"Пирамиды астрала" - читать интересную книгу автора (Кувшинов Виктор Юрьевич)

ГЛАВА 4. НА ДАЧЕ, И НЕ ТОЛЬКО

…просматривается возможность нарушения одного из основных законов! Временной континуум реала Земли сошел с прогнозируемого пути!..

…без паники. Ну, прозевали критический момент. Но он был непрогнозируем. Главное, что мы теперь знаем, что произошло, а те, кто это натворил — не знают…

…но что теперь ждет цивилизацию?!

…если мы удержим под контролем информацию — все еще может обойтись. Вероятность нормального развития пока что сильна для реала Земли…

…самое худшее, что мы до сих пор никак не можем повлиять на ситуацию…

(из обмена мыслями где-то в астрале)

***

О Славкиной даче надо говорить отдельно. Она не имела ничего общего с теми совковыми шестисоточными участками, которые были у большинства трудового народа. С другой стороны, она совершенно отличалась от номенклатурных дач или загородных особняков современных русских нуворишей. Это был особый случай. И любили там бывать все, кто когда-либо был туда приглашен. Что и говорить о нас — Славкиных приятелях! История этого дома восходит к незапамятным временам. В собственности Славкиной семьи она появилась, где-то в шестидесятых, когда его дед, заядлый охотник, купил в местной деревне крайний дом, стоящий на отшибе. Дом стоял метров за триста от деревни, если идти прямо по берегу через заболоченные заросли ивняка, а, кругом, по дороге, и все полкилометра будет.

За домом кончались все дороги. Только какие-то старые лесные тропинки вели, которая на заливной луг, которая на старые пожни и березовые перелески. А дальше начиналась настоящая тайга с дремучими ельниками и светлыми строевыми сосняками. Сам дом стоял на большой лужайке, выходящей на уютный пляжик довольно большого проточного озера. Место было на небольшом пригорке, сухое, и комары — вечные враги человечества, появлялись здесь обычно только к вечеру. На берегу стояла маленькая банька с мостками, с которых можно было, и купаться, и рыбу ловить, и просто дурака валять.

***

Слава с Ташей основательно поработали над домом, пробуждая его от зимней спячки, и вышли на двор, погреться на теплом, почти летнем солнце.

— Как вокруг хорошо! Хотя еще не хватает зелени. Но эта весенняя природа ни с чем не сравнима. Здесь такие запахи раскрывающихся повсюду почек и теплой влажной земли! — Таша разглядывала первые весенние примулы и крокусы, украсившие клумбы перед домом.

— Ташенька, смотри не простынь! Все же не лето! — крикнул Слава с крыльца.

— Да сейчас, наверно, все двадцать пять на солнце — теплее, чем в доме. Так что, можно вообще до купальника раздеться! Нечего в доме в такую погоду сидеть, иди сюда!

"Как все же приятно чувствовать постоянную заботу" — думала Таша. Привыкнув уже к одинокой в своей независимости жизни, она, полгода назад, вдруг поняла, как многого ей не хватало до встречи со Славой. Таша вспоминала незабываемые дни уединения прошлой осенью, когда они приезжали сюда и просиживали долгие вечера у камина, а днем гуляли по лесу, собирая грибы и пробуя случайно сохранившиеся ягоды: "Все-таки, какое это удивительное место — прекрасное в любое время года!"

— Ласточка моя, не надо до купальника раздеваться! Пожалей меня, а то, как я буду делами заниматься? Да и ребят пожалей! Они-то без дам приедут. Каково им будет на такую красоту облизываться?! — притворно жалобным голосом канючил с веранды Слава.

— Ладно! Уговорил! — рассмеялась Таша. — А то действительно, что я, почти голая, буду с тремя голодными мужиками делать посреди леса? И потом, опять по весне, наверно, какая-нибудь озоновая дырка в небесах появилась.

Их веселый диспут о влиянии загорания женщин на эстетическое воспитание мужчин был прерван появлением на поляне Федькиной Нивы.

— Слава! Иди гостей встречать! — крикнула Таша, направляясь к машине. Но Слава и сам уже заметил прибывших друзей, выскочив догонять подружку.

— Привет! Добро пожаловать! — уже издалека крикнула девушка.

— О-о! Привет! Кого я вижу! — радостно вторил ей Федька. И сразу решил ввести новую пока для нас традицию приветствия с Ташей. — Обниматься, целоваться друзьям не запрещено?! — нахально вопрошал он, идя с широко расставленными руками.

Я, шагая за Федькой, невольно залюбовался, летящей нам на встречу Ташей — ее точеной фигурой, обтянутой в джинсовый костюм и развевающимися по ветру волосами. Таша, все-таки немного смутившись, обнялась с Федькой «по-братски» подставив ему щечку для поцелуя. Тут же вырвалась из его, нежелающих так быстро отпускать объятий и в спасительном рывке кинулась ко мне. Но у меня явно не хватало Федькиной, то ли выдержки, то ли наглости и, обнимая и целуя Ташу, я почувствовал, как замерло мое сердце. Ревнитель Славка сразу почуял неладное и, здороваясь, спросил:

— Ты что это какой-то пришибленный?

В панике ничего «приличного» не придумав, я признался:

— Ты знаешь, сколько не пытайся обниматься с такой красавицей по-дружески, все одно — дух захватывает.

— Ну, это поправимо. Я могу тебя потренировать! А то Федю вон, не оторвать прямо! — хитрющее глядя на Славу, смеялась Таша.

— Еще чего, размечтались! Напои, накорми, а они еще и жену уведут! Друзья, называется! — ворчал Славка.

