"Зеркало грядущего" - читать интересную книгу автора (О`Найт Натали, Грант Кристофер)

ОБРАЗ СИЛЫ

В тот самый миг, когда зловещий посланец Марны предстал перед бароном Торским, у Северных ворот Тарантии, самых шумных и многолюдных, через которые с рассвета до заката струился бесконечный неуправляемый поток – повозки, экипажи, паланкины, телеги, всадники и пеший люд, – случилось настоящее столпотворение. По одной из боковых улочек к воротам выехал, оттесняя горожан и съезжавшихся на рынок торговцев, небольшой отряд вооруженных людей. Любой без труда определил бы в них вольных наемников. Мрачные, иссеченные шрамами лица, загорелые и обветренные, с забранными сзади в хвост длинными волосами; остро отточенные мечи, запыленная одежда… В них не было ничего показного, ничего, что привлекло бы взоры поэтов. Это были настоящие волки, сильные безжалостные звери, готовые перегрызть глотку любому, кто осмелится встать у них на пути.

Однако было в них нечто, что заставляло насторожиться любого, имеющего хоть каплю здравого смысла – воины были одеты в доспехи Антуйского Дома. А их штандарт изображал золотой квадрат на синем фоне, в центре которого горделиво гарцевал красный единорог.

Но почему эти странные люди, среди которых только двое могли с натяжкой называться аквилонцами, да и то один был гандер, другой танасулец; а остальные и вовсе офирцы, кофиты и зингарцы, носили цвета принца Валерия? Неужто он формирует отряды ландскнехтов открыто, не таясь, презрев указ короля? И что все это значит? Не пахнет ли тут войной?

Возглавлял отряд могучий черноволосый воин с пронзительным взглядом синих глаз. Он держался в седле настолько непринужденно, как будто вырос в нем, а своей горделивой осанкой и царственным взглядом напоминал царя зверей. Не зря трусливые стигийцы, завистливые аргосцы и дикие воины из Черных Королевств дали ему прозвище Амра-Лев. В хайборийских же королевствах его звали Конан-варвар и это имя многим внушало страх и приводило в трепет.

У него одного на голове красовался шлем с султаном из конского волоса; за плечами развевался синий плащ, с тем же багряным единорогом на золотом фоне. Бугрившаяся мышцами правая рука уверенно лежала на рукояти длинного прямого меча, а левой он крепко держал под уздцы своего скакуна.

Его взгляд был свиреп, а в синих глазах, казалось, застыл лед, подобно тому, что даже холодным летом лежит в расселинах скал его киммерийской родины. Редкие прохожие, кто осмеливался встретиться с ним глазами, спешно отводили очи и старались укрыться в тени.

У ворот он чуть придержал коня и оглянулся, проверяя, все ли на месте. Он сделал это скорее по привычке, чем по необходимости, прекрасно зная, что его парни, отчаянные рубаки, готовые, если надо, спуститься в любую из девяти преисподних самого Зандры и вытащить оттуда за хвост лукавого Властителя Зла, лучшие из лучших, отобранные тщательно из людского жнивья, с той же рачительностью, с какой пахарь отделяет здоровые, могущие дать добрый урожай зерна от черных плевел; гордые изгои, признающие над собой лишь одного господина – своего командира, – следуют за ним в образцовом порядке, ни на шаг не отставая, и готовы ринуться в бой по первому же зову. Вид их наполнил радостью сердце северянина – пусть этих парней он знал немногим дольше одной луны, но уже сроднился с ними, словно с собственным мечом. Конан никогда не забывал слова своего отца, сурового Ниуна, который не раз говорил ему, гордому киммерийскому несмышленышу: «Могут предать все – братья, друзья, женщины! Верь только мечу! Лишь он один не оставит тебя до конца!» Поэтому он относился к своим солдатам удачи, словно к оружию, которое всегда, начищенное и смазанное, должно быть под рукой.

