Найденов АлександрПереулок  Прохладный

Александр Найденов

Переулок  Прохладный

рассказ

1

Вошли в аллею и стали по ней подвигаться вдоль набережной. Здесь холоднее оказалось, чем в городе: сыростью сквозило от реки. Наступать на дорожку было мягко - по густому слою тополиных подмокших листьев и, хотя горели фонари на невысоких столбах, вокруг темно было так, будто проходили не под деревьями, а по какому-нибудь тоннелю в горе.

Новобранец срочной службы рядовой милиции Новоселов шагал, уткнув руки в карманы шинели, настороженно озирался по сторонам и с уважением косил глазами на сержанта Криницына, стараясь идти с ним вровень. Отстав на > несколько шагов, позади них шли рядовые Ломакин и Кожинов, беседовали негромко между собой. Разговор их интересовал Новоселова и, если б он не считал, что невежливо оставить сержанта, он дождался бы их и послушал, что они говорили.

Ломакин рассказывал про антидиверсионную группу "Альфа", куда недавно был принят его знакомый.

"... И короче, выстроили их всех, кого в десантники призывали, и мужик там один, в штатском, к ним вышел: " У кого из вас есть желание служить в группе "Альфа" ?" Кряжистый сам, амбал такой из себя... Они, конечно,задавать вопросы ему, что к чему ?.. Вообщем, вызвались человек двадцать.

Этот мужик им приказывает: деритесь теперь, мол, между собой,- буду из вас отбирать. Некоторые - сразу в растерянность, типа того: как вдруг драться ? В костюмчиках стоят переминаются, с сумками на плечах... А Серега - ха !.. Ему что !.. Ему подраться - лучше развлеченья не надо: с шестого класса был в секции каратэ... Забойный пацан... Он за минуту отмочалил троих... " Этот подойдет,"- мужик радуется..."

Включилась рация на портупее у сержанта Криницына: дежурный Ленинского района вызывал ноль-четырнадцатый наряд - и Новоселов не мог далее разобрать, о чем говорят у него за спиною. Искажаемый рацией голос дежурного напоминал голос робота и разносился, должно быть, обширно по пустой аллее.

" Сколько это, если посчитать, по городу патрулей ходит ? Вот же ведь, сила !.."- начал размышлять Новоселов. Он не привык еще к службе, ему в диковинку было, что в тот час, когда обычно он уже сидел дома, он теперь идет по темноте в такой глуши, где ему представлялось раньше - ночью осмеливаются ходить лишь преступники, хулиганы и пьяницы. Но сейчас не только он не боялся их, а, напротив того, сами они должны были остерегаться и уклоняться от встречи с ним. Он не сделался смелей за эти полтора месяца, сильнее или ловчее, он не выучил еще приемов рукопашного боя - зато почувствовать успел другое, более важное: что за ним стоит сила, с которою никто не мог не считаться. Название ее было - власть. Ему нравилось это его новое положение и даже он начинал им гордиться.

И теперь в рассказе Ломакина, обрывок которого он уловил, ему угадывалось влияние все той же силы. Только она в секунду могла заставить незнакомых, прежде не причинявших один другому вреда людей, вовсе и не желающих этого,- пинать ногами и ударять кулаками друг друга. И только она обладала правом им это позволить: делать то самое, за что в другом случае их немедленно отдали бы под арест.

Эта ситуация ему показалась знакомою потому, что вот заставили и его самого, не спрашивая согласия, идти сейчас здесь, в наряде, вооружили резиновою дубинкой, баллончиком с газом, наручниками, выдали ему форму, провели инструктаж, требуя от него таких действий, какие раньше он за собой и представить даже не мог.

Дубинка, постукивавшая его по ноге, привлекала его внимание особенно часто - и в голову назойливо возвращалась мысль, что дубинкою этой ему, быть может, предстоит сегодня кого-нибудь "отключить". Его принадлежность к власти хоть и льстила его самолюбию, но пока что и немного смущала еще Новоселова.

Рация на ремне у Криницына вещала все так же громко, они двигались неспеша, ни от кого не таясь и Новоселов, начавший скучать, занялся тем, что стал воображать себе фигуру преступника, который, скрючившись от страха, улепетнуть пытался бы с их пути. Новоселов насупливал строго брови, ворочая шеей, всматривался в разных направлениях в темноту, и уже жаждал подобного преступника там заприметить, властно выкрикнуть ему:

"Стой !", потом, поймав, потребовать у него документы; наконец, обшарить его... К сожалению, никто не показывался...

