"Маскарад" - читать интересную книгу автора (Питерс Натали)

Глава 10 МОСТ ВЗДОХОВ

Раф стоял на Мосту вздохов, по одну сторону которого располагался дворец, по другую – тюрьма.

Пользующийся дурной славой крытый мост вел из палат инквизиторов во Дворце дожей в тюрьму Сан-Марко на противоположном берегу узкого канала. Венецианцам казалось, что на нем эхом звучат тяжелые вздохи приговоренных, направляющихся к месту своего предсмертного заключения.

Пройдя до половины моста, Раф остановился и посмотрел через каменную решетку в сторону Моло и лагуны. Там, немного подальше, вниз по каналу был возведен еще один мост – Понтэ-Палья. На нем он увидел одинокую женщину, смотрящую на Мост вздохов. На ее голову и плечи была накинута черная шаль, поэтому Раф не смог разглядеть ее лица. Правда, в облике женщины ему почудилось нечто знакомое.

Фоска? Нет, Лиа.

Раф отвернулся и пошел к дверям тюрьмы в сопровождении идущего вплотную за ним молчаливого стражника.

Камеры осужденных размещались в центре блока на самом нижнем этаже тюрьмы – «Могилы». В камере был такой низкий потолок, что человек не мог встать в полный рост. Прикрепленная к стене цепями доска служила койкой, поставленное в угол деревянное ведро – парашей. Никакой другой обстановки в камере не было.

При свете фонаря тюремного надзирателя Раф с трудом различил надписи, нацарапанные прежними заключенными. Он собирался добавить к ним свое имя и дату ареста. Возможно, он попытается вести счет дням, проведенным здесь. А почему бы и нет? Человек может оставить свой след на земле – пусть даже в форме надписи на тюремной стене.

Тяжелую дверь захлопнули и задвинули засов. Единственным источником света осталось небольшое отверстие в двери – не больше ладони. Камера пропахла плесенью и вонью немытых тел и человеческих испражнений. Даже теперь, в самый жаркий месяц года, холод толстых каменных стен пробирал до костей. Раф слышал плеск воды, протекающей под полом камеры.

Как и другие здания в Венеции, тюрьма была возведена на сваях, и Раф предположил, что, когда осенью вода станет прибывать, камеры, расположенные на этом этаже, заполнятся водой по колено, если вообще не окажутся полностью затопленными. Ему показалось, что он различил на стенах следы, оставленные в прошлые годы водой, – они были выше уровня койки. Раф, правда, тут же решил, что об этом волноваться не стоит, ибо к тому времени его уже не будет в живых.

Раф сел на койку и прислонился спиной к сырой стене. Он вспоминал о суде. Раф прежде так часто глумился над тремя инквизиторами, называя их старыми маразматиками, реликтами средневековья, что оказался не подготовленным к страху, который испытал, встретив их. Так и было задумано – весьма театрально. Два судьи были в красных облачениях, их руководитель – в черном. Они торжественно выслушали государственного прокурора, обвинившего Рафа в измене. Обвинитель представил точные и детальные донесения о его политической деятельности в Венеции и Париже. Рафа, однако, удивило, что в обвинительном заключении не была ни разу упомянута его любовная связь с Фоской Лоредан, супругой комиссара по морским делам. Впрочем, даже и без этого эпизода в деле Рафа было более чем достаточно направленных против него улик. Ясно, что инквизиторы не хотели ставить Лоредана в затруднительное положение.

А что с Фоской? Раф надеялся, что она в безопасности. Он ничуть не сомневался в том, что она тоже в Венеции. Их захватили в Париже, чтобы не только предать суду его самого, но и вернуть Лоредану жену. Раф размышлял лишь о том, какую из этих двух целей инквизиторы считали важнейшей. Как поступит Лоредан с Фоской? Он с ней, конечно, разведется, сейчас о скандале знает уже вся Венеция.

Раф пытался представить лицо Фоски – копну рыже-золотистых волос, смеющиеся серые глаза, бледную кожу. Но в его воспоминаниях волосы были темными, глаза черными, кожа смуглой. «Лиа, прочь, черт побери, из моих мыслей, – думал Раф, даже потряс головой. – Разве ты, Лиа, не принесла мне достаточно горя? Почему преследуешь меня?»

Он пытался вспомнить голос Фоски – хрипловатый, всегда окрашенный смехом. «Мы больше никогда не будем так счастливы, как сейчас», – сказала она. Каким верным оказалось ее предсказание! А в ушах Рафа назойливо звучал голос Лии: «Я люблю вас. Я предала вас. Я всегда буду любить вас. Я хотела вас».

Он сердито фыркнул, быстро встал и, забыв о низком потолке, стукнулся головой. Он громко выругался и почувствовал себя лучше.

В тюрьме царила тишина. Раф задумался, сколько других заключенных содержится вместе с ним в одном блоке. Он предположил, что всего лишь несколько. В Венеции было не много преступников, которые похвалялись бы, как он, своими бунтарскими намерениями.

«Вероятно, – думал Раф, – следовало действовать более осторожно». Но разве он не хотел привлечь внимание к делу, за которое боролся? Он рассчитывал на то, что его популярность в народе защитит его от ареста. Но народ не смог защитить его в Париже, а инквизиторы не медлили. Из улик, предъявленных в суде, выходило, что он и Фоска были под постоянным наблюдением чуть ли не сразу после того, как покинули Венецию. Их судьбы давно были решены.

Он коротко задумался о смерти. Даже здесь, в камере смертников, она казалась ему далекой и невозможной. Какая она? Он так долго жил в страхе и в предчувствии опасности, что смерть чуть ли не влекла его. Он не будет долго страдать. Немного неприятно, а потом – пустота. Раф не верил в загробную жизнь. Верил только в пустоту, где царил бесконечный покой.

– О, Фоска, – вздохнул он. – Любовь погубила нас обоих.

«Желая хоть мельком взглянуть на Рафа, Лиа несколько часов простояла на мосту Понтэ-Палья. Она слышала, что суд над ним должен был состояться сегодня утром. В последние дни шепотом передавали слухи о том, что Рафа схватили и вернули в Венецию. Лиа ничего не слышала о Фоске, да ее та мало заботила. Но она знала, что Раф пройдет по мосту в тюрьму. Лиа наблюдала и ждала.