И хотя северянин частенько поддразнивал своих ратников, называя их хауранскими гиенами, готовыми за звонкую монету перерезать горло даже собственному брату, хотя частенько потчевал их полновесными тумаками, отучая отлынивать от работы и вбивая в их упрямые головы дисциплину, они знали: их командир заботиться о них как о собственных детях. Они знали: он один не побрезгует отсосать гной или яд из раны, полученной в бою или потасовке; только он не пожалеет денег, чтобы выкупить из городской тюрьмы, куда они не раз попадали по глупости, за драки в тавернах; он один не побоится прикрыть в сражении собственной грудью и, самое главное – никогда не предаст, не бросит на произвол судьбы… Они знали все это, и готовы были идти за киммерийцем хоть на край света…

Конан нахмурился – сегодняшнее дело было решено в одночасье, так спешно, что у него не хватило даже времени обсудить его с Невусом и Бернаном. Гандер и танасулец! Кто лучше них может знать, что творится в этой странной стране… Конечно, теперь у них есть работа, но такая, которая не вызывает в душе его ничего, кроме неприязни. Будь он один – десять раз бы подумал, прежде чем согласиться на нечто подобное. Но сейчас варвар не имел права на отказ – на его плечах лежала ответственность за десяток душ. Ведь его люди нуждались в деньгах. Таверна, ночлег, лошади, снаряжение, да что греха таить: кости, выпивка и женщины – все это стоило немало, особенно в Тарантии, надменном городе, величавшем себя жемчужиной Запада, за привилегию жить в котором приходилось платить дорогой ценой…

Он еще раз проиграл в памяти разговор с этим жирным принцем Нумедидесом, похожим на скользкую, бородавчатую жабу. До чего же мерзкая рожа, Кром его побери! Однако то, что он рассказал, заставляло призадуматься.

Неужели черное колдовство Саломеи не умерло там, в знойных бараханах Хаурана а протянулось сюда – в центр хайборийского материка, подобно ядовитой паутине? Неужели оно не иссякло со смертью этого отродья Тьмы, а взошло мрачным урожаем в душе принца Валерия и его сподвижников? Кром побери всех магов и чародеев!

Конан стиснул зубы. Ничего! Когда-нибудь настанет час, и он огнем и мечом выжжет всю эту скверну – все эти Черные Круги, Красные Кольца, Белые Руки! Он задушит собственными руками всех чернокнижников, что попадутся на его пути, и будет без пощады разить нечисть, покуда бьется его сердце, а руки в силах сжимать меч!

Но сейчас предстояло выполнить работу, чтобы оправдать содержимое увесистого кожаного кошеля, так приятно оттягивавшего его пояс. Он не мог думать о предстоящем без неприязни. Ох, как же он ненавидел все, связанное с колдовством. Его дикарская душа наполнялась отвращением только при одной мысли о нем… Будь они прокляты, эти аквилонские и немедийские дворянчики, готовые ради наживы и жажды власти продать свои души Змееголовому Сету…

Вчера вечером они поужинали все вместе, за длинным столом, специально для них установленном в большом зале таверны. Парни сказали, что хотят отправиться в город, поразвлечься немного. О тарантийских жрицах любви был наслышан каждый, – однако киммериец почему-то отказался составить им компанию. Душа не лежала веселиться.

Он зашел проведать Бернана. Парень поправлялся на славу и уже принялся ныть, что ему скучно лежать одному, когда остальные развлекаются, – что, по мнению Конана, было добрым знаком. Когда человек думает о бабах и о выпивке, значит, пошел на поправку и через пару дней уже сможет сидеть в седле. Вот только каждый раз, когда он смотрел на Бернана, его точила одна мысль: лекарю, что приводил парня в порядок, после наспех проделанной киммерийцем операции, он отдал последние деньги. Жизнь в Аквилонии оказалась непомерно дорога… Конечно, какое-то время в таверне им будут отпускать в кредит, – едва ли хозяин решится связываться с дюжиной таких молодцов, – однако рано или поздно терпение его истощится. А это не какой-нибудь Хауран. Здесь к должникам сразу зовут городских стражников, а у тех лекарство одно: долговая тюрьма и принудительные работы. Доводить свой отряд до такой крайности Конану не хотелось. Но тогда следовало как можно скорее разжиться деньгами.

Разумеется, как только они оказались в Тарантии, он поспешил навести справки. Благо в это время почти весь двор был в сборе, и он не сомневался, что кто-нибудь из местных нобилей не преминет заинтересоваться его молодцами, – но жестокое разочарование ожидало его. Никто не желал иметь с ними дела.