В конце аллеи повернули налево и через переулок Прохладный, между двумя длинными дощатыми заборами, мимо деревянного жилого барака в середине одного из них, направились снова в город - на ужин в свою дежурную часть...

2

У двухэтажного барака в проулке были заколочены досками и кровельной жестью все окна по одну сторону от входной двери, на другой стороне в окнах наверху горел за шторами свет, нижние три окна были черны. Там на  первом этаже в своей комнате лежала в постели Лидия Павловна Соколова, маленькая, худощавая женщина сорока лет. Ей не спалось сегодня, она глядела в потолок, думала о чем-то и поджидала своего мужа. Услыхав голоса и шаги милиционеров, она перевернулась, встала коленями на перину, вытянулась туловищем через дужку кровати и отодвинув рукою тюль, подхватилась для опоры за металлическую решетку в окне. Ей хотелось узнать, не холодает ли снаружи ? Она увидела, как по серебрящемуся тротуару мимо дома проходят солдатики с задраными воротниками шинелей, подумала: " Какие мозглявые," решила, что холодает и, оттолкнувшись от окна, опять улеглась на спину...

Над нею, точно в такой же комнате, проводили этот вечер двое: Наталья Черноголова, плотнотелая, круглолицая кладовщица овощебазы и ее новый квартирант и сожитель Виталий, студент третьего курса мехфака, подрабатывающий на овощебазе грузчиком. Наталья, в импортном ярком халате, сидела на диване, подобрав под себя длиннющий подол и разведя в разные стороны свои мощные ноги в коричневых хлопчатобумажных чулках. Острием ножа она вырезывала гнилую мякоть из яблок и стряхивала ее в ведро, стоявшее на коврике у нее между ступнями. Около дивана громоздился на табурете деревянный ящик, почти полный неперебранных яблок, а очищенные она откидывала в эмалированный бачок на полу.

Виталий, среднего роста плечистый молодой человек с прическою на прямой пробор и крашеный под блондина, наклоняясь над кухонным столом, чертил на большом листе ватмана. Он всю последнюю неделю избегал Черноголову, вечера проводил у себя в комнате, появлялся у нее только поесть - и сразу опять исчезал к себе, оправдываясь, что у него много уроков.  Вероятно, он и сегодня бы не остался, если б ему не понадобился для чертежа этот стол. Они молчали уже минут тридцать, притворяясь каждый, что увлечен своим делом. Виталию скорее это наскучило.

- Я возьму яблоков ?- спросил он, не отрывая взгляда от чертежа.

- Бери. Помой в кастрюле. Там на плите кипяток,- тоже не подымая лицо,отозвалась Наталья, постаравшись однако, чтобы голос ее прозвучал задушевно.

Студент лениво и с таким видом, точно делает одолжение, набрал в алюминиевую чашку яблок из бака, неторопливой походкою, переваливаясь, отправился к печи, зачерпнул в кастрюле кружкой и полил яблоки горячей водой с паром. Прополоскав, воду слил в умывальник, вернулся с чашкой в руке к столу и, обгрызая нагретую кожуру с яблока, продолжил молчаливо рассматривать свой чертеж.

Наталья решила тоже чуть-чуть развеяться - отложила на угол ящика влажный нож, обтерла о полотенце руки, на диване рядом с собою, подобрала пачку "Бонда", вытянула из нее, защипывая за фильтр ногтями, одну сигарету и прикурила от зажигалки. Наталья курила неестественно, как это и делают женщины,- придавая тому факту, что они курят, преувеличенное значение. Дымящуюся сигарету она держала, сжав ее промеж двух пальцев, остальные пальцы на этой руке растопырив, то вставляла ее в угол рта, то, выдыхая дым, относила от губ, обязательно взглядывала при этом кверху и хотела казаться задумчивой.

Кисловатый душок подгнивающих яблок в комнате, вкус гнили на языке и это нелепое выражение лица заплывшей стареющей женщины, которую он считал дурой,- все это действовало на нервы Виталию. Он и так уже несколько дней был в черезвычайно дурном настроении, так что за этот срок сам пытался несколько раз понять, что его беспокоит, и чего ради ему приспичило волноваться ?

