"Золотые нити" - читать интересную книгу автора (Солнцева Наталья)

ГЛАВА 11

Сиур остался ночевать у Тины на том же диване. Слишком о многом нужно было ее расспросить. Он жалел, что не сделал этого сразу. Лежа без сна, обдумывал создавшееся положение – слишком много нестыковок для такой простой вещи. Ну, убит богатый старик. Во-первых, по нынешним меркам не такой уж и богатый, во-вторых, слишком таинственный для обычного человека.

Никаких сведений, нигде, ни у кого – все зыбко, неопределенно и неуловимо. Сиуру захотелось пойти в ЖЭК и элементарно узнать о прописке. Впрочем, скорее всего, прописка, конечно же, была. И что это дает? И свидетельство о рождении, и паспорт, все это было – не могло не быть. Оказывается, все это еще ни о чем не говорит. Есть человек или нет человека? Как запись о машине отнюдь не гарантирует наличие самой машины, так и здесь: сведения о вещи и сама вещь – это, как говорят в Одессе, «две большие разницы».

Как-то не типично это все. С какой стати? Какие-то «тайны мадридского двора»! И ведь никакого повода. Во всяком случае, видимого. Ну никакого. Однако что-то его беспокоило. Сиур хорошо знал это чувство – друзья говорили, что с ним никогда не попадешься врасплох, – он мог ощущать скрытую и будущую опасность внутренним, неподвластным анализу чутьем. Когда совершенно ничего ее не предвещало. Ничего, кроме этого внутреннего сигнала: «Внимание. Соберись. Опасно». Что, как, почему? Этого он и сам не знал. Но всегда внутренний сигнал срабатывал безотказно. Вот и сейчас. Только в этот раз опасность угрожала не одному ему, но еще и непонятной женщине.

Как она попала в эту ситуацию, с какого боку? Почему он чувствует, что должен охранить ее, вывести из-под удара? Даже ценой собственной жизни. Сиур подумал об этом как-то буднично, словно было это обычным делом.

Как-то само собой случилось, что видеть и ощущать рядом присутствие этой женщины стало вдруг важнее жизни. Вернее, жизнь потеряла былую привлекательность и ценность для него, если допустить, что Тины больше не будет рядом. Пусть не с ним. Хотя бы в этом городе, на этой планете. Впрочем, почему не с ним? Он вспомнил ее мокрые волосы, с которых текла вода, прилипший к телу халат и босые ноги с тонкими лодыжками. Лодыжки, по его глубокому убеждению, были в женщине показателем породы. Тина была породистой. Он хмыкнул, – ему бы не поздоровилось, узнай она ход его мыслей.

Он снова вспомнил ее совершенно лишенный желания нравиться или привлекать, а скорее несчастный и растерзанный вид, – и не раздражение, а теплая волна жалости, или умиления, он не смог бы определить это чувство, – заполнила грудь. Сиур разозлился на себя. Пришло желание уснуть и видеть во сне ее. Опять ее. Глаза слипались, приятная усталость манила сладостью забытья. Он через силу раскрыл глаза, пытаясь еще о чем-то думать, анализировать, и… Неодолимый сон наступил, как прилив, сопротивляться которому более было невозможно.

Впрочем, погружение в сон было не обязательным, чтобы картины вроде бы не его, но странно знакомой чужой жизни всплывали и разворачивались в его сознании подобно цветку, раскрывающему свои лепестки, естественно и гармонично, сообразно извечным природным законам… Эти картины могли появиться весьма некстати, и приходилось усилием воли отгонять их, но чаще они являлись в минуты отдыха, вот как сейчас… сон ли, явь? Кого спросить? Знает ли кто-нибудь ответ?

Погода установилась хотя и не теплая, но приятно спокойная. Затянутое облачной дымкой небо пропускало достаточное количество солнечных лучей, и когда не было ветра, молодой человек поднимался на башню и любовался морским видом, теряющимся в дымке горизонтом, зыбким, уходящим в бесконечность, производящим впечатление отделенности от всего остального мира… Да и был ли он, этот мир?

Здоровье возвращалось медленно, но с каждым днем все ощутимее. Подъем по винтовой лестнице становился все более быстрым, а остановки для отдыха все более редкими. Гость заметил, что в доме жили несколько слуг, а вот хозяев, кроме ухаживающей за ним женщины, он так и не видел. Большое количество оружия, различных припасов, добротная и подчиненная идее длительной обороны в случае чего постройка и расположение дома, свидетельствовали о том, что хозяевами здесь могли быть опытные и закаленные жизнью мужчины.

