"Заговор Сатаны. Исповедь контрразведчика" - читать интересную книгу автора (Белый Игорь)

14. ПОИСКИ МАРТИНА БОРМАНА

Нашей контрразведке было поручено пленить и вывозить врачей-изуверов, бывших на службе третьего рейха. Тем же, кого вывезти на территорию СССР было невозможно, зачитывался приговор военного трибунала, и их расстреливали на месте.

Нас, сотрудников СВПК СССР, удивляло одно немаловажное политическое явление. Было известно, что среди высшего звена гитлеровского генералитета находились евреи, но когда попадали в наши сети гитлеровские врачи-евреи, мы терялись в догадках. Ведь гитлеровский фашизм уничтожал евреев, но почему же тогда врачи-евреи служили Гитлеру верой и правдой? Эти врачи гитлеровского фашизма — евреи по национальности, тоже были врачами-извергами, не слабее других в своей бесчеловечности, ставили всевозможные эксперименты над женщинами оккупированных территорий, в том числе и над еврейками.

Я давно убедился, что в криминальных, финансовых и политических делах не бывает национальностей. То есть только порядочные люди сохраняют человеческие ценности, находясь у вершин бизнеса или политики, сохраняют человеческие привязанности, уважение к своей нации и к другим нациям, естественно, тоже. Но порядочные люди не часто оказываются у кормила высокой власти. К общей беде, возглавляют крупнейшие финансовые корпорации часто люди, одержимые идеей стяжательства, люди, для которых не существует ни моральных ограничений, ни законодательных, потому что они — над законом, то есть все могут оплатить и купить. Они не щадят никого, не только соплеменников, даже родственников уничтожают без малейшего сочувствия. Только этим можно объяснить эксперименты названных мной выше лагерных врачей еврейской национальности. Так же, как и немецкие врачи-лагерники уничтожали с издевательствами заключенных немцев-коммунистов. Вот на этой финансово-аморальной базе и созданы воинственно¬ разрушительные системы, представляющие сегодня опасность для существования всего человечества.

Возвращаясь к поиску нашими людьми врачей-изуверов, обращаю внимание читателя, что американцы тогда не только охраняли их, этих извергов, но и прятали, перевозили их из одной страны в другую. Поэтому наши контрразведчики, не считаясь с жизнью и временем, отыскивали этих преступников. Зачитав им приговор военного трибунала, расстреливали их на месте. Как пример, приведу некоего Махима Айдмана, который покалечил на территории Белоруссии 947 девушек и женщин, на территории Молдавии и Украины — 1314 женщин. Скрывался он в Италии, в Мила¬ не, конечно, под другой фамилией. 11 января он был вывезен за Милан, ему был зачитан приговор военного трибунала за все его «героические действия». После чего его расстреляли и оставили в песчаном карьере, на счастье ворон.

Оставались неуловимыми до 1972 года только Борман и Моль, которых, как заслуженных туристов, американцы перемещали из одной страны в другую. Здесь следует объяснить, кто такой Моль, он малоизвестен, в отличие от Бормана. Этот Моль возглавлял медицинский центр, который следовал за линией фронта. В этом центре у наших военнопленных отбирали всю кровь и обескровленные трупы выбрасывали.

Военный преступник, врач-убийца Моль вывез из Германии 400 тонн консервированной крови, и американцы приняли у него эту кровь как валютный вклад.

