"Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова" - читать интересную книгу автора (Ю. И. Дружников)

Глава третья. ДРУГИЕ ПОДВИГИ МОРОЗОВА НА БУМАГЕ И В ЖИЗНИ

Литературные источники единодушны в том, что героический период жизни мальчика Морозова начался после доноса на отца. Желание авторов растянуть это время понятно: чем дольше герой совершает подвиги, тем выше его заслуги. В большинстве источников дата суда над Трофимом - и, следовательно, первого подвига Павла - отсутствует. Второе издание Большой советской энциклопедии указывает на 1930 год ("разоблачил своего отца").

Однако следственное дело в"-374 содержит три более весомые даты начала доносительства Морозова. "В ноябре месяце 1931 года выказал своего родного отца". И даже еще точнее: "25 ноября 1931 года Морозов Павел подал заявление следственным органам о том, что его отец..." Там же героический период определяется так: "...на протяжении текущего года...", то есть только 1932 год. Учительница Кабина сказала, что суд над Трофимом был в начале 1932 года.

Наиболее авторитетной для отсчета представляется дата регистрации первого доноса - 25 ноября 1931 года. Тот, кому Павлик донес, оставался в деревне несколько дней. Затем прошло еще трое или четверо суток, пока отца арестовали. Следствие продолжалось три месяца. Трофим жил до суда в деревне еще три дня. Итак, между доносом и судом прошло не менее трех с половиной месяцев. Следовательно, суд состоялся в марте 1932 года. Выходит, героическая деятельность пионера Морозова продолжалась с марта по начало сентября - не более шести месяцев.

К суду в деревне уже знали, кто донес на Трофима. С легкой руки деда юного секретного агента прозвали "Пашка-куманист" (то есть коммунист) и кидали в него камнями. Его ругала и стыдила родня. Дедушка Сергей, с которым до этого жили одной семьей, после суда над сыном Трофимом перестал не только помогать, но и пускать невестку и внука к себе во двор. У отца решением суда конфисковали имущество. Сделали это в старой семье, так как в новой у него ничего не было. Таков был непредвиденный результат доноса: Татьяна с детьми осталась уже совсем нищей. Она вынуждена была зарезать и сдать государству единственного теленка. Детей ей было кормить нечем. Дома стало тяжело.

Авторы с удовольствием сообщают нам подробности нового этапа жизни юного доносчика. Уполномоченного, с которым Павлик имел дело, повысили в должности, и тот уехал. Теперь Морозов целыми днями торчал в сельсовете, слушал о чем там говорят. "Каждый новый приезд работников из района, разговор с ними все больше воодушевлял Павлика Морозова", - писал Соломеин в газете "Всходы коммуны". В книге он отмечал скромность мальчика: "Павлик не понимал еще всей важности своего геройства".

Зато после успешного первого доноса мальчик ощутил себя в новом качестве. Соломеин пишет: "Наутро, по дороге в школу, Павка, проходя мимо двора Кулукановых, услышал какой-то разговор. Он притаился у ворот". Он подслушивал о чем говорят люди, собравшись кучкой, заглядывал в щели, выясняя, что происходит за заборами. "Нынче стены ушатые", - твердил соседям его дед. Дядя Кулуканов называл Павлика "первейшим соглядатаем на селе". Слово "соглядатай" употреблено в Библии. Оно означает не просто добровольного доносителя, но человека, который выполняет поручения.

Разумеется, мальчиком руководили взрослые, он оказывался пешкой в играх личных и политических. Сперва в конфликте матери с отцом, потом - деда и родных с матерью, наконец - крестьян с советской властью. Но если верить сочинениям советских авторов, он был не пассивной пешкой: он сам хотел делать ходы.

Уполномоченные в деревне что-то искали. "Павлик-активист тут как тут на страже интересов соввласти, он донес об этом", - говорил на суде Урин, представитель Уральского обкома комсомола. Павлик появлялся на обысках первым, как и полагалось наводчику. "Его глаза - как стрелы", - писал поэт Боровин. "И когда дед Паши, Сергей Морозов, укрыл кулацкое имущество, писал корреспондент газеты "Уральский рабочий" Мор, - Паша побежал в сельсовет и разоблачил деда".

В деревне начали распространять облигации госзайма, которые никто не хотел покупать. Павел якобы пошел по избам и не уходил, пока не брали. А так как крестьяне его боялись и не хотели связываться, то подписывались на заем. После каждой успешной операции "Павлик чувствовал себя на седьмом небе", добавляет Соломеин в книге "Павка-коммунист". "Павлушка еще больше начинал работать", - написано в Бюллетене ТАСС.

