"Сказочник" - читать интересную книгу автора (Орбенина Наталия)

Глава третья

Столица встретила юную провинциалку громадинами дворцов, фонарями на улицах, бескрайней широтой проспектов, по которым мчались лихачи, и под их стремительными полозьями скрипел снег. Над замерзшей Невой сверкал шпиль Петропавловской крепости. По тротуарам двигалась нарядная публика, дамы кутались в меха, спешили конторские служащие, чиновники. Магазины и лавки ломились от товаров. Сновали приказчики, мальчишки – разносчики газет, торговцы вразнос. Голова закружилась от впечатлений, от многолюдья и многоголосья.

Большой дом Толкушиных на Сергиевской улице поразил Софью пышностью и нарочитой броскостью обстановки. Тут теснилась и тяжелая мебель красного дерева, так любимая прежним поколением семьи, и новая, более легкая, на тонких ножках с гнутыми спинками из светлого дерева. Великолепные комоды, столы и столики, буфеты и многочисленные стулья вперемежку с диванами и креслами, зеркала в бронзовых рамах, огромные кадки с комнатными растениями. Все это обступило Соню, надвинувшись со всех сторон. Она неловко стояла посреди комнаты, не решаясь присесть ни на стул, ни на диван, обтянутый тканью с яркими набивными цветами. Эти цветы показались гостье такими яркими на фоне рядом стоящей прочей мебели, что хотелось зажмуриться. Хозяйка со смущенной улыбкой провела гостью по парадным комнатам: она почувствовала, что убранство ее дома неприятно поразило подругу, но не могла понять, что именно нехорошо. Спросить не решилась, а гостья, разумеется, поспешила придать своему лицу соответствующее выражение, чтобы не обидеть хозяйку. Ангелина Петровна вывела Соню во двор, пройдя через который, они очутились в маленьком уютном флигеле. В этом небольшом домике, напоминавшем ей собственный дом в Эн-ске, Соня и поселилась вместе с нянькой и ее мужем. В тот же день произошло знакомство с остальными членами семьи Толкушиных. Первым перед гостьей предстал маленький Гриша. Кудрявый веселый мальчик приглянулся девушке, и между ними тотчас же установилась дружба. Но вот с его отцом Тимофеем Григорьевичем не получилось ни дружбы, ни даже видимости дружеской приязни. Не заладились отношения сразу же, с первого мгновения.

«Какой грубый, неделикатный, резкий» – таковы были впечатления девушки от хозяина дома. Высокий, с громким голосом, порывистыми движениями, он испугал ее. Ей захотелось сжаться и сделаться невидимой в тот момент, когда он впервые уставился на нее.

«А это что еще за курица?» – говорил его взгляд.

– А, вот, значит, наша учительница прибыла! – насмешливо приветствовал Толкушин гостью. – Что ж, рады, милости просим. Мне давно любопытно было на вас поглядеть, что же это за девица такая, которая на каждый вопрос моей супруги имеет ответ.

– Надеюсь, ваше любопытство удовлетворено, – спокойно и с достоинством ответила Софья, хотя видимость спокойствия и самообладания далась ей с трудом.

– Отчасти, – усмешка не сходила с уст Толкушина. – Я, признаться, ожидал более яркого оперения чудесной жар-птицы.

– Яркость перьев не всегда подразумевает чудного голоса. Вот павлины: какое чудесное оперение, а пенье – сущая насмешка. В то время как скромный серый соловушка заливается ангельским голосом. Не так ли? – Соня совсем оправилась от смущения и спокойно смотрела Толкушину в лицо.

Широкие изогнутые брови, складка между ними, резкие очертания рта, массивный подбородок. Несомненно, Тимофея Толкушина можно было назвать привлекательным мужчиной. Только сердитое выражение глаз и постоянная усмешка, которая кривила полные губы, портили эту привлекательность.

– Полно вам, – поспешила вмешаться Ангелина Петровна. – Вечно вы за свое! Вы уж простите его, Софья Алексеевна! Это он не со зла, это он всегда насмешничает! Особливо когда ему новый, незнакомый человек на зуб попадает!

– Сдается мне, что наша гостья являет собой образчик высокого ума, а также острого языка. Чему вам, моя дорогая, неплохо бы и поучиться! – промолвил супруг и зажег папиросу.

