"Почему ты меня не хочешь?" - читать интересную книгу автора (Найт Индия)

5

Дом Изабеллы Говард в Ислингтоне – один из тех образчиков архитекторских усилий, когда холодный и бездушный владелец нанимает за тысячи фунтов дизайнера, чтобы тот придал его интерьеру некоторый уют и душевность. Обычно это подразумевает богатый арабский этностиль с низенькими столиками, обилием подушек, слишком дорогими коврами из дорогих лавчонок на Ноттинг-Хилл и прочими экзотическими безделушками, дабы создать впечатление, что владелец дома: а) не провинциал, лишенный всякой фантазии, а космополит, который много путешествовал; б) знает толк в красоте.

Светильники – марокканские фонарики, накидки на диванах – антикварные сари, на каминной полке стоит каменная статуэтка Будды. Узнаю этот интерьер – таких домов я видела уже немало от Клапама до Хемпстеда и даже могу сказать, что автор декора – стареющий гомосексуалист со странным акцентом, который величает себя Рики Молинари, хотя клиентам он известен под именем Мистер Рики.

У этого Мистера Рики есть два стиля: “этническая роскошь”, как в доме Изабеллы Говард (вообще-то Рики сам изобрел этот стиль лет сорок назад, решив обратить на пользу впечатления своего отпуска на африканском побережье), и “максимальный минимализм”, который, в принципе, не что иное, как обычный минимализм: огромные помещения, бетонные или пластиковые полы, неудобная мебель строгих форм черного, серого или шоколадного цвета, только к этому Рики добавляет немного вишневого дерева, книги (для украшения), современные произведения искусства (обычно от Доминика) и либо орхидеи (уже не модно), либо кактусы, либо дионеи, высаженные в странные емкости вместо горшков, например в канистры из-под бензина. Книги Рики покупает оптом, выбирая их по размеру и цвету корешков, что иногда приводит к восхитительным результатам: “История глаза” или “120 дней Содома” с немного запыленным корешком приятного бледно-зеленого оттенка на полке в туалете пожилой аристократки.

Само собой разумеется, я не делюсь этими соображениями с Изабеллой, но вежливо восхищаюсь красотой ее интерьера.

– Тебе действительно нравится? – спрашивает Изабелла, прикасаясь к моему локтю. – Ты не представляешь, сколько времени ушло на то, чтобы все это собрать.

(Вообще-то Мистер Рики обычно велит своим клиентам уехать куда-нибудь на юг Франции, на пару недель, и за это время с командой своих помощников оформляет дом.)

Изабелле около сорока пяти. Двадцать из них она была замужем за Марком, издателем, который ушел от нее лет шесть назад к одной из своих писательниц – нервной молодой женщине с очень красивой грудью. Марк был чрезвычайно богат, имел огромную зарплату и немалое наследство, и он облегчил свою совесть, назначив бывшей жене хорошее содержание – немалую долю своей ежегодной ренты. Изабелла стала активно устраивать приемы и вечеринки, потихоньку проникая в самые интересные круги лондонского общества, и вскоре наладила отношения со всеми его основными фигурами. Особенно хорошо у нее получается находить контакт с “молодыми людьми”. Их она раз в неделю собирает у себя дома на ужин и три раза в год устраивает для них большие приемы.

Я давно выпала из ее списка постоянных приглашенных, но, судя по сегодняшнему вечеру, я опять в числе избранных. И это приятно, потому что у Изабеллы талант по устройству вечеринок и развлечений, а на ее званых ужинах почти никогда не бывает скучно.

Все гости уже собрались. Комната освещена мягким розовым светом фонариков и алых свечей, выставленных за окнами. Негромко играет какая-то джазовая музыка. Низкий и длинный кофейный столик с резьбой усыпан лепестками роз, и на всех свободных столах и полках расставлены серебряные блюда с деликатесами. (Фрэнк бы непременно отметил, что это очень в моем духе – сначала изучить еду, а потом уж гостей.) Общее впечатление вполне развратное – мы что, как бы в гареме? Но тем не менее некоторый шарм в этом есть.

