"Живописец" - читать интересную книгу автора (Орбенина Наталия)

Глава шестая

– Вы, милая, совсем с лица спали, – с сожалением произнесла Аглая Францевна, бросив на девушку быстрый оценивающий взгляд. – Так нельзя, дружок, вы уморите себя!

– Мне теперь все равно, – уныло ответила Маша.

– Простите, мои слова могут показаться вам неуместным морализаторством, но ведь вы не одна на свете, ваша жизнь тесно связана с жизнью вашей матери, которая души в вас не чает.

– Вот мы с маменькой и будем теперь вдвоем дни коротать. – Маше не хотелось продолжать разговор. Ах, если бы не досадная встреча, она ни за что бы не села в коляску и тем более не стала бы обсуждать с баронессой свое нынешнее положение. И что ей за дело до этого?

– Не знаю, вправе ли я, – мягко продолжала собеседница, делая вид, что не понимает Машиного нежелания быть откровенной, – могу ли я сказать вам теперь?

Девушка насторожилась. Лицо баронессы выражало сомнение и нерешительность.

– Впрочем, я думаю, что поступлю правильно, сказав вам именно теперь. Ваша мать тяжело больна, она нуждается в лечении и отдыхе, ей необходим покой, уход и свежий воздух. Оставаться летом в Петербурге совершенно невозможно, ее легкие в критическом состоянии, и, если не принять спешных мер, все может закончиться трагически, а вы, бедное мое дитя, в одночасье окажетесь не только соломенной вдовой, но и сиротой!

Маша была совершенно сбита с толку.

– Бог мой, с чего вы взяли? Мама никогда ничего мне не говорила, я не замечала никакого серьезного недомогания, она не жаловалась в последнее время.

– Вот именно, в последнее время, а ведь раньше, еще при жизни вашего отца, она сильно хворала, только вы были малы и не понимали, что происходит. А потом, видимо, болезнь отступила, притаилась, да не ушла, и грянула именно теперь. Известное дело, пришла беда – отворяй ворота!

– Но откуда это известно вам, если даже мне она ничего не говорила?

– Покуда вы пребывали в беспамятстве, мы провели с вашей матушкой немало времени. Елизавета Дмитриевна, может, и мне бы ничего не сказала, да только ваше состояние побудило ее признаться мне. Она не знала, где взять деньги на лечение, если вы всерьез разболеетесь, ведь у нее не было нужной суммы, чтобы поехать на воды или вновь пройти полный курс лечения, который в свое время ей так помог. Конечно, нет ничего удивительного, что и теперь ваша мать ничего вам не скажет, до того ли вам?!

– О нет! – Маша застонала и откинулась на спинку сиденья.

Лошади бежали легкой рысью, коляска мерно покачивалась на хороших английских рессорах. Баронесса жила в столице на широкую ногу. Аглая Францевна внимательно поглядывала на Машу. Несчастная, измученная горем девушка, казалось, зажмурилась, пытаясь по-детски защититься от этого жестокого мира, от судьбы, наносящей безжалостные удары! Наконец веки с усилием разомкнулись.

– Как страшно! Я не переживу еще одной потери! Что теперь делать? Что говорят доктора?

– Только одно! Покинуть город с его грязным пыльным воздухом и отправиться на все лето туда, где сама природа лечит.

– Но куда же нам ехать, если в этом году мы даже дачу не могли снять?

– Дача – это не выход. Какой прок от жалкого домишки, комнаток, перегороженных дощатыми стенками, убогого неустроенного быта, сырости. Я предлагаю вам поехать с нами на все лето в наше финское имение. Там комфорт, прекрасные условия, вы проведете время среди божественной природы, чистейшего воздуха, вблизи моря. Вероятно, вы знаете, что многие состоятельные люди проводят лето в Финляндии. Там чудесный здоровый климат, способствующий избавлению от многих недугов.

– Как вы добры! – Маша всплеснула руками. – Для мамы это просто спасение!

– Но есть одно обстоятельство, – баронесса сделала паузу, – надобно ехать немедля, наши с сыном дела не требуют отлагательств.

– Но что мне делать? – Девушка бессильно уронила руки на колени. – Я должна дождаться похорон Миши, выразить соболезнование Коловым, а ведь они еще ничего не знают, я не была у них.

– Дитя, – Аглая Францевна слегка приобняла Машу, – у моряков одна могила – море. Вы можете написать им, может быть, для вас это будет проще. Впрочем, я не настаиваю. Завтра же мы с Генрихом уезжаем и, вероятно, очень долго не появимся в столице.

Маша колебалась. Она понимала, что нельзя упустить такой шанс, ведь матери необходимо лечение. Казалось, чего проще, приехать попозже, но где взять деньги на переезд? Что важнее: заботиться о живых или блюсти память мертвых? Однако не повидать Коловых именно теперь – немыслимо, как ей потом смотреть им в глаза? Впрочем, теперь, когда Миши нет, вряд ли они будут видеться!

Маша опустила голову, и баронесса поняла, что девушка приняла трудное для себя решение.

– Я знала, что вы любящая дочь! – с чувством произнесла баронесса. – Уверена, что Елизавета Дмитриевна оценит ваш шаг!

Стрельникова и впрямь обрадовалась, хотя, как показалось Маше, поначалу мать несказанно удивилась, узнав, что уже завтра они едут в Финляндию.

– Мама, почему ты скрывала от меня правду о своем здоровье? – укорила дочь Елизавету Дмитриевну.

– Что толку было говорить тебе о моих недугах, денег на лечение все равно нет! – Мать развела руки. – Спасибо баронессе Корхонэн, благодетельнице, без нее совсем бы пропали!