Не зная, что писать об убитом вместе с Павликом Феде, авторы сделали и его соглядатаем. "Паш, а Паш, а я тоже не спал, - раздался шепоток Феди. Тихо! - предупредил Павлик Федю. - Завтра поговорим". Если брат Федя помогал Павлику в работе, становится мотивированней и его убийство вместе с братом. Федор и раньше охотно доносил матери на отца - где и с кем он проводит время, и, по мнению Смирнова и Губарева, мать поощряла Федора в этих делах. Теперь Павлик использует Федора как личного осведомителя для мелких поручений. К Павлу в деревне относились с подозрением, мужики умолкали, когда он подходил, а через восьмилетнего Федора легче было узнать, где что творится. Федор исправно доносил брату, а тот дальше - властям.

Ночью, когда Кулуканов прятал хлеб, чтобы не отобрали, Павлик шмыгнул к двери, Федор с ним. Он помог определять по теням, что за люди и куда прятали хлеб. На этот раз, если довериться фантазии нескольких сочинителей, Павлик облек Федора особым доверием: донесли они вместе. Днем к Кулуканову, крестному отцу Павла, явились вооруженные люди, яму раскопали, хлеб вывезли.

В книгах читаем, что Павел выполнял государственную задачу: выявлял в деревне кулаков. Сложность состоит в том, что критериев, кого считать бедным, а кого кулаком, в те годы не было. Судя по газетам тех лет, число кулаков увеличивалось день ото дня. И чем больше Павлик доносил, тем больше доносов требовалось.

Учительницу также обязали участвовать в этой политической кампании. Дети наивнее, чем их родители, и у них можно выпытать, что происходит дома. "Районное руководство поручило через детей выяснять, кто сколько прячет хлеба", - рассказывает учительница Кабина. В Тавдинском музее хранятся воспоминания одноклассницы Павлика Морозова Анастасии Ермаковой: "Под руководством нашей любимой учительницы Зои Кабиной и Павлика мы узнавали, кто и где прячет хлеб".

Учительница получала от уполномоченного список "на выявление". Это был прикидочный список: кто, по данным, поступившим через осведомителей, а также по подозрению районного руководства, мог прятать зерно. Учительница спрашивала детей на уроках, просила выяснить и ей сообщить. Не все дети соглашались, но Павлик всегда сообщал больше других.

Юному доносчику становилось известно и многое другое, например, что Кузька Силин и Петька Саков накануне выборов выбили стекла в сельсовете, а в избе-читальне расстреливали из рогаток портреты вождей. Имеются строки, записанные со слов односельчан и учительницы, что Павлик провоцировал детей доносить на своих родителей ему.

Авторы книг о Павлике Морозове изобретали новые и новые способы доносов для своего героя. Так, Павлик якобы предложил друзьям доносить коллективно. Повесить ночью плакаты на воротах: "Здесь живет злостный зажимщик хлеба такой-то". Где вешать, указывал он сам. Заодно мальчик отмечал, зачем люди собираются, где молятся, что поют. На собрании в школе, пишет журналист Смирнов, Павлик говорил: "Мы сами знаем, наверное, все кулацкие ямки. А молчим. Как воды в рот набрали". - "А что же мы должны делать?" - спросил Яша Коваленко. "А вот хоть ямки показывать. Узнал, где хлеб зарывают, приметил - сообщай мне или прямо председателю сельсовета". Миша Книга сказал Павлу, что мать велела ему переписать "святое письмо". "Ты скажи ей, перепишу, мол, - посоветовал Павка, - а письмо это отдай мне". Это рассказывает Соломеин. Дети колебались, некоторые советовались с родителями и отказывались доносить, другие из страха соглашались. Жители деревни отвечали школьникам-доносчикам ненавистью. Их били, на них натравливали собак, гоняли палками. Позже в статьях и книгах это стало называться "разгорающейся классовой борьбой в деревне".

Павел ходил под заборами, разведывал, кто что несет, где кладет, с кем делит. Он уже, если верить Соломеину, и уполномоченным недоволен: "Приезжал какой-то Светлов, наделал перегибов и сбежал". (Светлов - имя тоже вымышленное.) Мальчик решает писать сообщения, минуя деревенского уполномоченного, прямо в район.

Его отговаривали, предупреждали. Из соседней деревни приехал дядя Иван, брат Трофима, кандидат в члены партии, пытался поговорить с Павликом: "Погубил отца, теперь хочешь погубить дядю и деда. Зачем сказал, что они рожь увезли и разделили? Зачем не держишь свой долгий язык за зубами?". Ему делали мелкие гадости: то в котелок с ухой соли насыпят, то головешкой тлеющей ткнут, то водой обольют, чтобы попугать.