— Все! Стоп! А то сейчас дуэль из-за меня устроите! Пошли устраиваться и планы строить! — скомандовала Таша и мы, захватив первую партию пожитков, прошли к дому.

Потом были обычные хлопоты. Решили провести обед-ужин на улице, под первые в этом году шашлыки в Федькином исполнении. За столом на крыльце дома, греясь на нежданно теплом солнышке, водили неторопливые беседы.

— Вот часов эдак в семь и выедем, — планировал поход на ток Слава. — Заранее костер и навес подготовим, чтобы не шуметь, а затем и на подслухи пойдем.

— А не поздно уже для тока? Такая жара стоит! — спросил Федька

— Не должно быть. Видел, по дороге местами в болотинах еще снег белеет? Да и почки на березах еще толком не раскрылись. К тому же Ташу возьмем — новичкам везет!

— А может того? Поохотимся? У тебя же ружье было? — как бы невзначай спросил Федька.

— Специально дома оставил, чтобы и соблазна не было. Сам знаешь, глухарей здесь почти и не осталось. Зачем же последних добивать? И потом, — он поглядел на Ташу, взял за руку и сказал, — Неприлично как-то это, при девушках кого-то убивать.

— Да, это было бы наверно слишком для моей психики, я все-таки не биолог… — Таша виновато посмотрела на меня, как бы прося извинения за неприличный намек на мои гипотетические лабораторно-садистские наклонности.

— Кстати, — вспомнил Славка. — На счет садизма. Что там у тебя в лабе приключилось?

Явно настал черед выкладывать новости. Я подсобрал в кучу мои изрядно расплывшиеся под действием алкоголя мозги и стал излагать проблему:

— Сначала просьба: все должно остаться между нами. Препарат, который я изучаю, уже проходит вторую клиническую стадию и прежде, чем я высуну где-нибудь свой язык, мне нужно быть на двести процентов уверенным в своих словах. Теперь по порядку. Пока я ездил по заграницам, к нам для тестирования на синаптическую активность поступил новый препарат Ксилонейросказин-В… — я изложил притихшей публике всю историю наших лабораторных перипетий и закончил рассказ результатами вчерашних анализов крови подопытной собаки, которая пробыла в коме более семи часов и проснулась при падении концентрации препарата в плазме крови с максимальной 1 мг/л до 0,1 мг/л.

— И что, после этого, все физиологические показатели в норме? — спросил Слава.

— Абсолютно! По крайней мере, те, которые мы можем замерить.

— Да, очень странно! Говоришь, ЭЭГ по нолям?

— Можно сказать, области лобных, височных и затылочных долей близко к фоновым, но мозжечок работает нормально.

— Это что же, собачка немножко умерла, а потом хвостиком вильнула и все в порядке? — с осведомленностью настоящего физика спросил Федька.

— Да, что-то на наркоз не очень похоже. Все-таки наркоз — это сон. А здесь очень на смерть смахивает! — тянул нить рассуждений Слава.

— Ну, как я и опасался, — ответил я. — Мне нужно было твое мнение, как медика, знакомого с анестезией.

— Слушай, а у собак все так же, как у человека с мозгом? Может просто видовые различия? — сумничал Федька.

— Нет, таких уж принципиальных отличий не должно быть, — рассеянно ответил Слава, явно озадаченный интерпретацией феномена. И, обращаясь ко мне, продолжил. — Я бы тебя поздравил с новым способом анестезии, но что-то здесь явно не так!

Таша, совсем было выпавшая из разговора, что-то напряженно про себя обдумывала. Потом спросила:

— И что, говоришь, собачки веселенькие и ласковые становились?

— Да они и до опыта то особо агрессивными не были, но вот радости у них сильно прибавилось. А ведь препарат не подымает уровня серотонина и к «веселящим» не относится!

— Знаешь, это мне сильно что-то напоминает! — заговорщицки начала Таша.

— Таша, солнышко! Только не это! — взмолился Слава.

— А что же еще! Померла? — Померла! Потом радуется? — Радуется! Налицо все признаки, пусть и не человек! Ты что, не понимаешь, чем это может оказаться?! — распираемая внутренним восторгом доказывала что-то Таша.

— Что-то я совсем вывалился из темы ваших дебатов, — пожаловался я. — На что ты намекаешь?

— Ну вот, — пробурчал шутливо Слава. — Сама теперь выкручивайся! Только смотри, чтобы тебя за ненормальную не приняли!

— Ну, если ты Ташу за ненормальную принимать будешь, то мы к ней всей душой! — подколол его сразу Федька и медовым голосом продолжил. — Ташенька! Бросай ты его, он тебе не доверяет, а мы!.. Мы ведь на тебя молиться будем! Защитим тебя от любых происков и критиканов!

— Спасибо Феденька! — притворно обиженным тоном вторила ему Таша.

— Заговор! За моей спиной! И у меня на даче! — начал возмущаться Славка.

Я все-таки решил выяснить, о чем спор:

— Ташенька, если серьезно, ты знаешь, как я уважаю твои знания и способности. Так что, любое твое мнение будет очень важно для меня.

— Вот тебе! — Таша показала Славке язык и, демонстративно повернувшись ко мне, стала рассказывать:

— Понимаешь, ты наверно читал доктора Моуди?

— Кто ж его не читал! — согласился я.

— Так вот, это просто популярная книжка, на самом деле есть еще очень много описаний пограничных состояний сознания. Например, у Грофа, или Юнга, или Монро… Ну, в общем, почти все, побывавшие «там» после клинической смерти, испытывают чувства счастья и умиротворения! Причем это не может всегда быть объяснено действием эндоморфинов, вырабатываемых мозгом в критических ситуациях. Что-то твои собачки, похоже, тоже где-то в астрале вкусную косточку нашли! Причем, как я поняла, никакого наркотического эффекта препарат не дает.

