"Яд древней богини" - читать интересную книгу автора (Солнцева Наталья)

Глава десятая


- О, Гула, оживляющая мертвых! Прикосновением своей руки ты возвращаешь им жизнь! О, госпожа, насылающая вечный сон… повелительница ночных видений! У тебя два лица, взирающие на свет и тьму. Твоя суть - двойственность, подобная сути Вселенной. Ты явилась из тьмы и возвращаешься во тьму, обратную сторону света. За тобой несется твоя черная собака, твой образ, запечатленный богами… Раскрой же для нас свои объятия, непостижимые и упоительные, как ветер из страны Дильмун…

Женщина, облаченная в алые одежды и золотые ожерелья, раскачиваясь, возносила молитвы. Мимо нее по лестнице, устланной ковром и усыпанной цветами, спускалась в огромную яму пышная процессия: красавицы в разноцветных сверкающих нарядах, в драгоценных головных уборах из сердолика и лазурита, золота и серебра; мужественные знатные воины в парадном убранстве со всеми знаками отличия; слуги, готовые прислуживать своим хозяевам; музыканты с лирами и арфами…

Все они несли с собой вырезанные из камня чаши для завершения обряда.

Арфисты коснулись гибкими пальцами струн, нежную мелодию подхватили лиры… Красавицы и воины встали в круг, центром которого служила огромная медная чаша в виде головы гигантской собаки с раскрытой пастью. Юная жрица помогала участникам церемонии наполнять из ритуального сосуда свои чаши…

- О, Гула, несущаяся на черной колеснице между звездами, повелительница призрачных упований простых смертных, услышь нас!

Этот сон приходил редко, но - ни разу не заканчивался. Его пестрота и великолепие, блеск золота, чарующие песнопения долго не отпускали. И тогда окружающий мир тускнел, из огромного и необъятного превращался в маленький, сворачивался, как зеленый лепесток, обдаваемый жаром суховея. Из этого сна приходило дыхание смерти…

Интересно, снятся ли еще кому-нибудь подобные сны?

Время - ловкий обманщик, перед которым не устоял никто. Оно несет в себе иллюзию перемен, а на самом деле все по-другому. Песчинка за песчинкой перетекает из одного резервуара небесных часов в другой, и наоборот. Есть вещи, которые никогда не меняются - зло, жажда прекрасного, истина, любовь… тоска по вечному…

Есть обеты, данные так давно, что воспоминание о них теряется в глубине памяти. Не каждый способен нырнуть за ними, достать со дна эти обросшие водорослями раковины, раскрыть их и добраться до скрытых там жемчужин - не только белых и розоватых, но и черных. Черный жемчуг - тоже жемчуг, у которого своя цена и своя история.

Человек рождается, взрослеет, живет в окружении близких… и вдруг ощущает потребность что-то понять, отделить свое от чужого, разобраться, зачем он пришел в этот мир. Заблудился? Что-то ищет? Кого-то потерял? Хочет обрести какой-то опыт? Завершить начатое?

На земле сменялись не только царства, религии, королевские династии и поколения за поколениями, канувшие в небытие. Целые пантеоны богов уходили со сцены, уступая место новым претендентам на поклонение. Но разве боги покидают нас навсегда? И где пребывают они, оставив свои Олимпы и Валгаллы?

А может быть, ничто и никто не уходит? Через очки, навязанные нам временем, мы видим искаженное изображение действительности, сидим в нем, как птицы в клетке. Не подозревая, что клетка не заперта! Мы сами обрекаем себя на несвободу.

Что будет, если клетка перевернется? Добро и зло поменяются местами, а истина закроет свое лицо вуалью лжи? Любовь превратится в ненависть, а месть заявит свое право на существование? Где та грань, которую нельзя переступать? Кто ее устанавливал? Где тот, который определил, что можно, а чего нельзя?