Ему не нравилось, что у него мало денег - но, кажется, ничего с этим поделать было нельзя; к тому же, денег не хватало ему и прежде, никакой новой причины не появилось для специальной тревоги на этот счет. Ему не нравилась комната, которую снял он у Черноголовой, где было мебели - только железная кровать, табурет, тумбочка и, под вид вешалки, вбитые в стену заржавленные гвозди; где с потолка свешивалась на перевитых проводах желтая лампочка, половицы предательски вскрипывали от каждого шага и на любом месте испытывался озноб в спине. Не нравилось тратить по часу на поездки в троллейбусе отсюда до института. И в довершение всего не нравилось, и очень не нравилось, что к его однокурснице Леночке теперь, когда его не поселили в общежитие, там вечерами может кто-нибудь начать клеиться.

Он называл серьезными только эти причины, главную же причину, ту именно, что чаще всего раздражала его: что он боится своей хозяйки, боится запутать себя в этой, столь неприятной для него связи,- эту причину тревоги Виталий признать серьезною никак не хотел и даже стыдился сам за себя от мысли, что он может бояться какой-то тупой бабищи. Но сколько ни подчеркивал он в своих отношениях с Натальей, что она для него всего-навсего приятельница,- тревога не оставляла, а, напротив, все усиливалась в нем. Он никогда не говорил на эту тему с Натальей, - она сама, женским чутьем, правильно угадала, почему он сердит - и, желая его успокоить, показать, что ей с ее заботами вовсе не до него,- оттого-то она так глубокомысленно курила и возводила глаза к потолку. Однако, в задумчивости куря сигарету, устремляя взор в потолок, она нет-нет, да и спрашивала себя:" Интересно, я кажусь загадочною ему ?

Ведь наверно, кажусь..."

3

- Ходила ты сегодня в жилищную комиссию ?- со строгостью спросил у нее Виталий, съев кусок яблока.

Наталья отозвалась ему не сразу, не пожелав разрушить одним махом свой образ. Выдув струйкою дым изо рта, глядя, как он разлетается в воздухе, она дернула отрицательно головой и поморщилась одною щекою. Впрочем, ничего не ответила и продолжала что-то обдумывать.

- Почему ?..- Еще более раздражаясь, настойчиво поинтересовался студент,- А ?.. Я ведь тебе говорю ?.. Почему ты не ходила ?..

Наталья сообразила, что переиграла, загасила сигарету и, отводя глаза от сожителя, пробухтела:

- И так уже... Насмехаются там...

- Кто насмехается ?.. Ну и пусть !.. Пусть смеются !.. А ты делай все равно свое: ходи; ходи и проси !..- Виталий разгорячился, что она ему возражала.- Вот почему ты не пошла сегодня ?.. А ?.. Не молчи... Почему ты не пошла сегодня, как я велел ?.. Каждую среду записывайся ! Каждую! Приходи туда и проси их, проси !.. Неделя пропала...

Это была идея-фикс у студента. Появилась она в первое же утро после ночи, когда они с Натальей стали любовниками. Тогда, проснувшись с хмельною болью после новоселья его, которое они справляли вдвоем, оглядевшись кругом, увидав рядом с собою толстое бледное плечо и разлохмаченный ком головы Натальи, наткнувшись взором на ее открытые настороженные глаза, Виталий проговорил: " Черт... тебе надо выпрашивать себе однокомнатную квартиру: развалится скоро все... Нельзя же так жить..."- и этим немало ее смутил.

Она подумала: говорит он так, чтобы с нею порвать - ведь в однокомнатной квартире целую комнату ему ей уже будет не сдать...

- Сегодня у меня дела были,- негромко оправдывалась Черноголова.

- Дела ??. Важные, что ли, дела ? А это, если я говорю, - уже и неважно, да ?..

Наталья склонила лицо, опять было занялась яблоками, молчала... Она не решила ему сознаться, что сегодня они с кладовщицами задержались после работы - поделить между собою ящики со списанной гнилью. Это не послужило бы ей оправданием: все, что касалось хозяйства, не интересовало студента. Заботы по дому, уборка, стирка, заготовленье варений, компотов и даже запасенье дров на зиму,- было ему вполне безразлично. За эти ее суетливые и часто бестолковые хлопоты, на которые уходил у нее день, за просмотр сериалов по телевизору, на которые уходил у нее вечер,- за все это высокомерно насмехался над ней Виталий.

