"Ползучий плющ" - читать интересную книгу автора (Купер Наташа)

Глава пятая

В это самое время два других сотрудника полиции поднимались на невысокое крыльцо большого викторианского здания красного кирпича в Клэпеме. Удивление, хотя и приятное, вызывало то, что поблизости не крутились журналисты. Когда сержант Лейси постучала в дверь, выкрашенную черной, облупившейся краской, внутри раздался залп яростного, оглушительного лая.

– Так вот почему здесь нет этой крысиной стаи. Они любят здоровенных псов не больше, чем я, – сказала она коллеге. – А ты, Сэм? Не боишься?

– Конечно, нет, сержант.

– Отлично… тогда можешь идти первым. А я…

Им открыли прежде, чем она успела изложить свой план до конца. В проеме показался высокий худой мужчина, одной рукой придерживавший дверь, а другой державший за ошейник лающую собаку. Посетители не обратили внимания на мужчину, они прикидывали, насколько злобной может быть крупная черная псина с рыжевато-коричневой мордой и бешено мотающимся хвостом.

– Да? – спросил мужчина. – Чем могу быть полезен?

– Мистер Бенедикт Уэблок?

– Да.

– Мы из полиции. Я – сержант Лейси, а это констебль Хэррик, – сказала она, показывая удостоверение. – Мы бы хотели с вами поговорить.

– Хорошо. Только заходите побыстрее, а то я не смогу долго удерживать Дейзи, и мне совсем не хочется ловить ее потом на дороге. Я так понимаю, это насчет Шарлотты. Есть какие-то новости?

– Дейзи? – эхом отозвался попятившийся Сэм. В его голосе звучало недоверие. – Помесь с ротвейлером, да, сэр?

– Так утверждают ветеринары. Сам бы я сказал, что с доберманом. Так есть новости?

– Пока ничего, – сказал Сэм, толкая дверь ладонью и твердо глядя на собаку. – Парк обыскивают, а мы опрашиваем всех, кто мог видеть ее вчера. Вы уверены, что собака не укусит?

– Абсолютно. Приходящие к нам дети используют ее как табуреточку для ног и практикуются на ней в парикмахерском искусстве. Я запру Дейзи в кухне. Проходите, пожалуйста, в гостиную.

Переглянувшись, полицейские прошли по длинному, темному коридору, выложенному плиткой какого-то необычного рисунка и оклеенному плотными тиснеными обоями: горчичными – ниже узкого деревянного бордюра и желтыми более светлого оттенка – над бордюром. На обоях виднелись длинные царапины, и два подвешенных взрослых велосипеда объясняли их происхождение. У порога рядом с ковриком стояли грязно-зеленые резиновые сапоги, а на крючке, помимо связки ключей, висели три кожаных собачьих поводка. На стене, примыкавшей к двери, за которой исчезли мужчина и собака, размещалось зеркало, напротив находились две двери. Ближайшая была открыта.

Полицейские выбрали ее, но оказались, по всей видимости, в кабинете. Здесь стояли два письменных стола: один безупречно аккуратный, бумаги на нем были разложены по проволочным лоткам; вся поверхность второго была завалена беспорядочными кипами детских учебников, бумаги, грудами коробочек, ручек и компьютерных дискет, которые лежали еще и на углах нескольких выдвинутых ящиков.

– Думаешь, это гостиная? – спросил Сэм Хэррик.

– Нет. Это наш кабинет, – сказал позади них Бен Уэблок. – Пойдемте.

Теперь, когда собака ее не отвлекала, Кэт Лейси смогла хорошенько разглядеть хозяина дома, и ей, пожалуй, понравилось его длинное, морщинистое лицо, усталые, добрые глаза и полные губы. Его обвислые седеющие волосы казались такими мягкими, словно он только что их вымыл, и еще он, видимо, порезался, когда брился, а может, чем-то поцарапал шею. Сразу под подбородком у него красовались две тонкие красные отметины, уже покрывшиеся корочкой. Сержанту не хотелось восстанавливать его против себя, делая пометки, но она внимательно рассмотрела Бена Уэблока, чтобы потом включить в отчет подробное описание его внешности.

Явно не подозревая о ее интересе, он повернулся и повел их в обшарпанную, но уютную комнату со столь же потертым ковром неопределенного цвета – между бежевым и коричневым. Помимо пары уродливых столов из поцарапанного темного дуба, в гостиной стояли четыре мягких на вид кресла, обитых выцветшим ситцем разного рисунка, и продавленный диван. Вдоль одной из стен во всю ее длину шла книжная полка, набитая книгами в твердых переплетах, туда же была втиснута и стереосистема, какая подошла бы серьезному музыканту. Это был единственный дорогой предмет в комнате, и, в отличие от всего остального, на нем не оказалось толстого слоя пыли.