Ангелина Петровна порозовела от неловкости за бестактность мужа и поспешила пригласить гостью к столу. К обеду вышла и Устинья Власьевна Толкушина. Полная, грузная старуха с одутловатым лицом, в широком платье и старомодном чепце, она всем своим видом давала понять, что присутствие в доме посторонних людей ей не по душе и что затея с ученьем снохи тоже баловство и суета. Смешно замужней женщине, матери семейства, чему-то там учиться. А уж коли мужу не можешь угодить, так тут ученьем не поможешь. Где тут угнаться за этими расфуфыренными дамочками. И путаться с ними – сущий грех. И театр этот – бесовщина… И прочая, прочая, прочая…

Слушая это брюзжание, Софья про себя изумлялась, как подобное можно терпеть день ото дня и при этом не растерять любви к дому, к мужу, оставаться приветливой и жизнерадостной, какой казалась Ангелина Петровна. Да к тому же как можно так откровенно помыкать невесткой, словно она бесприданница, нищенка, взятая из милости?

Семейный обед оставил много впечатлений. Собираясь ко сну в своем флигельке, Соня подробно описывала Матрене всех членов семейства и их взаимоотношения. Матрена расчесывала волосы барышни и охала:

– Вот ведь как! Ну надо же! Тимофей Толкушин как в силу вошел! А ведь поначалу он в дом Межениных чуть ли не на полусогнутых ногах входил, трепетал от почтения к их богатству!

А теперь, поди-ка ты, Ангелиной Петровной помыкает! А сами-то они, Толкушины, знаем, знаем, из какой тьмы египетской вылезли! Да! Вот оно, богатство-то! А ведь какие посулы делал, когда в женихах ходил, все о любви толковал.

– А тебе откуда знать про это? – улыбнулась Соня.

Можно было и не спрашивать. Нянька все про всех в городе знала, большая любительница досужих разговоров, слухов и сплетен. Иной раз и из дома не выходит, а ей уже последнюю новость сорока на хвосте принесла.

– Как же мне не знать, коли ихняя горничная тогда Филиппу моему троюродной племянницей приходилась!

– А как ты думаешь, Матреша, брак этот действительно по любви совершался или только из-за денег? – Соня поморщилась, гребень застрял в волосах.

– Кто ж знает! Браки-то все на небесах творятся, да только нам не всегда понятны помыслы божьи. – Нянька вздохнула и перекрестилась. – Спаси и сохрани нас, рабов божьих!

– А ты-то что вздыхаешь? – засмеялась девушка. – Тебе-то уж все ясно с Божьим промыслом! Души не чаешь в своем муже.

– Это правда, – в голосе Матрены послышались нежные ноты. – Хоть он у меня и на деревянной ноге, но я своего Филиппушку не променяю ни на здорового, ни на молодого, ни на красавца писаного. Ни на богача, ни на кого. Он у меня один на белом свете, и я у него одна.

В это мгновение за дверью послышались осторожный скрип и постукивание.

– Ах ты, старый хрыч безногий! Подслушивать разговоры барышни!

Матрена стала красная от негодования и смущения, что муж услышал ее последние слова. Как у многих простых людей, ее любовь была немногословна, она стеснялась, да и не умела выразить чувства словами. К чему говорить, коли и так все ясно! Матрена Филимоновна метнулась в коридор, и до Сони донеслись звуки домашней расправы.

– Полно, что разбушевалась-то! Не подслушивал я, случайно вышло. К барышне шел спросить, не надо ли к ночи еще протопить, комнаты такие стылые! – гудел Филипп Филиппович.

Соня улыбалась и убирала волосы на ночь. Смешно, всегда ссорятся, но так, понарошку. И тоже любовь! Девушка опустила руки и замерла перед зеркалом. Какая ей выпадет судьба, где она повстречает свою любовь? Когда же, когда ее душа наполнится божественным светом неземного чувства? Софья мечтала о любви, впрочем, как все барышни в ее возрасте. Ей грезился жених, но какой он будет, она не могла представить. Знала только одно: это должен быть человек необычный, яркий, словно звезда. Такого в Эн-ске не сыщешь. Сердце подсказывало, что приехала она в Петербург не просто так. Именно тут ей и суждено наконец встретить свое счастье. А то, что великая любовь и счастье – вещи, часто несовпадающие, совершенно не приходило в ее юную голову.