– Стелла, душечка, что будешь пить? Как обычно или попробуешь один из моих коктейлей?

– М-м, пожалуй, коктейль.

Изабелла протягивает мне высокий бокал – шампанское с сахаром и свежей мятой.

– Ну, ты со всеми тут знакома?

Я вглядываюсь в розовый полумрак. Нет, надо признать, я вообще тут никого не знаю.

– Здравствуйте, – говорю я, смело приближаясь к парочке у камина. – Я – Стелла.

– Стелла раньше была с Домиником Мидхерстом, – любезно сообщает Изабелла. – Не так ли, дорогая? Как нынче дела у Доминика? Ты не в курсе?

– Думаю, что хорошо. Он много времени проводит в Токио.

Неужели до сих пор обязательно представлять меня как приложение к мужчине, с которым у меня краткое время были серьезные отношения? В наше время это уже нонсенс.

– Здравствуйте, – говорит мужская половина пары. – Джордж Бигсби. К сожалению, не могу сказать, что я в восторге от работ, которые представляет ваш муж, – дружелюбно смеется он, щуря глаза. – Все эти инсталляции... Я сам. предпочитаю Рубенса.

У него довольно толстое и красное лицо, да еще огромный нос. Но, как ни странно, на вид он добрый.

– Понимаю вас, – улыбаюсь я в ответ. – И совершенно с вами согласна.

– А это моя жена Эмма. – Джордж указывает на бледную миниатюрную даму.

Она похожа на фею в этих светлых кусочках ткани, которые прилеплены к ее худенькой мальчишеской фигурке. Явно не Рубенс, скорее Джакометти. Интересно, не страдает ли она булимией – в наше время это весьма распространено.

– Здравствуйте, – улыбаюсь я.

– Добрый вечер. – Эмма изучает меня с ног до головы не самым приветливым взглядом.

– А это, – говорит Изабелла (менее радушная хозяйка оставила бы меня стоять в недружелюбном и молчаливом обществе Эммы), – это Уильям Купер, с которым я хотела тебя познакомить. – Из-за его спины она кидает на меня многозначительный взгляд. Ага, вот и он – Холостяк! – Уильям – пластический хирург, так что дружить с ним полезно, будешь бесплатно подтягивать животик!

– Да что ты! – Изумляюсь я и делаю резкий вдох. Отлично: я только услышала, кем он работает, а уже чувствую себя последней уродиной. Что же будет дальше?

– Не то чтобы подтяжка живота вам необходима... – мягко отзывается Уильям Купер, пристально оглядев мой животик. – По крайней мере, пока в этом нужды нет. Очень рад с вами познакомиться. – Он поднимает взгляд и останавливает его на уровне моей груди, потом поднимает еще выше и дарит мне сексуальную улыбочку.

“А я-то как рада! – думаю я про себя. – Привет, привет, сладенький”.

У Уильяма Купера бархатный голос и подозрительно красивая внешность (он что, и себя оперирует? Надо будет расспросить). Красивый и слишком холеный: кожа подтянутая, гладкая, совершенно не видно пор – что не часто встречается у мужчин его возраста, то есть под пятьдесят (если я ему не слишком польстила). Ослепительно белые зубы блестят в полумраке зала, как, впрочем, и ногти (хм, неужели маникюр?). У него черные волосы и – вглядываюсь, – да, голубые глаза. Прекрасное сочетание. Не могу понять, нравится ли мне его наружность. С эстетической точки зрения – красив, даже очень. Но есть в его красоте какая-то неживая, пластмассовая гладкость. Однако факт налицо – он несомненно сексапилен.

– А меня зовут Три, – вмешивается какая-то женщина.