В большинстве резиденций киммерийца не пустили даже на порог, шарахаясь от него, точно от зачумленного. Он никак не мог взять в толк, в чем тут дело, пока не разговорился в таверне с одним пуантенцем, Лорантом, служившим у графа Троцеро. Тот объяснил ему все – и слова его повергли Конана в растерянность. По закону, изданному в начале осени королем Вилером, никто из аквилонских вельмож не имел права нанимать себе дружину, не получив на то соизволения Его Величества. В соизволении же до сих пор отказывалось всем и каждому. Похоже, король начал опасаться своих вассалов, подумал тогда киммериец. И это серьезно осложняло его положение!

«Пуантен – дело другое, – сказал ему тогда Лорант. – Наш граф никогда на войска не скупился. Казармы – битком. На плацу, что ни день, учения…» – Старый вояка вздохнул, добрым словом поминая давно минувшие времена, но, заметив, как вспыхнули жадным огнем глаза собеседника, огорченно развел руками. «Теперь не то… Как с Аквилонией замирились – половину отрядов граф и распустил. А новых не нанимает. Ни к чему, говорит».

Заливая горе, с говорливым южанином они осушили не одну чашу медовухи… Но это не решило проблемы.

И оставшись один в таверне, Конан, подперев кулаком черноволосую голову, пытался решить, как сообщить своим товарищам, что им вновь пора трогаться в путь, – и на сей раз, на голодный желудок.

Он был настолько поглощен невеселыми мыслями, что заметил незнакомца, лишь когда тот был в пяти шагах от него, – непростительная оплошность, по меркам киммерийца. И потому, часть досады перенося на незваного гостя, неприветливо рявкнул, едва подняв голову:

– Чего тебе? Попрошайкам не наливаю! – И, в подтверждение своих слов, поближе придвинул глиняный кувшин, где вино плескалось уже на самом донышке, – по его расчетам, это был едва ли не последний глоток, что он мог себе позволить.

Незнакомец хихикнул, но как-то неуверенно, неуклюже скрывая неловкость, которую большинство людей ощущали обычно в присутствии северянина.

– Разве так встречают тех, кто хочет предложить работу?

Работу? Что ж, это становится интересно. Киммериец мгновенно насторожился, однако, верный законам южных базаров, никак не выказал интереса.

– Хм-м, – протянул Конан небрежно, жестом демонстрируя незнакомцу, мол, садись, и тот поспешно опустился напротив. – Мне всегда казалось, чтобы нанять кого-то на работу, нужно обоюдное желание. С чего ты взял, что я захочу иметь тебя своим хозяином?

Острый подбородок дернулся, точно пришедший с трудом удержался от крепкого словца, и это придало Конану бодрости. Уж если его не посмели одернуть, значит, в нем заинтересованы всерьез. За долгие годы службы наемником он это усвоил точно. А потому взглянул на предполагаемого работодателя с удвоенной дерзостью.

– Так что же ты хочешь мне предложить?

– Не я, не я, Митра упаси! – Тот замахал руками, отметая самую возможность того, что по собственной воле он мог бы связаться с таким грубым и опасным типом, как варвар-северянин. – Мой господин пожелал видеть тебя.

Это было уже интереснее. Конан приподнял бровь.

– И кто же он, твой господин, что не боится нарушить приказа короля?

Гость его, как он и ожидал, при этих словах пугливо заозирался по сторонам, проверяя, не слышал ли кто крамольных речей, что вели они между собой, – и киммериец не стал даже скрывать презрительной усмешки. Только последний дурак, если ему есть что скрывать, ведет себя так, – трясется от каждого шороха, стреляет во все стороны глазами, пригибается к столу и говорит заговорщическим шепотом. Нет, единственный способ утаить что-то – это вести себя вызывающе и дерзко, трубить о своих секретах всем и каждому… так уж устроены люди, что никогда не поверят в тайну, когда о ней кричат на всех перекрестках.

Однако столь простые истины, похоже, были неизвестны посланцу загадочного господина. Напряженно, приложив палец к губам и зловеще вращая глазами, – так что Конан едва не расхохотался, – он просипел:

– Это тот самый человек, кого вы спасли по дороге из Амилии.

