"Ингрид КавенЖанр: Проза" - читать интересную книгу автора (Жан-Жак Шуль)

Доктор К. обладал отличным слухом, он слышал не только смысл фраз, но и звучание: отец его был специалистом по Моцарту, впрочем, подобный метод зиждется в основном на слухе, и музыкальность очень помогает.

На стене висела негритянская маска, наверное, ее использовали в ритуалах какого-нибудь тайного общества, когда… принимали обличье кого-то – божества, зверя. Мне снился сон, пустыня… Вдали огромный сфинкс, металлический… это моя мать, она меня не видит, у нее невидящий взгляд, она смотрит вдаль, через пустыню, сфинкс такой же огромный, как пирамида, и металлический. Я кричу: «Мама! Мама!» Никакого ответа, голос мой и ударяется о полый металл, отражается от него и возвращается ко мне, это уже не мой голос, это эхо… «Ма-а-ама. Ма-а-ама!» – звуки вязнут… Я кричала изо всех сил, но в ответ звучал лишь мой собственный голос, замедленный отзвук: пустыня была бескрайней. Это было ужасно, ужасно… очень страшно: «Ма-а-ама! Ма-а-а-ама! Ма-ма-а-а-а!» Маска – в форме сердца, нос – треугольником, глаза – как два полумесяца, за ней чувствуется присутствие кого-то невидимого и загадочного.

– Я вспомнила один случай из детства: мне четыре года. Может быть, пять, я в санях, запряженных лошадьми, зима, снег, кучер очень громко кричит среди этого простора, на нем какая-то шапка с ушами, потом – берег моря, слышны шорохи от запускаемых ракет, грохот бомб, пушки торчат из блиндажей, как шеи у черепах из-под панциря, потом я вижу себя где-то в ангаре, на мне меховая шапочка с помпоном, который болтается, два матроса поднимают меня на руках на сцену. Полная тишина. И я пою, очень громко пою, это рождественская песня «Святая ночь», кажется, человек восемь аккомпанируют мне на аккордеонах, матросы…

– Что вы помните еще?

– Ничего, ничего не помню. Хотя – нет… помню, маленького пластмассового пупса, он лежит на столе… да, и значок, наверное, с двумя крыльями – zwei Fluegel.

– И вас никто не слушал?

– Никто. Не знаю… забыла… Белая каолиновая маска с сеточкой трещин, казалось, наблюдала за сеансом.

– Был и еще сн: я – маленькая собачка, шикарная, маленький черный пудель, такие, наверное, выступают в цирке, и я – на катке в Английском саду, и я меняюсь, красиво, такая арабеска, я нахожу этого пуделя, который я сама, он смешной, никчемный, предмет роскоши… и говорю: «Ну вот, и я тоже никому не нужна… никому… ужасно!»

– Никому не нужна? Предмет роскоши? Ну и что? Разве это плохо?…


* * *

Stop the world I want to go our.[44 - Остановите Землю, я сойду (англ.).]Трещотки и пятитактовый ритм того времени, еще она пела тринадцать песенок, тринадцать раз переодевалась, тринадцать раз представала в разных обличьях, и все это проделывалось за кулисами, где так мало места, да и времени на переодевание отпускалось всего ничего: она удалялась в левую кулису в обличье стюардессы и через двадцать секунд возвращалась из правой девушкой из бара, она преображалась во множество женщин, настоящая Фреголи, и зал хохотал. Она вела кордебалет – девочек в том английском баре было четыре. Stop the world… Это так называлось… Легкая и вибрирующая комедия. Огромный успех – и так два года…



Но кто этот одинокий парень в кожаной куртке, что сидит, съежившись у стойки, в углу этого случайного театрика, где иногда крутили и кино: плечи приподняты, голова опущена, взгляд устремлен в стену? Он, казалось, всем своим телом слушал, что происходило вокруг, даже за его спиной, он все впитывал. Настоящий звереныш! И так демонстративно: слышно было, как он слушает, можно было подумать, что он наблюдает ушами, слушает… лопатками, всем телом, превратившимся в сплошной слух. «Я была заинтригована, даже его спина, казалось, следила за мной, он молчал, но от него не ускользало ни одно мое движение».

– Он говорит, что хочет снимать кино, странный тип…



И однажды ближе к вечеру – она тогда уже несколько месяцев жила с одним бизнесменом: сцену она оста-вила, красивая вилла в шикарном пригороде Мюнхена, мебель из палисандра – кто-то позвонил в дверь. Она играла на рояле, когда появился этот молчаливый парень в своей куртке; вместе с ним две девицы, сам робеет, глаза чуть прищурены, очаровательный и тонкий шрам на верхней губе слева.

– Здравствуйте…

Тихий негромкий голос, наверное, заговорила одна из девиц, сам он так и не переступил порог, смотрел в пол или сквозь него, а потом – куда-то в глубь виллы: палисандровые панели на стенах, на рояле раскрытая партитура, белые листы, судя по всему, его больше всего заинтересовали, даже зачаровали, как будто это было нечто особенное, целый мир, который он не знал.

– Нам бы… ему бы хотелось…

– Да… я… мне бы хотелось… я написал пьесу… Называется Katzeimacher… Вы в ней есть… вы – певица в небольшом городке, певицу вообще-то зовут Ингрид…

Нет, она не хотела:

– Спасибо… да нет… я не думаю… в конце концов… ладно, подумаю… спасибо, это мило… возможно, скоро увидимся…

…И два года спустя… «Он сидел за маленьким столиком и завтракал, мы впервые провели ночь вместе в одной постели, он ждал меня, и на нем – днем такое даже невозможно себе представить – белая, отлично выглаженная крахмальная рубашка. Я спускалась по лестнице, входила в комнату, и пока подходила к столику, услышала: «Теперь мы обязательно должны пожениться!» Глаза он на меня так и не поднял».