"Маскарад" - читать интересную книгу автора (Питерс Натали)

Глава 14 ЛАБИРИНТ

– Мы больше никогда не встретимся, – сказала Лиа.

Она и Лоредан брели по мосту Риалто. Они были погружены в беседу и вряд ли замечали изобилие товаров, выложенных по обе стороны моста, или слышали выкрики купцов и разносчиков.

– Я не удивляюсь, – продолжила она. – Я знала, что наши отношения долго не продлятся. И тем не менее чуть-чуть больно. Будто идешь к хирургу вырвать зуб. Приблизительно такое же чувство. И сколько бы ты ни бодрилась, боль не уменьшится.

Алессандро увел ее в сторону от лотка крысолова, на котором рядами красовались его отвратительные трофеи, и оттолкнул протянувшуюся руку нищего.

– Мне очень грустно, Лиа, – сказал он. – Я просто подумал, что лучше…

– Все в порядке. Я понимаю. – Она сжала его локоть. – Я знала, что никогда не смогу тягаться с ней. Потому что вы всегда любили ее и никогда по-настоящему не любили меня. Я не сержусь, Алессандро. По-своему я даже рада. Но вы в ней уверены?

– Уверен? В Фоске? – Он невесело усмехнулся. – Нет, не уверен. Пару последних недель мы ведем с ней игру. По крайней мере для нее это игра. В этой игре я не больше чем рядовой из легиона ее любовников, а она для меня – вся жизнь. Единственная женщина, которую я хочу. То, что нас с ней сейчас объединяет, настолько хрупко, почти эфемерно. Но я не хочу потерять даже это. Ее отвращение к вам выходит за пределы разумного. Я не могу продолжать встречаться с вами и обманывать ее. Жалею лишь о том, что причиняю вам боль.

– Ничего, я не стеклянная, – храбро улыбнулась Лиа. – Не разобьюсь. Ну, получу небольшой синяк. Я только надеюсь, что ради вас обоих вы завоюете ее. Послушайте, я была очень близка к тому, чтобы полюбить вас. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, вы очень похожи на него.

Алессандро заметно удивился.

– Сомневаюсь.

– Но это правда. Я хорошо знаю вас обоих. Вы оба неправдоподобно упрямы и твердолобы. И вас и его трудно сдвинуть с места, будто вы два валуна. Вы гордецы, обладаете сильной волей и пылки. Вы, Алессандро, управляете своими страстями лучше его, ибо вы человек невозмутимый. Вы напоминаете мне дремлющий вулкан, вершина которого покрыта снегом. И вас обоих очень, очень легко любить. Прощайте, Алессандро. Время от времени вспоминайте вашу Лиу. Она будет думать о вас.

– Но, может быть, мы с вами выпьем по чашечке кофе?

– Нет, идите туда, куда направлялись. Я хочу… посмотреть на выставленные вон там вышитые носовые платки. По-моему, они очень хороши.

Лиа прикоснулась своей одетой в перчатку рукой к его лицу и быстро ушла прочь. Он все-таки успел разглядеть слезинки на ее лице.

Она купила полдюжины носовых платков и, как только вышла из лавки, осушила слезы тремя из них.

«Итак, Фоска Лоредан отвоевала своего мужа, – размышляла Лиа. – Но это только к лучшему. Если Фоска любит Алессандро, она не станет мне соперницей в борьбе за Рафа».

Ну а что с Рафом? Лиу охватили мрачные мысли. Да, она получала от него письма, но только из-за тети Ребекки. Он все еще любит Фоску, и когда вернется в Венецию, то, конечно же, прежде всего направится к ней.

Лиа, подчеркнуто демонстрируя свою бодрость, задрала подбородок и пошла в сторону театра. Она была благодарна судьбе за то, что у нее была трудная работа, которая отвлекала ее мысли от невзгод. У ленивых же сук, вроде Фоски Лоредан, в подобных случаях не было ничего.

Наступило лето 1796 года, и дни удлинились. Стоял июнь. Ночи были теплыми, но не жаркими. Словом, установилась приятная для отдыха погода.

Фоска вышла из своей гондолы у начала Кампо Сант-Анджело, пересекла площадь и повернула в калле Кристо. Игра с Алессандро пока не потеряла для нее интереса и продолжала возбуждать.

Он был очаровательным спутником, изощренным и занятным, но не раболепным, красивым, элегантным, великолепным любовником, остроумцем, хорошим рассказчиком.

К тому же, когда Фоска бывала с ним, она не испытывала полной уверенности, что, говоря о своей жене, он знал, что это было действительно так. Это сводило с ума и зачаровывало.

Алессандро отлично исполнял свою роль, никогда не сбивался, а встречаясь с Фоской во дворце, не изменял своего отношения к ней. В те моменты он был совсем иным человеком, нежели пылкий любовник «дамы в маске». Ощущая уколы его холодного молчания, Фоска была уверена, что он не знает, что она и есть его любовница.

Она не понимала, как он мог признаваться в любви вечером и гнушаться объектом своей привязанности по утрам. Неужели мужчина способен так совершенно притворяться? «Во всяком случае, – думала она, – Лоредан может».

Фоска слегка постучала в дверь. Она немедленно распахнулась, и Фоска оказалась в объятиях Алессандро.

– Моя госпожа, – сказал он, нежно целуя ее. – С наступлением темноты на небе появляются луна и все звезды. Вы же ярчайшая из них. Я стал ненавидеть дневной свет.

– У вас всегда наготове приятные слова.

– Я все время трачу на то, чтобы придумать, как развлечь вас. Я как-нибудь покажу вам стихи о вас, написанные в состоянии одержимости.

– Я хотела бы услышать их! Может быть, сегодня?