Она увидела, что у решетки, ограждающей Мост вздохов, остановилась темная фигура и пошла дальше. Она подавила выступившие на глазах слезы – так его не спасти. Лиа почувствовала себя беспомощной, потерянной. «Но должен же быть какой-то способ, что-то можно сделать…» – думала она.

Лиа покинула район Дворца дожей и вернулась в свой новый дом к своей покровительнице – балерине Мари де Планше.

Как только она переступила порог квартиры, тут же посыпались вопросы:

– Где вы были? С кем? Почему ускользнули из дома еще до восхода солнца? Вы, конечно, были с мужчиной? Как вы можете так ко мне относиться? Вы говорите, что хотите стать танцовщицей. Как вы этого добьетесь, если надолго убегаете как раз тогда, когда должны тренироваться? Думаете, сможете стать великой, лишь мечтая об этом? Вы уличная девка и всегда ею останетесь!

Лиа вздохнула и сбросила шаль.

– Простите, Мари. Сегодня инквизиторы приговорили моего брата к смерти и бросили его в «Могилу».

– Что? – У Мари перехватило дыхание. – Вашего брата? Вы никогда не говорили, что у вас есть брат! Вы выдумываете!

Лиа рассказала Мари запутанную, но довольно правдоподобную историю о Рафе и его побеге во Францию. Она объяснила свое молчание тем, что ей очень больно говорить об этом. Убедить де Планше не удалось, но та не могла не поверить в искренность отчаяния Лии.

– Запомните только, Лиа. Хандра не поможет вызволить его из тюрьмы, – заметила Мари. – Давайте работать.

Она заставила Лиу делать упражнения до самых сумерек, когда девушка просто свалилась с ног. Де Планше смеялась.

– Вы никогда не станете знаменитой, если не будете репетировать по многу часов!

– Я буду знаменитой, – заносчиво сказала Лиа. – Вот увидите! Я буду лучшей танцовщицей. Такой, какую в городе никогда не видели. Лучшей, чем вы, старая карга.

– Это мы еще посмотрим! Хотя должна признать, что за последние несколько месяцев вы добились прекрасных результатов. Когда вы, дитя, попались мне на глаза, я поняла, что надежда есть. И оказалась права. Именно поэтому мне очень не нравится, когда вы шляетесь, как сегодня. От этого страдает работа. Вы начали обучаться танцам слишком поздно и поэтому, чтобы восполнить пробел, должны теперь трудиться.

– Вы просто ревнуете меня к брату, Мари, – поддразнила Лиа.

– А? Ревную? Что за идея!

Лиа подсела поближе к пожилой женщине и обняла ее худощавую шею. Если смотреть на де Планше издалека, из-за рампы, то ей можно было дать лет семнадцать. Но вблизи ее истинный возраст был совершенно очевиден. Хотя она тщательно подкрашивала появляющиеся в темных волосах седые пряди, его выдавали тоненькие морщинки вокруг глаз и рта. Недруги утверждали, что ей около пятидесяти. Лиа нежно поцеловала свою покровительницу.

– Почему вы меня не прогоните, если так ненавидите?

– Возможно, я последую вашему совету. – Балерина высокомерно пожала плечами. – Вы слишком независимы. Когда вы пришли ко мне и попросили, чтобы я научила вас танцевать, вы были и нежны и застенчивы. Как святая. Уже тогда нужно было бы понять, что это лишь плутовство. Вы хотели получить от меня то, что я могла вам дать. Вы врете, маленькая интриганка, как и все остальные.

– Но и вы, Мари, хотели получить от меня то, что я могла вам дать, – возразила Лиа, потершись носом о шею танцовщицы и гладя ее волосы. – Я люблю вас, как никто другой. Я никогда не покину вас. Но сейчас мой брат попал в трудное положение, и я должна сделать все, чтобы спасти его. Разве вы не можете помочь мне?

– Но как я могу уговорить инквизиторов? – удивилась де Планше. – Ваш брат уже в «Могиле»! Это невозможно!

– Если хочешь помочь тому, кого любишь, ничего невозможного нет, – убежденно сказала Лиа. – Вы мне поможете, Мари? У вас есть влиятельные друзья, занимающие важные должности в правительстве. Вы можете выяснить так много…

Лиа поцеловала ее в губы. Мари затрепетала и закрыла глаза. «Действительно, – думала Мари, – все так легко, если тебя любят. Любовники всегда готовы идти на компромисс. Они сделают что угодно, лишь бы не сердить своего партнера».

– Моя драгоценная Мари, – прошептала Лиа.

– Я всегда знала, что вы превзойдете меня во всем, чему я научила вас, – сказала Мари. – Хорошо, попробую. Но если мне не удастся, прошу вас не разочаровываться. В Венеции есть вещи, которые боятся обсуждать даже самые могущественные люди. Измена… Это очень серьезно, Лиа. Мне такое обвинение не по душе.

– Но вы поможете! – восторженно воскликнула Лиа. – Я знала, что поможете!

Женщины обняли друг друга за талию и пошли в спальню. Лиа ни на секунду не сомневалась, что заручится поддержкой Планше.

– Вы хотите стать танцовщицей? – насмешливо спросила Мари де Планше.

Лиа была потрясена: загримированное лицо танцовщицы вблизи оказалось отвратительно. Пудра на щеках лежала комками и потрескалась от пота. Кожа под подбородком обвисла. Сверкающие глаза были на самом деле маленькими, окруженными морщинами. Она совсем не походила на фею, какой виделась публике.

Но в танце она по-прежнему воплощала несбыточную мечту. Лиа не пожалела потраченный на входной билет последний цехин. Теперь оставалось только убедить старую балерину научить ее танцевать.

– Если бы вы только знали, сколько девушек обращалось и обращается ко мне, – вздохнула Мари. – И все они безнадежно бездарны. Почему же вы думаете, что отличаетесь от них? Вы учились?

– Немного. Меня учила одна женщина из труппы.

– Труппы? Балетной?

– Нет. Это были акробаты.

– О Боже, акробаты! – простонала де Планше. – Девочка, в танце недостаточно вертеться и прыгать. Танец – это тяжелый труд, но большинство девушек не верят этому. Не хотят ни от чего отказываться. У них нет самодисциплины, самоотдачи. Они не смогут появиться на сцене со мной, величайшей танцовщицей нашего времени. Я ведь была прима-балериной в «Опера» в Париже, и они хотели бы, чтобы я вернулась. Но я и не собираюсь возвращаться. Подумать только, они пытались диктовать мне!.. – Танцовщица сердито фыркнула. – Давайте посмотрим, что вы можете предложить миру танца. Раздевайтесь. Я хочу посмотреть ваше тело.