А, этот типаж мне знаком. У Три длинные, всклокоченные волосы, очень дорогая стрижка, пряди осветлены так профессионально, словно это ее натуральный цвет; лицо не слишком приятное, не слишком умное и не слишком молодое, без грамма косметики; украшение – блестящие маленькие клипсы. Она худа до сходства с мартышкой. Одета по последнему писку богемной моды, что для нас с вами означает “непонятные дерюжки”, а для нее – “шикарный наряд за 800 фунтов”. Пальцы на ногах у нее в кольцах, и, подозреваю, где-то на теле найдется и пара татуировок. Живет Три наверняка в районе Портобелло в пятиэтажном особняке; я почти уверена, что у нее есть трастовый фонд и очень богатый муж. Подобные дамочки, как правило, занимаются каким-нибудь “творчеством” и – проверим за ужином – страдают массой незаурядных пищевых аллергий.

– Мне нравятся ваши туфли, – чирикает Три. – Клевые.

– Спасибо, я их уже сто лет ношу.

– Пальма, – говорит она. – Прекрасный и совершенно натуральный материал. – Три потягивается. – Как же я устала. Сходила поплавать перед приемом и теперь вот хочу спать.

– В Порчестерском центре? – закидываю я удочку, желая проверить свою догадку.

– Нет, дома, – пожимает плечами Три. В яблочко! У нее дома бассейн.

– Чем вы занимаетесь, Три? – спрашиваю я.

– О, я учусь музыкальной терапии, – оживляется она.

– А что это такое?

– Специалисты такого профиля работают с людьми, у которых, ну, вы понимаете, серьезные проблемы, и лечат их прекрасной музыкой. У меня есть барабан.

– Да что вы, – говорю я, стараясь не выдать сарказма. – А какой барабан?

– Знаете, такой барабан мира и мудрости, – объясняет Три. – С бусинками. Мне его подарил Абба Бабу. – Видя мое недоумение, добавляет: – Это мой гуру. Три месяца в году я провожу в ашраме. Ах, Индия – такое духовное место, вам не кажется?

– Не знаю. Я там была всего раз. Магазины классные.

– И еще с перьями.

– Кто, гуру?

– Нет, барабан.

– А, – говорю я, не находя других слов.

Людской гам внезапно стихает, все замолкают, чтобы оглянуться на припозднившуюся гостью. Это женщина с такими мужественными чертами, что никто бы не удивился, узнав, что у нее есть пенис. Очень высокая, с широкими, но не полными бедрами. Выглядит необычно: на ней мужского покроя черные брюки, такой же черный мужской пуловер, надетый поверх снежно-белой рубашки. На ногах грубые ботинки; на тонких элегантных пальцах – шесть или семь простых серебряных колец; седые стриженые волосы зачесаны назад, открывая обзору аккуратные уши и высокие скулы, которым позавидовала бы женщина и вдвое моложе – даме уже явно за шестьдесят. У нее блеклые голубые глаза и умное, беспощадное лицо (пленных не берем).

– А, Барбара, дорогая, – вскакивает Изабелла. – Я так рада, что ты смогла к нам присоединиться.

– Добрый вечер, Изабелла, – говорит Барбара хриплым прокуренным голосом (три пачки в день, не меньше). – Я тоже рада, что смогла выбраться к тебе. Мне полезно иногда выходить из дома, – добавляет она, повернувшись ко мне с улыбкой. От нее пахнет Guerlan Vetivier – самым приятным мужским ароматом в мире. – Мне иногда кажется, что мои конечности вот-вот атрофируются.

– Чепуха, Барбара, – тебя и дома-то не бывает, – говорит Изабелла, любовно похлопывая ее по руке. – Ты же всегда в гуще событий. Выпей чего-нибудь, – предлагает она, ринувшись на поиски графина с коктейлем.

– Я – Стелла, – представляюсь я Барбаре.

– Без фамилии? Что ж, тогда я – Барбара. – Она кидает на меня дерзкий и весьма откровенный взгляд, прямо в глаза – выстрел, потом еще один. – Садитесь рядом со мной. Я не люблю стоять, когда у меня нет трости.