– Нет, на сегодняшний вечер я приготовил другую забаву.

Алессандро снял с Фоски легкий плащ, но не прикоснулся к маске. Он отвел Фоску к камину в гостиной и показал ей новую статуэтку: красивую фарфоровую фигуру женщины в маске, одетую в стиле начала века. На ней было пышное голубое платье, а ее вычурно причесанные волосы были по цвету точь-в-точь как у Фоски – тициановские рыже-золотистые. Она сидела на низкой скамеечке и смеялась, прикрыв лицо белой овальной маской. Казалось, крошечное создание звонко смеется. Казалось, статуэтка дышит.

– Очаровательно! – воскликнула Фоска. – Где вы ее раздобыли?

– В захудалой лавчонке вблизи Риалто. Она – это вы, моя красавица в маске. Эта фигурка – ваша.

– Очаровательна, – повторила Фоска, поворачивая статуэтку то в одну, то в другую сторону. – Но я думаю, что оставлю ее здесь, чтобы она составляла вам компанию до моего прихода.

– Согласен. Хотя мне не нужно напоминания о вас. Вы в моих мыслях во все часы дня и ночи. – Он поднес ее руку к губам.

– О, мой муж решил – наконец-то! – что настало время выехать за город, – заметила Фоска невзначай. – У нас есть вилла на Бренте, вблизи Виченцы. Я все думаю, что будет с нами. Выходит, мы не сможем увидеться до осени?

Алессандро нахмурился. Он уже решил продолжать эту игру до тех пор, пока от нее не устанет Фоска или он сам. Алессандро ненавидел создавшуюся ситуацию. Он замечал, что его отношение к жене во дворце ставит ее в тупик и ранит. Она не была хорошей актрисой и не могла скрывать своей боли.

Алессандро давно вел себя уничижительно по отношению к ней и теперь уже не мог перемениться. Не мог отказаться от своей позы до тех пор, пока Фоска не будет готова снять маску. Выбор был за ней.

Но так или иначе, они должны были выехать за город. Обычное время начала дачного сезона давно миновало, и большинство их друзей уже окопалось в своих загородных домах. Только бедным тунеядцам-прихлебателям, которые привыкли околачиваться на вилле Лореданов, ехать пока было некуда. Люди стали подозревать, будто Лореданы настолько обеднели, что не могут больше позволить себе умопомрачительных расходов на непрерывные увеселения.

Но что будет тогда с Алессандро и его дамой в маске? Он вздохнул.

– Боюсь, что вы забудете меня. Полюбите другого.

Она выглядела расстроенной.

– А может быть, мы сумеем встречаться и летом? – предложила она. – У вас есть вилла?

– Да. И по счастливой случайности она, как и ваша, вблизи Виченцы. Но это будет довольно опасно.

– Вы правы. Если мой муж и ваша жена раскроют наш секрет…

– Вот это будет скандал! – воскликнул он. – К тому же за городом не носят масок. Там нечего скрывать. Вы должны будете предстать передо мной без всякой маскировки. Вы готовы пойти на это?

Она на мгновение задумалась.

– Думаю, что нет. Пока нет.

– Стало быть… – он беспомощно поднял руки вверх и опустил их, – мы должны будем распрощаться сегодня вечером. Возможно, встретимся при летней луне. Но я искренне надеюсь, что вы вновь придете ко мне, когда мы вернемся в Венецию. Я не прошу обещаний. В течение лета может произойти много важных событий. Кто знает? Может случиться, что вы влюбитесь в собственного мужа.

– Ни за что, – сказала она решительно. – Он не заслуживает любви. Я хотела бы, чтобы он больше походил на вас. Он никогда не проявлял ко мне нежности, а вы – сама доброта.

– Не составляет труда быть добрым по отношению к красавице, – сказал он. – Но посмотрите, уже наступила ночь. – Он взял ее за руку и вывел на балкон. – Взгляните на звезды. Какие они сегодня яркие! Они придают мне смелости сказать, что я чувствую. Через несколько недель после нашей встречи я познал счастье, пережил то, на что никогда не надеялся. За это я благодарен вам.

Фоска была тронута его словами. Она испытала искушение отбросить маскировку и преодолеть брешь, отделяющую Фоску Лоредан от Алессандро Лоредана. Она было прикоснулась к краю маски. «Снять? Заговорить? – крутилось в голове. – Начать заново брак, но уже в качестве любовников, а не ратоборцев?»

Она поняла, что не сможет сделать этого – не готова оказаться перед лицом реальности. Если бы она сбросила маску, то они вновь стали бы синьором Лореданом и донной Фоской, ожили бы воспоминания, их гнев обострился бы периодом мира, а прежние враждебные отношения никуда бы не исчезли. Нет, она не была готова прекратить игру. Пока…

Она отошла от него, погасила свечи, сбросила маску и в темноте пришла к нему в объятия. Он возбужденно целовал ее и взволновал так сильно, как муж никогда не смог бы. Испытываемое ими взаимное влечение являлось притворством, красивым обманом, слабым отблеском летнего вечера. Оно никогда не выдержало бы проверку правдой, резкого дневного света, воспоминаний и противоречий, которые они делили как муж и жена.

Он прижал ее к себе и ощутил момент, когда она приняла решение не доверять ему. Алессандро глубоко вздохнул и решил ради нее продолжать жить под покровом маскарада, который он презирал. Сейчас он не испытывал гордыни. Он охотно распростерся бы перед ней и в слезах умолял ее о любви, если бы только верил, что завоюет ее. Но он не будет торопить ее. Он знал: если разрушит зыбкий мираж их счастья, она отвернется, и он навсегда потеряет ее.