Лиа без колебаний подчинилась требованию де Планше. Когда она стала раздеваться, то заметила в ее глазах знакомый блеск. К тому времени она уже знала, что некоторые женщины, Бог знает почему, хотят ее. Она видела такой же блеск в глазах сотни мужчин.

Лиа стояла расслабленная и обнаженная, а танцовщица ходила вокруг нее, рассматривая, ощупывая ее тело, подобно тренеру, отбирающему скаковую лошадь. Де Планше признала, что Лиа обладает обещающими физическими данными.

– Вы сказали, что вы акробатка? Значит, какую-то тренировку получили. Но можете ли вы сделать, например, это?

Де Планше продемонстрировала несколько обманчиво простых движений. Она будто не прилагала никаких усилий, но ее грация завораживала. Лиа забыла о возрасте и гриме женщины и повторила свою просьбу. Она хотела стать настоящей артисткой, а не еще одной потаскушкой из театра. Репутация танцовщиц была даже хуже, чем у актрис. Если мужчина говорил, что встречается с танцовщицей, все понимали, что тот имел в виду. Но некоторые танцовщицы – подобные де Планше – имели влиятельных друзей, водили знакомства с важными людьми, обладающими реальной властью.

Лиа хотела стать танцовщицей, с которой бы считались. Она знала, что настанет день, когда Раф вернется в Венецию, и хотела, чтобы тогда он понял, чего лишился, презрительно отвергнув ее любовь.

Лиа повторила движения балерины. Это было сделано не очень гладко, но для первого раза неплохо. Де Планше заметила, что Лиа небезнадежна, и согласилась ее учить. Лиа упала перед ней на колени и с благодарностью целовала руки. Мари приподняла лицо девушки и слепо погладила его.

– Вы очень хорошенькая, Лиа, – сказала она. – У меня есть идея. Почему бы вам на время учебы не поселиться у меня? Это ускорило бы ваши успехи – я уделяла бы вам больше внимания.

Лиа знала, о каком внимании идет речь. Но ее не смущало заниматься любовью с этой женщиной. Она привыкла к любовным играм с совершенно незнакомыми людьми. Лиа знала, что ни одна женщина не может быть такой жестокой и бесчувственной, как большинство мужчин.

В ту же ночь Мари де Планше взяла Лиу к себе и посвятила её в тайны «венецианской любви» – любви, как сказала она, «более чистой и красивой, нежели любая другая». Лиа пошла навстречу ее пожеланиям, не сдерживала себя и была приятно удивлена, обнаружив, что Мари лучше любого мужчины знала, как доставить ей наслаждение. Лиа все еще мечтала о Рафе, о том, чтобы лечь с ним и испытать истинное блаженство.

Время от времени Мари в силу необходимости принимала любовь мужчин. Они оплачивали ее квартиру, покупали одежду, делали подарки, давали деньги. Но сердце ее принадлежало женщинам. Она ревновала Лиу и требовательно к ней относилась. Порой девушке хотелось убежать и жить с кем-нибудь попроще, как Неро. Но время, которое она провела в доме Рафа, и ее жизнь с балериной привели ее к мысли о лучшей доле. Она больше не могла вернуться в круг уличных артистов – все, что угодно, только не это. Познав иную жизнь, она осознала, как ненавидит свое прежнее существование.

Да, де Планше поможет ей освободить Рафа. Не важно, что для этого придется сделать Лие. Ради него она отдала бы все, даже жизнь, чтобы доказать, как сильно она его любит.

Фоска подхватила летнюю лихорадку, не такое уж редкое заболевание в Венеции в это время года. Именно опасность подхватить его являлась одной из причин отъезда дворян из города. Она металась и исходила потом в своей душной тюрьме. Фоска ничего не ела, отказывалась от питья, мечтала о смерти. Алессандро посетил ее и нашел, что здоровье ее ухудшается – она похудела, кожа на лице стала совсем прозрачной, а огромные глаза смотрели на Алессандро, не узнавая его. Однажды он присел на край кровати и прикоснулся к ее лицу. Она улыбнулась, схватила его за руку и пробормотала: «Рафаэлло». Алессандро вырвал руку и вышел из комнаты.

Для него был огромный соблазн видеть ее беспомощной и одинокой. Он хотел взять ее, почувствовать, как она движется под ним и дарит ему свою любовь. Но сколько бы он ни хотел этого, он не мог позволить себе ввести ее в заблуждение.

Приглашенные им врачи сказали, что, если Фоску не увезут из Венеции, они не отвечают за последствия для нее или для ребенка. Алессандро согласился, и Фоску перевели в просторную комнату на загородной вилле Лоредана вблизи Виченцы. Приходили ее друзья, но им говорили – так повелось с момента ее побега с Рафом Леопарди, – что она дома, но слишком плохо себя чувствует и никого не принимает. На сей раз это оказалось правдой. Немую служанку уволили, а к Фоске приставили раскаявшуюся Эмилию.

Быстро миновал август, и в начале сентября Фоска стала поправляться. Ей не сказали, что казнь Рафа назначена на первую неделю октября.

Алессандро вернулся в Венецию к открытию заседаний Большого совета. Большинство дворян не последовали его примеру, не желая отказываться от радостей сельской жизни и выполнить свой долг перед государством, которое в их услугах больше не нуждалось. Но Алессандро Лоредан не пропустил начала первой сессии.

Войдя через главный вход во Дворец дожей, он обратил внимание на то, что разговоры затихли, совсем замолкли, а затем возобновились еще оживленней. Он знал, о чем сплетничали. О том, что того еврея силой притащили из Парижа, чтобы здесь наказать, но не за его революционные настроения, а для того, чтобы утолить жажду мести Лоредана. Леопарди предстоит очень дорого заплатить за то, что он наставил рога комиссару по морским делам.

Неужели он действительно сбежал с синьорой Лоредан? В сплетнях точно не утверждалось – никто не знал правды, за исключением инквизитора и самого Лоредана. Однако это не мешало знатным венецианцам высказывать всякого рода домыслы. В частности, обсуждалось, разведется ли теперь Лоредан с женой. Совершенно определенно, коль скоро скандал принял подобный размах.

