"Воздушный снайпер" - читать интересную книгу автора (Калиниченко А.Ф. )

Далекое-близкое

— Остановите здесь, — попросил Голубев водителя.

— Мы еще не доехали, товарищ лейтенант.

— Хочу пройтись посмотреть вокруг. Когда еще доведется!

Василий долго стоял и смотрел на родные места. Пробивавшийся сквозь редкие облака бледный свет молодой луны серебрил широкую гладь полноводного Волхова. Река величественно несла свои воды в Ладожское озеро. По ее берегам ютились небольшие, заросшие лесом селения, которые Василий исходил в детстве вдоль и поперек. Отсюда рукой подать и до деревни Каменки, где он родился. Правда, жить долго в ней не пришлось: многодетная крестьянская семья перебралась вскоре в Старую Ладогу. Там и работу было проще найти, и дети могли ходить в школу.

Постояв немного, Василий заторопился в Старую Ладогу. Семь лет назад он ушел отсюда в ряды Красной Армии. И теперь, шагая по знакомой дороге, отмечал, что перемен здесь почти нет. На главной улице по-прежнему стояли две линии кряжистых бревенчатых домов с тесовыми крышами. Те же дощатые тротуары. Особую нарядность сельской улице придавали могучие ветвистые деревья, прочные сосновые скамейки у каждой калитки, квадратные срубы колодцев.

Сердце забилось учащенно — Голубев открыл калитку родного дома. Двор показался ему совсем маленьким, даже тесным. Наверное, потому, что Василий давно привык к небесным просторам, а здесь все выглядело сжатым, было собрано на пятачке. Ступеньки крыльца скрипели, шатались. Видно, очень сдал отец и не в силах следить, чтобы все было ладно в доме.

Василий толкнул дверь. Как всегда, она была не запертой. В тусклом свете керосинки первым он увидел отца, что-то мастерившего. Федор Михеевич оторвался от дела, узнал сына, почти крикнул:

— Мать! Встречай гостя. Василий приехал!

Из кухни выбежала Варвара Николаевна. Она всплеснула руками, припала к Василию. Тут же к дяде прилипли и две не спавшие еще племянницы, сверкая озорными глазами, засыпали вопросами.

— Да оставьте вы его, дайте хоть раздеться, — строго произнес отец.

В низких небольших комнатах мебель стояла так же, как и раньше. Старинная железная кровать родителей с никелированными шариками. Две тахты по углам; на одной из них когда-то спал и Василий с братом. Возле окна стол, покрытый белой скатертью. Фотографии на стене в резных фанерных рамках, часы-ходики. Словом, годы будто пронеслись мимо дома, ничего здесь не изменив.

Голубев сбросил реглан, и пошли расспросы, рассказы. Василий узнал, что три брата — Иван, Александр, Андриан — и сестра Мария тоже на фронте, но писем от них давно нет. На жизнь престарелые родители не жаловались, понимали, что война принесла горе и страдания всем людям.

Накрыли стол. Отец из довоенного запаса налил по чарке, выпили за встречу, закусили. Мать принесла с кухни самовар, поставила на край стола. Запах ароматного чая распространился по всей комнате. Василия охватила расслабленность: после тяжелейших воздушных боев, когда смерть заглядывала в глаза, ранения и госпиталя приятно было сидеть за накрытым столом в кругу родных, ощущая любовь и заботу.

— Что от Саши слышно? — спросила мать.

— Плохо у нее, — сразу погрустнел Василий. — В Ленинграде настоящий голод.

— Надо уезжать ей оттуда, — посоветовал Федор Михеевич.

— Надо, но как? Саша писала мне, что пыталась эвакуироваться, да не удалось. Вывозят в первую очередь детей, стариков и раненых.

— А если немец возьмет Ленинград, что с ней, женой командира-летчика, будет, подумал? — осторожно заметила Варвара Николаевна.