Почему здесь и с какой целью построено жилище? Для кого? Много вопросов и полное отсутствие ответов…По мере выздоровления он пытался – как это присуще людям – объяснить непривычное и непонятное при помощи привычного и понятного. Неблагодарная задача. Неизвестное невозможно объяснить таким путем.

В ненастные дни ему нравилось бродить по этому мрачному и вместе с тем необычайно надежному дому. Темные нескончаемые коридоры сменялись внутренними площадками странной многоугольной формы – ничего лишнего, только толстые стены, тускло освещаемые редкими светильниками, да вытянутые глубокие окна, скорее бойницы. Двери во все внутренние помещения обычно бывали плотно закрыты, и из-за них не доносилось ни звука, впрочем, толщина и пригнанность самих дверей исключали возможность хоть что-то услышать из происходящего за ними. Впрочем, происходило ли там хоть что– нибудь?

Дом напоминал спящего великана – в нем поддерживалась жизнь, все было великолепно отлажено, он, несомненно, был живым – но в то же время будто бы спал, – то ли отдыхая от каких-то бурных событий, то ли ожидая их. В этом доме жила тайна. Она витала в воздухе, наполняя жилое и нежилое пространство возбуждающим ароматом неведомого, которое одно только и влечет по-настоящему.

Желание узнать, разгадать, ощутить, обрести, сделать своим, овладеть… Овладеть тайной – сладкая отрава, разлитая в атмосфере этого жилища, тревожила и не давала покоя. Гостю никто не препятствовал разгуливать по дому, но никто и не поощрял его к этому. Молчаливое неодобрение – вот что ощущалось со стороны его обитателей. Видимо, законы гостеприимства единственно не давали открыто запретить свободное передвижение незваному постояльцу. К тому же, он был слишком слаб, равно как для того, чтобы отправиться в дорогу, так и для того, чтобы его стоило опасаться.

Однажды вечером, когда все, казалось, уже спали, молодой человек долго ворочался с боку на бок – тяжелую тишину нарушали только едва проникающие через стены порывы ветра, рев волн, да треск ломающихся сучьев. В очаге жарко горели дрова; добавляемые хозяйкой в огонь травы, насыщали воздух непривычным ароматом не то смолы, не то каких-то курений. Отчаявшись уснуть, чувствуя непонятную тоску и желание выйти и идти на поиски …кого? чего?… не в силах преодолеть мучительное стремление, молодой человек поднялся и принялся бесцельно бродить по полуосвещенным коридорам, ни о чем не думая, как вдруг…

Сначала он не поверил своим глазам, – одна из дверей в угловую комнату, почти не заметная, возбуждающая особенно его любопытство – оказалась приоткрытой.

Затаив дыхание, гость неслышно приблизился к полоске света, пробивающейся в узкую щель между стеной и мореным дубом панели, скрывающей вход в таинственную комнату. Сразу почти ничего невозможно было рассмотреть…слишком мешало волнение, бешеный стук сердца, – с трудом преодолевая слабость, молодой человек напряженно пытался связать видимые фрагменты в единую картину.

В комнате горел огонь, но светильник был необычный, в виде широкой металлической чаши – сам цвет пламени был странен, дым почти отсутствовал. Горький и вместе с тем приятный запах был слышен даже в коридоре. Стены, похоже, были сплошь уставлены древними фолиантами, разными предметами непонятного назначения, никогда им не виданными. В углу стояла непохожая ни на что знакомое статуя, которой поклонялись? Невозможно!..

Неведомый идол притягивал к себе неотрывно – что-то светилось золотом, мерцало черное, синее…странная фигура, странная поза…Повсюду красные драпировки, золото, толстые свечи непривычной формы, колеблющиеся их языки, тени и отблески на предметах, тканях, потолке…

Мужчина не был трусом – военное ремесло приучило к опасности, – готовность давать отпор, нападать, упреждать удары хладнокровно и со знанием дела, в его среде впитывалась с молоком матери. Молодость была скорее преимуществом, чем недостатком – тренированное тело, привычное к бою в любых обстоятельствах и с любым противником, умелое в обращении со всевозможными видами оружия, любовь к тяжелому мечу – все вместе составляло неустрашимую уверенность, отвагу и способность встречать угрозу лицом к лицу, не уклоняясь и не избегая, выносливость и волю к победе. Таков был человек, которого привели странные обстоятельства в странное жилище.