— А почему такой ажиотаж? — удивленно спросил я.

— А потому! Если этот препарат действительно так действует, то отделение сознания можно будет делать без всяких галлюциногенов! Понимаешь? Все внешние признаки клинической смерти мозга налицо и, вдруг, бац — животинка живехонька и счастлива! Можно сказать: типичный случай пограничного состояния!

— Ты, кажется, уже и меня убедила! — Слава поспешил реабилитироваться и задобрить Ташу.

— Ну и что нам с этим явлением делать? — спросил я

— Надо втихаря перебазироваться к Славе, у него есть больше возможностей и ЭКГ и ЭЭГ и МЭГ, и никто подсматривать не будет! — наседала Таша.

— Ну какие-то опыты и я сумею по ночам поставить, но ты права: меня легко подловить смогут. И потом, у нас максимум, только макак-резусов можно протестировать и то, разок, другой. Больше не дадут. А у вас в мединституте даже шимпанзе можно попробовать.

— Мм… — неопределенно мычал Славка, что-то просчитывая про себя.

— Только две проблемы, — вспомнил я, и тут же решил одну из них. — Где мы возьмем препарат? Его же еще нет в продаже. Но это поправимо, я "случайно испорчу" десятиграммовую банку порошка. Все равно, мы пользуемся инъекциями, а оральное введение препарата будет хорошо отработать на обезьянах, — тяжело вздохнув, я подумал, что иду на должностное преступление, и спросил у Славы. — А вот что мы будем делать с прибором? Такого "гроба с музыкой", как у нас, у тебя почти наверняка нет?

— С такими функциями — нет, — ответил Слава

— Ну и все, делать нечего, — констатировал я.

— Как это нечего?! — вдруг возмутился Федька. — А я на что? Забываете господа медики-биологи, что я физик-полевик! Да я вам любую электромагнитную пушку в нашей мастерской склепаю, дайте только параметры сигнала!

— И действительно! Забыли с кем рядом сидим! — и Федька был одарен счастливо-восхищенным взглядом Таши. — Ура! Ребята, вы просто не представляете, какой подарок сегодня мне сделали.

— Да мы как-то и себя не обошли! — рассмеялся в ответ Федька.

— Кстати! Мы даже не выпили в честь события, из-за которого здесь собрались! — вспомнил я, и, кивнув Таше со Славой, крикнул: — За Вас!

— Горько! — подхватил и развил идею Федька и облизнулся, как кот на сметану. — Самому нельзя, так хоть полюбоваться!

Славке с Ташей не удалось отвертеться, и они слились в долгом поцелуе.

— Ой! — расчувствовался Федька. — Как красиво! А у меня опять вино горчить стало…

— Обойдешься! Мы и без тебя потом продолжим! — возмутился Славка.

— Ой, мальчики, а вы знаете, что год назад в этот день, я, чуть не плача от досады, выскочила из его кабинета. Вот такая теплая у нас была первая официальная встреча!

— Да, пути Господни неисповедимы, — продекламировал Федька.

Я решил закончить обсуждение научной проблемы и резюмировал план действий:

— Итак, подведем итоги. Я пробую минимальную действующую концентрацию на собаках — это раз. Нащупываю диапазон частот и силу излучения — это два. Даю Феде параметры для изготовления излучателя — это три. Кстати, пушки не надо, всего лишь шесть электродов на голову. Так, что еще? Да, «порчу» препарат — это четыре… и пробую оральную дозу на резусах — это пять.

— А я с тебя не слезу — это шесть! — выпалила Таша, сопровождаемая Федькиным ржанием, и, против воли, моей счастливой улыбкой. Тут же она попыталась поправиться, только усугубив Федькино веселье — Ну… я имела ввиду… буду помогать, чем только можно.

— Извини Ташенька прожженного холостяка! — чуть не плача от смеха, просил прощенья Федька. — Это я Женьке позавидовал!

— Охальники! Все бы вам посмеяться, невинную девушку в краску вгоняете! — наконец перешла в наступление Таша.

— Ну хватит, — решил прервать двусмысленный разговор Слава. — О делах закончили. Теперь будем на ток собираться.

***

Охота на глухаря издревле считалась барской привилегией. Этого большущего лесного петуха, достигающего четырех-пяти килограмм, вполне можно назвать королем северных лесов. Обладая хорошим зрением и слухом, эта чуткая птица имеет свои недостатки в обороне: у нее почти полностью отсутствует обоняние. К тому же, во время тока, исполняя свою любовную песнь, самец задирает голову кверху и закрывает глаза во время одного из двух колен — «шипения» или «шелеста». При этом он в течение двух-четырех секунд ничего не слышит вокруг, за что и был прозван глухарем. Во время другого колена — щелканья, которое может длиться гораздо дольше, все чувства возвращаются к птице и она внимательно следит за окружающим лесом.

Весь смысл охоты заключается в том, что охотник должен, как можно ближе подойти к птице, перебегая во время шипения и, замирая за каким-нибудь укрытием во время щелканья. Эта игра глухарь-охотник далеко не всегда оканчивается в пользу человека. Иногда краснобровый красавец может не сидеть на сосне, как обычно во время позднего тока, а бегать "по полу" — то есть по земле, вожделея крови соперника. Иногда он ленится из-за слишком холодной или теплой погоды, и тогда охотнику приходится стоять по полчаса, то в раскоряк, то на одной ноге, а то по пояс в снегу или, провалившись в болото, ожидая, пока успокоится подозрительная птица.

