"Великие посвященные. Орфей, Пифагор, Платон, Иисус" - читать интересную книгу автора (Эдуард Шюре)

Глава IV. Озирис. Смерть и Воскресение

Так вступал принятый ученик на порог Истины, и теперь начинались для него длинные годы труда и обучения. Прежде чем подняться до Изиды Урании, он должен был узнать земную Изиду, подвинуться в физических науках. Его время разделялось между медитациями в своей келье, изучением иероглифов в залах и дворах храма, не уступавшего по своей обширности целому городу, и уроками учителей. Он проходил науку минералов и растений, историю человека и народов, медицину, архитектуру и священную музыку.

В продолжение этого долгого ученичества он должен был не только приобрести познания, но и преобразиться, достигнуть нравственной силы путем отречения.

Древние мудрецы были убеждены, что человек может овладеть истиной лишь тогда, когда она станет частью его внутренней сути, естественным проявлением его души. Но в этой глубокой работе внутреннего творчества ученик предоставлялся самому себе. Его учителя не помогали ему ни в чем, и часто удивляли его своей наружной холодностью и равнодушием. В действительности же он подвергался самому внимательному наблюдению.

Его обязывали к самым неумолимым правилам, от него требовали абсолютного послушания, но перед ним не раскрывали ничего, переступающего известные границы. На все его тревоги и на все его вопросы отвечали одно: работай и жди". И тогда он поддавался вспышкам возмущения, горькому сожалению, тяжелым подозрениям. Не сделался ли он рабом смелых обманщиков, овладевших его волей для своих собственных целей?

Истина скрывалась от него, боги покидали его; он был одинок и в плену у жрецов храма. Истина являлась ему под видом сфинкса, и теперь сфинкс говорил: я — Сомнение! И крылатый зверь с бесстрастной головой женщины и с когтями льва уносил его, чтобы растерзать на части среди жгучих песков пустыни.

Но эти тяжелые кошмары сменялись часами тишины и божественного предчувствия. И тогда он начинал понимать символический смысл испытаний, через которые он проходил, когда вступал в храм, ибо темнее бездонного мрака того колодца, который грозил поглотить его, являлась бездна неизведанной истины; пройденный огонь был менее страшен, чем все еще сжигавшие его страсти. Ледяная и темная вода, в которую он должен был погрузиться, была не так холодна, как сомнения, затоплявшие его душу в часы духовного мрака.

В одном из зал храма тянулись в два ряда священные изображения, такие же, как те, что ему объясняли в подземной пещере в ночь первых испытаний; они изображали двадцать две тайны бытия. На этих тайнах, которые давали лишь угадывать на пороге оккультного обучения, основывалось все богопознание; но нужно было пройти через все посвящение, чтобы вполне понять их. С той первой ночи ни один из учителей не говорил с ними о них.

Ему разрешалось лишь прогуливаться в этой зале и размышлять над символическими изображениями. Он проводил там длинные часы уединения. Посредством этих образов, целомудренных и важных, невидимая и неосязаемая истина проникала медленно в сердце ученика. В немом общении с этими молчаливыми божествами без имени, каждое из которых казалось — стояло во главе одной из сфер жизни, он начинал испытывать нечто совершенно новое: сперва углубление в суть своего существа, а затем отделение от земного мира, как бы вознесение над всем земным.

От времени до времени он обращался к Посвященным с вопросом: "будет ли мне когда-нибудь дозволено вдохнуть розу Изиды и увидеть свет Озириса"? На это ему отвечали: "Это зависит не от нас, истину дать нельзя. Ее можно найти или внутри самого себя, или совсем не найти. Мы не можем сделать из тебя адепта, ты сам должен сделаться им. Лотос долго растет под водою, прежде чем раскроется его цветок, Не ускоряй раскрытия божественного цветка. Если раскрытие это должно совершиться, оно настанет в свое время. Работай и молись.

После этого ученик, одновременно и радостный и грустный, возвращался к своими занятиям и к своим размышлениям. Он испытывал суровое очарование этого одиночества, в котором словно проносилось дуновение вечного. Так протекали месяцы и годы. И он начинал чувствовать, как в нем медленно происходило преображение. Страсти, которые раньше осаждали его, удалялись от него словно угасающие тени, а мысли, окружавшие его в одиночестве, начинали приветствовать его как бессмертные друзья. Минутами он испытывал, как поглощалось его земное я и как возникало другое, более чистое и возвышенное. И в такие минуты он падал ниц перед ступенями закрытого святилища, и в нем не оставалось ни возмущения, ни желания, ни сожаления. Была лишь беззаветная отдача своей души божественному Началу, совершенное пожертвование своей личности неизменной истине. "О, Изида, молился он; душа моя — лишь слеза из твоих очей, и пусть падет она — подобно капле росы — на душу других людей, и пусть, умирая, я почувствую, как ее благоухание поднимается к Тебе. Я готов принести себя в жертву".