Жаль. Что бы она ни натворила, она тем не менее очень красивая женщина.

Алессандро игнорировал все эти разговоры и исправно выполнял свои обязанности перед государством, будто ничего не произошло. Он правдиво отвечал на вопросы о здоровье жены, и звучавшее в его словах сожаление было искренним. Для себя он решил, что Леопарди заслуживал бы смерти даже в том случае, если бы никогда не встретился с Фоской.

Один раз под воздействием импульса Лоредан посетил «Могилу», чтобы повидаться с узником. Надзиратель впустил его в камеру Рафа. Чтобы войти в нее, Алессандро пришлось наклониться, а тюремщик остался стоять в дверях с высоко поднятым фонарем, освещая помещение.

Лоредан слегка сморщил нос. Подобные места ужасны…

– Оставьте фонарь и уходите, – сказал он надзирателю. – Заприте дверь. Я позову вас.

– Но, ваше превосходительство, приказ…

– За это отвечаю я. Делайте, как я говорю. Тюремщик неохотно подчинился – он отдал бы свой годовой оклад, лишь бы послушать, что произойдет между Лореданом и наставившим ему рога евреем. Вот бы рассказать об этом парням в караулке!

Алессандро был потрясен большими переменами, которые произошли с Леопарди с тех пор, как он видел его в последний раз в «казино» Фоски. Длинные волосы и борода свалялись и потускнели. После оглашения приговора ему не выдавали свежую одежду, не разрешали мыться или делать физические упражнения. Но его глаза светились прежним бунтарским блеском. Когда Алессандро вошел в камеру, Раф даже не попытался встать. Он развалился на своей койке и прикрыл глаза от света, казавшегося ему ярким.

Раф испытал искушение напасть на Лоредана и попытаться бежать. Но тут же отказался от этой мысли: два вооруженных человека охраняли его день и ночь напролет, ходили по коридору перед камерой. Добиться успеха он вряд ли смог бы.

– Что вам нужно, Лоредан? Пришли полюбоваться на вашу работу? Я слышал, что скоро все будет кончено. На следующей неделе.

– Вижу, что вы по-прежнему грубы и неуважительны, – заметил Алессандро.

– Что, если бы я проявил уважение, вы бы меня помиловали? Мы оба знаем, почему я здесь. Я не предатель. В Венеции не я один симпатизирую якобинцам.

Алессандро оставил его слова без внимания.

– Я думал, что смертный приговор и восемь недель, проведенных здесь, научат вас хорошим манерам.

– Там, куда я собираюсь, манеры не нужны. Но тюрьмы отнюдь не неприступны, знаете ли. Я был в Париже, когда они штурмовали Бастилию. Народ может снести и каменные стены.

Алессандро прислонился к стене напротив койки и скрестил руки на груди.

– Полагаю, вы надеетесь, что народ Венеции сделает то же самое ради вас? Придется разочароваться. Ему безразлично, что произойдет с вами. Его не интересуют революции, ему не из-за чего бунтовать. Мы всегда справедливо обращаемся с ним.

– Так же справедливо, как с евреями? – усмехнулся Раф.

– Евреи – это совсем другое дело, – признал Алессандро.

– Ну да, христоубийцы. Правильно? Вот уже почти две тысячи лет они расплачиваются за совершенное римлянами преступление! Так бросьте их в тюрьмы, наденьте кандалы на всех этих мелочных торговцев, ростовщиков, банкиров. А прежде всего присматривайте за вашими женами.

Алессандро напрягся.

– А я-то думал, вас заинтересуют новости о Фоске. Она была больна. Почти при смерти. Но сейчас поправляется.

Сердце Рафа забилось чаще, но он небрежно бросил:

– Правда? Рад слышать. Здесь до меня не доходят сведения о жизни высшего света, даже «Газзеттино» не дают читать. Может, синьор, у вас есть еще какие-нибудь сплетни?

Алессандро покраснел.

– Нет. Она бы не обрадовалась, услышав о вашем бездушном к ней отношении.

– За шесть лет брака она привыкла к бездушию и холодности. Между прочим, она пока еще носит в своем чреве моего сына или вам уже удалось убить его?

Лоредан не оборачиваясь позвал стражника.

– Что случилось, Лоредан? – спросил Раф. – Вы об этом не знали? Ну конечно же, знали. Она наверняка сказала вам. Она не стыдится этого. Но вы уж постараетесь, чтобы ей стало стыдно. Заставите ее заплатить. Я вас понимаю. Вы удивились, что она сбежала со мной? А чего вы ожидали? Странно, почему она не наставила вам рога раньше.

Алессандро бросился вперед и вцепился ему в горло. Раф попытался отразить его нападение, но недели, проведенные в тюрьме, подточили его силы. Лоредан стал душить его и бить головой о каменную стену. Свет померк в глазах Рафа…

Охранник ворвался в камеру и оттащил Алессандро. Раф схватился за кровоточащую шею и закашлялся.

– Вот так спектакль! Почему бы не привести сюда Фоску? Уверен, ей бы понравилось это зрелище!

Один из стражников ударил Рафа дубинкой, и он, потеряв сознание, рухнул на пол. Кровь, вытекавшая из раны на голове, медленно растекалась по камням.

Алессандро, дрожа, стоял в дверях. Охранники несколько раз окликнули его, прежде чем он вышел и вернулся по Мосту вздохов во Дворец дожей.

– Почему вы мне не сказали, что этот ваш брат на самом деле еврей, который удрал во Францию? – возмущалась Мари де Планше. – Какой дурой я выглядела, когда поинтересовалась у своих друзей, знают ли они о нем что-нибудь! Неужели вы думаете, что кто-нибудь поможет этому человеку после того, что он натворил! Говорят, он бежал с женой Лоредана! А вы, плутовка, солгали мне. Он вам совсем не брат, а один из ваших любовников. Вы – мерзкая лгунья. Все ваши слова о любви ко мне не стоят и ломаного гроша! Убирайтесь из моего дома, а не то я вас зарежу!

Лиа вздохнула.

– Да, Раф Леопарди мне не брат, но он никогда не был моим любовником. Хотя один Бог знает, как сильно я хотела его. И тем не менее я хочу помочь ему. Я обязана ему. Знаю, Мари, вы сердиты на меня, и я не осуждаю вас за это. Надо было рассказать вам об этой истории. Но вы же, конечно, догадались?

