"Маскарад" - читать интересную книгу автора (Питерс Натали)

Глава 2 АРИСТОКРАТ

В 1774 году, сразу же по окончании обязательной традиционной стажировки на кораблях венецианского военно-морского флота, прослужив в штате двух важных венецианских зарубежных посольств, Алессандро Лоредан занял принадлежащее ему по родовому праву место в Большом Совете Синьории – иначе говоря, в венецианском конгрессе.

Согласно венецианским законам, всем мужчинам, имена которых заносились при рождении в «Золотую книгу» (так именовался официальный реестр почетных горожан), полагалось участвовать в управлении Венецианской республикой. В период, о котором шла речь, в Большом Совете официально числилась тысяча шестьсот членов. Правда, обычно на ежедневных заседаниях Совета присутствовало не более четырехсот человек, несмотря на то что неявка в Совет наказывалась штрафом.

Венеция – некогда королева Адриатики и властительница простиравшейся на суше и морях обширной империи – вступила в полосу упадка. Ее оттеснила на мировой арене нарастающая морская мощь других держав – Англии, Франции и Испании, а также контроль последних над сулящими богатства путями, ведущими через океан в Южную и Северную Америку. Венецианские аристократы, в прошлом гордые принцы торговли и свирепые воины, смирившись с потерей былого престижа, бросились в омут наслаждений, пренебрегая своим долгом перед государством.

Чуть ли не полгода венецианцы тратили на карнавалы. Ими отмечались не только недели накануне Великого поста, но и более сотни иных праздников, когда народу разрешалось устраивать маскарады, предаваться веселью и озорству. Венеция слыла в Европе центром развлечений, обязательным объектом туризма, соблазняюще прекрасным го родом, знаменитым женщинами свободного поведения и безграничными возможностями для увеселений.

Два года Лоредан приглядывался к происходившему вокруг него, впитывал новые впечатления и в 1776 году сделал выбор. Он обрушился на венецианских евреев, обвинив их в разбазаривании ресурсов государства. Лоредан утверждал, что их доля в торговле несправедливо велика по отношению к конкурентам-христианам, и доказывал, что именно они повинны в экономических бедствиях, обрушившихся на Венецию. Лоредан потребовал немедленно изгнать из Венеции и с ее территорий всех евреев и ввести строгие ограничения на их деловую активность.

Предложения Лоредана встретили доброжелательный отклик со стороны тех членов правительства, которые для преодоления запутанных проблем предпочитали прибегать к быстрым и легким, как им казалось, решениям. К тому же Лоредан играл на давних страхах и предубеждениях значительной части невежественного населения.

На евреев – вечных козлов отпущения – были обрушены древние репрессивные меры. Им запретили заниматься производственной деятельностью и сельским хозяйством, владеть недвижимостью, торговать кукурузой или зерном, а также предметами первой необходимости. Евреи не имели права нанимать на работу христиан, выступать в качестве маклеров, участвовать в финансовых делах Республики. Передвижения евреев строго ограничивались. Им не дозволялось проживать вне границ гетто, даже появляться после захода солнца за его пределами. На некоторых маленьких территориях Республики евреев изгнали из их жилищ.

Алессандро Лоредану исполнилось всего двадцать восемь лет, когда он стал в Совете признанным деятелем консервативного толка. Он весьма успешно начал свою политическую карьеру и достиг бы больших успехов, если бы не постоянные помехи, создаваемые на его пути Орио Долфином.

Шестидесятилетнего вдовца вконец разорили пристрастие к карточным играм и слабость к балеринам. Тем не менее он был беспредельно предан своей стране и сохранил значительное влияние на пожилых членов правительства. Будучи ученым, а по политическим взглядам – либералом, Долфин публично осуждал несправедливости, творимые в отношении евреев. Резко критиковал антисемитское движение, обвиняя Алессандро Лоредана в том, что тот, стремясь удовлетворить собственные амбиции, распространял всяческого рода измышления и возрождал старые страхи. Долфин энергично противодействовал избранию юноши в сенат и убеждал консервативно настроенных членов Совета в том, что в силу присущей им наглости и эгоистичности юдофобы не способны эффективно участвовать в работе важных комитетов.

Добившись на первых порах успехов, Алессандро обнаружил, что благодаря Орио Долфину его путь к власти становится все тернистей.

В один из погожих, сверкающих дней середины лета 1782 года Алессандро Лоредан решил нанести визит своему недоброжелателю. Синьория была распущена на летние каникулы, и ее члены вместе с семьями отправились в свои загородные виллы, расположенные на материке. Они утверждали, что им надо подкрепить силы после трудов, связанных с выполнением правительственных обязанностей.

После восьми лет работы в правительстве карьера Алессандро зашла в тупик. Но он знал, кто именно мешает его продвижению, и был полон решимости устранить это препятствие со своего пути.

Лоредан проехал вдоль берега Бренты примерно десять километров и свернул на запущенную прогулочную дорогу. Он обратил внимание на заросшие сорняками сады, потрескавшиеся скульптуры, сухие деревья. Вилла Долфина безнадежно разрушалась. Повсюду валялись куски опавшей со стен штукатурки, виднелась обожженная солнцем кирпичная кладка. На крыше местами отсутствовала черепица. Часть окон была заколочена досками.

Внутри дома окраска стен поблекла и покрылась пятнами. Расшатанную мебель покрывала плесень, а обивку изъела моль. Беззубый слуга провел Лоредана по винтовой лестнице на второй этаж, где располагался кабинет Орио Долфина.

Без парика и в домашнем платье Долфин выглядел таким же заброшенным и потертым, как и все вокруг. Молодыми и оживленными оставались только глаза, и они понимающе сверкнули, как только он увидел Алессандро.

– Ну и ну, синьор. А я все время думал, можем ли мы рассчитывать на ваш визит. Вы, конечно, узнали, что я болен, и приехали убедиться, насколько серьезно?

Долфин попал в точку. Но Алессандро не выдал себя.

– Простите меня, синьор. Я не понимаю…

– Тогда вы будете счастливы, узнав, что, по прогнозу врачей, я доживу до девяноста лет, – с кислой миной заметил Долфин.

– Мне весьма приятно слышать это.

– Правда? Вы очень любезны. Ну а теперь, синьор, поскольку вы удовлетворили свое любопытство, я попрошу вас оставить меня. Я немного устал.

– Я не стану, синьор, надоедать вам, – сказал Алессандро. – Но полагаю, настало время поговорить.

– Поговорить? Нам не о чем разговаривать. Вы мне не нравитесь, синьор Алессандро, и я не доверяю вам. Люди, подобные вам, опасны для Венеции.

– Но Венеция – моя любовь, моя любовница! – решительно возразил Алессандро. – Если в прошлом я и выглядел несколько импульсивным, то такое поведение объяснялось лишь опасением, что она нуждается в защите, и я, как и полагается любовнику, бросился ей на помощь.

– Весьма любопытная аналогия, – с одобрением сказал Долфин. – Но теперь Венеция больше не нуждается в цветистых метафорах, не нужны ей и люди, пытающиеся нажить капитал на ее славе. Ей нужны честные мужи. Она перемолола многих служивших ей, в том числе и меня. Но я никогда не сожалел и не сожалею о годах, отданных ей. А сейчас вы пришли, чтобы подлизаться к ее верному чичизбео? Вы полагаете, он замолвит за вас доброе слово и использует свое влияние вам на пользу?

– А почему бы и нет? – вполне резонно спросил Алессандро. – Есть люди, синьор, которые вас весьма уважают и даже почитают. Есть и такие, которые добиваются вашего одобрения, испытав на себе вашу враждебность. Я полагал, что сумею пробить себе дорогу, не прибегая к чьей-либо помощи. Я ошибся. Мы можем по-прежнему не соглашаться друг с другом, но это нанесет ущерб Венеции.