– Итак, за городом мы не будем встречаться друг с другом, – разочарованно сказала Фоска. – Да, это было бы по-другому. Ведь Венеция обладает волшебством, которого нигде больше нет. Если бы мы встретились не в Венеции, то, возможно, совсем не понравились бы друг другу.

Он улыбнулся в темноте.

– Нет. Думаю, вы мне понравились бы даже в том случае, если бы мы каким-то образом перелетели на луну.

– Я в этом сомневаюсь, – рассмеялась Фоска. – На луне не оказалось бы никого из известных нам людей. Нам было бы не о чем сплетничать!

– Тогда бы мы круглые сутки напролет занимались любовью, – сказал Алессандро. – Неужели бы это наскучило?

– Звучит чудесно, – прошептала она ему на ухо. – Тогда возьмите меня на луну. Немедленно.

Сначала Алессандро ласкал мягко и нежно. Потом им будто овладел дьявол, и он набросился на Фоску грубо, неистово, вцепляясь ей в волосы, кусая шею, грудь, живот, удерживая ее руки над головой, утоляя свою страсть, пока не довел ее до обморока. Когда все было кончено, он, покачиваясь, вылез из постели и тяжело оперся на оконную раму. Она видела его силуэт на фоне освещенного луной неба.

Фоска подождала, пока внутренняя дрожь не отпустила ее.

– Что случилось? Я никогда прежде не видела вас таким. Вы злитесь на меня?

– На вас? Нет, конечно же, нет. На себя. Простите, если причинил вам боль.

– О нет, мне не было больно. Даже понравилось. Но почему вы злитесь на себя?

– За то, что я последний идиот, за то, что потерял время. Попусту растратил. Упустил падавшее мне в руки счастье. О, почему я принимал решения, подчиняясь разуму, а не сердцу? Впрочем, это было давным-давно…

У Алессандро сперло дыхание.

– Не сейчас, – продолжил он. – Вы овладели моим сердцем, и с тех пор как мы встретились, я потерял способность логически мыслить.

– До чего приятно слышать! – рассмеялась Фоска и раскрыла объятия, приглашая его к себе поцелуем.

Позже она лежала, положив голову ему на грудь. Она чувствовала его дыхание на волосах.

– Я пришел к выводу, – сказал он задумчиво, – что, вопреки распространенным утверждениям, большинство людей отнюдь не жертвы судьбы. Нет, на самом деле мы – жертвы своих собственных характеров. Мы создаем свои судьбы, выстраиваем наше счастье или страдания своими собственными поступками. Наши желания – результат выбора, который мы сами сделали или уклонились от него, результат действий, которые мы совершили или ушли от них. Я был холодным, властным, эгоистичным и честолюбивым человеком. Притом невыносимо одиноким. Я полагал, что смогу прожить без любви. Какой глупец! Потребовались годы, чтобы познать простые истины. А теперь я совершенно бесплатно делюсь с вами.

– Правда, – промолвила Фоска. – Я была своевольной, упрямой, настырной. Я не нравилась сама себе. Я не могла быть счастлива ни с кем другим, кроме себя. Однажды мне показалось это возможным. Но то, вероятно, был просто сон.

– А теперь вы счастливы? – мягко спросил он.

– Да, потому что я доставила вам наслаждение, – ответила она.

– Я не это имел в виду. Вы довольны собой, той женщиной, которой стали?

Она задумалась об этом впервые в жизни.

– Нет, – искренне ответила она. – Я так не считаю. Возможно, когда-нибудь так будет, но не сейчас. Вы поможете мне?

– Я не сумею, – ласково сказал он. – Есть вещи, до которых вы должны дойти сами, без помощи тех, кто любит вас.

– Вы сознались, что любите меня!

– А вы хоть на мгновение сомневались в этом? Я полюбил вас с той самой минуты, когда увидел.

– Но ведь тогда вы видели меня через маску, – сказала она, повернув голову для поцелуя.

Алессандро согласился.

– Да, я действительно увидел вас сквозь все ваши маски.

Чемоданы с фарфоровой и стеклянной посудой, одеждой, продовольствием, книгами, комплекты игр, музыкальные инструменты, льняное белье и предметы домашнего обихода были погружены на плоскодонные лодки и отправлены на материк. Оттуда все это добро на каретах и повозках доставили по пыльным деревенским дорогам на виллу Лореданов вблизи Виченцы. Даже Розальба Лоредан согласилась покинуть свою комнату во дворце в Венеции и поселилась на вилле в прекрасной комнате, выходящей окнами на широкие луга и реку Брента.

Вилла, спроектированная и возведенная в XVI веке под руководством великого архитектора Палладио, располагалась на просторной равнине на фоне невысоких гор, над медлительными водами Бренты. Белое, симметрично построенное здание, покрытое красной черепицей и окруженное колоннами и статуями, напоминало богато украшенный именинный торт. Вокруг виллы росли оливковые и цитрусовые деревья. В центре возвышалась огромная в два этажа ротонда. От нее отходили четыре равных по размеру крыла, точно указывающих на четыре стороны света. На половине высоты ротонды проходил балкон, на который открывались двери спальных комнат второго этажа. Комнаты были изящными и большими, хотя обставлены и менее богато, чем во дворце Лоредана в Венеции.

На открытом пространстве вокруг виллы располагались выложенные из кирпича широкие террасы, на которых гости могли закусывать, слушать музыку, исполняемую размещавшимся под ротондой оркестром, наслаждаться легким бризом, сладким благоуханием цветов и жужжанием насекомых.

Сады, окружающие виллу, разбили еще до того, как в моду вошло безумное увлечение подделываться под дикую природу. Поэтому они выглядели предельно ухоженными, были пересечены дорожками, обсаженными декоративным кустарником. Повсюду виднелись коротко подстриженные лужайки, витиеватые фонтаны, выбрасывающие в воздух струи высотой до пяти человеческих ростов. Виднелись оранжерея, теплица и лабиринт из самшитовых деревьев, которые выращивали долгие годы, прежде чем они достигли высоты в три человеческих роста.

