"Золотые нити" - читать интересную книгу автора (Солнцева Наталья)
ГЛАВА 37
Девушки проспали без сновидений до самого утра. Сказалось нервное напряжение и усталость. После обеда они немного отдохнули, потом встали пить кофе. Людмилочка позвонила домой и сказала, что они с Тиной поедут за город к подруге на день рождения, и если задержатся допоздна, то останутся ночевать.
Костик начал было возмущаться, но когда узнал, что дети скоро уедут с его мамой на дачу, сразу успокоился. Маме нужен свежий воздух, и дети отстанут со своим нытьем, что им надоело сидеть в городе.
После кофе, вопреки предупреждениям официальной медицины, они снова заснули, да так крепко, что не слышали, как мужчины уходили. И проснулись только, когда солнце уже вовсю светило в окна.
Сиур с Владом старались не шуметь, отпирая замки и раздеваясь. Все в пыли, грязные и усталые, они и сами не смогли бы ответить, довольны ли тем, что удалось узнать. Холодный душ и горячий чай быстро восстановили силы.
– И что ты обо всем этом думаешь?
Влад, у которого разыгрался аппетит, за обе щеки уписывал бутерброды. С набитым ртом разговаривать не очень-то удобно, но он ответил:
– Чертовщина, я же тебе говорил. Нечистое место! Подвал, в котором все пропадают… – Он хмыкнул.
– Ну, не все.
– Это еще не известно. Мы-то с тобой туда по-настоящему не ходили!
– Ты же знаешь подземку, там все охраняется. А остальные коммуникации тебе как дом родной.
Влад скривился, как от горькой пилюли.
– Не порть аппетит! Мне эту клоаку вспоминать противно. Потом даже сны кошмарные снились: темень, вонь, крысы… – Он в сердцах сплюнул.
– С чего ты взял, что это вход именно туда? Обычный старый дом, подвал еще старше, судя по всему.
– Вот то-то и оно. – Влад даже перестал жевать. – С этими столичными подземельями… – Он вздохнул. – Набредем на какой-нибудь застенок Малюты Скуратова,[50] или еще почище… Город сам знаешь, какой. Очень древний, очень интересный город… Всякое творилось, что известно, и неизвестно, а чего и сам знать не захочешь!
– Ты еще скажи, что там бродят души невинно убиенных.
– А что ты думаешь? Что ты вообще об этом знаешь? Что мы все об этом знаем? – Влад допил чай и отставил чашку. – Почему в этом подвале такой вход проделан? Это ж не так просто! И слава о нем такая недаром идет. Дыма, как известно, без огня не бывает.
– Согласен. Этот проем как открылся, меня аж жуть взяла… О нем даже не скажешь «открылся» – как-то прошелестел зловеще и отверзся. Вот это подходит.
– Разверзлась бездна… ловушка миров.
– Если хочешь знать, именно это я и почувствовал.
Сиур задумчиво посмотрел на товарища. Ему вдруг стало предельно ясно, что он сам обладал и, возможно, до сих пор обладает таинственной и устрашающей Силой, застрявшей вот в таких и других ловушках. И что Силу эту можно себе вернуть… Войдя в этот темный лабиринт, вопреки страху и сомнениям, попытаться отыскать там ответы.
Вполне возможно, это обычный московский подвал, замысловато сделанный, потому что хозяин дома был, например, масоном,[51] и любил устрашающие спектакли и розыгрыши. Так он тешил свою пресыщенную впечатлениями душу.
Но что-то на самом донышке сознания говорило ему, что все не так – гораздо сложнее, или, наоборот, проще и опаснее. И что мысль его не может пока проникнуть за незримую завесу, скрывающую что-то важное. В мире преобладающих явных форм самое главное надежно скрыто – это было его осознание.
– Шеф, давай посмотрим, что за штуку мы с тобой притащили!