– Вы, синьор, слишком высоко оцениваете себя, – проворчал Долфин.

– Не себя, а вас. Боюсь, что усилия, предпринимаемые вами, дабы сдержать меня, отвлекают ваше внимание от воистину жизненно важных проблем. Я уважаю ваши суждения, присущий вам здравый смысл, ваш опыт. Но даже вы не можете не признать, что ваша энергия небезгранична. Позвольте мне помочь вам. Привлекайте меня к себе на службу, вместе мы сумеем умножить величие Венеции.

– Вы горазды на хитрости, особенно если они могут пойти вам на пользу, – заметил Долфин. – Но пока я жив, этого не случится. Вы попусту теряете время. Не рассчитывайте, что я поверю, будто вы осознали ошибочность своих политических шагов. Вы просто убедились, сколь неэффективны ваши методы, и устали ждать, когда я умру и уберусь с вашей дороги. Но я не собираюсь умирать. Впереди у меня еще долгие годы, и я намерен использовать их для того, чтобы помешать вам и вам подобным погубить Венецию. Развернутая вами, синьор, кампания против евреев – ваша первая и громаднейшая ошибка.

– Должен признать, что ее результаты действительно оказались не такими, на которые мы надеялись.

– Вы с самого начала знали, что проповедуете полный вздор! Я и сам не очень-то люблю евреев, но мне не нравится, когда невинных людей приносят в жертву на алтарь собственных амбиций. Я видел, что за игру вы ведете. Знал, что вас заботит не Венеция, а собственная судьба и имя Лореданов.

– Мне очень жаль, что вы все воспринимаете таким образом, – сухо сказал Алессандро. – Я надеялся…

– Вы надеялись, что вам удастся обвести меня вокруг пальца. Нет, синьор. Я невосприимчив к лести. Ваша ложь не достигает моего слуха. До свидания.

Кипя от бушевавшего внутри гнева, Алессандро распрощался с престарелым государственным мужем. И только оказавшись наедине с самим собой в зале, примыкавшем к кабинету Долфина, он дал волю потоку приглушенных ругательств.

– Сочувствую. Порой он вызывает у меня такую же реакцию.

Алессандро быстро обернулся. То был Томассо Долфин, единственный сын Орио. Он был на несколько лет моложе Алессандро, но выглядел на десяток лет старше. Распутный образ жизни Томассо давал о себе знать в обрюзгших чертах лица и в мутных глазах. Он был в грязном поношенном костюме, с нечесаными сальными волосами.

Он робко приблизился к Лоредану.

– Вы нанесли визит старикану и убедились, что он не склонен отвечать на ваши миролюбивые обещания, – сказал Томассо. – Вполне вероятно, болезнь усилила его упрямство. Правда, я в этом сомневаюсь. С ним ничего серьезного, всего лишь небольшое расстройство желудка вкупе с финансовыми неприятностями. С первым он хорошо справился. Что же касается финансовых трудностей, то, боюсь, они будут вечно одолевать нас.

Алессандро пожал плечами.

– Я предполагал, что потерплю неудачу. И тем не менее…

– Конечно, было бы приятнее добиться своего, – усмехнулся Томассо.

Их внимание привлекли звуки девичьего смеха, раздававшегося за высоким окном, на верху лестницы. Алессандро взглянул через него на плохо подстриженные лужайки. Две женщины играли в некое подобие тенниса: когда одной из них удавалось ударить по мячу, то тот, как правило, летел прочь от противника.

Одна из женщин – полная, в простом наряде – была служанкой. Против нее играла девушка, стройная и худенькая, с копной рыже-золотистых волос, свободно вьющихся по плечам. Когда служанка послала мяч в сторону дома, девушка подняла лицо. У Алессандро перехватило дыхание, и он подумал, окажется ли она столь лучезарно красивой вблизи.

– Она очаровательна. Не так ли? – пробормотал стоявший рядом Томассо. Алессандро подавил возникшее у него стремление уйти прочь. Ему не нравился младший Долфин.

– Миленькая, – согласился Алессандро. – Служанка?

Томассо коротко и горько рассмеялся.

– Вы не случайно так подумали. Но мы не можем себе позволить наряжать ее в шелка, как того заслуживает подобная красота. Это моя сестра Фоска. Дитя, рожденное на свет, когда наши родители уже были на склоне лет. Свет очей моего отца, его утешение и радость, образ моей святой матери, единственный человек в мире, которого он действительно любит.

– Она еще ребенок.

– Не совсем. Ей шестнадцать. Девушки в шестнадцать лет уже выходят замуж.

– Что же она делает дома? – спросил Алессандро. Венецианских девушек знатного происхождения – даже бедных – обычно еще в раннем возрасте помещали в монастырский пансион, где сохраняли их добродетель и обучали женским занятиям – вышиванию, музыке и сплетням. Они оставались там до тех пор, пока их родители не выдавали их замуж.

– Когда она узнала о болезни отца, ничто не могло заставить ее остаться вдалеке от дома, – объяснил Томассо. – Она сбежала из монастыря. Похитила лодку, умудрилась сесть на мель и была привезена сюда рыбаками. У нашей Фоски смелый характер. Даже излишне смелый. Отец вообще не хотел ее отсылать из дома. Но одна из сестер убедила его, что в доме, полном мужчин, взрослеющей девушке оставаться небезопасно. Здесь не хватает пожилых дам, которые могли бы сопровождать юную девушку. Служанка, с которой она играет в теннис, единственная женщина. – Он вздохнул. – Жаль. Не так ли?

– Что жаль?

– Что Фоска никогда не выйдет замуж. Вы видели, как мы живем. У нас нет лишнего цехина.[2] Старик проиграл в карты то, что не успел спустить на шлюх. У Фоски нет приданого. И как бы она ни была мила, без него замуж ее никто не возьмет. Так уж устроен мир. Я бы считал позором похоронить ее за монастырскими стенами. Согласны, синьор?

– Конечно, – согласился Алессандро, хотя не совсем понял извилистый ход рассуждений Томассо.

– А вот вы, синьор Лоредан, – мягко продолжил Томассо, – можете при выборе жены не задумываться о такой приманке, как приданое. Вы богаты. Я понимаю, что не следует в разговоре упоминать о деньгах – это дурные манеры! Но деньги подобны женщинам: когда их нет, вы не способны думать ни о Чем другом. И все же, как большинство венецианцев, вы в конце концов женитесь по расчету. А некоторые даже считают, что политический расчет намного важнее денег.

Беспринципность явственно прозвучала в словах юноши. Отчаянно проступала в его поведении, подобно кирпичам под растрескавшейся штукатуркой.

– Кажется, я начинаю понимать, – сухо заметил Алессандро. – Будучи моим тестем, старик Долфин вряд ли мешал бы моим предложениям, как это он делает сейчас.

– Вот-вот! Он все еще пользуется огромным влиянием, и если поддержит вас…

Алессандро бросил на Томассо оценивающий взгляд.

– Вы, синьор, умный парень. Думаю, в качестве моего шурина вы заслуживали бы кое-какого вознаграждения.

Томассо осклабился.

– Я знаю, что подобные вам истинные джентльмены никогда не забывают отблагодарить за добрый совет.

Алессандро вновь посмотрел в окно. Фоска, подобрав юбки, бежала через лужайку, стараясь перехватить мяч. Ее волосы развевались позади нее подобно знамени на ветру.