Лабиринт был настолько сложным и запутанным, что садовникам и лакеям ежегодно приходилось выводить гостей из его извилистых поворотов, изгибов и тупиков. Кое-кто даже говорил, что летними вечерами можно было услышать жалобные стоны стародавних гостей, которые, безнадежно потерявшись в лабиринте, продолжали искать единственный выход из него.

Венецианские дворяне не очень-то любили устраивать развлечения в своих импозантных городских домах, предпочитая более близкую им по духу атмосферу кафе, салонов и ресторанов. Зато в летние месяцы их виллы были переполнены гостями, немало из которых проводили весь курортный сезон у своих хлебосольных хозяев. Здесь устраивались игры на лужайках, пикники на воде, скачки, балы, концерты, разыгрывались спектакли и шарады. Сюда власть инквизиторов и строгого Совета десяти не распространялась. Атмосфера свободы и тепло летних ночей весьма располагали к романтическим приключениям.

Для Фоски наступило самое спокойное лето за долгие годы. Она чувствовала себя помудревшей, уверенной в себе, не столь отчаянно обуреваемой поисками любви. Она знала, что Лоредан ее любит, и знание этого приносило спокойствие и умиротворение. Фоска, однако, не была до конца уверена, что она испытывает по отношению к нему. За городом он по-прежнему относился к ней с холодком, ни разу не дав понять, что между ними существует что-то. Они редко виделись друг с другом. В июле сенат направил его во Францию, и он вернулся оттуда лишь в середине августа.

Большую часть дня Фоска проводила с Паоло, а остальное время – со своими друзьями и гостями. Алессандро любил прогулки верхом и часами пребывал в одиночестве, отказываясь даже от компании слуги-грума. Он так же, как и Фоска, не жалел времени на Паоло, но бывал с ним только в ее отсутствие.

Она порой удивлялась, почему он не сближается с ней. Почему не заходит к ней в комнату и не пытается сломить возникший между ними барьер? Как он может любить ее и вместе с тем не уступать своему желанию? Она чувствовала себя обманутой, и когда это особенно остро задевало ее самолюбие, Фоска пыталась возродить в себе ту ярость, которую столь долго питала по отношению к нему. Но, к своему удивлению, она обнаружила, что, хотя воспоминания об испытанных унижениях все еще не зарубцевались, она стала понимать мотивы его поведения. Сколько она ни пыталась, ненависти к Алессандро больше не испытывала.

Этим летом разговоры вертелись вокруг войны и назревающего конфликта между Францией и Австрией. Венецианцы разделились на два лагеря – на тех, кто полагал, что Венецию следует вооружить и подготовить к обороне против вторгающихся французских армий, и тех, кто выступал за сохранение нейтралитета и отстаивал невмешательство любой ценой. Сенат решительно поддержал последних. Но, хотя те обратились с серьезным предупреждением к воюющим странам, заявив, что не потерпят никаких нарушений своего нейтралитета на суше или на море, они вместе с тем не принимали никаких мер, чтобы практически подкрепить свои предостережения, скажем, утвердить ассигнования на закупку вооружений.

– Подобно Швейцарии, – однажды вечером рассуждал Алессандро, – мы пытаемся сохранить нейтралитет. Но в отличие от Швейцарии мы не обладаем таким преимуществом, как почти непреодолимые границы. У нас нет гор, за которыми мы могли бы укрыться. Мы ужасно уязвимы со стороны моря, поскольку нам не удалось сохранить сильный военно-морской флот. Как же в таком случае мы можем отразить захватчика? Боюсь, настало время, когда придется расплачиваться за два столетия бездумных удовольствий.

– Но, мой дорогой Алессандро, – вздохнул его собеседник, – вы, следовательно, считаете, что государство должно поддерживать постоянную готовность вести войну?

– Да, если оно хочет остаться свободным и не превратиться в вассала какой-либо алчной державы.

– Но ведь цивилизация развивается и процветает именно в условиях мира! Искусство, музыка и театр, приятные беседы и изящная литература – все это плоды мира.

– Венеция никогда не была более цивилизованной страной, чем в шестнадцатом веке, хотя в то время она вела непрерывные войны, – напомнил Алессандро. – Не хотите ли вы сказать, что кто-то должен был предупредить Тициана, Тинторетто, всех других, что им, дескать, не следует процветать, ибо в этом таится опасность?

Фоска не могла не восхищаться быстротой реакции мужа, прямотой его суждений и красноречием. Он не походил на других своих земляков, расслабленных годами самодовольства. Он больше напоминал венецианцев прошлого, которыми так восхищался, воинов, отважившихся захватить Грецию, Далмацию, всю Адриатику. Людей, которые способствовали развитию искусства и архитектуры, строили дворцы и соборы, ныне воспринимаемые как нечто само собой разумеющееся.

Туман предубежденности рассеялся, она смогла смотреть на Алессандро открытым и непредвзятым взглядом. За минувшие годы он изменился: стал более выдержанным, менее честолюбивым, более терпимым к слабостям других. Горе умудрило его, отцовство – смягчило, любовь – обуздала. Фоска теперь не могла представить, что нынешний Алессандро сознательно совратил бы ради своих политических целей невинную девушку. Да, теперь он заслуживал уважения и восхищения. И даже любви.

Друг Фоски Антонио заметил перемену, происшедшую в ней.