Мы можем гордиться своей контрразведкой за все достижения — с 1942 года во время войны и после войны, когда Даллес пытался что-то сделать с СССР, ничего у него не получалось. Мы давили все его задумки в самом зародыше, начиная с Хелен Бреун и Берии. Наша, почти 125-тысячная контрразведка, пополнилась тогда за счет перебежчиков из разведслужб Запада, и особенно за счет США, на 19 тысяч человек, некоторые и сейчас плотно работают с нашей контрразведкой СВПК СССР Все авантюры Аллена Даллеса нами гасились в самом начале или разоблачались и становились достоянием гласности тех стран, против которых готовились эти авантюры. По возвращении в Москву мы все проанализировали, что успели сделать и что не успели, и — почему намеченное осталось невыполненным. 20 января я вернулся в Казахстан. 22 января провели совещание контрразведки в зале заседаний крайкома под видом совещания партхозактива с присутствием Юсупова и Ниязбекова. Совещание потребовало времени 12 часов. После совещания мне доложили, что было два перехода границы со стороны Афганистана. Ничего подозрительного у нарушителей не было, их подержали двое суток и отправили тем же путем, но в обратном направлении. Бухара ничем себя не проявляла, но в пунктах, за которыми наблюдали, было какое-то оживление, приезжали гости, — пошашлычили и разъехались. При прослушивании разговора выяснилось: ожидаются гости из Иордании. В Приамурье задержаны два человека неустановленной национальности, представляются глухонемыми. Глянув на фотографии, я понял, кто они такие и почему они онемели. Этих шпионов ждали, но не в Приамурье, а через Польшу. Я быстро созвонился с Супруновым и сказал ему: «Подъезжай ко мне и возьми с собой пару человек в командировку». 27 января 1958 г. полковник Супрунов со своими товарищами отправился в Приамурье, решили мы этих «глухонемых» привести в фильтр-пункт ТуркВО. Дорога в то время была неблизкой, поэтому я успел пошоферить в совхозе, побывать в техникуме, побыть дома, чтобы от меня не отвыкли. Настоящему семьянину, каким я по долгу службы не мог быть, трудно поверить в то, что я жил большой жизнью всей страны, а для семьи оставалось очень мало времени. Даже когда 5 февраля у меня родился сын, то старшая сестра пришла вечером и говорит: «Ты хоть знаешь, кто у тебя родился? — а я невпопад: — Что, уже родился, кто?» Она меня распекала так, что я, наконец, почувствовал, что я и в самом деле семейный человек. Мои родственники «ни сном ни духом» не знали, что шофер-то я липовый, что служу я всей семье великого Советского Союза. А служил я и служу верой и правдой. 10 февраля 1958 г. в ТуркВО мы «познакомились с глухонемыми», привезенными полковником Супруновым, через 30 минут «глухонемые» заговорили и, к моему удивлению, на чисто русском языке. И во всем признались. Дальнейшую работу с ними проводил полковник Супрунов со своими сотрудниками. 14 февраля 1958 г. я с группой товарищей, уже из Москвы, вылетел в Испанию, так как Г.К. Жукову доложили, что Борман со своей свитой под охраной ЦРУ разместился в роскошном особняке в Севилье. Каждый, даже разведчик или контрразведчик, когда смотрит кинофильм, восхищается, как ловко работают наши агенты в других странах, как будто Господь Бог нас охраняет, и может показаться, что все у нас так легко получается.

В Мадрид мы прилетели в 01.30 ночи местного времени, разумеется, нас встретили наши сотрудники СВПК, помню Василий Скобликов, Захар Прокопенко и Валентин Данилюк. До утра мы выстраивали алгоритмы, нет, не пленения и вывоза Бормана на территорию любого государства социалистического лагеря — планировалось его физическое уничтожение. Роль основную я взял на себя. Через день мы: Василий Скобликов, Валентин Данилюк (у них — знание испанского языка, испанские документы, как на испанцев, я же, Казаков Владимир Устинович, не имел ни того и ни другого, к тому же на испанца ни с какой стороны не был похож) и я выехали из Мадрида в Севилью. Через 2,5 часа установили место этого особняка, подошли втроем метров на 300 к нему, и я решил один пойти осмотреть местность с близкого расстояния, установить входы и выходы на территорию усадьбы, а если удастся, то и сам особняк.

Двухэтажный особняк был окружен апельсиновыми и лимоновыми деревьями, окутан вьющимися растениями, хмелем, виноградом и цветами и показался мне не рукотворным сооружением, а какой-то особенной частью самой матушки-природы, так и хотелось зайти в этот райский уголок сада. Но, по-видимому, я слишком размечтался и опомнился тогда, когда почувствовал, что сильная рука меня схватила за шиворот. Оглянулся и увидел здоровенного негра с перекошенной физиономией вампира. Только и успел подумать о том, что хорошо, что я без оружия, если сразу не пристрелят, то выкручусь. При втором ударе по голове я потерял сознание и очнулся только в тюремном изоляторе Севильской тюрьмы.

Болела голова, в ушах звенело, пахло нашатырем. Вглядевшись, я увидел сочувственные глаза врача-женщины. Она меня спросила по-испански:

— Как вы себя чувствуете?

Я понимал испанскую речь, но сам объясняться не мог, а потому молчал и продолжал на нее смотреть. Минут через десять она ушла, и тут же по звуку шагов я понял, что пришли «костоправы», их было двое. У одного в руках я увидел свой паспорт.

— Казаков Владимир Устинович? — Он ткнул меня кулаком в лоб, — рус?

Слышу, заговорили по-английски. Поняли, что я русский — значит советский.