Она и Эмилия беспомощно искали глазами мяч, который, отскочив, упал в грязный, не используемый бассейн для рыб. Фоска рассмеялась и обняла служанку за шею. Эмилия шутливо пригрозила ей ракеткой.

Через открытое окно Алессандро и Томассо слышали их смех и хорошо различали их слова.

– Ну вот, юная идиотка! Это был наш единственный мяч, и мы его потеряли!

– Мы его не потеряли, – возразила Фоска. – Мы его выловим.

– Вылавливать будете вы, – брезгливо заметила Эмилия. – Я не стану копаться в этой грязи. Вы же знаете, что там водится!

– Морские змеи, – предположила Фоска. – Или драконы! А может быть, бассейн вообще бездонный и мяч провалился сквозь него на другую сторону Земли! Надо позвать Луиджи и сказать, чтобы он выловил мяч.

– Луиджи? – фыркнула Эмилия. – У него же ревматизм, он не сумеет не то что выловить мяч, а даже нагнуться, чтобы застегнуть бриджи.

– Ну а Томассо? Эмилия снова хмыкнула.

– Тогда этим займусь я, – вздохнула Фоска и стала закатывать рукава. Она присела на траву, сняла туфли и чулки, а затем поднялась и подоткнула юбки вокруг бедер.

– Вы что, спятили? – строго спросила Эмилия. – А если вас кто-нибудь увидит?

– Ну и что? – Фоска осторожно попробовала воду ногой. – Разве есть безногие люди? – Она села на край бассейна и стала осторожно спускаться в него. Вода дошла ей до колен. – Не так уж и страшно, – произнесла она храбро. – Вода даже теплая. Ну куда он упал? Туда? – Фоска остановилась и стала раздвигать водяные лилии. Белая кожа ее бедер сверкала подобно перламутру.

Томассо бросил взгляд на стоявшего рядом с ним мужчину. Лоредан улыбался.

– Красота, синьор, может обернуться неожиданной выгодой, – многозначительно произнес он. – Разве это не блестящее решение всех ваших проблем?

– Это действительно так. Но вы, очевидно, запамятовали, что ее отец недолюбливает меня. Он убедил себя в том, что я самонадеянный, жестокий и одержимый амбициями тип. Переубедить его – трудное дело.

– Не думаю, что у человека, обладающего дипломатической сноровкой, как вы, могут возникнуть какие-нибудь трудности, – с уверенностью сказал Томассо. – К тому же вы можете рассчитывать на мою помощь.

– В этом я уверен, – пробормотал Алессандро.

– Отец, разумеется, способен проявить упрямство, – задумавшись, произнес Томассо. – Как хорошо, что Фоска именно сейчас оказалась здесь. Я думаю, вам стоит познакомиться с ней. Вы смогли бы обо всем договориться сами.

Смысл его слов не вызывал сомнений. Грубая откровенность Томассо претила Алессандро. Ему захотелось ударить этого типа. Но он сдержался. Ему был нужен Томассо Долфин.

Фоска подошла познакомиться с посетителем. Эмилия же, перехватив взгляд молодого хозяина, незаметно скрылась в доме. Фоску раздражало, что Томассо не предупредил ее. Она была одета в старомодное потертое платье. К тому же тесное и короткое, юбка не прикрывала босые ноги. Волосы девушки растрепались.

Томассо представил их друг другу. Алессандро дружески улыбнулся.

– Для меня это приятная неожиданность, синьорина. Я даже не мог подумать, что ваш отец скрывает на вилле такое милое существо.

Он внимательно разглядывал ее. От волнения и смущения ее щеки пылали. Она была несколько худощава и немного неуклюжа в своих движениях. Впрочем, последнее, возможно, порождалось застенчивостью. На подвижном лице отражались все мысли и чувства. Оно никогда не пребывало в состоянии покоя. Это же можно было сказать и о глазах, которые, казалось, все время меняли цвет, словно маленькие омуты, отражающие настроения и эмоции. В настоящий момент в них светилось удивление.

– Если бы не болезнь отца, меня здесь не было бы, – стыдливо призналась она. – Он говорит, что мое присутствие помогает ему выздороветь.

– Я этому верю, – тепло сказал Алессандро. – Уверен, что если бы вы побывали в венецианских больницах, то через день они бы лишились своих пациентов. Ни один врач или аптекарь не мог бы предложить им более действенного средства, чем ваша красота.

Щеки Фоски зарделись. Она не привыкла к лести, и ни один незнакомец никогда не уделял ей такого внимания.

– Не хотите ли, синьорина, немного прогуляться? – предложил Алессандро. – Такой прекрасный день…

К своему ужасу, Фоска заметила, что Томассо куда-то исчез, оставив ее наедине с этим мужчиной. Она боялась, что наскучит ему, поскольку не обладала ни умением вести беседу, ни остроумием. Но, казалось, ему совсем не скучно. Идя по тропинке, он расспрашивал ее о школе. Он знал эту школу очень хорошо, поскольку одна из его сестер служила там монахиней. Застенчивость начала понемногу оставлять Фоску.

– Некогда это было прекрасное место, – сказала Фоска, оглянувшись на дом. – Помню, маленькой я считала это место самым красивым в мире.

– Может быть, оно в чем-то и потеряло свою красоту, но вы обрели ее. Так и должно быть в жизни, – сказал Алессандро.

– Не говорите так, – тихо промолвила она. – Я к этому не привыкла.

– Надо привыкать, синьорина. Когда вы выйдете замуж и вас вывезут в свет, множество восхищенных поклонников возьмет вас в осаду и засыплет комплиментами.

Она взглянула на него, и он понял, что она прекрасно сознавала, что в силу ее бедности ни один мужчина не сделает ей предложения. В конце лета она вернется в монастырь и, вполне возможно, проведет там остаток жизни.

– Вы очень добры ко мне.

– Вас следует одевать в бархат и шелка. А волосы украшать жемчугом.

– Это нужно для красоты? – спросила она.

– Конечно, нет. Но украшения подчеркивают красоту. Точно так же, как красивая рама усиливает впечатление от картины.

– Мне хотелось бы пойти в оперу, на концерты и балы, – задумчиво сказала она. – Мне кажется, что Венеция – самое прекрасное место на земле. Как перешептываются ее каналы! Звезды и луна плывут по ее водам, и каждый может прикоснуться к ним. Отсюда до них нельзя добраться. Там все женщины красивы. Правда?

– Многие, – признал Алессандро. – Но по правде говоря, синьорина, никогда не встречал женщину, равную вам по красоте. Вы сами подобны звезде: бледная и сияющая, чистая и далекая.

– Я должна идти, – вспыхнула она. – Отец может забеспокоиться.

– Конечно. Возможно, мы когда-нибудь встретимся снова. Хотя не думаю, что вскоре нанесу визит вашему отцу. Между нами существуют некоторые разногласия.

– Да? – Она не могла скрыть разочарования. – Когда отец чувствует себя плохо, он порой бывает груб. Мне жаль, синьор.

– Вы всегда гуляете в саду по вечерам? – поинтересовался он. – Скажем, около семи часов.

Ее сердце глухо билось.

– Иногда Эмилия и я немного прогуливаемся перед сном. После ужина в… десять.

– Значит, в десять, – кивнул он. – Прекрасное время, луна восходит, а сердца возлюбленных тянутся друг к другу подобно тому, как цветы склоняются к воде. Вы дадите мне вашу руку перед тем, как мы расстанемся?

Он протянул ладонь, и она вложила в нее свою руку. Он поднес ее к губам и запечатлел поцелуй на кончиках ее пальцев. Она покраснела и внезапно почувствовала, как трудно дышать. Она прошептала извинения и быстро, не оборачиваясь ушла. У дома она побежала.