Ничто не смогло бы вывести его из равновесия, но это… Эти дикие и жуткие предметы… Он зажмурился, тряхнул головой – может, снова болезненный бред? – больше всего испугало до испарины, до дрожи в ногах то, что как будто ему были не так уж незнакомы эти запахи, эти вещи, эта поза странного идола…Неужели так подействовала на него болезнь, отняла рассудок? А может быть, снадобья молчаливой хозяйки? Он провел дрожащей рукой по лбу… пальцы стали влажными, голова закружилась, его шатнуло, но суровая закалка позволила устоять.

Ему хотелось смотреть и смотреть внутрь комнаты, с непонятной жадностью узнавать невиданные предметы, ритуальные фигурки, магические символы, – наслаждаться этим оцепенением, каким-то глубинным торжеством, поднимающимся изнутри величием и достоинством – как будто он плавно перетекал в незнакомого ему человека, мудрого, полного внутренней силы и сознания собственного могущества…Как будто он когда-то был этим удивительным, могучим, всесильным человеком, который знал… Что? Что он знал? О чем? Сверхусилие вспомнить отрезвило его, вернуло к реальности…Тошнотворной волной накатила слабость.

Да, эта женщина, она была там, в этой комнате, и была еще когда-то, – теперь он точно вспомнил это. Она уже была. Совсем не такая, но он узнал ее, узнал бы из тысяч, через все времена, свет и тьму, через весь океан лжи и ускользающую суть истины…через пески забвения и отстраненное сияние звезд…

Она смотрела на огонь. Как и тогда. Она шептала неведомые заклинания. Она совершала магический ритуал – древний, как сама жизнь. Она манила его к себе – непреодолимо, как тогда, как сейчас…

– Так будет всегда, – вдруг подумал он, погружаясь в ее ауру, сливаясь с ее вибрациями, вечными, как мироздание…

Он не ощутил грани между бытием и небытием – почти небытием. Ослабленный организм не выдержал напряжения. Он, видимо, упал и пролежал в коридоре до утра. Во всяком случае, очнувшись на холодном полу, он так и не смог ответить себе на вопрос, что было и чего не было? Было ли ночное видение плодом помраченного болезнью рассудка или необъяснимой явью?

Никто ничего не сказал ему, никто его ни о чем не спросил. А сам он не посмел. Хозяйка дома вела себя ровно, как будто ничего не произошло. Один только раз ему удалось поймать ее внимательный взгляд, который она тотчас отвела. А может быть, ему и это показалось?

Он прекратил мучительные раздумья и просто наслаждался морским воздухом, насыщенным йодом и запахом водорослей. Резкие крики чаек, шум прибоя приятно волновали после многодневного забытья и безвременья. Даже слабость собственного тела была скорее приятна.

В гулкой глубине башенного колодца раздались долгожданные звуки… Женщина ежедневно поднималась на башню. Подолгу смотрела вдаль, вглядывалась в бело-розовый туман, то ли ждала кого-то, то ли тосковала?

Загадка. Жгучий интерес гостя оставался неудовлетворенным. Она почти не разговаривала. На вопросы предпочитала отвечать уклончиво, или не отвечать вовсе. Почти всегда была ровно приветлива, а с тех пор, как он начал поправляться, стала едва интересоваться им, скорее из вежливости.

В некоторые из дней женщина выходила на башню с удивительно изукрашенным, огромным блестящим луком и стреляла, стреляла. Она, казалось, целилась куда-то. Или никуда? Натягивала тетиву и наслаждалась пением стрел. Она словно срасталась с оружием, становилась с ним одним целым, и невозможно было представить, чтобы она промахнулась, – настолько совершенно было каждое движение ее тела, каждый подчиненный этому движению изгиб, взгляд, дыхание, само намерение воплощалось в этом дивном порыве, естественном, как сама природа. Восторг – вот что единственно возможно было чувствовать, глядя на этого стрелка.