Она, в свою очередь, считала бесполезным и противным занятием все его конспекты и чертежи, семинары и лекции. Что это так она знала по опыту: на базе у них работали двое грузчиков - отъявленные пьяницы с дипломами инженеров,- утверждая, что на базе работать им не в пример выгоднее; кроме того, был один недотепа-кладовщик на мучном складе, из бывших учителей, которого за недостачу обязательно наказывало начальство после каждой ревизии. ( Такого позора ни разу не случалось с Натальей, хоть и была она без всякого высшего образования.) Впрочем, свои сомнения в пользе учебы она не осмеливалась высказать Виталию вслух и только сожалела про себя, что у нее такой непутевый "друг"; но другого, все-таки, не было и приходилось терпеть этого, делать для него задумчивые глаза и все время бояться, что он ее бросит.

Виталий, с первого же дня, когда он проснулся у ней в постели и огляделся, как более интеллектуально-развитый, принял на себя труд руководствовать Натальей, подавая ей в помощь свои советы. Он велел ей выключать телевизор, если там шли сериалы, сунул ей читать какой-то роман, над которым у нее ужасно напрягалось зрение и немел отлежанный бок; а главное - студент беспрерывно ее убеждал, что так жить нельзя... Впрочем, очень могло быть, что заставлял его руководить ею все тот же страх запутаться: а так ему представлялось, по крайней мере, что все находится у него под контролем.

До последнего времени она терпеливо сносила его причуды: засыпала каждый вечер "с курами", читая роман, телевизор прекратила глядеть - и на работе, когда между бабами заходила речь про последние серии, понимала себя совершенно лишенною всех новостей. В довершение всего, каждую среду, как он настаивал, она записывалась на прием по личным вопросам к заместителю главы районной администрации, курирующему жилищный вопрос, и, стараясь не замечать, что замглавы уже нервически усмехается, видя ее, твердила ему, как автомат, все одни и те же свои жалобы.

Сегодня она впервые в открытую не послушалась Виталия и теперь ожидала, что будет ?

Откусив опять яблоко и принявшись жевать, Виталий угрюмо размышлял:

" Бьюсь, значит... А она ?.. Меня не ценит вообще ни во что ?.."

- Ты скажи: как, у тебя любовников-то здесь много, что ли, перебывало?.. Да ?.. Всяких, да ?.. Всяких ?..- нервным голосом задал он совершенно неожидаемый ею вопрос.

- Зачем тебе это, Витя ?..- взглянув на него, пробормотала Наталья. Она была смущена - и студенту, который это заметил, ее смущение перед ним было приятно. Ему хотелось наказать ее за сегодняшнее поведение, хотелось проверить свою власть над нею.

Увидав, что она, как будто, даже напугана, он смягчился и, переменив тон, произнес:

- Ну ладно... Замужем-то ты хоть была когда-то ?.. Брали тебя ?..

- Да зачем тебе... это,.. Витя ?- несмело, с заминкою, возразила она и подумала:

" Все... Бросит, наверное, сегодня... Господи..."

- А ты ответь мне; если спрашивают - ответь !.. Знать хочу - вот зачем !..- приказал он весьма решительно, чтобы она не собиралась даже ему перечить.

- Была замужем я,- покоряясь ему, робко проговорила она.

- Ну и ?..

- Что ?..

- Ну... давно развелись ?..

- Да лет пять, наверно...

- Что так ?..

- Пил очень... Дрался еще...

- Да что ты ?.. Так он бил тебя, значит ?.. Ну а трахался-то он как ?.. А ?.. А ?..

- Ну зачем это, Виталий, тебе ?.. К чему ?..- воспротивилась она было.

- Ты со мной будешь разговаривать, или нет ?.. Так - нет, что ли ?..

Наталья полами халата закрыла ноги, потупилась и молчала.

- Долго я ждать буду ?..

" Сейчас уйдет !.. Все !.. все !.. все !.. бросит !.."- пульсировала в виски Натальи тоскливая мысль. Кладовщица сложила вместе ладони и протиснула их между сжатыми коленями, ссутулилась - и продолжала молчать.

Ее затравленный вид позабавил немного студента.

- Ладно,- жуя яблоко, произнес он с ухмылкою,- познакомились-то вы как? А ?.. Ну, говори, говори !..

- На танцах познакомились... На танец он пригласил...

- Что мне из тебя - клещами, что ли, тянуть ?.. Где работает ?..

- Шофером он...

- Дальше !..