От этих вопросов кружилась голова. Жизнь ускользала, как дымка, уносимая ветром. Ветры страны Дильмун… Чем они пахнут? Цветами или кровью? Запах страха перемешался с запахом страсти. Запах золота - с запахом смерти. Картина существования переливается всеми красками, пропитанная слезами счастья и горя. Каждый находит в ней собственный замысловатый или простой узор, добавляет в эту божественную вышивку свои неумелые, корявые стежки…

Боги наблюдают за смертными, смеются. Они постигли игру жизни, устали от нее и соскучились по разреженному воздуху недосягаемых высот. Они поняли всю тщету состязания замыслов и разочаровались. Но люди - не боги. По крайней мере, они так думают.

Где истоки человеческих устремлений? На вершине какой горы бьет сей прозрачный ключ? Как его воды приобретают черный цвет?

И созвала великая царица своих подданных, и сказала: «Я ухожу… Готовы ли вы, служившие мне верой и правдой в этом мире, послужить мне в мире ином? Для вас испросила я у богов позволения сопровождать меня. Вы не жалкие рабы, не безмолвные слуги, и вольны сами сделать свой выбор».

Собрались знатные люди - военачальники, советники и подруги царицы, надели свои лучшие одежды и богатые украшения. И пошли они на жертву добровольно. Для них этот последний ритуал был переходом из одного мира в другой, следом за своей повелительницей, чтобы и там быть с нею рядом, как они были рядом на земле.

Огромная погребальная яма, устланная циновками, вместила всю процессию. Под сладостную музыку каждый выпил поданный жрицей напиток забвения… каждый улегся на отведенное ему место подле ложа мертвой царицы. Драгоценные камни, золото и серебро сверкали на фоне алых и лиловых туник. Воины сжимали в руках свое оружие…

Тонкая, стройная жрица Гулы, с золотой маской собаки на лице, одиноко стояла в стороне, ожидая, пока все уснут последним сном. Потом она медленно обошла погребальную яму, положила лиры и арфы на тела музыкантш, поднялась по лестнице наверх и подала знак. В яму специальным приспособлением обрушили землю… много земли…

- К тебе, о, Гула, взывают алчущие освобождения от земных страданий, - прошептала жрица. - Прими их последнее дыхание, последний толчок сердца… унеси их с собой на Вечные поля страны блаженства…

На сей раз она досмотрела этот сон до конца. Неужели вот так все и происходило? Жуткий погребальный обряд! Но почему сон окончился? И кто была та жрица в маске собаки?


***

- С чего ты взяла, что Ершов - черный маг? - удивлялся Славка. - Он совершенно не похож на человека, который занимается подобными делами.

Они с Евой прогуливались по набережной, дышали воздухом с реки. В нем чувствовался привкус ила.

- Здесь, наверное, ужасное дно, - пробормотала Ева, свешиваясь с перил и глядя на мутную воду. - Сплошная грязь. И как это люди топятся? Брр-р-ррр… Ты видел утопленников?

- Приходилось. Не уходи от ответа, дорогая! По каким признакам ты определила в Ершове черного мага?

- Какие тебе нужны признаки? - хихикнула Ева. - Рога, что ли? Или копыта? Маги имеют самую обыкновенную внешность.

- И это все? Ершов попал в злодеи благодаря своей обыкновенной внешности?

- Не совсем, - Ева была убеждена в своей правоте. - Понимаешь, он, оказывается, не родной сын Ершовых. Они его из детдома взяли.

Смирнов фыркнул. Неопровержимый довод!

- Ну и что? Детские дома не являются школами магии. Там растут на попечении государства дети-сироты. И то, что человек…

- Он расчищал путь для себя, - горячо перебила сыщика Ева. - Первый, родной ребенок Мавры Ильиничны умер. У-мер! Это тебе о чем-то говорит? И на его место явился Гриша. Потом умирает приемный отец, Александр Ершов. И теперь дошла очередь до приемной матери! Неужели не ясно? Он вырос, заполучил жилье и убирает ненужных свидетелей. Думаешь, легко отправлять магические ритуалы в квартире? Это же всем станет заметно. Письма, восковые фигурки и прочие колдовские атрибуты он подбрасывал матери сам. Она ему не родная, поэтому не жалко. А на Марсике тренировался.