Один подошел, посмотрел на мои ладони и показал руками, как крутить баранку, я ему согласно кивнул головой и проговорил, что я шофер. Принесли мне какой-то баланды и кусок хлеба, есть я не хотел, сильно тошнило, но я уже начал свою игру — жадно съел хлеб и похлебал эту похлебку они, глядя на меня, смеялись. Потом попросили подняться и пройти по тусклому и вонючему коридору. Прошли мы метров 20, они открыли дверь, и я увидел первый спектакль пыток, истязаний китайца или японца, который то орал от боли, то дребезжал, когда подключали ток. Смотрел я на эту сцену минут 45, пока бедолага не потерял сознание. Меня вывели в коридор, затем завели в такую же комнату, но оснастка была поразнообразнее. Как ни странно, мне предложили сесть на мягкое кресло, и появился испанец лет 45, владеющий русским языком. Начал этот «русскоязычный» тип издалека и был на удивление ласков. Я ответил на все вопросы: как попал сюда, почему уехал из Москвы. Он то выходил, то снова заходил и снова «расковыривал» меня, а я продолжал играть Иванушку-дурачка.

Вечером меня еще раз покормили какими-то объедками, но я сам себя не узнавал — куда девалась моя брезгливость, съел все быстрее голодной собаки. Потом отвели в другую комнату, где стоял топчан с матрацем, и этот «русскоговорящий» сказал: «Спокойной ночи, до завтра». Разумеется, мне было не до сна, но тем не менее я минут через 20 начал храпеть, слышал, как дважды открывалась и закрывалась дверь. Нервы мои были натянуты как струна, и вдруг я полетел вместе с топчаном на пол.

— Вставай, шагай в дверь. — Это был уже другой тон того же «русскоговорящего».

Только я вышел в проход, меня втолкнули в ту же комнату, но мимо мягкого кресла на какие-то пружины, к тому же рубашку, брюки и не только туфли, но и носки велели снять. Я понял, что попал на электрический стул, но тут же подкатили передо мной стол и начали зажимать самые кончики пальцев ног и рук. Лоб обмотали сеткой, захватив уши, протянули пружину через шею.

— Как вы себя чувствуете? — спросил меня изувер, я не ответил и не посмотрел в его сторону.

— Почему вы пришли к этой усадьбе, что вы хотели увидеть?

— Видел, что живут богатые, значит, я могу устроиться на работу, а если буду работать, то буду жить.

— Врешь, свинья! Ты не работать пришел, ты шпион и получишь по заслугам.

Что он сделал, я не знаю, но меня скрутило в узел, а ногти рук и ног загорелись огнем, но я сдержал даже стон.

Появился еще один «говорун по-русски». Он не выговаривал «р», но проорал во всю дурь:

— Ты будешь говорить, свинья?

Я молчал. Почувствовал, как меня начало скручивать в узел и крутить пальцы рук.

Потом моментально меня отпустило. Я увидел все свои изуродованные пальцы. Из-под ногтя большого пальца левой ноги бежала кровь. В одно мгновение меня опять скрутило в узел и зажало ногти рук и ног так, что кончик пальца правой руки хрупнул, как стекло, и брызнула кровь. Я продолжал молчать.

Потом один другому сказал:

— Видать, этого идиота не за того приняли, вряд ли этот болван представляет для нас какой-то интерес.

Подходит снова ко мне:

— Ты будешь говорить или нет?

Я прохрипел:

— Что мог, я сказал, вы звери, а не люди!

Они оба ушли, потом вернулся первый. Включает сзади меня какой-то жужжа¬ щий станок и снова включает ток, с периодичностью 3–4 минуты. Я все равно молчал. Сколько этот изверг тренировался, не знаю, я потерял сознание. Очнулся я в более порядочном кабинете, запах нашатыря. Лежал я на койке, накрытый байковым одеялом. Рубашка, брюки, пиджачок, носки и туфли были около стула. Болела голова, звенело в ушах, все тело кололо иголками, ныли пальцы на руках и ногах.

Минут через 20–25 зашел один из изуверов и спросил:

— Ты впервые в Испании?

— Да, я думал, тут страна…

— Страна, но не для всех, — ответил он. — Сможешь встать на ноги?

Я попробовал, но рухнул на пол и потерял сознание.

Очнулся на лугу, метрах в 200 от того особняка, одетым и обутым, но без часов и денег. В кармане почувствовал паспорт и сигареты со спичками. Закурил, посидел и опять прилег, — пока не мог подняться. Пролежал почти до утра, с трудом поднялся и поплелся в ту сторону, откуда пришел сюда. Думал, что увижу тот автомобиль, на котором мы приехали.

Бродил весь день по предместью Севильи, и вдруг старичок по чистке обуви назвал пароль, я ответил.