- Все...- с неохотою, почти прошептала она.

Студент удивлен был, что эта Наталья, которую считал он по уму на уровне циркового медведя, которая безропотно эти месяцы исполняла каждую его волю, оказывается, хранит свой какой-то мирок, в который он, Виталий, не удостоен чести быть впущенным. Он опять раскипятился.

" И это - за мое добро !.. Время на нее тратил !.."- зашумело у него в голове.

Он вдруг нахмурился, подошел к кладовщице, бросил огрызок яблока ей в ведро, потянул Наталью за рукав и заставил подняться с места, порывистыми, грубыми движениями развязал ее пояс, распахнул и сбросил с ее плеч халат, после чего - повалил ее на диван.

- Муж твой приходил, или нет, мириться ?..- стягивая с себя одежду и засопев, спросил он еще,- У ?.. Приходил ?..- ему казалось обязательным, чтобы Наталья вся была в его власти.

- Приходил,.. приходил... С букетом...- отвернув набок голову, с закрытыми глазами проговорила она.

- Ты - что ?.. У ?..

- Я не пустила...- покорно отвечала кладовщица Виталию и так же покорно отдавалась ему; и все время, пока он с озлоблением раскачивал и мял ее тело, она думала, не раскрывая глаза: " Не уйдет он... нет, не уйдет... хилые они... мужики... Сколько ни выкобенивайтесь... Всем вам надо одного и того же... Одного и того же... Никуда ты не денешься от меня... Никуда... никуда..."

И это осознание власти своей над Виталием ей было невыносимо приятно...

4

Этот скрип пружинного дивана над потолком слышала на первом этаже Лидия Павловна Соколова. Она по-прежнему недвижимо лежала на кровати, глядела в темноту и думала: " Не придет... Или, наконец, придет ?.. Или опять с

собой приведет собутыльников ?.. Гады !.. Всем тогда им зенки налитые повыцарапаю !.. И ему тоже !.. Пусть попробуют только !.. Я такой подниму гам - что попомнят !.."

Худенькая Лидия Павловна в ссорах с мужем всегда очень полагалась на свой пронзительный голос. Она представила, как она будет кричать, молотить по мужу руками и как, запуганный ее визгом, он будет, пьяно ворочая языком, уговаривать ее успокоиться.

" Гады ! Гады ! Сволочи ! Ненавижу ! Всю мою жизнь искалечил, гад, всю мою жизнь !.. Да я его домой и не пущу вовсе... Алкашина поганый, пускай на улице мерзнет !.. Там же еще и похолодало !.."

Она представила своего мужа - пьяного, продрогшего, ослабевшего, громыхающего кулаками и каблуками по уличной двери, околоченной жестью, упрашивающего Лидию открыть, зовущего ее, силящегося не материться и, все-таки, с прорывающимся по привычке между словами матом.

" А, гад, будешь ты знать меня !.."- со злым весельем от мысли, что такое наказание мужа целиком в ее власти, думала она и прислушивалась к звукам на улице. Но он все не шел и не шел, а сверху доносились к ней ритмические звуки пружин. Она слушала их и ей становилось обидно за себя и за мужа.

" У нас-то почему с ним - арканье только все ?"- задумалась она и опять вообразила его: дрожащего, колотящего в дверь, как о самой великой удаче мечтающего попасть с холода к ней в постель,- и она пожалела его.

" А, не буду его наказывать в этот раз, если один придет !.. Бог с ним!.."- смирилась Лидия Павловна.- И без того, поди-ко, надрожжится на улице, что ему под одеялом покажется, будто он в рай попал..."

Лидия Павловна мысленно увидела своего мужа, совершенно иззябшего, подлезающего под одеяло с ней обок, и от удовольствия, не веря себе, затаившего на миг дыхание,- и она засмеялась тихим, радостным смехом. Радостно было думать об умиротворенном, кротко дремлющем муже, радостно было вообразить и себя рядом с ним: такую маленькую, хрупкую около сильного и большого мужчины, положившею свою руку на его вздымающееся мерно пузо.

" Точно лодочка приткнулась в дыбистый берег,"- думала, улыбаясь, она. Из переулка вновь донеслись голоса и шаги, Лидия Павловна, еще улыбалась и не подымала головы от подушки, не выглядывала в окно,- чтобы подольше не знать, милиционеры это опять идут, или идет пьяный муж ее со своими дружками ?..