В первый момент северянин не понял, о ком идет речь. «Постой, – хотелось сказать ему, – но ведь Бернан там, наверху. Зачем ему кого-то присылать ко мне?..» Как вдруг вспомнил, что был еще один спасенный. Не назвавший своего имени толстяк, бледный, потный, с неестественной, точно приклеенной улыбкой… Он говорил, что не забудет оказанной ему услуги, – хотя сам Конан почитал возможность разогнать две дюжины нищих селян с дрекольем скорее забавой, нежели ратным подвигом. Но, как видно, услуга вспомнилась и пришлась кстати.

Терять ему было нечего, и Конан неспешно поднялся, во весь свой гигантский рост, чем еще более смутил своего гостя.

– Пойдем. Надеюсь, вино у твоего господина получше, чем в этой дыре… – Однако, если посланец что-то и ответил ему, северянин пропустил слова его мимо ушей, поскольку, не дожидаясь, направился к двери.

… А вино, и вправду, оказалось отменным. Фаренское, без труда определил киммериец. Годы, проведенные в южных странах, научили его неплохо разбираться в этом, и теперь он смог воздать должное королевскому напитку. Королевскому – еще и потому, что вместе с ним его пил если и не сам король Аквилонии, то, по крайней мере, его наследник, принц Нумедидес.

Впрочем, на своем веку Конан повидал немало коронованых особ, а также некоронованных, но у кого власти в одном мизинце было поболе, чем у большинства самодержцев, и потому встреча с аквилонским принцем ничуть не смущала его. И ему забавно было наблюдать, как пыжится наследник престола, чтобы произвести впечатление на простого наемника.

Впрочем, в Нумедидесе многое было странным, и в самих его покоях, – куда киммерийца провели украдкой, только что не завязывая глаза, – просторных, но кажущихся тесными из-за невероятного нагромождения мебели и всевозможных безделушек, редкостных, но очевидно, что не любимых и не ценимых хозяином; и в том, какая в кабинете принца стояла жара, ибо окна были здесь запечатаны наглухо, и огромные поленья полыхали в очаге; а более всего, в манерах хозяина. Какая-то была в нем нескладность, глубинное внутреннее несоответствие, и варвар, обостренным звериным чутьем, мгновенно уловил это, – как если бы перед ним была овца, которая вдруг принялась бы, подобно волку, поедать сырое мясо.

Он не мог понять, чем вызвано это чувство, странной ли неживой улыбкой принца, или его манерой речи, когда слова то текли размеренно и плавно, то вдруг сливались в неразборчивую, брызжущую слюной скороговорку, или общим видом его, странной несообразностью движений, точно все части тела принца, и в особенности, руки, жили своей, независимой жизнью, неподвластной воле разума. Пальцы принца находились в постоянном движении. То терзали бахрому платья, то вцеплялись в подлокотники кресла, то вдруг принимались оглаживать друг друга, точно слепцы, знакомящиеся на ощупь… В один момент Конан поймал себя на мысли, что должен немедленно прекратить смотреть на эти руки, иначе безумие угрожало ему, – и в тот же миг, как он отвел глаза, сделалось легче.

И все это было тем более странно, что принц был весьма любезен с ним. В нем киммериец не заметил ни чванливости, так свойственной большинству людей его круга, ни узости взглядов, ни мелочности. Больше всего Конана поразило то, что принц желал нанять его для службы, не связанной напрямую с какими-то личными, корыстными интересами. Нет, Нумедидес радел прежде всего за Аквилонию!

Сперва, правда, он не поверил ему. Слишком это было невероятно. Он достаточно насмотрелся на королей, наследников и их приближенных, чтобы не заподозрить нечистую игру, как только в ход идут речи о благе отчизны и народа. Он попросту не мог заставить себя поверить в это, и так и сказал принцу. Тот опечаленно вздохнул.

– Да, я понимаю. – В глазах мелькнул огонек интереса. – Но разве тебе не все равно, кому служить? Я всегда считал, что наемники…

– … Такие же разные, как и те, кому они служат, – оборвал его Конан. Про себя он добавил, что большинство солдат удачи куда честнее и отважнее принцев, с кем сталкивала его жизнь, – но дипломатично промолчал. – И все же мне не слишком по душе это предложение. Ваше Высочество предлагает контракт, который практически закабалит мой отряд. Задаток слишком велик – мы никогда не сумеем выплатить его, если решим оставить службу.