– Догадалась! Вы полагаете, что я читаю газеты и выслушиваю сплетни, как это делают ваши тупые дворянки? У меня для этого нет времени!

– Значит, ничего нельзя сделать, – в отчаянии пробормотала Лиа, уронив голову на руки. Ее плечи сотрясались от рыданий. – Я сделала бы для него все, отдала бы жизнь!

Мари покачала головой.

– Один человек поставил меня в известность, что очень заинтересован сложившейся ситуацией. Он хочет повидаться с вами и желает помочь этому человеку.

– Кто он такой? – изумилась Лиа, в которой пробудились надежды.

– Не знаю и не хочу знать, – отрывисто ответила де Планше. – Сегодня вечером он придет поговорить с вами.

– Кто я такой, не важно, – сказал Лие мужчина, не сняв маску и плащ. Он говорил глубоким, сочным голосом, и его речь выдавала в нем образованного человека. Он не носил колец и ничего другого, что помогло бы определить его личность. – У меня есть друзья, которые хотят, чтобы Леопарди остался в живых.

– Я сделаю все, что угодно, только бы помочь ему.

– Время не ждет. Мы хотим, чтобы вы подружились с одним из ночных тюремщиков. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Конечно! Я должна была подумать об этом сама!

– Мы поможем деньгами, организацией побега. Но главная роль, Лиа, выпадает вам.

Тюремщика звали Джузеппе. Это был деревенский парень с материка, довольно красивый и не глупый. Правда, в любви он не обладал опытом и был быстро покорен изящной, темноглазой девушкой, с которой встретился в винной лавке недалеко от тюрьмы. Она назвалась Розиной. Сказала, что она дочь портного и что помолвлена со стариком, которого ненавидит. Показалось, на нее произвели большое впечатление слова Джузеппе о том, что он служит в тюрьме Сан-Марко и охраняет предателя-еврея Леопарди.

– Я слышала, это очень злой и опасный человек! – на одном дыхании произнесла Лиа.

– Еврей мне не ровня, – доверительно сказал Джузеппе.

Лие захотелось задушить его, но вместо этого она сладко улыбнулась.

– Я думаю, – сказала она, – что ты сильный и храбрый. Как бы я хотела, чтобы мой жених походил на тебя! Я была бы счастлива!

Она позволила ему залезть ей под юбку. Его глаза приобрели знакомое ей тупое, остекленевшее выражение, и она поняла, что он готов на все, чтобы овладеть ею. Немного поломавшись, она согласилась, чтобы он отвел ее в маленькую комнатку позади винной лавки. Хозяин взял с них десять цехинов и разрешил остаться пятнадцать минут.

Джузеппе умолял ее встретиться с ним еще раз, и она согласилась поехать на остров Лидо. Они занялись любовью прямо на траве, недалеко от берега. Джузеппе надеялся, что он будет наслаждаться с ней всю вторую половину дня, но Лиа пожаловалась, что на земле колко и неудобно, и ушла, несмотря на его мольбы и протесты. Они встретились вечером следующего дня, но очень ненадолго. Лиа сказала, что ее отец что-то заподозрил.

– Почему бы сегодня ночью мне не прийти в тюрьму? – предложила она, когда Джузеппе посетовал на краткость их встреч. – Об этом никто не узнает. Я захвачу одеяла, и мы сможем…

– Нет, нет, – возразил охранник. – Если кто-нибудь пронюхает, то меня повесят! Это слишком опасно и строго запрещено правилами.

– Я знала, что ты не любишь меня, – с недовольной гримаской сказала Лиа, взбивая волосы. – Все мужчины одинаковы. Только одно надо! Хорошо, что выхожу замуж за этого милого старичка. Уж он-то не станет обманывать меня!

– Что ты имеешь в виду? Я не лгу!

– Я разговаривала с женой одного дневного караульщика, и она сказала мне, что постоянно посещает его и что иногда они спят вместе в пустой камере. Как будто к тебе в тюрьму никогда не приходили девушки.

– Нет, я никогда не…

– Не верю. Почему этому парню можно? Он сильнее или сообразительней тебя? Наверное, старше тебя по должности и ты боишься обидеть его. Ты еще ребенок, Джузеппе. Жалуешься, что у нас, дескать, мало времени, чтобы быть вдвоем, а когда появляется прекрасное место и неограниченное время, не хочешь пошевелить мозгами. Ну что же еще ожидать от деревенского недотепы! Я жалею, что встретилась с тобой!

– Нет, нет, Розина! – воскликнул Джузеппе. – Я вовсе не боюсь, ведь мы ничего плохого не Делаем. И знать об этом никому не нужно, за исключением Родольфо, который работает со мной. Он славный малый, каждую ночь мы выпиваем с ним по одной-две бутылки вина, и он мне рассказывает о своих женщинах.

– Ты, наверное, рассказал все обо мне! – предположила Лиа.

– О нет! – подозрительно поспешно опроверг Джузеппе.

– Ты боишься, что он донесет на тебя?

– Нет. Он никогда этого не сделает… Я уверен… Все будет в порядке.

Лиа пододвинулась к нему и прижалась бедрами. Он вспыхнул до корней волос.

– Конечно, все будет в порядке, мой ангел, – промурлыкала она. – Скажем твоему другу, что это только на сегодняшнюю ночь, потому что я скоро выйду замуж и уеду. Он поймет нас. А я принесу бутылку вина, и мы устроим настоящий праздник.

Смена Джузеппе продолжалась с полночи до четырех утра. Солдаты из другой смены уходили в казарму, а он и сержант Родольфо Балдино заступали на ночную вахту. Лиа подошла к боковому входу в тюрьму, когда часы пробили два раза, и возбужденный Джузеппе впустил ее.

– Веди себя тихо, – предупредил он. – Не хочу, чтобы об этом узнал весь караул. Они могут… приревновать!

– Конечно, – понимающе кивнула Лиа. – А где караульное помещение? Оно близко?

– Прямо по той лестнице, – указывая дорогу, прошептал Джузеппе.

– А что будет потом? – поинтересовалась Лиа. Она встала на цыпочки и стала покусывать его ухо. Он затаил дыхание и кашлянул. – Я выберусь отсюда?

– Конечно. Я тебя выпущу. Вот ключ. – Джузеппе охотно показал Лие целую связку ключей. – Мне удалось провести Балдино. Но имей в виду, только на сегодняшнюю ночь.