Влад сходил в прихожую и принес потемневший от времени деревянный футляр. Повозившись некоторое время с замочками, которые сами оказались произведением искусства, – тонко выкованные листья вперемежку со стрелами и боевыми топориками образовывали густую вязь – он, наконец, справился с ними и приоткрыл тяжелую крышку.
На хорошо сохранившейся темно-красной выстланной по дну подкладке располагался частично разобранный старинный арбалет. Оружие лежало, как живое, предназначенное не для осмотра и даже не для использования, – словно что-то само в себе сущее, само в себе заключающее жизненное начало… Все детали, поразительной работы, украшены замысловатой резьбой и драгоценными инкрустациями. Бирюза, эмаль, серебро и перламутр потемнели от времени, но от этого еще сильнее притягивали взгляд.
На торце приклада имелась надпись: « Дар мастера тому, кто защищает Идущих». Буквы имели странную вытянутую форму, напоминая готический шрифт, и сама надпись была скорее всего на старом английском.
Сиур не до конца понял язык, но смысл надписи угадал сразу. Он бы вряд ли смог вразумительно передать чувство, возникшее при виде оружия – как будто очень давно этот арбалет спас жизнь не только ему, но и бесконечно дорогому ему существу, женщине… Он смотрел на оружие как на друга, которого не видел тысячу лет, и к его глазам подступили предательские слезы.
…Высокие готические своды, стрельчатые арки и гулкое пространство под ними, расцвеченное преломленными через сине-красно-золотые витражи солнечными лучами…Под полуциркульным порталом – еще одна арка, украшенная изображениями искушений человеческой души. Взмывающие вверх прозрачно-светлые голоса певчих, отражающиеся от устремленных в высоту стен… Запах воска от сотен свечей… Могучая фигура рыцаря в тяжелых доспехах, темно-синем плаще, с огромным мечом на боку, спокойно-печальный взгляд, золотой амулет на широкой груди, под одеждой, надежно укрытый от посторонних глаз…
Рыцарь то ли молится, то ли прощается с кем-то, то ли уповает на грядущую встречу. Сильная рука судорожно сжимает витую рукоятку меча, просверкивающую синим на все пространство собора.
Люди вокруг отступают в смятении… одинокая прямая фигура остается в стремительно пустеющем пространстве. Силовые потоки плавят свечи, с треском гаснущие; расплавленный желтый воск стекает на каменные плиты…Хор певчих расстраивается и смолкает. Святой отец испуганно пятится, беспорядочно взмахивая кадилом…
– Это же я. Я!
– Конечно ты, Сиур.
Влад недоуменно хлопает длинными, как у девушки, ресницами.
– Да нет, ты не понимаешь, – это же я там стою, в соборе… с мечом. Я ее больше никогда не увижу… В той жизни больше никогда.
– В каком соборе? Кого ты больше не увидишь?
– О, черт, опять! – Сиур посмотрел вокруг более осмысленно, вытер разом вспотевший лоб. Потом неподвижным взглядом уставился на арбалет.
– Когда-то я стрелял из него! Славный товарищ, ты меня не подвел, – он ласково погладил оружие, помолчал, и поднял на Влада полные тоски глаза.
– Может, выпьем, а? Ночь не спали все-таки.
Влад вскочил, бросился к холодильнику, достал охлажденную бутылку водки и пару свежих огурцов. Пили молча. Обстановка не располагала к беседе. Сиур вытянул длинные ноги на полкухни и закурил.
– Ты когда-нибудь чувствовал, как вот тут поет, – он показал рукой на свою грудь, – когда твоя стрела, взвизгнув, впивается в тело врага?..
– Насчет стрелы не скажу, это, пожалуй, слишком круто. А вот когда моя пуля впивается – очень даже нормально. Все ликует! А потом тошно почему-то. Не знаешь, почему? – Влад снова наполнил рюмки.
– Еще по одной, и хватит. Девочек испугаем.
– Только не этим.