- Шаткая версия, - вздохнул Всеслав. - Неубедительно. Кстати, при чем тут Марсик?

- Это соседкин пес. Женщина уверена, что собаку извели Ершовы. У них глаз нехороший. Сначала Марсик умер, а за ним следом - и приемная мать журналиста. Вот скажи, почему Ершов скрыл, что его взяли из детдома?

- Самолюбивый он. Да и не обязан посвящать каждого встречного в подробности своей личной жизни. Ладно, допустим, ты права. Но зачем Ершову убивать… то есть насылать порчу на других людей? На директрису «Карата», например?

- Тут мотив как на ладони, - заявила Ева. - Корысть! Ему деньги надо зарабатывать? Журналистикой он занимается для отвода глаз. А людей изводит за приличное вознаграждение. Ему говорят, кого желательно сжить со свету, платят, и… остается техническая сторона. Конечно, ему Мавра Ильинична мешала! Видал, сколько она икон в квартире понавешала?

- Что же он теперь не убирает иконы?

Вопрос поставил Еву в тупик. Правда, она быстро нашлась.

- Если Григорий сразу выбросит все вещи покойной матери, это вызовет подозрения! Он потом от них избавится, когда пройдет время.

- С тобой разговаривать - одно удовольствие! - засмеялся сыщик. - За словами в карман ты не лезешь. А чем Ершову мамаша Руднева не угодила? Уж она-то никак не могла быть свидетелем его магических ритуалов. И денег за ее смерть никто платить не стал бы.

- Откуда ты знаешь? Разве ты проверял, существует связь между Ершовым и Рудневой?

- Не смеши меня, - взмолился Смирнов.

Ева обиделась.

- Вот ты хохочешь, а сам понятия не имеешь, как отрабатывать деньги клиента, - сказала она. - Кроме Ершова, у тебя нет ни одного подозреваемого. Сходи в редакцию газеты, где он работает. Наведи справки в детдоме.

- Не творил ли мальчик Гриша чудес? - подхватил ее мысль Славка. - Не было ли у него на теле «числа зверя»? Или родинки в виде пентаграммы?

- Вижу, что твои мысли потекли в правильную сторону, - не осталась в долгу Ева. - Так и действуй.

Смех смехом, а подозреваемых у Всеслава таки не было. Поэтому он отвез Еву на урок испанского, а сам отправился в паспортный стол, изучать факты биографии Григория Ершова. Ничего сверхъестественного сыщик не нашел. Григорий родился в Москве, паспорт получал на фамилию приемных родителей - то есть в документе указывался как Григорий Александрович Ершов. Примерно этого Смирнов и ожидал. А что он ищет? Адрес детского дома, откуда мальчика взяли на воспитание? Зачем? Подобные сведения положено сохранять в тайне, в интересах ребенка и усыновителей.

«Даже если я найду тот детский дом, расследование не продвинется, - подумал Смирнов. - Какой смысл без толку терять время?»

Он решил поехать в редакцию газеты, где работал Ершов. Предварительно позвонив, выяснил, что журналист уехал в командировку и до вечера вряд ли появится. Этого сыщику и надо было.

В редакции Смирнов представился корреспондентом, который пишет криминальные репортажи. Он «интересовался» заметкой Ершова о смерти матери.

- Собираюсь обобщить похожие случаи, - говорил он секретарше, которая отвечала, не отрываясь от клавиатуры компьютера. - С кем мне удобнее побеседовать?

- Главного редактора нет, - пробормотала секретарша. - Ершов дружит с Потехиной, она, наверное, в курсе. Вон ее стол.

Всеслав подошел к длиннолицей, бесцветной особе в очках, с короткой стрижкой торчком. Она внешне напоминала Григория, что их, скорее всего, и объединило. Стол, за которым работала Потехина, отделяли от остального помещения перегородки из пластика.

- Ольга, - коротко представилась она, по-мужски протягивая сыщику руку.