– Вы действительно совсем ничего не нашли? – спросил он, снова повернувшись к ним. – Это просто невероятно.

– Пока ничего нет, сэр, – ответила Кэт. – А мы хотели задать вам несколько вопросов.

– Почему мне? О, прошу вас, садитесь.

– Спасибо. Вы должны понимать, сэр, что нам нужно выяснить, когда вы в последний раз видели Шарлотту и где вы были вчера между, скажем, двумя тридцатью и четырьмя часами дня.

– Вы полагаете, что я имею отношение к случившемуся? Это смешно!

– Во всем этом нет ничего смешного, сэр. И у вас должна быть совсем уж веская причина не сообщать нам, где вы были, – вступил Сэм Хэррик с большей агрессивностью, чем, по мнению Кэт, требовалось. Она подавила вздох при мысли о том, что ей предстоит еще раз объяснить ему: от людей добиваешься больше, когда в твоем присутствии они чувствуют себя комфортно, а не когда ты стучишь кулаком по столу, держишься заносчиво или оскорбляешь их.

– Когда вы видели ее в последний раз? – спокойно спросила она.

– Я никогда ее не видел.

Кэт застыла, так и не опустившись в глубокое кресло, обитое плотным кретоном с блеклым узором из попугаев и пальм.

– Никогда? Но она же ваша дочь, не так ли, сэр? – спросила Кэт. Она позволила себе усесться как следует и разгладила черную льняную юбку на коленях.

– Честно говоря, – в его легкой улыбке была горечь, – я всегда в этом сомневался.

– Значит, в таком случае… – Кэт сверилась с имевшимися у нее записями, – отец ребенка Роберт Хит?

– Нет. Он появился позднее.

– Вот как. Тогда кто он? Вы знаете?

– Нет. Выбор весьма велик. Вам придется выведать это у Антонии. Если вы сумеете это сделать, вы добьетесь большего, чем когда-либо удавалось мне.

Сэм Хэррик открыл рот, но Кэт остановила его, нахмурив лоб. Это был слишком уж деликатный – и важный – вопрос, чтобы Сэм тут напортачил.

– Именно поэтому вы и расстались? – спросила она, не ожидая в ответ ничего, кроме резкой отповеди.

– Не совсем, – сказал Бен Уэблок. Готовность, с которой он ответил, удивила ее. – Но я не понимаю, какое это имеет отношение к Шарлотте.

– Все может иметь отношение. Мы пока ничего не можем сказать. Вы должны понимать это, сэр. При расследованиях такого рода, когда в опасности ребенок, не считаются ни с чьими чувствами.

– Да. Тут вы правы, сержант. Простите. Просто, боюсь, рана еще слишком свежа, даже спустя четыре с половиной года. И я не люблю об этом говорить. Пожалуй, сначала я мирился с романами Антонии, потому что считал, что важнее всего поддерживать ее. Потом, когда я познакомился со своей второй женой, для меня стали важны и другие вещи. И тогда я перестал ее поддерживать. Это ясно?

– Да. Спасибо. Очень любезно с вашей стороны ответить так откровенно. Когда точно ваша первая жена сказала вам, что беременна?

– Когда поняла, что я больше не играю в ее игры, – неохотно ответил он. Потом, словно что-то в сочувственной, поощряющей улыбке Кэт подействовало на него, он добавил: – После того, как я заставил ее съехать, она пришла сюда однажды вечером и сказала, что мы будем родителями. Теоретически это было возможно, но тогда я ей не поверил. Сейчас – не знаю. Она никогда не думала, что я найду другую. Думаю, ее заявление было местью за то, что это произошло. Понимаете, она как-то слишком легко отказалась от идеи заставить меня поверить в мое отцовство, чтобы оно было правдой.

– А! Да, понятно. Пока мы здесь, вы не против, если констебль Хэррик быстро осмотрит дом? Это совсем не официальный обыск, но нам лучше взглянуть, если вы не возражаете. Надеюсь, вы понимаете, какого рода отчет о нашем визите я должна представить своему начальству.

– Конечно. Заперта только дверь в сад. Ключи справа от нее, за занавеской. Если вам что-нибудь понадобится, констебль Хэррик, крикните.

– Хорошо.

– Значит, вы вообще никогда не общались с Шарлоттой, так с ней и не познакомились? – спросила Кэт, как только Хэррик вышел.

– Совершенно верно. – Бен Уэблок на мгновение зажмурился, словно глазам было больно.

– Почему это огорчает вас, сэр? – спросила она, пытаясь скрыть остроту своего интереса.

– Потому что я впервые сожалею, что был так упрям.

– Почему же?

– Если бы я знал ее, я мог бы помочь. Мог бы представить, что могло с ней случиться. Это… – Он покачал головой. – Как Антония? Вы ее видели?