Достаточно сделать одно неосторожное движение или высунуться на прямую видимость, и тогда человек слышит только хлопанье крыльев улетающей птицы. Но если охотник терпелив, а глухарь не сидит посреди открытого болота, то бывает, можно подойти под самую птицу так, что на голову начнут сыпаться кора и иголки из-под выводящего рулады огромного черного петуха. Наблюдать с такого расстояния токующего глухаря — незабываемое зрелище. Его кажущиеся размеры увеличиваются вдвое за счет слегка расставленных крыльев и огромного — почти как у павлина, расправленного хвоста. Он красуется на фоне начинающейся зари с величеством лесного короля, поворачиваясь боками к перелетающим вокруг курочкам.

Мы выехали вечером на ближний ток — до него было десять километров на машине и всего полкилометра пешком. Правда, если машина, как минимум — Нива, а еще лучше — козлик. На простых легковушках в весеннем лесу делать нечего. Добрались мы без сюрпризов и сразу разбили бивак: напилили сухой сосны и сырой березы. А еще нам удалось найти комель давно упавшей сосны — самое жаркое и долгоиграющее топливо на ночь. Натянули стенку из брезента, чтобы отражала тепло от костра — при постоянно горящем пламени это гораздо лучше палатки. Потом мы разошлись в начинающихся сумерках на подслухи. Слава, ведя Ташу к исходной точке, объяснял шепотом:

— Говорят, ток сохраняется на одном месте столетиями, если только не подвергнется вырубке. Тогда, птицы сдвигают его к ближайшему сосняку на болоте. Заросшее сосняком болото и песчаные пригорки — обязательное условие для такого места.

— А почему мы идем по дороге?

— Как ни странно, почти все лесные жители пользуются дорогами с не меньшим удовольствием, чем сами люди. Глухари, например, постоянно склевывают очень нужные для них камешки и купаются в песке… Смотри! Как раз участок колеи, где они устраивают песчаные купальни, — Слава показал Таше место, усеянное сухими бананчиками глухариного помета, вокруг разрытого птицами песчаного откоса.

Потом они долго стояли посреди просеки в полной тишине, нарушаемой только пересвистом пичуг. Таша встала на пенек, а Слава стоял чуть пониже и шепотом консультировал:

— Видишь, солнце коснулось горизонта. Сейчас должны прилететь. Не шуми и не двигайся если глухарь сядет близко.

Они простояли еще несколько минут, и вдруг Таша услышала сзади и немного справа звук легкого шелестящего свиста, как будто крылья рассекают воздух. Она успела обернуться и увидела летящую с большой скоростью на них, огромную птицу, отливающую золотом в лучах заходящего солнца. Онемев от восторга, она наблюдала, как эта птица, без единого взмаха, пролетела в паре метров над их головой и по инерции взмыла на верхушку огромной сосны, напротив них. Притормаживая перед посадкой, глухарь громко хлопнул несколько раз крыльями и уселся точно на макушку, при этом кашлянув, как профессор перед докладом. Слава только успел восторженно прошептать:

— Ура! Есть! Теперь стой без движенья, пока солнце не сядет!

Это было одновременно и трудно и прекрасно — стоять неподвижно и наблюдать за усыпающим весенним лесом. Глухарь с вечера не затоковал, только пощелкивал да вертел головой. Вдали еще раздалось хлопанье крыльев — это был второй прилет. Довольно скоро начало темнеть и вдоль просеки потянули вальдшнепы. Слава объяснял шепотом, какие птицы поют вокруг. Совсем в сумерках, делая очень медленные движения, они потихонечку покинули пункт наблюдения. В темноте болото кипело жизнью. Низкими голосами урчали лягушки, где-то вдали гомонили тетерева. Вдоль просеки тянули вальдшнепа. Вдруг над головой что-то загудело «Уррррр-уррррр».

— Не бойся! — шептал Слава. — Это какой-то кулик. Мы его киргуду прозвали. Он в воздухе зависает и крыльями этот звук делает. Мы еще мальчишками несколько лет выслеживали, что за привидение эти звуки издает, пока, наконец, не подглядели. Он теперь всю ночь летать будет.

Потом на болоте раздался истошный вопль.

— Ой! А это что это за кикимора орет? — испугалась Таша, прижавшись поближе к Славе. Вокруг уже была такая темнота, что она с трудом могла разглядеть его лицо. Только тонкая малиновая кромка неба на севере немного подсвечивала контур деревьев.

— Не бойся! Уже в который раз успокаивал ее Слава. — Это выпь — птичка такая, я сам ее никогда не видел, а вот слышать часто приходилось.

— С тобой мне не страшно. Но как это причудливо! Как будто на чужой планете оказалась. Звуки, запахи, сумеречные цвета — все какое-то сюрреалистическое!

— Поспешим к биваку, Женька обещал лосося печеного сделать.

Они подошли к уже вовсю пылавшему костру.

— Что-то вы припозднились? Слышали чего? — встретил их Федор.

— Да! Такого я еще не видел! Глухарь прямо над нами спикировал и взлетел на макушку высоченной сосны! Таше определенно везет!

— Таш! Ну как тебе ночное болото? — спросил я, зная, что на новичка это должно произвести впечатление.

— Честно говоря, как на другой планете или в эпоху динозавров! — не стала скрывать восторга девушка.

— Сейчас я вам буду демонстрировать приготовление рыбы по-фински. Меня один студент оттуда научил — действительно вкусно. Вот смотрите!