Тина, оказывается, уже несколько минут стояла и смотрела, не отрываясь, на арбалет. Медленно подошла и взяла в руки, привычно, как будто делала это каждый день, соединила детали, глянула с одной стороны, с другой…
– Ой, мальчики, красота какая! – Со вкусом прицелилась, – короткая стрела щелкнула, вставая на место. – Смотрите, что тут есть!
Она поднесла арбалет к столу.
На торце приклада, ниже надписи выбит знак – квадрат, в нем круг, а в круге треугольник.
– А вот и наша метка! Мы теперь без этого не можем!
Она захлопала в ладоши и засмеялась.
– По какому поводу веселье? – На кухню заглянула умытая и причесанная Людмилочка, увидела оружие, ахнула. – Где взяли? Боже, это жутко дорогая вещь! Раритет!
Тина узнала футляр. Она видела его у Альберта Михайловича. Он стоял на полке за книгами. Ей пришлось разыскивать руководство по кулинарии на французском языке, библиографическую редкость, которую старик хотел сдать в букинистический магазин. Тогда ему зачем-то срочно понадобились деньги.
Тина вытащила несколько книг из первого ряда, и увидела там деревянный футляр, окованный по краям потемневшим металлом. Спросить, что это такое, она постеснялась, хотя вещь ее заинтересовала.
– Этот арбалет принадлежит Альберту Михайловичу. Вернее, принадлежал… То есть самого оружия я не видела, а ящик окованный точно его. Стоял не на виду, но это еще ничего не значит. При таком количестве вещей держать все на видном месте невозможно.
– Это оружие принадлежало старику?
Сиур взял арбалет и повернул его знаком, похожим на клеймо мастера, к свету – квадрат, круг, треугольник. Такой же, как на Колеснице Осириса… Интересно.
– Наверное, дед его в подвал притащил зачем-то. Может, спрятать хотел? – Влад напряженно думал. – Тогда непонятно, почему не спрятал? Нашел тайник: допотопное кресло какое-то, сверху чуть хламом присыпал… Несерьезно.
– А вот и нет, – возразила Людмилочка. – Самый лучший способ спрятать что-то, – положить на видном месте. Я в детстве про Шерлока Холмса читала, там об этом написано.
– Может, старик даже хотел, чтобы арбалет нашли. Только не любой и каждый, а именно тот, кому предназначено.
Сиур в очередной раз вспомнил паутину на рукаве трупа. Возможно, последнее, что старик сделал, – сходил в подвал и положил там футляр с арбалетом. Впрочем, это все догадки.
Влад первым пришел к выводу, что сколько бы они не гадали, истина остается в тумане. Этот свой вывод он сообщил всей компании.
– Нам с Людмилой надо позаботиться о переезде детей на дачу. Вечером, если повезет, – мы в ресторан. Мероприятие давно обещано. А обещания надо выполнять.
Сиур и Тина решили остаться дома и просмотреть старые бумаги.
Темная густая ночь плотно опустилась на реку, сад и дом, вобрав в себя все краски и звуки. Привычный лягушачий хор, стрекот кузнечиков, крики болотных птиц, – все смолкло, застыло в предощущении некоего действа…
Высокая фигура Жреца, облитая лунным светом, четко выделялась на фоне светлой стены. В руке его серебристо играло лезвие ножа, занесенного над лежащей в беспамятстве девушкой…
– «О Боги, придите и сразите злую болезнь, яд, что во всех членах той, что под ножом… О, зловещий яд, выйди, пролейся на землю! О Владыка, отошедший в край безмолвия, вернись же к нам в прежнем облике твоем! Ты видишь, как плакальщицы простирают к тебе руки, сгибаясь, как тростник на ветру, падают наземь… Ниспошли на ту, что под ножом, не сон смерти, но сон, возвращающий жизненную силу. Цель наша едина, моя и твоя, о, Владыка Вечности – и живительные соки от самых отдаленных побегов устремляются к ее сердцу, уносят зло и разрушение прочь. Та, что под ножом, под моей и твоей защитой, о, Феникс, что есть вечность и непрерывность…