— Ты что, старая, совсем рассудок потеряла? — резко оборвал жену Федор Михеевич.

— Ленинград мы не отдадим, — твердо сказал Василий.

Спать легли совсем поздно. Мать убавила в керосиновой лампе огонь и долго еще тихо сидела за столом, подперев исхудалое лицо мозолистыми руками. Василий взглянул на нее из-под одеяла и подумал: "Она такая же, как в годы моего детства. Только слабее стала".

Давно это было, но все сохранила память. Трудно жила семья Голубевых. В поисках работы Федор Михеевич часто уезжал из дома на заработки. Варвара Николаевна вела скудное хозяйство, стараясь хоть как-то одеть и накормить детей. Вспомнилось, как она ловко вытаскивала ухватом из печи небольшой свежий ржаной каравай, вытряхивала хлеб на стол, и дом заполнял дразнящий горячий аромат. В такие дни, а случались они не часто, Василий, пристроившись на лавке и болтая босыми ногами, глотал слюнки. Мать наливала из крынки немного молока, отщипывала краюшку пышущего жаром каравая и давала сыну. Он жевал хрустящую корку, запивал молоком и посматривал, как мать кормит старших братьев и сестер. Те мгновения были настоящим праздником.

Отец слыл в округе не только знающим крестьянином, а еще и известным каменщиком, плотником. Но и таким мастеровым людям в первые послереволюционные годы искать работу приходилось долго. Иногда его месяцами не бывало дома. Строил первенец плана ГОЭЛРО — Волховскую ГЭС, целлюлозно-бумажный комбинат в Сясьстрое, да где только не работал...

Дома Федора Михеевича всегда ждали с нетерпением. И когда он появлялся у родного крыльца, первыми бросались к отцу заскучавшие дети. Четырех сыновей и трех дочек подарила ему Варвара Николаевна. И этим отец очень гордился. Высокий и загорелый, в выцветшем сером пиджаке и видавшем виды картузе с большим козырьком, он хватал налетевших детей крепкими мозолистыми руками в одну охапку и весело говорил:

— А я не пустой пришел!

Отец доставал из карманов пестро раскрашенные глиняные и деревянные игрушки и раздавал их: дочкам — улыбающуюся матрешку, сыновьям — свисток-петушок или скачущего коня. Одаривание продолжалось долго. Потом вся семья садилась обедать.

За столом разговаривать не полагалось. К большой глиняной чашке со щами, стоявшей посреди стола, первым протягивал свою ложку отец. За ним черпали щи мать, старшие братья и все остальные. Проглатывали и ждали, когда Федор Михеевич снова наберет ложку.

Зимой Василий ходил в школу. Летом, если отец оставался дома, помогал ему по хозяйству. Особенно старался мальчик, когда Федор Михеевич брал его в поле. К четырнадцати годам он умел ходить за плугом, косить сено, заготавливать дрова, словом, делать многое, чем занималась крестьянская семья. Так с детства вырабатывались у мальчишки трудолюбие, прилежание и упорство, он рос ловким, физически закаленным.

А еще Василий любил читать книги. Больше других привлекали внимание те, где рассказывалось о рекордных полетах советских стратонавтов, о первых наших полярных летчиках. Интерес к авиации креп и потому, что паренек часто наблюдал, как летчики кружили над Старой Ладогой: видимо, здесь была у них учебная зона.

Однажды Василий сделал модель самолета. Получилось неплохо. За ней появились вторая, третья. Пробовал запускать их с крыши дома, но все они разбивались. И тогда он мастерил новые.

В 1928 году, после окончания семилетки, Василий собрался в Ленинград.

— Иди на завод к брату Ивану, — напутствовал отец. — Он поможет устроиться на работу.

Брата Василий разыскал. А вот на завод не пошел. У него созрел уже другой план: учиться на летчика. Целыми днями пропадал у здания Военно-теоретической школы летчиков, чтобы подать заявление о приеме на учебу. Но все, кому он показывал его и метрическую выписку, лишь снисходительно улыбались, объясняя, что на учебу принимают ребят постарше. Не брали и на работу. Голубев шел только шестнадцатый год.