После одного из таких немых обращений, перед учеником, еще погруженным в восторг молитвы, возникал — подобно видению — образ иерофанта, величественный и светлый.

Учитель, казалось, читал в мыслях ученика и проникал в драму его внутренней жизни.

В сумерки жрецы Озириса с факелами в руках сопровождали нового адепта в низкий склеп, поддерживаемый четырьмя столбами, укрепленными на сфинксах. В углу стоял открытый мраморный саркофаг.{9}

Адепт ложится в открытый саркофаг, иерофант протягивает руку, чтобы благословить его, и толпа посвященных удаляется в молчании из склепа. Маленькая лампа, поставленная на пол, освещает колеблющимся светом четырех сфинксов, поддерживающих приземистые колонны склепа. Раздается тихий хор голосов, печальный и заглушенный. Откуда доносится он? То — погребальное пение… Оно затихает, лампа бросает последний отблеск света и погасает совсем. Адепт остается один во мраке, холод могилы проникает в него, леденит его члены. Он проходит постепенно через все страдания смерти и впадает в летаргию. Его жизнь развертывается перед ним в последовательных картинах, а земное его сознание становится все более и более смутным. Но по мере того, как его тело цепенеет, эфирная его часть освобождается. Он впадает в экстаз.

Что это за блестящая отдаленная точка, которая появляется на черном фоне мрака? Она приближается, она увеличивается, она становится звездою о пяти концах, лучи которой переливаются всеми оттенками радуги и бросают в темноту снопы магнетического света. Теперь это уже солнце, втягивающее его в белизну своего раскаленного центра. Что это? Магия Учителей, вызывающая это небесное видение? Невидимое ли становится видимым? Или то предчувствие небесной истины, пылающая звезда надежды и бессмертия?

Она исчезает, и на ее месте раскрывается во мраке цветок, не материальный, но одаренный жизнью и душой, ибо он раскрывается перед ним подобно белой розе; он развертывает свои листки, и посвященному видно, как трепещут живые его лепестки и как краснеет его пламенеющая чашечка.

Это ли цветок Изиды, мистическая Роза мудрости, заключающая в сердце своем бессмертную Любовь? Но вот она бледнеет и тает, как благоухающее облако.

Тогда погруженный в экстаз чувствует себя обвеянным теплым и ласкающим дуновением. Сгущаясь в разнообразные формы, облако постепенно превращается в человеческий образы. Это — образы женщины, Изиды тайного святилища, но более молодой, сияющей и улыбающейся. Прозрачный покров обвивается вокруг ее тела, которое светиться сквозь тонкую ткань. В руке она держат свиток папируса. Она приближается тихо, склоняется над лежащим в саркофаге посвященным, и говорит ему: "я — твоя невидимая сестра, я — твоя божественная душа, а это — книга твоей жизни, Она заключаете страницы, хранящие повесть твоих прошлых существований, и белые страницы твоих будущих жизней. Придет день, когда я разверну их все перед тобою. Теперь ты узнал меня. Позови меня, я приду!" По мере того, как она говорит, лучи небесной нежности льются из ее глаз… Он видит в них обещание божественного, чудесное слияние с высшими мирами.

Но вот свет погасает, видение покрывается мраком. Страшное потрясение… и адепт чувствует себя как бы сброшенным в свое собственное тело. Он пробуждается из летаргического сна; все члены его сдавлены словно железными кольцами; страшная тяжесть давит его мозг; он пробуждается… и видит перед собой иерофанта с сопровождающей его свитой. Его окружают, ему дают выпить укрепляющее питье, он поднимается.

Попробуем перенестись вместе с иерофантом и новым посвященным на обсерваторию храма в чудную, теплую египетскую ночь. Там глава храма передавал новому адепту великое откровение в образах видения Гермеса. Это видение не было записано ни на каком папирусе. Оно было отмечено символическими знаками на колоннах тайного склепа, известного одному главе иерофантов. От первосвященника к первосвященнику видение это передавалось устно.