Я занялся приготовлением рыбы, а ночь потянулась дальше под обязательные охотничьи байки. Наташа, как будто извиняясь, спросила:

— Я слышала, что, вообще-то, женщин не берут на охоту! Я вам тут, надеюсь, не мешаю!

— Наоборот! Как такая умница да красавица может мужчинам помешать? Да и не охотимся мы сейчас! — ответил Федя

Слушайте, а как в лесу на счет зверей? — осторожно спросила Таша.

— А это зависит от того, как ты — боишься их или нет? Если не боишься, то расскажем, — предложил Слава. — Смотри, у меня в карманах старые стреляные патроны. Запах пороха это лучшая защита от зверья. Только один глухарь ничего не чувствует.

— С тобой я ничего не боюсь! Рассказывайте! — уверенно улыбнулась девушка.

— Тогда слушай! Сегодня на песке я видел медвежий след, правда, старый. Потом еще были отпечатки лосинных копыт. Ну а зайцы с лисами — обычное дело. На глухариной охоте можно столкнуться с кем угодно, так как стоишь в лесу неподвижно, и любой зверь с наветренной стороны на тебя выйти может.

— Был у меня один случай, — влез в разговор я со своей байкой. — Я вот так же на подслухе один раз на дороге в тумане стою. Вдруг с обочины из лесу, прямо на меня в полной тишине вот такой сапог выныривает! — я, как заправский охотник, раздвинул руки пошире и продолжил. — Лосья морда! И остановился в десятке метров от меня. Уставились мы друг на друга. У меня ружье за плечами одной дробью заряжено. А он в холке повыше меня будет. Так вот посмотрели мы друг на друга в тишине. Потом, я — со страху за ружье, а он — через дорогу и в кусты. На этом все наше рандеву и закончилось… к счастью.

Рассказав эту историю, я заметил, что мякоть лосося начала «трескаться» и «плакать» — верный признак, что рыбу пора снимать. Выложив доску с рыбой перед «охотниками», я разрезал рыбу на куски, а Федя тем временем подсуетился с чаем, хлебом и прочими закусками.

— Да… но самый комичный случай вышел у моего деда, когда мы были с ним и отцом на таких вот подслухах. Правда, на другом току, — начал свою байку Славка под рыбу и чай. — Мне тогда двенадцать наверно было. Разошлись мы, примерно, как сегодня. Я — поближе к отцу, а дед ушел на дальний конец. Что-то там подслушали и возвращаемся к костру, как сегодня. Потом подходит дед и возмущенно так на отца ворчит. "Ты чего, мол, по лесу в моей стороне бродил, всех глухарей перепугал! Я тебе, говорит, свистел уже, а ты не откликаешься!" А отец и говорит "Да мы в другом конце тока — считай, за полкилометра слушали!" Тут до деда только и дошло: "А я-то" — говорит: "думаю, чего ты кругами бродишь да в лесу копаешься? Метрах в сорока, наверное…" В общем, утром уже, когда отстрелялись, дорогу-то и увидели. А она вдоль и поперек Потапычем истоптана! Так вот и получается, что дед «пробеседовал» весь вечер с медведем, сам того не зная. А ведь опытный охотник — мог бы и догадаться!

В лесу стояла абсолютная тишина. Таша заметила:

— Такое впечатление, что мы на сцене театра. А вокруг нас нарисованные декорации из густых деревьев! Настолько неподвижны елки и сосны вокруг.

— Да, тепло, как на сцене, и комаров нет! — поддакнул я. — В этом-то и вся прелесть!

Потом все-таки нас сморил сон. Слава улегся на лапник, поближе к стенке навеса и положил Ташу между собой и костром, чтобы та не замерзла, хотя сегодня это было в принципе сделать сложно. А мы с Федькой — где сидели, там и упали.

Славка не забыл-таки поставить будильник на полчетвертого. Проснувшись и понимая, что если он не встанет, то все проспят ток, он начал будить Ташу, целуя ее в щеки, глаза, губы… Но это мало помогало — она только улыбалась во сне и подставляла лицо под его губы. Тогда он начал шептать:

— Наталия Березина, с кем это вы целуетесь?

— Ой, милый Федечка! — шепнула в ответ Таша.

— Ах так! — шепотом «закричал» Славка.

— А нечего меня Наталией называть! — рассмеялась Таша. — Сам Ташей прозвал, а теперь на-попятную?

— Ах ты, обманщица! Я думал, она спит, а она… — Славка с Ташей затеяли веселую возню, которая перебудила весь охотничий лагерь.

— Все! Быстренько по «чайковскому» и на подходы! — скомандовал Федька.

— По старым следам расходимся? — спросил я. Все согласились.

Таша шла за Славой почти в полной темноте. Лес спал. Звуки полностью отсутствовали. Только изредка какая-нибудь испуганная пичуга изредка свистанет во сне, и опять лес окутывает полная тишина. Только под сапогами шуршит песок.

— Сейчас слушай, — прошептал Слава, когда они пришли на место. — Глухарь просыпается первым в лесу и токует еще где-то двадцать минут в полной тишине.

Они подождали еще десяток минут и, вдруг, в абсолютной тиши раздался звонкий щелчок, как будто двумя бамбуковыми палочками с силой ударили друг по другу. И началось. После нескольких щелчков, глухарь покатил ровную песню. Вдали ему ответила вторая птица.

— Давай, подойдем к опушке и подождем, когда хоть немного рассветет, а то по лесу нам пока не пройти, — шептал Слава в самое ухо Таше. — Повторяй мои движения, делая шаги, чтобы всегда слышать начало и конец шипения. Если не услышишь и проступишься, полчаса можем прождать, пока он снова распоется, а то и совсем улететь может.