Лоредан улыбнулся. Как жаль, что женское сердце не всегда так просто завоевать.

Томассо разработал всю операцию с хитростью заключенного, планирующего побег.

Вечером после обеда он собирался предложить отцу сыграть партию в шахматы или в карты. Любая игра доставляла старику удовольствие, и вскоре они увлеклись ею.

Орио Долфин едва поднял голову, когда Фоска поцеловала его в щеку и сказала, что идет спать. Она и Эмилия вышли в сад, где должны были ждать приезда Алессандро Лоредана. Когда он появился, Эмилия исчезла.

Добиться согласия служанки на эту затею оказалось легким делом. Эмилия полагала, что вся задумка – или по крайней мере ее вариант в изложении Томассо – гораздо романтичнее любой пьесы, и она мечтала о том дне, когда сменит полуразвалившееся обиталище Долфина на элегантный палаццо в городе.

Фоске было тяжело обманывать отца, которого она любила, но она поверила словам Томассо, что только время и тайна способны сломить возражения Орио против ее брака с Лореданом. Она любила Алессандро таким, каким его знала, – красивым, галантным, изысканным и вежливым возлюбленным. Он был мечтой любой школьницы – богатый и достойный принц, который появился из ниоткуда, увидел и полюбил.

Алессандро легко завоевал сердце Фоски. Он знал все уловки любви, о которых она не имела представления, знал, как сотворить волшебство с помощью слова, взгляда, молчания. Умудренная опытом женщина сразу бы поняла, что его страстные признания не больше чем красивая ложь. Но Фоска верила им.

Его прикосновения будили в ней ощущение реальной, а не только описанной в книгах любви. Он не торопил ее, умел улавливать мгновения, когда ее доверие к нему возрастало. Умело следовал ее желаниям. Он поцеловал ее впервые во время их четвертого свидания. Но поцелуй этот был настолько воздушным, что показался ей плодом воображения.

Четырьмя днями позже он похитил ее девственность на хвойном ковре в небольшом лесочке, тянущемся по берегу реки Брента. Она хотела, чтобы это случилось, хотя и немного боялась. Ей, однако, была ненавистна мысль выглядеть неотесанной простушкой, разочаровать его или, что еще хуже, отпугнуть своим провинциальным целомудрием.

Когда все свершилось, она расплакалась. Он прижал ее к себе, утешал ее, размышляя при этом, что сказать Орио Долфину.

– Жениться на Фоске! Нет. Я понимаю, синьор, чего вы добиваетесь. Но со мной это не пройдет. Вы полагаете, что, став вашим тестем, я продвину вас туда, куда вы стремитесь. Никогда! Я не допущу, чтобы вы получили ее.

– Не горячитесь, синьор. Вы знаете, что благодаря вашему распутству и расточительности у Фоски нет приданого…

– Как вы смеете!

– Судьба уготовила ей монастырь, и, поверьте мне, будет ужасно жаль, если такое милое дитя проведет жизнь за монастырскими стенами.

– По мне пусть лучше она будет заживо погребена, чем выйдет замуж за вас, – прорычал Долфин. – Убирайтесь вон!

– Должен признаться, синьор, что я уже сделал вашу дочь своей женой.

Слезящиеся глаза Долфина вылезли из орбит, а лицо побелело. Алессандро даже подумал, не отдаст ли Долфин Богу душу. В этом случае женитьба не понадобится. Но Орио Долфин глубоко задышал, и краски вновь вернулись на его щеки.

– Вы – негодяй! – дрожа воскликнул он. – Подонок!

– Ну-ну, синьор, – произнес успокаивающим тоном Алессандро. – Я рассуждал совершенно объективно, утверждая, что брак с мужчиной из рода Лореданов можно считать честью для любой женщины и любой семьи. Неужели вы лишите Фоску этого шанса только в силу упрямой гордости?

– Никогда и ни за что не допущу этого! По мне пусть она лучше умрет!

– Я не рассчитываю на приданое. И вы, синьор, найдете во мне благодарного зятя.

– Черт побери, мне не нужна ваша благотворительность!

– Это не благотворительность, а устраивающая нас обоих сделка, – решительно заметил Алессандро. – Можете быть уверены, что ваша дочь будет окружена заботой, станет пользоваться роскошью, достойной ее красоты и происхождения. И ее и ваша жизнь будет спасена. Я приму на себя обязательство рассчитаться с вашими кредиторами…

– Нет! Я запрещаю!

– В обмен вы сделаете все, чтобы обеспечить мне кресло в сенате.

– Но как я сделаю это? – беспомощно откликнулся Орио. – Это невозможно.

– Уверен, что вы в силах это организовать. В прошлом вы слишком часто проваливали меня на выборах. Сейчас меня интересует Комиссия по делам морей. Что вы можете сделать в этом направлении?

– Я ничего не буду делать! Не превращусь в вашу марионетку. Слышите?.. Я не упаду так низко… Не стану…

– Если вы сейчас откажете мне, я с вами распрощаюсь, и ноги моей здесь больше не будет, – холодно произнес Алессандро. – Ваша дочь вернется в монастырь. И никто никогда не сделает ей больше предложения. Это я вам обещаю.

Орио Долфин потерпел поражение. Ухищренный политик, он отдавал себе в этом отчет и пришел в бешенство.

– Предполагаю, что в этом вам содействовал и подстрекал Томассо! Негодяй! Никчемность! Мой позор. Но Фоска… – Его тон смягчился. – Прекрасное дитя. Моя красавица. О, Фоска.

Алессандро пришел в замешательство, когда увидел, что старик закрыл лицо руками и зарыдал. Он тактично повернулся к нему спиной и отошел к окну. Наконец Алессандро услышал, как тот заговорил дрожащим голосом:

– Когда я стану для вас бесполезен… Когда я умру… Вы покинете ее!

– Ни в коем случае, – твердо заявил Лоредан. – Обещаю вам, что буду заботиться о ней и оберегать ее до самой своей смерти.

В Венеции разводы были делом обычным, в таких случаях приданое возвращалось женщине с тем, чтобы не оставить ее без гроша. Но у Фоски не было приданого, и в случае развода она осталась бы нищей.

Наконец Долфин взял себя в руки. Он вызвал звонком слугу и попросил, чтобы тот прислал к нему Фоску. Га вошла – смущенная, зардевшаяся. Сердце Орио разрывалось.

– Этот синьор, Фоска, сделал тебе предложение. Ты хочешь того?

– О да, папа! – Она неотрывно смотрела в лицо Алессандро. Никто еще не одаривал его столь любящим взглядом – он почувствовал себя не в своей тарелке. Он раскашлялся и стал рыться в кармане жилетки в поисках табакерки.

– Пусть будет так, – с тяжелым чувством сказал Орио Долфин. – Я не стану мешать тебе.

В порыве восторга Фоска бросилась в его объятия. Ее немного смущало, что отец не проявил большой радости, но вскоре она забыла об этом.

Приглашенные на свадьбу гости сошлись во мнении, что невеста Лоредана красавица, и единодушно предсказывали, что она вызовет в свете фурор. Обмениваясь впечатлениями, они признали, что никогда еще не приходилось видеть столь откровенно влюбленную невесту. А уже это одно было необычно для венецианского общества, в котором большинство невест не встречало своих нареченных до самого дня свадьбы.

Фоска чувствовала себя только что вылупившимся цыпленком, появившимся на свет из спокойной уютной темноты скорлупы и внезапно оказавшимся в ослепительно ярком и красивом мире. Ей никогда не приходилось видеть дома, хотя бы близко напоминающие дворец Лоредана. Она пристально всматривалась в элегантных, восхитительных дам, пытаясь запомнить каждую деталь искусно загримированных лиц, изысканных платьев. Их напудренные прически нарушали законы земного притяжения, а драгоценности были воистину великолепны.