Мы идем к дивану и садимся рядышком. – Кто эти люди? – спрашивает Барбара.

– Откровенно говоря, я и сама тут никого не знаю. Вот этот – пластический хирург, – указываю я на Купера.

– А, да, как раз его я знаю – Уильям Купер. Он в прошлом году убирал моей сестре второй подбородок. Она прямо-таки влюбилась в него. Знаете, по-моему, у него была интрижка с Изабеллой.

– Правда? Прелесть какая. Когда? Неужто она тоже была его пациенткой?

Очень мило со стороны Изабеллы передать его мне. Интересно, сейчас все женщины так поступают? Видимо, да: я уже много раз слышала, что на всех женщин мужчин не хватает.

– Пациенткой? Надеюсь, что нет. Ужасная вещь эта пластическая хирургия. Многие женщины моего поколения навсегда испортили себе лицо. Знаете, годы спустя после операции у них вдруг начинают образовываться опухоли.

– Ой, – я придаю своему лицу испуганное выражение. – Так вот, рядом с ним женщина по имени Три, она изучает музыкальную терапию. – Барбара понимающе улыбается мне, и я не могу сдержать ответную ухмылку. – А вот пара у камина, – продолжаю я, – не знаю, кто они, но он с виду весельчак.

– А она не очень?

– Да, не слишком.

– А вот и наша Изабеллочка. Знаете, она ведь моя крестница.

– Нет, я не знала. Прелестно. А свои дети у вас есть?

– Нет, милочка, – улыбается Барбара. – А у тебя?

– Девочка полутора лет. Зовут Хани. – Какое замечательное имя.

– Правда ведь? Она очень милая.

– И чем вы с Хани занимаетесь целыми днями?

– Да так, ничем особенным. Иногда я перевожу с французского, но большую часть времени мы сидим дома на Примроуз-Хилл. Мы с ее отцом в разводе.

К счастью, Барбара не ударяется в банальные “как жаль”, “что вы говорите” и “как это произошло”, на которые мне всегда нечего ответить.

– А я живу в Хемпстеде, – вместо этого говорит она. – Мы могли бы иногда встречаться, чтобы поболтать. Вы гуляете?

– Да, если только на улице не льет как из ведра. Я стараюсь водить Хани на детскую площадку раз в день и на прогулку в парк.

– Если хотите, мы могли бы вместе гулять. Правда, я не слишком быстро хожу.

– С удовольствием, – искренне соглашаюсь я.

Я почти уверена, что Барбара – лесбиянка, что в общем-то не имеет значения. За исключением того, что я, видимо, излучаю какие-то гомосексуальные флюиды, потому что лесбиянки западают на меня косяками. И это иногда наталкивает меня на мысль, что, возможно, я “играю не в той команде”: все мои знакомые лесбиянки смотрят на меня как на свою, словно знают обо мне то, чего не знаю я. С другой стороны, Барбара – очень старая лесбиянка, и если бы я собиралась поближе познакомиться с теорией о сексуальных флюидах, то сделала бы это с женщиной своего возраста. Если уж говорить совсем откровенно, я не представляю себе секса без полноценного пениса из крови и плоти. А так получается что-то слюнявое и хлюпающее, смахивает на поглощение устриц. Нет, сколько ни пытаюсь себе представить, идея пылкого лесбийского акта меня не прельщает. Хотя в этом наверняка что-то есть, раз такое огромное количество людей этим занимается. Очень странно. Может, хлюпать не обязательно? И грудь других женщин действительно привлекает мое внимание. Помню, в школьной душевой я замечала, что у некоторых девчонок соски и пупок представляют что-то вроде рожицы: два страшненьких глазика (соски), нос (пупок) и пушистый треугольник вместо рта. Но как бы там ни было, у меня никогда не возникало желания поближе познакомиться с этими “рожицами” или пощупать их.