И они пошли шаг в шаг друг за другом. Подождали у опушки и продолжили движение, когда чуть-чуть рассвело. Слава еще с вечера заметил, как лучше подходить, поэтому они «подкатили» почти под самую птицу еще в сумерках, и остановились за густой елкой.

— А теперь, — инструктировал Слава с паузами стараясь попасть под глухариную песню. — Натяни шапку на самые брови… Все движенья только под песню!.. И выглядывай вбок из-за елки, пока его не увидишь… Если замолчит — замри!

Таша стала выглядывать. Где-то совсем рядом пела огромная птица, у которой все клокотало в зобу или в горле. Девушка слышала, как из-под ног глухаря сыплются веточки и хвоя, но никак не могла его разглядеть. И вдруг, контур черного лесного петуха как бы проявился среди хвои, и все стало понятно. Он токовал боком и смотрел на своего соперника где-то справа. Под отставленным в сторону крылом у него белело пятно. А из-под задранного вверх мощного клюва топорщилась «борода» из перьев. Шикарный хвост был распушен веером.

Со стороны подлетела птица поменьше. Таша догадалась, что это самка. Глухарь пуще прежнего принялся напевать свою песню. Таша стояла и любовалась этим пернатым хозяином тайги. Рассвет уже раскрасил весь горизонт всеми оттенками красного цвета. Вдруг глухарь замолчал, повернулся боком, прислушался к чему-то и со страшным грохотом крыльев слетел с дерева. Таша от неожиданности зажмурила глаза. Слава тихонько смеялся:

— Так можно и инфаркт схватить! Особенно, если в лесу он вот так из-под ног взлетит!

— Я нашумела, или он меня увидел? — расстроено спросила Таша.

— Нет, Ташенька! Ты все сделала великолепно. Он просто перелетел поближе к сопернику. Послушай, он уже там поет!

И правда, глухарь начинал новую песню на расстоянии пятидесяти метров от них.

— Вот и все! Второй раз подходить далеко будет. Так что пойдем-ка к машине — сказал Слава.

Однако это было еще не все. Когда они выбрались на дорогу и тихонько слушали просыпающийся лес, утопающий в многоголосье птиц и звонких барабанных трелей токующих дятлов, к ним навстречу выбежал заяц, еще бело-серый, не успевший сменить зимнюю шубу на летнюю. Увидев людей, он тут же сиганул на обочину и скрылся в кустах.

***

Когда ночью Слава с Ташей бесшумно скрылись в темноте, я шепотом спросил Федьку.

— Ну что, пойдем, послушаем?

— Тогда по прежней схеме: до развилки вдвоем, а там я налево, а ты направо.

Я только кивнул и мы, стараясь не шуметь, поспешили к своим постам. До развилки было метров двести и потом еще можно было пройти сотню метров, так что получалось, что ток был разбросан на территории больше полукилометра. Расставшись с Федькой, я продолжил бесшумный ход по песчаной дороге. Лед и снег уже стаяли, так что передвигаться тихо не представляло труда.

Я с удовольствием окунулся в то особое состояние, когда ты остаешься один посреди абсолютной тишины дикого леса, а на десятки километров вокруг только леса, болота и реки. Я дошел до конечной точки своего маршрута, но пения глухаря так и не услышал. Постояв для верности полчаса, я слушал, как просыпается лес: начали робко попискивать пичуги, временами раздавались шорохи крыльев. В небе стали проступать контуры больших сосен. Я потихоньку двинулся обратно в надежде услышать уже поющего где-нибудь лесного красавца. Где-то на полпути к развилке я услышал со стороны болота, поросшего осокой, шорох. Как будто кто-то шагал в том же темпе параллельно мне.

Я замер. Этот кто-то сделал пару шагов и тоже замер. В моей голове панически запрыгали мысли. Я слишком хорошо знал, как ходят лесные звери, чтобы ошибаться. Паниковать было от чего: я впервые в весеннем лесу без ружья… да и вообще впервые вот так вот встречаюсь с его хозяином. Я знал, как ломятся через чащу лоси, суетятся, топают и хрюкают кабаны… и я знал, что такими редкими шагами и почти бесшумно может ступать только один зверь… несмотря на свою бесшумность, самый тяжелый, самый сильный и хорошо вооруженный хищник…

Я чувствовал, как мое сердце оказалось где-то в пятках. Рассказы, что он не нападает на людей, были как-то неубедительны сейчас. Я знал, что он только что вышел из берлоги и голоден. А если это она, да еще с детенышами, то мне вообще крышка. Я стоял и чувствовал, что сейчас рвану, как подстреленный заяц. С другой стороны я слишком хорошо знал, что это ничего не изменит. Эта, неповоротливая с виду туша в считанные секунды может разогнаться до шестидесяти километров в час.

Было вообще чудом то, что я его услышал — помогла сухая осока. Наше противостояние затягивалось. Я все-таки не выдержал и продолжил неслышно двигаться по песчаной дорожке. Шаги на болоте, словно эхо, повторяли мои движения… странно… он не нападал и не убегал. Обычно медведь избирает что-нибудь одно. Было такое впечатление, что он шел параллельно, словно пытаясь сопровождать меня сбоку. И все-таки шаги в темноте становились все ближе… я дошел до развилки и услышал совсем рядом легкий тройной посвист Федьки. Тут мои нервы не выдержали и я сдавленным хрипом, пытаясь шептать и кричать одновременно, выдавил из себя:

— Федя, медведь! — и почти перешел на бег.