– Вы, моя дорогая, в последнее время рассеяны и мечтательны, – сказал он ей однажды, когда они сидели на южной террасе, наблюдая за молодежью, демонстрирующей свое искусство в гребле. – Вы сейчас напоминаете женщину, которая готовится стать матерью. Вы ничего от меня не скрываете?

– Мой милый, вы были бы первым, кто узнал бы о предстоящем материнстве, – сказала Фоска, прикрыв рукой глаза от солнечных лучей. – Вы же знаете, что от вас у меня тайн нет.

– Это неправда, – сказал он нудным тоном. – У вас новый поклонник. Новый любовник. В таких делах я никогда не ошибаюсь.

– Мой дорогой, неужели так легко прочесть мои мысли? – проворчала Фоска. – Итак, я похожа на влюбленную женщину?

– Если вы и не влюблены, то на грани того. Я уже раньше заметил признаки.

– Вы напоминаете мать Лоредана, – сказала, зевнув, Фоска. – Что, мой дорогой, это свидетельствует о вашем стремлении превратиться в пронырливую старуху? Вы бы лучше за собой следили, Антонио. Время идет. У вас стала пробиваться седина! Антонио, – Фоска наклонилась и взяла его за руку, – почему бы вам не жениться? Вы состоятельны и красивы, и я знаю с десяток девушек, которым доставила бы радость такая перспектива!

– Радоваться должны не девушки, а их родители, – назидательно заметил Антонио. – А мне не хотелось бы утруждать себя ухаживаниями за пожилыми людьми, добиваясь их благорасположения. Кроме того, я что-то не замечал, чтобы брак приносил кому-нибудь особое счастье. Мои женатые друзья могли бы быть и неженаты, ибо их мало волнуют супруги. – Он бросил на Фоску долгий изучающий взгляд. – Нет, что-то не так. Летнее солнце, должно быть, расплавило мои мозги.

Фоска посмотрела на него со странной улыбкой – загадочной и несколько самодовольной.

Недели пролетали одна за другой, казалось, времени для всех намечаемых увлекательных занятий, несмотря на долгие летние дни, не хватит. В конце сентября Лореданы традиционно давали костюмированный бал. На него приезжали гости из вилл, расположенных от обители Лореданов даже за сорок километров. Прием продолжался ночь, следующий день и захватывал еще одну ночь. Выпивались бочки вина, забивались десятки голов домашней птицы. Кухни работали день и ночь, чтобы прокормить визитеров.

Для нынешнего бала Фоска выбрала наряд испанской дамы – тесно облегающее фигуру платье, расходящееся от бедер многочисленными широкими оборками. Она вертелась перед зеркалом, помахивая черным кружевным веером. «Да, – подумала Фоска, – получается очень мило, весьма загадочно».

Ее голову украшал традиционный высокий гребень и черная кружевная мантилья. Прикрыв мантильей нижнюю часть лица, Фоска решала, сумеет ли она этой ночью проскользнуть в комнату Алессандро. Идея казалась соблазнительной, забавно было бы представить дело так, будто дама в маске попала неузнанной на бал.

По единодушному мнению, этот бал оказался самым лучшим из всех, что когда-либо давали Лореданы. Более проницательные и внимательные сплетники, вроде Карло, чичизбео донны Розальбы, отметили необычно хорошее настроение, в котором пребывал Алессандро, и тот факт, что он дважды станцевал с женой. Они вместе танцевали вальс, и, хотя в глазах многих этот танец считался скандальным, все согласились с тем, что чета Лореданов исполнила его весьма грациозно. Они были красивой парой. Как прискорбно, что их брак оказался несчастливым!

В полночь на северной террасе был сервирован ужин, а затем объявлена «охота за сокровищами». Для этого в центре лабиринта было запрятано нечто драгоценное. Первая пара, которая найдет эту вещь, получит право разделить ее между собой.

В числе последних вошедших в лабиринт оказались Фоска и Джакомо Сельво. Находившиеся за изгородью лабиринта слышали веселые выкрики уже заблудившихся участников соревнования.

– Не могу понять, – ворчал Джакомо, – как вы, вот уже тринадцать лет ежегодно блуждая по лабиринту, никак не можете запомнить путь к центру.

– Нет, я помню, – возразила Фоска. – Сейчас мы идем неправильной дорогой. Путь к центру вон там. – Она помахала одетой в перчатку рукой. – Идемте!

– Нет, нужно идти туда, – настаивал Джакомо. – Вы ведь без помощи гида не найдете дорогу даже на площадь Сан-Марко. Вы, по-видимому, не способны запоминать такие вещи.

– Я, безусловно, могу все это запомнить и смогу найти путь на площадь. В конце концов, вы идете или нет?

– Я пойду так, – твердо сказал Джакомо. – О, черт побери! – выругался он, когда шнурок его обшлага запутался в отростках самшита.

– А я – так! – столь же решительно сказала Фоска. – Найду приз и не разделю его с вами!

– Это нечестно. Ведь это ваш лабиринт!

Рассердившись друг на друга, они пошли в разные стороны, и Фоска оказалась в одиночестве посреди темной аллеи. На небе ярко светила полная луна. Правда, она еще поднялась недостаточно высоко и отбрасывала на пересекавшиеся тропинки длинные тени. И хотя кое-где были установлены фонари, место казалось призрачным и таинственным.

Джакомо издали громко осведомился, добралась ли она до центра, и Фоска, смеясь, призналась, что пока не удалось. Она решительно направилась по показавшейся ей подходящей тропинке и вдруг поняла, что она заканчивается тупиком.

Рядом с ней совершенно неожиданно, будто материализовавшись из теней, появился мужчина в маске и плаще.

– Ну вот и еще одна жертва! – весело воскликнула Фоска. – Каким путем, синьор, теперь пойдем?

– Фоска.