Он легонько пожал ее сухую ладонь. Потехина вопросительно смотрела на него из-за дымчатых стекол в тонкой стальной оправе.

- Я хочу поговорить с вами о Ершове, если можно, конфиденциально.

Она без колебаний кивнула.

- Разумеется.

По-видимому, Ольга изображала из себя деловую женщину - собранную, предельно лаконичную, спартанской закалки. Похоже, она уделяла много внимания спорту, так как ее плечи и руки имели ярко выраженную мускулатуру.

Смирнов начал издалека, с особенностей характера журналиста и влияния некоторых индивидуальных черт личности на творческий процесс. Постепенно он вовлек Потехину в диалог.

- Вы ходите в спортзал? - спросил он, с притворным восхищением любуясь ее телом.

- Я сторонница здорового образа жизни, - оживилась она. - Вот и Гришу пытаюсь приобщить. Иногда мы ходим обедать в индийское кафе, там подают вегетарианские блюда. Он курит, а это очень вредно, и выпивает. Алкоголь ему противопоказан!

- Почему?

- Пьяный, он совершенно перестает контролировать себя - жалуется на судьбу, выворачивает душу наизнанку, может даже расплакаться. Потом засыпает. А когда протрезвеет, ничего не помнит. У Гриши было печальное детство, - вздохнула Потехина. - Он до пяти лет рос в детдоме, а потом его усыновили. Своих настоящих родителей не знает. Уже став взрослым, он хотел выяснить, кто они, почему бросили его. Оказалось, что его просто оставили у двери Дома малютки. Представляете? Гриша принял это очень близко к сердцу, напился, болтал разные глупости.

- А как Ершов относится к людям? - спросил сыщик.

Ольга пожала широкими плечами.

- Нормально. Он себя считает невезучим - едва родился, от него отказались; едва усыновили, приемный отец умер. А с матерью… ну, с Маврой Ильиничной, ему было нелегко. Она ударилась в религию, заставляла Гришу молиться, чуть ли не поклоны бить, стращала грехами и Божьим Судом.

- Ершов много нагрешил?

- Нет, конечно, - улыбнулась Потехина. - Какой из него грешник? Трудяга, бескорыстный до смешного. С женщинами робеет… Чего у Гриши много, так это самолюбия. Гордый он! А гордыня, как известно, тяжкий грех. Другой бы давно пошел, потребовал бы увеличить себе зарплату, а Гриша молчит. Его в командировки чаще других посылают - он тоже молчит. Когда его приемная мать умерла, он ходил сам не свой, но от помощи наотрез отказался. Похоронил Мавру Ильиничну сам, на свои средства.

- Переживал?

- Ужасно, - подтвердила Ольга. - Получается, последний близкий человек ушел. Опять Гриша один на белом свете остался. Он и статью написал о смерти матери от одиночества, от отчаяния. Знаете, когда родни много, этого как-то не замечаешь - бабушки, дедушки, родители, тетки, дядьки, братья, сестры, будто так и надо, так всегда было и будет. Для Гриши снова потерять семью - тяжелейший удар. Он после похорон стал как в воду опущенный. Решил родственников искать.

- Каких родственников? - насторожился Смирнов. - Вы же говорите, его настоящие родители неизвестны.

- Да… Поэтому он искал родственников по линии приемных родителей. Со стороны отца все умерли, а Мавра Ильинична - не москвичка. Я имею в виду, она не в Москве родилась, а где-то в области. Захотелось ему съездить на родину матери - может, там кто отыщется?

- Ну и как, съездил?

Потехина кивнула.

- Ага. Вернулся чернее тучи. Я к нему пристала: что случилось? Он признался, что его последняя надежда не оправдалась и что никого близких у него теперь нет. Мавра Ильинична тоже была одна, как перст.

- Откуда его мать родом, случайно не помните? - спросил Всеслав.

- Зачем вам? - удивилась Потехина.

- Мало ли… вдруг ее смерть связана с прошлым?

Ольга помолчала, глядя на дотошного собеседника.