Воротилась Матрена.

– Вот ведь какой подлец! Ну, я ему еще задам! – она погрозила кулаком двери.

В дверь просунулась голова виновника битвы. Муж Матрены был невысокий худощавый мужичонка, с деревянной ногой и хитрой живой физиономией. Вместе со своей полной, крепкой, розовощекой, вечно шумной женой они составляли довольно комичную пару.

– Так топить еще, али как? Барышня? Не зябко вам тут будет?

– Топи, топи, дрова, чай, хозяйские, нам, стало быть, задарма будет! – провозгласила Матрена, увидев тень сомнения на лице молодой хозяйки. – Не разорятся!

Филипп ушел. Соня улеглась в кровать. Матрена Филимоновна уже дошла до двери, как вдруг хлопнула себя по лбу.

– Вот ведь баранья башка! Самое главное-то и забыла!

– Что забыла? – изумилась Соня.

– Как что! На новом месте спать будете, надо перед сном сказать: «Сплю на новом месте, приснись жених невесте!»

– А сбудется?

– Как не сбыться? Проверенное средство! Доброй ночи, дитя мое! Храни тебя Бог! – нянька перекрестила девушку и вышла.

Соня торопливо закрыла глаза и произнесла заклинанье.

Сон овладел ею сразу. Вернее, она даже и не поняла, что уже спит. Поэтому она очень удивилась, когда вдруг увидела себя в просторной комнате, заставленной шкафами с книгами. Книги стояли рядами на полках, громоздились пыльными кучами на стульях, в углу дивана и просто на полу. За массивным письменным столом спиной к ней сидел мужчина в темном капюшоне и что-то торопливо писал. Он не поднял головы при ее появлении и еще ниже склонился над рукописью. Она знает, это ее муж, ее обожаемый избранник. Она не должна ему мешать, сейчас она уйдет, вот только слегка коснется плеча и сразу уйдет. Медленно Соня касается плеча мужа, по его телу пробегает дрожь. Она поспешно покидает кабинет и слышит, как он нагоняет ее, подхватывает на руки и несет в спальню. Все тело замирает, сердце колотится. Соня хочет обнять мужа за шею, прикоснуться губами к его губам, но мешает глубокий капюшон, он не дает ей увидеть любимого лица. Супруг опускает ее на постель, она проводит рукой по шелковому покрывалу и вдруг понимает, что тут еще кто-то есть. В ужасе она отгибает одеяло и видит, что в постели лежат три мертвые женщины. Они молоды и, наверное, были прекрасны, но теперь смерть изуродовала их лица. Лицо одной разбито в кровь и вытек глаз, на шее другой виднеется что-то вроде веревки, ее посиневший язык вывалился изо рта, третья распухла и покрылась трупными пятнами…

Даже ребенком Соня так не кричала во сне. Она вскочила и разметала постель, собираясь бежать прочь от чудовищного кошмара. Матрена, спавшая неподалеку, немедля появилась в дверях со свечой в руках. По коридору спешно скрипел деревянной ногой Филипп Филиппович.

Соня, захлебываясь словами, торопилась рассказать кошмарный сон, чтобы скорее избавиться от ощущения ужаса, стоявшего в груди ледяным камнем.

– Что же будет, что значит этот страшный сон, Матреша? А вдруг и впрямь сбудется? Что это, что? – Девушка уткнулась в грудь няньке, чтобы, как в детстве, найти там покой и защиту.

– Полно, ягодка, полно! Ничего это не значит! Да мало ли что я скажу, баба деревенская! Всякое привидится! С дороги устали, покушали с аппетитом, да натоплено было, душно, вот и мерещится всякая дрянь! Спи, деточка!

Матрена Филимоновна дождалась, пока ее любимица не успокоилась и не задремала вновь. Она перекрестила девушку и вознесла Господу молитву. Дурной сон не шел из головы. Надобно завтра окропить все святой водой.

И Матрена, зевая и кивая всклокоченной головой, пошла спать.