— Здравия желаю, полковник Ладыгин Александр Анатольевич. — Он сунул мне клочок бумаги и добавил: — От меня уходите, там, за складами, ознакомьтесь, но постарайтесь еще побродить и заходите потом по адресу. Вас там ждут, слежка за вами прекращена. Понимаю, как вам тяжело идти, но вы постарайтесь пройти, потом полежите, посидите и потихоньку зайдите по адресу (это частное строение), в случае если нагрянут, мы их оттуда никого не выпустим.

К горлу подкатился комок, я едва отошел от «старичка» и меня начало рвать, наверное, вырвало все, чем меня потчевали изуверы. Когда я освободился частично от тошноты и рвоты, отошел от этого места метров на шесть или семь, закружилась голова, я почувствовал, что падаю и ничего не вижу. Очнулся я в том доме, куда меня посылал «старичок». Здесь были все свои, «Старичком» оказался полковник Осипов Георгий Николаевич (Ладыгин и Осипов — его оперативные фамилии), прекрасный врач-профессионал. Он живо обработал мои почерневшие ногти на руках и ногах, забинтовал откушенный кончик пальца. Я наглотался каких-то таблеток, и мне через час стало намного легче. Тут я услышал, что Бормана увезли через полчаса после моего задержания. Георгий Николаевич спросил меня, смогу ли я ехать на машине, я ответил, что смогу, так как сам понимал, что фашисты Франко небось уже снова меня ищут. Мы сели втроем в один автомобиль, а в два других автомобиля — по 4 человека и поехали. Не доезжая до Мадрида километров 25, мы свернули вправо и въехали в Мадрид совершенно с другой стороны. Заехали во двор двухэтажного дома.

Мы здесь отдохнули, я помылся, примерил на свою физиономию маску, на руках мне обработали ногти, чтобы не видно было черноты. Сфотографировался я и через 2 часа с паспортом Надеждина Серафима Илларионовича выехал с ребятами в аэропорт. При посадке в самолет ТУ-104 Аэрофлота увидел одного из русскоговорящих псов, у которого на подбородке торчала большая черная родинка (об этом типе с родинкой я расскажу позже), но я благополучно прошел в салон самолета вместе с Андреем Федосеевым и Сергеем Порхоменко. Минуты тянулись до бесконечности, но, наконец, взревели турбины самолета, и с дрожью всего корпуса самолета мы потихоньку тронулись. Так вот закончилась моя пятидневная командировка в Мадрид, которая показалась мне целой вечностью. За эти 5 дней я вроде бы побывал в преисподней. 20 февраля 1958 г. мы уже были в Москве, но я поклялся, что Бормана я все равно найду и от пули моей, только моей, подохнет этот боров-кровопийца.

Г.К. Жукова в Москве не оказалось. Я побывал на Госпитальной, там меня посмотрели и предложили поваляться дней десяток в госпитале, но я отказался. 26 февраля я выехал из Москвы поездом Москва — Алма-Ата. За четверо суток на моих пальцах на руках, хоть они были слабы, особенно мизинцы, чернота почти спала, остался только забинтованный палец. 2 марта я зашел к Михаилу Михайловичу — директору совхоза, вкратце рассказал о своей командировке и электрошоке. 3 марта я поехал в техникум, где пробыл на сессии 14 дней. Времени прошло достаточно много, я пытался забыть и про Испанию, и про Севилью, да и боли в позвоночнике стали беспокоить меньше. Больше всего этот кошмар мне напоминали кривые мои мизинцы и чуть укороченный один палец на правой руке. Но когда я вставал и начинал ходить, сильно давали знать о себе боли в пальцах ног и особенно большой палец на левой ноге. Когда же я приехал домой, то попытался скрыть, что случилось с пальцем на руке и ноге, говорил разное, что приходило на ум. Но день за днем я приходил в себя, шла внутренняя борьба — все забыть и баста! Разумеется, работать шофером я не мог, а потому числился в отпуске. 22 марта позвонил из ТуркВО Виктор Васильевич Быстренко и сказал, что 24 марта прилетает Г.К. Жуков. Он просит встретить его в Ташкенте, что-то хочет обсудить. Я сказал, что встречу его в аэропорту. В этот же день я предложил Михаилу Михайловичу, если у него есть желание, вместе со мной встретить Г.К. Жукова в аэропорту Ташкента. Он с удовольствием согласился.

В 13.20 по ташкентскому времени мы встретили маршалов Г.К. Жукова и А.А.

Гречко и генерала В.Ф. Толубко. Я их познакомил с М. М. Чепуриным и сказал:

— Это старый фронтовой костоправ. Он мне очень хорошо помогает, я за ним, как у Христа за пазухой.