Дальше все произошло очень быстро. Я в несколько прыжков оказался на развилке, слыша, как сзади медведь выскочил на дорогу. Одновременно, что-то чиркнуло и зашипело у меня над ухом. И тут же вспыхнуло ядовито-красное пламя фальшфейера. Я, поняв, что между мной и жутким ночным зверем стоит защитник, резко обернулся назад и увидел жуткую картину: в красных сполохах огня, на задних лапах стоял чудовищный зверь, достигая наверно двух метров в высоту.

Не знаю, как Федя, но я просто оцепенел. Медведь тем временем явно струхнул от яркого фейерверка. Плюхнувшись в развороте на лапы, он задал от нас такого стрекача, которому позавидовал бы любой заяц. Федька продолжал, как памятник своему мужеству, недвижно держать факел в руках. Было похоже, что от его мужества на самом деле остался только памятник, а застыл он от того же банального ужаса, что и я. Спустя пять минут я выдавил из себя ничего не значащую фразу:

— Хоть и говорят, что он встает на задние лапы, когда пытается что-то разглядеть вокруг, но все равно выглядит это… — фраза сработала, и мы оба почувствовали, как расслабились наши мускулы — да так расслабились, что колени были готовы подогнуться прямо на месте.

Я увидел поваленный ствол в двух шагах и, дернув Федьку за рукав, с облегчением плюхнулся на дерево. Не знаю, как моего приятеля, но меня колотила крупная дрожь. Я все представлял, как эта лапа, больше похожая на ковш небольшого экскаватора, увенчанного сразу пятью ножами, пройдется хотя бы разок по мне…

— Слушай, а я ведь, без дураков, тебе жизнью обязан, — наконец, я смог что-то осмысленно сказать. — Откуда у тебя этот фальшфейер?

— Хорошо что с собой захватил… с экспедиции списанный в машине лежал… сам не знаю зачем, — признался Федька и тут же спросил. — Слушай, так когда же ты медведя услышать успел? Он же по лесу тенью ходит!

— Мы с ним метров пятьдесят параллельно топали: я по дороге, а он по болоту осокой шуршал.

— Да ты что?! Впервые вижу человека, не рванувшего без оглядки при встрече с медведем!

— А я впервые вижу, не растерявшегося и фальшфейер зажегшего! Ты ведь тоже не побежал!

— Я был не один, а с тобой, — ответил Федька. В общем, мы рассыпались в восхваленьях смелости и бравости друг друга, не забывая, однако держать факел перед собой. К нашему счастью, когда он догорел, начало уже светать.

Совсем успокоившись, я пытался понять, что за мысль меня гложет. Все вертится в голове, а никак не ухватить. Я вспомнил, что там, вдали остались Слава с Ташей:

— Слушай, а что если косолапый к ребятам пойдет?

— Не-е, не пойдет! Видел, как он пламени испугался? Но ты прав, давай потихоньку в их сторону двигаться.

Мне вдруг удалось ухватить ускользающую мысль. Даже не мысль, а сомнение. Пока мы шли, я спросил:

— Федь, а не кажется тебе все это странным? Сначала битюги без причины наехали, теперь медведь, будто из под палки за мной шел: и не нападал и не убегал.

— Да брось ты. Не притягивай за уши! — отмахнулся мой друг.

— И рад бы, да вот давеча шел ночью с работы…

— И что? — сразу навострил свои любопытные уши кудрявый физик. Пришлось ему рассказать весь тот бред, что со мной случился по пути домой ночью. Федька внимательно выслушал и заявил. — Да чего тут заморачиваться? Если это и вправду так, то еще что-нибудь, да и всплывет. Дерьмо, оно, сам знаешь, не тонет! Забудь! И кстати, про медведя надо поосторожнее при Таше — незачем девушку попусту пугать.

— Это верно! — по-джентельменски согласился я.

Мы решили подождать нашу сладкую парочку у костра. Медведя в округе больше не наблюдалось, так что не было никакого резона портить им восхитительное утро в весеннем лесу. Когда уже совсем рассвело, они показались, радостно вышагивающие к нам по дорожке.

— Наверно, эта ночь мне на всю жизнь запомнится! — восхищенно ответила Таша.

— Да, нам тоже! — глубокомысленно поддакнул Федька. — Это вам не за рябчиками бегать! Ну, поехали спать что ли.

Добравшись до дачи в шесть утра, мы еле дотащились до кроватей и рухнули кто куда. Единственно, что Славка озаботился все-таки рядом с собой уложить Ташу. Ничто остальное уже никого не интересовало.

***

Полдень застал всю компанию на заливном лугу. Все по очереди пытались заколоть хотя бы одну нерестящуюся хищницу. Но дело было не очень легкое, и сапог болотных было всего две пары, из которых только одни были со штанами, да и острога — всего одна. В результате, к полдню была добыта только одна щука, правда не маленькая — на несколько килограмм. Зато все участники рыбалки были мокрые, грязные и довольные. Таша старалась не отставать и, тоже медленно бродила по зарослям травы, подкрадываясь к гнездам нерестящейся щуки и пытаясь достать ее острогой.

К часам двум, мы все, усталые и подмоченные, расположились на берегу погреться. Только Федька все еще ползал по зарослям тростника и пытался найти недораспуганных щук, в который уже самый-самый распоследний раз, а я предавался расслабленному ничегонедуманию и ничегонеделанию, щурясь на яркое солнышко.