Древние законы запрещали незамужним женщинам носить драгоценности. Жемчуг, которым украсила себя Фоска, был куплен для нее Алессандро и вручен ей отцом, который не скрывал своих слез.

По поводу столь торжественного случая напудренные парики надели и мужчины в роскошных костюмах из великолепного атласа и шелка.

Несомненно, самым красивым мужчиной на свадьбе был Алессандро в темно-синем бархатном жакете и зеленовато-голубых панталонах до колен. При взгляде на него сердце Фоски переполнялось гордостью и любовью. Он, однако, по какой-то непонятной причине избегал ее глаз.

День пролетел как прекрасный сон. Ожидая в элегантно обставленном будуаре появления жениха, Фоска перебирала древние четки и молилась Пресвятой Богоматери, дабы та помогла ей стать хорошей женой.

В ту ночь он к ней не пришел. Она остро ощутила разочарование и уснула в слезах. Прошло два дня. Наконец однажды ночью он явился уже после того, как Фоска легла в постель. Она побежала к нему и бросилась в его объятия.

– О, Алессандро, я так скучала! Почему вы не приходили ко мне? Я боюсь, вы меня больше не любите!

Он снял ее руки с плеч:

– Ну идите, идите ко мне, Фоска, мне так жаль, что я пренебрегал вами. Я был занят, но знал, что и вам было чем заняться – портнихами и парикмахерами, словом, всем тем, что обычно нравится женщинам. Я все время думал о том, чтобы скорее переговорить с вами.

– Переговорить?

– Фоска, вы теперь моя жена, – сказал он. – Это положение не следует воспринимать легкомысленно.

– Конечно, нет, Алессандро.

– Я ожидаю, что вы будете следовать клятвам, данным вами во время нашего бракосочетания. Вы подарите мне детей и станете им хорошей матерью. Вы будете вести себя так, чтобы не бросить ни малейшей тени на имя Лореданов. Это гордое и древнее имя, и я надеюсь, что вы станете с достоинством носить его.

Она проглотила слюну и сказала:

– Я попытаюсь, синьор.

– Очень хорошо. А теперь вы ляжете в постель? Из уст Алессандро не прозвучало ни ласковых слов, ни страстных обещаний. Даже совершенный им любовный акт был поспешным и поверхностным. Фоска была озадачена. Алессандро разительно отличался от того мужчины, который пылко ухаживал за ней на вилле. Он ушел, а она немного всплакнула, чувствуя себя обманутой, но тут же сурово сказала себе, что не имеет права что-либо требовать. Алессандро уже много сделал для нее. Ей следует быть благодарной. Что она в конце концов знала до сих пор о браке? И все же ей хотелось, чтобы Алессандро ее хоть чуть-чуть… любил.

В те дни у Алессандро Лоредана оказалось очень мало времени для обожавшей его жены. Барьеры на его пути к карьере пали, продвижение было обеспечено. Осенью он легко победил на выборах в сенат и был введен в Комиссию по морям – одну из самых влиятельных в правительстве. Орио Долфин неутомимо действовал в интересах своего зятя, и любой циник в Венеции понимал, в чем тут дело.

Алессандро вернулся к своему прежнему образу жизни: многотрудная работа, ночи с очередной любовницей в небольшой квартирке, которую он снимал вблизи собора Сан-Марко. Пока через полгода после свадьбы Фоска не забеременела, он посещал ее пару раз в неделю. Затем ночные визиты к ней прекратились, хотя, если ему случалось днем бывать дома, он наносил ей визиты вежливости.

Эмилия убедила Фоску, что Алессандро не перестал ее любить. Ведь он человек, занимающий важное положение, но не может уделять ей столько времени, сколько раньше, когда они были за городом.

Однажды Фоска с Эмилией совершали променад вдоль Листона, по той стороне площади Сан-Марко, которую модная публика облюбовала для прогулок, обмена сплетнями и разглядывания новых товаров, выставленных в витринах магазинов. Они зашли в кафе «Флориан» и сели за столик вблизи входа, откуда наблюдали за происходящим.

Принесли кофе. Ощущающая себя светской дамой, Фоска заплатила и внезапно услышала позади себя голос:

– Моя дорогая, вы слышали, что Алессандро Лоредан увлекся дамой из семьи Гонзаго? Вчера вечером я видела их в опере. Они, конечно, были в масках, но ее не узнать невозможно. С ее ростом и этим ужасным смехом!

– О, я вполне верю! Вы знаете, она только что покончила с французским послом, – протяжно проговорил спутник дамы, который, судя по голосу, являлся либо женственным мужчиной, либо мужеподобной женщиной. – Лоредан, конечно же, сделает ее своей любовницей. Он просто не способен устоять. Вообще, ни один мужчина не в силах устоять перед ней! Но подождите, пока Лоредан не выяснит, во что она ему обойдется!

– Это не имеет значения. Он неприлично богат. Почему я не могу увлечь такого мужчину?

– Он женат. Не так ли? Притом давно.

– О да. На дочери Долфина. И теперь крутит стариком как хочет. Наш Алессандро такой умный! Кстати, что случилось с его светловолосой певицей, немкой?

– Разве вы не слышали? Теперь она спит с прусским посланником! Тот, должно быть, великолепный любовник, ведь у него нет и гроша за душой.

Эмилия пила кофе и наблюдала за проходившими мимо кафе элегантными дамами и господами, не обращая внимания на разговор соседей. Но Фоска слышала каждое слово, хотя беседа за соседним столиком велась очень тихо.

Фоска почувствовала головокружение, тошноту и выбежала из кафе. Эмилия последовала за ней и увидела, что хозяйка прижалась к стене. Она громко всхлипывала и не могла произнести ни слова.

Три дня она не притрагивалась к еде. Розальба Лоредан посылала за врачом, приходил священник. Но Фоска ни с кем не вступала в беседу. Наконец ее пришел навестить Алессандро. Он попрекнул ее за то, что она заболела в столь критический момент своей беременности. Фоска же рассказала ему, что довелось ей услышать.

– Это правда? – спросила она, в ожидании ответа затаив дыхание.

– Правда? – Он поднял брови. – Конечно, правда. Я не собираюсь отрицать. Полагаю, настало время, чтобы вы, Фоска, узнали о таких вещах. Вы уже больше не ребенок. Поймите одно: все это не имеет никакого отношения к вам.

– Но ведь я ваша жена! – воскликнула она. – Кто должен иметь к этому отношение, если не я? Вы предали меня!

– Чепуха, – отрывисто сказал он. – Выбросьте из головы всю эту романтическую ерунду. Брак, Фоска, это выгода. Люди женятся потому, что их будущие жены обладают важными связями. И в этом нет ничего дурного. Когда вы вышли за меня замуж, это означало объединение двух древних и влиятельных семей. Это хорошо для вас, и хорошо для Венеции. Я вам обеспечил дом и защиту, дал благородное имя. Вы же не должны быть эгоистичны и предъявлять мне неразумные требования. У меня есть собственная жизнь. Я отнюдь не собираюсь ходить перед вами на задних лапках. Теперь же, когда вы ждете ребенка, важней, чем когда-либо раньше, чтобы я держался в стороне от вас, чтобы не повредить ему.

– Но я люблю вас! – всхлипнула она. – Люблю!

– Не надо считать меня жестоким или неблагодарным, – убежденно уговаривал он ее. – Я не обидел вас.

Все это, Фоска, ваше пустое воображение. Наступит день, когда вы поймете, что все ваши прежние мысли о браке далеки от реальности.