– Зачем же вам оставлять ее? – Но наивность Нумедидеса была показной. Конан даже не стал отвечать на этот вопрос. – Уверяю, тебе понравится служить Аквилонии. А там, может статься, обстоятельства изменятся… и тебе не придется пожалеть, что остался здесь. В дворцовой страже всегда найдется теплое местечко.

– Теплые местечки пусть ищут старики да бабы на сносях, – буркнул Конан в ответ. Намек на могущие перемениться обстоятельства не слишком понравился ему. – Настоящему солдату это ни к чему.

– Что ж, и настоящему солдату в Аквилонии найдется работа. – Принц был на диво миролюбив. Памятуя их встречу на дороге, Конан не ожидал от него такой уступчивости. Он даже намеренно старался спровоцировать того на взрыв, ибо в сердцах человек скорее выдает свои истинные мысли и чувства, а киммерийцу проникнуть в намерения будущего хозяина пришлось бы весьма кстати, однако Нумедидес оставался непроницаем. – И, я уверен, ты согласишься со мной, когда услышишь об истинном положении дел в государстве.

Разговор принимал любопытный оборот, и Конан насторожился. С первого дня прибытия в Аквилонию он не раз имел возможность убедиться, что что-то неладно в «жемчужине Запада», что-то точит ее, как червь на корню точит спелый, налитый зерном колос. Он вспомнил трольха. Перерезанные сухожилия Бернана. Огненных саламандр. В самой отдаленной стране Хайбории не поджидало его столько опасностей, как в этой цивилизованной державе.

– Что же за беды тревожат сиятельного принца? Нумедидес вздохнул. Белые руки его вновь начали свой загадочный танец.

– Мне придется начать издалека, – произнес он негромко. Конан кивнул, показывая, что обратился в слух. – Но ты должен знать одно: зараза предательства и черного колдовства губят Аквилонию.

Конан усмехнулся. Вот оно! Стало быть, он и впрямь не ошибся. Прекрасная Аквилония больна, – и, похоже, рок, в который раз, избрал его на роль лекаря. И если перед тем у киммерийца не было уверенности в том, следует ли принимать предложение Нумедидеса – ибо он не мог заставить себя до конца доверять ему, да и предложенные условия, чрезмерно соблазнительные, явно таили в себе подвох, – то теперь у него не осталось иного выбора. И дело было даже не в принце, не в его уговорах и тем более не в его золоте. Длань Крома, холодную и могучую, ощутил киммериец на плече своем в это мгновение. Кром отметил его! И подтолкнул вперед! И у него не осталось иного выбора, кроме как двинуться по пути, указанному грозным божеством северян.

– Но где источник скверны? – спросил он Нумедидеса. – Ибо всякий сорняк надлежит вырывать с корнем, а ос выжигать вместе с гнездом… Так где же хоронится зло?

Принц, похоже, ждал этого вопроса. Радость и облегчение читались на обрюзгшем лице, странным образом меняя его выражение, делая его почти мальчишеским, – если бы не опущенные книзу уголки губ. Он собственноручно, не желая дожидаться слуг, подлил им обоим вина.

– Ты принял мое предложение! Я рад! – Это был не вопрос, но утверждение. И в последней фразе было сухое удовлетворение, не более, точно он знал, что все пройдет именно так, и гордился удачно разыгранной партией.

Конан подавил смутное раздражение. Нумедидес не нравился ему – не понравился еще в тот Первый день, – но никто больше во всей Аквилонии не желал нанимать их… и тем более, платить пятьсот золотых задатка. Но даже если бы тот не заплатил ни медяка – воля Крома была для киммерийца священна, а сейчас он ощущал ее столь явственно, точно видел перед глазами начертанные огнем письмена.

– Я принял предложение, – подтвердил он. – Но хочу все же знать, что здесь происходит.

Нумедидес подлил себе вина.

– Мой дядя стар. – В голосе его была неподдельная печаль. – В былые времена ему потребовалось бы не больше трех седьмиц, чтобы навести порядок в стране, огнем и мечом выжечь заразу мятежа и очистить Аквилонию от смердящих чернокнижников, как то было совершено в свое время в Немедии. – Если он и заметил, как вспыхнули при этих словах глаза Конана, то не подал вида. – Однако годы берут свое, и владыка уже не тот, что прежде. Сила покинула его! Боевой меч выпал из некогда мощной десницы… – На миг тоном голоса Нумедидес напомнил киммерийцу бродячего певца… и пальцы его шевелились, точно перебирая струны… но вскоре иллюзия исчезла. – Король слишком ослаб, чтобы удержать страну в повиновении. Мятежники спешат воспользоваться этим!