Его стали звать "краснотряпочником", "краснодранцем", а его мать "вшивой комиссаршей". Павлик держал в руках деревню, и, по версии Соломеина, мать его поощряла. Утром она сказала Павлу: "У Силина картошку нагребают... На базар повезут...". Павел пошел в школу и по дороге заглянул к уполномоченной, донес на своего дядю. Уполномоченной в деревне тогда была Марина Янковская, носившая мужскую одежду, сапоги, пистолет. Она явилась к Силину с обыском. Все, что было, отобрали и вывезли на четырех подводах. А вот рукописная запись показаний очевидцев, сделанная Соломеиным: "Жена Силина сообщила по секрету Татьяне, что на возу картошка приготовлена для продажи. Как узнал Пашка, не утерпел, побежал к уполномоченному. "Тут картошку кулаки продают, а вы шляпите... Хлеб прятают... Вот мой дядя Арсюха Силин сегодня ночью..." Часов в десять к Силину пришли с обыском... Силин закричал: "Не разрешаю!.." "А мы и без разрешения поищем", - сказала молодая женщина, уполномоченная райисполкома. "Не пущу!" - заорал Силин и стукнул ее по лицу. Она упала. Ванька Потупчик уже шарил под крышей... Через час увезли два воза пшеницы и воз кож и овчин".

Мать знала о деятельности старшего сына - в этом нет сомнения. В протоколе допроса от 11 сентября 1932 года читаем: "Мой сын Павел, что бы только ни увидел или услышал про эту кулацкую шайку, он всегда доносил в сельсовет и другие организации..." Она не только поощряла его, но и доносила сама. В приговоре суда об убийстве Павлика говорится: "О краже Кулукановым снопов Павел сказал своей матери, а последняя заявила сельсовету".

Угрозы только распаляли Павлика. "Он, - гордо написано в книге поэта Боровина, - не щадил и не боялся никого". В деревне все давно перероднились, а сверху требовали делить народ на классы, на своих и врагов. Для него этой трудности не существовало: никаких личных симпатий, все были врагами. И чем больше ненавидела его деревня, тем чаще ходил он к уполномоченному, который записывал, поощрял, принимал меры.

Павлик начал собирать информацию на тех, у кого было оружие. Охотились в деревне многие, и никогда это не запрещалось. Он узнавал не только у кого есть ружья, но и у кого они заряжены. "Паша сам проводил милиционера Титова до шатраковского дома, - писал в книге Яковлев. "Ищите на чердаке ружье или под печкой". И правда, через двадцать минут милиционер вышел на улицу с ружьем". На кого же в самом деле Морозов донес, что есть ружье, не ясно. По разным протоколам допросов - на разных лиц и даже... на группу классовых врагов с ружьями.

Герасимовцы не хотели вступать в колхоз. Старые люди говорили: кто вступит, тот лишится благословения Господня. Чтобы загнать людей в колхоз, весной в деревню приехала целая бригада. "На собранье, - рассказывали Соломеину очевидцы, - долго агитировали председатель сельсовета и особенно уполномоченный райкома. Молчали герасимовцы. Ни за, ни против". В прессе к этому присочиняется следующее: вдруг встает Павлик Морозов и начинает указывать на крестьян, у которых остался хлеб. "Уполномоченный что-то быстро записывал в карманную книжку и одобрительно улыбался", - пишет в книге журналист Смирнов. В газете "Пионерская правда" он же добавляет подробности: "А рука Павлика продолжает гулять по головам мужиков: "У тебя есть хлеб. У тебя", - как приговор, чеканит слова Павлик. Из стороны в сторону он протягивает свою маленькую, еще детскую, но твердую и мужественную руку и разоблачает всех, кто является врагом советской власти". Чувство меры явно изменяет верноподданному автору: речь-то идет все-таки о ребенке!

Павел уже открыто следит за всеми. В школу ходить перестал, некогда. В деревню приезжали из леса ссыльные кубанцы поменять оставшиеся вещи на хлеб. Если мальчик узнавал, где они остановились, сразу спешил заявить. Павлик пытался сам разыскивать бежавших ссыльных, чтобы сообщить о них. Что в этих сообщениях имеет хоть каплю истины, вряд ли удастся установить. В книге писателя Яковлева говорится: так и надо учиться коммунизму. И Павлик учился. Как говорит поэт Боровин, защищая коммунизм от врагов, "их сумел он донага раскрыть".