Она почувствовала, как кровь отлила от лица. Ноги ослабели, и она покачнулась. Он обнял ее за плечи.

– Не может быть, – прошептала она. – О нет.

– И все-таки это так, Фоска. – Он слегка повернул ее, чтобы лунный свет падал ей на лицо. – Это действительно вы. Все еще красивая. Вы испугались меня, Фоска? Разве вы не знали, что я вернусь к вам?

– Знала, – сказала она мягко, когда к ней вернулся дар речи. – О Рафаэлло! – Она притронулась к его маске. Он снял ее, и они пристально вгляделись друг в друга.

– Вы меня еще любите, Фоска? – спросил он наконец. – Вы думали обо мне?

– И вы об этом спрашиваете… – Из ее глаз брызнули слезы. – Не проходит дня, когда бы я не думала о вас. Все время. Вы видитесь мне даже в снах. – Она прильнула к нему, укрывшись в его надежных руках.

– Я все время мечтаю о вас, – сказал он, поглаживая ей щеку.

В конце аллеи появилась еще одна пара участников игры и поинтересовалась, на правильном ли они пути. Раф повернулся, удерживая Фоску перед собой, чтобы она прикрывала его, и объяснил, что это еще один тупик. Рассмеявшись, те пошли дальше.

– Так много людей, – сказал Раф. – Здесь небезопасно. Можем ли мы куда-нибудь пойти, чтобы остаться одни?

– Здесь сотни гостей, – сказала она. – Они повсюду. Но вот попозже…

– Нет, я не могу оставаться. Я должен немедленно отправиться в Венецию. Но я думал, что вы можете оказаться здесь… Решил попытаться увидеть вас, Фоска. Забавно, что я вас сразу узнал, даже в этом наряде. – Он поднял край мантильи. – Послушайте, Фоска. Я приехал в Венецию для того, чтобы подготовить ее захват Бонапартом. Я не знал, где могу оказаться в тот или иной день, но я сообщу Томассо. Вы всегда можете установить через него контакт со мной. Хорошо?

Появились еще два искателя клада.

– Что бы вы ни искали, – заявил Раф им, – здесь этого нет.

– Но то, что вы ищете, – ответил мужчина, – находится именно здесь! – Они пошли дальше.

– Не могу понять, – сказала Фоска. – Бонапарт в Венеции? Не может быть! Все говорят, что мы в безопасности… что он ни за что не явится сюда.

– Люди просто обманывают сами себя, – ответил Раф. – Ничто не может остановить его. Я знаю. Мое задание частично состоит в том, чтобы помочь Бонапарту добиться успеха.

Они услышали, как Джакомо выкрикивает имя Фоски. Раф быстро поцеловал ее и отошел в сторону, укрывшись в тени.

– Раф, – прошептала она.

– В Венеции, спросите Томассо, – произнес он едва слышно и исчез.

– Так вот вы где! – воскликнул вконец измученный Джакомо. – Совсем заплутали. Что с вами, Фоска? Наверное, встретились с привидением? Ради Бога, уйдем отсюда. Вам еще не наскучила эта игра?

– Да, – еле проговорила Фоска. Она все еще чувствовала на губах поцелуй Рафа. – Предельно наскучила.

Сославшись на головную боль, Фоска немедленно удалилась в свою комнату, и как только служанки раздели ее, отпустила их прочь. Мысли бесконечным хороводом проносились в голове. Нужно побыть одной.

Итак, он вернулся. Рискнул жизнью, чтобы хоть мельком повидать ее. Он все еще хотел ее. И в тот момент, когда он обнял ее, она почувствовала, что и сама хочет его.

Вступив в странные отношения с Алессандро, она вскоре поняла, что может обходиться и без Рафа, единственного мужчины, который, как она полагала, мог принести ей счастье. Она не переставала любить Рафа. Она будет всегда любить его. Но она убедилась, что сумеет принять жизнь такой, какая она есть. Она могла отказаться от стремления добиться недосягаемого и перестать ломать свою жизнь только потому, что судьба лишила ее истинного счастья. Она могла бы смириться, любить своего ребенка, почитать мужа, набираться мудрости и добиваться любви и уважения со стороны окружающих.

Но Раф явился вновь подобно урагану, растоптав нежные ростки обретенной умиротворенности, исковеркав хрупкую постройку ее существования, полностью перевернув с ног на голову ее жизнь.

Час за часом она ходила по комнате. Дом затих. Гости, жившие недалеко от их виллы, разъехались. Те же, кто остался на ночь, наконец улеглись. Грохот музыки, разговоров и смеха угомонился, и она слышала стрекот сверчков и звуки, издаваемые другими ночными обитателями.

Фоска даже не пыталась уснуть. Она знала, что это невозможно. Раф так торопился расстаться с ней. Его призывала к себе революция. А может быть, что-то другое? В Венеции ждала его женщина – маленькая темноглазая танцовщица.

Фоска стиснула зубы. Как осмелился Раф вывести ее из равновесия, оставив ей на прощание быстрый поцелуй и лишь проинструктировав, как ей следует поступать? Как осмелился он убежать к той девчонке, оставив Фоску в ожидании его любви?

– К черту его! – зло прошептала она. – Да провалятся они оба в ад!

В комнате стало вдруг душно, нечем было дышать. Она распахнула окна. За горизонтом слышались раскаты грома. Но гроза была еще очень далеко. Буря может даже и не захватить их.

Фоска больше не могла выносить замкнутого пространства. Она набросила на ночную сорочку тонкий халат, взяла в руки светильник со свечой и вышла из комнаты. Спустившись по лестницам, она прошла через гостиную в южное крыло дома и вышла на террасу.