– Нет, сэр. С ней сейчас разговаривают мои коллеги.

– Боже! Надеюсь, что с ней все хорошо. С Шарлоттой, я имею в виду. Антония-то справится практически с чем угодно, но любая четырехлетняя малышка, столкнувшаяся… – Он умолк. Кэт внимательно наблюдала за его переживаниями. Через минуту он снова заговорил: – Вы думаете, она все еще?..

– Не могу сказать, сэр, – быстро ответила Кэт. – И думаю, лучше эту тему не обсуждать. В последнее время мы слишком много слышим о том, что случается с маленькими детьми, которых похищают, а все может быть не столь плохо. Скоро у нас будут новости. Обычно они приходят довольно быстро.

– Да? А разве не было случаев, когда проходили недели, прежде чем обнаруживали тело, иногда годы?

– Тело, сэр?

– Разве таких маленьких обычно не убивают?

Способен ли нормальный человек, спросила себя Кэт, задать такой вопрос о ребенке, который может быть его собственной дочерью? До сих пор голос его сильно дрожал, однако этот вопрос он задал таким тоном, словно спрашивал о стоимости чая. Даже если он и убедил себя, что его жена забеременела от другого, он не мог не гадать все эти годы, не ошибался ли он. И теперь, когда ребенок, возможно, мертв, ему следовало бы быть более взволнованным.

– Где вы были вчера днем?

– Здесь, готовился к занятиям на следующей неделе, потом вывел собаку на обычную прогулку.

– Понятно. С вами кто-нибудь здесь был?

– Нет. Моя жена ведет семинар – это была первая часть курса, который завершается сегодня, – и она вернулась домой только около шести. И, насколько я помню, никто не звонил и не приходил. Поэтому никаких свидетелей у меня тоже нет. Извините.

– А соседи? Они могли вас видеть?

– Могли. Но у нас в округе очень воспитанные люди, они не суют нос в чужие дела. И я не выходил в сад и не включал тяжелый рок, ничего в этом роде. Вам придется поверить мне на слово.

– Вообще-то это не в нашем стиле, – раздался позади Кэт голос Хэррика. Она оглянулась через плечо. Он коротко, разочарованно покачал головой.

– Закончил, Сэм?

– Да, сержант.

– Что ж, большое вам спасибо, мистер Уэблок. Вы нам очень помогли. Вот мой номер, на случай, если вы что-нибудь услышите или вспомните о чем-нибудь, что окажется нам полезным. Вы позвоните нам?

– Если у меня будет что сказать, – сказал он с более теплой улыбкой. – Но это маловероятно. Я здесь слишком от всего отрезан и слишком далек от жизни Антонии, чтобы узнать что-нибудь полезное.

– Может быть, но кто знает. Вы учитель, сэр?

– Совершенно верно. Преподаю в местной начальной школе. – Он скромно рассмеялся, отчего Сэма Хэррика чуть не стошнило. – Один из немногих оставшихся мужчин. В отличие от других, я по-прежнему считаю, что заставить детей осваивать основы знаний с удовольствием – самая важная часть работы учителя.

– Вы любите детей? – спросил Сэм, даже не пытаясь изобразить благожелательность.

– Да, констебль Хэррик. Я очень их люблю.

– Тогда почему у вас нет своих детей?

– Полагаю, этот вопрос выходит за рамки вашей компетенции. – Он перевел взгляд с Хэррика на Кэт Лейси и обратно.

– В данных обстоятельствах, сэр, – спокойно напомнила она ему, – думаю, почти любой вопрос законен. Вы так не считаете?

– Может быть. Хорошо! У нас с женой, моей второй женой, пока не получается. И для нас обоих это не самая приятная тема. Но вы можете проверить у местного врача, если вам нужно подтверждение. Мы оба наблюдаемся у него, и он все о нас знает.

– Спасибо, – сказала Кэт. – Вы не могли бы дать мне его имя и адрес?

Уэблок продиктовал, а затем поднялся, словно ожидая, что они уйдут.

– Никто из учеников вашей школы не пропадал, не попадал в группы риска, не получал необъяснимых травм? – внезапно спросил Сэм. – Ничего такого, сэр, о чем нам следовало бы знать? В вашем классе или в других?

– Нет, констебль, ничего подобного не было.

– Но вы согласны, что такое случается? – спросил Сэм, и голос у него, на взгляд Кэт, звучал так, словно он пытался загнать Уэблока в угол. Она решила дать ему еще немного воли, прежде чем вмешаться.

– Судя по газетам, конечно. Но сам я ни с чем подобным не сталкивался и постепенно прихожу к выводу, что подобных происшествий гораздо меньше, чем полагает большинство людей.