В речи на суде, опубликованной в газете "Тавдинский рабочий" 30 ноября 1932 года, обвинитель журналист Смирнов так сформулировл список жертв Морозова: "Павлик не щадит никого... Попался отец - Павлик выдал его. Попался дед - Павлик выдал его. Укрыл кулак Шатраков оружие - Павлик разоблачил его. Спекулировал Силин - Павлик вывел его на светлую воду. Павлика вырастила и воспитала пионерская организация". "Пионерская правда" добавила в эту речь Смирнова о Павлике заключительную мысль: "Из него рос недюжинный большевик". Весь этот абзац Соломеин переписал в свою книгу "В кулацком гнезде" без ссылки на автора.

Деревня бурлила. Семя доносительства проросло и дало плоды. Соседи указывали на соседей, спеша опередить чужие доносы. Поняв, что с мальчиком совладать невозможно и, согласно литературным версиям, кроме как на самосуд рассчитывать не на что, деревня снова возвращается к вопросу о том, как от него избавиться. Писатель Яковлев посвятил этому в книге целую главу, назвав ее "Четыре покушения".

Павла пытались утопить, он выплыл. Мать побежала жаловаться милиционеру, но тот уехал в район. По ночам им стучали в дверь, пугали. Павлик оказался не трусливого десятка. Он ругал мать за то, что не разбудила его, когда ломились в дверь: он бы вышел и посмотрел, кто приходил. Продолжать доносить, когда уже известно, кто сие делает, и когда угрожают не это ли, согласно советскому автору, подлинная смелость?! Двоюродный брат Данила избил его палкой. Павел донес на Данилу. Услышал, что дядя спрятал в соседней деревне ходок (то есть воз) хлеба - донес на дядю. Но вот что записано в блокноте Соломеина: "Ходок не нашли".

Донос на дядю Арсения Кулуканова, по мнению авторов, был последней каплей, переполнившей чашу терпения. Бабушка Ксения, написано в книгах о Павлике, жалела, что не утопили внука. Дед Сергей сущность вопроса сформулировал в книге Яковлева так: "В Пашке - все зло. Маленький, он такой вредный, а вырастет - он нас живьем слопает. Вона, вся советская жизнь такая, как Пашка..." Вечером накануне убийства, по словам Татьяны Морозовой, двоюродный брат Данила сказал Павлу: "Последние дни живешь". Отсюда логически проистекает убийство и вина убийц.

А теперь скажем, что реальная картина была весьма далека от сочиненной авторами, которые описывали подвиги Павлика Морозова. Вот что утверждают очевидцы. "Все это раздуто, - сказал нам одноклассник Морозова Дмитрий Прокопенко. - Павлик хулиганил, и все. Доносить - это, знаете, серьезная работа. А он был так, гнида, мелкий пакостник". Учительница Зоя Кабина в одной из наших бесед подвела итог: "Павлик донес на отца, а, в сущности, больше ничего не сделал, за колхоз он не ратовал, да и не понимал он ничего".

Двоюродный брат Павлика Иван Потупчик заявил: "Серьезно можно говорить только о донесении Павлика на отца, а все остальное было прибавлено впоследствии для красоты". Родственник матери Павлика крестьянин Лазарь Байдаков разделил эту точку зрения: "Сам-то мальчик никакой роли не играл, это просто несерьезно. Ну, а для чего это все делали, вам видней".

Заметим, однако, что от хулиганства и пакостей юного осведомителя, даже если имеется с три короба преувеличений, страдали реальные люди. Факт остается фактом: Морозов доносил, и тут советская пропаганда не лжет. Между прочим, в 1918 году Ленин, обсуждая функции ЧК, предложил "карать расстрелом за ложные доносы". Доносы Павлика были ложными, и можно считать убийство его выполнением ленинского указания. На деле ложные доносы необходимы советской власти, чтобы постоянно держать в страхе всех. Но вот что примечательно: согласно той же официальной трактовке, убит мальчик был не за доносы.

Дедушку, бабушку, брата и дядю Павлика расстреляли по печально знаменитой статье 58.8. Заглянем в Уголовный кодекс РСФСР 1927 года, который тогда действовал. Статья 58.8 наказывает за "Совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций".

Представитель советской власти - это, очевидно, лицо, которое состоит на службе в какой-нибудь советской организации и облечено хоть какими-нибудь полномочиями. На службе Павлик Морозов не состоял и никаких полномочий не мог иметь. Но следствие, суд и пресса утверждали, что он был пионером, то есть представителем революционной организации, и был убит именно за то, что он был пионером. Так ли это было? Ответ на вопрос имеет не только юридическое значение. Это - точка опоры всей концепции о герое-пионере.