Как ни обидно, надо было возвращаться домой. По пути завернул в Сясьстрой к старшему брату Александру — да так у него и остался. Тогда страна еще не избавилась от безработицы, и найти постоянную работу удавалось далеко не каждому. Почти два года Василий перебивался на случайной поденщине. Убирал территорию целлюлозно-бумажного комбината, грузил мешки в порту, перекатывал на лесопилке бревна. Заработки были крайне скудными, но юноша не унывал. В конце концов, его взяли чернорабочим на комбинат. Материально жить стало легче, но парень смотрел дальше. Его не оставляло желание учиться. Помог случай: при предприятии открылась вечерняя техническая школа. Чтобы поступить в нее, требовалась рекомендация авторитетного человека. Ее дал юноше бывший матрос, участник Цусимского боя в русско-японскую войну, рабочий Подлесный, как сказали бы в наши дни, — наставник Голубева.

— Парень ты грамотный, ловкий, — напутствовал он, — есть в тебе наша пролетарская косточка. Учись, Василий, стране очень нужны грамотные люди.

— Буду стараться, — заверил Василий.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно сказал Подлесный.

Кто знает, может, после того по-взрослому серьезного разговора и утвердилась на всю жизнь у Голубева черта характера — непременно выполнять обещанное, держать слово. И уже тогда он понял, что только труд, напряженный, честный и повседневный, дает возможность осуществить заветную мечту.

Учебу в школе и работу на комбинате совмещал успешно. А тут прибавилось еще одно дело — занятия в кружке авиамоделизма. Новые знания позволили ответить на вопрос: почему разбивались сделанные им раньше модели. Не знал он законов аэродинамики. У Василия хватало времени на все. Он часами мастерил миниатюрные летательные аппараты, запускал их с косогора. Когда они улетали далеко, юноша приходил в восторг.

После окончания технической школы в 1932 году старатёльного и не по возрасту серьезного двадцатилетнего комсомольца Голубева сразу назначили начальником электроцеха Волховского алюминиевого комбината. Жизненный путь определился. Но Василий не оставил мечту об авиации. Сам продолжал заниматься моделизмом да к тому же увлек этим делом других ребят, став их вожаком.

Однажды, получив отпуск, Голубев снова отправился в Ленинград — поступать в Военно-теоретическую школу. К экзаменам его допустили. А медкомиссия забраковала. Он чувствовал себя здоровым, хорошо бегал, играл в футбол, был крепок — и вдруг такая досадная осечка.

Молодой специалист вырастал в настоящего хозяйственного руководителя. Его ждало уверенное продвижение по служебной лестнице. А он жил небом. И хотя вторая попытка стать курсантом-летчиком тоже закончилась неудачей — отрицательную роль сыграло фигурирующее в учетной карточке заключение медицинской комиссии, — это не надломило силы Голубева. Наоборот, только прибавило стойкости в осуществлении мечты.

В 1933-м Василий добровольно ушел на службу в Красную Армию. Добился, чтобы направили в набиравшие тогда силы воздушно-десантные войска.

Встреча с небом всегда волнует, возбуждает и выводит человека из привычного состояния духа. Василий понял это впервые, стоя в группе парашютистов перед посадкой в самолет. Потом, в полете, когда притихшие и сосредоточенные десантники подходили к открытому люку, он еще больше утвердился в своем первоначальном заключении. Наблюдательный Василий по их поведению за секунду до прыжка безошибочно определял характер каждого: один не сможет сделать последнего шага и попросит его подтолкнуть, второй, бледный, но отчаянный, с закрытыми глазами бросится вниз, третий спокойно и свободно шагнет в бездну. И его предположения подтверждались.