К нам подходит Три – поболтать с Барбарой, и я задумываюсь. Уильям Купер. Что с ним? Почему он до сих пор не женат? Наверное, вечный жених, более старая, печальная и лишенная юмора версия Фрэнка. Или, подобно Фрэнку, он великий мастер своего дела, герой-любовник, который стремится осчастливить своим членом всех женщин планеты? Видимо, я совсем дошла до ручки, поскольку гладкокожие пластические хирурги совершенно не в моем вкусе. Сейчас я на себя не похожа. И потом, он действительноневероятно красив, пусть и смахивает на манекен. В конце концов, у него есть пенис. Представляю. Наверное, в сравнении с лицом, он ужасно бледный, если только доктор Купер не натирает автозагаром свои причиндалы.

Почему я вообще об этом думаю? Что это со мной? Сексуальная неудовлетворенность действует на меня разлагающе.

Уильям Купер, как выяснилось, не натирает свой член автозагаром. Я знаю – я видела.

За ужином меня усадили рядом с ним. Купер явно был не против. Легкое, добродушное, слегка кокетливое подшучивание (как если бы он был полоумным дядюшкой моего мужа), по мере того как подливалось вино и развивался вечер, переросло в нечто большее. Я не возражала – всякому приятно, когда с ним флиртуют, а со мной уже сто лет никто не заигрывал. Правда, двусмысленные намеки мистера Купера и комплименты моей груди легким флиртом назвать трудно. Каждый раз, обращаясь ко мне, он ослеплял меня своей до неприличия белозубой улыбкой. В итоге я обнаружила, что чем активнее он флиртовал со мной, тем охотнее я отвечала на его внимание (количество выпитого и приятное мужское лицо свое дело сделали). В проявлениях чувств мистер Купер был чрезвычайно старомоден, но в полумраке столовой он казался очень даже сексапильным.

А потом принесли десерт: маракуйя, крем-брюле и инжир. Я повернулась, чтобы пообщаться с Джорджем Бигсби (кстати, я была права насчет Три: у нее аллергия на миллион продуктов – на пшеницу, молоко, рыбу, алкоголь, – бедняжка), как вдруг почувствовала, что о мою лодыжку трется чья-то ступня, облаченная в кашемировый носок. Я уставилась на Джорджа, а он в ответ непонимающе уставился на меня. Тогда я повернулась направо. Уильям Купер подмигнул и продолжил гладить меня ногой. Его движения были очень интенсивными, больше похожими на массаж, а не на ласку, но все равно приятными. Осмотрев сидящих за столом, я увидела, что все заняты разговорами. Я подняла глаза, чтобы сказать мистеру Куперу все, что я о нем думаю, и онемела (а со мной такое случается крайне редко). Купер делал куннилингус инжиру.

Он держал несчастный фрукт, разрезанный пополам, загорелыми квадратными руками, и мякоть инжира отливала розовым в свете свечей. Повернувшись так, чтобы удобнее было смотреть мне в глаза, он продолжил... э-э... вылизывать мякоть инжира – заостренным и очень упругим языком. Сначала медленными, томными движениями, вверх-вниз, затем – о ужас! – его язык стал двигаться быстрее, все настойчивее и резче, метясь в середину инжира, словно пытаясь нащупать там клитор. В этот момент доктор прикрыл глаза и (честное слово, не вру) издал глухое гортанное “А-а-а”; язык мелькал все быстрее и быстрее – до тех пор, пока инжирина, похоже, не достигла оргазма. Все представление заняло около полутора минут, но наши сотрапезники, что странно, ничего не заметили.

Я была поражена.Шокирована! Уверяю вас, вы были бы шокированы не меньше моего, окажись на моем месте. Боже правый! Но еще больше я поразилась, когда доктор Купер облизнул губы и прошептал мне в ухо самодовольным тоном:

– Завел я тебя?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, после чего я ответила:

– Ни на пол-оборота.