– Да, я понял, – отозвался Конан нетерпеливо. Сколько можно переливать из пустого в порожнее? За то время, что он в Аквилонии, он уже составил себе довольно ясное представление о том, что здесь происходит. Вилер не способен призвать своих нобилей к порядку; бароны же жаждут власти и, подобно шакалам, готовы утащить кусок из-под носа у умирающего льва. Знакомая история, повторявшаяся тысячекратно! И можно понять Нумедидеса – как наиболее вероятный претендент на престол, он стремится сохранить для себя страну в целости, а не получить ее разоренной войнами и восстаниями. И если законный правитель не способен или не желает действовать, принц прав, что не складывает с себя ответственность и пытается защитить свое наследие любыми способами. Любыми! Сам Конан на его месте действовал бы именно так…

– Но кто же заговорщики? Пуантен? – Ему невольно вспомнился словоохотливый Лорант, с ностальгией поминавший былые дни, когда между его родиной и Аквилонией еще не было мира.

Нумедидес покачал головой.

– Пуантен в числе предателей, и скоро их час придет! – Злобная мстительность звучала в его голосе, и он даже не пытался скрыть ее. – Скоро придет их час… Но сперва – Амилия! Дом Тиберия Амилийского – вот где свили гнездо коршуны!

– Барон Тиберий? – Конан не мог скрыть недоумения. Они проехали по землям барона, и он немало наслушался рассказов местных крестьян о суровом, но справедливом помещике, некогда отважном ратнике короля Вилера, ныне же рачительном, на всю округу уважаемом хозяине. – Трудно поверить. Нет ли тут ошибки, принц?

Нумедидес покачал головой.

– Увы! Я и сам не верил, ибо мало кто служил дяде так преданно, как Тиберий Амилийский, – однако сомнений нет. Я лично ездил в его поместье с намерением развенчать возведенный на отважного слугу трона поклеп… Однако действительность подтвердила самые худшие опасения. Мне пришлось бежать из замка барона, ибо опасность была слишком велика… Да и разве не помнишь ты вооруженных до зубов чудовищ, что бросили силы Тьмы за мной в погоню?!

– Не знаю. Я помню только рассерженных крестьян с вилами да цепами. А в остальном… – Сомнения с новой силой овладели Конаном. Возможно, это ощущение воли Крома, мощной и неумолимой, было лишь плодом его фантазии… сейчас ему очень хотелось в это верить. Чем больше рассуждал принц о заговоре, тем меньше он был склонен доверять ему. Тот явно что-то скрывал, недоговаривал, а это было Конану не про душе. Пожалуй, все же не стоит принимать этого странного предложения… Что-то в нем упорно смущало киммерийца.

Но, словно почувствовав его колебания, Нумедидес зашептал горячо и страстно:

– Послушай! Тиберий в заговоре не главный. Он примкнул к мятежникам только потому, что кровно обижен на дядюшку… – Это было правдой. В Амилии Конану доводилось слышать какие-то сплетни на этот счет. И, в таком ракурсе, многое виделось иначе… – Однако страшнее всего те, кого он приютил в своем замке. Известно ли тебе, что, по наущению моего кузена Валерия, что прибыл из далекого Хаурана, одержимый черным ведовством, дом свой Тиберий превратил в рассадник самого гнусного колдовства и демонопоклонства?!

Из всей этой речи Конан выхватил одно имя – Валерий.

– Постой, постой, мой принц! Не тот ли это Валерий-шамарец, светловолосый, худой, что был капитаном гвардии у принцессы Тарамис?

– Он самый. – Злобное торжество было в глазах Нумедидеса. – Только не просто шамарец – но принц Валерий Шамарский, наследник Антуйского Дома и мой кузен. Одержимый демонами… они одолели его, поработили и заставляют выполнять свою волю. Он сам признался мне в этом! Он принес разрушения и неисчислимые беды Хаурану, теперь же готов уничтожить и Аквилонию! Мы должны остановить его!