- Странный у вас интерес, - промолвила она. - К сожалению, я не могу помнить место рождения Мавры Ильиничны, потому что Гриша мне его не называл. Но люди далеко не всегда продолжают жить там же, где родятся. Вот я, например, появилась на свет в Карелии, где служил мой отец. А теперь живу в Москве. Вы серьезно полагаете, что это имеет значение? И потом, неужели через столько лет кто-то приехал сводить счеты с пожилой женщиной?

- Всякое бывает.

- Чего же ждал этот неизвестный злодей?

Смирнов развел руками. Если бы он знал! Пока все вилами по воде писано и не идет дальше предположений.

- Вы бывали в гостях у Ершовых? - спросил он.

- Несколько раз. Религиозной атрибутики у них пруд пруди. Мавра Ильинична произвела на меня двоякое впечатление: с одного боку - набожность, с другого - то ли страх, то ли… недовольство. Как будто она на весь мир сердита. Может, Гриша от нее набрался и жалости к себе, и непонятной обиды? Мавра Ильинична, когда разговаривала, она в глаза не смотрела, все вниз куда-то или в сторону. Гриша объяснял это ее смирением, а мне было не по себе. Сложные они люди, неприкаянные… неустроенные… не знаю, как правильно выразиться.

- А каких-то магических вещей вы у них не видели? Карт, например, или… восковых фигурок?

Сыщик имел скудный запас информации касательно магии.

- Воск у них был и еще ладан, - ответила Потехина. - Свечей много, бутылочек с лампадным маслом. Только магия с религией не сочетается. Верующие люди разве будут такой грех на душу брать?

Она с подозрением уставилась на Всеслава. Что за вопросы он задает?

Дабы перевести ее внимание в другое русло, сыщик заговорил о проблемах журналистики, о последних криминальных новостях, о том, какой опасной порой становится городская жизнь. Он делал Потехиной комплимент за комплиментом и сумел усыпить ее бдительность. Поблагодарил за интересную беседу, напомнил:

- Пусть этот разговор останется между нами. Григорий Ершов - человек щепетильный, когда речь идет о его личной жизни. Правильно я вас понял? Не стоит его будоражить.

Ольга охотно согласилась.

Из редакции Смирнов поехал к ближайшему таксофону и позвонил Ирине Рудневой, назначил ей встречу. Танцовщица пришла с опозданием. Она была безупречно хороша в трауре - черном платье и небрежно повязанном черном кружевном шарфе.

- Садитесь, - предложил сыщик, открывая перед ней дверцу машины. - У меня к вам пара вопросов.

Она села, достала из сумочки носовой платок и принялась нервно комкать его в руках. Глаза красавицы были сухи, щеки горели лихорадочным румянцем.

- Неприятности?

- Свекровь похоронили, - отрывисто сказала она. - Думаете, это удовольствие? Жуткая процедура. Гроб, венки, яма… Пришлось везти тело в Абрамцево, она так хотела.

- Ирина, почему вы пытались убить Загладина?

Она не ожидала этого выпада, поникла, сжалась…

- Убить? Я… не собиралась его убивать, просто… Хотя не буду отпираться - наверное, я хотела его смерти. Он… унижал меня, издевался! Вам не понять.

- Что вы подсыпали ему в кофе? - «дожимал» Смирнов.

- Точно не помню… какие-то снотворные таблетки. Слава богу, Олег не пострадал! Его вырвало, и… в общем, у меня ничего не получилось. Сейчас я даже рада этому. На меня нашло тогда безумие… я хотела покончить не только с ним, но и с собой. - Ирина заплакала, прижимая к лицу скомканный платочек. - Господи! Когда же Загладин уйдет из моей жизни?

- Он уже ушел. Успокойтесь.

Она вытирала слезы, шмыгала носом, и все равно была неотразима. Можно было понять Руднева.

- Знаете, что я вспоминала на кладбище? - танцовщица подняла на Всеслава красные, припухшие глаза. - Свекровь говорила мне, что видела свою смерть…