– Да, – пробормотала Лиа. – О, Джузеппе, ты такой красивый. Я больше не могу ждать! Давай скорее!

Он открыл ключом дверь в конце коридора, и они по узкой каменной лестнице спустились вниз. На сырых стенах были укреплены подсвечники для факелов. У основания лестницы Джузеппе отпер еще одну дверь. Лиа внимательно наблюдала за тем, какими ключами он пользовался, но освещение было очень плохим. Они прокрались вдоль коридора и, обогнув угол, встретились лицом к лицу с охранником.

– Так это и есть красотка Розина? – хитро посмотрел Балдино. – Ты, Джузеппе, негодяй, я тебе не верил. Но вот она! И хороша как картинка.

Лиа улыбнулась Балдино самой обворожительной улыбкой.

– Для меня высочайшая честь познакомиться с вами, ваше превосходительство! – Она присела в глубоком реверансе. – Джузеппе мне так много рассказывал о вас. Я просто не могла дождаться встречи с вами!

Улыбка Балдино расплылась на все лицо. Джузеппе помрачнел и, когда они остались одни в камере в конце коридора, проворчал:

– Не надо было суетиться вокруг него. Стыдно, Розина. Ведешь себя как потаскушка.

– О, бедный Джузеппе, – проворковала Лиа, обнимая его за шею. – Ты ревнуешь свою маленькую Розину?

– Не нужно было…

– Я хотела ему понравиться. Ведь он твой начальник и, может быть, разрешит мне прийти снова. Хотя бы еще разок. Разве это плохо? – Она горячо поцеловала его. Он занялся кружевами на ее корсаже. – А вот и вино, которое я обещала принести. – Лиа достала бутылку из своих необъятных юбок. – Хочешь выпить? Я выпью. Меня разбирает жажда. – Она раскупорила бутылку.

– Разве нельзя подождать? – простонал он и стал ее обнимать.

– А я хочу пить, – капризно сказала она, увертываясь от него. Она поднесла бутылку ко рту и изобразила, будто сделала большой глоток. Потом вновь предложила бутылку Джузеппе. – Может, выпьешь?

– Нет, нет. Я никогда не пью перед… до… Розина… Она вздохнула и поставила бутылку в безопасный угол.

Они сидели бок о бок на скамейке, которую Джузеппе предусмотрительно выложил грубыми одеялами.

Лиа задрала юбки, демонстрируя его нетерпеливому взгляду свои женские прелести. Задыхаясь от предвкушения, он рывком лег на нее.

Когда он, потный и стонущий от наслаждения, лежал на ней, Лиа увидела усмехающееся лицо Балдино, который наблюдал за ними через маленькое окошечко в двери камеры. Она подмигнула ему и слегка помахала рукой.

Через несколько секунд Джузеппе скатился с нее, а Балдино исчез. Лиа начала расточать похвалы своему любовнику и вновь предложила утолить жажду вином.

– Здесь внизу так ужасно, – сказала она дрожа, наблюдая уголком глаз за Джузеппе – выпил ли он достаточное количество отравленного зелья? – Я так рада, что я не преступница. Где сидит этот еврей? Вы уверены, что он надежно заперт? Я в ужасе. Он… он может убить меня!

– Надежней не бывает, – успокоил ее Джузеппе, вытирая тыльной стороной ладони толстые губы. – Он в двенадцатой камере, через две двери отсюда. Для того чтобы ему выйти, я должен отпереть висячий замок. – Он выбрал из связки ключ, и Лиа быстро запомнила какой. – Потом поднять засов, а он весит больше, чем ты. И только после этого открыть дверь в камеру.

– Какой же ты сильный! – восхитилась Лиа. – Как же ты ловко с этим справляешься! Поцелуй меня, Джузеппе. Как хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась!

Поцелуи Джузеппе становились все более слюнявыми, и наконец он вздохнул, пробормотал нечто нечленораздельное и повалился на бок. Лия еле успела уберечь бутылку. Джузеппе громко захрапел, а она быстро выскользнула из камеры.

Наступила очередь Балдино. Он ждал в самом конце коридора.

– Джузеппе заснул, – испуганно сказала она. – Не знаю, что делать! Он выпил немного вина… Это я во всем виновата, мой господин. Прошу вас, не ругайте его!

Балдино рассмеялся.

– Эти малыши не умеют пить. Дайте мне бутылку, Розина. Я начал пить очень давно, можно сказать, с молоком матери. Она пила много этой мути. Мои родичи рассказывали, что я родился уже пьяным!

Он поднял бутылку и вылил ее содержимое себе в горло, не сделав ни единого глотка. Из уголков рта полились струйки вина, и один раз он даже чуть не поперхнулся.

– О, это удивительно! – восторженно завизжала Лиа. – Никогда не видела такого! Это трудно?

– Нет, – скромно сказал он. – Просто небольшой фокус, которому я научился в армии.

– В армии! – выдохнула Лиа. – Я должна была догадаться… Вы настоящий мужчина… Не просто мальчик, как… – Она понизила голос.

Балдино пожал плечами.

– Да, Джузеппе довольно приятный парень, но он еще мальчик. Вот я – мужчина. Я умею осчастливить девушку. Понимаешь, о чем я говорю?

– Наверняка умеете, – улыбнулась Лиа, глядя ему в глаза. Она подошла ближе и поцеловала кончик его красного носа. – Я заметила, что вы наблюдали за нами. Я хотела… хотела, чтобы вместо Джузеппе со мною были вы!

Он втащил ее в ближайшую пустую камеру и, прежде чем она успела досчитать до трех, завалил на спину. Придавив ее всей своей тяжестью, он стал покрывать ее лицо мокрыми поцелуями, нетерпеливо стягивая ее юбки. Он набросился на нее и начал в упоении двигаться, сопя и фыркая как кабан.

Лиа словно окаменела и спокойно выносила все это. Внезапно Балдино тихо присвистнул и упал на нее, тут же крепко уснув. Лиа с трудом сдвинула его в сторону – он был крупный мужчина – и бросилась к двери, а потом в камеру, где оставила разомлевшего Джузеппе.

Взяв ключи, Лиа побежала по тускло освещенному коридору в поисках двенадцатой камеры. Она забыла, каким ключом Джузеппе собирался открыть висячий замок, и только с третьего раза нашла его. Раф смотрел на нее через маленькое оконце.