– Но вы же сами говорили это раньше! А что вы говорите теперь! Вы убиваете меня!

– Прошу вас, Фоска, не драматизируйте! – раздраженно сказал он. – Так устроен мир. Дворяне не могут тратить на жен столько времени, сколько крестьяне.

– Да. Но зато дворяне тратят время на своих любовниц! – сердито заметила Фоска.

– Именно так! – В голосе Алессандро прозвучала угроза. – О том, как распоряжаться временем, решать мне, а не вам. Когда вы пробудете замужем подольше, то будете вправе выбирать себе компаньонов вашего возраста, молодых мужчин, которые будут делить ваши интересы, сопровождать и развлекать вас. Но пока придется довольствоваться тем, что у вас есть. Думайте о ребенке и не расстраивайте меня жалобами.

Его слова обрушились на нее ледяным душем. Алессандро казался совершенно сухим, грубым и властным. Он больше не любил ее. Потом она вдруг вспомнила, что он ведь ни разу и не говорил, что любит ее.

Фоска чувствовала себя настолько несчастной, что когда через несколько дней пришла навестить отца, то даже не смогла создать видимость хорошего настроения. Как только отец обнял ее и заметил, что она выглядит несколько бледной, она разразилась слезами.

– Он солгал мне! Он не любит меня! Никогда не любил! О, папа, я так несчастна!

Орио Долфин как мог успокоил Фоску и тут же отвернулся. Но она все же успела заметить чувство вины на его лице.

– Ты знал! – задыхаясь, произнесла она. – Ты знал, что он не любит меня. И тем не менее разрешил мне выйти за него замуж! О, папа, почему ты мне ничего не сказал?

– Я, дитя мое, поступил так ради твоего блага, – горестно сказал Орио. – Я не хотел, чтобы ты возвращалась в монастырь. Я знал, что тебе там не нравится.

– Я предпочла бы поехать туда, чем оказаться, как теперь, обманутой! Я не понимаю, почему так случилось? Как несправедливо!

– Мне жаль, Фоска. Очень жаль, что я был вынужден избрать этот путь. Я думал, что ты обрела надежное укрытие. Я никогда не хотел, дитя мое, причинить тебе боль. Я уже и без того лишил тебя многого – спустил все состояние в карты, лишил тебя будущего. Лоредан предоставил мне шанс исправить мои дурные поступки.

– Люди говорят, что он вертит тобой как хочет. Что это значит? – требовательно спросила она.

– О, ничего. Они имеют в виду, что я помогаю ему сделать карьеру.

– В обмен на то, что он женился на мне?

– Что-то вроде этого. Я не возражаю. Я стар, старомоден. Я сделал достаточно для Венеции. Возможно, настало время передать все в руки молодых.

– Он же тебе не нравился, – жестко сказала Фоска, смахнув слезы. – У тебя с ним были разногласия, не так ли? Ты бы ему ни за что не помог, не будь меня?

– Возможно, нет. Но ведь я мог… ошибиться, – с надеждой в голосе сказал Долфин.

– Ты сам в это не веришь, – возразила она.

– Мне очень жаль, Фоска, – повторил он, понурив голову. – Ты даже не можешь представить, как жаль.

– Ты позволил ему использовать тебя! – сказала она язвительно. – О, папа, как ты мог оказаться таким слабым?

Она ушла, а Орио Долфин долго не вставал из-за стола. Он терял влияние в сенате столь же быстро, как Лоредан набирал его. Те, кто некогда восхищался Орио за его принципиальность, теперь высмеивали его. Он чувствовал, что устал, потерпел крушение, исполнен печалью и чувством вины.

Орио выдвинул верхний ящик письменного стола и вынул дуэльный пистолет. За несколько последних недель он не раз брал его в руки. Его успокаивало уже то, что пистолет лежит в ящике и он заряжен. Ему было немного жаль расставаться с Фоской, но она, он был уверен, простит и поймет его. Иного пути помочь ей не существовало.

Он приложил дуло пистолета к правому глазу с тем, чтобы кость не смогла изменить направление полета пули. Он так много напортачил в своей жизни, стыдно будет промахнуться на сей раз.

Фоска родила мертвого младенца. Врачи объяснили это шоком, который вызвало у нее самоубийство отца. Месяцем позже Алессандро пришел к ней ночью. Она лежала под ним как туша на колоде для разделки мяса. Хотела только набраться смелости и сказать мужу, что она чувствует.

Она вновь забеременела. Вскоре случился выкидыш. Ей было очень плохо, несколько недель она не могла подняться с постели. Постоянно думала об Алессандро, об отце, о своей несчастной жизни.

После того как Фоска почувствовала себя лучше, к ней зашел Алессандро.

– Что вы здесь делаете? – холодно спросила она, когда тот присел на краю кровати.

– Что за вопрос? Я здесь, потому что беспокоюсь о вас, Фоска. Я слишком долго не приходил.

– Но разве нельзя проявлять заботу днем? Нет, вы здесь потому, что хотите, чтобы я принесла вам сына.

– Прошу прощения, синьора, – сказал он невозмутимо. – Я не буду навязываться.

– Я вас ненавижу, – тихо сказала она. – И не смейте больше прикасаться ко мне. Вы воспользовались моей любовью, сломали, растоптали ее. Вы мне лгали, предали меня. Убили моего отца. Я никогда вам этого не прощу. Никогда!

– Фоска, ваш отец был болен.

– Нет, он не болел, – промолвила она абсолютно спокойно. – В тот день я навестила его. Я вела себя с ним жестоко. Сказала ему ужасные вещи. Но я знаю, почему он умер. Из-за вас. Он больше не мог терпеть, что вы использовали его.

– Фоска, заверяю вас…

– Избавьте меня от вашей лжи, – сказала она устало. Он взял ее за руки.

– Моя дорогая, я знаю, сколь сильно вы расстроены. Мне жаль…

– Прошу вас, пустите меня.

– Я не имел в виду…

Она стала дико орать. От ее воплей могли лопнуть барабанные перепонки. Он вскочил и отпрянул от нее. Желая узнать, что происходит, в комнату ворвалась Эмилия. Алессандро рявкнул на нее. Фоска замолчала и бесстрастно глядела на него.

– Больше никогда не прикасайтесь ко мне. Понятно? Никогда… Можете развестись со мной. Меня это мало волнует. Я хотела бы этого.

– Нет. – Его лицо пылало от гнева. Как она смеет так унижать его! – Ни о каком разводе не может быть и речи.

– Я останусь при своем мнении.

– Как угодно. Я рассчитывал, что мы будем появляться вместе.

– Конечно, – ответила она. Он круто повернулся и вышел из комнаты. Она медленно опустилась на постель и закрыла глаза. Она не плакала. Она уже выплакала все слезы.

Он решил, что ее поведение не что иное, как временное умопомешательство, и что она оправится. Но он больше не приближался к ней. Мать рассказывала ему, что Фоска завела двух чичизбео. Он не возражал. Он обеспечил ей щедрую сумму на расходы, половина которой, как он выяснил, исчезала в тощих карманах Томассо. Временами он заходил к ней в будуар для того, чтобы поинтересоваться здоровьем, но никогда не задерживался больше чем на одну-две минуты. Они никогда не оставались наедине. Таковы были правила игры.

А между тем Антонио и Джакомо знакомили ее с реальным миром. Они сопровождали ее на приемы и в концерты, посещали вместе с ней магазины, присутствовали при ее туалете, помогали зашнуровывать корсеты, надевать туфли, делать прическу.