Сам Голубев с радостным волнением ожидал мгновения, когда отделится от слегка вибрирующего корпуса самолета и останется наедине с безграничным пространством. Он твердо решил: как бы ни свистел ветер в ушах, ни захватывало дух, ни стучала кровь в висках, мозг обязан дать руке команду дернуть кольцо. Едва настал его черед покинуть самолет, Василий действовал по плану. Стропы натянули тугой купол шелка, падение прекратилось. Голубеву открылась такая красота, что захотелось петь...

...Крепко полюбил Василий прыжки. А если есть любовь к делу, подкрепленная усердным трудом и моральной стойкостью, — есть и успех. Из армии в запас десантник ушел инструктором парашютного спорта.

На Сясьском комбинате, куда Голубев вернулся, его ждала ставшая уже привычной работа. Дали место в общежитии. Все складывалось удачно. Но в глубине души точил Василия этакий червячок неудовлетворенности. Делать хотелось еще более трудное, видеть — новое, испытать себя на прочность. Он часто вспоминал службу в армии, прыжки с парашютом.

Авиация страны расправляла могучие крылья, прокладывала новые трассы в Пятом океане. Большое впечатление на Василия произвел подвиг полярного летчика Б. Г. Чухновского, рекордные полеты С. А. Шестакова, М. М. Громова, высокие достижения планеристов К. К. Арцеулова, В. С. Пышнова.

Прослышав, что в райкоме комсомола можно получить путевку с направлением в летную школу, Голубев без промедлений направился туда. Секретарь, высокий худощавый парень с черными внимательными глазами, почти одногодок Василия, спросил загадочно:

— А зачем тебе летать?

От неожиданности Голубев даже чуть не поперхнулся. Разве не понятно, зачем человек стремится в небо? Ответил просто:

— Хочу летать!

— Может быть, ты за компанию с другими, и только?

— При чем тут компания? Я уже поднимался в небо, прыгал с парашютом... — начал Василий.

Но разве расскажешь все о затаенных мечтах, о чувстве неописуемого восторга, которое охватывает в полете? Разве докажешь, что если человек хоть раз побывал в небе, он уже не может оставаться "чисто земным", равнодушным к нему.

— Хорошо, — сказал секретарь, — дадим тебе путевку в Дудергофскую летно-планерную школу.

Василий быстро оформил расчет и уехал в Дудергоф. По дороге думал: "Неужели и четвертая попытка закончится неудачей?" На этот раз все получилось гладко. Принявший документы инструктор отвел новичка в курсантское общежитие и предупредил:

— Занятия уже начались. Вам придется догонять товарищей.

Учеба захватила Голубева целиком. Все было интересно: история авиации, теория полета, навигация, метеорология, устройство планера. Пришлось заниматься и парашютным спортом.

И вот сданы экзамены по теории. Учлетов разбили на группы, назначили инструкторов. Начались полеты.

Первые тренировки выполнялись с помощью амортизатора. Настала очередь Голубева. Он сел в незамысловатый планер, походивший на длинную палку с обтекателем, к которой приделаны два крыла и стабилизатор. Легкий аппарат зацепили специальным крюком за амортизатор в виде толстой резиновой плетенки, оттянули назад и закрепили в натянутом положении за вбитый в землю штырь. По команде инструктора задний крюк сбросили со штыря, и планер буквально выстрелил из этой огромной рогатки вверх. Василий пролетел несколько десятков метров, как требовалось, развернулся и приземлился на месте старта.

Когда Василий сделал несколько таких подлетов, ему разрешили начать следующий этап обучения — парение в свободном полете.

То утро запомнилось Голубеву на всю жизнь. Ясное небо и поднимающийся оранжевый диск солнца предвещали знойный день. Этого и ждали планеристы: только в такую погоду образуются кучевые облака и появляются нужные парителям восходящие потоки воздуха.