И это была правда. Хотя – мне стыдно в этом признаться – я испытала легкое волнение во время его нелепого акта с инжиром. Но ему я бы этого не сказала даже под дулом пистолета, поэтому и выдала такой, на мой взгляд, обескураживающий ответ. Но вместо того чтобы смущенно опустить глаза и пробормотать: “Простите, я не знаю, что на меня нашло” (на что я бы метко заметила: “Фруктовое безумие”), Купер довольно ухмыльнулся, снова подмигнул мне и положил под столом руку на мое бедро.

В жизни каждой девушки настает момент, когда она должна принять решение. И этот момент для меня явно настал. Что же делать? Мне сложно представить что-нибудь более скандальное и нелепое, чем акт с инжиром. Слава богу, на столе не оказалось устриц, мидий или других моллюсков, а то бы он и их удовлетворил, непременно добавив какую-нибудь пошлость типа “у них вкус моря”. Хотя, если подумать, бывают извращенцы и похуже. Я себя, конечно, к ним не причисляю, но ведь в этом акте явно содержалось недвусмысленное предложение. А мне так давно никто ничего подобного не предлагал. (И все-таки, надо же было до такого додуматься! Я вот не могу вообразить, чтобы мне пришла в голову идея впечатлить сидящего рядом со мной мужчину, сделав энергичный минет сосиске.)

Итак, что же делать? У меня появилось время на раздумья, так как Эмма, сидящая слева от Купера, спросила, правда ли, что липосакция вредна для здоровья. И в эти несколько минут, вынуждена признаться, я решила для себя: ДА. Я решила, раз уж у меня там все почти заржавело, пусть Купер смажет. А что? Он красив, член у него есть, язык тоже, и после этого я не обязана встречаться с ним снова. Кому какое дело, что доктор привык совращать дам, насилуя на их глазах бедные фрукты? Или ягоды? А, без разницы.

И чем больше я об этом думала – для пущей решительности выпив еще пару бокалов вина, – тем больше мне нравилась идея переспать с Купером. Отличный, легкий, пусть и сумасбродный способ решить проблему – мне давно пора переспать с кем-нибудь и продолжить жизнь дальше. Значит, после ужина я могу уединиться куда-нибудь с Купером, сделаю с ним все по-быстрому и докажу себе, что я еще в состоянии заниматься сексом и, может, даже испытывать оргазм, а потом уеду домой. Итак, приняв сие решение, я с нетерпением стала дожидаться окончания вечера.

За кофе мы с Барбарой обменялись телефонами. Потом я посмотрела на часы и громко сказала, что, дескать, пора отпустить няню домой.

– Ты не могла бы вызвать мне такси? – спросила я у Изабеллы.

– А вы в какую сторону едете? – тут же подыграл мне Купер.

– На Примроуз-Хилл.

– Я вас подброшу до дома, – предложил он.

– Да, будьте так любезны, – бестактно обрадовалась Изабелла.

– Хорошо.

– Это не очень далеко. Мы ведь не можем отпустить миссис Мидхерст одну так поздно.

– Совершенно с вами согласен, – ответил Купер.

Я поблагодарила Изабеллу и подумала, может, стоит еще раз поблагодарить – за то, что она организовала мне партнера на эту ночь. Потом попрощалась со всеми гостями и забрала свое пальто (“Давай, хватай свое пальто, ты уже сняла мужика”, – хихикнув, пробормотала я себе под нос и поняла, что пьяна в стельку). У Уильяма было темно-синее пальто с бархатным воротником – такие обычно носят детишки из состоятельных семей, которые чинно гуляют в сопровождении гувернанток в Кенсингтон-Гарден.

Его машина стояла прямо у дома – черный джип с кожаными сиденьями. Как только мы сели в машину, на целых тридцать секунд салон залил безжалостно яркий свет. За это время я успела понять, что оранжевый загар у Купера (все-таки проблема у меня с оранжевыми мужчинами) – не настоящий, да и волосы, скорее всего, крашеные. Открытия эти немного отрезвили меня, но ненадолго.