Потом она спокойно опускала лук, но блеск глаз, покрытые легким румянцем скулы, вздымающаяся грудь… Нельзя было сказать, определить мыслью, как ему хотелось подойти к ней, прижать к себе, почувствовать ее всю в своих руках, прикоснуться лицом, вдохнуть запах волос, платья, ветра, обвевающего ее как-то совершенно по-особому, не так, как его, как других…

Похоже, он сходит с ума? О Боже, да, конечно, конечно, он сходит с ума – иначе невозможно объяснить, как проникает в него, почти физически ощутимо, дыхание этой женщины, словно яд, сковывающий члены, жаркий, желанный, острый, разрушающий волю…Он встряхнул головой, отгоняя морок – что с ним? – глубоко вдохнул холодный воздух. Наступило пробуждение…

Сиур проснулся. Долго не мог унять волнение. Сердце бешено колотилось, – с трудом переводя дыхание, он еле вспомнил, кто он и где находится. Лежал неподвижно, глядя в ночь за окном. Шторы они с Тиной закрывать не стали. На ее вопрос, почему он теперь не считает нужным скрывать свое знакомство с ней, пояснил, что милиция посчитала смерть старика естественной, и, судя по всему, никакого расследования не будет, никто ими не интересуется и вряд ли заинтересуется в ближайшем будущем, поэтому скрываться особо не стоит, хотя и афишировать знакомство им не следует. Мало ли? Береженого Бог бережет.

Заснуть так и не удалось, и Сиур позволил мыслям течь вольно. Завтра перво-наперво нужно съездить к дому антиквара и расспросить юношей, которые могли совершенно неожиданно что-нибудь да заметить – околачиваются во дворе, в подъезде, стараясь не попадаться на глаза взрослым, – такие ребята знают больше всех обо всем, часто не придавая этому значения. Только расспрашивать надо умно. Но это он как раз умел.

Так, затем подвал. Вот с подвалом сложнее. Может быть, ночью? Потом додумаю, – он перекинулся мыслью на племянника. Племянник у старика действительно был, как ни странно, самый что ни на есть настоящий, из плоти и крови, и даже работал, причем действительно в одном из коммерческих банков. Сиур знал этот банк, там напротив располагались полуразрушенные старые дома, наверняка распроданные, но еще не отремонтированные. Удобное место для наблюдения.

Еще одна смутная мысль никак не оформлялась в четкую задачу. Во время всего их с Тиной разговора она мешала и беспокоила его, как заноза. А, вот что: надо бы расспросить ее, где она была вчера с подругой. Почему сразу не ответила? У него мелькнуло желание завтра после ее ухода остаться и обыскать квартиру, но он подавил это желание. Возможно, придется пожалеть об этом.

С женщинами всегда так. Начинаешь решать какую-нибудь их проблему путем приобретения еще больших проблем. С мужиками все проще. Он вздохнул. Посмотрел на часы, стараясь в лунном свете рассмотреть стрелки. Кажется, до утра еще полно времени. Удастся ли заснуть?

Сиур повернулся на другой бок и стал думать о Тине. Она спала в другой комнате. Спала ли? Наверное, – слишком устала и слишком много переживаний. Старика она, по-видимому, действительно любила. Такие вещи сразу видно. Интересно, где ее родители? Похоже, она довольно одинока, если не считать малохольной Людмилки. Он мысленно улыбнулся. – Хотя Людмилка хорошая баба, добрая, бесхитростная и преданная, без всяких этих новомодных штучек.

Незаметно для себя он снова задремал. Так, в полудреме, и дождался утра.

Тина вышла на кухню тихая, под глазами темные круги. Волосы она гладко зачесала назад, заколола. Потянула носом, вдыхая запахи кофе и поджаренной ветчины.

– Вкусно пахнет! Как будто мама дома. – Ее глаза снова погрустнели.

– Все-таки она одинока, – подумал Сиур, приглашая ее позавтракать. – Я тут у вас распоряжаюсь, как дома. Вы не против?

– Против? Конечно же нет. Это замечательно. – Она положила в чашку сахар и налила кофе ему и себе. – Ой, я даже не спросила, вам с сахаром или без? Так давно никто не готовил для меня завтрак. Спасибо. Знаете, я очень не люблю готовить. Просто терпеть не могу. Женщина не должна так говорить. «Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок». – Она едва заметно улыбнулась, скрывая смущение.

– Мужчина должен был бы оскорбиться. – Сиур засмеялся. – А через что лежит путь к сердцу женщины? Молчите? Ну, понятно, даже самый мудрый библейский царь Соломон[14] не смог разгадать эту загадку… помните? Нескольких вещей он так и не постиг, в том числе и «путь мужчины к сердцу женщины». А где уж нам?