Жуков же, здороваясь со мной, взял мою руку, как хрустальную вазу. Я ему сказал:

— Все зажило как на собаке, вот только мизинцы хоть обрезай по самые крючки.

Потом все вместе поехали в Луначарское, в Дом отдыха ЦК Узбекистана. Там я подробно рассказал всем присутствующим, что произошло со мной.

Г. К. Жуков даже очень расстроился, что я из-за этого Бормана перенес такие муки и сказал:

— На черта он тебе нужен, скоро сам подохнет, как собака. Ты, тезка, проявил мальчишество, к тому же непростительное. Риск риску рознь!

Но я повторил:

— Борман сдохнет, но от моей пули, и дополнил: — С Борманом разъезжает Моль, это тот, который забирал всю, без остатка, кровь первой группы у наших военнопленных, так что мне еще предстоит все повторить, где это будет, пока не знаю. Но будет.

Мы проводили Михаила Михайловича, Владимира Федоровича Толубко, и когда остались втроем, Георгий Константинович сказал:

— В Китае мое «отстранение» восприняли очень болезненно, вот мы хотели посоветоваться, как нам быть в таком случае. Ведь пропуск подписан лично Мао Цзе Дуном только для тебя, а мы хотели тоже переговорить с Чжоу Энь Лаем и Мао Цзе Дуном.

Я ответил:

— Давайте сегодня же свяжемся с КНР и завтра вылетим туда. Я понимаю и Хрущева, ведь он сам не уверен был, нужна ли эта наша авантюра, но все сейчас позади.

Что друзья расстроились, это тоже понятно. Вот вчерашний перехват Даллеса и Эйзенхауэра, не отстают от них Голда Меир и истинный экстремист Шамир. Но что теперь, будем паниковать или работать? Хрущева за ваше отстранение больше всех просил я, так как на СВПК СССР в период разгара холодной войны свалилась вся нагрузка и ответственность, если хотите, перед всем мировым сообществом. Воин¬ ственно-разрушительный иудаизм США (еще раз подчеркиваю для читателя, что к советским и российским людям еврейской национальности эта агрессивная система, называемая мной воинственно-разрушительным иудаизмом США, не имеет никакого отношения, за исключением того, что их тоже она собирается уничтожить) при наглости и безумии лидеров этой системы, они сами не понимают, что разжигают военный психоз. И до такой степени, что создают прямую угрозу большой войны. Но за что погибнет народ США? Поэтому я прошу вас, товарищи, не будем откладывать.

Сегодня же, 26 марта (1958 года) летим в Китай. Я считаю, мы доподлинно объясним руководству КНР, что все обстоит не так, как визжат масоны из США. В Китае нас поймут, я уверен в этом. 26 марта 1958 года, в 16.00 по пекинскому времени, мы приземлились в аэропорту Пекина. Даже не ожидал, что с таким почетом нас встретят в Пекине. Нас приняли вместе: Мао Цзе Дун и Чжоу Энь Лай. Они просто не ожидали, что Жуков, Гречко и я прилетим на одном самолете и представим отчет, без уверток, откровенно, и будем дружно отстаивать правоту Хрущева. Здесь же мы представили все перехваты ЦРУ и МИ-6, где рекомендуется использовать любой повод для провоцирования войны между СССР и КНР, подключить все их опытнейшие кадры для этой цели. Были и другие выводы, наставления ястребов США. Но китайские руководители поверили нам, а не бесноватому Даллесу и Трумэну. Мы пробыли в КНР двое суток и вернулись не в Ташкент, а в Москву. Встретились с Хрущевым, передали ему нашу беседу с руководителями КНР и еще раз подтвердили, что: «Уступив нашей просьбе, по освобождению Г. К. Жукова от должности министра обороны, вы сделали очень верно, даже с опозданием!»

— Вы еще многого не знаете, Никита Сергеевич, ведь тезка, — Жуков показал на меня, — охотился на Бормана и сам на электростул попал. Я просто диву даюсь, как ему удалось оттуда вырваться.

— На черта тебе, сынок, этот Борман сдался? Столько из-за него натерпелся, — проговорил Н. С. Хрущев. — А где он сейчас, этот вор Борман?

— А его охраняет сам Даллес, со своей цепной псарней, — сказал Георгий Кон¬ стантинович, — его не просто достать.

Поговорили мы много о чем, однако время закончилось. Мы пожали руку Никите Сергеевичу и разъехались по своим местам.

Уже 10 июля 1958 года я был дома.