– Ты! – злым шепотом произнес он. – Я слышал их голоса, знал, что с ними проститутка. Значит, это была ты!

– Ни слова, пока мы не выберемся отсюда, – шикнула она. – У вас будет еще куча времени, чтобы сказать, что вы думаете обо мне.

Страх и любовь придали ей силы. Без единого звука она отодвинула огромный засов. Раф толчком распахнул дверь и проковылял в коридор. Ее сердце дрогнуло, когда она увидела, каким он стал бледным и изможденным. Лиа про себя прокляла Фоску Лоредан. Раф выпрямился и глубоко дышал. Он покачнулся, но оттолкнул Лиу, когда та попыталась поддержать его.

Она скрыла боль, вызванную его холодностью, и, показав ему ключ, резко повернула голову.

– Туда!

Они молча пробрались по каменному проходу, миновали камеры, где лежали два храпевших стражника. Каким-то чудом Лиа с первого раза нашла ключ от первой из трех дверей, но когда они добрались до двери наверху лестницы, руки ее так дрожали, что связка ключей с грохотом упала на пол. Раф и Лиа замерли и прислушались.

Две следующие двери открыл Раф. Наконец они вышли наружу, оказавшись на набережной вблизи бухты Сан-Марко. Раф оперся на колонну и вдохнул свежий морской воздух. Даже короткий путь, который ему пришлось преодолеть, полностью вымотал его. Лиа закрыла дверь и выбросила ключи в воду.

– Там ждет лодка, – сказала она, потянув его за изорванный рукав.

Он колебался. Ему не хотелось пользоваться ее помощью, но он настолько устал и ослаб, что был не в силах сам принимать решения. Лиа повела его на другую сторону здания, где их ждала гондола. Они спустились внутрь ее и сели под шатром. Гондольер, не произнеся ни слова, пустился в путь.

Раф откинулся на сиденье и закрыл глаза. Лиа явственно ощущала его ненависть и неодобрение, но постаралась не думать об этом. Он будет свободен и в безопасности – только это имеет значение. Лиа загладила свой грех, искупила предательство и теперь могла жить с чистой совестью.

К тому же на что она могла рассчитывать, зная, что Раф думает о ней как о дешевой проститутке?

Гондола довезла их до материка к югу от Местре. Они сошли на берег пустынной бухты. Там их ждала карета. Они сели в нее, так и не сказав друг другу ни слова. Раф позволил себе вздремнуть, подумав, как замечательно был организован побег.

Перед самым рассветом после более чем двухчасовой тряски они остановились у заброшенного жилья, расположенного в конце заросшей дороги. Кучер помог Рафу войти в дом и уехал.

Дом представлял собой полностью разрушенную, некогда прекрасную загородную виллу. Штукатурка облупилась, красная черепичная крыша провисла и прогнила. Пространство вокруг дома заросло сорняками, виднелись несколько сучковатых оливковых деревьев и неухоженных виноградных лоз.

Внутри дома комнаты, которые не были заперты, оказались чистыми, но обставленными лишь самой необходимой мебелью. Воздух был сырой и затхлый – очевидно, что в доме давно никто не жил.

Их ждали мужчина и женщина. Они привели Рафа и Лиу в огромную кухню, расположенную в задней части дома. Женщина накормила их, а мужчина заполнил сидячую ванну кипящей водой. Раф и Лиа не разговаривали друг с другом, но каждый из них задал по нескольку вопросов хозяевам. Те либо улыбались, либо молчали в ответ. После еды женщина вышла, а мужчина жестом показал Рафу на ванну.

– Пытаетесь мне что-то сказать? – проворчал Раф.

Пока тот мылся, Лиа оставалась в комнате, не обращая внимания на мрачные взгляды, которые он бросал на нее.

Она не могла заставить себя оставить его одного, как бы он ее ни презирал. Вид его обнаженного тощего тела удовольствия ей не доставлял. Одну лишь печаль. От Рафа, какого она знала в гетто, осталась половина.

После ванны мужчина побрил и подстриг Рафа, набросил ему на плечи теплый халат и отвел наверх. Лиа пошла за ними. Их комнаты оказались рядом. После того как сопровождавший их мужчина откланялся, Лиа осталась с Рафом. Она прикрыла дверь и, повернувшись, посмотрела ему прямо в лицо.

Раф сердито взглянул на нее.

– Напрасно крутишься здесь в ожидании, что я брошусь благодарить тебя. Я никому ничего не должен.

– Не должны. Разве я прошу вас благодарить меня? Я просто хотела сказать вам, что, пока вы останетесь здесь, вам следует думать о том, как быстрее поправиться и набраться сил.

– Я буду думать, как бы выбраться отсюда. Завтра.

– Не будьте дураком, – сказала она довольно резко. – Власти прочешут всю округу, обыщут все, чтобы разыскать вас. Здесь вы в полной безопасности… От ближайшего жилья далеко. Вам надо немного загореть. Вы слишком бледны. Это может броситься в глаза.

– Это обойдется мне в кругленькую сумму, – заметил Раф, тяжело опускаясь на край кровати.

– Вероятно, полагаете, что я заработала это проституцией? Вы, Раф, ошибаетесь. У вас есть влиятельные друзья. За побег отвечают они. Моя задача состояла лишь в том, чтобы выкрасть вас из тюрьмы. Все остальное сделали они.

– Кто? – резко бросил Раф. – Кто они такие? – «Может быть, Фоска? – размышлял он. – Томассо Долфин? Но у Томассо никогда не бывает денег. Тогда кто же?»

– Я не знаю, – пожала плечами Лиа. – Мужчина, который говорил со мной, был всегда в маске. Он из благородных, не очень старый, но и не мальчик. Говорил приятным голосом. Он и спланировал весь побег, включая и мою роль в нем.

– Репетиции наверняка были весьма занятными, – едко заметил Раф. – Этот дом принадлежит ему?

– Не знаю. Мне известно только то, что я сказала. Раф лег на спину на кровать.

– А от тех двоих я ничего не узнаю. Сколько они будут держать меня здесь?

– Точно никто не знает. Он говорил, что они заботились и о других людях, которые, подобно вам, хотели попасть на корабли, направляющиеся в Америку и Африку, поехать на юг в сторону Рима или на север – в Швейцарию. Когда суматоха уляжется, он пришлет лошадей. Он достал паспорта, документы, деньги. Можете поехать, куда захотите, в горы или обратно во Францию. Но не раньше, чем скажет он. Может быть, через несколько дней, а может быть, и недель.