Вчера – это Осирис, завтра – это Ра. Сейчас – это новое состояние Силы, это солнце на горизонте между прошлым и будущим… В этот Момент Силы, в этом Месте Силы я отрицаю смерть, я призываю жизнь в это тело, той, что под ножом…Гор живет для своей матери Изиды, и та, что под ножом, живет тоже…»
Сехер с удовлетворением увидел, как дрогнули веки молодой девушки, ее лицо порозовело, и дыхание стало ровнее. Он опустил нож и положил его у ног больной, лезвием к низкому, покрытом шкурами ложу. Усталость, как и всегда, после подобного ритуала, тяжело навалилась на его плечи. Ему пришлось сесть. В тишине было слышно его напряженное дыхание, переплетающееся с неглубоким, но равномерным дыханием девушки…
Хвала Тоту, она будет жить! Старик сможет забрать свою дочь через три дня, как и было обещано. Жрец, отдышавшись, взял в руку золотой знак, который носил на груди под одеждой, почувствовал разнонаправленные токи энергии, постепенно организующиеся в единый поток снизу вверх и наполняющие новой Силой организм, с избытком восстанавливая истраченную. Его дыхание стало мощным и ровным, перед закрытыми веками возникло золотистое поле, приятными волнами расходящееся к вискам. В кончиках пальцев появилось привычное в таких случаях покалывание, сообщающее, что силовые линии достигли своих пределов в теле…
Жизнь вокруг словно очнулась от очарованного сна – резко закричала ночная птица, запели сверчки, зашелестели листья. Легкий ветерок принес запах жасмина…
В назначенный срок старик забрал свою дочь, рассыпаясь в благодарностях. Девушка была еще слаба, но не впадала больше в забытье и выглядела значительно лучше. Ее отец с опаской посматривал на Сехера, избегая встречаться с ним взглядом. Оставив богатые дары, процессия поспешно удалилась.
Сехер отправился было к дому, но что-то задержало его… По тропинке между тамарисками шла Тийна, она направлялась к беседке, густо увитой виноградом. Тяжелые гроздья обильно свисали между витыми столбиками, привлекая сладким соком насекомых. Он смотрел, как женщина присела на невысокую скамеечку, в тени резных листьев, и сердце его неистово забилось, как будто он был неопытным и наивным юношей, подглядывающим за купальщицами на отмели. Рядом с нею он переставал владеть собой…
Сехер подошел ко входу в беседку.
– Виноградная лоза впервые взошла из-под земли после того, как она была удобрена телами тех, кто пал в войне с врагами.
Он сорвал крупную черную ягоду, попробовал.
– Сладко?
– Очень… – Сехер произнес это тихо, едва прикасаясь губами к ее губам. Постепенно легкие прикосновения перешли в долгий, медленно-нежный поцелуй. Он приподнял ее, осторожно прижал к себе, чувствуя, как бьется ее сердце и струится по жилам ее кровь… испытывая почти боль от этих прикосновений, жарких, словно солнце в час полдня. Рядом с ней он отрывался от земли, от реальности… Он уплывал в край снов, не в силах ничего противопоставить опьяняющему предвкушению близости, сливающейся для него с таинственной Силой, сотворяющей миры…
Перед ним вдруг предстало мудрое лицо Старого Оракула. Сехер тогда попросил его благословения, и услышал в ответ:
– Иди и учись тому, что значит быть человеком.
– Как, Великий, разве я еще не знаю этого?
Старик засмеялся, гулкое эхо многократно отразило сухие короткие звуки, больше похожие на кашель.
– Колесо Судьбы будет вращаться, и змея еще очень много раз укусит свой собственный хвост, прежде чем ты вспомнишь… Но как только ты начнешь вспоминать…
Оракул снова не закончил свое повествование. Так было всегда. Сехер однажды спросил его:
– Почему?
– Непрекращающееся изменение есть время. Ты жаждешь конечного, но твое естество – бесконечность. Ты – свободное существо, и никогда не должен бояться остаться одиноким в своих решениях. Ты – единственная точка отсчета в круговороте незримых вселенных, в извечной и величественной Игре сотворения…
Видение померкло. Сехер почувствовал легкое головокружение и внезапную слабость.