С востока, со стороны моря, чувствовалось дуновение ветра. Он задул ее свечу. Она посмотрела вверх, на небо. Так стало лучше. Она почувствовала себя спокойней, свободней. Быстро двигаясь по небу, собирались тучи, затмевая мерцающие звезды. Фоска подумала, что скоро обязательно пойдет дождь.

Она вновь начала ходить взад и вперед. «Раф вернулся, – размышляла она. – Но не для того, чтобы повидаться со мной. Ради меня он лишь сделал небольшой крюк. Он приехал ради революции, ради Бонапарта». Фоска мрачно усмехнулась. «Танцующая шлюшка, – подумала она, – скоро убедится, что у Рафа Леопарди есть любовница, к которой он привязан больше, чем к любой из нас двоих. Это – революция».

Французы приближались. Все утверждали, что Венеция ни за что не падет перед ними, ибо она ни от кого никогда не терпела поражения. Раф, однако, сказал, что французы овладеют Венецией. Он знал силы Бонапарта и цели Бонапарта, которые, конечно, включают Венецию.

Внезапно в ней проснулись болезненные воспоминания о том, что ей довелось увидеть в Париже. Революция – это охваченные безумием, вырвавшиеся из-под контроля толпы, злые выкрики, манифестации, насилие. Она вспомнила насаженную на пику для всеобщего обозрения голову коменданта Бастилии. Окровавленную, вызывающую тошноту, не стирающуюся из памяти.

Фоска закрыла глаза и внутренне содрогнулась. «Именно к этому, – решила она, – должно привести возвращение Рафа в Венецию».

Но оно сулит и то, что они будут вместе и навсегда. Она могла бы развестись с Алессандро и выйти замуж за Рафа… Но здесь ход ее мыслей внезапно прервался. А что будет с Паоло?

Алессандро любит мальчика. Потерять его и ее одновременно будет для него большим горем. Он никогда не согласится на это без борьбы. Она знала, что теперь надо прекратить думать о нем как о любовнике и вернуть их отношения в прежнее русло раздельного существования и враждебности. Ведь жестоко позволять ему надеяться на что-то. Сейчас холодное молчание, устанавливающееся, когда они встречались друг с другом, было частью флирта. Но возвращаться к тем временам, когда эти чувства были подлинными, а их двоих разделяла ненависть… нет, она не хотела этого.

Она вдруг почувствовала, что уже не одна в ночи. Внизу кто-то шел. Он приблизился, и она увидела, что то был ее муж в одной рубашке, расстегнутой на груди.

Он взглянул вверх, и их глаза встретились. Он сделал паузу и, казалось, хотел заговорить, но потом на его лице появилось отстраненное выражение, и он пошел дальше, не признав ее.

– Алессандро, не надо больше! Я умоляю! – воскликнула она без долгих размышлений.

Он медленно повернулся. Луна появилась из-за тучи, и он ясно увидел Фоску. Она была непричесана, а тонкий халат трепал ветер. Она пребывала в смятении.

– Фоска.

Та отвернулась и схватилась за балюстраду.

– Что вы тут делаете в такое время? – спросил он, подходя к ней сзади. Он хотел прикоснуться к ней, но сдержался. – С вами все в порядке?

– Да, да. Я чувствую себя отлично, – ответила она далеко не уверенным тоном. – Я… я не могла уснуть. А возможно, и спала. Мне снилось, что… я заблудилась в лабиринте. А когда проснулась, мне показалось, что комната – лабиринт, который меня поглощает. Ужасно. Я не могла дышать. – Фоска прижала руки к горлу и закрыла глаза.

– У меня такое же ощущение, – сказал он. – Это из-за бури. Повысилось давление воздуха, он наэлектризован. Я вспомнил, что Паоло рассердится на меня за то, что я его не разбудил. Я обещал ему, что когда в следующий раз разразится гроза, мы повторим опыт доктора Бенджамина Франклина с воздушным змеем и придуманным им молниеотводом. С тех пор я жалею об этом обещании. Я совершенно уверен, что меня при этом убьет током. Поэтому солгу Паоло, скажу, будто проспал грозу.

Алессандро заметил, что его рассказ несколько успокоил Фоску, и он еще несколько минут развивал эту тему. Он понимал, что она не слушает его, но звук его голоса умиротворяет ее.

– Что происходит, Фоска? – наконец спросил он. – Вы можете мне сказать, что случилось? Я хотел бы помочь вам, если это в моих силах.

Она покачала головой.

– Нет, нет. Я чувствую себя хорошо. Не понимаю, что происходит со мной сегодня ночью. Я нервничаю и расстроена.

– Бедное дитя, – сочувственно сказал Алессандро. – Поссорились с кем-нибудь из ваших любовников?

К его удивлению и радости, Фоска резко повернулась и бросилась в его объятия.

– О, Алессандро, я так запуталась! Я не знаю, что делать!

Он прижал ее к себе и про себя возблагодарил Бога.

– Вы не хотите обсудить со мной ваши неприятности? – Он отвел от ее лица влажные волосы.

Фоска, однако, отстранилась от него.

– Почему вы не приходили ко мне? – сердито спросила она. – Почему этим летом вы так холодны, так далеки от меня? Я ждала, ждала… Я не верю, что вы вообще меня любите!

– Так вот о чем речь, – улыбнулся он. – Моя дорогая, я не мог разговаривать с вами. Разве вы не понимаете? Я ждал, чтобы вы сделали первый шаг. Если бы я приблизился к вам, вы бы бросились от меня в сторону. Вы должны были дойти до этого сами. Простите. Я понимал, что причинил вам боль, но у меня не было другого выбора. Я вынуждал себя ждать.

– Вы жестоки! Для меня это была пытка! – заплакала она. – Я не знала, любите ли вы меня или нет. Я даже думала… что вы не знали, что я была дамой в маске, и что вы любили ее, а не меня! Он рассмеялся.