У Таши зазвонил телефон. Она что-то долго говорила и потом замолчала, поникнув и уставившись в одну точку. Слава тут же подсел к ней и что-то спрашивал, обняв ее за плечи, а она односложно, явно расстроено, отвечала. Потом Слава поднялся и позвал Федю на берег.

— Ребята, нам с Ташей нужно срочно в город. У ее бабушки, кажется, инсульт. Она в тяжелом состоянии находится в реанимации, — наконец сообщил Слава.

— Все! Пошли пожитки собирать! — сразу въехал в ситуацию Федя. — Ташенька держись! Может, еще все обойдется.

— Вам незачем торопиться, оставайтесь еще на лоне природы! Ключи потом мне привезете, — сказал Слава. — Мы, все равно, едем немедленно — только переоденемся.

И они быстрым шагом пошли к дому.

— Слав, у нее наверно нет шансов? — как-то жалобно спросила Таша, пока они шли к даче. — Ведь это, наверно, обширный инсульт!

Сборы и поездка прошли "на автомате". Слава молча вел машину, не зная, чем мог бы помочь Таше, а фальшивить не хотелось. Ташины мысли все время крутились вокруг воспоминаний детства. Она представляла бабушкино лицо, то доброе, то усталое, то деланно строгое…

И вот они в больнице. Слава умудрился договориться, и их провели к палате интенсивной терапии, где лежала Ташина бабушка. Подошедший дежурный врач грустно вздохнул и сказал:

— Она в коме. Снимок и ЭЭГ показывают обширное кровоизлияние. Шансов практически никаких. Сочувствую, мы делаем, что можем…

Слава провел Ташу в палату. Она долго стояла у кровати и смотрела на неподвижное, серое лицо не очень пожилой женщины, подключенной к аппарату искусственного дыхания. Потом резко отвернулась, взяла Славу за руку и тихо сказала:

— Пойдем.

Она промолчала всю дорогу до дому. Так же молча разделась в прихожей и, пройдя в полутемную с занавешенными шторами гостиную, остановилась, как вкопанная, посреди комнаты. Слава подошел сзади, взял Ташу за плечи. Она то ли всхлипнула, то ли усмехнулась:

— Вот и еще одна двухкомнатная освободилась — налетай, родня — кто хочет!

Слава развернул Ташу к себе лицом. Она как-то скривлено и зло улыбалась.

— Таша, не надо так! С нами со всеми может такое случиться! — он усадил несчастную девушку на диван и сел сам рядом. Обняв Ташу и гладя ее волосы, он тихо говорил:

— Ташенька, ну поплачь — тебе легче будет!

Она вдруг ударила его кулачком и выкрикнула уже со слезами в глазах:

— Как ты не понимаешь! Это все! Ее там уже нет!.. Я чувствую это! Понимаешь, это все! Конец!.. Я никогда ее больше не увижу! — и она, наконец, разрыдалась.

— Маленькая моя, но у тебя есть я. Я тебя всегда буду любить, не расстраивайся, — выговаривал Слава, пытаясь успокоить Ташу.

— У меня такое чувство, что часть меня умерла — часть моей жизни ушла безвозвратно и останется только в каких-то далеких воспоминаниях! Мне кажется, что на самом деле все наоборот, умирающий человек просто усыпает надолго, навсегда. А умирает часть нашей души — близких людей тех, кто остается. Я боюсь дальше жить — дальше меня ждет только череда смертей моих родных и близких!

— Нет, ты не права. Душа не умирает. Умирает часть твоей жизни, переходя только в память. Но на смену умершей рождаются новые части жизни. Например, я — для тебя, а ты — для меня.

— Да, ты прав! Слава, у нас будет много детей! Я не хочу только терять в жизни. Это наверно эгоизм, но только в своих будущих детях и тебе я вижу выход из этой безнадежной вереницы потерь!

— Ты знаешь, почти все когда-нибудь оказываются в таком же положении. Многие из них находят утешение в вере.

— Ты смеешься?! — Таша оторвала заплаканное лицо от Славиного плеча, укоризненно на него посмотрела и, с горькой усмешкой, продолжила. — Ты же сам знаешь, каково нам во что-нибудь верить. Ты какую сказку про Бога предпочитаешь? Или, может лучше, галлюциногенов наесться?

Так они еще долго сидели в сгущающихся сумерках, сами не зная, что делать. Гладя Ташины волосы, Слава вдруг почувствовал, как Ташина рука сжала его плечо, а вся она напряглась. Он поднял голову и заметил, что Таша, замерев, смотрит на кресло в темном углу комнаты. Переведя взгляд, он обмер то ли от испуга, то ли от восторга. На кресле, дымчатым силуэтом, как бы светясь изнутри, сидела милая пожилая женщина и ласково улыбалась Таше. Слава сразу узнал в ней Ташину бабушку, которая лежала сейчас в больнице. Таша долго, как зачарованная, смотрела на призрак. Потом, сделала резкое непроизвольное движение в сторону бабушки, и видение исчезло. Они долго сидели молча. Потом Таша счастливо прошептала:

— Она больше всего любила меня! Умершие могут показаться в момент смерти, но только тем, кого любили больше всех, и видеть их могут чаще люди, думающие о них в это время. Ей стало легко, у нее ничего не болит, и она будет ждать меня там, — шептала Таша. — Я была права: она как бы уснула и оказалась там. Так что, мы плачем лишь жалея себя, а ей стало лучше, и у нас есть надежда на встречу! — потом подумала и попросила. — Позвони в больницу — ее сердце наверно остановилось…

И еще некоторое время подумав, добавила:

— Мы теперь знаем, как «туда» попасть, надо только поскорей опробовать на себе Женино лекарство…