Они обрушили на Фоску поток легких и забавных разговоров, льстили ей, восхваляли ее, оказывали ей столь желанное внимание. Они обучили ее правилам поведения в свете: как вести блестящую беседу на любую тему, ограничиваясь лишь остротами, как сочинять эпиграммы, как одеваться, сплетничать, когда и как смотреть свысока. Они научили ее понимать оперную и камерную музыку и драматическое искусство. Познакомили с карточными играми. Она знала, что испытываемая венецианцами страсть к азартным играм отравила жизнь отца, но тем не менее играла, поскольку это забавляло ее и потому, что она проигрывала деньги Лоредана. Она расширила круг друзей. Словом, начала жить своей собственной жизнью.

Как подтверждает изучение человеческой натуры и чтение басен Эзопа, всякий раз, как только тот или иной предмет становится недосягаемым, он тут же обретает особую, неведомую до тех пор притягательность.

Так случилось и с Алессандро Лореданом. Видя жену в компании других мужчин, он замечал, сколь внимательны они к ней, и не только ее чичизбео. На нее обрушивались потоки лести и восхищения, которые она тут же со смехом отвергала. С помощью двух друзей красота Фоски расцветала, и она избавилась от пут печали и разочарований.

Постоянно лишенное средств венецианское правительство обычно поручало увеселение заезжих знаменитостей своим состоятельным гражданам. Так получилось, что Лореданы готовили грандиозный бал в честь герцога и герцогини Савойских.

Фоска появилась на балу рядом с мужем сразу же после прибытия первых гостей. Разодетый в черный бархат, белый атлас и напудренный парик, Алессандро сердечно приветствовал ее. Ему с трудом удалось удержаться от того, чтобы не выдать своего изумления. На ней было великолепное платье из золотистого атласа с юбкой, на которую пошли метры материи, и небольшим шлейфом. Сквозь V-образный вырез обтягивающего корсажа виднелась расшитая мелким жемчугом кружевная вставка. Такой же формы вырез ниже талии демонстрировал расшитую нижнюю юбку. Волосы Фоска не напудрила и соорудила из них невообразимо высокую прическу, увенчав ее золотистым плюмажем из страусовых перьев, который опускался на одно ухо. Шею украшало ослепительное бриллиантовое ожерелье, подаренное ей свекровью. Фоска, несомненно, оказалась самой восхитительной дамой в зале.

Приглашая ее на открывавший вечер менуэт, Алессандро тихо сказал:

– Сегодня, синьора, вы выглядите отменно. На вас потрясающее платье. Вы собираетесь стать венецианской Марией Антуанеттой?

Ее глаза сияли.

– Если вы имеете в виду мои драгоценности, синьор, то это на самом деле подарок. Королева Франции Мария Антуанетта была однажды вовлечена в скандал в связи с бриллиантовым ожерельем, которое она, как предполагалось, купила у некоего кардинала в обмен на свою «благосклонность».

Алессандро поднял брови и уверенно повел ее в сложном менуэте.

– Я имел в виду ваше платье. Вчера я получил за него счет и вернул с просьбой дополнительных разъяснений. Я полагал, что в счете допущена ошибка.

Она рассмеялась. И когда Алессандро провел ее в конец зала, где ее ожидали Антонио и Джакомо, весело заметила:

– Мои дорогие, я только что выяснила разницу между любовником и мужем. Любовник восхваляет красоту дамы, не обнаруживая при этом каких-либо колебаний, муж же неизменно придирается к цене!

Мужчины рассмеялись. Лоредан же впервые в жизни не нашелся, что сказать на остроумное и высокомерное замечание жены.

Фоска решила узнать, на что она способна. Она крупно играла и столь же крупно проигрывала, а Алессандро молча оплачивал долги. Портные, модистки и парикмахеры представляли счета, бросавшие его в дрожь. Но он и их оплачивал. Естественно, что занимающий высокое положение в обществе мужчина обладает красивой женой, платья которой обходятся дорого. Это лишь демонстрирует его собственную значимость.

Кульминацией первой фазы светского становления Фоски стала попытка самоубийства, предпринятая герцогом Савойским, влюбившимся в нее на балу и преследовавшим ее лично и в письмах. Он посылал ей в подарок книги, цветы, стихи и испытывал сильнейшие страдания, встречая от нее одни насмешки.

Герцог, малопривлекательный и угрюмый, Фоске не нравился. Она безжалостно насмехалась над ним, возвращала подарки и исправляла итальянский язык, на котором он писал ей стихи. Когда же он, возможно, вдохновленный самоубийством героя популярного романа Гете «Страдания молодого Вертера», попытался застрелиться, то утверждали, будто Фоска заметила, что, дескать, очень жаль, когда мужчина приводит в негодность свой пиджак за ее счет.

Эта острота распространилась в свете подобно лесному пожару. Имя Фоски было у всех на устах. Продолжая заявлять о своей любви и поклявшись никогда не возвращаться, герцог покинул Венецию. По общему согласию, поведение Фоски в описанном эпизоде было безупречным, а герцог просто спутал литературный вымысел и реальную жизнь. Все это прибавило дополнительный блеск ее набирающей силу репутации бессердечной сирены.

Алессандро решил, что не может пройти мимо происшествия. Настало время, по его мнению, остановить жену, прежде чем она совершит нечто действительно скандальное.

Он решил встретиться с ней, когда она вернется домой с очередного бала. Фоска выглядела крайне уставшей, и суровое выражение лица мужа отнюдь не доставило ей удовольствия. Во время беседы Эмилия оставалась в комнате, помогая своей хозяйке приготовиться ко сну.

– Вы выглядите чудесно, моя дорогая, – заметил Алессандро, вежливо склонившись к ее руке. Он сел в низкое кресло рядом с туалетным столиком. – Это платье воистину превосходно.

– Вы так думаете? – Фоска слегка улыбнулась в то время, как Эмилия распускала шнурки у нее на спине, а она высвобождала руки из рукавов. – По всей вероятности, вы еще не получили за него счет.

– Но, Фоска, я никогда не возражаю против оплаты ваших пышных нарядов. Никогда не выговариваю вам за ваши расходы. Хотя в последнее время они стали несколько чрезмерными. Ваш внешний вид – роскошный праздник для глаз.

Она переступила через платье, а Эмилия уже приготовила ее пеньюар.

– Благодарю вас, синьор.

– Я прекрасно понимаю, что у вас бесчисленное множество горячих поклонников, – продолжал он, пытаясь не останавливать взгляд на розоватых выпуклостях ее груди, выступающих из-за выреза корсета. – Вы ураганом проноситесь сквозь общество, оставляя после себя разбитые сердца.

Она широко улыбнулась.

– А также приведенные в негодность жилеты. – Фоска уселась перед зеркалом и стала снимать драгоценности. Эмилия расчесывала ей волосы.

Алессандро заговорил слегка снисходительным тоном:

– Уверен, что вы не хотели поощрять известного вам мужчину.

– Как раз наоборот! Я смело и открыто флиртовала с ним. Он едва ли сомневался в том, что я имела в виду.

– Вы так себя вели! – Алессандро внимательно посмотрел на нее. – Но зачем?

Она пожала плечами.

– Потому что так поступают все знатные венецианки. Они обещают все и не дают ничего. Я научилась отдавать свое сердце любому – и никому.

– Но вы должны предвидеть, что из этого может произойти, – запротестовал Алессандро. – Что, если ему бы удалось покончить с собой?

– Ну и что? – спросила она легкомысленно. – Умереть из-за меня гораздо лучше, нежели постепенно жиреть, болеть и скончаться в постели.

– Вы, синьора, стали циничны, – мрачно заметил Алессандро. – Это вам не к лицу.