Курсант облачился в синий летный комбинезон, плотно облегавший мускулистое тело, надел кожаный шлем с огромными очками и занял место в более комфортабельном планере — ГН-2. Самолет-буксировщик взревел мотором, подался вперед. Фал натянулся, под брюхом планера зашуршала трава. Серебристая птица скользнула с места и устремилась ввысь вслед за самолетом.

Планерный поезд забирался все выше и выше. Наконец летчик подал знак, и Василий нажал рычаг отцепки. Буксировщик удалился, и в небе стало удивительно тихо. Внизу медленно плыли дороги, деревья, белые квадратики палаток на аэродроме. Голубев сделал чуть заметное движение рулями, и планер тут же среагировал на них. Теперь курсант точно знал, что не жить ему без этого ликующе-яркого солнца, без ошеломляющей безбрежной лазури, без высоты.

Голубев упорно готовился покорять небо. Осваивая планер, он одним из первых до последнего винтика изучил и самолет У-2, а затем вылетал на нем самостоятельно. Этот простой в управлении и безотказный учебный труженик, созданный еще в 1928 году авиаконструктором Н. Н. Поликарповым, сослужил хорошую службу многим поколениям авиаторов. На нем готовили летчиков во всех аэроклубах. В годы войны он стал легким ночным бомбардировщиком, незаменимым санитарным самолетом и самолетом связи.

В 1936 году окончена школа. Голубева назначили старшим инструктором парашютно-планерного клуба в Сясьстрое. Обучая молодежь, он и сам учился. Много летал на планерах и учебных самолетах, вновь и вновь штудировал инструкции и наставления, регламентирующие службу в авиации, оттачивал в воздухе мастерство выполнения фигур пилотажа.

Вскоре старшему инструктору предложили возглавить осоавиахимовский планерный клуб Волховского района. Желающих учиться летать, особенно на планерах, тогда было много. Наплыв в клуб был так велик, что инструкторам приходилось работать с большим напряжением. За сезон клуб подготовил более сотни планеристов и парашютистов, которые затем пополнили ряды летчиков молодой советской авиации.

Весною 1938 года Голубева направили на переподготовку в Коктебельскую Высшую летно-планерную школу Центрального совета Осоавиахима. Собственно говоря, особого переучивания ему не требовалось: самолетами У-2 и Р-5 он в совершенстве овладел самостоятельно. Поэтому, когда Василий выполнил несколько полетов по наиболее сложным упражнениям программы и освоил новые спортивные самолеты Ут-1 и Ут-2, его назначили летчиком-инструктором аэроклуба в Минеральных Водах.

Он мог быть доволен собой: все шло как нельзя лучше. Мог, да не был: его звала вперед давняя, заветная мечта — стать военным летчиком-истребителем. И осенью 1939 года он добился разрешения поступать в Ейское военно-морское авиационное училище.

И вот снова Голубев курсант. Большой учебный авиационный гарнизон, куда он прибыл, — это административные здания, казармы, корпус для занятий, магазины, спортивные сооружения и даже свой аэродром. Все обнесено прочным забором. Городок не только красив, но и уютен, как-то по-своему приветлив. И вход в него — только по пропускам.

Жизнь, учеба были налажены четко. Во всем чувствовался воинский порядок, даже в системе приема вступительных экзаменов. Их провели организованно, быстро, с проверкой широкого круга знаний. По всем предметам — авиационной специальности, общеобразовательным, военной подготовке — Голубев получил отличные оценки. А когда проверили в воздухе его технику пилотирования самолетом, к радости курсанта, сразу зачислили на последний курс обучения с разрешением самостоятельно летать на истребителе И-15.

Год в училище пролетел незаметно. Василий освоил боевое применение самолетов И-15 и И-16. В июле предвоенного сорокового лейтенанта Голубева назначили летчиком-начальником парашютно-десантной службы в 13-ю отдельную истребительную авиационную Краснознаменную эскадрилью Краснознаменного Балтийского флота. Здесь он и получил боевое крещение под Нарвой.