"Новеллы моей жизни. Том 2" - читать интересную книгу автора (Сац Наталья Ильинична)Студентка-заочницаМосква всегда в сердце — думаю, так чувствуют все коренные москвичи. Однажды после неудачного концерта в Филармонии разговорилась с одним дирижером, которого встречала еще в Москве: — Не сердитесь за правду. Вы сегодня бездушно дирижировали. Он ответил с некоторой даже бравадой: — Лучше вас знаю, но заметили это немногие. Меня здесь как-то развезло. Все безразлично. Не Москва! Я возразила ему: — А мне кажется, что москвич должен оставаться в своих требованиях к себе везде москвичом, носить Москву в себе самом. Интересно, что этот разговор на него подействовал. Он сам мне потом об этом сказал. Но я говорила тогда не только с ним, а и с собой. Когда жизнь моя снова понемногу стала входить в нормальное русло, я часто, очень часто стала видеть сон, будто я снова сижу за партой, выполняю задания учителей… И вот сейчас, в Казахстане, когда за свою любимую работу в театре не только снова получила радость ощущения крыльев за спиной, но еще и многие награды — орден, медаль, именные золотые часы от Верховного Совета Казахской ССР, множество почетных грамот от разных организаций, — возмечтала учиться. Учиться систематически, по программе, учиться в родной Москве. Сказано — сделано. Вступительные экзамены на заочное отделение театроведческого факультета Государственного института театрального искусства имени А. В. Луначарского сдала хорошо — студентка! Два раза в год на две недели езжу в Москву на экзаменационные сессии, просиживаю в библиотеках, пишу за учебным столом, сдаю экзамены и зачеты. Теперь мы учимся все трое — Руся кончает школу и посещает студийные занятия у нас в театре, Адриан — студент-заочник литературного факультета Алма-Атинского университета. ГИТИС я полюбила. Он снова протягивает нити от Москвы «сегодня» ко мне. Жизнь идет вперед. Дживелегов — это целая поэма. Седовласый красавец, человек эпохи Возрождения. Когда видишь его — где-то на втором плане ощущаешь площадь Святого Марка, Дворец дожей, мост Риальто, собор Святого Петра, фрески, Рафаэля, скульптуры Микеланджело… Как весело-заразительны его знания, алмазные россыпи! У него вьющиеся густые волосы и бородка, кажется, он весь увит листвой винограда, и общение с ним, когда сдаешь ему зачет или экзамен, — вкушение радости жизни. Когда отвечаешь Бояджиеву — всегда дрожишь. Он несколько снисходительно высокомерен. Ничего, мне его интонация полезна — тянет меня и на большее. Мокульский сперва показался мне чуть ироничным. Ну что ж — ученый высокого ранга! Кстати, в двадцатые годы, когда он был совсем молод и сотрудничал в «Ленинградской правде», он написал чудесную статью о моем гастрольном спектакле. Мокульский очень удивился, что я пришла сдавать ему зачет. Но ирония непонимания разнообразия моих ситуаций сменилась желанием дать мне как можно больше знаний о театре древних. Его рассказы о театрах Греции и Рима лично мне останавливали на два-три часа сдачу зачетов другими. Студенты театроведческого факультета не уставали восхищаться профессором западноевропейской литературы Александром Сергеевичем Полем. Он был влюблен в театр, в мировую культуру и немного — во всех нас, когда ощущал, что прочитанное на лекциях ответно творчески затрепетало внутри его учеников. Когда мне «достался» Байрон и Александр Сергеевич попросил меня сказать в нескольких словах, за что я люблю Байрона, я ответила: — За то, что у всех его героев, даже у самых озлобленных, даже у пиратов, есть своя лампада, есть светильник любви. «Не все я в мире ненавидел, не все я в мире презирал», — сказал даже лермонтовский Демон — такой родственный Байрону «дух». Александр Сергеевич поднял бровь, вытащил из кармана записную книжечку и эти мои слова записал. Они ему понравились. Но на другом экзамене он был мной недоволен. Меньше всего я этого ждала. Шекспира знаю, люблю, но разве угадаешь когда-нибудь, как поставит вопрос Александр Сергеевич?! Сперва он вспомнил мою постановку «Двенадцатой ночи» в Алма-Ате. Он знал ее по рассказам «тех, кому верил». Я была радостно смущена. Но зазвучал вопрос: — Что вы думаете о Дездемоне? Какой актрисе по творческим данным вы бы поручили эту роль, если бы ставили «Отелло»? Я ответила: — Молодой, обаятельной, способной нести чистоту души, скромность. Александр Сергеевич сдвинул брови: — Значит, и вы считаете, что это «голубая роль», что Дездемона должна быть просто мила? Я как— то растерялась: образ Дездемоны никогда не будил во мне творческих раздумий. Александр Сергеевич вдруг превратился в моего горячего оппонента: — Дездемона — героиня, девушка яркой индивидуальности, огромной воли, умеющая идти наперекор всем и вся, чтобы сохранить того, в кого она поверила, порвать со всеми и всем, кто хочет помешать ей идти избранным ею путем. Она молода, прелестна, отец не надышится на нее, от молодых красивых женихов нет отбоя, и вдруг — человек, старше ее, чернокожий, заполнил ее сердце и мысли. Дездемона должна порвать со всем привычным, так полюбить, так поверить, как может только исключительная натура. Скольким надо пренебречь, чтобы захотеть соединить свою молодую цветущую жизнь с мавром Отелло! Дорогой, любимый мой профессор этими словами дал толчок моему воображению, не только усилив понимание трагедии Отелло, ее коллизий во всей динамике развития фактов и действия, но он дал мне «другой глаз» для восприятия очень многого в жизни, изъял право присоединяться бездушно к «проторенным взглядам» в искусстве. |
||
|