Происшествие в Хауране запомнилось Конану несколько иначе, и до сего дня он даже не подозревал, что роль в тогдашних событиях Валерия настолько велика, – впрочем, он мог многого не знать. И вполне вероятно, что лишь теперь истина открылась ему. И, дав себе зарок хорошенько поразмыслить обо всем этом на досуге, Конан поинтересовался:

– Но если главный виновник всех бед Аквилонии – Валерий… – Пока он не мог заставить себя именовать его принцем. – То почему тогда наша цель – Амилия, а не Шамар? Почему он не собрал заговорщиков там?

Нумедидес расхохотался.

– Это было бы слишком просто – а наш лис очень хитер! Если заговор раскроется, на него не падет и тени подозрения… Кроме того, Амилия всегда была ведьминским местом, – ты и сам видел, что творится там в лесу ночами… А все из-за того, что хауранский демон собирает там свою армию, готовит к нападению… Там их гнездо – там… – Нумедидес вдруг принялся бормотать, пришепетывать, точно в припадке; изо рта полетела слюна, и Конан отшатнулся невольно. – А первый шаг он уже сделал… жреца Гретиуса убил – Митры жреца – кровь…

Последнее слово принц прохрипел в каком-то странном исступлении, и Конан невольно подумал, что, должно быть, Митра и впрямь отвернулся от правящей династии Аквилонии, если из двух наследников трона один одержим демоном, второй же – явно припадочный. Но, по крайней мере, когда он был вменяем, принц Нумедидес рассуждал вполне здраво и, кажется, не лукавил, искренне радел за будущее своей страны. Это было такой редкостью среди сильных мира сего, что Конан готов был простить принцу многое… даже преодолеть инстинктивную антипатию, что тот у него вызывал.

– Хорошо. Мы наведем порядок в Амилии! – сказал он жестко. – А насчет дальнейшей службы видно будет… – Резким движением он осушил кубок с вином, точно ставя точку в разговоре. – Но смешно надеяться, чтобы десяток воинов, даже таких, как мои орлы, взяли замок штурмом. Я видел его издали – защищен он неплохо. Там нужна целая армия!

Нумедидес не скрывал торжества. – Вот на этот случай у вас и будут шамарские штандарты и плащи с гербом Антуйского Дома! Попробовал бы Тиберий вас не впустить!..

Хитрость была вполне допустимой в военных действиях, более того, совершенно необходимой, – и все же гнетущая тяжесть на душе у киммерийца с каждым мигом становилась все сильнее, будто теперь длань Крома не подталкивала его ободряюще в спину, но, напротив, неумолимо гнула к земле…

– Убивать не будем, если сможем без этого обойтись! – хмуро заявил он принцу, тщетно пытаясь побороть дурные предчувствия. – Если там и впрямь логово чернокнижников – должны найтись доказательства. И пусть сам король осудит их!

– Разумеется. – Почему-то Конану подумалось, что принц согласился очень уж легко, но он постарался отогнать эту мысль. – Достаточно будет просто отыскать свидетельства измены – об остальном я позабочусь. – И с этими словами Нумедидес вручил капитану своего первого наемного отряда увесистый кошель с золотом. Даже на вес Конан без труда мог определить, что там никак не меньше пятисот золотых монет…

Без лишних слов он спрятал кошель за пазуху.

– Завтра с утра вам в таверну доставят доспехи и штандарты, – обещал на прощание Нумедидес.

– Тогда в полдень мы тронемся в путь! – отозвался Конан.

Ему показалось, во тьме глаза принца сверкнули недобрым, почти бешеным блеском… но голос звучал спокойно и уверенно:

– Как же иначе. Истинные боги Аквилонии на нашей стороне.

С нарочитой небрежностью Конан направил лошадь в самую гущу толпы, навстречу основному движению, рассекая, точно нож масло, плотную человеческую массу, кричащую, дурно пахнущую, упругим потоком вливающуюся в ворота, чтобы растечься потом тысячью ручейков по узким мощеным улочкам древнего города. Отряд потянулся вслед за предводителем. Толпа отхлынула от вооруженных всадников, но с боков напирали другие. Началось столпотворение. Истошно завопила какая-то женщина… Низкорослый бородатый стражник у стены возмущенно закричал, тряся алебардой:

– Эй, куда вас Нергал понес, болваны?! Что, объехать трудно было?