– О, вы, Фоска, неповторимы! Я с самого начала знал, что то были вы. В маске или без маски, вы остаетесь самой восхитительной венецианкой. Когда вы вошли в ту комнату, у меня замерло сердце. Я не мог поверить своим глазам. Я жутко боялся, что спугну волшебство момента.

– Вы совсем не выглядели испуганным, – раздраженно сказала она. – Были чрезвычайно ловки и убедительны в своей роли.

– Я должен был быть таким. Я не хотел спугнуть вас и должен был сделать все, чтобы вы снова пришли ко мне. А сделать это было нелегко, – усмехнулся он, – но я полагаю, мне удалось.

– Противный! – фыркнула она. Он положил руки ей на плечи.

– Я исходил из опыта, который подсказывал, что когда женщину преследуют, ее первый импульс – спастись бегством. Если бы я выступал пылким любовником, это вас бы напугало. Нам – вам и мне – нужен был предлог, чтобы вы поверили, что можете мне доверять.

– Простите меня, – сказала Фоска более мягким тоном. – Я не хотела ругать вас. Хотела убедиться, что у вас были свои причины. Вы очень мудры. Получается, вы меня знаете лучше, чем я сама.

– Вы являлись и являетесь объектом моих многолетних наблюдений и исследований, – сказал Алессандро. – Теперь я знаю, для нас это только начало. Стена, отделившая нас друг от друга, рухнула, и теперь мы способны беседовать без излишней горечи. Для нас нет возврата в прошлое… вы это знаете. Больше дамы в маске нет.

– А я и не хочу возвращаться в прошлое, – заметила Фоска серьезно. – Я устала от этой дамы, устала от игры. Я должна была поговорить с вами этой ночью… Мне нужно было удостовериться, что вы все еще любите меня.

– Понимаю. Я действительно люблю вас, Фоска. Вы же меня не любите. Пока не любите. А возможно, и никогда не полюбите. Некогда вы любили меня. В те времена, когда ваше сердце оставалось блаженно невинным. Не верится, что вы вновь полюбите меня. Но я хочу ждать и надеяться. Что скажете? Я полный идиот?.. Словом, могу ли я надеяться?

Фоска уклонилась от ответа.

– Я должна просить вас, Алессандро, о прощении за то, что я совершила. Ввела вас в заблуждение.

– О нет, Фоска, не нужно этого делать…

– Я должна… Вы правы. Пока я вас не люблю так, как я любила Рафа Леопарди. – Мимо внимания Фоски не прошло, что Алессандро словно оцепенел. – Я должна поговорить с вами о Рафе сейчас и больше никогда не стану упоминать его имя. Я его любила глубоко и вряд ли снова способна на такую любовь. Я была моложе… вы обидели меня… я тогда испугалась чувства любви… а он научил меня доверять и заставил поверить в любовь.

Фоска вздохнула и немного отстранилась от Алессандро, но он продолжал крепко держать ее за руку.

– Мне потребовалось много времени, чтобы повзрослеть и уразуметь, что человек не всегда может иметь все, что ему хочется, и что исполнение его желаний не всегда оборачивается для него добром. В Венеции, Алессандро, – продолжила Фоска, – есть много, очень много людей, которые смотрят на вас с почтением и уважают вас. Вы всегда твердо отстаиваете то, во что верите. Мне стыдно за то, что я никогда не утруждала себя тем, чтобы, оставив в стороне наши отношения, посмотреть на ваши хорошие качества. Я была эгоистична… Мне никогда не приходило в голову, какую боль я причиняю вам.

– Фоска, не надо. Прошу вас…

– Пожалуйста, Алессандро, позвольте мне договорить. Теперь я понимаю, что если бы вы развелись со мной и прогнали меня, то мой сын оказался бы внебрачным ребенком, а я бы стала отверженной. Самой настоящей отверженной. Вы спасли нас обоих от унижения и сделали это ценой вашей репутации и карьеры. Я знаю, что, если бы не я, вы продвинулись бы в правительстве значительно дальше. Все знают это. Но вы защитили меня, пожертвовав собой.

– Мною двигало отнюдь не благородство. Я страдал. Болезненно страдал от ревности. То, что я сделал, определялось скорее злобой, чем любовью.

– Теперь это не имеет значения. Тогда вы все еще любили меня. И любите меня и Паоло и по сей день.

– Вы оба для меня дороже жизни, – коротко сказал он. Фоска знала, что он говорит правду.

– Почему супруги поступают так жестоко друг к другу? – печально проронила она. – Откуда эти ужасные, злые поступки, которые они не совершили бы по отношению к своим друзьям или даже к людям, которые им неприятны. Я была плохой женой. Вы сделали плохой выбор.

– Я никогда не жалел, что женился на вас, Фоска. Сейчас моя карьера ничего не значит. Я, поймите, тоже повзрослел. Я был горд и понимал, что если удерживать вас подле себя, как сказал один английский поэт, привязать к себе железными оковами, то настал бы день, когда бы вы смягчились, простили меня и посмотрели бы как на человека, а не как на чудовище. Несмотря на мое чудовищное поведение.

– По крайней мере, – сказала она игриво, – я никогда больше не буду видеть в вас бога.

– И вы никогда больше не разочаруетесь, Фоска. – Он приблизился. – Могу ли я…

Она отступила от него.

– Нет, прошу вас, не сегодня. Я еще не готова.

– Ну хорошо. Я подожду. Даже если для этого потребуется целых сто лет.

– Я не могу обещать… Хотела бы… – Она дала ему руку. Он горячо ее поцеловал, и она отняла ее.

– Спокойной ночи, Алессандро.

– Спокойной ночи, любовь моя.