– Может быть, он просто не захотел делиться? Унес эту тайну с собой! – Тина развеселилась. Кофе был сварен отменно, а вкусную еду она любила. Особенно если ее готовил кто-то другой. – У мужчин и так все преимущества. Надо же их оставить в неведении хотя бы относительно одной вещи! Впрочем, самой для них интересной.

– Вы полагаете, что это самое для нас интересное? Пожалуй, в этот раз я соглашусь. Впрочем, меня, например, интересует кое-что еще. Вы позволите? – он положил на хлеб кусок ветчины потолще и подал Тине.

– Что? – она спросила это с набитым ртом, и заметила, что по его лицу скользнула неуловимая тень, сменившаяся улыбкой. Вряд ли она смогла бы догадаться, что Сиур в этот момент подумал, что Вера никогда не заговорила бы с полным ртом, разве что произошло бы что-то из ряда вон выходящее.

– Вы что-то хотели меня спросить?

– Если вы позволите. Мое любопытство может показаться неуместным, но поверьте, что это не совсем так. Вернее, совсем не так. Мне нужно это знать. Где вы были вчера до позднего вечера со своей подругой? Я несколько раз звонил вам…

– Ах, это…

Сиур готов был поклясться, что она испытала облегчение. Чертова девка что-то скрывает, это ясно. Он постарался сохранить любезное выражение лица. Впрочем, она была занята едой и ничего не заметила.

– Зачем вам лук? – вдруг спросил он совсем не то, что собирался.

– Стрелять, зачем же еще? – она с удивлением подняла на него глаза. – А что?

– Стрелять? – Сиур чуть не поперхнулся. Он ожидал любого ответа, кроме того, что прозвучал. О, Боже, стрелять! Час от часу не легче. Ему захотелось ущипнуть себя покрепче, может, он просто продолжает спать?

– Ну да. – Она даже перестала жевать. – Я люблю стрелять из лука. А еще больше из арбалета, – девушка даже зажмурилась, как кошка на солнышке, такое удовольствие доставила ей сама мысль, как о стрельбе, так и об оружии. – О, это так… дивно. Стрельба – это вдохновение, это как песня…

Она хихикнула, заметив, какое глупое у него выражение лица.

– Когда стрела летит – она поет песню смерти. Или любви. Это куда стрелять. – Ее глаза стали мечтательными. – У любви и смерти есть свои цвета и свои песни, подобные дуновению Вечности… Да вы испугались! – она насмешливо смотрела на него, а ему никак не удавалось взять себя в руки.

– Я не знаю, что сказать. Вы застали меня врасплох… – Он не стал углубляться в свои ощущения и поспешил вернуть разговор в прежнее русло. – Я хотел спросить…

– Где я была вчера? Конечно, я понимаю, что это очень вам поможет. – Ее взгляд сменил насмешку на иронию. – Так вот, представьте себе, что мы ездили к гадалке.

– Меня разыгрывают, – подумал Сиур, с удивлением отмечая, что он даже не сердится. Пожалуй, это его даже забавляет.

– Вы что, не верите? Ну и зря. Потому что это правда. Ее зовут Виолетта Францевна, и она…ой, мы же обещали, что сегодня снова приедем. Мне надо позвонить, я совсем забыла, – Тина хотела было бежать в прихожую, к телефону, но Сиур крепко взял ее за руку и заставил сесть на место.

– Сядьте. – Что-то в его голосе сказало ей, что лучше не спорить. Она села.

– Зачем вам сегодня снова ехать? Что за необходимость? У вас что, уплачено за сеанс с продолжением? Что такого вам не успели сказать? Что вы вообще там собирались услышать?

– Отпустите мою руку, – она потерла место, где остались следы его пальцев. – Мы хотели узнать… Послушайте, я сама не знаю, я испугалась. Людмилочка сказала, что меня тоже могут убить. Ерунда, конечно, но…Вот мы и поехали. Сколько там были, не помню. Собаку ее помню, Германом зовут. Как в «Пиковой даме». То есть там, конечно, не собаку звали Германом… Но это не важно. Вы оперу любите?

– Что? А, оперу?.. Не знаю, наверное, люблю. Я больше люблю старинную музыку. Вы не отвлекайтесь. Так что гадалка?

– Ничего. Мы ей пытались объяснить, зачем приехали, но она слушала невнимательно, как будто она уже все знала. А потом мы сидели, вроде недолго, и вдруг оказалось, что уже совсем поздно и темно. Она предлагала переночевать, но мы отказались. У Людмилочки дети и Костик, а я просто побоялась почему-то. Дом у нее огромный и пустой. Живет она в нем одна. Неуютно как-то. Дом на отшибе – тишина, никого вокруг.