Киммериец обернулся на крик. Не в его обычае было вступать в перебранки со стражей – уважающему себя воину не пристало орать, подобно торговке рыбой на базаре, но кровь его забурлила, и он мрачно посмотрел на аквилонца.

– Заткнись, пес! Я всегда еду туда, куда пожелаю, и не тебе указывать мне дорогу! Заткнись, пока я не укоротил твой поганый язык!

Пожилой вояка отступил, ругаясь и бормоча под нос проклятия. Конечно, он не так глуп, чтобы связываться с наемниками шамарского принца. Пусть их Зандра несет хоть в самую преисполню! Но он запомнит, как дерзко ведут себя эти шамарские волки, и доложит начальнику караула…

Выбравшись из толчеи, отряд свернул на северо-западный тракт и поскакал во весь опор. Копыта звучно чавкали по размытой дождями глине, и брызги летели во все стороны, так что случайные прохожие робко жались к обочине и провожали всадников негодующими взглядами и тихими ругательствами. Однако ни один не был настолько неосмотрителен, чтобы высказать свое недовольство вслух.

На развилке дорог всадники остановились. К Конану неспешно подъехал один из наемников – черты лица и коренастая фигура выдавали в нем уроженца Гандерланда. Это был Бернан, только вчера вставший с постели и напросившийся в поход со всеми. Видно было, что ему не по себе – крупные капли пота стекали по изможденному лицу, беднягу бил озноб, и лихорадочный взгляд блуждал из стороны в сторону. Он неуверенным движением отстегнул притороченный к седлу бурдюк с вином и сделал большой глоток.

Киммериец обернулся и, прищурясь, посмотрел на вояку. Тот поперхнулся и суетливо повесил кожаный мешок с драгоценной влагой на место.

– Извини, капитан! В горле пересохло. Помню, что не велишь хлебать брагу перед боем. Но это всего один глоток. Ты же знаешь, он мне не повредит, зато рука будет тверда…

Он не договорил – Конан с размаху влепил ему затрещину.

– Ты плохо запомнил, Бернан, мои слова! Но учти, больше повторять не буду! Видно, ты слишком долго валялся на постели, и Митра иссушил тебе мозги! Посмотри на себя – еле держишься в седле, а все туда же – лакать вино! Сам напросился с нами, а раз так – спрос как со всех! Если ремесло воина тяжело для тебя – ступай на большую дорогу!

Гандер побледнел.

– Что ты, Конан! Клянусь, я не хотел ничего дурного! Просто я еще слаб. В седле трудно сидеть. Но больше это не повторится, клянусь небом. Не прогоняй меня. Куда я один… Вон и раны еще не зажили до конца.

Но варвар уже не смотрел на него, развернув коня к солдатам.

– Слушайте меня!

Все притихли. Казалось, даже скакуны старались сдерживать храп и ржание.

– Нам заплатили пятьсот аквилонских золотых за работу! Это неплохие деньги, но риск велик! В восьмидесяти лигах отсюда лежит поместье Тиберия. Он подло предал своего короля, Вилера Аквилонского, и продался силам Тьмы, вместе с такими же шакалами из тарантийской цитадели. Они хотят свергнуть законную власть и посадить на трон шамарца Валерия! Мы должны выжечь дотла это змеиное гнездо. Но зря не убивать! Всех, кто сдастся без боя – брать в плен! Клянусь Кромом, мне претит работа королевского стражника, но бунтовщики опасны, и им помогают демоны. Этим столичным слюнтяям, – он презрительно кивнул в сторону Тарантии, – они не по зубам. Пока еще не поздно передумать и повернуть назад. Решайте! Тот, кто останется, сейчас же получит расчет и может быть свободным. Все остальные за мной, в Амилию!

Он пришпорил коня. Скакун заржал, взвился на дыбы и, взрыв землю, помчался вперед. Никто не остался – все десять всадников пустили лошадей в галоп за своим командиром.

Бернан скакал последним. И если бы кто-нибудь удосужился обернуться, то поразился бы зловещей улыбке, неожиданно расцветшей на исхудавшем лице бывшего разбойника…