Маша внимательно посмотрела на мать. Что-то неискреннее промелькнуло в последних словах или взгляде Стрельниковой, но Маша не могла понять что. Елизавета Дмитриевна, как ей показалось, даже смутилась и отвела глаза. Наверное, ей неловко принимать помощь от богатой приятельницы, решила дочь.

Как иногда стремительно меняется жизнь. Еще вчера Маша лежала убитая горем, ей не хотелось жить. Тесная квартирка. Семейство Коловых, которое так и не стало ее новой родней. Непроходящее ощущение горя, пустоты бытия. И вдруг шумный и пыльный Петербург остался позади, таможня в Валкеасаари на границе Великого княжества Финляндского обозначила рубеж в жизни Маши Стрельниковой. Боль постепенно утихала, уступая место тихой печали. Родовой дом Корхонэнов был построен еще в средние века при шведских рыцарях. Тогда еще Выборгская земля, Терра Вибургенсис, принадлежала Шведскому королевству. На оконечности мызы, глубоко вдающейся в Финский залив, среди огромных сосен, гранитных глыб и скал, белого песка, притаился этот дом. Его мощный фундамент был сооружен из больших серых неотесанных валунов. Высокая двускатная крыша гордо красовалась среди могучих елей. Само здание много раз перестраивалось и достраивалось в соответствии со вкусами следующих поколений владельцев. Особой архитектурной изысканностью оно не отличалось, но поражало основательностью, мощью. Суровость внешнего облика дома скрашивалась легкой летней верандой, цветными стеклами, оранжереей, наполненной экзотическими растениями. По усадьбе были разбросаны затейливые беседки, скамейки, приземистые хозяйственные постройки. Мыза, врезавшаяся в залив, как бы притягивала россыпь островов. На ближайшем острове, куда был переброшен изогнутый мост, заботливые хозяева высадили плодовые деревья и кусты, которые, несмотря на суровый климат, прижились и понемногу плодоносили.

Комнаты дома были обставлены с большим вкусом и обстоятельностью. Старинная темная мебель, охотничьи трофеи – лосиные головы с ветвистыми рогами и медвежьи шкуры с оскаленными мордами, картины в пудовых рамах, неподъемные бронзовые канделябры, тяжелые бархатные занавеси на окнах и дверных проемах, скрипучие лестницы с отполированными за века перилами, огромные высокие постели с невесомыми перинами, разнообразное столовое серебро, переливающийся хрусталь, немногочисленная вышколенная прислуга, быстро и молча выполнявшая любое приказание, – все это великолепие привело Машу в величайшее замешательство.

В книгах ей приходилось читать о старинных аристократических домах, изысканной роскоши, трепетном сохранении вековых семейных традиций, но она и представить не могла, что ей доведется увидеть это наяву. К своему стыду, она должна была признать, что ее все это ужасно нравилось. Хотя перед отъездом Маша дала себе слово, что будет по-прежнему нести свой крест, отрекаясь от любых развлечений.

– Вас заинтересовали наши фамильные портреты? Тут несколько поколений Корхонэнов! – с гордостью произнесла хозяйка дома. – Этот кисти Финберга, а этот принадлежит самому Экману, отцу финской живописи.

Маше ничего не говорили незнакомые финские фамилии, но она вежливо продолжала изучать полотна на стенах. Особенно ей понравился парный портрет высокого молодого мужчины в охотничьем костюме и маленькой невыразимо прелестной женщины в шляпке с пестрым пером. Мужчина был широкоплеч, с резкими чертами лица, сердитым взглядом, а женщина – трепетная, точно птичка, пойманная суровой рукой охотника. Маша пригляделась. Господи, так это же баронесса!

– Да, вы угадали. Это мы с супругом вскоре после нашей свадьбы. Давно это было!

Маша хотела было спросить о покойном бароне, но хозяйка уже увлекла ее дальше. В доме было множество картин. Восхитительные романтические финские пейзажи Холмберга, сентиментальные идиллические виды братьев фон Райт.

– У вас здесь просто музей! – восхитилась гостья.

– Генрих любит искусство и сам немного занимается живописью.

– Генрих Теодорович рисует?

– Да, немного. Он брал уроки рисования, хотя в основном мой сын – самоучка. Но увлечение живописью – его тайна! Он сам, если захочет, расскажет вам об этом и, быть может, покажет свои работы!

Девушку захватила атмосфера старого дома, затерянного в глуши. Оторванность от большого города, это обступавшее мызу холодное море, голые скалы – произвели на нее неизгладимое впечатление. Вокруг простирались глухие леса. Вековые ели, огромные папоротники, валуны, невесть откуда взявшиеся посреди леса, словно их ненароком обронил какой-то гигант.

Хозяева окружили гостей необычайным вниманием. Каждой из них было отведено по отдельной комнате с огромной кроватью и бельем с вышитыми монограммами. Для Елизаветы Дмитриевны раз в неделю специально доставляли из источника минеральную воду, которая, как считалось, прекрасно влияет на ослабленное здоровье. Хозяйка дома каждый день лично приносила в комнаты гостей свежие цветы из оранжереи, а также графины с прохладительными напитками, столь необходимыми в жаркую пору. Маша и мать совершали прогулки и, если позволяла погода, посещали соседние острова. Молодой барон часто сопровождал дам, хотя, по собственному признанию, прогулок не любил. Обычно Генрих сидел на веслах, и всякий раз, когда они находились рядом, Маша чувствовала его нарастающее внутреннее напряжение. Она, конечно, отдавала себе отчет в том, что нравится Корхонэну, но в ее обугленной страданием душе не было места для нового чувства. Не приживется побег на выжженной почве.