в эту экскурсию войдет еще одно изнурительное восхождение, а также долгий пеший переход, – сообщил Седрик. – Фенелла, куда ее определили?

– В «Сиддонс[9]».

– Примите мое глубочайшее сочувствие, хотя, конечно, «Сиддонс» – это наиболее приличный вариант. Над умывальником там висит гравюра с портретом этой патологически мускулистой актрисы в роли леди Макбет – я не ошибаюсь, Фенелла? Сам я живу в «Гаррике[10]», где чуть повеселее, особенно когда у крыс брачный сезон. А вот и Старший Долгожитель. Прежде чем отправиться в полярную экспедицию, вы обязаны для храбрости выпить.

Древний старик слуга шел к ним через зал с подносом, уставленным рюмками и бутылками.

– Баркер, ты весенний цветок, что радует глаз после долгой зимы, – пробормотал Седрик.

– Спасибо, мистер Седрик, – отозвался старик. – Мисс Фенелла, сэр Генри шлет привет и надеется иметь счастье отужинать вместе со всеми. Сэр Генри просил также узнать, хорошо ли доехала миссис Аллен?

Возможно, ей тоже следовало передать сэру Генри какие-нибудь любезные слова, но Агата не была в этом уверена и потому просто сказала, что доехала хорошо. Впервые пробудившись от своей обычной вялости, Седрик начал довольно бодро готовить коктейли.

– В Домике-прянике есть лишь один уголок, где ни к чему не придерешься. Это винный погреб, – сказал он. – Баркер, благодарю тебя от всего сердца. В сравнении с тобой даже быстроногий Ганимед показался бы черепахой.

– Знаешь, Седрик, эти твои шуточки насчет Баркера вовсе не кажутся мне верхом остроумия, – заметил Поль. когда старик дворецкий ушел.

– Да что ты, Поль? Не может быть! Ты меня огорчил.

– Баркер уже глубокий старик, и он очень нам предан, – быстро сказала Фенелла.

Седрик метнул в своих родственников откровенно злобный взгляд.

– О, какие средневековые сантименты! – прошипел он. – Noblesse oblige[11] – и так далее. Ах ты, боже мой!

К облегчению Агаты эта сцена была прервана появлением полной улыбающейся женщины, вошедшей в зал через одну из боковых дверей, за которой Агата успела разглядеть просторную, казенного вида гостиную.

– Это моя мамочка, – томно махнув рукой, сказал Седрик.

Миссис Миллеман Анкред отличалась крепким сложением и очень белой кожей. Ее блеклые волосы были тщательно уложены в прическу, похожую на парик. Агате подумалось, что Миллеман напоминает хозяйку небольшого, но весьма дорогого пансиона или директрису частной школы. Голос у нее был необычайно низкий, а руки и ноги – необычайно большие. По сравнению с Седриком, рот у Миллеман был широкий, но глаза и подбородок достались сыну явно от нее. Одета она была в добротную, без затей блузку, вязаную кофту и темную юбку. Руку Агате миссис Миллеман Анкред пожала крепко и сердечно. В общем, солидная женщина.

– Очень рада, что вы решили приехать, – сказала она. – Мой свекор в восторге. Что ж, теперь хоть займет себя чем-нибудь, развлечется.

Седрик трагически застонал.

– Милли, деточка! – воскликнул он. – Ты бы сначала подумала! – И, повернувшись к Агате, страдальчески скривил лицо.

– Я что-нибудь не то сказала? – удивилась его мать. – Очень на меня похоже. – И весело засмеялась.

– Нет-нет, что вы! – торопливо успокоила ее Агата, оставив без внимания сочувственные гримасы Седрика. – Я надеюсь, что сеансы не утомят сэра Генри.

– Да он как только устанет, сам вам скажет, – заверила ее Миллеман, и у Агаты неприятно заныло под ложечкой, когда она подумала, что должна будет за две недели написать портрет шесть на четыре, имея дело с человеком, который в любую минуту может решительно заявить, что устал позировать.

– Все! Хватит о делах! – проверещал Седрик. – Коктейли готовы.

Они расположились вокруг камина: Поль и Фенелла сели на софу, Агата устроилась напротив них, а Миллеман поместила себя в высокое кресло. Придвинув вплотную к нему мягкую козетку, Седрик улегся на нее, повернулся на бок и оперся локтем о колени матери. Поль и Фенелла глядели на него с плохо скрываемым омерзением.

– Чем ты был эти дни занят? – Миллеман положила свою массивную белую руку на плечо сыну.

– Ах, куча всяких нудных дел, – вздохнул он и потерся щекой о ее пальцы. – Расскажи, что у нас намечается? Ужасно хочется как-нибудь развеяться, повеселиться. Ой, давайте устроим пирушку в честь миссис Аллен! Ну пожалуйста! – Он повернулся к Агате. – Вам ведь будет приятно, правда? Скажите, что да. Я вас умоляю!

– Я приехала работать. – Из-за него Агата чувствовала себя неловко и сказала это довольно резко. «Черт! Миллеман, чего доброго, решит, что я принимаю его всерьез», – подумала она.

Но Миллеман снисходительно засмеялась.

– Миссис Аллен останется у нас на день рождения, – сказала она. – Как и ты, дорогой, если сможешь пробыть здесь десять дней. Ты ведь останешься, да?

– Хорошо, – капризно ответил он. – Мне все равно негде работать, мой кабинет сейчас прихорашивают, и я привез все это занудство с собой. Да, но день рождения!.. Тоска будет смертная! Милли, деточка, вынести еще один день рождения, боюсь, это выше моих сил.

– Дерзкий маленький негодник, – ласково пробасила она.

– Давайте еще выпьем, – громко предложил Поль.

– Кто сказал «выпьем»? – раздалось с Галереи. – Тогда и мне рюмашечку! Бегу-бегу.

– О боже! – прошептал Седрик. – Соня!