– Итак, – произнес Уильям, как только погас свет, и снова сверкнул в темноте хищной, но очень сексуальной улыбкой. Интересно, отчего меня так возбуждают острые резцы?

– Хм, – отозвалась я задумчиво.

О том, чтобы поехать ко мне, не могло быть и речи – все равно что гадить в родном гнезде. Ну не то чтобы гадить, но это не подействовало бы благотворно на атмосферу в моем доме – каждый раз, лежа в своей постели, я невольно представляла бы себе голого Купера.

– Не желаешь рюмочку ликера на ночь? – спросил Уильям, поворачивая ключ зажигания.

– Да, – ответила я.

– К тебе или ко мне? – вкрадчиво спросил он.

– К тебе, – улыбнулась я.

– Хорошо, – и Уильям сжал мою коленку, – очень хорошо. Это недалеко.

И вдруг я поняла, что доктор Купер запросто может оказаться маньяком-убийцей или жутким извращенцем, ведь я ничего о нем не знаю! Он может увезти меня к себе домой, привязать и пытать меня током, держать в ящике или кормить кошачьей едой. Да мало ли что! Конечно, я познакомилась с ним в приличном месте, и врачи редко бывают психами, но ведь был же доктор Франкенштейн. Я решила быстренько послать сообщение Фрэнку, чтобы хоть одна живая душа знала, где меня искать.

– Ты чем там занимаешься? – спросил Уильям.

– Хочу предупредить домашних, что вернусь поздно.

– Очень поздно, – плотоядно зыркнул на меня Купер, облизнул губы и снова хотел сжать мою коленку, но промахнулся и ухватил меня за бедро. Или у меня необычайно короткие ноги, или он так сильно возбудился. – Ты бы лучше просто позвонила своей соседке, чем писать ей.

– Не соседке, а соседу. И вообще, так быстрее.

– Что ты ему пишешь?

– М-м, да так, “вернусь поздно”, и все, собственно. Чтобы он не волновался.

Я наврала. Фрэнку я написала: “Сила мжка, есл не врнсь к двм нчи, звни в плцию”. Я так и не научилась толком писать сообщения. Они все напоминают мне рекламу, которую я видела в метро несколько лет назад: “Сли вы смгл прчтть эт сбщне, вы мжт стть скртрм и плчть хршю рбту”. Из-за этого объявления я долго думала, что все секретари немного глпвты.

– Отправила? – спросил Уильям.

– Да. И теперь я готова проверить на себе вашу профпригодность, доктор. У меня очень болит там, хм, внизу.

Уильям ужасно обрадовался этой моей фразе и погладил меня по бедру.

– М-м, – добавила я. – Не могу дождаться. Вы наденете свой стетоскоп?

– А тебе бы этого хотелось?

– Мне требуется полный осмотр, – сказала я, уже сама немного возбуждаясь. И тут же спохватилась: – Но только не ректальный, конечно. Мой зад желательно не трогать.

– Что? – спросил Уильям, уклоняясь от встречного фиата. – Что ты сказала?

– Я не люблю анальный секс, – пояснила я. – И говорю тебе это сразу. Чтобы не разочаровывать в постели. Надеюсь, я тебя неразочаровала?

– Э-эм, нет, – ответил он. – Ничего, э-эм... страшного. Вот мы и приехали, – добавил он, останавливаясь на Марилбоун-Хай-стрит, у квартала больших домов в викторианском стиле.

Как я и предполагала, квартира Купера – шикарное холостяцкое логово, но обставлена так старомодно (в духе семидесятых), что я вынуждена была спросить, сколько ему лет. На что он, естественно, ответил: “Достаточно, чтобы научить тебя хорошему сексу”. В гостиной стояли диваны-сексодромы, обтянутые черной кожей, свет был приглушен (классика жанра), а одна стена полностью состояла из затемненных зеркал.