– Что с тобой? – Тийна стояла, освободившись из его объятий.
– Я, кажется, учусь, что значит быть человеком…
Он снова привлек ее к себе, прижавшись щекой к ее волосам, пахнущим солнцем и виноградными листьями.
– Тебе это нравится?
– Я не смог избежать этого. И хвала Богам, что это случилось со мной. Я мог не узнать… самого главного о жизни.
– Теперь знаешь?
– Я надеюсь…
Он погладил мягкую округлость ее груди, отодвинув в стороны широкие, завязанные на плечах бретельки ее узорчатого жилетика, склонился и поцеловал там.
– Когда я увидел тебя, я… узнал тебя сразу же, ты никогда не покидала моего сердца.
– Я могла не появиться на том празднестве… Отец часто брал меня в далекие путешествия по морю. Это случайность, что мы встретились.
Тийна прикоснулась тыльной стороной ладони к его щеке, гладкой и горячей.
– Только однажды, в самом начале…
Она не поняла его:
– В начале чего?
– В начале всего… То, что происходит с нами, что продолжается, – есть неотвратимое следствие первого «мановения руки», первого броска игральных костей.
В знойном воздухе неслышно, как привидения, пролетали утки. Насекомые с жужжанием суетились среди виноградных гроздьев. Сехер закрыл глаза, вдыхая запах ягод и нагретой земли, вновь нашел губы женщины, мягкие и податливые, краем сознания ловя уплывающие звуки… И вдруг резко отстранился, оглядываясь.
За кустами мелькнула тень, послышался не то треск веток, не то разряд энергии, как во время сильной грозы… Жрец мгновенно выхватил из-за пояса огромный, тяжелый боевой топор с длинной ручкой, украшенный эмалью и слоновой костью. Лезвие со свистом рассекло воздух… Топор мелькал в его руках со страшной силой и скоростью – казалось, ничто живое не уйдет из-под молниеносного удара… Однако, бросившись в кусты и круша их направо и налево, Сехер словно бился с призраком. Мелькание тени сбивало его с толку, мощные удары не достигали цели, разя наповал кусты и даже довольно толстые стволы деревьев. Они падали, подрезанные, как цветочные стебли…
– Что ты делаешь?
Тийна с изумлением и страхом наблюдала этот ураган, устроенный топором и человеком. Ей тоже показалось, как что-то мелькнуло в кустах… отозвалось ноющей болью в груди. Она захотела вдохнуть побольше воздуха, но это не сразу получилось.
– Где ты научился этому?
Она не могла поверить своим глазам. Верховный Жрец Тота машет топором, словно лесоруб! Крушит кусты в мелкую сечку, будто зеленый салат на завтрак.
Сехер, убедившись в бесполезности своих действий, отшвырнул топор с такой силой, что тот пролетел добрую половину сада и глубоко вонзился в землю. Только сейчас он повернулся, чтобы ответить Тийне, и поразился ее бледности. Ему показалось, что не ее, а его собственная кровь уходит в землю без остатка; он весь похолодел и покрылся испариной. В один прыжок подскочив к ней, подхватил за плечи. Он слишком хорошо знал эти симптомы. Он смертельно испугался…
Бледность, разлившаяся по ее лицу, сказала ему больше, чем он мог услышать. Подхватив женщину на руки, он быстрыми шагами пошел в дом.
Сехер делал все, что мог, и все, что не смог бы сделать никто, кроме него. Он делал больше того, что в силах человеческих, – и через несколько часов этой неистовой борьбы, ему удалось вдохнуть в почти безжизненное тело «флюиды Ра». Щеки женщины едва заметно порозовели, длинные ресницы дрогнули…
Она еще некоторое время побудет с ним. Но недолго. Сехер понял это с беспощадной ясностью, не оставляющей ему ни секунды блаженного неведения.