– А телефон у нее есть?

– Не знаю, кажется, нет.

– Жаль. Могли бы позвонить ей. По телефону она не гадает? Или там по фотографии?

Тина не разделяла его несерьезного тона. Она укоризненно посмотрела и покачала головой.

– Ну она хоть что-нибудь сказала вам?

– Конечно, сказала. Мы ведь в такую даль ехали! Она такие странные слова сказала: « Умей отличать преходящее от вечного, и поймешь все о жизни». Еще что-то говорила о предначертанном пути, о том, что ему нужно следовать, – этого я не поняла совсем. Потом она что-то о розе рассказывала. И я вспомнила рыцарей короля Артура[15] и Святой Грааль,[16] задумалась, почему-то думала о том, что роза – знак или символ молчания… о том, что роза и крест, кажется, были у розенкрейцеров?..[17]

– Моя эрудиция так далеко не простирается. О розенкрейцерах я что-то слышал, но вот как с этим связана роза, извините, не знаю. Так она вам лекцию о цветах читала? «Звезды и судьбы»? Какому цветку и дереву какой знак Зодиака соответствует? Такой литературы сейчас хоть отбавляй. Вы бы лучше ко мне обратились. Этак бы и я вам погадал.

– Да нет же. Она как будто что-то говорила очень важное, я это почувствовала, а получилось, что вроде ничего и не сказала. То ли устала, то ли передумала… И попросила, чтобы мы сегодня опять приехали, и она нам самое главное скажет. А, вот еще она что сказала, что «Символы Книги Тота отвечают на все вопросы», и еще про странника, который плетется по пустыне с мешком …

– С каким мешком и куда?

– Что куда?

– Ну странник, странник плетется куда?

– А, странник… ну, он к своей гибели плетется… И там знания, которые ему не помогают, ну вот он и… плетется к гибели… – Она вздохнула и замолчала. – Вот и все. Я потом всю дорогу в электричке думала, что бы это значило. А потом вы позвонили. И я очень обрадовалась. Потому что мне очень было не по себе.

Сиур ничего не понимал. Что за чепуха? Непонятное беспокойство не давало принять ее рассказ за глупую выходку. Хотя все очень глупо на самом деле.

– Знаете что, Тина? Позвоните на работу и попросите отгул. Дадут?

– Не знаю, наверное. Лучше я позвоню Людмилочке и попрошу, чтобы она за меня поработала. Мы часто так делаем.

– Хорошо. Позвоните ей и скажите, что вы не сможете сегодня поехать, куда вы договаривались.

– Я даже сама не пойму, собирались мы или не собирались. Мы так и не договорились толком.

– Вот и ладно. А к Виолетте… Францевне, так, кажется? – вместо Людмилы поеду я. Вы не против?

Сиур подумал, что ведет себя, по меньшей мере… додумывать мысль о своем поведении до конца ему не хотелось. Вот уже по гадалкам начнет ездить. Однако внутренний голос подсказывал ему именно такой вариант, а внутреннему голосу он привык доверять. Это не раз и не два спасало ему жизнь, а уж сколько раз избавляло от ненужных затруднений… не сосчитать.

– Я только съезжу на работу, улажу кое-какие дела, и вернусь за вами. Никому не открывайте. Смотрите в глазок, он именно для этого и предназначен. Никаких почтальонов, газовщиков и сантехников. Вы поняли?

– Да, конечно. Но вы уверены?…

– Я уверен. Надеюсь, вы в состоянии сделать то, что вам говорят? Я быстро. Только туда и обратно.

Тина подошла к окну и стала ждать, когда он выйдет из подъезда. Ей было интересно смотреть на него, ей хотелось и было приятно на него смотреть. Удивительно, но именно так все и было. Она почувствовала горячий толчок сердца, когда Сиур легкой походкой вышел из дома и направился к машине.

За плотными занавесками ее не могло быть видно, но она чуть отпрянула в сторону, когда он поднял голову и мимолетно посмотрел на нее. Ей не хотелось, чтобы он увидел, как она провожает его взглядом.

Ему, видимо, тоже не хотелось, чтобы она заметила его взгляд. Тем не менее они посмотрели друг на друга. И это было так естественно…