– Вы так думаете? Но это не к лицу никому из венецианцев, и тем не менее все поступают именно так. Я полагаю, это отнюдь не цинизм. Всего лишь реализм. У нас не осталось иллюзий, следовательно, нет разочарований. Исчезло доверие, а потому нет предательства. Я заметила, что светские люди всеми силами притворяются, что для них нет ничего важнее, чем причинить неприятности ближнему. Для них – и для меня – неприятности просто не существуют.

– Светские люди могут изображать обитающих в джунглях обезьян, – проворчал Алессандро.

– Я так бы и делала, если бы жила в джунглях. Но пока я живу в свете и, коль скоро не хочу остаться одинокой и заброшенной, следую его законам и считаю всех, игнорирующих эти правила, людьми низшего сорта.

– Да, вы все схватываете на лету.

– Конечно. Я не могу вечно оставаться невежественной. Возраст обладает свойством обогащать человека опытом, нравится это ему или нет. – Фоска подняла подбородок. Эмилия неторопливо расчесывала ее длинные волосы. – Красота обладает собственной властью. Моя красота не вечна, поэтому я должна ею пользоваться, пока это возможно. Вы не согласны со мной?

– Нет, не согласен. Вы безрассудно относитесь к своей репутации и вашему доброму имени!

– Это имя не мое, а ваше, – ответила она со смешком. – Имя Лореданов – первое богатство, которое досталось мне взаймы!

– Хотел бы напомнить, что ругать полученные взаймы вещи – дурной тон, – сказал он резко.

Она рассмеялась.

– Так считают прежде всего те кредиторы, которые назначают более высокие ставки, нежели обычные владельцы ломбардов.

Он нахмурился.

– Я предпочел бы, чтобы в будущем вы вели себя осмотрительней. Вам повезло, что этот человек остался жив. Если бы он умер, то сенсация обернулась бы скандалом.

– А я бы предпочла, синьор, чтобы вы любезно воздержались от советов, как мне вести себя. Мне бы никогда не пришло в голову давать вам советы. Я заметила, что воспитанные люди не вмешиваются в чужие дела, коль скоро их об этом не просят.

– За минувшие два года вы сделали немало наблюдений, – едко заметил Алессандро. – Верю, что вы примете во внимание то, что диктует здравый смысл.

– Я не собираюсь считаться с диктаторскими требованиями, общепринятыми и благоразумными правилами! – усмехнулась она. – Это, синьор, так старомодно!

– Старомодность тех или иных вещей не лишает их цены. – Он начинал терять терпение. – Эти вещи выдержали испытание временем.

– Я не люблю испытания, – заметила она беззаботно. – Зачем человеку, который сам не сумел выдержать испытание временем, беспокоиться о прошлом? Каждый возраст оказывается перед собственным выбором. Каждое поколение устанавливает свои стандарты, новые ценности, новую моду. Я вижу, синьор, вы со мной не согласны. Однако это не имеет значения. Что стало бы с молодежью, коль скоро не существовало бы стариков, жизнь которых напоминает, какой скучной предстоит стать и ей, достигнув их возраста?

Итак, из ее слов следовало, что она считает его стариком! Старомодным человеком! У него перехватило дыхание.

– Я не намерен вмешиваться в вашу жизнь, Фоска. Я хочу лишь предупредить вас о подстерегающих вас опасностях, с тем чтобы вы смогли избежать их.

– Вы очень любезны, синьор, – сказала она, подавляя зевоту. – Вам пришлось сегодня остаться дома, чтобы поговорить со мной.

Он упрямо не хотел отклоняться от заданной себе темы.

– Если вы станете игнорировать мои советы, то я буду вынужден ограничить вашу свободу.

– Правда? – Она с любопытством посмотрела на него. – Интересно узнать, каким образом вы это сделаете. Захлопнув свой кошелек, чтобы мне пришлось одеваться в лохмотья – то есть именно так, как я одевалась, когда мы встретились, – и чтобы мне было стыдно где-нибудь появляться? О, это было бы, синьор, жестоко. – Она вздохнула. – Лишило бы вас популярности не только среди городской молодежи, но и среди десятка купцов. Не говоря уже о крупье из казино, которые извлекают выгоды из моих неудач за игорным столом! – Она поднялась и потянулась. – Ну а теперь, если не возражаете, я хотела бы завершить этот невыносимо утомительный день. Правильно говорят, что Венеция так скучна в это время года! Я не знаю, как я выдержу! – В знак прощания она протянула руку.

Он пожал ее и холодно поклонился.

– Сожалею, синьора, что мы показались вам скучны, – спокойно заметил он, надеясь, что последнее слово останется за ним. – Очень, очень жаль, что вам пришлось променять тысячи радостей монастырской жизни на эту невыносимую жизнь.

Однако она лишь сонно улыбнулась.

– Вы совершенно правы. В монастыре человек по крайней мере свободен от непрошеного внимания со стороны стариков. Спокойной ночи, синьор.

Он ушел. Фоска, несомненно, превзошла его в остроумии и хитрости, как опытная обольстительница. Она действительно быстро и хорошо познала уроки жизни. Алессандро оказался не в силах проникнуть сквозь прочный панцирь ее изощренного образа мысли. Фоска была непроницаема, весела, недоступна обидам. В ней не осталось ничего от дрожащей девочки, на которой он женился. Она стала во всех своих проявлениях истинной женщиной. Обнаружила, что красива, и умела пользоваться своей силой.

Алессандро злился. Он вел себя нудно, самодовольно, напоминал неуклюжих мужей из комедий Гольдони, которых обводили вокруг пальца и ставили в тупик их юные жены. Но он-то, Алессандро, не был стар. Ему еще не было и тридцати пяти! А она все еще оставалась ребенком, едва достигшим двадцатилетнего возраста.

Он подозревал, как завтра она станет пересказывать увивающимся вокруг ее тунеядцам смешные детали их разговора, и он, Алессандро Лоредан, сын дожа, восходящая политическая звезда, станет предметом шуток. Он стиснул кулаки и заскрипел зубами.

Лоредан с головой погрузился в работу и достижение своей единственной цели – власти. Он упрямо игнорировал выходки и способные породить сплетни поступки жены. Некоторое утешение приносило то, что, насколько он знал, несмотря на свои многочисленные увлечения, Фоска оставалась целомудренна, не отдавалась ни одному мужчине.

Это был типичный брак по-венециански. Фоска и Алессандро Лоредан вращались вокруг планеты Венеция. Две луны, орбиты которых пересекались очень редко, и ничего хорошего из этого не получалось. Алессандро сожалел, что Фоска не родит ему сына. По мере того как росли его амбиции, он все больше хотел иметь наследника. Развестись с ней он не мог в силу обещания, которое дал тестю. Ничем иным объяснить его нежелание отпустить ее на свободу было нельзя.

Он видел, какое влияние оказывает она на него при встречах. Он ведет себя напыщенно, чего никогда не случается в других местах или в иной компании. Ее дразнящий смех возбуждал в нем внутренний гнев. Ее язвительные замечания и ехидные намеки на его возраст и консерватизм раздували искры злости, которая разгоралась после того, как он расставался с Фоской. Он избегал ее, ибо когда бывал с ней, то терял самообладание. И вместе с тем он часто задумывался, чем она занимается, с кем проводит время.

Но до того момента, когда тренер пригвоздил его шпагой к стене, ему не приходило в голову, что он любит Фоску. Сверкнувшая сталь шпаги стала для него ударом молнии, рожденной Юпитером, ярчайшей вспышкой, высветившей все, что он чувствовал. Он понял, что инструктор сказал правду.

Купидон сыграл с ним злую шутку, отомстил. Алессандро Лоредан совершил непростительную глупость – влюбился в собственную жену.