– Да, в самом деле? Вы лично знакомы с педофилами, сэр?

– Нет, констебль, не знаком.

– Некоторые говорят, что их надо лечить, сэр, а не наказывать. Как вам такая точка зрения?

Бен Уэблок вздохнул и прислонился к уродливой горчичной стене, сунув руки в карманы своих широких вельветовых брюк.

– Все нарушающие закон должны быть наказаны. Но любой, кто неправильно обращается с детьми, нуждается в просвещении и лечении, чтобы…

– Лечении, сэр? – Голос Сэма Хэррика наполнился отвращением.

– Чтобы заставить их осознать преступность своего поведения, – ровно произнес Бен, на которого, по-видимому, никакого впечатления не произвел ни тон полицейского, ни презрение, написанное на его лице. – Да будет вам, констебль, не разыгрывайте удивление. Вы должны знать, что они говорят. Например, «ей это понравилось», «она со мной заигрывала, напрашивалась на это», «мне это не причинило никакого вреда, почему это должно повредить ему?». Таким людям нужно внушать, что они не должны переступать эту черту. И их нужно заставить признать, что они причиняют зло, когда переходят данную черту.

– Вы с такой страстью говорите на эту тему, сэр.

– Да, констебль, верно. Эта тема всегда меня волнует. А вас нет?

– Ну да.

Хэррик открыл рот, словно собирался что-то добавить, возможно, нечто недопустимое, и поэтому Кэт подтолкнула его к выходу.

– Спасибо, мистер Уэблок, – сказала она, когда они снова остались одни. – Должна сказать, что я с вами согласна.

– Прекрасно. Вы сообщите мне, когда ребенка найдут? Я не могу положиться в этом вопросе на Антонию.

– Да, если смогу. Но, думаю, вы услышите об этом по радио раньше, чем я до вас дозвонюсь. До свиданья.

Сэм Хэррик уже сидел за рулем, когда Кэт подошла к машине.

– Ну? – спросила она, пристегивая ремень безопасности и зная, что Бен Уэблок стоит в дверях и смотрит на них. – Что ты нашел в доме, Сэм?

– Ни черта, сержант. Нигде ни следа детских вещей, кроме рисунков на стене в кухне. А какой беспорядок наверху, я вам доложу! В спальне на всех стульях висит женская одежда. Чистая, но, по-моему, никогда не видевшая утюга. И вперемешку со стопками полотенец и простыней. Вторая его жена, видно, неважная хозяйка.

Кэт подавила напрашивающийся комментарий, потому что хотела как можно быстрей получить нужную информацию.

– В подвале тоже ничего, и в саду не видно, чтобы копали. Там все в таком же состоянии, как и в доме: жалкие клочки травы посередине, необрезанные розы на клумбах, пораженные черными пятнами и целиком пошедшие в стебель, всевозможные засохшие кустарники. Мой старик перевернулся бы в гробу. Землю там не копали много лет. И забор надо поправить. В некоторых местах он прогнил насквозь, упадет, как только ветер дунет посильнее. Пара нерях, если хотите знать мое мнение. Но ни следа ребенка или детей.

– Понятно. Придется опросить соседей, но, думаю, не сейчас, когда он знает, что мы здесь. И его коллег. И побеседовать с его врачом. Что ты о нем думаешь?

– Подкаблучник. Не удивительно, что его бывшая его дурила.

– Правда? Почему?

– Она пыталась заставить его хоть раз поступить по-мужски, разве нет? Топнуть ногой и сказать: он ее хочет и ни один сукин сын не смеет распускать… свои лапы.

– Какая интересная мысль!

– К чему этот сарказм, сержант?

– А по-моему, он хороший человек, – медленно проговорила Кэт, глядя сквозь прозрачное лобовое стекло, но не видя ни машин, ни пешеходов. Она вспоминала постаревшее, изборожденное морщинами лицо и добрую улыбку, приятный голос и острый ум, ощущавшийся в человеке, которого они только что оставили. – Я бы хотела, чтобы он учил меня в начальной школе. А ты нет?

– Да я то время уже и не помню, – отозвался Сэм с отличающей его приземленностью. – Но сомневаюсь. Даже тогда он был бы для меня слишком занудлив.

– Мне кажется, он может оказаться крепче, чем ты думаешь.

– Да ладно, сержант! Он же размазня. А вы что думаете? Мог он похитить ребенка?

– Такой человек, как он? Не думаю, а ты?

– Только если он сделал это, чтобы вернуть свою бывшую. Не для того, чтобы навредить ребенку, на это он, по-моему, не способен. Но он вполне мог спрятать ее в безопасном месте, чтобы наблюдать за муками бывшей.

– У тебя какой-то извращенный ум, Сэм.

– За это мне и платят.