Раф зло выругался.

– Я все еще заключенный? Не знаю, где нахожусь. Кто-то контролирует мою жизнь, а мне это не по душе! Возможно, этот человек еще одно орудие инквизиторов, подобное вам?

– Какой же смысл? – задала вполне резонный вопрос Лиа. – Они уже держали вас в тюрьме, собирались казнить. Им больше не нужны основания, чтобы вас убить.

– Может, они хотят застрелить меня при попытке к бегству? Сэкономят на публичной казни.

Лиа громко рассмеялась.

– Этому человеку все обошлось дороже, чем три публичных казни! Перестаньте жаловаться. Верите или нет, но вы свободны. У вас есть крыша над головой, теплая постель, хорошая еда и чистая одежда. Здесь есть даже несколько книг. – Она указала на стопку книг на столе у кровати. – Отдыхайте, расслабляйтесь и не думайте.

– К черту! Перестань учить меня, что я должен делать, – огрызнулся он. – Не хочу получать ни от кого приказы, особенно от проститутки или шпиона.

Лиа разозлилась, и кровь прилила к ее лицу.

– Вы никогда не простите меня за то, что я обманула вас? Никогда не позволите забыть, что сегодня ночью я заплатила за вашу свободу собственным телом? Неужели вы думаете, мне понравилось, когда эти два борова лапали и слюнявили меня? Это было отвратительно, ужасно! Вы думаете, ваша красивая дама сделала бы это ради вас? Никогда в жизни! У нее не хватило бы мужества. Я – проститутка. Так?.. А она бросила своего мужа и убежала с вами. Она кто? Святая?

Раф стремительно поднялся, будто собирался ее ударить. Они пристально смотрели друг на друга. В глазах Лии сверкали злобные слезы, руки сжались в кулаки.

– Я хочу… – гневно проговорила она. – Хочу ненавидеть вас!

Она выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью. Вбежав в свою комнату, она бросилась лицом вниз на постель и рыдала до тех пор, пока хватало слез. Потом она долго лежала под сверкающими лучами солнечного света. Она вспоминала о подонках, прижимавшихся к ее бедрам, о тюремной вони. Она глубоко вздохнула, сорвала с себя одежду, заколола волосы и плеснула воду из кувшина в раковину умывальника. Намочив губку, она яростно скребла ею до тех пор, пока кожа не покраснела.

Заскрипела дверь. Она быстро обернулась и увидела наблюдавшего за ней из дверного проема Рафа. Она замерла, прижав мокрую губку к груди.

Раф приближался к ней медленно. Она не шевелилась, даже не дышала. Он снял свой халат и бросил его на пол. Он был обнажен и готов овладеть ею. Она нервно сглотнула и закрыла глаза. Он вытащил шпильки из ее волос, и они водопадом упали по спине до талии. Он положил руки ей на плечи, а потом легко скользнул по ее телу вниз. Она издала напоминающий всхлип звук и склонила голову к его груди.

Раф привлек ее к себе и уткнулся ей в шею. Он с наслаждением вдыхал ее запах: так пахнет лес после дождя, осенняя листва. У нее была изумительная фигура – подтянутая, но очень женственная. Смутный образ Фоски Лоредан, который месяцами лелеял Раф, сменился живой Лией. Он держал ее в объятиях – красивую, смуглую, чувственную. Лиа, которая любила его. Лиа…

Он взял в ладони ее лицо и нежно приподнял. У нее были темные, понимающие глаза. Она притянула его голову, и их губы слились. Он застонал и опустил ее на пол. Когда он вошел в нее, она содрогнулась и вплотную прижалась к нему. Он немедленно отреагировал на трепет ее тела – словно глубоко вздохнул.

Раф приподнялся на локтях и взглянул на нее. Казалось, он впервые увидел ее.

– Лиа, прости, я…

Она коснулась его губ кончиками пальцев.

– Нет. Не надо слов.

Они поднялись. Она взяла его за руку и повела к постели.

Прошла неделя, заполненная истинными наслаждениями и мечтами позднего лета. Однажды ночью к вилле подъехал мужчина. Он вел на поводу великолепную лошадь, уже оседланную и готовую к дальней поездке. Время, отпущенное им, закончилось.

Раф готовился к отъезду. Посыльный уехал. В небе поднималась яркая луна. Лиа вышла из дома.

– Вы не возьмете меня с собой, – тихо сказала она, скорее утверждая, чем спрашивая.

Он не смотрел на нее, подтянул подпругу на седле и пробормотал:

– Я не могу, Лиа. Ты знаешь. Я постараюсь прислать за тобой, как только узнаю…

– Нет, – покачала она головой. – Не давайте никаких обещаний. Просто возвращайтесь ко мне, если сможете, когда-нибудь.

– Вернусь. С тобой все будет хорошо? – Он попробовал кошелек, который ему оставил посыльный, на вес. – Здесь куча денег.

– Нет, вам они нужны. Со мной все будет в порядке. Не беспокойтесь. – Она глубоко вздохнула. – Увидите, Раф, когда вы вернетесь, я стану знаменитой. Лучшей танцовщицей в Венеции! У меня будут собственный дом и гондола, а любовников я буду выбирать только среди богатых и красивых мужчин.

– Для такой жизни ты слишком хороша, – усмехнулся он.

– Нет, я подхожу для нее. Танцы, любовь – все, что я знаю. Раф, вы не любите меня. Пока не любите. – Слезы появились у нее на щеках, и она обрадовалась, что уже стемнело. – Вам нужна была женщина, а я оказалась рядом. Я не сожалею. Я буду вас любить до самой смерти.

– Ты спасла меня. Ты…

– Вы мне ничего не должны. Я поступила так, чтобы жить в мире со своей совестью. А теперь, пожалуйста, уезжайте.

Лиа отошла от него и наблюдала, как он сел в седло, взял поводья. Раф не знал, что сказать. Он пришпорил лошадь и уже было отправился в путь, но тут же резко повернул назад. Лиа подбежала посмотреть, что случилось. Он наклонился, охватил ее за талию и поднял. Раф крепко, чуть не раздавив Лиу, поцеловал ее, опустил на землю и галопом умчался прочь. Ветер высушил ее слезы на его щеках.