– У тебя случайно нет пластинки Барри Уайта? – спросила я в шутку.

– Конечно, есть, – ответил Купер спокойно и как-то торжественно.

– О, детка, – прорычала я самым низким голосом, на который способна, и про себя рассмеялась, потому что до жути точно скопировала голос Барри.

Купер, стоя спиной ко мне и роясь в пластинках, кажется, удивился моему рыку.

– Ну вот, – сказал он, повернувшись и кинув на меня странный взгляд. – “Лучшие хиты”.

После этого все происходило очень быстро. Зазвучал Барри, погас свет, на пол полетело его пальто, следом мое. И тут – о нет, только не это – доктор Купер начал танцевать. Он извивался и корчился, но этого, видимо, было мало, и он стал развязывать свой галстук, продолжая дергаться, не совсем попадая в такт музыке. Потом завращал бедрами, а сжатые кулаки сновали взад и вперед на уровне бедер, словно он изображал паровозик (чух-чух). Я подумала, есть ли закономерность между одаренностью в танцах и одаренностью в сексе. Если да, то меня явно ожидал паралитический и нервный половой акт. Я стояла в полном смятении, наблюдала за действом и думала, не уйти ли мне отсюда, пока не поздно. Но тут доктор Купер прохрипел:

– Иди сюда. Ты меня так возбуждаешь.

– Ладно, – зачем-то сказала я, придвигаясь ближе. – Ты хочешь, чтобы я тоже... сплясала что-нибудь?

– Да-а, – ответил Купер, ткнувшись лицом мне в шею и (фу-у!) облизывая ее. – Потанцуй со мной, моя горячая штучка.

Знаете, как бывает, когда очень-очень хочется рассмеяться, но нельзя, а оттого что нельзя, делается еще смешнее? Вот такое было у меня состояние. Мне хотелось кричать и хрюкать от хохота, ржать как лошадь, меня прямо-таки разрывало от смеха. Я была готова упасть на пол и смеяться до колик в животе. Но я этого не сделала. Потому что так же сильно мне хотелось секса. И я понимаю, насколько странно или даже ужасно это звучит, но поверьте мне – в докторе Купере чувствовалась какая-то необъяснимая сексуальность. У него было стройное тело, пусть оно и юлило, скорчившись, в данный момент по всей комнате. Я тоже стала танцевать.

Вскоре я обнаружила, что, пока мы танцевали, он засунул руки мне в трусы. После чего развернул меня к себе спиной и прижался ко мне сзади. И мы оказались перед стеной из зеркал. Я никогда не горела желанием увидеть в зеркале себя, полуголую, качающуюся под Барри Уайта, а потому поспешно закрыла глаза, что Уильям, несомненно, истолковал как признак полного экстаза.

– Ты уже кончаешь? – страстно прошептал он мне на ухо, а затем издал какой-то лошадиный звук – нечто среднее между воплем Остина Пауэрса и ржанием дикого пони.

– М-м-м, – ответила я. А что еще можно сказать в такой ситуации, чтобы не показаться грубой? – Вообще-то нет еще. – И это прозвучало грубо,поэтому я добавила: – Но я, э-эм, уверена, что скоро кончу, э-эм, потом, попозже.

– Ох, какой у тебя будет оргазм, – пообещал мне Купер. – Такой, что тебе и не снилось. – И опять издал лошадиный звук: – Ииииееааааа.

– Прекрасно, – ответила я без особого энтузиазма. И предложила, указывая на спальню: – Может быть, перейдем к... – спросила я.

– О, да ты не можешь больше ждать. Ты же вся горишь от нетерпения. – Купер внимательно и довольно оглядел себя в зеркало, ловко поправив челку. – Ах ты развратная девчонка.

– Весьма. Ну что, пойдем? – Теперь уже я начала поторапливать, иначе у меня мог начаться приступ истерического хохота.

– Развратная девчонка, – повторил он. И отвел меня за руку в спальню, пританцовывая по дороге.